Брайдер Юрий Михайлович. Особый отдел и пепел ковчега

   Впрочем, гардеробщик выполнял ещё и функции привратника, благо лестница, ведущая в кабинеты редакции, находилась рядом с его закутком.
   – Вы к кому? – с вымученной вежливостью осведомился он.
   – К Сопееву, – сквозь зубы процедил Цимбаларь, глубоко презиравший всё это недавно народившееся холуйское сословие.
   – Вам назначили?
   – Что-о-о? – Цимбаларь недобро прищурился.
   – Сопеев вас приглашал?
   – Ещё чего! Я сам кого хошь приглашу. – Цимбаларь. не любивший щеголять своей должностью, с большой неохотой предъявил удостоверение.
   Нельзя сказать, чтобы гардеробщик очень обрадовался такому визитеру, однако дорогу ему заступить не посмел, а лишь деликатно поинтересовался:
   – Вы без верхней одежды?
   – Без, – проронил Цимбаларь, даже поздней осенью ходивший как бомж, заложивший своё единственное пальто в ломбард.
 
   Редакция занимала от силы пять кабинетов, и Сопеев-младший отыскался в самом крайнем из них, выходившем окнами сразу и на людный проспект, и на тихий дворик. Сидя на подоконнике, он что-то диктовал сухопарой стервозной машинистке, словно бы сошедшей с картины Гогена «Любительница абсента».
   Сам Николай Григорьевич росточком вышел в отца, а склонность к полноте унаследовал от матери. В свои сорок он выглядел на все пятьдесят. Украшали его лишь полосы, хотя и сильно поредевшие от лба к затылку, но ещё задорно кудрявившиеся над ушами.
   Сдержанно кивнув гостю, о котором его уже успел предупредить по телефону бдительный гардеробщик, Сопеев продолжал диктовать ровным, хорошо поставленным голосом:
   – «Кризис, главным свидетелем которого является исчерпание смыслового пространства, поразил всю культуру постмодернизма, что самым непосредственным образом связано с завершением индустриальной фазы развития цивилизации. В условиях прогрессирующего обессмысливания мира писатели утрачивают позицию пророков и приобретают сервильный статус. Ситуация усугубляется моральным релятивизмом и ложной политкорректностью, свойственной современному мейнстриму. В возникших условиях необходимо тщательно изучить основные тренды и определить локусы развития... » Напечатала?
   – Угу, – недружелюбно косясь на Цимбаларя, кивнула машинистка.
   – Тогда сделаем перерывчик. Ты пока попей кофейку, а я побеседую с нашим гостем.
   – Только без эксцессов, пожалуйста. – Машинистка ушла, раскачиваясь, словно грот-мачта в десятибалльный шторм.
   – Как это понимать? – Цимбаларь недоумённо глянул на Сопеева.
   – Да ерунда, – отмахнулся тот. – Это жена моя, Натка... Вечно у неё какая-то дичь на уме. Баба, ничего не поделаешь.
   – А-а-а... Скажите, что такое локусы?
   – Качественные инновации, – не вставая с подоконника, ответил Сопеев.
   – Тогда всё ясно. – Цимбаларь, в своё время проштудировавший «Словарь иностранных слов» от корки до корки, так ничего и не понял, но признаться в этом не пожелал.
   – Рад за вас... Ну а если без дураков, термин «локус» можно перевести простым русским словом «предвестие». Например, знаменитая «Пражская весна» была локусом грядущего краха социалистической системы.
   – Значит, если у меня чешется нос, это локус того, что я сегодня напьюсь? – уточнил Цимбаларь.
   – В самую точку! – Этот пример пришёлся Сопееву явно по вкусу.
   – Тогда уж и про тренды расскажите.
   – Да ну их в баню! Все говорят: «тренды» – и я так говорю. Ну в общем-то синоним тренда – тенденция. Везде свой сленг, даже у сантехников.
