Страница:
– Да никем особенно. Шурин Карлсона – один из высокопоставленных служащих «О'Нил Интернешнл» в Нью-Йорке, и Шейну хотелось оказать молодому человеку услугу. Парень приехал к нему в Лондон, и Шейн посоветовал ему не пускаться в авантюры без предварительного совета со мной.
– Ну что ж, разумно. – Барри подошел вплотную к столу и быстро заговорил. – Я пришел попрощаться, Филип. Если я вам больше не нужен, пойду, пожалуй. Сегодня вечером в теннисном клубе заседание комитета.
– Да, конечно, Барри.
– Спасибо. И вот еще что: послать мне в аэропорт машину за Полой?
– Нет, спасибо, не надо. Мама сама позаботится об этом.
– Отлично. – Барри направился к двери. Остановившись на пороге, оглянулся. – Не засиживайтесь слишком поздно.
– Не буду. Я сегодня ужинаю с матерью на Роуз-Вэй.
– Привет Дэзи.
– Спасибо.
– До завтра, Филип.
Филип кивнул и углубился в бумаги, разложенные на столе. Около шести он нажал кнопку внутренней связи и отпустил Мэгги.
– Спасибо, Филип.
– И позвоните, пожалуйста, в гараж, скажите Кену, чтобы подъезжал к семи.
– Хорошо. До свидания.
– До свидания, Мэгги. – Филип отключился и, вновь вернувшись к бумагам, с головой ушел в работу. Этому его научила бабушка.
С самых первых его шагов по земле – а родился он в июне 1946 года – отец и мать да и вообще вся семья решили, что Филипа Макгилла-Эмори следует готовить к руководству австралийским отделением «Макгилл Корпорейшн».
Незадолго до самоубийства в 1939 году, последовавшего за автомобильной катастрофой, оставившей его калекой, Пол Макгилл написал новое завещание. Согласно нему все его достояние наследовала Эмма Харт, с которой он состоял в гражданском браке последние шестнадцать лет жизни. К ней в полное владение переходили все огромные денежные средства, недвижимость и другие виды собственности в Австралии, Англии и Америке. Но финансовой империей в Австралии, а также большим пакетом акций «Сайтекс Ойл», нефтяной компании, основанной Полом в Техасе, Эмма должна была распоряжаться до совершеннолетия Дэзи, их единственного ребенка, и ее потомков, если таковые появятся.
С 1939 по 1969 год Эмма вела дела компании «Макгилл Корпорейшн» или непосредственно в Сиднее или издали, из Лондона. Ей помогали доверенные люди, многие из которых работали с Полом Макгиллом до самой его смерти. Эти люди, исполнительные директора различных компаний, входивших в гигантский концерн, выполняли ее распоряжения, отвечая за повседневную деятельность своих подразделений. Направления работы были самые различные – от добычи опалов и угля до операций с земельными наделами и недвижимостью. Помимо всего прочего семья владела овцеводческим хозяйством.
С этого хозяйства, одного из крупнейших в Новом Южном Уэльсе, и началось то гигантски разросшееся семейное дело, которое вел теперь Филип. Основал овцеводческую ферму Данун в 1852 году его прапрадед Эндрю Макгилл, моряк-шотландец, осевший на земле антиподов. «Макгилл Корпорейшн» как таковая была создана прадедом Филипа Брюсом Макгиллом, а дед Пол превратил ее в одно из крупнейших мировых коммерческих предприятий.
Когда Филип был еще совсем ребенком, Эмма рассказывала ему об Австралии, о том, какая это чудесная, замечательная, богатая страна. Рассказывала она и о деде, его головокружительных приключениях, причем так ярко и увлекательно, что Пол Макгилл вставал перед глазами мальчика как живой. Иногда ему даже казалось, что он лично знает старого Пола.
Потом, когда он вырос, Эмма сказала, что настанет день, и вся могучая империя в Австралии, по делам которой она так часто уезжала на зеленый континент, перейдет ему, Филипу, и Поле, но что непосредственно вести дела будет он, как сейчас ведет их от имени внуков и дочери Эмма.
Филипу было шесть лет, когда она впервые взяла его в Австралию. Едва ступив на ее землю, он сразу же влюбился в эти края. Любовь эта не потускнела и по сей день.
Школьное образование Филип получил в Англии, в Веллингтоне, где когда-то учился его дед. Но в семнадцать лет он взбунтовался и заявил Эмме и родителям, что в университете учиться не собирается. И добавил с полной определенностью, что пора ему приобщаться к делу, которое предстоит возглавить.
В конце концов отец сдался и философски пожал плечами, зная, что в этом споре сына не победить.
Эмма повела себя так же. Она сама взялась за Филипа. На первых порах Эмма едва сдерживала улыбку, видя, что у внука нет ни малейшего понятия относительно того, что его ожидает «в лавке». Так началась беспощадная программа обучения в Эмминой школе бизнеса, требовавшая полной отдачи. Более пунктуального, не терпящего поблажек и даже жесткого наставника у Филипа никогда не было и вряд ли будет. Эмма настаивала на максимальном усердии и полной сосредоточенности. Середины она не признавала, все должно было выполняться на высшем уровне. Филип попал к Эмме в настоящую кабалу, пока наконец не усвоил все законы большого бизнеса.
В то же время Эмма была безупречно справедливой, и в конце концов Филип понял, что бескомпромиссность уроков, которые она давала ему, сестре, кузенам и кузинам, объяснялась исключительно ее стремлением привить им самостоятельность – ведь не век же она будет всеми ими руководить.
В пору своих университетов Филип постоянно ездил с бабушкой в Австралию и пользовался любой возможностью провести там праздники. При этом он не упускал случая наведаться на фермы Данун и Кунэмбл, где располагались овцеводческие хозяйства. Ему хотелось знать о них как можно больше. Иногда он ездил туда в компании Эммы, и это было настоящим наслаждением, потому что бабушка любила предаваться воспоминаниям о старых временах, когда они жили здесь с дедом Полом. Филип обожал эти истории.
