Страница:
– Есть. – Сопеев, словно начиная просыпаться, глубоко вздохнул.
– Какой?
– Я виноват, что ему нет покоя даже в гробу.
– Как это следует понимать? – Цимбаларь затаил дыхание.
– Будто бы вы сами не знаете. – Сопеев печально усмехнулся. – Пепел... Причиной всему – пепел. Не нужно было брать его с собой в могилу. А теперь никому из нас нет покоя... Я не хочу пасти оленей! – Голос Сопеева сорвался на визг. – Я не хочу искать пятый угол! Я не...
Санитары не заставили себя долго ждать. Сопеева бесцеремонно сграбастали и в мгновение ока выдворили из комнаты свиданий.
Старушки как ни в чём не бывало ворковали в своём углу, а горбун продолжал раскачиваться, словно заведённый. Похоже, такие сцены были здесь вполне обычным делом.
Завидев возвращающегося ни с чем Цимбаларя, медсестра промолвила:
– Что-то вы недолго у нас гостили.
– Сорвалось свидание, – сообщил тот. – Анатолий Григорьевич закатил истерику... Приплёл мне каких-то северных оленей...
– Бывает. Нервы у наших пациентов сами знаете какие... Вы, пожалуйста, зайдите к лечащему врачу. Он хочет с вами поговорить.
Отнекиваться смысла не имело, и Цимбаларь направился в ординаторскую, на двери которой среди полудюжины других фамилий значилась и нужная ему: доцент Халдеев И.И.
После обмена приветствиями, в ходе которого выяснилось, что Халдеев вовсе не Иван Иванович, как безосновательно предполагал Цимбаларь, а, напротив Изяслав Изяславович, перешли к сути дела.
– Кем вы Сопееву приходитесь? – поинтересовался доцент, имевший довольно редкую для среднерусской полосы внешность родовитого испанского гранда.
– Братом, – соврал Цимбаларь. – Двоюродным.
– Понятно... Это я к тому, что прежде родня не очень-то баловала его своим вниманием.
– Так уж вышло. Отец давно умер. У матери своя жизнь. С братом отношения не сложились. В семье разлад... – Последняя фраза была домыслом чистой воды. – А он нуждается в общении с близкими?
– На данном этапе болезни в общем-то нет. Более того, люди, от которых Сопеев успел отвыкнуть, могут влиять на него негативно, в чём вы сами только что убедились.
– А чем он болен, если не секрет? – осведомился Цимбаларь.
– У него так называемый амнестический синдром, для которого характерны нарушения памяти, особенно на текущие события. Он не помнит, что делал вчера, а провалы в памяти заменяет событиями, происходившими в другое, подчас весьма отдалённое время. Проще говоря, прошлое и будущее перемешались для него самым причудливым образом. Известны случаи, когда амнестический синдром приводит к глубокому распаду личности.
– Каковы же причины этой болезни?
– Причины могут быть самые разные. Алкоголизм, опухоль мозга, сильное нервное потрясение. В истории болезни отмечено, что несколько лет назад Сопеев был подобран в бессознательном состоянии. На его теле имелись многочисленные следы побоев и даже пыток. Причём обнаружили его сторожа Воскресенского кладбища. Как я понимаю, милицейское расследование не проводилось. Вы не в курсе случившегося?
– К сожалению, нет... Скажите, каковы перспективы на выздоровление?
– Об этом судить рановато. Сопеев должен пройти полный курс стационарного лечения. Но будем надеяться на лучшее. Медицина не стоит на месте. За последнее время появились чрезвычайно эффективные препараты нового поколения. Хотя, сами понимаете, это потребует дополнительных расходов. Именно поэтому я к вам и обратился. Передайте, пожалуйста, мои слова всем родственникам Сопеева. Если они желают видеть его здоровым и дееспособным, придётся, как говорится, раскошелиться.
– Хм. – Цимбаларь напустил на себя удручённый вид. – Кругом одни расходы... А ведь раньше душевные болезни лечили холодными ваннами, голодом, розгами и молитвами. Между прочим, весьма помогало. Мой прадед после такого лечения ударился в общественно полезную деятельность и дослужился аж до комиссара Губчека.
– В те времена различные психопатические личности шли просто нарасхват. Трудно провести грань между паранойей и революционным энтузиазмом. Никто так не умеет зажечь народные массы, как маньяк-шизофреник. История смутных времён – это в чём-то и история психиатрии. Сейчас ситуация изменилась. Не забывайте, что мы живём в двадцать первом веке. Всё решают деньги, а не припадочные кликуши.
– Хорошо, я постараюсь выполнить вашу просьбу, – пообещал Цимбаларь. – Заодно хотелось бы узнать, когда с Анатолием Григорьевичем можно будет поговорить спокойно, без эксцессов.
– Не раньше чем через две-три недели. Сейчас он находится в кататоническом состоянии, доходящем до Неистовства, а дальше возможен ступор. Знаете, наверное, что это такое... Только вы сами больше не приходите, – доцент глянул на Цимбаларя в упор. – Ваше присутствие вызывает у Сопеева крайне отрицательные эмоции.
– Почему? – Цимбаларь сделал удивлённое лицо. – Мы ведь до этого виделись с ним от силы пару раз, причём довольно давно.
– Я уже говорил, что для больных амнестическим синдромом не существует разницы между «давно» и «недавно». Они живут в своём собственном иллюзорном мире, концентрируя память и внимание на вещах, для других людей кажущихся малозначительными. Зачастую у них вырабатывается весьма тонкая, я бы даже сказал, изощрённая интуиция. Позвольте привести пример. В своё время у нас на излечении находился пациент, ставший жертвой систематических издевательств жены. Да-да, бывает и такое. И вот, представьте себе, он невзлюбил одну медсестру, очень милую и спокойную женщину. Завидев её или даже заслышав шаги, бедняга был готов голову себе расшибить. В результате разбирательства выяснилось, что медсестра прежде работала в театре. То ли гримёршей, то ли костюмершей. А жена нашего пациента была по профессии актрисой, со всеми вытекающими отсюда последствиями. И он сразу заподозрил между ними какое-то сходство. Что это могло быть: неистребимый запах кулис, манера говорить, какие-то специфические жесты или нечто совсем иное – мы никогда не узнаем. Но факт остаётся фактом. Примерно то же самое и с Сопеевым. Он интуитивно видит в вас некий символ зла.
– Учту на будущее и постараюсь здесь больше не появляться, – сказал Цимбаларь. – А теперь, если вам больше нечего сказать, разрешите откланяться.