   – Но сантехники своим сленгом общество не напрягают, – возразил Цимбаларь. – А про локусы и тренды уже болтают по телевизору.
   – Политологам без специальных терминов никак не обойтись. Попробуй только честно признаться: дескать, про эти дела мы ни хрена не знаем! Сразу с должности слетишь. А пассаж типа: «Для выяснения всех аспектов этой проблемы проводится комплексный анализ, подразумевающий правильно организованную мыслекоммуникацию и метод сценирования» – звучит солидно и обнадёживающе. Напускать словесный туман умеют не только церковники, но и учёные мужи. Положение, так сказать, обязывает.
   – Ладно, оставим эти терминологические дебри, – сказал Цимбаларь. – Лучше перейдём к делу.
   – Вот-вот! – Сопеев такому предложению даже как бы обрадовался. – Что я там опять натворил?
   – Вам виднее. Меня всякая бытовуха и мелкий криминал не касаются... Мне с вами просто потолковать надо.
   – О чём?
   – Ну, скажем, о вашей семье. О вас самих, о брате, о матери, об отце.
   – Мой отец умер.
   – Я знаю, – кивнул Цимбаларь. – Хотя, честно сказать, он интересует нас больше всего.
   – Странно... Раньше я полагал, что смерть списывает все грехи. – Сопеев мял в руках сигарету, видимо не решаясь закурить.
   – А у него было много грехов?
   – Да какое там! Не больше, чем у других. Можно подумать, что Жуков или Василевский ничем себя не запятнали. Как же! По крови будто бы по паркету ходили. Оккупированную Германию обирали, словно свою собственную вотчину. Только с них грехи война списала, а нынешним генералам, наоборот, перестройка всякое лыко в строку поставила... Но преступлений за отцом нет, это я гарантирую. Он, между нами говоря, дурачком был. А дурачки на большое зло не способны.
   – Как же тогда дурачок оказался в генералах?
   – Очень просто. Его один приятель всю жизнь за собой тянул. Маршал Востроухов. Вы, наверное, о нём слышали. Колоритнейшая личность! Если бы не он, отец бы до самой пенсии в капитанах ходил.
   – Зачем это нужно было маршалу? Неужели только из чувства бескорыстной дружбы?
   – Какая там дружба! Востроухов, ещё будучи командиром полка, сделал одной девчонке ребенка. И чтобы избежать скандала, в срочном порядке женил на ней своего самого безответного офицера.
   – Как я понимаю, речь идёт о ваших родителях?
   – И о старшем братце тоже. Ради него Востроухов и тянул моего отца за уши. Своих-то детей ему бог не дал... Ну и нашу мамашу, грех сказать, до самого последнего времени не забывал. Что уж теперь скрывать...
   – Н-да-а, ситуация... И ваш отец всё это терпел?
   – А куда денешься? Востроухова он до смерти боялся. Потому и на мать руку поднять не смел. Хотя сам несколько раз вешался... Правда, неудачно. К нему даже специальный человек был приставлен, из петли доставать.
   – Кто сейчас является наследником Востроухова?
   – Сразу и не скажешь... Жена его скончалась ещё в семидесятых. Своих детей не было... Тут нужно с юристами консультироваться. Но я знаю, что некоторое время после смерти маршала брат жил в его квартире... А потом случилась какая-то неприятная история. То ли он кого-то избил, то ли его самого исколотили до полусмерти.
   – Если бы пришлось выбирать из двух терминов «везунчик» и «неудачник», как бы вы охарактеризовали своего отца? – спросил Цимбаларь.
   – Ясное дело, неудачник. Причём редкостный. И я в него уродился. Всю жизнь за жалкие гроши горбачусь, из долгов не вылезаю, а другие на мне наживаются... И эта тоже... Заездила... – Сопеев в сердцах чуть на пол не плюнул.
   Словно бы догадавшись, что речь зашла о ней, в кабинет без стука зашла сухопарая Натка, вырвала из рук Сопеева сигарету и сунула ему прямо под нос машинописный листок.