В 1966 году, когда Филипу исполнилось двадцать, Эмма отослала его на постоянное жительство в Австралию.
Пора было ему вплотную познакомиться с делом, которое он должен был возглавить.
Прошло три года, которые показали, что Филип оправдал надежды Эммы.
Для нее это не было неожиданным, ибо она знала, что внук унаследовал ее проницательность, чисто йоркширскую изобретательность, чутье на выгоду, а также умение обернуть любое дело себе на пользу. К тому же внук не только как две капли воды был похож на деда внешне, но унаследовал его настойчивость и талант финансиста.
Вскоре Филип занял в Сиднее прочные позиции. Это касалось как бизнеса, так и положения в свете. Словом, жизнь его можно было назвать счастливой. Страна предков, пленившая Филипа с детства, стала его истинным домом. Ему и в голову не приходило испытывать судьбу где-либо еще.
Назначенные Эммой Нил Кларк и Том Патерсон, стали главными наставниками Филипа в Австралии, завоевав его глубокую симпатию и уважение. И тем не менее, когда он в чем-то сомневался или сталкивался с серьезными трудностями, он неизменно обращался за советом и поддержкой к Эмме. После смерти бабушки в семидесятом году главным конфидентом Филипа стал отец. Безвременная гибель Дэвида Эмори в горном обвале в январе семьдесят первого лишила Филипа не только любимого отца, но и надежного наставника.
Филипу было тогда двадцать пять лет. Вернулся он в Сидней из Шамони, где в тот трагический день получил лишь легкие царапины, в жутком состоянии. Он не только оплакивал смерть отца. Его пугало будущее. Бремя огромного дела, безграничной ответственности ему теперь предстояло нести одному.
У Полы, неизменно преданной и участливой, хватало собственных проблем, так что Филип не мог взваливать еще и свои.
Мать, вернувшаяся по совету Полы с ним в Австралию, стала совсем не своя после кончины мужа. И хотя строго говоря «Макгилл Корпорейшн» принадлежала именно ей, делами она никогда не занималась и Филип знал, что помощи от нее ждать не приходится. Напротив, это он должен был стать ее опорой и поддержкой.
Ко всему прочему, Филип столкнулся с серьезной психологической проблемой, называемой «синдромом вины уцелевшего».
Мало кто может равнодушно отнестись к трагической гибели близких, когда сам уцелел. Разумеется, Филип не принадлежал к их числу. Он никак не мог обрести душевный покой. Отчего именно ему выпало остаться в живых? Этот вопрос постоянно сверлил его мозг.
Ответа он не находил.
Лишь много позже он понял, что, залечивая рану, следует по возможности извлекать из горького опыта нечто позитивное. «На руках у меня, – неустанно повторял он себе, – мать и сестра, не говоря уж о концерне». И он сосредоточился на делах будущего, надеясь, что когда-нибудь ему откроется смысл того, что он остался жив.
В жилах Филипа текла кровь Эммы Харт и Пола Макгилла, и главными его качествами были трудолюбие и преданность делу. Поэтому, справившись с собой, он направил всю свою кипучую энергию на дела корпорации. За работой забывались боли и беды, и, слава Богу, что ему было чем заняться в долгие дни и ночи.
К 1981 году Филип превратился в одного из ведущих промышленников Австралии. Он прочно стоял на ногах, с ним считались.
После смерти Эммы корпорация переживала разное: были взлеты, были и падения. Но Филип твердо держал штурвал в руках и вел корабль в верном направлении.
Он поставил себе за правило не сужать фронт деятельности. Напротив, всячески расширял его, покупая компании, занимавшиеся добычей железной руды и других полезных ископаемых. Кроме того, он приобретал газеты и журналы, радио– и телевизионные станции.
Под руководством Филипа компания, основанная и выпестованная его предками, достигшая расцвета в годы Эммы Харт, на рубеже нового десятилетия сделала мощный рывок вперед.
Зазвонил телефон. Филип поднял трубку.
– Да?
– Это Кен, мистер Эмори, машина у подъезда.
– Спасибо, спускаюсь. – Филип повесил трубку, засунул в портфель кипу финансовых отчетов и других документов, последний номер «Эйшн Уолл-стрит джорнэл» и вышел из кабинета.
Его вишневого цвета «роллс-ройс» стоял у подъезда на Бридж-стрит, а около него – Кен, водитель, с которым Филип работал последние пять лет.
– Добрый вечер, мистер Эмори, – Кен открыл заднюю дверцу.
– Привет, Кен. – Филип уселся, и машина плавно отъехала от тротуара. – Роуз-Бэй, пожалуйста. К дому миссис Рикардс.
– Слушаю, сэр.
Филип откинулся на мягкое кожаное сиденье с шерстяными вставками, и постарался отвлечься от дневных забот. Закрыл глаза, расслабился и почувствовал, как постепенно спадает напряжение тяжелого рабочего дня. Вспомнив, что завтра утром в Сидней прилетает Пола, он испытал прилив радости. Он скучал по ней. И мать тоже скучала. Мысли Филипа тут же перекинулись к матери. На прошлой неделе они не виделись. Она была в Перте с мужем, Джейсоном Рикардсом, и вернулась домой только вчера вечером. Но Филип был уверен, что она места себе не находит в ожидании Полы.
Он знал, что отдаленность дочери и внуков – это единственное, что омрачает ее нынешнюю жизнь. У матери был Джейсон, и за это она благодарила судьбу.
Да, время исцеляет раны. Филип познакомил мать с этим промышленником из Перта в 1975 году, когда Джейсон наконец завершил свой тяжелый бракоразводный процесс, начавшийся три год назад. Мать к этому времени уже оправилась после гибели мужа, и встреча с другим мужчиной была для нее вполне естественной. Дел у обоих было по горло, но и Дэзи, и Джейсон чувствовали себя одиноко и обрадовались знакомству. А потом, к изумлению всех, но не Джейсона, о чем он не раз говорил, они влюбились друг в друга и через год поженились.