Уходя, он насвистывал мелодию из мюзикла «Кабаре»: «Деньги, деньги, деньги, деньги... »
К проходной Цимбаларь постарался подойти так, чтобы охранники заметили его в самый последний момент. Этот замысел почти удался, но коварная автоматика зарезала без ножа – когда до наружных дверей осталось всего ничего, челюсти турникета с лязгом захлопнулись. Одновременно заверещал зуммер тревоги.
Двое охранников, сидевших по сторонам, вскочили, а третий, самый вредный, уже и так истрепавший Цимбаларю нервы, загородил выход.
– Какая встреча! – поигрывая дубинкой, воскликнул он. – Мы тебя, стервеца, в двери гнали, а ты, значит, в окно залез. Вопреки внутреннему распорядку и нашим предупреждениям.
– Ой, вопреки, – признался Цимбаларь. – И, кстати, нисколечко об этом не жалею.
– Ничего, скоро пожалеешь. – Голос охранника приобрел зловещие интонации. – Ну-ка, выкладывай всё, что есть в карманах!
– Щас! – Выхватив пистолет, Цимбаларь молниеносно перемахнул через турникет.
Охранник, поражённый такой прытью, сразу обмяк и даже дубинку выронил. Для его сослуживцев хватило и одного бешеного взгляда.
– Ты «Похождения бравого солдата Швейка» читал? – чуть ли не ковыряя пистолетным стволом в носу охранника, спросил Цимбаларь.
– Д-да-а, – еле выговорил тот.
– Тогда специально для тебя повторяю вопрос, который Швейку задали в гарнизонной тюрьме. Чем это пахнет? Я, ясное дело, имею в виду пистолет, а не кулак.
– Порохом, – выпучив глаза, ответил охранник.
– Не угадал.
– Могилой, – подсказал со стороны другой охранник, помоложе.
– Тоже мимо. Я ведь не тюремный смотритель... Последний раз спрашиваю!
– Оружейным маслом! – выпалил перепуганный охранник.
– Ладно, объясняю для особо тупых... Мой пистолет пахнет законом, поскольку служит ему вместе со мной. Для безукоризненного исполнения этого самого закона нас обязаны пропускать везде, за исключением особо важных государственных объектов, к числу которых ваш грёбаный дурдом уж никак не относится. Это понятно? И учтите, закон может не только защищать, но и наказывать. – Отодвинув охранника в сторону, Цимбаларь как бы невзначай заехал ему локтем под ложечку.
Глава 5
– Какой?
– Я виноват, что ему нет покоя даже в гробу.
– Как это следует понимать? – Цимбаларь затаил дыхание.
– Будто бы вы сами не знаете. – Сопеев печально усмехнулся. – Пепел... Причиной всему – пепел. Не нужно было брать его с собой в могилу. А теперь никому из нас нет покоя... Я не хочу пасти оленей! – Голос Сопеева сорвался на визг. – Я не хочу искать пятый угол! Я не...
Санитары не заставили себя долго ждать. Сопеева бесцеремонно сграбастали и в мгновение ока выдворили из комнаты свиданий.
Старушки как ни в чём не бывало ворковали в своём углу, а горбун продолжал раскачиваться, словно заведённый. Похоже, такие сцены были здесь вполне обычным делом.
Завидев возвращающегося ни с чем Цимбаларя, медсестра промолвила:
– Что-то вы недолго у нас гостили.
– Сорвалось свидание, – сообщил тот. – Анатолий Григорьевич закатил истерику... Приплёл мне каких-то северных оленей...
– Бывает. Нервы у наших пациентов сами знаете какие... Вы, пожалуйста, зайдите к лечащему врачу. Он хочет с вами поговорить.
Отнекиваться смысла не имело, и Цимбаларь направился в ординаторскую, на двери которой среди полудюжины других фамилий значилась и нужная ему: доцент Халдеев И.И.
После обмена приветствиями, в ходе которого выяснилось, что Халдеев вовсе не Иван Иванович, как безосновательно предполагал Цимбаларь, а, напротив Изяслав Изяславович, перешли к сути дела.
– Кем вы Сопееву приходитесь? – поинтересовался доцент, имевший довольно редкую для среднерусской полосы внешность родовитого испанского гранда.
– Братом, – соврал Цимбаларь. – Двоюродным.
– Понятно... Это я к тому, что прежде родня не очень-то баловала его своим вниманием.
– Так уж вышло. Отец давно умер. У матери своя жизнь. С братом отношения не сложились. В семье разлад... – Последняя фраза была домыслом чистой воды. – А он нуждается в общении с близкими?
– На данном этапе болезни в общем-то нет. Более того, люди, от которых Сопеев успел отвыкнуть, могут влиять на него негативно, в чём вы сами только что убедились.
– А чем он болен, если не секрет? – осведомился Цимбаларь.
– У него так называемый амнестический синдром, для которого характерны нарушения памяти, особенно на текущие события. Он не помнит, что делал вчера, а провалы в памяти заменяет событиями, происходившими в другое, подчас весьма отдалённое время. Проще говоря, прошлое и будущее перемешались для него самым причудливым образом. Известны случаи, когда амнестический синдром приводит к глубокому распаду личности.
– Каковы же причины этой болезни?
– Причины могут быть самые разные. Алкоголизм, опухоль мозга, сильное нервное потрясение. В истории болезни отмечено, что несколько лет назад Сопеев был подобран в бессознательном состоянии. На его теле имелись многочисленные следы побоев и даже пыток. Причём обнаружили его сторожа Воскресенского кладбища. Как я понимаю, милицейское расследование не проводилось. Вы не в курсе случившегося?
– К сожалению, нет... Скажите, каковы перспективы на выздоровление?
– Об этом судить рановато. Сопеев должен пройти полный курс стационарного лечения. Но будем надеяться на лучшее. Медицина не стоит на месте. За последнее время появились чрезвычайно эффективные препараты нового поколения. Хотя, сами понимаете, это потребует дополнительных расходов. Именно поэтому я к вам и обратился. Передайте, пожалуйста, мои слова всем родственникам Сопеева. Если они желают видеть его здоровым и дееспособным, придётся, как говорится, раскошелиться.
– Хм. – Цимбаларь напустил на себя удручённый вид. – Кругом одни расходы... А ведь раньше душевные болезни лечили холодными ваннами, голодом, розгами и молитвами. Между прочим, весьма помогало. Мой прадед после такого лечения ударился в общественно полезную деятельность и дослужился аж до комиссара Губчека.
– В те времена различные психопатические личности шли просто нарасхват. Трудно провести грань между паранойей и революционным энтузиазмом. Никто так не умеет зажечь народные массы, как маньяк-шизофреник. История смутных времён – это в чём-то и история психиатрии. Сейчас ситуация изменилась. Не забывайте, что мы живём в двадцать первом веке. Всё решают деньги, а не припадочные кликуши.
