Страница:
— Я же могу? — радостно воскликнул он. — Я знаю как! Я устрою поворот Мебиуса для обуви. Поверь мне, это великолепная мысль — она перевернет всю обувную промышленность.
Через час в апартаментах Верочкиного отца зазвонил телефон.
— К вам доктор Саймус, — передал через интерком секретарь. — Он говорит, что хочет вам что-то предложить.
— Пусть пройдет, — недовольно распорядился мистер Сапожников. — Сомневаюсь, — сам себе сказал он, — чтобы этот молодой человек мог придумать что-нибудь дельное. На уме одна женитьба.
Он неохотно встал, все еще хмуря брови, когда вошел Стэн. Они пожали друг другу руки в знак приветствия.
Стэн начал так:
— Сэр, вы, наверное, в курсе, что любой человек — мужчина или женщина — имеют две ноги. Одна из них левая, другая правая.
Мистер Сапожников посмотрел на него негодующе.
— К чему вы клоните?
— Я продолжу: это хорошо известный факт, — уверенно сказал Стэн. — Разве вы не чувствуете, как это удорожает производство обуви? Разве вам не приходится иметь два различных вида машин — один для правых, другой — для левых башмаков? Почему бы не делать проще — производить обувь только для одной ноги, например, для правой?
К этому времени мистер Сапожников уже успокоился, ибо был уверен, что молодой человек не в себе, но опасности не представляет. Он позволил себе отпустить шутку в своем собственном стиле:
— Конечно, а потом, я думаю, рекомендуем всем прыгать на одной ноге. Я правильно вас понял?
— Нет, сэр, — серьезно сказал Стэн, не принимая юмористического тона. — Это не принесло бы нам прибыли.
— В таком случае, что вы хотите сказать?
Стэн попросил разрешения сесть.
— Вы, наверное, знаете, что последние несколько лет я потратил на изучение математических возможностей поворота Мебиуса в трехмерном пространстве. Это довольно сложная вещь, поэтому я не буду затруднять вас объяснениями, это все равно не интересно. Ваша дочь тоже ничего не поняла. — Эти слова обидели мистера Сапожникова, но он промолчал. — Мои последние выкладки, учитывающие гравитационные непостоянства, наблюдаемые в отдаленных частях земной поверхности, показывают, что такой трехмерный Мебиусов поворот может осуществиться в диких районах верхней Амазонки. Кроме того, в Южной Америке недавно побывала биологическая экспедиция, и ее открытия еще раз подтвердили мои предположения. В долинах реки обнаружены два различных вида улиток: с левыми и правыми витками раковин.
По всему было видно, что мистеру Сапожникову надоел этот разговор. Он строго сказал:
— У меня слишком много дел, Саймус. Вы говорите сущую ерунду, не имеющую никакого отношения к обуви.
— Трехмерный поворот превращает вещи в их зеркальные отражения, — терпеливо объяснял Стэн. — Ведь как раз правый башмак является зеркальным отражением левого и наоборот. Вы сможете отобразить один от другого, если доставите его в соответствующее место в верховьях Амазонки. Именно такое явление, вероятно, и произошло с улитками, обитающими в этой местности. Тогда вы будете производить продукцию только на правую ногу и превращать половину ее в левую, отправляя на Амазонку в пункт поворота. Я думаю, что об экономии машин, рабочей силы и полнейшем совпадении пар мне говорить не нужно.
— Друг мой! — восхищенно воскликнул мистер Сапожников, вставая со стула и горячо пожимая руку молодого ученого. Если и в самом деле вам удастся проделать это, то не сомневайтесь, я отдам вам руку дочери и сделаю вас… младшим компаньоном в моем бизнесе.
Оправившись после сильного возбуждения, он более здраво заключил:
— Мебиус или не Мебиус, свои обещания я выполню только тогда, когда вы вернетесь с Амазонки с грузом превращенной обуви. Текст контракта вы сможете взять с собой — в дороге будет время его изучить. Мы подпишем его, как только вы прибудете сюда с доказательствами. Мой секретарь проводит вас в аэропорт и передаст контракт и пробную партию обуви. Всего хорошего, желаю удачи!
Стэн, полный надежд, сияя, выскочил из кабинета мистера Сапожникова.
В голове юного математика стучала только одна мысль:
— Нет, это не пекло, это всего лишь Южная Америка…
Путешествие к Амазонке казалось бесконечно утомительным.
Задачей нашего повествования не является описание всех опасностей и трудностей этого путешествия — вначале на крохотном пароходике, потом пешком по непроходимым тропическим джунглям, окружающим пункт поворота, — но все же хотелось бы напомнить о таких неизбежных явлениях, как крокодилы, жара, влажность, москиты, а в полуденную пору еще большее количество москитов. К этому нужно прибавить страдания Стэна от аллергии к какому-то тропическому растению, которая чуть не лишила его жизни. Но Стэн не сдавался, несмотря на опасности и болезнь, и маленький караван из индейских носильщиков продолжал путь к предполагаемой точке поворота. Состояние молодого человека все ухудшалось, голова кружилась от лихорадки, сознание было неясным, а позже Стэн не мог сообразить, верны ли его представления о деревьях, растущих из земли под непонятным углом или вообще вверх ногами. В конце концов, на обратном пути он совершенно обессилел и не смог передвигаться без посторонней помощи. Его постоянно поддерживали носильщики. Очнулся Стэн уже на пароходике, который торопливо бежал обратно к цивилизации. Ветерок придавал свежести, а пространство вокруг заполнили голоса тропических птиц. Поднявшись, Стэн поспешил на палубу, где горой были свалены ящики с обувью, и открыл один из них с надписью: «Дамские. Оксфорд. Белые. Шестой размер. Д. Правая туфля». Взяв ее в руки, он пришел в ужас — она осталась правой, а не превратилась в левую, как предполагалось согласно Мебиусову повороту. Ясно, в теории ошибка, и все испытания, выпавшие на его долю, были напрасны, ничто не принесет ему счастья. Он не добьется руки Верочки.
В ярости он принялся вскрывать остальные ящики. Тут было большое разнообразие: мужские и женские вельветовые, детские розовые туфельки, но… все на ту же ногу. В точности такие, какие были перед отправкой. С отчаянием Стэн швырнул весь груз за борт на завтрак крокодилам.
В аэропорту Стэна встречали Верочка и ее отец. Первый вопрос задал мистер Сапожников.
— Где обувь? — забеспокоился он.
