Страница:
Он заметил взгляд Каррсбери, направленный вниз.
— Нет, — сказал он, — мне очень жаль, но твои ученики не ждут тебя в конференц-зале на сотом этаже. Они все еще в институте, — в голосе его слышалось сочувствие. — И это… ну… институт стал другим.
Каррсбери стоял неподвижно. Он слегка пошатывался. Постепенно его мысли и сила воли возвращались из переживаемого наяву кошмара, который парализовал его. «ХИТРОСТИ ДУШЕВНОБОЛЬНОГО» — он пренебрег этим настойчивым предупреждением. Именно в мгновение победы…
Нет! Он забыл о Хартманне! Это был тот случай, для которого он приготовил этот ответный удар.
Он уголком глаза взглянул на офицера своей тайной полиции. Черный гигант стоял, не меняя положения, мрачный взгляд устремлен на Фи, словно на злого колдуна, от которого следовало ждать всяких коварных неожиданностей.
Теперь Хартманн почувствовал, что Каррсбери смотрит на него. Он понял, о чем думает его начальник.
Он вытащил из кобуры темное оружие и без колебаний направил его на Фи. Его губы в черной бороде скривились. Из них вырвался шипящий звук. Потом он крикнул во весь голос:
— Вы мертвец, Фи! Я дезинтегрирую вас!
Фи забрал из его руки оружие.
— Это еще одно свидетельство того, что ты совершенно неверно оцениваешь новейший темперамент, — сказал он Каррсбери со следами сварливости. — Каждый из нас обладает особенностью характера, в которой он несколько нереалистичен. Это заключено в природе человека. У Хартманна это было недоверие — одержимость идеей, что вокруг все кишит заговорщиками и преследователями. Ты поручил ему задание, самое худшее для него, которое использует его одержимость и еще больше увеличивает ее. В очень скором времени он стал бы совершенно нереалистичен. Он даже не замечает, что многие годы носит кобуру с пистолетом.
Он протянул Каррсбери оружие для проверки.
— Но, — добавил он, — для него есть настоящее задание, и он сможет действительно принести пользу… скажем, в исследованиях и разработках. Выбрать подходящего человека для определенной работы — искусство с бесконечными возможностями. Ради этого мы дали Моргенштерну финансовое управление, чтобы держать колебание процентов в нормальном, предсказуемом режиме. Ради этого правитель-эйфорик поддерживает внеземные исследования и расширяет их. И почему мы должны доверить развитие культуры консерватору? Хотя с этим, разумеется, не стоит спешить.
Он отвернулся. Каррсбери едва заметил, что летательный аппарат завис возле кабинки и медленно приближается к ней.
— Но почему меня в этом случае… — смущенно начал он.
— Почему тебя сделали правителем мира? — Он небрежно закончил за него предположение. — Разве это не очевидно? Разве я тебя не заверял много раз, что ты — хотя и не намеренно сделал много доброго? Разве ты не понимаешь, что ты нас заинтересовал? Честно говоря, в своем роде ты был практичен. Как тебе известно, наш основной принцип — позволить каждому индивидууму выразить себя, как ему больше нравится. В твоем случае — это быть правителем мира. Принимая во внимание все, это дало очень хорошие результаты. Все развлекались; издав ряд конструктивных законов, мы многому научились — о, мы получили далеко не все, на что надеялись, но иначе и этого мы никогда не получили бы. К несчастью, мы теперь должны прервать эксперимент.
Летательная машина коснулась клетки.
— Ты понимаешь, почему это было необходимо? — поспешно спросил Фи, оттесняя Каррсбери к открывшейся двери. — Конечно, ты это понимаешь? Все это — проблема душевного здоровья. Что наше душевное здоровье — сегодня, тогда, в двадцатом столетии, в любое другое время? Возвращение к норме. Приспособление к определенным основополагающим условиям, определяющим все поведение людей. В нашем времени отклонение от нормы стало нормой, неспособность приспособиться к всеобщим законам поведения. Это все понятно, не так ли? И это делает способным понять самого себя и своих подзащитных, не так ли? На протяжении многих лет мы настаивали на том, что ты соответствуешь норме, определенным основополагающим стандартам. Но ты абсолютно не способен приспособиться к обществу вокруг себя. Несмотря на многие твои привлекательные особенности, тут для нас открыт только один путь.
Каррсбери повернулся в дверях. Он наконец совладал со своим голосом. Он был хриплым, прерывистым.
— Ты хочешь этим сказать, что все эти годы ты только выполнял МОИ КАПРИЗЫ?
Дверь закрылась. Фи не ответил на вопрос.
Воздушная машина отошла в сторону, и он на прощание помахал ему зеленым газоидом.
— Там, куда тебя повезут, очень приятно, — подбадривающе крикнул он. — Удобное жилище, всевозможные приспособления для занятий спортом и полная библиотека литературы двадцатого столетия. Столетия, в котором ты будешь проводить свое время.
Он смотрел на застывшее белое лицо Каррсбери в иллюминаторе, пока машина не превратилась в точку.
Потом он отвернулся, посмотрел на свои руки, заметил газоида, выбросил его из открытой дверцы кабинки, пару мгновений следил за его полетом, а потом нажал на кнопку возвращения.
Огонек начал отсчитывать этажи в обратном направлении.
— Я рад, что никогда больше не увижу этого парня, — пробормотал он скорее для себя, чем для Хартманна. — Он начал сильно мешать мне. Я на самом деле начал уже беспокоиться, лицо его внезапно стало пустым, — за свое душевное здоровье.
(Перевод с англ. И. Горачин)
Питер Филлипс
Этого парня я ждал двести лет.
Он стоял на покрытой гравием дорожке рядом с агентом по торговле недвижимостью и смотрел на фронтон дома.
Солнце нещадно палило. Агент снял шляпу и вытер лысую голову. Я гадал, смогу ли доплюнуть до них с верхнего этажа, откуда наблюдал за ними, и решил, что нет.
Агент заговорил с таким сильным ирландским акцентом, что я никогда не смог бы его воспроизвести.
— Вот то уетинение, что вы хотите, мистер Маллен, и вам не найти лучшего места по эту сторону Баллиго. Комнаты тля того, чтопы полешать, наполнить лехкие востухом с холмов, покрытых пастпищами, такими слаткими тля вашего утовольствия.
Я слышал это и раньше. Я знал, этот паразит приобретет имение. И я знал, что агент, вернувшись в Саухбин, отбросит свой замечательный акцент и быстро скажет:
— Он тоже платит долларами, мальчики. В начале сезона я продам их английским туристам. А сейчас можно отпраздновать. Мне портер.
Маллен стоял с небрежным видом, притворившись, что думает.