По всей видимости, это был удачный брак. С обветренного лица Джейсона не сходила улыбка, мать тоже так и лучилась радостью. Впрочем, она всегда была мудрой женщиной.
В годы, последовавшие за смертью мужа, Дэзи изо всех сил старалась наладить свою новую жизнь в Австралии. Поначалу она была лишь матерью Филипа, но потом обрела свой круг друзей, занялась благотворительностью, в основном детской, и отдалась этому делу со всем рвением, на какое была способна. В жизни ее появилась цель.
Будучи единственной дочерью Пола Макгилла, одного из богатейших людей Австралии, наследницей гигантского состояния и сама наполовину австралийка, Дэзи считала, что делать добро – ее долг, накладываемый богатством и властью. Она создала Фонд Макгилла и направила миллионы долларов на исследования в области медицины, строительство детских больниц и образование. Да, жизнь в Сиднее пошла матери на пользу, Сидней в известном смысле тоже выиграл от ее присутствия.
Джейсон Рикардс был ей еще одним подарком судьбы, и не только ей. Его все любили, он стал полноправным членом семьи. Детей у него не было, и он отдал всю свою нерастраченную отцовскую любовь приемным внукам – детям Полы. Они, в свою очередь, обожали его.
Да, время работало на них, подумал Филип. И удача тоже… Им очень везло.
Филип открыл глаза, выпрямился и грустно улыбнулся. На него время не работало и удачи тоже не было – в том, что касалось женщин. Как раз наоборот. Впрочем, это его не особенно волновало. У него не было никакого желания обзаводиться семьей, он предпочел холостяцкую жизнь. В конце концов бывает и хуже.
Глава 14
– Ну что ж, разумно. – Барри подошел вплотную к столу и быстро заговорил. – Я пришел попрощаться, Филип. Если я вам больше не нужен, пойду, пожалуй. Сегодня вечером в теннисном клубе заседание комитета.
– Да, конечно, Барри.
– Спасибо. И вот еще что: послать мне в аэропорт машину за Полой?
– Нет, спасибо, не надо. Мама сама позаботится об этом.
– Отлично. – Барри направился к двери. Остановившись на пороге, оглянулся. – Не засиживайтесь слишком поздно.
– Не буду. Я сегодня ужинаю с матерью на Роуз-Вэй.
– Привет Дэзи.
– Спасибо.
– До завтра, Филип.
Филип кивнул и углубился в бумаги, разложенные на столе. Около шести он нажал кнопку внутренней связи и отпустил Мэгги.
– Спасибо, Филип.
– И позвоните, пожалуйста, в гараж, скажите Кену, чтобы подъезжал к семи.
– Хорошо. До свидания.
– До свидания, Мэгги. – Филип отключился и, вновь вернувшись к бумагам, с головой ушел в работу. Этому его научила бабушка.
С самых первых его шагов по земле – а родился он в июне 1946 года – отец и мать да и вообще вся семья решили, что Филипа Макгилла-Эмори следует готовить к руководству австралийским отделением «Макгилл Корпорейшн».
Незадолго до самоубийства в 1939 году, последовавшего за автомобильной катастрофой, оставившей его калекой, Пол Макгилл написал новое завещание. Согласно нему все его достояние наследовала Эмма Харт, с которой он состоял в гражданском браке последние шестнадцать лет жизни. К ней в полное владение переходили все огромные денежные средства, недвижимость и другие виды собственности в Австралии, Англии и Америке. Но финансовой империей в Австралии, а также большим пакетом акций «Сайтекс Ойл», нефтяной компании, основанной Полом в Техасе, Эмма должна была распоряжаться до совершеннолетия Дэзи, их единственного ребенка, и ее потомков, если таковые появятся.
С 1939 по 1969 год Эмма вела дела компании «Макгилл Корпорейшн» или непосредственно в Сиднее или издали, из Лондона. Ей помогали доверенные люди, многие из которых работали с Полом Макгиллом до самой его смерти. Эти люди, исполнительные директора различных компаний, входивших в гигантский концерн, выполняли ее распоряжения, отвечая за повседневную деятельность своих подразделений. Направления работы были самые различные – от добычи опалов и угля до операций с земельными наделами и недвижимостью. Помимо всего прочего семья владела овцеводческим хозяйством.
С этого хозяйства, одного из крупнейших в Новом Южном Уэльсе, и началось то гигантски разросшееся семейное дело, которое вел теперь Филип. Основал овцеводческую ферму Данун в 1852 году его прапрадед Эндрю Макгилл, моряк-шотландец, осевший на земле антиподов. «Макгилл Корпорейшн» как таковая была создана прадедом Филипа Брюсом Макгиллом, а дед Пол превратил ее в одно из крупнейших мировых коммерческих предприятий.
Когда Филип был еще совсем ребенком, Эмма рассказывала ему об Австралии, о том, какая это чудесная, замечательная, богатая страна. Рассказывала она и о деде, его головокружительных приключениях, причем так ярко и увлекательно, что Пол Макгилл вставал перед глазами мальчика как живой. Иногда ему даже казалось, что он лично знает старого Пола.
Потом, когда он вырос, Эмма сказала, что настанет день, и вся могучая империя в Австралии, по делам которой она так часто уезжала на зеленый континент, перейдет ему, Филипу, и Поле, но что непосредственно вести дела будет он, как сейчас ведет их от имени внуков и дочери Эмма.
Филипу было шесть лет, когда она впервые взяла его в Австралию. Едва ступив на ее землю, он сразу же влюбился в эти края. Любовь эта не потускнела и по сей день.
Школьное образование Филип получил в Англии, в Веллингтоне, где когда-то учился его дед. Но в семнадцать лет он взбунтовался и заявил Эмме и родителям, что в университете учиться не собирается. И добавил с полной определенностью, что пора ему приобщаться к делу, которое предстоит возглавить.