— Ее дожевывают крокодилы, — мрачно ответил Стэн. — Не могу понять, в чем дело, но все туфли остались на правую ногу. Вероятно, моя теория несовершенна, и такого явления, как Мебиусов поворот, просто не существует.
Верочкины глаза наполнились слезами.
— Я сожалею, сэр, — продолжал Стэн, — что причинил вам массу беспокойства своей фантастической идеей. Я отдаю контракт неподписанным и прошу прощения.
Достав из кармана бумагу, испытавшую столько же невзгод, сколько и ее хозяин, он протянул ее старику.
— Как странно, — воскликнул мистер Сапожников, просмотрев документ. — Тут творится что-то непонятное.
— Зеркальное отражение! — обрадовалась Верочка, заглянув через плечо отца. — Это свершилось, поворот был!
В голове Стэна моментально созрело объяснение. Изменение действительно произошло, каждая из туфель превратилась в свое зеркальное отображение. Но ведь и он сам подвергся повороту и, естественно, не смог заметить перемены в обуви.
— Послушай, как бьется мое сердце, — сказал он Верочке. Только не с той стороны, как обычно. Мое сердце теперь справа, — грустно добавил Стэн.
— Это не имеет значения, милый. Я люблю тебя еще больше, — сказала счастливая Верочка.
— Да, ваша ошибка, что вы не привезли обувь, — заметил мистер Сапожников, — но мне кажется, что этот «перевернутый» контракт и рентгенограмма вашей груди послужат достойным доказательством совершившегося поворота. Мы заключим договор, как только перепечатают контракт, а вы научитесь подписывать свое имя снова слева направо. И, конечно, я даю согласие на ваш брак с Верочкой.
Но не все прошло так гладко. С того момента, как Стэн вернулся из Бразилии, здоровье его стало ухудшаться. Он не изменил образа жизни, первоклассно питался, но видно было, что молодой человек худеет день ото дня… Для консультации пригласили известного диетолога, который после долгого исследования определил полную неспособность организма усваивать протеин. Яичница с ветчиной, которую Стэн любил есть на завтрак, проходила сквозь него, не претерпевая изменений. Профессору рассказали о приключениях Стэна в Южной Америке, и когда он убедился, что сердце пациента действительно находится в другой стороне груди, он смог дать полное объяснение его необычной болезни.
— Беда в том, — начал он, — что, как и весь организм, ваши пищеварительные энзимы подверглись полному повороту слева направо. Поэтому теперь они не могут усваивать протеин обычной пищи, который всегда имеет левую симметрию.
— Я не имею понятия ни о левом, ни о правом протеине, заволновался Стэн.
— Я с удовольствием сейчас объясню, — ответил диетолог. Это очень интересно. Как известно, протеин является сложным химическим соединением, состоящим из большого количества более простых, называемых аминокислотами. Никакой живой организм не может существовать без протеина, а главное — он важный компонент нашей пищи. Науке известно двадцать разновидностей аминокислот. Способ их соединения очень важен — от него зависит строение протеиновой молекулы, определяющей сущность желудочного сока, мышечной ткани или белка яйца. Каждая аминокислота состоит из аминогруппы и атома водорода, присоединенного к основной массе молекулы, называемой остатком. Он определяет химические и биологические свойства молекулы. Сейчас объясню нагляднее: представьте, что аминогруппа — ваш большой палец, кислотная группа — ваш средний палец, а остаток — мизинец. Вот вы и знакомы с органической тканью.
— Понятно, — сказал Стэн. — Теперь как быть с лево- и правосторонней симметрией? Видимо, все зависит от того, на какой руке эта модель, на левой или на правой. Не так ли?
— Совершенно верно. Правда, химически обе молекулы одинаковы за счет зеркальной симметрии, а различие их заключается в поляризованном свете. Они могут быть дифференцированы оптическими методами. В лабораториях с успехом синтезируют оба вида молекул, но природа предпочитает левостороннюю симметрию. Все живые организмы используют исключительно такие молекулы. Это великая и неразгаданная пока загадка. Протеины: в вас, во мне, в собаке, в рыбе, в дереве, в амебе, в вирусе — только левосторонние относительно аминокислот.
— Но почему, — допытывался удивленный Стэн. — Какое преимущество с биологической точки зрения имеет левосторонняя направленность?
— В сущности никакого. Легко представить себе два органических мира, существующих независимо друг от друга — левый и правый. В них могут происходить, а могут и не происходить, органические эволюции. Мне кажется вполне возможным, что два таких мира действительно существовали многие тысячелетия назад. Случайно левосторонние вытеснили правосторонних в борьбе за существование. Правосторонние вымерли.
— Значит, я теперь представитель несуществующего правостороннего мира? — ужаснулся Стэн.
— Именно так, — подтвердил врач. — Хотя вы можете усваивать жиры и крахмал, которые не имеют зеркальной симметрии, все же обычный протеин для вас не существует. Придется соблюдать особую диету. Но не стоит расстраиваться. Я уверен, что ваш тесть сумеет наладить в биохимической лаборатории производство правостороннего протеина. А пока мы сможем поддержать вас обычными антибиотиками, например, пенициллином.
— Причем тут антибиотик? — удивился Стэн.
— Я не успел сказать вам, что в настоящее время существует несколько организмов, которые используют, хоть и частично, правосторонний протеин. Это, в основном, плесень.
— Выходит, что она, как и я — остаток правостороннего мира?
— Мне кажется, что это не так. Вероятно, плесень способна к синтезу и использованию правых аминокислот, и неспроста. Это ее защита от злейшего врага — бактерий. Такая защита очень эффективна, так как абсолютно все бактерии левосторонние и не могут усваивать правостороннюю пищу. Но вам она будет полезна.
— Превосходно, — улыбнулся Стэн. Его настроение поднялось, и он готов был даже пошутить. — Прикажите подать полный поднос пенициллина. Я хочу есть. И пригласите Верочку. Я, наконец, могу сообщить ей нечто приятное.
(Перевод с англ. И. Мудрова)
Фредерик Браун
Страх парализовал меня совершенно. Завтра величайший день в моей жизни. Завтра в комнате за узенькой зеленой дверцей я узнаю, каков запах циангидрита. Но не это страшит меня. Умереть я хочу. Но…
Это началось с моей встречи с Роско. Перед этим я сам стал А.Рос — Ант Роско. Сейчас я попытаюсь объяснить.