– Хорошо, я постараюсь выполнить вашу просьбу, – пообещал Цимбаларь. – Заодно хотелось бы узнать, когда с Анатолием Григорьевичем можно будет поговорить спокойно, без эксцессов.
– Не раньше чем через две-три недели. Сейчас он находится в кататоническом состоянии, доходящем до Неистовства, а дальше возможен ступор. Знаете, наверное, что это такое... Только вы сами больше не приходите, – доцент глянул на Цимбаларя в упор. – Ваше присутствие вызывает у Сопеева крайне отрицательные эмоции.
– Почему? – Цимбаларь сделал удивлённое лицо. – Мы ведь до этого виделись с ним от силы пару раз, причём довольно давно.
– Я уже говорил, что для больных амнестическим синдромом не существует разницы между «давно» и «недавно». Они живут в своём собственном иллюзорном мире, концентрируя память и внимание на вещах, для других людей кажущихся малозначительными. Зачастую у них вырабатывается весьма тонкая, я бы даже сказал, изощрённая интуиция. Позвольте привести пример. В своё время у нас на излечении находился пациент, ставший жертвой систематических издевательств жены. Да-да, бывает и такое. И вот, представьте себе, он невзлюбил одну медсестру, очень милую и спокойную женщину. Завидев её или даже заслышав шаги, бедняга был готов голову себе расшибить. В результате разбирательства выяснилось, что медсестра прежде работала в театре. То ли гримёршей, то ли костюмершей. А жена нашего пациента была по профессии актрисой, со всеми вытекающими отсюда последствиями. И он сразу заподозрил между ними какое-то сходство. Что это могло быть: неистребимый запах кулис, манера говорить, какие-то специфические жесты или нечто совсем иное – мы никогда не узнаем. Но факт остаётся фактом. Примерно то же самое и с Сопеевым. Он интуитивно видит в вас некий символ зла.
– Учту на будущее и постараюсь здесь больше не появляться, – сказал Цимбаларь. – А теперь, если вам больше нечего сказать, разрешите откланяться.
Уходя, он насвистывал мелодию из мюзикла «Кабаре»: «Деньги, деньги, деньги, деньги... »
К проходной Цимбаларь постарался подойти так, чтобы охранники заметили его в самый последний момент. Этот замысел почти удался, но коварная автоматика зарезала без ножа – когда до наружных дверей осталось всего ничего, челюсти турникета с лязгом захлопнулись. Одновременно заверещал зуммер тревоги.
Двое охранников, сидевших по сторонам, вскочили, а третий, самый вредный, уже и так истрепавший Цимбаларю нервы, загородил выход.
– Какая встреча! – поигрывая дубинкой, воскликнул он. – Мы тебя, стервеца, в двери гнали, а ты, значит, в окно залез. Вопреки внутреннему распорядку и нашим предупреждениям.
– Ой, вопреки, – признался Цимбаларь. – И, кстати, нисколечко об этом не жалею.
– Ничего, скоро пожалеешь. – Голос охранника приобрел зловещие интонации. – Ну-ка, выкладывай всё, что есть в карманах!
– Щас! – Выхватив пистолет, Цимбаларь молниеносно перемахнул через турникет.
Охранник, поражённый такой прытью, сразу обмяк и даже дубинку выронил. Для его сослуживцев хватило и одного бешеного взгляда.
– Ты «Похождения бравого солдата Швейка» читал? – чуть ли не ковыряя пистолетным стволом в носу охранника, спросил Цимбаларь.
– Д-да-а, – еле выговорил тот.
– Тогда специально для тебя повторяю вопрос, который Швейку задали в гарнизонной тюрьме. Чем это пахнет? Я, ясное дело, имею в виду пистолет, а не кулак.
– Порохом, – выпучив глаза, ответил охранник.
– Не угадал.
– Могилой, – подсказал со стороны другой охранник, помоложе.
– Тоже мимо. Я ведь не тюремный смотритель... Последний раз спрашиваю!
– Оружейным маслом! – выпалил перепуганный охранник.
– Ладно, объясняю для особо тупых... Мой пистолет пахнет законом, поскольку служит ему вместе со мной. Для безукоризненного исполнения этого самого закона нас обязаны пропускать везде, за исключением особо важных государственных объектов, к числу которых ваш грёбаный дурдом уж никак не относится. Это понятно? И учтите, закон может не только защищать, но и наказывать. – Отодвинув охранника в сторону, Цимбаларь как бы невзначай заехал ему локтем под ложечку.
Глава 5
МОГИЛА МАРШАЛА
Выслушав сообщения Кондакова и Цимбаларя, Людочка, на сей раз выполнявшая обязанности координатора операции, сказала:
– Всё указывает на то, что бетила у генерала Сопеева не было, по крайней мере в последнее время. Это касается и членов его семьи. Каждый из них по-своему счастлив, но данные случаи не относятся к компетенции особого отдела.
– Просто клиника какая-то, – вполголоса добавил Кондаков. – Не семья, а сборище шизиков.
– Если исходить из полученных сведений, подозрение падает на друга Сопеева, маршала Востроухова, ныне тоже покойного, – продолжала Людочка. – Вполне возможно, он унёс бетил с собой в могилу, что следует из сбивчивых речей его внебрачного сына, ныне страдающего амнестическим синдромом, то есть мозаичным выпаданием памяти.
– Нашли кому верить! Беспамятному придурку! – Ваня, как бы оставшийся не у дел, занимал сегодня сугубо критическую позицию.
В защиту повредившегося умом Анатолия Григорьевича Сопеева выступил Цимбаларь, успевший свести с ним личное знакомство, пусть и непродолжительное:
– Может, он и придурок, но сказал вполне отчётливо: «Причина всему – пепел. Не нужно было брать его с собой в могилу... » Голову даю на отсечение, что под пеплом этот байстрюк подразумевал бетил. А свихнулся он от побоев, которые получил ночью на Воскресенском кладбище в двух шагах от могилы отца.
– Интересно, что он там делал ночью? – Кондаков обвел коллег вопросительным взглядом.
– А ты поставь себя на его место, – сказал Цимбаларь. – Как поступит заурядный человечишка, узнавший вдруг, что в одном укромном месте спрятано средство, дарующее счастливую и безбедную жизнь?
– Хочешь сказать, что он попытался раскопать могилу? – уточнил Кондаков. – А удача, покровительствовавшая маршалу даже после смерти, помешала этому, напустив на незадачливого наследника нечистую силу?
– Бетил никак не связан с нечистой силой, – возразил Цимбаларь. – Но наслать на сыночка злых сторожей и обкурившихся скинхедов, которые там частенько тусуются, он, наверное, мог. Вот только откуда взялись следы пыток?