   – Не понимаю, что здесь за ерундистика?
   – Где? – Сопеев взял листок и принялся читать. – «... В свою очередь локусы, выросшие до стадии атрибутированных признаков и тем самым приобретшие потенциал самодвижения, порождают цивилизационные тренды. Причём, являясь будущим в настоящем, тренды принципиально несовместимы с базисными основами... » Ну что здесь непонятного? Всё ясно как божий день.
   Натка забрала листок обратно и молча удалилась, теперь уже сотрясаемая бесшумным двенадцатибалльным ураганом. Казалось, ещё миг, и она переломится – то ли в плечах, то ли в бёдрах. По своему опыту Цимбаларь знал, что такие женщины неподражаемы в постели, но невыносимы в жизни.
   – Проверяет... – ухмыльнулся Сопеев. – Арестанта из меня сделала. Шагу ступить не даёт.
   Цимбаларь, видя перемену в его поведении, поспешил вернуть разговор в прежнее русло.
   – Скажите, а как ваш отец относился к Сталину?
   – Сначала боготворил, как и многие фронтовики. Но потом вроде бы разочаровался.
   – Сам он о Сталине ничего не рассказывал?
   – Э-э-э... Что вы имеете в виду? – Наверное, Сопееву показалось, что визитёр из органов оговорился.
   – Его службу в личной охране Сталина.
   – Ничего себе! – Похоже, эта новость действительно повергла Сопеева в изумление. – Неужели это правда?
   – Абсолютная. Если не верите, могу предъявить соответствующие документы... Скажу больше, ваш отец был очевидцем смерти Сталина.
   – Ну и папаша! – покачал головой Сопеев. – Никогда и не заикнулся об этом.
   – Наверное, не считал нужным. Или опасался чего-то... После смерти Сталина часть его личных вещей, в основном малозначительных, разобрали на сувениры. Вы ничего похожего у отца не замечали?
   – Нет... Он вообще был противником всякого накопительства. Получит, бывало, подарок на юбилей и сразу отдаст кому-нибудь. Мать ему за это глаза была готова выцарапать.
   Цимбаларь, в принципе готовый к такому ответу, счёл за лучшее сменить тему.
   – Как вы полагаете, маршал Востроухов был удачливым человеком?
   – Вне всякого сомнения. Как-никак, до маршала дослужился, причём в мирное время. Да и люди говорили, что его все неприятности стороной обходят, словно заговорённого.
   – Кто это говорил? – сразу навострил уши Цимбаларь.
   – Разве сейчас вспомнишь...
   – А если мне пообщаться с вашим братом? Он-то, наверное, Востроухова знал больше...
   – Пообщайтесь... Мы с ним в последнее время практически не соприкасались. Впрочем, настоящей близости между нами никогда и не было. Для нас с отцом он так и остался чужим... Послушайте, у меня к вам просьба. – Сопеев понизил голос до шепота, хотя в кабинете, кроме них, никого не было. – Заберите меня отсюда!
   – На каком основании? – Теперь уже пришла очередь удивляться Цимбаларю.
   – Просто заберите, и всё! Ведь это в ваших силах. Скажите, что увозите меня на допрос или на очную ставку. Вы же лучше меня знаете, как это делается... Очень вас прошу!
   – А потом?
   – А потом я вернусь, не волнуйтесь. Может, только кружку пивка выпью.
   – Ладно... – Цимбаларь был слегка обескуражен этой просьбой. – Но сначала дайте мне телефончик вашего брата.
   – Боюсь, что ничем не могу вам помочь. Там, где он сейчас находится, телефонов нет.
   – Разве он арестован? – насторожился Цимбаларь.
   – Ну вы и скажете! Анатолий Григорьевич сейчас поправляет своё здоровье... – После некоторой заминки Сопеев добавил: – Душевное.
   – Проще говоря, он находится в сумасшедшем доме? – догадался Цимбаларь.