Тогда я был молод, довольно красив, в меру умен, прилично воспитан. Тогда меня звали Билл Виллер. Уже пять лет прошло с тех пор, как я вознамерился стать актером кино или на худой конец телевидения, но пока не попал даже в рекламный ролик, не говоря уже о фильмах группы В. Чтобы не умереть с голоду, я крутился, как белка в колесе, каждый вечер с восемнадцати до двух в погребке в Санта-Моника.
В этой работе был свой плюс, так как день оставался свободным для осуществления моей мечты. Я ехал в Голливуд на автобусе и обивал пороги агентов и студий. Как раз в тот вечер, когда удача повернулась ко мне в профиль, я решил на работу не идти. В Голливуд я не ездил уже восемь дней. Я позволил себе отдыхать, загорать на пляже и размышлять о будущем. Меня всерьез занимал вопрос о том, какой из доступных мне типов занятий может хоть в какой-то мере удовлетворить мои высокие духовные потребности. До сих пор я считал — актер или ничто. Отказавшись от надежды стать актером, я вынужден был провести ревизию своих представлений о сущем. Итак, удача бросила на меня свой взор в восемнадцать часов, как раз в тот момент, когда я уже должен был быть в своем погребке, так как день был не выходной. Это случилось на Олимпик бульвар, недалеко от Четвертой улицы, в Санта-Монике.
Я нашел бумажник.
Наличными там было тридцать пять долларов. Но были: карточка Объединенного Клуба, Клуба Интернейшнэл, Карт Бланш и еще кое-какие кредитные карточки.
Мне потребовалось зайти в ближайший бар, присесть и пропустить стаканчик, чтобы обмозговать происшедшее.
Я в принципе против какого бы то ни было мошенничества, но, взвесив все свои обстоятельства, пришел к выводу, что данная находка, случившаяся в самом нижнем перигее моей жизни, была знамением величайшего поворота моей судьбы.
Понятно, пользоваться чужими кредитными карточками не только грешно, но и рискованно. Однако в первый вечер и даже ночь попробовать можно. Таким образом мне хватит на хороший ужин, скромную выпивку, отель средней руки с вызываемой по телефону девушкой. Учитывая то, что с девушками не расплачиваются кредитными карточками, я должен был ими воспользоваться раньше, чтобы получать монету в каждый своей заход. Вероятно, чтобы дойти до стадии вызова девушки, мне понадобится не один заход. Даже при наименьшем везении к концу вечера у меня может оказаться прилична сумма. В последний раз я воспользуюсь кредитной карточкой, чтобы получить место в самолете, который унесет меня подальше от этой безнадежной дыры. Я начну жизнь сначала, на новом месте, я буду работать. Только не играть. С этими глупостями покончено… ну, может быть… не как профессиональный актер, а так… в любительских спектаклях… для души…
Времени терять было нельзя. Я тщательно взвесил все детали плана.
Началом было то, что я попросил бармена вызвать мне такси. Дома потренировался с полчасика и научился сносно имитировать подпись на кредитных карточках. Я должен был расписываться, не глядя на модель. Я опять вызвал такси и, пока дожидался его, собрал вещички. Когда машина пришла, я был уже готов. Я попросил отвезти меня в бюро проката автомобилей.
Я размечтался о «кадиллаке» и был слегка разочарован, когда мне предложили только «крейслер». В сущности, это было не так важно, на меня и мою машину обратят внимание только служащие на стоянках.
В бюро я сказал то, что и намеревался говорить всем в течение этого вечера: я временно не при деньгах; я буду очень признателен… я подпишу соответствующий счет со своей кредитной карточкой. Да, конечно, другие документы у меня есть. Вот права. Имя в них то же, что и на карточках… Они проверили по списку, выдали мне пятьдесят долларов, и я оказался брошенным в преступную карьеру.
Поскольку я уже проголодался, то поехал в направлении Голливуда, в Билшир, Оставил машину на стоянке при Дерби и переступил порог ресторана. В зале все столики были заняты. Метрдотель спросил, не могу ли я подождать минут пятнадцать—двадцать. Я ответил, что это меня вполне устроит, когда столик освободится, он найдет меня в баре. Таким образом я и попал в бар.
А в баре был один-единственный свободный стул. Я сел и оказался рядом с человеком, который тоже, как видно, был один. Еще за столиком сидели мужчина и женщина, которые не сводили друг с друга глаз и шептались, не обращая ни на кого внимания. Незнакомец был невысок, одет с иголочки. Его густые, но странно светлые волосы были тщательно уложены, седоватые усы приглажены над губой. Однако складывалось впечатление, что он довольно молод, несмотря на седину. Это впечатление создавал здоровый румянец и нежная гладкая кожа на лице. Видимо, он тоже недавно пришел в бар: бокала перед ним не было.
Так случилось, что нас познакомил бармен. Это вышло нечаянно — мы сидели рядом, бармен принял наши заказы и, подав выпивку, поинтересовался, выписывать один или два счета. Я уже раскрыл рот, но мой миниатюрный сосед повернулся ко мне и спросил, не окажу ли я ему честь выпить с ним и оставить счет ему. Мне осталось только поблагодарить его и принять приглашение. Взаимно пожелав друг другу «здоровья», мы завязали разговор.
Помнится, мы не обременяли себя условностями этикета при знакомстве, а сразу накинулись на главную тему летнего лос-анджелесского вечера: шансы Лоджер на участие в чемпионате.
Бывшая моя актерская профессия требовала работы над акцентами, и я много этим занимался. Акцент моего нового знакомого был необычен. В нем звучал оксфордский английский с небольшими вкраплениями ливанского и сверкающими чисто голливудскими искрами. Причем то и дело он употреблял просторечные обороты. Я даже не рискую передавать здесь его речь у меня бы ничего не вышло.
Он мне сразу очень понравился, похоже, и я ему показался симпатичным. Почти сразу, пренебрегая официальными представлениями, мы стали звать друг друга по именам. Он назвался Роско, а я сказал, что меня зовут Джерри, памятуя, что в кредитной карточке было имя Д.Р.Бергер. Мне пришло в голову пригласить его разделить со мной стол, если он еще не обедал. Я рассчитал, что если все так пойдет, как шло, два обеда обойдутся мне чуть дороже одного. Бейсбольная тема иссякла, ибо мы не относились к знатокам и даже любителям. Как-то сам собой разговор перекинулся на кино. Оказалось, он имел кое-какое отношение к этой отрасли. Особой активности он не проявлял, но имел капиталовложения во многих независимых фильмах и паре телевизионных спектаклей. В течение последних трех лет он производил и продавал фильмы от Лондона до Лос-Анджелеса. Вдруг он поинтересовался, не актер ли я. Ему показалось, что у меня манеры и стиль поведения, как у актера.