В конце концов отец сдался и философски пожал плечами, зная, что в этом споре сына не победить.
Эмма повела себя так же. Она сама взялась за Филипа. На первых порах Эмма едва сдерживала улыбку, видя, что у внука нет ни малейшего понятия относительно того, что его ожидает «в лавке». Так началась беспощадная программа обучения в Эмминой школе бизнеса, требовавшая полной отдачи. Более пунктуального, не терпящего поблажек и даже жесткого наставника у Филипа никогда не было и вряд ли будет. Эмма настаивала на максимальном усердии и полной сосредоточенности. Середины она не признавала, все должно было выполняться на высшем уровне. Филип попал к Эмме в настоящую кабалу, пока наконец не усвоил все законы большого бизнеса.
В то же время Эмма была безупречно справедливой, и в конце концов Филип понял, что бескомпромиссность уроков, которые она давала ему, сестре, кузенам и кузинам, объяснялась исключительно ее стремлением привить им самостоятельность – ведь не век же она будет всеми ими руководить.
В пору своих университетов Филип постоянно ездил с бабушкой в Австралию и пользовался любой возможностью провести там праздники. При этом он не упускал случая наведаться на фермы Данун и Кунэмбл, где располагались овцеводческие хозяйства. Ему хотелось знать о них как можно больше. Иногда он ездил туда в компании Эммы, и это было настоящим наслаждением, потому что бабушка любила предаваться воспоминаниям о старых временах, когда они жили здесь с дедом Полом. Филип обожал эти истории.
В 1966 году, когда Филипу исполнилось двадцать, Эмма отослала его на постоянное жительство в Австралию.
Пора было ему вплотную познакомиться с делом, которое он должен был возглавить.
Прошло три года, которые показали, что Филип оправдал надежды Эммы.
Для нее это не было неожиданным, ибо она знала, что внук унаследовал ее проницательность, чисто йоркширскую изобретательность, чутье на выгоду, а также умение обернуть любое дело себе на пользу. К тому же внук не только как две капли воды был похож на деда внешне, но унаследовал его настойчивость и талант финансиста.
Вскоре Филип занял в Сиднее прочные позиции. Это касалось как бизнеса, так и положения в свете. Словом, жизнь его можно было назвать счастливой. Страна предков, пленившая Филипа с детства, стала его истинным домом. Ему и в голову не приходило испытывать судьбу где-либо еще.
Назначенные Эммой Нил Кларк и Том Патерсон, стали главными наставниками Филипа в Австралии, завоевав его глубокую симпатию и уважение. И тем не менее, когда он в чем-то сомневался или сталкивался с серьезными трудностями, он неизменно обращался за советом и поддержкой к Эмме. После смерти бабушки в семидесятом году главным конфидентом Филипа стал отец. Безвременная гибель Дэвида Эмори в горном обвале в январе семьдесят первого лишила Филипа не только любимого отца, но и надежного наставника.
Филипу было тогда двадцать пять лет. Вернулся он в Сидней из Шамони, где в тот трагический день получил лишь легкие царапины, в жутком состоянии. Он не только оплакивал смерть отца. Его пугало будущее. Бремя огромного дела, безграничной ответственности ему теперь предстояло нести одному.
У Полы, неизменно преданной и участливой, хватало собственных проблем, так что Филип не мог взваливать еще и свои.
Мать, вернувшаяся по совету Полы с ним в Австралию, стала совсем не своя после кончины мужа. И хотя строго говоря «Макгилл Корпорейшн» принадлежала именно ей, делами она никогда не занималась и Филип знал, что помощи от нее ждать не приходится. Напротив, это он должен был стать ее опорой и поддержкой.
Ко всему прочему, Филип столкнулся с серьезной психологической проблемой, называемой «синдромом вины уцелевшего».
Мало кто может равнодушно отнестись к трагической гибели близких, когда сам уцелел. Разумеется, Филип не принадлежал к их числу. Он никак не мог обрести душевный покой. Отчего именно ему выпало остаться в живых? Этот вопрос постоянно сверлил его мозг.
Ответа он не находил.
Лишь много позже он понял, что, залечивая рану, следует по возможности извлекать из горького опыта нечто позитивное. «На руках у меня, – неустанно повторял он себе, – мать и сестра, не говоря уж о концерне». И он сосредоточился на делах будущего, надеясь, что когда-нибудь ему откроется смысл того, что он остался жив.
В жилах Филипа текла кровь Эммы Харт и Пола Макгилла, и главными его качествами были трудолюбие и преданность делу. Поэтому, справившись с собой, он направил всю свою кипучую энергию на дела корпорации. За работой забывались боли и беды, и, слава Богу, что ему было чем заняться в долгие дни и ночи.
К 1981 году Филип превратился в одного из ведущих промышленников Австралии. Он прочно стоял на ногах, с ним считались.
После смерти Эммы корпорация переживала разное: были взлеты, были и падения. Но Филип твердо держал штурвал в руках и вел корабль в верном направлении.
Он поставил себе за правило не сужать фронт деятельности. Напротив, всячески расширял его, покупая компании, занимавшиеся добычей железной руды и других полезных ископаемых. Кроме того, он приобретал газеты и журналы, радио– и телевизионные станции.
Под руководством Филипа компания, основанная и выпестованная его предками, достигшая расцвета в годы Эммы Харт, на рубеже нового десятилетия сделала мощный рывок вперед.
Зазвонил телефон. Филип поднял трубку.
– Да?
– Это Кен, мистер Эмори, машина у подъезда.
– Спасибо, спускаюсь. – Филип повесил трубку, засунул в портфель кипу финансовых отчетов и других документов, последний номер «Эйшн Уолл-стрит джорнэл» и вышел из кабинета.
Его вишневого цвета «роллс-ройс» стоял у подъезда на Бридж-стрит, а около него – Кен, водитель, с которым Филип работал последние пять лет.
– Добрый вечер, мистер Эмори, – Кен открыл заднюю дверцу.