Я соскользнул по перилам вниз и встал за дверью, когда они входили.
— Милый холл, — равнодушно сказал Маллен. Он носил мешковатый костюм. Но он не нуждался в нем, чтобы выглядеть мощным. С такими плечами он провел три сезона в колледже, играя на передней линии, если мои сведения верны.
— Милый?! — возмущенно завопил агент. — Мошно потумать вы англишанин, а не краштанин самой великой страны мира. («Граница Ирландии» — сказал он на выдохе). — Посмотрите на расмер — лестница, панели, скромное широкое окно, а эта лестнишная прошадка, кте, восмошно, стоял 0’Рурк и Королевским Мечом оказывал сопротивление орушим трусам Кромвеля, пока еко не остановил претательский утар сзати, а потом пертних порасило толстенное терево, кпало срети этих сопак и упило их не меньше полутюшины — стесь, именно стесь.
Агент драматично воздел руки. Во время этого жалостливого рассказа я следовал за ними. Никогда не устаю его слушать.
Маллен отступил назад. Я попятился.
— Дурацкое место для площадки, — пробормотал он, глядя на балкон между двумя лестничными пролетами.
— Уррра! О’Рурк так ше хорошо срашался опеими руками, как и отной. Меч в каштой, стесь он стоял, глятя в one стороны…
— Конечно, конечно. Итак, сколько, вы говорили, здесь спален?
Я ходил за ними кругами. Маллен не интересовался спальнями, только погребами. Но я ждал последней истории, хранящейся в памяти агента.
— Только отна, — сказал он, вновь очутившись в холле после осмотра дома. — Вы, мошет пыть, слышали историю этого места в Саухбине, мошет, от этих лотырей вокруг павной Голихана, и хотя меня не спрашивали…
— Вы имеете в виду призрак? — спросил Маллен. Я усмехнулся. — Я слышал об этом во время войны, когда базировался прямо через границу. Тогда я и заинтересовался этим домом. Я его осмотрел, увидел силовую установку. Это было как исток реки. Все оставалось у меня на подкорке, пока я не оказался с женой в Лондоне, чтобы встретиться с друзьями. Тогда я и вспомнил об этом доме.
Надо кое-что тут сделать. Провести электричество, создать уединение. Короче, я сел в реактивный самолет до Дублина и прибыл сюда…
— И вы восьмете его, сэр, с привитением?
Если Маллен приложит дополнительную плату за привидение, подумал я, он получит его сполна. Но он твердо заявил:
— Я не ваше привидение покупаю. Через минуту вы скажете, что оно составляет главную ценность. Мой народ уже лет сто как покинул эту страну, но сговорчивее мы не стали. Какова ваша цена за этот развалившийся притон?
— Окончательная цена, — заговорил агент, делая глубокий, осторожный вздох, — за аренту на кот, восмошно в толларах, сколько вы скасали?
— Я ничего не говорил. Но вы можете передать своему клиенту, что я предлагаю тысячу.
— Не посорьте меня, — сказал агент, и я дунул ему в шею холодным воздухом. — Как вы снаете, я влателец этого тома, если вы снаете столько, сколько говорите.
И он поднял воротник пальто.
— А теперь опсутим тетали.
Я последовал за ними по дорожке к такси. Теперь я мог ненадолго покинуть дом.
Перевалило за полдень. Вдалеке, в лучах заходящего солнца, окутанные туманом с болот, зеленели холмы; приятно было видеть только что скошенное сено на полях.
Двести лет я ждал этой увеселительной прогулки. Я радовался каждой секунде поездки, даже едкому запаху свинарника. Стук копыт по пыльной дороге казался музыкой.
Через покрытый зеленым лишаем мостик, через ручеек с форелью рысью прошелся пони. Я пообещал себе скоро здесь поудить. Когда-то я лежал и дремал на солнце. Рыбалка на мух была слишком напряженной в такой влажной жаре.
И через плечо я смотрел вновь и вновь на Саухбин-Хауз и смеялся. Смех был во мне. Что всегда веселит в Ирландии. Однако когда я сейчас пишу, я чуть не плачу. Но вам следует подождать разъяснений на этот счет…
Мы спустились с моста, и дорога расширилась у деревни Саухбин.
Агент представил Маллена Голихану.
— Стоял в Шести Графствах во время войны, — сказал он, внимателен к красотам страны, натеется написать непольшую книгу, решил приопрести имение на кот или, мошет, польше. А ты, Майк, мой мальчик, потрать время, расскаши ему о присраке, чтоп мистер Маллен все оп этом снал.
— Сатитесь и хватит полтать, — заявил Голихан, решив акцентом перещеголять агента. — Не тумайте, путто оно путет куплено таким, как Маллен, с помощью вашей полтовни. Что путете пить?
Маллен заказал ирландское виски, агент — густой, крепкий дублинский портер.
Я наблюдал, как Маллен булькал вокруг языка дымно-торфяной жидкостью. Двести лет прошло с тех пор, как сладкий, чудесный вкус щекотал мое горло… Я облизнул невидимые губы в предвкушени.
Пришли местные парни, и они просидели за беседой весь вечер.
Здесь были Шон Хили и Том О’Рейли — оба, если я не ошибаюсь, за жалкие гроши работают в имении лорда Фрейтоувела; Силас Малвени, мелкий арендатор, как часто я видел его, босого слугу, таскающего сливы из кухонного сада Саухбин-Хауза или рассматривающего молчаливый дом с глазами-окнами своими собственными глазами, смотрящими прямо на меня в окно верхнего этажа, когда я выдавал один из своих стонов призрака, которые так долго практиковал, что заставляло его падать с дерева, разрывая штаны.
Был здесь и нахальный Брэн Байли, как-то ночью он забрался в дом, встал в холле и от всего своего маленького и храброго сердца крикнул:
— Ад и все привидения! Я в них не верю!
Его здравый смысл доставил мне такое удовольствие, что я забылся и произнес:
— Молодец, парень. Я не привидение. И вовсе не призрак. Их вообще не бывает.
Но бедный Брэн так быстро бежал, что вряд ли меня слышал.
Как бы то ни было, он был тут, у Голихана, теперь большой и сильный, готовый рассказать, что происходит в Саухбин-Хаузе.
— Это случилось во время войны, — рассказывал Брэн. Поскольку мы близко от границы, тут часто появлялся джип с молодыми парнями, приезжавшими сюда по вечерам, чтобы подкрепиться горячительными напитками мистера Голихана. Как-то вечером мы рассказали им о доме, о том, как бедный слабоумный Джонни Мор то и дело заявляйся туда, чтобы поиграть в шахматы с призраком, и он говорил — бедняга Джонни, его нет уже одиннадцать месяцев…
Значит, Джонни умер? Я скучал по нему.