– А ты сам эти следы видел? – с пренебрежительной ухмылочкой поинтересовался Ваня. – Напоролся с перепоя на могильную оградку, вот тебе и следы самых ужасных пыток! Инквизиция отдыхает.
– Сначала надо бы узнать, как бетил от Сопеева перешёл в Востроухову, – сказала Людочка. – Если, конечно, то, о чём мы сейчас говорим, действительно является бетилом...
– Взял да подарил приятелю, – отозвался Цимбаларь. – Ведь Сопеев даже не догадывался, что это такое на самом деле.
– Не так всё просто, – покачала головой Людочка. – Я тут кое-что проверила по архивам. Дислокацию воинских частей, маршруты их движения, время и место переформирований, списки личного состава и так далее... Старший лейтенант Сопеев впервые встретился с Востроуховым в пятьдесят восьмом году, когда тот уже был командиром полка. Что-то за эти пять лет бетил не сильно помог Сопееву. Скитался по захолустным гарнизонам, один как перст. Даже на гауптвахте сидел... Кроме того, я не представляю себе ситуацию, когда старлей вот так запросто делает подарки полковнику.
– Это частности, – поморщился Цимбаларь. – Архивы – не книга судеб. Там всего не найдёшь. С пятьдесят третьего по пятьдесят восьмой в армии творилась такая кутерьма, что два офицера, пусть и в разных званиях, могли встретиться где угодно и когда угодно. Не забывай про командировки, совещания, партийные конференции, смотры художественной самодеятельности и просто частные поездки. В отпуск, например. А офицеры никогда не чураются весёлых компаний. Уж поверь мне на слово! За пиршественным столом разницы между старлеем и полковником нет. Как и в бане. Сопеев мог подарить бетил по пьянке или проиграть в карты... Зачем лезть в дебри истории, когда буквально под боком есть живой свидетель, пусть и слегка чокнутый. Вот с кем надо работать! Естественно, при условии соответствующего подхода.
– В дурдом проникнуть сложнее, чем в тюрьму, – сказал Кондаков. – Стукачей там наших нет, на помощь администрации рассчитывать не приходится... А что ты, Сашка, говорил насчёт того, что Сопеев признал в тебе мента?
– Уж очень его мой визит всполошил. – Неприятные воспоминания заставили Цимбаларя поморщиться. – Дрожит как банный лист, всякую чепуху про северных оленей и пятый угол молотит... До истерики дошёл... Полагаю, что пятый угол ему кто угодно мог показать, даже санитары. Но к северным оленям посылает только наше ведомство.
– Знать бы, чем ему милиция так не угодила... – задумчиво произнесла Людочка.
– Милиция не уличная шлюха, чтобы всем угождать. – Кондаков перебил Цимбаларя, уже собравшегося было что-то ответить. – Проблема не в этом. Проблема в том, что посылать в клинику абсолютно некого. Если Сопеев в Сашке мента распознал, то меня он и подавно вычислит.
– Только без паники, – сказала Людочка. – Есть у нас сотрудник, способный внедриться в любую среду и при этом ничем не выдать свою принадлежность к правоохранительным органам.
– Да ты, похоже, на меня нацелилась? – возмутился Ваня. – Будто бы других издевательств мало! Дудки! Сама ступай в дурдом!
Так он кипел минут пять, а когда запал пошёл на убыль, Цимбаларь, хорошо изучивший характер своего маленького приятеля, примирительным тоном сказал:
– Сегодня же приступишь к изучению симптомов какого-нибудь психического заболевания. Лично я порекомендовал бы тебе парафреновый синдром, иначе называемый бредом величия. Главное в этом деле – подобрать для себя подходящий образ. Хоть человека, хоть животного, хоть неодушевленного предмета. На худой конец сойдет даже абстрактная идея. Знавал я одного февралика, который выдавал себя за библейскую заповедь «Не прелюбодействуй... ». Впрочем, в конкретный образ вживаться проще. Я бы на твоём месте выбрал что-нибудь грандиозное. Например, Годзиллу. Или Моби Дика. В обоих случаях можно смело гадить под себя, ссылаясь на то, что рептилии и китообразные горшками не пользуются.
Ваня, уже уяснивший, что от судьбы никуда не денешься, решил встретить её очередной выпад с достоинством.
– Нет, мания величия мне не подходит, – хмуро промолвил он. – Врождённая скромность, знаешь ли, не позволяет... Предпочитаю апатический синдром, которым страдал принц Шакья-Муни, впоследствии провозглашённый Буддой. И самому так проще, и посторонние цепляться не станут. Буду сидеть целыми днями, уставившись в одну точку, и никто в целом мире не заставит меня даже шевельнуться.
– Шевельнёшься! – злорадно посулила Людочка. – Как только в твоём присутствии начнут разливать водку, сразу шевельнёшься. Да так, что потом тебя даже полковник Горемыкин не сможет успокоить.
– Ничего! Как говорится, поживём – увидим. – В голосе Вани послышались пророческие интонации. – Плохо вы ещё меня знаете, господа хорошие.
– Ну вот и чудненько! А это тебе чтение на сон грядущий. – Как бы подытоживая разговор, Цимбаларь положил перед Ваней брошюрку «Психопатология», которую накануне стибрил со стола доцента Халдеева. – Будем считать, что высокие договаривающиеся стороны пришли к обоюдному соглашению. Стало быть, санаторий «Сосновый бор» уже у нас в кармане. Пётр Фомич обеспечит внедрение, а Лопаткина прикрытие. Я же со своей стороны обязуюсь добиться от финчасти, чтобы командировка в дурдом оплачивалась по двойному тарифу.
– По тройному! – поправил Ваня. – Не забывайте, чем я рискую. Согласно новейшим научным данным, психические болезни, кроме всего прочего, передаются также воздушно-капельным и половым путём.
– Пока суд да дело, хочу ознакомить вас с некоторыми результатами моих последних архивных розысканий, – сказала Людочка. – Нравится вам это или нет, но сейчас вновь придётся вернуться на полвека назад... Как известно, похороны Сталина носили чисто демонстрационный характер, а затем гроб вернули в кремлёвскую больницу, где собралась комиссия по бальзамированию. Со дня смерти прошёл изрядный срок, и, несмотря на все усилия врачей, на теле уже стали проступать трупные пятна. С ними предстояло разобраться в первую очередь. Слава богу, соответствующий опыт имелся... Перед тем как приступить к процедуре бальзамирования, каждый участок кожного покрова был зафиксирован в цвете. Причём для этой цели использовался не фотоаппарат, а кисти и краски. Считалось, что цветоощущение профессиональных художников превосходит любую технику, имевшуюся на тот момент... Изрядно попотев над компьютером, я в конце концов получила доступ к этой уникальной картинной галерее. Только учтите, какие-либо анатомические детали здесь отсутствуют. Упор делался исключительно на оттенках кожи и её дефектах, появившихся вследствие некроза тканей. Можете полюбоваться сами...