– Привет, Кен. – Филип уселся, и машина плавно отъехала от тротуара. – Роуз-Бэй, пожалуйста. К дому миссис Рикардс.
– Слушаю, сэр.
Филип откинулся на мягкое кожаное сиденье с шерстяными вставками, и постарался отвлечься от дневных забот. Закрыл глаза, расслабился и почувствовал, как постепенно спадает напряжение тяжелого рабочего дня. Вспомнив, что завтра утром в Сидней прилетает Пола, он испытал прилив радости. Он скучал по ней. И мать тоже скучала. Мысли Филипа тут же перекинулись к матери. На прошлой неделе они не виделись. Она была в Перте с мужем, Джейсоном Рикардсом, и вернулась домой только вчера вечером. Но Филип был уверен, что она места себе не находит в ожидании Полы.
Он знал, что отдаленность дочери и внуков – это единственное, что омрачает ее нынешнюю жизнь. У матери был Джейсон, и за это она благодарила судьбу.
Да, время исцеляет раны. Филип познакомил мать с этим промышленником из Перта в 1975 году, когда Джейсон наконец завершил свой тяжелый бракоразводный процесс, начавшийся три год назад. Мать к этому времени уже оправилась после гибели мужа, и встреча с другим мужчиной была для нее вполне естественной. Дел у обоих было по горло, но и Дэзи, и Джейсон чувствовали себя одиноко и обрадовались знакомству. А потом, к изумлению всех, но не Джейсона, о чем он не раз говорил, они влюбились друг в друга и через год поженились.
По всей видимости, это был удачный брак. С обветренного лица Джейсона не сходила улыбка, мать тоже так и лучилась радостью. Впрочем, она всегда была мудрой женщиной.
В годы, последовавшие за смертью мужа, Дэзи изо всех сил старалась наладить свою новую жизнь в Австралии. Поначалу она была лишь матерью Филипа, но потом обрела свой круг друзей, занялась благотворительностью, в основном детской, и отдалась этому делу со всем рвением, на какое была способна. В жизни ее появилась цель.
Будучи единственной дочерью Пола Макгилла, одного из богатейших людей Австралии, наследницей гигантского состояния и сама наполовину австралийка, Дэзи считала, что делать добро – ее долг, накладываемый богатством и властью. Она создала Фонд Макгилла и направила миллионы долларов на исследования в области медицины, строительство детских больниц и образование. Да, жизнь в Сиднее пошла матери на пользу, Сидней в известном смысле тоже выиграл от ее присутствия.
Джейсон Рикардс был ей еще одним подарком судьбы, и не только ей. Его все любили, он стал полноправным членом семьи. Детей у него не было, и он отдал всю свою нерастраченную отцовскую любовь приемным внукам – детям Полы. Они, в свою очередь, обожали его.
Да, время работало на них, подумал Филип. И удача тоже… Им очень везло.
Филип открыл глаза, выпрямился и грустно улыбнулся. На него время не работало и удачи тоже не было – в том, что касалось женщин. Как раз наоборот. Впрочем, это его не особенно волновало. У него не было никакого желания обзаводиться семьей, он предпочел холостяцкую жизнь. В конце концов бывает и хуже.
Глава 14
Сквозь распахнутые застекленные двери в дом проникал ночной ветерок, принося с собой букет разнообразных ароматов: жимолости, глицинии, роз, эвкалиптов. С ними смешивался едва уловимый запах «Джой», любимых духов Дэзи. Она пользовалась только ими.
Из магнитофона в дальнем углу комнаты доносились звуки «Этюда» Шопена. Затененные лампы мягко освещали гостиную, в которой преобладали бежевые, светло-серые и голубые тона. Все здесь дышало покоем.
Филип сидел напротив матери, с удовольствием потягивая после вкусного ужина коньяк. Их разделял старинный китайский резной столик из черного дерева. Фернандо, повар-филлипинец, приготовил свое любимое рыбное блюдо «баррамунди», а Дэзи испекла английский бисквит с вином и взбитыми сливками, которым Филип так любил лакомиться в детстве. Теперь, получив удовольствие от изысканной еды и первоклассного вина, он блаженствовал на диване. Филип понюхал коньяк, ощущая приятный острый запах, сделал небольшой глоток и умиротворенно вздохнул. Внимательно вслушиваясь в то, что ему говорила мать, он время от времени согласно кивал головой.
– И поскольку в четверг из Перта вернется Джейсон, я подумала, что неплохо было бы съездить с Полой в Кунэмбл на уик-энд. Как ты думаешь, милый? Ты ведь тоже с нами поедешь, правда?
Филип поставил рюмку на стол.
– Ты всерьез думаешь, что, облетев половину земного шара, она захочет еще куда-то ехать? – Филип покачал головой. – Вряд ли. – Потом, ухмыльнувшись, добавил: – К тому же, насколько я знаю свою сестру и твою дочь, она сразу же начнет работать как сумасшедшая в своих галантерейных магазинах. Не забывай, что она за этим сюда и едет.
– Но ведь с нами повидаться ей тоже хочется! – Дэзи сердито посмотрела на сына. Неужели ее дети способны думать только о делах. Дэзи надеялась, что это все же не так. Они любят свою мать.
Она задумалась и, помолчав немного, заметила:
– Впрочем, может, ты и прав. Она и впрямь обеспокоена своими здешними делами. А к овечкам мы можем съездить и на следующий уик-энд.
– Конечно, мама, – весело откликнулся Филип. Синие глаза Дэзи вновь засветились улыбкой, и она с живостью наклонилась к сыну.
– Знаешь, мы с Джейсоном решили провести в Англии лишний месяц. Уедем не в декабре, как собирались, а в начале ноября и вернемся только в январе. Целых три месяца! Жду не дождусь, когда окажусь в Лондоне. А Рождество встретим с Полой, Шейном и внуками. Все будет, как в старые времена… при маме.
Филип кивнул, но тут же удивленно вскинул брови.