   – Вроде того... Хотя вывеска там другая. Сейчас развелось много частных клиник, где пациентам за их же собственные денежки выправляют мозги. Если хотите, могу дать адресок. Это за городом, в сторону Нахабина.
   – Давайте... – Цимбаларь мельком глянул на часы. – Ещё успею.
   – Тогда записывайте...
 
   Стоило только им выйти из кабинета, как всем сторонним наблюдателям сразу стало ясно, что Сопеев себе самому уже не хозяин. Да и рука переодетого мента, лежавшая на его плече, говорила о многом. Сотрудники издательства, покуривавшие возле раскрытого окна, притихли в напряжённом ожидании.
   – Куда вы нашего Колю уводите? – сорвалось у кого-то с языка.
   – Николай Григорьевич пройдёт со мной. – Взгляд Цимбаларя заставил некоторых наиболее чувствительных зрителей поёжиться. – Его присутствие необходимо при проведении следственных мероприятий.
   Из соседнего кабинета выскочила Натка, похожая на рассерженного богомола, не желающего расставаться со своей добычей. Она, конечно же, слыхала слова Цимбаларя, потому что сразу выпалила:
   – По какому праву вы его забираете? Предъявите ордер или что там у вас ещё есть!
   – Мы его не забираем, а привлекаем к сотрудничеству, – ответил Цимбаларь, которому, в общем-то, пары слов было не жалко даже для такой лахудры. – Но если вы требуете санкцию прокурора, то я вам её обеспечу. Только потом не обижайтесь.
   – Наташенька, не переживай, – скорбным голосом произнёс Сопеев. – Может, всё и обойдётся. Меня же не в Бутырку увозят.
   – Тебе с собой что-нибудь нужно? – Призрак надвигающейся беды мигом превратил записную стерву в душевнейшую из женщин.
   – Не знаю... Дай немного денежек, я потом где-нибудь пообедаю.
   Сопровождаемые сочувственными взглядами сотрудников и всхлипами сотрудниц, они направились к выходу, и нельзя было понять, кто кого уводит – Цимбаларь Сопеева или наоборот.
   – Беспредел, – посетовал кто-то. – Живём как в тридцать седьмом году.
   Со всех сторон посыпались возражения:
   – Уж лучше тридцать седьмой, чем девяносто первый! По крайней мере, стабильность была. Цены снижали и расстреливали в тюрьмах, а не на улицах, как сейчас.
   Вздохнув полной грудью, Цимбаларь сказал:
   – Мне кажется, что ваш тренд находится неподалёку отсюда, за углом, и называется «Шашлычная». Ну а локус вы получите от жены, когда вернётесь домой.
   – Наплевать! – махнул рукой заметно повеселевший Сопеев. – Диссонансы и разночтения, существуюшие между нами, в трактовке целей и форм совместного существования, могут быть устранены только самыми радикальными средствами. А потому оставим напрасные упования и отдадимся на волю случая... Адью, гражданин начальник! Спасибо, что проявили сочувствие.
   Они разошлись в разные стороны, и Цимбаларь продолжал бормотать в такт шагам:
   – Локус-тренд, локус-тренд, локус-тренд... Тьфу, привязалась зараза, чтоб ей пусто было!
 
   Вместо того чтобы терять время и гробить нервы в уличных пробках, гораздо проще было доехать на метро до станции «Тушинская» и там пересесть на пригородный автобус.
   Цимбаларь так и поступил, не забыв сообщить Людочке о своем новом маршруте. Заодно он пригрозил остаться в дурдоме навсегда, мотивируя это отсутствием тренда в финансовых делах и плохим локусом в личной жизни.
   – Надо бы тебя обматерить хорошенько, но слов подходящих на ум не приходит, – ответила Людочка.
   Уже в пути Цимбаларь получил от Кондакова весточку, не добавившую к уже известным фактам ни капли нового.