Каждый раз, когда я слышу, что Джонни умер, это потрясает меня.
Он ковылял в дом, прилизав свою рыжую челку, белое лицо ничего не выражало. Он кричал: «Я предлагаю тебе сыграть в шахматы, призрак ты или нет! Ты единственный приличный игрок в этой стороне вплоть до Дублина, ты единственный можешь противостоять мне».
Надеюсь, Джонни найдет другого «приличного игрока» там, куда он ушел.
Наклонившись вперед, Брэн Байли беседовал с Малленом в пивной Голихана, полностью завладев его вниманием.
— Короче, как-то вечером, — рассказывал Брэн, — все они, числом около дюжины, отправились отсюда вместе с большим сержантом, который уселся впереди и кричал: «Смотри, привидение! Вот мы едем, восемь парней-янки, полных рома!»
— Джип ехал медленно, они сидели внутри, — говорил Брэн, — дождь превратил дорогу в трясину, а мы шли следом за этими ребятами, чтобы узнать, что же сделает с ними призрак из Саухбин-Хауза.
Они проехали половину пути, и тут джип остановился, их водитель стучал по машине, дергал за рычаги, призывал всех святых, пока сержант не вылез из машины и не рванул капот.
Он так и застыл, дождь стекал по его красному лицу. Неожиданно он протрезвел, как зануда-судья в понедельник, и говорит: «Пошли обратно, пошли скорее обратно, а то я не верю своим глазам. Клянусь, никогда не притронусь к спиртному!» Мы подошли и посмотрели через его плечо.
Так вот, под капотом ничего не было. Совсем ничего.
Сначала я не собирался красть мотор. Телепортация выматывает меня на несколько дней. Но я был ужасно раздражен, когда ухватился за двигатель, и оказалось, что на этой штуковине все и держится.
— И с тех пор никакого следа двигателя, — закончил Брэн Байли.
— Да, — произнес Маллен. — Я слышал об этом. Я был капитаном этого подразделения. Нам потом пришлось тащить машину назад.
— И вы совсем не боитесь этого существа? — поинтересовался Шон Хили.
— Чего ради? Насколько я знаю, оно никому не причинило вреда.
Спасибо на добром слове, приятель.
Маллен решил остановиться у Голихана, пока не будут доставлены некоторые предметы первой необходимости, и тем временем телеграфировал жене, чтобы приезжала.
Через четыре дня он занял дом. Он приехал утром. Рановато. Ну и энергия у этого человека! Я еще отдыхал, когда услышал, как он шарит по погребам, проверяя проводку.
Я выскользнул оттуда, куда ухожу на отдых, — не спрашивайте, где это: это состояние, а не место — и последовал за ним. В углу одного из небольших погребов он приподнял брезент. Когда-то здесь была кладовая.
С забавными возгласами недоверия он смотрел на мотор от джипа.
— Вот так, — произнес я, — потин [10]был ни при чем. Думаю, тебе надо как следует извиниться перед сержантом и другими ребятами из группы Д, и ты должен им деньги, что урезал для возмещения стоимости мотора.
Он так быстро обернулся, что споткнулся и налетел на мотор.
— Что… Где вы?
— Нигде. Не на небесах, не в аду. Везде. Что же до того, кто я, то, надеюсь, ты мне расскажешь. Я ждал этого. Очень, очень долго. Тем не менее, мистер Маллен, — сказал я, — вы испачкали ваши чудесно отутюженные брюки.
Он встал, машинально вычистил свои брюки. Кое-чему армия его научила, привила гордость своей одеждой.
— Вы бы не могли, — заговорил он, его мозги усиленно работали, — показаться? Терпеть не могу получать советы от голоса без тела.
— На это нужна энергия, — ответил я, — как и для колебания молекул воздуха, чтобы создавать звуковые волны. И на это уходит много энергии и материи, к тому же в настоящее время я чувствую себя не настолько одетым, чтобы позволить вам смотреть или говорить об этом. Но я не хочу выказывать вам пренебрежение. Соберите пыль с полок, бросьте под эту лампу и отойдите назад.
— Я же не чокнутый, — осторожно проворчал он.
— Конечно, конечно. Но делайте, как сказано. И поберегите манжеты.
Когда в воздух взмыло облако из мельчайших пылинок, я влез в него, зарядил частицы, чтобы они висели вокруг вихрей моих античастиц.
— Черти полосатые! — выдохнул Маллен. — Голый призрак!
— Я не призрак. И я не обязан сохранять такую форму, — произнес я, регулируя сеть. — Так лучше? Собаки ведь всегда голые.
Он попятился, нанося удары по воздуху.
— Бога ради! Будьте лучше человеком, если уж не можете быть естественнее! Я хочу…
— Слушай, — с раздражением сказал я, — это был самый замечательный мастиф, которого я когда-то видел. Я могу изобразить льва или гризли. Дай мне рулон марли или в крайнем случае простыню, и я тебе покажу кое-что…
— Я уже достаточно видел, — простонал он, прочищая пальцами глаза и тряся головой, будто что-то попало внутрь. Убирайся.
— О-хо-хо. Может, ты и прав. Для моей энергии найдутся более важные дела, чем дурачиться, веселя тебя.
— Веселя?! — зашумел он. — Да в морге и то легче смеяться. Убирайся туда, откуда, пришел, и смеши червей.
— Я не призрак, — терпеливо повторился, — не вампир, не привидение или нечто в том же духе. И я никогда не встречался с кем-либо из них и не встречусь. Как и юный Брэн Байли, я в них не верю. И ты тоже, к счастью. Впрочем, объяснения могут и подождать. Что-нибудь из вещей уже прибыло?
Это «достало» его.
— Каких вещей?
— Парочка ванн из Лондона от Маршала, столовая посуда из Бирмингема, этот гонг, что вы одолжили в Сорбонне.
— У тебя, видимо, неплохая разведывательная сеть.
— Ты будешь удивлен.
— Так скажи, где это.
— Конечно. Я только что говорил, — произнес я. — Все на пути к Саухбину. Джонни Макгир привезет все где-то к обеду. Ну и твоя жена, она диву дается, чего ради ты отправился сюда, и она с большой неохотой оставила своих дорогих друзей в Лондоне и едет, чтобы поинтересоваться, зачем ты приобрел эту развалюху, не посоветовавшись с ней, тем более что ты тратишь ее деньги.
От этих слов челюсть Маллена отвисла чуть ли не до воротничка.
— Между прочим, — спросил я, — как ваша дорогая девочка? Довольна европейским турне?
— Оставь ее в покое, — выдавил он из себя. Но тон у него был обороняющимся.