Не могу объяснить, как получилось, что неожиданно для себя я выложил ему всю горькую историю крушения своих надежд. Я с удивлением отметил про себя, что, вновь переживая ее, не испытывал обиды на судьбу, а, наоборот, даже бравировал своими неудачами. Еще более странным было то, что теперь я сам увидел всю смехотворность моих попыток. Тут ко мне подошел официант и спросил, не я ли ожидаю столика. Я обрадовался и попросил Роско принять мое приглашение и разделить со мной обед. Он направился за мной.
Во время обеда я дотягивал свою историю. Я судорожно соображал, какой конец к ней приделать, чтобы мое нынешнее благополучие не казалось нелогичным. Пришлось довольствоваться банальной развязкой: я не изобрел ничего лучшего, чем дядюшку, оставившего мне мизерное наследство. Я добавил, что получил хороший урок, который никогда не забуду, и свой капиталец уже не брошу в бездонную бочку, которую пытался наполнить в течение пяти лет. Я вернусь теперь домой и подыщу какое-нибудь стоящее занятие.
Появился официант, оставил счет и повернулся, чтобы уйти. Я окликнул его, положил на тарелку хорошие чаевые и кредитную карточку. Я боялся, что Роско станет настаивать, чтобы оплатить счет или хотя бы разделить его. Мне нужно было получить наличными хотя бы по одной из карточек. Я поинтересовался у Роско — больше для того, чтобы поддержать разговор, чем для справки, — смогу ли я получить деньги у Дерби, поскольку у меня маловато наличных.
— К чему пользоваться услугами Дерби? — удивился он. — Я при деньгах. Пятьсот долларов вас устроит, дружище?
Я изо всех сил старался, чтобы мое лицо не излучало сияния. Как можно спокойнее я сказал, что этого достаточно. Больше ста долларов получить я не надеялся. Ресторан мог постараться ради клиента, но размахнуться широко, конечно, не рискнет. Я попросил у официанта чистую чековую книжку. Я старательно вписывал название банка, заученное еще у себя дома, и выписывал чек на предъявителя, Роско тем временем вытащил из кармана золотой зажим. В нем все банкноты были по сто долларов, и было их там, похоже, не меньше десятка.
Он отстегнул пять штук, протянул мне, а я ему — чек.
Он взглянул на него, и брови его поползли на лоб от удивления.
— Джерри, дорогой, — воскликнул он. — У меня и так было намерение пригласить вас к себе, Чтобы кое-что предложить вам. Теперь я еще больше вами заинтересовался. Представьте, у нас с вами одинаковые имена. Во всяком случае это так, если только вы не нашли бумажник, который я потерял сегодня вечером в Санта-Монике.
Да, теперь-то я с божьей помощью понимаю, что это не могло быть простым совпадением в таком огромном городе, как Лос-Анджелес. А тогда что я мог подумать? Я даже не мог утверждать, что он следил за мной. Ведь когда я пришел в Дерби, он был уже там.
Я подумал было рвануться к двери. Настоящего моего имени никто здесь не знает, если я прорвусь, то улизнуть мне удастся. Но эта безумная мысль быстро улетучилась. Когда я побегу, он закричит: «Держи вора», — взвод официантов кинется на меня, дадут подножку… и все.
Тем временем он совершенно спокойно продолжал:
— Д.Р. — это Джошуа Роско. Не надо делать глупостей, и я, наконец, сделаю вам свое предложение. Согласны выслушать?
Он поднялся. Я растерянно кивнул, покорно встал, гадая, что же это за предложение. На голубого он, вроде, не похож. Даже если это так, я буду защищаться.
Итак, я двинулся за ним. Только мы вышли на улицу, около входа в ресторан резко затормозила полицейская машина. Меня прошиб холодный пот. Я с трудом взял себя в руки, увидев, что они не за мной. Роско протянул швейцару доллар, достав его из кармана, где беспорядочно лежала мелочь, золотой зажим скреплял кое-что покрупнее. Он велел вызвать такси. Я хотел сказать, что недалеко стоит моя машина, но удержался, сообразив, что она мне еще может понадобиться.
Пока мы ехали, он молчал. Я попытался произвести мысленный подсчет. Вообще-то я мог вернуть ему почти все. У меня же был свой стартовый капитал в двадцать пять долларов. Ресторанный счет плюс чаевые унесли двенадцать долларов. Если я тут же отвожу «крейслер», то за мной будет только тридцать километров за два, ну, может, три часа. Я не потратил тех пятидесяти долларов, которые получил там по кредитной карточке. Их тоже можно вернуть Роско. Только бы он согласился на тот вариант, который я предложу.
Такси остановилось около весьма приличного дома. У тротуара напротив опять стояла полицейская машина. Господи, да что за наваждение! Я шагнул из такси. Что ж, выслушаю его, попробую предложить ему свое, если не выйдет, придется прибегнуть к силе.
На лифте мы поднялись на четвертый этаж. Роско открыл дверь в странно аккуратную, но явно холостяцкую квартиру. Позже я узнал, что в ней шесть комнат, прислуга приходящая. Он жестом пригласил меня сесть на диван, а сам направился к небольшому бару в углу комнаты.
— Коньяк? — не оборачиваясь, спросил он.
Я сглотнул комок в горле и решился предложить возмещение. Он спокойно разлил коньяк, подошел и протянул мне один бокал.
— Бросьте вы выкручиваться, Джер… Однако хотел бы я знать, это ваше настоящее имя или вы его случайно выбрали по первому инициалу на кредитных карточках?
— Меня зовут Билли. Вильям Трент.
Я вовсе не собирался раскрывать свою настоящую фамилию, пока не убедился, что ничем не рискую. А имя я назвал.
Мне полегчало, когда я увидел, что он опускается в кресло напротив, а не на диван рядом со мной.
— Нет, не пойдет. Чересчур банально, — рассуждал он. Как вам такое: Брик? [13]К вашей рыжей шевелюре больше подойдет это имя. Скажем, Брик Бреннон. Нормально?
Пока мне нравилось. Главным образом то, что он не звал копов и не делал мне авансов. Обзывать меня он мог, как его душе было угодно.