Она отодвинулась от ноутбука, и все увидели, что его экран заливает равномерный восковой колер.
– Это грудь, – пояснила Людочка. – Её кожные покровы сохранились лучше всего. А сейчас предлагаю взглянуть на поясницу.
Экран мгновенно изменил цвет на зеленовато-жёлтый. По этому малопривлекательному фону были разбросаны бурые пятна разной формы.
– Как видите, тело находится не в лучшем состоянии, – продолжала Людочка. – Увы, смерть не красит даже вождей народов... Но меня заинтересовало нечто совсем иное. Попрошу обратить внимание на следующую картинку, изображающую правое бедро покойника, вернее, его естественные цвета.
Вновь на экране появилась восковая желтизна мёртвого старческого тела, но на сей раз её покрывали красные пятна идеально круглой формы, похожие на следы ожогов. Одни пятна были яркие, почти малиновые, другие совсем тусклые, и все они накладывались друг на друга, образуя хоть и компактный, но довольно прихотливый узор.
– Смахивает на медицинские банки, – неуверенно произнёс Кондаков.
– Кто же ставит банки на бедро, причём практически в одно и то же место, – возразила Людочка. – В своих отчётах комиссия по бальзамированию никак не упоминает данный феномен, что странно уже само по себе, поскольку перечень дефектов кожи включает не только родимые пятна, но и бородавки... Некоторое время эти круги, отпечатавшиеся на теле Сталина ещё при его жизни, оставались для меня загадкой. Но недолго... А теперь пусть каждый из вас положит руку на правое бедро... Да не на моё, болван! – Она шлепнула Ваню по затылку. – Положили? Тогда скажите, что в этом месте обычно находится у мужчины?
– Карман, – дружно ответили все (обсуждаемая тема как-то не способствовала скабрезным шуточкам, благодатный повод для которых давал Людочкин двусмысленный вопрос).
– Что носят в кармане?
Последовали самые разнообразные ответы, но первым несложную шараду разгадал Цимбаларь.
– Ты полагаешь, что это следы карманных часов?
– Именно! – подтвердила Людочка. – Размер совпадает до долей миллиметра, я проверяла... Сталин почти всегда носил при себе карманные часы, на это указывают самые различные источники, в том числе и мемуары Черчилля. Но на фотографии тридцатых годов он держит в руках серебряный хронометр марки «Ланжин», подаренный ему делегатами восемнадцатого съезда, а на снимке сорок седьмого года это уже часы неизвестной конструкции, скорее всего, в стальном корпусе. Я консультировалась у специалистов.
Экран ноутбука разделился на две части, и в каждой из них появилось изображение карманных часов, увеличенное до размеров блюдечка. Качество снимков оставляло желать лучшего, и только очень опытный часовщик мог найти разницу между двумя этими тусклыми, расплывчатыми дисками, к тому же запёчатлёнными в разных ракурсах.
– Таким образом, почти со стопроцентной вероятностью можно утверждать, что следы на бедре Сталина оставил бетил, помещённый в корпус карманных часов. – с плохо скрываемым торжеством закончила Людочка.
– Молодец, слов нет. – Кондаков с уважением покосился на Людочку. – Теперь мы хотя бы знаем, в каком футляре находился бетил, похищенный со стола Сталина.
– Кроме того, выяснилось, что это иудейское чудо способно оставлять следы на человеческом теле, – добавил Ваня.
– Действительно, кое-какие зацепки появились, – согласился скупой на похвалы Цимбаларь. – Сейчас надо искать прозекторов, потрошивших труп маршала, и санитаров, обряжавших его.
– А заодно женщин, при жизни деливших с ним ложе. – Людочка почему-то подмигнула Кондакову. – И похоже, что одну такую мы уже знаем.
– Ни-ни! – Ветеран даже руки вскинул, словно бы отмахиваясь от комара. – Туда я больше не ходок. Посылайте кого-нибудь другого.
– Значит, решено, – сказал Цимбаларь. – Все силы бросаем по следу почившего в бозе Востроухова. Ваня проникнет в дурдом и попытается завести приятельские отношения с маршальским байстрюком. Лопаткина продолжает заниматься исследованием документов, как в архивах, так и в Интернете. Мы с Петром Фомичом проверяем версию, по которой бетил якобы зарыт в могиле на Воскресенском кладбище. Заодно наводим справки обо всех часах, имевшихся в собственности у маршала начиная с пятидесятых годов.
– Но и на генерале Сопееве крест ставить рано, – добавила Людочка. – Чую, нам ещё придётся о нём вспомнить, и не раз... Ты, Ваня, что по этому поводу думаешь?
– Я Годзилла, – замогильным голосом ответил лилипут. – Я гигантская огнедышащая рептилия. А рептилии, даже огнедышащие, думать не умеют. Они только жрут, жрут, жрут и размножаются, размножаются, размножаются.
Людочка, получившая чувствительный шлепок по мягкому месту, вскрикнула, но на сей раз сдачи давать не стала – пусть себе входит в роль.
Давно известно, что на избранную жертву следует нападать в самое неудобное для неё время. На мусульманина – в священный месяц Рамадан. На еврея – в Судный день. На русского – воскресным утречком. На медведя – в период зимней спячки. На лососей – при нересте. На мух – в момент спаривания. На девственницу – всегда и всюду.
Руководствуясь этим иезуитским принципом, Кондаков и Цимбаларь выбрали для визита на Воскресенское кладбище тот ранний час, когда трудящаяся публика, мучимая последствиями вчерашних излишеств, ещё только собирается поправить здоровье, а потому представляет собой столь же легкую добычу, как токующий глухарь или линяющая гадюка.
Пока Цимбаларь держал под неусыпным надзором всю кладбищенскую братию, ожидавшую наряда на работу. Кондаков беседовал в конторе с директором. Когда они вышли наружу, Кондаков был подозрительно весел, а директор, наоборот, хмур.
Оглядев своё разномастное воинство, даже и не подумавшее при этом встать, он тоном, не обещавшим ничего хорошего, осведомился:
– Кто бригадирствовал в девяносто восьмом году?
– Да вроде бы я, – с кучи досок неохотно поднялся работяга, шею которого украшала толстенная золотая цепь.
– Стало быть, Шлямин... – заранее кривясь, молвил директор. – Тогда всё ясно... Это ты ставил памятник маршалу Востроухову?