— Бедняга Маллен, — отметил я, — все еще держит тебя под контролем, да? Мне тебя жаль, парень. Я ведь знаю, каково это. Я сам под каблуком у жены. Ты как-нибудь ее увидишь.
— Ну это уже слишком! Двое?! Это слишком! Два призрака! Маллен нахмурился, потом засмеялся своим грязным мыслям. Как же вы живете, мистер?
Я раздумывал, как бы это ему объяснить, но решил, что он никогда не поймет. «Жена» — это слово было самым простым способом каким я мог ее описать, — единственный способ на земном языке.
— Вам следует очистить свое сознание, — вот и все, что я сказал.
— Как и всю ситуацию. Эй ты, если твои предсказания сбываются, почему бы тебе не сообщить мне сегодняшних победителей в Баллимачри?
Похоже, Маллен быстро пришел в себя.
— Я не интересуюсь лошадьми, — ответил я, — и ты тоже. Если ты здесь все закончил, можешь идти на кухню и приготовь себе кофе. Нечего проверять проводку. Я уже это сделал. Этим утром тебя ждет безделье.
— Утро, — заговорил он, — еще не наступило. Я еще не проснулся.
— Значит, я тебе снюсь, да? Иди наверх, пока я не вымел тебя сжатым воздухом.
По пути на кухню он ругался, потом грохнул чайник на зажженную плиту. Голубоватый дым заклубился между стойками, заволакивая помещение едким туманом.
Маллен посмотрел на потолок и вежливо к нему обратился.
— Думаю, мистер, ты можешь объяснить, в чем тут дело.
— Конечно. Возьми кочергу и засунь в трубу дымохода примерно наполовину. Заклинило заслонку, и она не открывается снаружи. Сломалась задвижка.
Маллен засунул. Неожиданно с ревом появился огонь.
— Спасибо, — сказал он. — Могу я предложить тебе чашечку кофе?
— Хороший мальчик, — хмыкнул я.
Пока он потягивал свое варево, я пошел рассказать «жене», как идут дела.
Моя жена родилась, чтобы всегда быть недовольной и шуметь. Когда-нибудь слышали о призраке, находящимся под каблуком у жены? Так это я. Я двести лет страдаю от ее языка. Пилит меня за все. Она была недовольна даже моими невинными играми в шахматы с Джонни Мором.
И я помню, когда еще. в Саухбин-Хаузе жила семья Марчмонтов, она полжизни пугала маленькую Лилиан Марчмонт, только потому, что как-то вскользь я отметил ее милый взгляд. Вот вам портрет моей жены — на редкость сварливой женщины, если применять человеческие термины, которые к нам не очень-то подходят.
Она с ходу напустилась на меня, так что я схватил шахматную доску с фигурами с чердака и спрыгнул с Десятого Уровня, где лежала моя «жена» и ждала, чтобы я проделал большую часть работы.
Когда я вернулся на кухню, Маллен простукивал стены и потолок рукояткой метлы.
— Никаких секретных панелей и спрятанных громкоговорителей, — сказал я. — Это действительно психический феномен.
Маллен посмотрел вокруг и тяжело вздохнул.
— Теперь я все осмотрел.
Я свалил на кухонный стол шахматные фигуры и доску.
— Нет, — произнес он, — нет. Я не собираюсь признаваться в собственном безумии. Убери.
Я стал расставлять фигуры. Он смотрел со странным выражением неподвижного, зачарованного лица. Потом заговорил приглушенным голосом:
— Королева своего цвета.
— Так-то лучше, — ответил я. — Тащи стул.
Он подошел к кухонному окну, посмотрел на мягкий солнечный свет, пробивающийся между яблонями. Немного полюбовался. Потом пожал плечами, схватил стул и вернулся к столу.
— Где-нибудь в другом месте, но не в Ирландии, — заметил он. — Я еще на полдороге к Саухбину.
Дважды во время игры, тянувшейся более трех часов, он пытался заговорить, но я уклонялся от вопросов. Один раз он внезапно схватил воздух около коня, во время моего хода.
— Можешь ли ты, — вежливо спросил я, — чувствовать магнитное поле? Или ощущать воздушное течение, если твоя рука движется вместе с ним? Или сделать захват шеи из-под плеча? Или нащупать античастицу?
От подобных попыток он отказался.
Наконец, когда мы услышали на дороге шум от грузовой машины Макгира, он произнес:
— Это самая идиотская игра, даже в большей степени, чем мои чувства. Шах. Подожди, пока я не вернусь.
Я слышал, как тащили вещи в холл, женский голос распоряжался вокруг машины, тем не менее вежливый и льстивый голос Макгира парил над повелительным женским голосом и смягчал его.
Когда Маллен вернулся на кухню, он выглядел решительно. Он осторожно прикрыл за собой дверь.
— Макгир, — заговорил он, — просто глоток свежего воздуха. С ним вернулось здравомыслие. Я просто понял, что делал все утро. Я чертовски много работал, и я не продвинусь вперед, пока не отдохну. И я не намерен пугать жену. Итак, кто вы и чего хотите?
— Спокойно, приятель, — сказал я. — Закончим игру, потом поговорим. Я приготовил тебе свежий кофе.
Голоса в холле зазвучали громче.
— Кстати, не думаю, что твою жену легко напугать. Она слишком занята. Твой ход.
Он отпил кофе, посмотрел на мой ход, оказавшийся опасным для его собственного короля. Он должен был разменять фигуры, что приводило к ничьей.
— К этому ты стремился, — обвинил он.
Я вздохнул.
— Не умышленно. Если мы сыграли дюжину партий, они должны кончиться ничьей. Или потом.
— Хватит увертываться. Кто ты?
Он сел поудобнее. Хмуро посмотрел на кофе. Надеюсь, я добавил туда не слишком много коньяка. Довольно скоро до него дойдет.
— В твоем портфеле есть две книги, — сказал я. — Одна очаровательная история местной семьи, написанная и изданная на собственные средства — поскольку никого больше это не интересовало — мистером Патриком О’Рурком, джентльменом, на рубеже столетия.
В ней есть мимолетные ссылки на меня. Он никогда не принимал мысли о семейном привидении или привидениях. Другая книга была написана двадцать лет назад серьезным и вполне трезвым исследователем из Английского Психологического Исследовательского Общества. Это моя биография. Моя жена, будучи тем, что называют до смерти ленивой, не появлялась перед ним. Я часто сожалел, что общество никогда не рассматривало этот отчет. Я мог бы им кое-что показать.
— Значит, ты призрак, — сказал Маллен. — Обычный, вспыльчивый призрак. Но как ты действуешь? Как ты двигаешь предметы?