– А что, разве Джейсон может себе позволить столь долгие каникулы?
– Конечно. Поэтому он и проводит сейчас столько времени в Перте. Надо все запустить, чтобы не было срывов во время его отсутствия. И к тому же он вроде тебя, доверяет своим сотрудникам. – Дэзи улыбнулась. – Ты ведь тоже едешь в Англию? На Рождество?
– Да не знаю пока, – начал было Филип, но увидев лицо матери, осекся. – Надеюсь, мне удастся вырваться, дорогая, – неопределенно сказал он, не желая связывать себя заранее обещаниями. Ведь потом не отвертишься.
– Нет, Филип, ты обязательно должен поехать. Ведь ты тоже обещал Поле. Ты что, забыл о шестидесятилетии «Харт»? Как же ты можешь пропустить новогодний ужин и бал? Там все будут, и тебе нельзя отсутствовать.
– Я сделаю все, что в моих силах, мама, ладно?
– Ладно, – со вздохом ответила Дэзи и, разгладив подол шелкового платья, откинулась на большие диванные подушки. Через некоторое время она подняла глаза на Филипа, стараясь угадать, в каком он настроении и можно ли поговорить сейчас о его подружках. Порой он бывал очень чувствителен, особенно когда речь шла о его интимных делах.
Решив все же рискнуть, Дэзи сказала ровным тоном:
– Если тебе все же удастся выбраться в Англию, почему бы не взять с собой Веронику? Она такая славная.
Лукаво посмотрев на мать, Филип засмеялся. Дэзи метнула на сына удивленный взгляд.
– В чем дело?
Не в силах остановиться, Филип наконец сказал сквозь смех.
– Право, мама, ты отстаешь от событий. Я порвал с Вероникой Мардсен уже несколько месяцев назад. Это позади… Кончено… Капут…
– Ты не говорил мне, – с упреком сказала Дэзи. Ей стало грустно. – О, милый, как жаль. Она такая чудесная женщина, и, честно говоря, мне казалось, что у вас с ней что-то серьезное. Впрочем, не обращай на меня внимания, тебе лучше знать, Пип, – Дэзи назвала сына детским именем.
Лукаво посмотрев на него, она осторожно продолжила:
– Тогда, может, прихватишь с собой свою нынешнюю пассию?
– Нет никакой нынешней пассии, мама. И, пожалуйста, оставь свои попытки женить меня, – сердито сказал Филип. Увидев, что сделал ей больно, он смягчил свои слова легкой усмешкой. – Признайся, ты хочешь, чтобы меня заарканили только для того, чтобы хвастать по всей Австралии внуками.
– Ну что ж, и для этого тоже, – призналась Дэзи.
Она подняла чашку, отпила чаю с лимоном и замолчала, погрузившись в свои мысли. «Отчего это, – спрашивала она себя, – сын постоянно рвет с такими хорошими девушками, причем в самый критический момент?» Ей вспомнилась Селена, предшественница Вероники. Селена приходила к ней год назад, после того, как они расстались с Филипом. Она сказала, что Филип отказался от нее, когда роман их стал перерастать в нечто серьезное или, как она выразилась, опасное. Тогда Дэзи усомнилась в ее словах. Она подавила вздох. Сын удивлял ее не меньше, чем других. Многие считали, что он – настоящая загадка. И, похоже, это было действительно так. Пристально поглядев на мать, Филип сказал:
– Слушай, ма, что это ты задумала? Я так и вижу, как у тебя шевелятся извилины.
– Да ничего я не задумала, милый, – Дэзи коротко рассмеялась. – По правде говоря, я спрашивала себя, когда ты, наконец, женишься.
– У меня репутация самого отчаянного плейбоя во всем западном мире. И я хочу ее сохранить. – Подняв рюмку, Филип подмигнул матери сквозь стекло. Вид у него был озорной.
– Ну уж и плейбой. Плейбои так не работают, Филип. Это просто ярлык, ты ведь такая удобная мишень для журналистов.
Дэзи переменила позу, положив ногу на ногу, и продолжала уже более серьезно:
– Право, в последнее время просто не могу видеть, как ты живешь один. Ничего в этом хорошего для тебя нет, да и для меня тоже, особенно если иметь в виду будущее. А то еще превратишься в ворчливого старого холостяка. – Дэзи помолчала и со значением посмотрела на сына, надеясь, что Филип хоть как-то отреагирует. – Вроде бедняги Джона Кроуфорда.
Джон был лондонским юрисконсультом Дэзи. Одно время, после гибели Дэвида, он ухаживал за ней и даже хотел жениться. Но она испытывала к нему только дружеские чувства.
– Да, Джону не позавидуешь, – согласился Филип. – Ему теперь все сочувствуют. Подозреваю, что он все еще страдает по тебе, ма. Но чтобы я стал ворчуном? Никогда. Да мне женщины этого не позволят, с ними я всегда буду чувствовать себя молодым и жизнерадостным. – Филип подмигнул матери. – Знаешь, говорят, разнообразие – огонь жизни. Так что я уж как-нибудь позабочусь, чтобы у меня всегда была под рукой какая-нибудь очаровательная дама, даже в старости.
– Не сомневаюсь, – рассмеялась Дэзи. Но в глубине души ей не нравились эти бесчисленные романы Филипа. Ничего хорошего они ему не принесут. Разумеется, коль скоро ему нравится такой образ жизни, стало быть, делать нечего. Но, живя одиноко, так много теряешь. Ей хотелось продолжить разговор на эту тему, всерьез поговорить о личной жизни сына, о будущем – его и корпорации. Ведь если он не оставит наследников… Но внутренний голос всячески остерегал ее. В конце концов Филипу тридцать пять, он отвечает только перед самим собой и вполне может счесть любое вмешательство неуместным.
Рядом, в библиотеке, зазвонил телефон, и почти тут же на пороге показался Рао, дворецкий Дэзи, еще один филиппинец.