   Прибыв к месту назначения, он, вопреки ожиданиям, не обнаружил ничего такого, что хотя бы отдалённо напоминало лечебницу. Пришлось изрядно побегать, прежде чем добрые люди указали ему малозаметную дорогу, уходящую в лес.
   Остаток пути Цимбаларь преодолел пешком, вдыхая запахи смолы, прелой хвои, грибницы и любуясь элегическими видами осеннего леса, уже начинавшего готовиться к долгому зимнему сну. Было довольно тепло, но небо, ещё месяц назад ослепительно голубое, изрядно поблекло, и птицы теперь кричали как-то совсем иначе. Однажды дорогу ему перебежал заяц, чувствовавший себя возле человеческого жилья вполне вольготно.
   Заведение, интересовавшее Цимбаларя, называлось по старинке: санаторий «Сосновый бор». Однако внушительный забор, скрывавший от посторонних глаз всё на свете, кроме маковки водонапорной башни, сразу выдавал истинное предназначение этого «санатория».
   Удостоверение Цимбаларя, прежде открывавшее почти любые двери, не возымело на охрану никакого действия. Ему даже популярно разъяснили:
   – Ты же в проходной следственного изолятора этой ксивой козырять не будешь, верно? Ты предъявишь пропуск, выписанный по соответствующей форме уполномоченными на то лицами. Так что не надо права качать, гражданин майор. У тебя своя работа, у нас – своя.
   Цимбаларь уже согласился было выписать этот треклятый пропуск, но оказалось, что за ним нужно возвращаться в Москву.
   Пылая праведным гневом, он вернулся под своды леса и на глазок прикинул высоту забора. Увы, шансов преодолеть его не было даже у обезьян, по слухам обитавшим здесь в незапамятные времена. Тот, кто возводил эту китайскую стену, понимал толк в тюремной фортификации – сначала метр бутового камня, потом два с половиной метра подогнанных в паз досок, а наверху ещё и проволока, хотя без колючек, но на изоляторах.
   Вариант с подкупом охранников тоже не проходил – в карманах набралось бы от силы пятьсот рублей, по нынешним временам сущий мизер.
   Внезапно чуткое ухо Цимбаларя уловило шум приближающейся машины, и он едва ли не бегом бросился ей навстречу. Вскоре впереди показался беленький фургончик «Скорой помощи», явно направлявшийся в лечебницу.
   Говоря высоким стилем, провидение посылало ему счастливый шанс, и Цимбаларь смело шагнул на середину дороги, в этом месте такой узкой, что объехать человека было просто невозможно.
   Терпеливо переждав первый залп мата, в котором преобладала медицинская терминология типа: «Бубон ты сифилитический!» – Цимбаларь вновь пустил в ход своё удостоверение.
   На сей раз демонстрация служебной атрибутики сопровождалась задушевными словами:
   – Мужики, мне в этот «Сосновый бор» ну просто кровь из носа нужно. Выручайте! Жертвую на пропой последние шелестухи.
   – Убери деньги, командир, – промолвил богатырского вида санитар, облачённый в белый халат и кепку-восьмиклинку. – И не надо истерик. Тут всё предельно ясно. Мы тебя, конечно, выручим, но и ты помоги мне в ментовскую контору устроиться. Год пороги обиваю, и всё впустую. Без блата не влезешь.
   – Ты что-то не то говоришь, – усомнился Цимбаларь. – Насколько мне известно, во всех городских подразделениях большой некомплект рядового и сержантского состава. Если у тебя всё в порядке с анкетой, поступай себе на здоровье.
   – С анкетой всё в порядке. Только у меня татуировка на груди «Дави ментов и сук», – признался санитар. – По малолетству сделал, а теперь никакими средствами не могу вывести. Даже к пластическому хирургу обращался.
   – Думаю, это дело поправимое, – сказал Цимбаларь. – Если ты мне сейчас поможешь, я в долгу не останусь. Замолвлю словечко на комиссии. Нашему брату нужна не шкура, а голова и сердце.