– Дайте припомнить... Вы имеете в виду стелу из итальянского габбро с бронзовым барельефом?
– Именно.
– Ну я. – Шлямин кивнул и почему-то снял шапку.
– С кем?
– С Никишиным, как всегда.
– А где он?
– Да тут, недалече. – Шлямин оглянулся куда-то себе за спину.
– Опять опаздывает?
– Никак нет. Мы его год назад в бесхозную могилу подхоронили. С разрешения вашего предшественника господина Айрапетянца.
– Действительно... Как я мог забыть... – Если директор и смутился, то лишь на самую малость. – Слушай сюда, Шлямин. Отведёшь вот этих... кхм... товарищей к могиле маршала. А там они зададут тебе несколько вопросов.
Шлямин по своему обыкновению хотел вступить в полемику, но, встретившись взглядом с Цимбаларем, сразу передумал и сделал рукой приглашающий жест – прошу, дескать, следовать за мной.
Сотоварищи проводили его гробовым молчанием, и лишь один-единственный сиплый голос сочувственно произнёс:
– Допрыгался, Шлёма. Хорошо ещё, если без конфискации дадут.
– Молчать! – заорал директор. – Разойдись по рабочим местам! И чтоб сегодня ни-ни! Кого пьяным поймаю, лично закопаю в землю...
Шлямин имел вид человека, который по воле не зависящих от него обстоятельств зарабатывает гораздо больше, чем можно пропить. Отсюда была и его золотая цепь, и часы «Ориент», и дорогие сигареты, которые он курил почти непрерывно, зажигая одну от другой.
А в остальном это был типичный русский вахлак – всклокоченный, небритый, гнилозубый, обутый в кирзовые сапоги и подпоясанный солдатским ремнем, из-под которого торчала брезентовая спецовка.
На вопросы оперов Шлямин отвечал уклончиво и всё – как хорошее, так и плохое – валил на своего напарника Никишина, ныне пребывающего на том свете.
Кладбище по площади не уступало какому-нибудь провинциальному городку, и топать пришлось довольно долго, держась пустырей и стороной обходя густозаселенные участки. В конце концов они остановились возле надгробья, выделявшегося среди других аналогичных сооружений как размерами, так и аляповатой роскошью. Трёхметровый гранитный обелиск венчала маршальская звезда, а плита, прикрывшая могилу, размерами превосходила стол для пинг-понга.
– Всё указывает на то, что бетила у генерала Сопеева не было, по крайней мере в последнее время. Это касается и членов его семьи. Каждый из них по-своему счастлив, но данные случаи не относятся к компетенции особого отдела.
– Просто клиника какая-то, – вполголоса добавил Кондаков. – Не семья, а сборище шизиков.
– Если исходить из полученных сведений, подозрение падает на друга Сопеева, маршала Востроухова, ныне тоже покойного, – продолжала Людочка. – Вполне возможно, он унёс бетил с собой в могилу, что следует из сбивчивых речей его внебрачного сына, ныне страдающего амнестическим синдромом, то есть мозаичным выпаданием памяти.
– Нашли кому верить! Беспамятному придурку! – Ваня, как бы оставшийся не у дел, занимал сегодня сугубо критическую позицию.
В защиту повредившегося умом Анатолия Григорьевича Сопеева выступил Цимбаларь, успевший свести с ним личное знакомство, пусть и непродолжительное:
– Может, он и придурок, но сказал вполне отчётливо: «Причина всему – пепел. Не нужно было брать его с собой в могилу... » Голову даю на отсечение, что под пеплом этот байстрюк подразумевал бетил. А свихнулся он от побоев, которые получил ночью на Воскресенском кладбище в двух шагах от могилы отца.
– Интересно, что он там делал ночью? – Кондаков обвел коллег вопросительным взглядом.
– А ты поставь себя на его место, – сказал Цимбаларь. – Как поступит заурядный человечишка, узнавший вдруг, что в одном укромном месте спрятано средство, дарующее счастливую и безбедную жизнь?
– Хочешь сказать, что он попытался раскопать могилу? – уточнил Кондаков. – А удача, покровительствовавшая маршалу даже после смерти, помешала этому, напустив на незадачливого наследника нечистую силу?
– Бетил никак не связан с нечистой силой, – возразил Цимбаларь. – Но наслать на сыночка злых сторожей и обкурившихся скинхедов, которые там частенько тусуются, он, наверное, мог. Вот только откуда взялись следы пыток?
– А ты сам эти следы видел? – с пренебрежительной ухмылочкой поинтересовался Ваня. – Напоролся с перепоя на могильную оградку, вот тебе и следы самых ужасных пыток! Инквизиция отдыхает.
– Сначала надо бы узнать, как бетил от Сопеева перешёл в Востроухову, – сказала Людочка. – Если, конечно, то, о чём мы сейчас говорим, действительно является бетилом...
– Взял да подарил приятелю, – отозвался Цимбаларь. – Ведь Сопеев даже не догадывался, что это такое на самом деле.
– Не так всё просто, – покачала головой Людочка. – Я тут кое-что проверила по архивам. Дислокацию воинских частей, маршруты их движения, время и место переформирований, списки личного состава и так далее... Старший лейтенант Сопеев впервые встретился с Востроуховым в пятьдесят восьмом году, когда тот уже был командиром полка. Что-то за эти пять лет бетил не сильно помог Сопееву. Скитался по захолустным гарнизонам, один как перст. Даже на гауптвахте сидел... Кроме того, я не представляю себе ситуацию, когда старлей вот так запросто делает подарки полковнику.
– Это частности, – поморщился Цимбаларь. – Архивы – не книга судеб. Там всего не найдёшь. С пятьдесят третьего по пятьдесят восьмой в армии творилась такая кутерьма, что два офицера, пусть и в разных званиях, могли встретиться где угодно и когда угодно. Не забывай про командировки, совещания, партийные конференции, смотры художественной самодеятельности и просто частные поездки. В отпуск, например. А офицеры никогда не чураются весёлых компаний. Уж поверь мне на слово! За пиршественным столом разницы между старлеем и полковником нет. Как и в бане. Сопеев мог подарить бетил по пьянке или проиграть в карты... Зачем лезть в дебри истории, когда буквально под боком есть живой свидетель, пусть и слегка чокнутый. Вот с кем надо работать! Естественно, при условии соответствующего подхода.
– В дурдом проникнуть сложнее, чем в тюрьму, – сказал Кондаков. – Стукачей там наших нет, на помощь администрации рассчитывать не приходится... А что ты, Сашка, говорил насчёт того, что Сопеев признал в тебе мента?