— Ну что ж! Ваше здоровье, Брик. Теперь вернемся к вашей истории: есть в ней хоть доля правды?
Через час в апартаментах Верочкиного отца зазвонил телефон.
— К вам доктор Саймус, — передал через интерком секретарь. — Он говорит, что хочет вам что-то предложить.
— Пусть пройдет, — недовольно распорядился мистер Сапожников. — Сомневаюсь, — сам себе сказал он, — чтобы этот молодой человек мог придумать что-нибудь дельное. На уме одна женитьба.
Он неохотно встал, все еще хмуря брови, когда вошел Стэн. Они пожали друг другу руки в знак приветствия.
Стэн начал так:
— Сэр, вы, наверное, в курсе, что любой человек — мужчина или женщина — имеют две ноги. Одна из них левая, другая правая.
Мистер Сапожников посмотрел на него негодующе.
— К чему вы клоните?
— Я продолжу: это хорошо известный факт, — уверенно сказал Стэн. — Разве вы не чувствуете, как это удорожает производство обуви? Разве вам не приходится иметь два различных вида машин — один для правых, другой — для левых башмаков? Почему бы не делать проще — производить обувь только для одной ноги, например, для правой?
К этому времени мистер Сапожников уже успокоился, ибо был уверен, что молодой человек не в себе, но опасности не представляет. Он позволил себе отпустить шутку в своем собственном стиле:
— Конечно, а потом, я думаю, рекомендуем всем прыгать на одной ноге. Я правильно вас понял?
— Нет, сэр, — серьезно сказал Стэн, не принимая юмористического тона. — Это не принесло бы нам прибыли.
— В таком случае, что вы хотите сказать?
Стэн попросил разрешения сесть.
— Вы, наверное, знаете, что последние несколько лет я потратил на изучение математических возможностей поворота Мебиуса в трехмерном пространстве. Это довольно сложная вещь, поэтому я не буду затруднять вас объяснениями, это все равно не интересно. Ваша дочь тоже ничего не поняла. — Эти слова обидели мистера Сапожникова, но он промолчал. — Мои последние выкладки, учитывающие гравитационные непостоянства, наблюдаемые в отдаленных частях земной поверхности, показывают, что такой трехмерный Мебиусов поворот может осуществиться в диких районах верхней Амазонки. Кроме того, в Южной Америке недавно побывала биологическая экспедиция, и ее открытия еще раз подтвердили мои предположения. В долинах реки обнаружены два различных вида улиток: с левыми и правыми витками раковин.
По всему было видно, что мистеру Сапожникову надоел этот разговор. Он строго сказал:
— У меня слишком много дел, Саймус. Вы говорите сущую ерунду, не имеющую никакого отношения к обуви.
— Трехмерный поворот превращает вещи в их зеркальные отражения, — терпеливо объяснял Стэн. — Ведь как раз правый башмак является зеркальным отражением левого и наоборот. Вы сможете отобразить один от другого, если доставите его в соответствующее место в верховьях Амазонки. Именно такое явление, вероятно, и произошло с улитками, обитающими в этой местности. Тогда вы будете производить продукцию только на правую ногу и превращать половину ее в левую, отправляя на Амазонку в пункт поворота. Я думаю, что об экономии машин, рабочей силы и полнейшем совпадении пар мне говорить не нужно.
— Друг мой! — восхищенно воскликнул мистер Сапожников, вставая со стула и горячо пожимая руку молодого ученого. Если и в самом деле вам удастся проделать это, то не сомневайтесь, я отдам вам руку дочери и сделаю вас… младшим компаньоном в моем бизнесе.
Оправившись после сильного возбуждения, он более здраво заключил:
— Мебиус или не Мебиус, свои обещания я выполню только тогда, когда вы вернетесь с Амазонки с грузом превращенной обуви. Текст контракта вы сможете взять с собой — в дороге будет время его изучить. Мы подпишем его, как только вы прибудете сюда с доказательствами. Мой секретарь проводит вас в аэропорт и передаст контракт и пробную партию обуви. Всего хорошего, желаю удачи!
Стэн, полный надежд, сияя, выскочил из кабинета мистера Сапожникова.
В голове юного математика стучала только одна мысль:
— Нет, это не пекло, это всего лишь Южная Америка…
Путешествие к Амазонке казалось бесконечно утомительным.
Задачей нашего повествования не является описание всех опасностей и трудностей этого путешествия — вначале на крохотном пароходике, потом пешком по непроходимым тропическим джунглям, окружающим пункт поворота, — но все же хотелось бы напомнить о таких неизбежных явлениях, как крокодилы, жара, влажность, москиты, а в полуденную пору еще большее количество москитов. К этому нужно прибавить страдания Стэна от аллергии к какому-то тропическому растению, которая чуть не лишила его жизни. Но Стэн не сдавался, несмотря на опасности и болезнь, и маленький караван из индейских носильщиков продолжал путь к предполагаемой точке поворота. Состояние молодого человека все ухудшалось, голова кружилась от лихорадки, сознание было неясным, а позже Стэн не мог сообразить, верны ли его представления о деревьях, растущих из земли под непонятным углом или вообще вверх ногами. В конце концов, на обратном пути он совершенно обессилел и не смог передвигаться без посторонней помощи. Его постоянно поддерживали носильщики. Очнулся Стэн уже на пароходике, который торопливо бежал обратно к цивилизации. Ветерок придавал свежести, а пространство вокруг заполнили голоса тропических птиц. Поднявшись, Стэн поспешил на палубу, где горой были свалены ящики с обувью, и открыл один из них с надписью: «Дамские. Оксфорд. Белые. Шестой размер. Д. Правая туфля». Взяв ее в руки, он пришел в ужас — она осталась правой, а не превратилась в левую, как предполагалось согласно Мебиусову повороту. Ясно, в теории ошибка, и все испытания, выпавшие на его долю, были напрасны, ничто не принесет ему счастья. Он не добьется руки Верочки.
В ярости он принялся вскрывать остальные ящики. Тут было большое разнообразие: мужские и женские вельветовые, детские розовые туфельки, но… все на ту же ногу. В точности такие, какие были перед отправкой. С отчаянием Стэн швырнул весь груз за борт на завтрак крокодилам.
В аэропорту Стэна встречали Верочка и ее отец. Первый вопрос задал мистер Сапожников.
— Где обувь? — забеспокоился он.
— Ее дожевывают крокодилы, — мрачно ответил Стэн. — Не могу понять, в чем дело, но все туфли остались на правую ногу. Вероятно, моя теория несовершенна, и такого явления, как Мебиусов поворот, просто не существует.