   – По рукам! – обрадовался санитар. – Прошу в салон. Но сначала тебе придётся малость приодеться, а то с нашей охраной каши не сваришь. Дадим тебе классный клифт, какой даже Юдашкин не сошьёт.
 
   Подъехав к проходной, «Скорая помощь» особым образом просигналила – три гудка коротких и столько же длинных, что согласно международному коду морских сигналов означало: «Имею на борту скоропортящийся груз».
   Автоматические ворота дрогнули, но приоткрылись только чуть-чуть, выпустив наружу охранника, с которым, судя по свирепой роже, не то что кашу, даже компот нельзя было сварить.
   – Как съездили? – осведомился он, с врождённой подозрительностью приглядываясь к санитару и водителю.
   – Нормально, – при молчаливом попустительстве водителя соврал санитар.
   – Порожняком идёте?
   – Да есть тут один клиент...
   – Открывай. – Охранник постучал по кабине резиновой дубинкой.
   – Только осторожней, он буйный, – предупредил санитар.
   – Да и я не подарок. – Держа наготове дубинку, охранник заглянул внутрь салона, где на носилках лежал человек, тщательно спелёнутый смирительной рубашкой.
   – Ишь как его прихватило, – посочувствовал охранник. – Не иначе белая горячка... А где бумаги?
   – Какие такие бумаги! – с полуоборота завёлся санитар. – Мы его еле заломали. Умаялись, как суслики. Сейчас сдадим в приёмный покой и сразу обратно.
   – Без бумаг не положено, – отрезал охранник.
   – Что же нам с ним делать?
   – Да хоть домой везите.
   – Там его жена и тёща в истерике бьются. Представляешь, какой для них подарочек будет? Нет, мы его лучше на вашей проходной оставим. Согласен?
   – Ладно, заезжайте, – кривясь, как от изжоги, уступил охранник. – Но чтобы в последний раз! Иначе докладную главному напишу...
 
   Завернув за угол ближайшего лечебного корпуса, «Скорая помощь» остановилась, и санитар в два приёма освободил Цимбаларя от смирительной рубашки.
   – Капитальная вещь, – разминая затёкшие члены, сказал тот. – Куда там нашим наручникам! Как говорится, ни вздохнуть, ни пёрнуть... Зачем ты узлы так туго затянул?
   – А если бы охранник проверил! Нет, я все дела привык без халтуры делать.
   – Молодец! В органах такие люди нужны. Вот мой телефон. – Цимбаларь что-то черканул на сигаретной пачке. – Брякни на неделе. Постараемся твои проблемы решить.
   – Спасибо... Назад выйти сможешь? – поинтересовался санитар. – Здесь это посложнее, чем войти.
   – Как-нибудь справлюсь. Не первый год замужем... А тебе я могу дать один совет. Если собираешься у нас служить, то с панибратством завязывай. Впредь обращайся ко мне по званию – «товарищ майор».
   – Слушаюсь! – Санитар сразу подобрался, словно в строю, и даже кепку свою поправил.
   – Так-то лучше... Посоветуй, как мне получить свидание с вашим пациентом?
   – Это смотря какой пациент – буйный или тихий.
   – Скорее всего тихий.
   – Тогда вам, товарищ майор, нужно вон в тот двухэтажный корпус. – Толстым, корявым пальцем он указал нужное направление.
 
   Морги, тюрьмы, пересылки, спецприёмники и психбольницы были для Цимбаларя привычным полем деятельности, и с их персоналом он умел общаться накоротке. К сожалению, дефицит времени не позволял запастись каким-нибудь грозным предписанием из самого Минздрава, и приходилось обходиться минимальными средствами.
   Впрочем, пожилая медсестра, исполнявшая обязанности администратора, отнеслась к нему весьма предупредительно и ни про какие документы даже не заикнулась. По-видимому, здесь полагали, что любой человек, оказавшийся на территории лечебницы, уже прошёл процедуру проверки.