— Нет, — сказал он, — мне очень жаль, но твои ученики не ждут тебя в конференц-зале на сотом этаже. Они все еще в институте, — в голосе его слышалось сочувствие. — И это… ну… институт стал другим.
Каррсбери стоял неподвижно. Он слегка пошатывался. Постепенно его мысли и сила воли возвращались из переживаемого наяву кошмара, который парализовал его. «ХИТРОСТИ ДУШЕВНОБОЛЬНОГО» — он пренебрег этим настойчивым предупреждением. Именно в мгновение победы…
Нет! Он забыл о Хартманне! Это был тот случай, для которого он приготовил этот ответный удар.
Он уголком глаза взглянул на офицера своей тайной полиции. Черный гигант стоял, не меняя положения, мрачный взгляд устремлен на Фи, словно на злого колдуна, от которого следовало ждать всяких коварных неожиданностей.
Теперь Хартманн почувствовал, что Каррсбери смотрит на него. Он понял, о чем думает его начальник.
Он вытащил из кобуры темное оружие и без колебаний направил его на Фи. Его губы в черной бороде скривились. Из них вырвался шипящий звук. Потом он крикнул во весь голос:
— Вы мертвец, Фи! Я дезинтегрирую вас!
Фи забрал из его руки оружие.
— Это еще одно свидетельство того, что ты совершенно неверно оцениваешь новейший темперамент, — сказал он Каррсбери со следами сварливости. — Каждый из нас обладает особенностью характера, в которой он несколько нереалистичен. Это заключено в природе человека. У Хартманна это было недоверие — одержимость идеей, что вокруг все кишит заговорщиками и преследователями. Ты поручил ему задание, самое худшее для него, которое использует его одержимость и еще больше увеличивает ее. В очень скором времени он стал бы совершенно нереалистичен. Он даже не замечает, что многие годы носит кобуру с пистолетом.
Он протянул Каррсбери оружие для проверки.
— Но, — добавил он, — для него есть настоящее задание, и он сможет действительно принести пользу… скажем, в исследованиях и разработках. Выбрать подходящего человека для определенной работы — искусство с бесконечными возможностями. Ради этого мы дали Моргенштерну финансовое управление, чтобы держать колебание процентов в нормальном, предсказуемом режиме. Ради этого правитель-эйфорик поддерживает внеземные исследования и расширяет их. И почему мы должны доверить развитие культуры консерватору? Хотя с этим, разумеется, не стоит спешить.
Он отвернулся. Каррсбери едва заметил, что летательный аппарат завис возле кабинки и медленно приближается к ней.
— Но почему меня в этом случае… — смущенно начал он.
— Почему тебя сделали правителем мира? — Он небрежно закончил за него предположение. — Разве это не очевидно? Разве я тебя не заверял много раз, что ты — хотя и не намеренно сделал много доброго? Разве ты не понимаешь, что ты нас заинтересовал? Честно говоря, в своем роде ты был практичен. Как тебе известно, наш основной принцип — позволить каждому индивидууму выразить себя, как ему больше нравится. В твоем случае — это быть правителем мира. Принимая во внимание все, это дало очень хорошие результаты. Все развлекались; издав ряд конструктивных законов, мы многому научились — о, мы получили далеко не все, на что надеялись, но иначе и этого мы никогда не получили бы. К несчастью, мы теперь должны прервать эксперимент.
Летательная машина коснулась клетки.
— Ты понимаешь, почему это было необходимо? — поспешно спросил Фи, оттесняя Каррсбери к открывшейся двери. — Конечно, ты это понимаешь? Все это — проблема душевного здоровья. Что наше душевное здоровье — сегодня, тогда, в двадцатом столетии, в любое другое время? Возвращение к норме. Приспособление к определенным основополагающим условиям, определяющим все поведение людей. В нашем времени отклонение от нормы стало нормой, неспособность приспособиться к всеобщим законам поведения. Это все понятно, не так ли? И это делает способным понять самого себя и своих подзащитных, не так ли? На протяжении многих лет мы настаивали на том, что ты соответствуешь норме, определенным основополагающим стандартам. Но ты абсолютно не способен приспособиться к обществу вокруг себя. Несмотря на многие твои привлекательные особенности, тут для нас открыт только один путь.
Каррсбери повернулся в дверях. Он наконец совладал со своим голосом. Он был хриплым, прерывистым.
— Ты хочешь этим сказать, что все эти годы ты только выполнял МОИ КАПРИЗЫ?
Дверь закрылась. Фи не ответил на вопрос.
Воздушная машина отошла в сторону, и он на прощание помахал ему зеленым газоидом.
— Там, куда тебя повезут, очень приятно, — подбадривающе крикнул он. — Удобное жилище, всевозможные приспособления для занятий спортом и полная библиотека литературы двадцатого столетия. Столетия, в котором ты будешь проводить свое время.
Он смотрел на застывшее белое лицо Каррсбери в иллюминаторе, пока машина не превратилась в точку.
Потом он отвернулся, посмотрел на свои руки, заметил газоида, выбросил его из открытой дверцы кабинки, пару мгновений следил за его полетом, а потом нажал на кнопку возвращения.
Огонек начал отсчитывать этажи в обратном направлении.
— Я рад, что никогда больше не увижу этого парня, — пробормотал он скорее для себя, чем для Хартманна. — Он начал сильно мешать мне. Я на самом деле начал уже беспокоиться, лицо его внезапно стало пустым, — за свое душевное здоровье.
(Перевод с англ. И. Горачин)
Питер Филлипс
ТА, ЧТО СМЕЕТСЯ
Этого парня я ждал двести лет.
Он стоял на покрытой гравием дорожке рядом с агентом по торговле недвижимостью и смотрел на фронтон дома.
Солнце нещадно палило. Агент снял шляпу и вытер лысую голову. Я гадал, смогу ли доплюнуть до них с верхнего этажа, откуда наблюдал за ними, и решил, что нет.
Агент заговорил с таким сильным ирландским акцентом, что я никогда не смог бы его воспроизвести.
— Вот то уетинение, что вы хотите, мистер Маллен, и вам не найти лучшего места по эту сторону Баллиго. Комнаты тля того, чтопы полешать, наполнить лехкие востухом с холмов, покрытых пастпищами, такими слаткими тля вашего утовольствия.
Я слышал это и раньше. Я знал, этот паразит приобретет имение. И я знал, что агент, вернувшись в Саухбин, отбросит свой замечательный акцент и быстро скажет:
— Он тоже платит долларами, мальчики. В начале сезона я продам их английским туристам. А сейчас можно отпраздновать. Мне портер.
Маллен стоял с небрежным видом, притворившись, что думает.