Верочкины глаза наполнились слезами.
— Я сожалею, сэр, — продолжал Стэн, — что причинил вам массу беспокойства своей фантастической идеей. Я отдаю контракт неподписанным и прошу прощения.
Достав из кармана бумагу, испытавшую столько же невзгод, сколько и ее хозяин, он протянул ее старику.
— Как странно, — воскликнул мистер Сапожников, просмотрев документ. — Тут творится что-то непонятное.
— Зеркальное отражение! — обрадовалась Верочка, заглянув через плечо отца. — Это свершилось, поворот был!
В голове Стэна моментально созрело объяснение. Изменение действительно произошло, каждая из туфель превратилась в свое зеркальное отображение. Но ведь и он сам подвергся повороту и, естественно, не смог заметить перемены в обуви.
— Послушай, как бьется мое сердце, — сказал он Верочке. Только не с той стороны, как обычно. Мое сердце теперь справа, — грустно добавил Стэн.
— Это не имеет значения, милый. Я люблю тебя еще больше, — сказала счастливая Верочка.
— Да, ваша ошибка, что вы не привезли обувь, — заметил мистер Сапожников, — но мне кажется, что этот «перевернутый» контракт и рентгенограмма вашей груди послужат достойным доказательством совершившегося поворота. Мы заключим договор, как только перепечатают контракт, а вы научитесь подписывать свое имя снова слева направо. И, конечно, я даю согласие на ваш брак с Верочкой.
Но не все прошло так гладко. С того момента, как Стэн вернулся из Бразилии, здоровье его стало ухудшаться. Он не изменил образа жизни, первоклассно питался, но видно было, что молодой человек худеет день ото дня… Для консультации пригласили известного диетолога, который после долгого исследования определил полную неспособность организма усваивать протеин. Яичница с ветчиной, которую Стэн любил есть на завтрак, проходила сквозь него, не претерпевая изменений. Профессору рассказали о приключениях Стэна в Южной Америке, и когда он убедился, что сердце пациента действительно находится в другой стороне груди, он смог дать полное объяснение его необычной болезни.
— Беда в том, — начал он, — что, как и весь организм, ваши пищеварительные энзимы подверглись полному повороту слева направо. Поэтому теперь они не могут усваивать протеин обычной пищи, который всегда имеет левую симметрию.
— Я не имею понятия ни о левом, ни о правом протеине, заволновался Стэн.
— Я с удовольствием сейчас объясню, — ответил диетолог. Это очень интересно. Как известно, протеин является сложным химическим соединением, состоящим из большого количества более простых, называемых аминокислотами. Никакой живой организм не может существовать без протеина, а главное — он важный компонент нашей пищи. Науке известно двадцать разновидностей аминокислот. Способ их соединения очень важен — от него зависит строение протеиновой молекулы, определяющей сущность желудочного сока, мышечной ткани или белка яйца. Каждая аминокислота состоит из аминогруппы и атома водорода, присоединенного к основной массе молекулы, называемой остатком. Он определяет химические и биологические свойства молекулы. Сейчас объясню нагляднее: представьте, что аминогруппа — ваш большой палец, кислотная группа — ваш средний палец, а остаток — мизинец. Вот вы и знакомы с органической тканью.
— Понятно, — сказал Стэн. — Теперь как быть с лево- и правосторонней симметрией? Видимо, все зависит от того, на какой руке эта модель, на левой или на правой. Не так ли?
— Совершенно верно. Правда, химически обе молекулы одинаковы за счет зеркальной симметрии, а различие их заключается в поляризованном свете. Они могут быть дифференцированы оптическими методами. В лабораториях с успехом синтезируют оба вида молекул, но природа предпочитает левостороннюю симметрию. Все живые организмы используют исключительно такие молекулы. Это великая и неразгаданная пока загадка. Протеины: в вас, во мне, в собаке, в рыбе, в дереве, в амебе, в вирусе — только левосторонние относительно аминокислот.
— Но почему, — допытывался удивленный Стэн. — Какое преимущество с биологической точки зрения имеет левосторонняя направленность?
— В сущности никакого. Легко представить себе два органических мира, существующих независимо друг от друга — левый и правый. В них могут происходить, а могут и не происходить, органические эволюции. Мне кажется вполне возможным, что два таких мира действительно существовали многие тысячелетия назад. Случайно левосторонние вытеснили правосторонних в борьбе за существование. Правосторонние вымерли.
— Значит, я теперь представитель несуществующего правостороннего мира? — ужаснулся Стэн.
— Именно так, — подтвердил врач. — Хотя вы можете усваивать жиры и крахмал, которые не имеют зеркальной симметрии, все же обычный протеин для вас не существует. Придется соблюдать особую диету. Но не стоит расстраиваться. Я уверен, что ваш тесть сумеет наладить в биохимической лаборатории производство правостороннего протеина. А пока мы сможем поддержать вас обычными антибиотиками, например, пенициллином.
— Причем тут антибиотик? — удивился Стэн.
— Я не успел сказать вам, что в настоящее время существует несколько организмов, которые используют, хоть и частично, правосторонний протеин. Это, в основном, плесень.
— Выходит, что она, как и я — остаток правостороннего мира?
— Мне кажется, что это не так. Вероятно, плесень способна к синтезу и использованию правых аминокислот, и неспроста. Это ее защита от злейшего врага — бактерий. Такая защита очень эффективна, так как абсолютно все бактерии левосторонние и не могут усваивать правостороннюю пищу. Но вам она будет полезна.
— Превосходно, — улыбнулся Стэн. Его настроение поднялось, и он готов был даже пошутить. — Прикажите подать полный поднос пенициллина. Я хочу есть. И пригласите Верочку. Я, наконец, могу сообщить ей нечто приятное.
(Перевод с англ. И. Мудрова)
Фредерик Браун
МИСТЕР ДЕСЯТЬ ПРОЦЕНТОВ
Страх парализовал меня совершенно. Завтра величайший день в моей жизни. Завтра в комнате за узенькой зеленой дверцей я узнаю, каков запах циангидрита. Но не это страшит меня. Умереть я хочу. Но…
Это началось с моей встречи с Роско. Перед этим я сам стал А.Рос — Ант Роско. Сейчас я попытаюсь объяснить.