– Извините, мэм, это мистер Рикардс.
– Спасибо, Рао, – Дэзи бросила на сына короткий взгляд. – Я сейчас.
Зашелестело платье, распространился легкий запах «Джой», и Дэзи поспешно вышла из комнаты.
Филип проводил ее взглядом.
«Как молодо выглядит мама сегодня, – подумал он. – В мае она отметила свое пятидесятишестилетие, но на вид она гораздо моложе. У нее гибкая, почти девическая фигура, совсем нет морщин, и, поскольку она избегает солнца, цвет лица – безупречно английский. От нее так и веет свежестью, молодостью. Даже несколько седых прядок, пробивающихся сквозь черноту волос, не старят ее. Нечасто так бывает. Впрочем, Эмма тоже прекрасно выглядела до самого конца».
Филип допивал коньяк, когда в гостиную вернулась Дэзи.
– Джейсон кланяется, Пип, – сказала она. – Он согласен с тобой, что не стоит сразу же тащить Полу на ферму. Может, устроим лучше в субботу небольшой прием в ее честь. Ты как? Сможешь быть?
– Ну разумеется! Ни за что не упущу шанса повидаться со Стручком. Слушай, мама, давай-ка все же посмотрим балансовый отчет. Он у меня с собой, и мне хотелось бы…
– Ты же прекрасно знаешь, Филип, что в этом нет нужды, – перебила его Дэзи. – Я совершенно не разбираюсь в бизнесе, а ты мне постоянно подсовываешь эти бумаги.
– Мама, но в конце концов «Макгилл Корпорейшн» – это твоя компания.
– Глупости. Ты же знаешь, что она моя только по названию, а на самом деле хозяева вы с Полой. И я вам полностью и заранее во всем доверяю. Бабушка ведь тебя всему научила. Она совершенно полагалась на твои ум и деловое чутье. Вот и я тоже.
– Спасибо за доверие, ма, и все же прошу тебя взглянуть на эти бумаги. Позволь мне принести их. – С этими словами Филип вышел в холл и тут же вернулся с дипломатом.
Дэзи неохотно взяла бумаги и принялась их просматривать – впрочем, только чтобы сделать приятное сыну.
Филип исподтишка посматривал на мать. Как потрясающе она выглядит в этом шелковом платье! Какой необычный фиолетово-синий цвет, вроде глицинии у нее в саду. Он подчеркивает синеву ее глаз. Как и сапфиры на ее шее и в ушах – недавний подарок Джейсона, как мать пояснила за ужином. Право, везунчик этот Джейсон Рикардс.
Дэзи подняла голову и посмотрела на сына. Улыбнувшись, он передал ей еще одну пачку бумаг.
– Нет-нет, с меня довольно, – простонала Дэзи, сделав жалобную мину. – Ты же сам знаешь, в этом нет никакого смысла. Для меня это сплошная тарабарщина.
Филип только улыбнулся. Старая песня.
– Ладно, давай я тебе все объясню, – Филип подсел к ней на диван. На протяжении следующего получаса он путешествовал с Дэзи по страницам бухгалтерских документов, изо всех сил стараясь донести до нее их смысл. Так повелось с давних пор.
Этой ночью Филип не вернулся в город.
Он поехал в свой дом в Пойнт-Пайпер. Предварительно он позвонил дворецкому и сказал, что приедет, но ждать его не надо. Так что, когда он в одиннадцать вечера притормозил у подъезда, никого из прислуги уже не было.
Он прошел прямо к себе в берлогу, бросил дипломат на диван, открыл бар и налил себе коньяка. Затем отправился на террасу. Облокотившись о балюстраду и потягивая коньяк, он устремил взгляд вдаль, где плескались волны океана, черного как деготь, под безлунным небом.
Из головы у него не шли слова матери.
Ей хотелось женить его, чтобы он не закончил свои дни в одиночестве. Смех да и только. Словно женитьба гарантирует избавление от одиночества. Часто, напротив, она усугубляет его. Он никогда не был женат, но некоторое время делил кров с одной женщиной и прекрасно знает, что присутствие другого человека ничего не меняет. И уж меньше всего прогоняет дурные мысли.
Филип отличался довольно беспорядочным образом жизни. Дэзи это беспокоило. Но поделать с этим Филип ничего не мог. Он вздохнул. «Что-то слишком много женщин в последнее время, даже для меня», – неожиданно с неприязнью подумал он.
Оглядывая свою личную жизнь беспристрастно, Филип вынужден был признать, что она суха и бесплодна как большая пустыня. Никогда у него не было ничего серьезного с женщинами. И никогда не будет. Что ж с того? Он давно пришел к выводу, что лучше всего просто удовлетворяться сексом, который не влечет за собой никаких осложнений. Он, одиночка по натуре. Во всяком случае собственное общество ему пока не наскучило.
Допив коньяк, он вернулся в дом. Ему, Филипу Макгиллу-Эмори, и в голову не могло прийти, что скоро, к счастью ли, к несчастью, но жизнь его круто переменится. И уже навсегда.
Из магнитофона в дальнем углу комнаты доносились звуки «Этюда» Шопена. Затененные лампы мягко освещали гостиную, в которой преобладали бежевые, светло-серые и голубые тона. Все здесь дышало покоем.
Филип сидел напротив матери, с удовольствием потягивая после вкусного ужина коньяк. Их разделял старинный китайский резной столик из черного дерева. Фернандо, повар-филлипинец, приготовил свое любимое рыбное блюдо «баррамунди», а Дэзи испекла английский бисквит с вином и взбитыми сливками, которым Филип так любил лакомиться в детстве. Теперь, получив удовольствие от изысканной еды и первоклассного вина, он блаженствовал на диване. Филип понюхал коньяк, ощущая приятный острый запах, сделал небольшой глоток и умиротворенно вздохнул. Внимательно вслушиваясь в то, что ему говорила мать, он время от времени согласно кивал головой.