Я соскользнул по перилам вниз и встал за дверью, когда они входили.
— Милый холл, — равнодушно сказал Маллен. Он носил мешковатый костюм. Но он не нуждался в нем, чтобы выглядеть мощным. С такими плечами он провел три сезона в колледже, играя на передней линии, если мои сведения верны.
— Милый?! — возмущенно завопил агент. — Мошно потумать вы англишанин, а не краштанин самой великой страны мира. («Граница Ирландии» — сказал он на выдохе). — Посмотрите на расмер — лестница, панели, скромное широкое окно, а эта лестнишная прошадка, кте, восмошно, стоял 0’Рурк и Королевским Мечом оказывал сопротивление орушим трусам Кромвеля, пока еко не остановил претательский утар сзати, а потом пертних порасило толстенное терево, кпало срети этих сопак и упило их не меньше полутюшины — стесь, именно стесь.
Агент драматично воздел руки. Во время этого жалостливого рассказа я следовал за ними. Никогда не устаю его слушать.
Маллен отступил назад. Я попятился.
— Дурацкое место для площадки, — пробормотал он, глядя на балкон между двумя лестничными пролетами.
— Уррра! О’Рурк так ше хорошо срашался опеими руками, как и отной. Меч в каштой, стесь он стоял, глятя в one стороны…
— Конечно, конечно. Итак, сколько, вы говорили, здесь спален?
Я ходил за ними кругами. Маллен не интересовался спальнями, только погребами. Но я ждал последней истории, хранящейся в памяти агента.
— Только отна, — сказал он, вновь очутившись в холле после осмотра дома. — Вы, мошет пыть, слышали историю этого места в Саухбине, мошет, от этих лотырей вокруг павной Голихана, и хотя меня не спрашивали…
— Вы имеете в виду призрак? — спросил Маллен. Я усмехнулся. — Я слышал об этом во время войны, когда базировался прямо через границу. Тогда я и заинтересовался этим домом. Я его осмотрел, увидел силовую установку. Это было как исток реки. Все оставалось у меня на подкорке, пока я не оказался с женой в Лондоне, чтобы встретиться с друзьями. Тогда я и вспомнил об этом доме.
Надо кое-что тут сделать. Провести электричество, создать уединение. Короче, я сел в реактивный самолет до Дублина и прибыл сюда…
— И вы восьмете его, сэр, с привитением?
Если Маллен приложит дополнительную плату за привидение, подумал я, он получит его сполна. Но он твердо заявил:
— Я не ваше привидение покупаю. Через минуту вы скажете, что оно составляет главную ценность. Мой народ уже лет сто как покинул эту страну, но сговорчивее мы не стали. Какова ваша цена за этот развалившийся притон?
— Окончательная цена, — заговорил агент, делая глубокий, осторожный вздох, — за аренту на кот, восмошно в толларах, сколько вы скасали?
— Я ничего не говорил. Но вы можете передать своему клиенту, что я предлагаю тысячу.
— Не посорьте меня, — сказал агент, и я дунул ему в шею холодным воздухом. — Как вы снаете, я влателец этого тома, если вы снаете столько, сколько говорите.
И он поднял воротник пальто.
— А теперь опсутим тетали.
Я последовал за ними по дорожке к такси. Теперь я мог ненадолго покинуть дом.
Перевалило за полдень. Вдалеке, в лучах заходящего солнца, окутанные туманом с болот, зеленели холмы; приятно было видеть только что скошенное сено на полях.
Двести лет я ждал этой увеселительной прогулки. Я радовался каждой секунде поездки, даже едкому запаху свинарника. Стук копыт по пыльной дороге казался музыкой.
Через покрытый зеленым лишаем мостик, через ручеек с форелью рысью прошелся пони. Я пообещал себе скоро здесь поудить. Когда-то я лежал и дремал на солнце. Рыбалка на мух была слишком напряженной в такой влажной жаре.
И через плечо я смотрел вновь и вновь на Саухбин-Хауз и смеялся. Смех был во мне. Что всегда веселит в Ирландии. Однако когда я сейчас пишу, я чуть не плачу. Но вам следует подождать разъяснений на этот счет…
Мы спустились с моста, и дорога расширилась у деревни Саухбин.
Агент представил Маллена Голихану.
— Стоял в Шести Графствах во время войны, — сказал он, внимателен к красотам страны, натеется написать непольшую книгу, решил приопрести имение на кот или, мошет, польше. А ты, Майк, мой мальчик, потрать время, расскаши ему о присраке, чтоп мистер Маллен все оп этом снал.
— Сатитесь и хватит полтать, — заявил Голихан, решив акцентом перещеголять агента. — Не тумайте, путто оно путет куплено таким, как Маллен, с помощью вашей полтовни. Что путете пить?
Маллен заказал ирландское виски, агент — густой, крепкий дублинский портер.
Я наблюдал, как Маллен булькал вокруг языка дымно-торфяной жидкостью. Двести лет прошло с тех пор, как сладкий, чудесный вкус щекотал мое горло… Я облизнул невидимые губы в предвкушени.
Пришли местные парни, и они просидели за беседой весь вечер.
Здесь были Шон Хили и Том О’Рейли — оба, если я не ошибаюсь, за жалкие гроши работают в имении лорда Фрейтоувела; Силас Малвени, мелкий арендатор, как часто я видел его, босого слугу, таскающего сливы из кухонного сада Саухбин-Хауза или рассматривающего молчаливый дом с глазами-окнами своими собственными глазами, смотрящими прямо на меня в окно верхнего этажа, когда я выдавал один из своих стонов призрака, которые так долго практиковал, что заставляло его падать с дерева, разрывая штаны.
Был здесь и нахальный Брэн Байли, как-то ночью он забрался в дом, встал в холле и от всего своего маленького и храброго сердца крикнул:
— Ад и все привидения! Я в них не верю!
Его здравый смысл доставил мне такое удовольствие, что я забылся и произнес:
— Молодец, парень. Я не привидение. И вовсе не призрак. Их вообще не бывает.
Но бедный Брэн так быстро бежал, что вряд ли меня слышал.
Как бы то ни было, он был тут, у Голихана, теперь большой и сильный, готовый рассказать, что происходит в Саухбин-Хаузе.
— Это случилось во время войны, — рассказывал Брэн. Поскольку мы близко от границы, тут часто появлялся джип с молодыми парнями, приезжавшими сюда по вечерам, чтобы подкрепиться горячительными напитками мистера Голихана. Как-то вечером мы рассказали им о доме, о том, как бедный слабоумный Джонни Мор то и дело заявляйся туда, чтобы поиграть в шахматы с призраком, и он говорил — бедняга Джонни, его нет уже одиннадцать месяцев…
Значит, Джонни умер? Я скучал по нему.