– Уж очень его мой визит всполошил. – Неприятные воспоминания заставили Цимбаларя поморщиться. – Дрожит как банный лист, всякую чепуху про северных оленей и пятый угол молотит... До истерики дошёл... Полагаю, что пятый угол ему кто угодно мог показать, даже санитары. Но к северным оленям посылает только наше ведомство.
– Знать бы, чем ему милиция так не угодила... – задумчиво произнесла Людочка.
– Милиция не уличная шлюха, чтобы всем угождать. – Кондаков перебил Цимбаларя, уже собравшегося было что-то ответить. – Проблема не в этом. Проблема в том, что посылать в клинику абсолютно некого. Если Сопеев в Сашке мента распознал, то меня он и подавно вычислит.
– Только без паники, – сказала Людочка. – Есть у нас сотрудник, способный внедриться в любую среду и при этом ничем не выдать свою принадлежность к правоохранительным органам.
– Да ты, похоже, на меня нацелилась? – возмутился Ваня. – Будто бы других издевательств мало! Дудки! Сама ступай в дурдом!
Так он кипел минут пять, а когда запал пошёл на убыль, Цимбаларь, хорошо изучивший характер своего маленького приятеля, примирительным тоном сказал:
– Сегодня же приступишь к изучению симптомов какого-нибудь психического заболевания. Лично я порекомендовал бы тебе парафреновый синдром, иначе называемый бредом величия. Главное в этом деле – подобрать для себя подходящий образ. Хоть человека, хоть животного, хоть неодушевленного предмета. На худой конец сойдет даже абстрактная идея. Знавал я одного февралика, который выдавал себя за библейскую заповедь «Не прелюбодействуй... ». Впрочем, в конкретный образ вживаться проще. Я бы на твоём месте выбрал что-нибудь грандиозное. Например, Годзиллу. Или Моби Дика. В обоих случаях можно смело гадить под себя, ссылаясь на то, что рептилии и китообразные горшками не пользуются.
Ваня, уже уяснивший, что от судьбы никуда не денешься, решил встретить её очередной выпад с достоинством.
– Нет, мания величия мне не подходит, – хмуро промолвил он. – Врождённая скромность, знаешь ли, не позволяет... Предпочитаю апатический синдром, которым страдал принц Шакья-Муни, впоследствии провозглашённый Буддой. И самому так проще, и посторонние цепляться не станут. Буду сидеть целыми днями, уставившись в одну точку, и никто в целом мире не заставит меня даже шевельнуться.
– Шевельнёшься! – злорадно посулила Людочка. – Как только в твоём присутствии начнут разливать водку, сразу шевельнёшься. Да так, что потом тебя даже полковник Горемыкин не сможет успокоить.
– Ничего! Как говорится, поживём – увидим. – В голосе Вани послышались пророческие интонации. – Плохо вы ещё меня знаете, господа хорошие.
– Ну вот и чудненько! А это тебе чтение на сон грядущий. – Как бы подытоживая разговор, Цимбаларь положил перед Ваней брошюрку «Психопатология», которую накануне стибрил со стола доцента Халдеева. – Будем считать, что высокие договаривающиеся стороны пришли к обоюдному соглашению. Стало быть, санаторий «Сосновый бор» уже у нас в кармане. Пётр Фомич обеспечит внедрение, а Лопаткина прикрытие. Я же со своей стороны обязуюсь добиться от финчасти, чтобы командировка в дурдом оплачивалась по двойному тарифу.
– По тройному! – поправил Ваня. – Не забывайте, чем я рискую. Согласно новейшим научным данным, психические болезни, кроме всего прочего, передаются также воздушно-капельным и половым путём.
– Пока суд да дело, хочу ознакомить вас с некоторыми результатами моих последних архивных розысканий, – сказала Людочка. – Нравится вам это или нет, но сейчас вновь придётся вернуться на полвека назад... Как известно, похороны Сталина носили чисто демонстрационный характер, а затем гроб вернули в кремлёвскую больницу, где собралась комиссия по бальзамированию. Со дня смерти прошёл изрядный срок, и, несмотря на все усилия врачей, на теле уже стали проступать трупные пятна. С ними предстояло разобраться в первую очередь. Слава богу, соответствующий опыт имелся... Перед тем как приступить к процедуре бальзамирования, каждый участок кожного покрова был зафиксирован в цвете. Причём для этой цели использовался не фотоаппарат, а кисти и краски. Считалось, что цветоощущение профессиональных художников превосходит любую технику, имевшуюся на тот момент... Изрядно попотев над компьютером, я в конце концов получила доступ к этой уникальной картинной галерее. Только учтите, какие-либо анатомические детали здесь отсутствуют. Упор делался исключительно на оттенках кожи и её дефектах, появившихся вследствие некроза тканей. Можете полюбоваться сами...
Она отодвинулась от ноутбука, и все увидели, что его экран заливает равномерный восковой колер.
– Это грудь, – пояснила Людочка. – Её кожные покровы сохранились лучше всего. А сейчас предлагаю взглянуть на поясницу.
Экран мгновенно изменил цвет на зеленовато-жёлтый. По этому малопривлекательному фону были разбросаны бурые пятна разной формы.
– Как видите, тело находится не в лучшем состоянии, – продолжала Людочка. – Увы, смерть не красит даже вождей народов... Но меня заинтересовало нечто совсем иное. Попрошу обратить внимание на следующую картинку, изображающую правое бедро покойника, вернее, его естественные цвета.
Вновь на экране появилась восковая желтизна мёртвого старческого тела, но на сей раз её покрывали красные пятна идеально круглой формы, похожие на следы ожогов. Одни пятна были яркие, почти малиновые, другие совсем тусклые, и все они накладывались друг на друга, образуя хоть и компактный, но довольно прихотливый узор.
– Смахивает на медицинские банки, – неуверенно произнёс Кондаков.
– Кто же ставит банки на бедро, причём практически в одно и то же место, – возразила Людочка. – В своих отчётах комиссия по бальзамированию никак не упоминает данный феномен, что странно уже само по себе, поскольку перечень дефектов кожи включает не только родимые пятна, но и бородавки... Некоторое время эти круги, отпечатавшиеся на теле Сталина ещё при его жизни, оставались для меня загадкой. Но недолго... А теперь пусть каждый из вас положит руку на правое бедро... Да не на моё, болван! – Она шлепнула Ваню по затылку. – Положили? Тогда скажите, что в этом месте обычно находится у мужчины?
– Карман, – дружно ответили все (обсуждаемая тема как-то не способствовала скабрезным шуточкам, благодатный повод для которых давал Людочкин двусмысленный вопрос).
– Что носят в кармане?
Последовали самые разнообразные ответы, но первым несложную шараду разгадал Цимбаларь.
– Ты полагаешь, что это следы карманных часов?