Тогда я был молод, довольно красив, в меру умен, прилично воспитан. Тогда меня звали Билл Виллер. Уже пять лет прошло с тех пор, как я вознамерился стать актером кино или на худой конец телевидения, но пока не попал даже в рекламный ролик, не говоря уже о фильмах группы В. Чтобы не умереть с голоду, я крутился, как белка в колесе, каждый вечер с восемнадцати до двух в погребке в Санта-Моника.
В этой работе был свой плюс, так как день оставался свободным для осуществления моей мечты. Я ехал в Голливуд на автобусе и обивал пороги агентов и студий. Как раз в тот вечер, когда удача повернулась ко мне в профиль, я решил на работу не идти. В Голливуд я не ездил уже восемь дней. Я позволил себе отдыхать, загорать на пляже и размышлять о будущем. Меня всерьез занимал вопрос о том, какой из доступных мне типов занятий может хоть в какой-то мере удовлетворить мои высокие духовные потребности. До сих пор я считал — актер или ничто. Отказавшись от надежды стать актером, я вынужден был провести ревизию своих представлений о сущем. Итак, удача бросила на меня свой взор в восемнадцать часов, как раз в тот момент, когда я уже должен был быть в своем погребке, так как день был не выходной. Это случилось на Олимпик бульвар, недалеко от Четвертой улицы, в Санта-Монике.
Я нашел бумажник.
Наличными там было тридцать пять долларов. Но были: карточка Объединенного Клуба, Клуба Интернейшнэл, Карт Бланш и еще кое-какие кредитные карточки.
Мне потребовалось зайти в ближайший бар, присесть и пропустить стаканчик, чтобы обмозговать происшедшее.
Я в принципе против какого бы то ни было мошенничества, но, взвесив все свои обстоятельства, пришел к выводу, что данная находка, случившаяся в самом нижнем перигее моей жизни, была знамением величайшего поворота моей судьбы.
Понятно, пользоваться чужими кредитными карточками не только грешно, но и рискованно. Однако в первый вечер и даже ночь попробовать можно. Таким образом мне хватит на хороший ужин, скромную выпивку, отель средней руки с вызываемой по телефону девушкой. Учитывая то, что с девушками не расплачиваются кредитными карточками, я должен был ими воспользоваться раньше, чтобы получать монету в каждый своей заход. Вероятно, чтобы дойти до стадии вызова девушки, мне понадобится не один заход. Даже при наименьшем везении к концу вечера у меня может оказаться прилична сумма. В последний раз я воспользуюсь кредитной карточкой, чтобы получить место в самолете, который унесет меня подальше от этой безнадежной дыры. Я начну жизнь сначала, на новом месте, я буду работать. Только не играть. С этими глупостями покончено… ну, может быть… не как профессиональный актер, а так… в любительских спектаклях… для души…
Времени терять было нельзя. Я тщательно взвесил все детали плана.
Началом было то, что я попросил бармена вызвать мне такси. Дома потренировался с полчасика и научился сносно имитировать подпись на кредитных карточках. Я должен был расписываться, не глядя на модель. Я опять вызвал такси и, пока дожидался его, собрал вещички. Когда машина пришла, я был уже готов. Я попросил отвезти меня в бюро проката автомобилей.
Я размечтался о «кадиллаке» и был слегка разочарован, когда мне предложили только «крейслер». В сущности, это было не так важно, на меня и мою машину обратят внимание только служащие на стоянках.
В бюро я сказал то, что и намеревался говорить всем в течение этого вечера: я временно не при деньгах; я буду очень признателен… я подпишу соответствующий счет со своей кредитной карточкой. Да, конечно, другие документы у меня есть. Вот права. Имя в них то же, что и на карточках… Они проверили по списку, выдали мне пятьдесят долларов, и я оказался брошенным в преступную карьеру.
Поскольку я уже проголодался, то поехал в направлении Голливуда, в Билшир, Оставил машину на стоянке при Дерби и переступил порог ресторана. В зале все столики были заняты. Метрдотель спросил, не могу ли я подождать минут пятнадцать—двадцать. Я ответил, что это меня вполне устроит, когда столик освободится, он найдет меня в баре. Таким образом я и попал в бар.
А в баре был один-единственный свободный стул. Я сел и оказался рядом с человеком, который тоже, как видно, был один. Еще за столиком сидели мужчина и женщина, которые не сводили друг с друга глаз и шептались, не обращая ни на кого внимания. Незнакомец был невысок, одет с иголочки. Его густые, но странно светлые волосы были тщательно уложены, седоватые усы приглажены над губой. Однако складывалось впечатление, что он довольно молод, несмотря на седину. Это впечатление создавал здоровый румянец и нежная гладкая кожа на лице. Видимо, он тоже недавно пришел в бар: бокала перед ним не было.
Так случилось, что нас познакомил бармен. Это вышло нечаянно — мы сидели рядом, бармен принял наши заказы и, подав выпивку, поинтересовался, выписывать один или два счета. Я уже раскрыл рот, но мой миниатюрный сосед повернулся ко мне и спросил, не окажу ли я ему честь выпить с ним и оставить счет ему. Мне осталось только поблагодарить его и принять приглашение. Взаимно пожелав друг другу «здоровья», мы завязали разговор.
Помнится, мы не обременяли себя условностями этикета при знакомстве, а сразу накинулись на главную тему летнего лос-анджелесского вечера: шансы Лоджер на участие в чемпионате.
Бывшая моя актерская профессия требовала работы над акцентами, и я много этим занимался. Акцент моего нового знакомого был необычен. В нем звучал оксфордский английский с небольшими вкраплениями ливанского и сверкающими чисто голливудскими искрами. Причем то и дело он употреблял просторечные обороты. Я даже не рискую передавать здесь его речь у меня бы ничего не вышло.
Он мне сразу очень понравился, похоже, и я ему показался симпатичным. Почти сразу, пренебрегая официальными представлениями, мы стали звать друг друга по именам. Он назвался Роско, а я сказал, что меня зовут Джерри, памятуя, что в кредитной карточке было имя Д.Р.Бергер. Мне пришло в голову пригласить его разделить со мной стол, если он еще не обедал. Я рассчитал, что если все так пойдет, как шло, два обеда обойдутся мне чуть дороже одного. Бейсбольная тема иссякла, ибо мы не относились к знатокам и даже любителям. Как-то сам собой разговор перекинулся на кино. Оказалось, он имел кое-какое отношение к этой отрасли. Особой активности он не проявлял, но имел капиталовложения во многих независимых фильмах и паре телевизионных спектаклей. В течение последних трех лет он производил и продавал фильмы от Лондона до Лос-Анджелеса. Вдруг он поинтересовался, не актер ли я. Ему показалось, что у меня манеры и стиль поведения, как у актера.