Каждый раз, когда я слышу, что Джонни умер, это потрясает меня.
Он ковылял в дом, прилизав свою рыжую челку, белое лицо ничего не выражало. Он кричал: «Я предлагаю тебе сыграть в шахматы, призрак ты или нет! Ты единственный приличный игрок в этой стороне вплоть до Дублина, ты единственный можешь противостоять мне».
Надеюсь, Джонни найдет другого «приличного игрока» там, куда он ушел.
Наклонившись вперед, Брэн Байли беседовал с Малленом в пивной Голихана, полностью завладев его вниманием.
— Короче, как-то вечером, — рассказывал Брэн, — все они, числом около дюжины, отправились отсюда вместе с большим сержантом, который уселся впереди и кричал: «Смотри, привидение! Вот мы едем, восемь парней-янки, полных рома!»
— Джип ехал медленно, они сидели внутри, — говорил Брэн, — дождь превратил дорогу в трясину, а мы шли следом за этими ребятами, чтобы узнать, что же сделает с ними призрак из Саухбин-Хауза.
Они проехали половину пути, и тут джип остановился, их водитель стучал по машине, дергал за рычаги, призывал всех святых, пока сержант не вылез из машины и не рванул капот.
Он так и застыл, дождь стекал по его красному лицу. Неожиданно он протрезвел, как зануда-судья в понедельник, и говорит: «Пошли обратно, пошли скорее обратно, а то я не верю своим глазам. Клянусь, никогда не притронусь к спиртному!» Мы подошли и посмотрели через его плечо.
Так вот, под капотом ничего не было. Совсем ничего.
Сначала я не собирался красть мотор. Телепортация выматывает меня на несколько дней. Но я был ужасно раздражен, когда ухватился за двигатель, и оказалось, что на этой штуковине все и держится.
— И с тех пор никакого следа двигателя, — закончил Брэн Байли.
— Да, — произнес Маллен. — Я слышал об этом. Я был капитаном этого подразделения. Нам потом пришлось тащить машину назад.
— И вы совсем не боитесь этого существа? — поинтересовался Шон Хили.
— Чего ради? Насколько я знаю, оно никому не причинило вреда.
Спасибо на добром слове, приятель.
Маллен решил остановиться у Голихана, пока не будут доставлены некоторые предметы первой необходимости, и тем временем телеграфировал жене, чтобы приезжала.
Через четыре дня он занял дом. Он приехал утром. Рановато. Ну и энергия у этого человека! Я еще отдыхал, когда услышал, как он шарит по погребам, проверяя проводку.
Я выскользнул оттуда, куда ухожу на отдых, — не спрашивайте, где это: это состояние, а не место — и последовал за ним. В углу одного из небольших погребов он приподнял брезент. Когда-то здесь была кладовая.
С забавными возгласами недоверия он смотрел на мотор от джипа.
— Вот так, — произнес я, — потин [10]был ни при чем. Думаю, тебе надо как следует извиниться перед сержантом и другими ребятами из группы Д, и ты должен им деньги, что урезал для возмещения стоимости мотора.
Он так быстро обернулся, что споткнулся и налетел на мотор.
— Что… Где вы?
— Нигде. Не на небесах, не в аду. Везде. Что же до того, кто я, то, надеюсь, ты мне расскажешь. Я ждал этого. Очень, очень долго. Тем не менее, мистер Маллен, — сказал я, — вы испачкали ваши чудесно отутюженные брюки.
Он встал, машинально вычистил свои брюки. Кое-чему армия его научила, привила гордость своей одеждой.
— Вы бы не могли, — заговорил он, его мозги усиленно работали, — показаться? Терпеть не могу получать советы от голоса без тела.
— На это нужна энергия, — ответил я, — как и для колебания молекул воздуха, чтобы создавать звуковые волны. И на это уходит много энергии и материи, к тому же в настоящее время я чувствую себя не настолько одетым, чтобы позволить вам смотреть или говорить об этом. Но я не хочу выказывать вам пренебрежение. Соберите пыль с полок, бросьте под эту лампу и отойдите назад.
— Я же не чокнутый, — осторожно проворчал он.
— Конечно, конечно. Но делайте, как сказано. И поберегите манжеты.
Когда в воздух взмыло облако из мельчайших пылинок, я влез в него, зарядил частицы, чтобы они висели вокруг вихрей моих античастиц.
— Черти полосатые! — выдохнул Маллен. — Голый призрак!
— Я не призрак. И я не обязан сохранять такую форму, — произнес я, регулируя сеть. — Так лучше? Собаки ведь всегда голые.
Он попятился, нанося удары по воздуху.
— Бога ради! Будьте лучше человеком, если уж не можете быть естественнее! Я хочу…
— Слушай, — с раздражением сказал я, — это был самый замечательный мастиф, которого я когда-то видел. Я могу изобразить льва или гризли. Дай мне рулон марли или в крайнем случае простыню, и я тебе покажу кое-что…
— Я уже достаточно видел, — простонал он, прочищая пальцами глаза и тряся головой, будто что-то попало внутрь. Убирайся.
— О-хо-хо. Может, ты и прав. Для моей энергии найдутся более важные дела, чем дурачиться, веселя тебя.
— Веселя?! — зашумел он. — Да в морге и то легче смеяться. Убирайся туда, откуда, пришел, и смеши червей.
— Я не призрак, — терпеливо повторился, — не вампир, не привидение или нечто в том же духе. И я никогда не встречался с кем-либо из них и не встречусь. Как и юный Брэн Байли, я в них не верю. И ты тоже, к счастью. Впрочем, объяснения могут и подождать. Что-нибудь из вещей уже прибыло?
Это «достало» его.
— Каких вещей?
— Парочка ванн из Лондона от Маршала, столовая посуда из Бирмингема, этот гонг, что вы одолжили в Сорбонне.
— У тебя, видимо, неплохая разведывательная сеть.
— Ты будешь удивлен.
— Так скажи, где это.
— Конечно. Я только что говорил, — произнес я. — Все на пути к Саухбину. Джонни Макгир привезет все где-то к обеду. Ну и твоя жена, она диву дается, чего ради ты отправился сюда, и она с большой неохотой оставила своих дорогих друзей в Лондоне и едет, чтобы поинтересоваться, зачем ты приобрел эту развалюху, не посоветовавшись с ней, тем более что ты тратишь ее деньги.
От этих слов челюсть Маллена отвисла чуть ли не до воротничка.
— Между прочим, — спросил я, — как ваша дорогая девочка? Довольна европейским турне?
— Оставь ее в покое, — выдавил он из себя. Но тон у него был обороняющимся.