– Именно! – подтвердила Людочка. – Размер совпадает до долей миллиметра, я проверяла... Сталин почти всегда носил при себе карманные часы, на это указывают самые различные источники, в том числе и мемуары Черчилля. Но на фотографии тридцатых годов он держит в руках серебряный хронометр марки «Ланжин», подаренный ему делегатами восемнадцатого съезда, а на снимке сорок седьмого года это уже часы неизвестной конструкции, скорее всего, в стальном корпусе. Я консультировалась у специалистов.
Экран ноутбука разделился на две части, и в каждой из них появилось изображение карманных часов, увеличенное до размеров блюдечка. Качество снимков оставляло желать лучшего, и только очень опытный часовщик мог найти разницу между двумя этими тусклыми, расплывчатыми дисками, к тому же запёчатлёнными в разных ракурсах.
– Таким образом, почти со стопроцентной вероятностью можно утверждать, что следы на бедре Сталина оставил бетил, помещённый в корпус карманных часов. – с плохо скрываемым торжеством закончила Людочка.
– Молодец, слов нет. – Кондаков с уважением покосился на Людочку. – Теперь мы хотя бы знаем, в каком футляре находился бетил, похищенный со стола Сталина.
– Кроме того, выяснилось, что это иудейское чудо способно оставлять следы на человеческом теле, – добавил Ваня.
– Действительно, кое-какие зацепки появились, – согласился скупой на похвалы Цимбаларь. – Сейчас надо искать прозекторов, потрошивших труп маршала, и санитаров, обряжавших его.
– А заодно женщин, при жизни деливших с ним ложе. – Людочка почему-то подмигнула Кондакову. – И похоже, что одну такую мы уже знаем.
– Ни-ни! – Ветеран даже руки вскинул, словно бы отмахиваясь от комара. – Туда я больше не ходок. Посылайте кого-нибудь другого.
– Значит, решено, – сказал Цимбаларь. – Все силы бросаем по следу почившего в бозе Востроухова. Ваня проникнет в дурдом и попытается завести приятельские отношения с маршальским байстрюком. Лопаткина продолжает заниматься исследованием документов, как в архивах, так и в Интернете. Мы с Петром Фомичом проверяем версию, по которой бетил якобы зарыт в могиле на Воскресенском кладбище. Заодно наводим справки обо всех часах, имевшихся в собственности у маршала начиная с пятидесятых годов.
– Но и на генерале Сопееве крест ставить рано, – добавила Людочка. – Чую, нам ещё придётся о нём вспомнить, и не раз... Ты, Ваня, что по этому поводу думаешь?
– Я Годзилла, – замогильным голосом ответил лилипут. – Я гигантская огнедышащая рептилия. А рептилии, даже огнедышащие, думать не умеют. Они только жрут, жрут, жрут и размножаются, размножаются, размножаются.
Людочка, получившая чувствительный шлепок по мягкому месту, вскрикнула, но на сей раз сдачи давать не стала – пусть себе входит в роль.
Давно известно, что на избранную жертву следует нападать в самое неудобное для неё время. На мусульманина – в священный месяц Рамадан. На еврея – в Судный день. На русского – воскресным утречком. На медведя – в период зимней спячки. На лососей – при нересте. На мух – в момент спаривания. На девственницу – всегда и всюду.
Руководствуясь этим иезуитским принципом, Кондаков и Цимбаларь выбрали для визита на Воскресенское кладбище тот ранний час, когда трудящаяся публика, мучимая последствиями вчерашних излишеств, ещё только собирается поправить здоровье, а потому представляет собой столь же легкую добычу, как токующий глухарь или линяющая гадюка.
Пока Цимбаларь держал под неусыпным надзором всю кладбищенскую братию, ожидавшую наряда на работу. Кондаков беседовал в конторе с директором. Когда они вышли наружу, Кондаков был подозрительно весел, а директор, наоборот, хмур.
Оглядев своё разномастное воинство, даже и не подумавшее при этом встать, он тоном, не обещавшим ничего хорошего, осведомился:
– Кто бригадирствовал в девяносто восьмом году?
– Да вроде бы я, – с кучи досок неохотно поднялся работяга, шею которого украшала толстенная золотая цепь.
– Стало быть, Шлямин... – заранее кривясь, молвил директор. – Тогда всё ясно... Это ты ставил памятник маршалу Востроухову?
– Дайте припомнить... Вы имеете в виду стелу из итальянского габбро с бронзовым барельефом?
– Именно.
– Ну я. – Шлямин кивнул и почему-то снял шапку.
– С кем?
– С Никишиным, как всегда.
– А где он?
– Да тут, недалече. – Шлямин оглянулся куда-то себе за спину.
– Опять опаздывает?
– Никак нет. Мы его год назад в бесхозную могилу подхоронили. С разрешения вашего предшественника господина Айрапетянца.
– Действительно... Как я мог забыть... – Если директор и смутился, то лишь на самую малость. – Слушай сюда, Шлямин. Отведёшь вот этих... кхм... товарищей к могиле маршала. А там они зададут тебе несколько вопросов.
Шлямин по своему обыкновению хотел вступить в полемику, но, встретившись взглядом с Цимбаларем, сразу передумал и сделал рукой приглашающий жест – прошу, дескать, следовать за мной.
Сотоварищи проводили его гробовым молчанием, и лишь один-единственный сиплый голос сочувственно произнёс:
– Допрыгался, Шлёма. Хорошо ещё, если без конфискации дадут.
– Молчать! – заорал директор. – Разойдись по рабочим местам! И чтоб сегодня ни-ни! Кого пьяным поймаю, лично закопаю в землю...
Шлямин имел вид человека, который по воле не зависящих от него обстоятельств зарабатывает гораздо больше, чем можно пропить. Отсюда была и его золотая цепь, и часы «Ориент», и дорогие сигареты, которые он курил почти непрерывно, зажигая одну от другой.
А в остальном это был типичный русский вахлак – всклокоченный, небритый, гнилозубый, обутый в кирзовые сапоги и подпоясанный солдатским ремнем, из-под которого торчала брезентовая спецовка.
На вопросы оперов Шлямин отвечал уклончиво и всё – как хорошее, так и плохое – валил на своего напарника Никишина, ныне пребывающего на том свете.
Кладбище по площади не уступало какому-нибудь провинциальному городку, и топать пришлось довольно долго, держась пустырей и стороной обходя густозаселенные участки. В конце концов они остановились возле надгробья, выделявшегося среди других аналогичных сооружений как размерами, так и аляповатой роскошью. Трёхметровый гранитный обелиск венчала маршальская звезда, а плита, прикрывшая могилу, размерами превосходила стол для пинг-понга.