Не могу объяснить, как получилось, что неожиданно для себя я выложил ему всю горькую историю крушения своих надежд. Я с удивлением отметил про себя, что, вновь переживая ее, не испытывал обиды на судьбу, а, наоборот, даже бравировал своими неудачами. Еще более странным было то, что теперь я сам увидел всю смехотворность моих попыток. Тут ко мне подошел официант и спросил, не я ли ожидаю столика. Я обрадовался и попросил Роско принять мое приглашение и разделить со мной обед. Он направился за мной.
Во время обеда я дотягивал свою историю. Я судорожно соображал, какой конец к ней приделать, чтобы мое нынешнее благополучие не казалось нелогичным. Пришлось довольствоваться банальной развязкой: я не изобрел ничего лучшего, чем дядюшку, оставившего мне мизерное наследство. Я добавил, что получил хороший урок, который никогда не забуду, и свой капиталец уже не брошу в бездонную бочку, которую пытался наполнить в течение пяти лет. Я вернусь теперь домой и подыщу какое-нибудь стоящее занятие.
Появился официант, оставил счет и повернулся, чтобы уйти. Я окликнул его, положил на тарелку хорошие чаевые и кредитную карточку. Я боялся, что Роско станет настаивать, чтобы оплатить счет или хотя бы разделить его. Мне нужно было получить наличными хотя бы по одной из карточек. Я поинтересовался у Роско — больше для того, чтобы поддержать разговор, чем для справки, — смогу ли я получить деньги у Дерби, поскольку у меня маловато наличных.
— К чему пользоваться услугами Дерби? — удивился он. — Я при деньгах. Пятьсот долларов вас устроит, дружище?
Я изо всех сил старался, чтобы мое лицо не излучало сияния. Как можно спокойнее я сказал, что этого достаточно. Больше ста долларов получить я не надеялся. Ресторан мог постараться ради клиента, но размахнуться широко, конечно, не рискнет. Я попросил у официанта чистую чековую книжку. Я старательно вписывал название банка, заученное еще у себя дома, и выписывал чек на предъявителя, Роско тем временем вытащил из кармана золотой зажим. В нем все банкноты были по сто долларов, и было их там, похоже, не меньше десятка.
Он отстегнул пять штук, протянул мне, а я ему — чек.
Он взглянул на него, и брови его поползли на лоб от удивления.
— Джерри, дорогой, — воскликнул он. — У меня и так было намерение пригласить вас к себе, Чтобы кое-что предложить вам. Теперь я еще больше вами заинтересовался. Представьте, у нас с вами одинаковые имена. Во всяком случае это так, если только вы не нашли бумажник, который я потерял сегодня вечером в Санта-Монике.
Да, теперь-то я с божьей помощью понимаю, что это не могло быть простым совпадением в таком огромном городе, как Лос-Анджелес. А тогда что я мог подумать? Я даже не мог утверждать, что он следил за мной. Ведь когда я пришел в Дерби, он был уже там.
Я подумал было рвануться к двери. Настоящего моего имени никто здесь не знает, если я прорвусь, то улизнуть мне удастся. Но эта безумная мысль быстро улетучилась. Когда я побегу, он закричит: «Держи вора», — взвод официантов кинется на меня, дадут подножку… и все.
Тем временем он совершенно спокойно продолжал:
— Д.Р. — это Джошуа Роско. Не надо делать глупостей, и я, наконец, сделаю вам свое предложение. Согласны выслушать?
Он поднялся. Я растерянно кивнул, покорно встал, гадая, что же это за предложение. На голубого он, вроде, не похож. Даже если это так, я буду защищаться.
Итак, я двинулся за ним. Только мы вышли на улицу, около входа в ресторан резко затормозила полицейская машина. Меня прошиб холодный пот. Я с трудом взял себя в руки, увидев, что они не за мной. Роско протянул швейцару доллар, достав его из кармана, где беспорядочно лежала мелочь, золотой зажим скреплял кое-что покрупнее. Он велел вызвать такси. Я хотел сказать, что недалеко стоит моя машина, но удержался, сообразив, что она мне еще может понадобиться.
Пока мы ехали, он молчал. Я попытался произвести мысленный подсчет. Вообще-то я мог вернуть ему почти все. У меня же был свой стартовый капитал в двадцать пять долларов. Ресторанный счет плюс чаевые унесли двенадцать долларов. Если я тут же отвожу «крейслер», то за мной будет только тридцать километров за два, ну, может, три часа. Я не потратил тех пятидесяти долларов, которые получил там по кредитной карточке. Их тоже можно вернуть Роско. Только бы он согласился на тот вариант, который я предложу.
Такси остановилось около весьма приличного дома. У тротуара напротив опять стояла полицейская машина. Господи, да что за наваждение! Я шагнул из такси. Что ж, выслушаю его, попробую предложить ему свое, если не выйдет, придется прибегнуть к силе.
На лифте мы поднялись на четвертый этаж. Роско открыл дверь в странно аккуратную, но явно холостяцкую квартиру. Позже я узнал, что в ней шесть комнат, прислуга приходящая. Он жестом пригласил меня сесть на диван, а сам направился к небольшому бару в углу комнаты.
— Коньяк? — не оборачиваясь, спросил он.
Я сглотнул комок в горле и решился предложить возмещение. Он спокойно разлил коньяк, подошел и протянул мне один бокал.
— Бросьте вы выкручиваться, Джер… Однако хотел бы я знать, это ваше настоящее имя или вы его случайно выбрали по первому инициалу на кредитных карточках?
— Меня зовут Билли. Вильям Трент.
Я вовсе не собирался раскрывать свою настоящую фамилию, пока не убедился, что ничем не рискую. А имя я назвал.
Мне полегчало, когда я увидел, что он опускается в кресло напротив, а не на диван рядом со мной.
— Нет, не пойдет. Чересчур банально, — рассуждал он. Как вам такое: Брик? [13]К вашей рыжей шевелюре больше подойдет это имя. Скажем, Брик Бреннон. Нормально?
Пока мне нравилось. Главным образом то, что он не звал копов и не делал мне авансов. Обзывать меня он мог, как его душе было угодно.
— Ну что ж! Ваше здоровье, Брик. Теперь вернемся к вашей истории: есть в ней хоть доля правды?