— Бедняга Маллен, — отметил я, — все еще держит тебя под контролем, да? Мне тебя жаль, парень. Я ведь знаю, каково это. Я сам под каблуком у жены. Ты как-нибудь ее увидишь.
— Ну это уже слишком! Двое?! Это слишком! Два призрака! Маллен нахмурился, потом засмеялся своим грязным мыслям. Как же вы живете, мистер?
Я раздумывал, как бы это ему объяснить, но решил, что он никогда не поймет. «Жена» — это слово было самым простым способом каким я мог ее описать, — единственный способ на земном языке.
— Вам следует очистить свое сознание, — вот и все, что я сказал.
— Как и всю ситуацию. Эй ты, если твои предсказания сбываются, почему бы тебе не сообщить мне сегодняшних победителей в Баллимачри?
Похоже, Маллен быстро пришел в себя.
— Я не интересуюсь лошадьми, — ответил я, — и ты тоже. Если ты здесь все закончил, можешь идти на кухню и приготовь себе кофе. Нечего проверять проводку. Я уже это сделал. Этим утром тебя ждет безделье.
— Утро, — заговорил он, — еще не наступило. Я еще не проснулся.
— Значит, я тебе снюсь, да? Иди наверх, пока я не вымел тебя сжатым воздухом.
По пути на кухню он ругался, потом грохнул чайник на зажженную плиту. Голубоватый дым заклубился между стойками, заволакивая помещение едким туманом.
Маллен посмотрел на потолок и вежливо к нему обратился.
— Думаю, мистер, ты можешь объяснить, в чем тут дело.
— Конечно. Возьми кочергу и засунь в трубу дымохода примерно наполовину. Заклинило заслонку, и она не открывается снаружи. Сломалась задвижка.
Маллен засунул. Неожиданно с ревом появился огонь.
— Спасибо, — сказал он. — Могу я предложить тебе чашечку кофе?
— Хороший мальчик, — хмыкнул я.
Пока он потягивал свое варево, я пошел рассказать «жене», как идут дела.
Моя жена родилась, чтобы всегда быть недовольной и шуметь. Когда-нибудь слышали о призраке, находящимся под каблуком у жены? Так это я. Я двести лет страдаю от ее языка. Пилит меня за все. Она была недовольна даже моими невинными играми в шахматы с Джонни Мором.
И я помню, когда еще. в Саухбин-Хаузе жила семья Марчмонтов, она полжизни пугала маленькую Лилиан Марчмонт, только потому, что как-то вскользь я отметил ее милый взгляд. Вот вам портрет моей жены — на редкость сварливой женщины, если применять человеческие термины, которые к нам не очень-то подходят.
Она с ходу напустилась на меня, так что я схватил шахматную доску с фигурами с чердака и спрыгнул с Десятого Уровня, где лежала моя «жена» и ждала, чтобы я проделал большую часть работы.
Когда я вернулся на кухню, Маллен простукивал стены и потолок рукояткой метлы.
— Никаких секретных панелей и спрятанных громкоговорителей, — сказал я. — Это действительно психический феномен.
Маллен посмотрел вокруг и тяжело вздохнул.
— Теперь я все осмотрел.
Я свалил на кухонный стол шахматные фигуры и доску.
— Нет, — произнес он, — нет. Я не собираюсь признаваться в собственном безумии. Убери.
Я стал расставлять фигуры. Он смотрел со странным выражением неподвижного, зачарованного лица. Потом заговорил приглушенным голосом:
— Королева своего цвета.
— Так-то лучше, — ответил я. — Тащи стул.
Он подошел к кухонному окну, посмотрел на мягкий солнечный свет, пробивающийся между яблонями. Немного полюбовался. Потом пожал плечами, схватил стул и вернулся к столу.
— Где-нибудь в другом месте, но не в Ирландии, — заметил он. — Я еще на полдороге к Саухбину.
Дважды во время игры, тянувшейся более трех часов, он пытался заговорить, но я уклонялся от вопросов. Один раз он внезапно схватил воздух около коня, во время моего хода.
— Можешь ли ты, — вежливо спросил я, — чувствовать магнитное поле? Или ощущать воздушное течение, если твоя рука движется вместе с ним? Или сделать захват шеи из-под плеча? Или нащупать античастицу?
От подобных попыток он отказался.
Наконец, когда мы услышали на дороге шум от грузовой машины Макгира, он произнес:
— Это самая идиотская игра, даже в большей степени, чем мои чувства. Шах. Подожди, пока я не вернусь.
Я слышал, как тащили вещи в холл, женский голос распоряжался вокруг машины, тем не менее вежливый и льстивый голос Макгира парил над повелительным женским голосом и смягчал его.
Когда Маллен вернулся на кухню, он выглядел решительно. Он осторожно прикрыл за собой дверь.
— Макгир, — заговорил он, — просто глоток свежего воздуха. С ним вернулось здравомыслие. Я просто понял, что делал все утро. Я чертовски много работал, и я не продвинусь вперед, пока не отдохну. И я не намерен пугать жену. Итак, кто вы и чего хотите?
— Спокойно, приятель, — сказал я. — Закончим игру, потом поговорим. Я приготовил тебе свежий кофе.
Голоса в холле зазвучали громче.
— Кстати, не думаю, что твою жену легко напугать. Она слишком занята. Твой ход.
Он отпил кофе, посмотрел на мой ход, оказавшийся опасным для его собственного короля. Он должен был разменять фигуры, что приводило к ничьей.
— К этому ты стремился, — обвинил он.
Я вздохнул.
— Не умышленно. Если мы сыграли дюжину партий, они должны кончиться ничьей. Или потом.
— Хватит увертываться. Кто ты?
Он сел поудобнее. Хмуро посмотрел на кофе. Надеюсь, я добавил туда не слишком много коньяка. Довольно скоро до него дойдет.
— В твоем портфеле есть две книги, — сказал я. — Одна очаровательная история местной семьи, написанная и изданная на собственные средства — поскольку никого больше это не интересовало — мистером Патриком О’Рурком, джентльменом, на рубеже столетия.
В ней есть мимолетные ссылки на меня. Он никогда не принимал мысли о семейном привидении или привидениях. Другая книга была написана двадцать лет назад серьезным и вполне трезвым исследователем из Английского Психологического Исследовательского Общества. Это моя биография. Моя жена, будучи тем, что называют до смерти ленивой, не появлялась перед ним. Я часто сожалел, что общество никогда не рассматривало этот отчет. Я мог бы им кое-что показать.
— Значит, ты призрак, — сказал Маллен. — Обычный, вспыльчивый призрак. Но как ты действуешь? Как ты двигаешь предметы?