   Выслушав просьбу Цимбаларя, где вранья было на рубль, а правды на копейку, она сказала:
   – Сейчас Сопеев спустится. Извините, но по медицинским показаниям покидать лечебный корпус ему не рекомендовано. Для свиданий с родственниками и друзьями у нас имеется специальное помещение... Двух часов вам будет достаточно?
   – Вполне, – ответил Цимбаларь, обрадованный столь удачным развитием событий.
   – Только учтите, какие-либо передачи категорически запрещены, – предупредила медсестра. – Это касается как вещей, так и продуктов питания.
   – Я в курсе. – Цимбаларь с готовностью продемонстрировал пустые руки.
   – С лечащим врачом хотите побеседовать?
   – Попозже... Скажите, а Анатолий Григорьевич адекватен?
   – Более или менее. Но на всякий случай приготовьтесь к тому, что он вас не узнает или примет за кого-то другого.
   – И как мне в этом случае вести себя?
   – Сдержанно... И не пытайтесь возражать, даже если он назовёт вас Наполеоном.
 
   Просторная двухсветная комната скорее напоминала игровой зал детского сада, ненадолго покинутый воспитанниками, чем место свиданий с психами.
   Вдоль стен был расставлены диваны, заваленные книгами, альбомами для рисования и раскрасками, а на ковролиновом полу валялись разноцветные пластмассовые кубики и мягкие игрушки.
   В дальнем углу беседовали две странно одетые старушки, и невозможно было понять, кто из них пациентка, а кто посетительница. Возле выключенного телевизора сидел наголо обритый горбун и раскачивался в такт какой-то мелодии, доступной только его собственному слуху.
   Дожидаясь Анатолия Сопеева, заглазно уже получившего оперативную кличку «байстрюк», Цимбаларь дал волю своей любознательности и вскоре убедился, что диваны крепко-накрепко прикручены к полу, в окнах вставлены пуленепробиваемые стекла, под потолком установлены две телекамеры слежения, а лысый горбун зачарованно всматривается в своё собственное отражение на экране телевизора, ну почти как полковник Горемыкин.
   Ожидание между тем затягивалось. Цимбаларь уже начал опасаться, что его мошеннический трюк раскрыт и администрация лечебницы готовит какие-то ответные меры, но тут санитар ввёл в комнату человека, одетого сугубо по-домашнему: спортивные брюки, фланелевая рубашка навыпуск и тапочки.
   Цимбаларь, судивший о внешности Востроухова только по устным свидетельствам Кондакова, невольно подивился сходству отца и сына. Правда, Анатолию Григорьевичу, кроме молодецких усов, не хватало ещё маршальского лоска и военной выправки. Он сильно сутулился, при ходьбе шаркал ногами и своим отрешённым видом напоминал популярнейшего героя фантастических комиксов – Безумного профессора.
   Сделав своё дело, санитар ушел, и Сопеев покорно остался стоять посреди комнаты. Цимбаларь поспешил к нему и, взяв за локоток, усадил на ближайший диван, а сам устроился рядом.
   Он ещё и рта не успел раскрыть, чтобы представиться, как душевнобольной деревянным голосом произнёс загадочную фразу:
   – Вы опять хотите послать меня к северным оленям?
   – Упаси боже! – воскликнул слегка ошарашенный Цимбаларь. – Какие могут быть олени! Меня интересует один человек, безусловно, хорошо знакомый вам. Имеется в виду маршал Востроухов.
   – Здоровье у него хорошее, – апатичным тоном сообщил Сопеев.
   – А когда вы его видели? – Цимбаларь решил подыграть психу.
   – Вчера.
   – Здесь?
   – Ну да... – Этот вопрос почему-то привёл Сопеева в замешательство.
   – Вы говорили с ним?
   – Нет. Он со мной не разговаривает.
   – Почему?
   – Обижается.
   – Очевидно, на то есть какой-то веский повод?