– И поскольку в четверг из Перта вернется Джейсон, я подумала, что неплохо было бы съездить с Полой в Кунэмбл на уик-энд. Как ты думаешь, милый? Ты ведь тоже с нами поедешь, правда?
Филип поставил рюмку на стол.
– Ты всерьез думаешь, что, облетев половину земного шара, она захочет еще куда-то ехать? – Филип покачал головой. – Вряд ли. – Потом, ухмыльнувшись, добавил: – К тому же, насколько я знаю свою сестру и твою дочь, она сразу же начнет работать как сумасшедшая в своих галантерейных магазинах. Не забывай, что она за этим сюда и едет.
– Но ведь с нами повидаться ей тоже хочется! – Дэзи сердито посмотрела на сына. Неужели ее дети способны думать только о делах. Дэзи надеялась, что это все же не так. Они любят свою мать.
Она задумалась и, помолчав немного, заметила:
– Впрочем, может, ты и прав. Она и впрямь обеспокоена своими здешними делами. А к овечкам мы можем съездить и на следующий уик-энд.
– Конечно, мама, – весело откликнулся Филип. Синие глаза Дэзи вновь засветились улыбкой, и она с живостью наклонилась к сыну.
– Знаешь, мы с Джейсоном решили провести в Англии лишний месяц. Уедем не в декабре, как собирались, а в начале ноября и вернемся только в январе. Целых три месяца! Жду не дождусь, когда окажусь в Лондоне. А Рождество встретим с Полой, Шейном и внуками. Все будет, как в старые времена… при маме.
Филип кивнул, но тут же удивленно вскинул брови.
– А что, разве Джейсон может себе позволить столь долгие каникулы?
– Конечно. Поэтому он и проводит сейчас столько времени в Перте. Надо все запустить, чтобы не было срывов во время его отсутствия. И к тому же он вроде тебя, доверяет своим сотрудникам. – Дэзи улыбнулась. – Ты ведь тоже едешь в Англию? На Рождество?
– Да не знаю пока, – начал было Филип, но увидев лицо матери, осекся. – Надеюсь, мне удастся вырваться, дорогая, – неопределенно сказал он, не желая связывать себя заранее обещаниями. Ведь потом не отвертишься.
– Нет, Филип, ты обязательно должен поехать. Ведь ты тоже обещал Поле. Ты что, забыл о шестидесятилетии «Харт»? Как же ты можешь пропустить новогодний ужин и бал? Там все будут, и тебе нельзя отсутствовать.
– Я сделаю все, что в моих силах, мама, ладно?
– Ладно, – со вздохом ответила Дэзи и, разгладив подол шелкового платья, откинулась на большие диванные подушки. Через некоторое время она подняла глаза на Филипа, стараясь угадать, в каком он настроении и можно ли поговорить сейчас о его подружках. Порой он бывал очень чувствителен, особенно когда речь шла о его интимных делах.
Решив все же рискнуть, Дэзи сказала ровным тоном:
– Если тебе все же удастся выбраться в Англию, почему бы не взять с собой Веронику? Она такая славная.
Лукаво посмотрев на мать, Филип засмеялся. Дэзи метнула на сына удивленный взгляд.
– В чем дело?
Не в силах остановиться, Филип наконец сказал сквозь смех.
– Право, мама, ты отстаешь от событий. Я порвал с Вероникой Мардсен уже несколько месяцев назад. Это позади… Кончено… Капут…
– Ты не говорил мне, – с упреком сказала Дэзи. Ей стало грустно. – О, милый, как жаль. Она такая чудесная женщина, и, честно говоря, мне казалось, что у вас с ней что-то серьезное. Впрочем, не обращай на меня внимания, тебе лучше знать, Пип, – Дэзи назвала сына детским именем.
Лукаво посмотрев на него, она осторожно продолжила:
– Тогда, может, прихватишь с собой свою нынешнюю пассию?
– Нет никакой нынешней пассии, мама. И, пожалуйста, оставь свои попытки женить меня, – сердито сказал Филип. Увидев, что сделал ей больно, он смягчил свои слова легкой усмешкой. – Признайся, ты хочешь, чтобы меня заарканили только для того, чтобы хвастать по всей Австралии внуками.
– Ну что ж, и для этого тоже, – призналась Дэзи.
Она подняла чашку, отпила чаю с лимоном и замолчала, погрузившись в свои мысли. «Отчего это, – спрашивала она себя, – сын постоянно рвет с такими хорошими девушками, причем в самый критический момент?» Ей вспомнилась Селена, предшественница Вероники. Селена приходила к ней год назад, после того, как они расстались с Филипом. Она сказала, что Филип отказался от нее, когда роман их стал перерастать в нечто серьезное или, как она выразилась, опасное. Тогда Дэзи усомнилась в ее словах. Она подавила вздох. Сын удивлял ее не меньше, чем других. Многие считали, что он – настоящая загадка. И, похоже, это было действительно так. Пристально поглядев на мать, Филип сказал:
– Слушай, ма, что это ты задумала? Я так и вижу, как у тебя шевелятся извилины.
– Да ничего я не задумала, милый, – Дэзи коротко рассмеялась. – По правде говоря, я спрашивала себя, когда ты, наконец, женишься.
– У меня репутация самого отчаянного плейбоя во всем западном мире. И я хочу ее сохранить. – Подняв рюмку, Филип подмигнул матери сквозь стекло. Вид у него был озорной.
– Ну уж и плейбой. Плейбои так не работают, Филип. Это просто ярлык, ты ведь такая удобная мишень для журналистов.
Дэзи переменила позу, положив ногу на ногу, и продолжала уже более серьезно:
– Право, в последнее время просто не могу видеть, как ты живешь один. Ничего в этом хорошего для тебя нет, да и для меня тоже, особенно если иметь в виду будущее. А то еще превратишься в ворчливого старого холостяка. – Дэзи помолчала и со значением посмотрела на сына, надеясь, что Филип хоть как-то отреагирует. – Вроде бедняги Джона Кроуфорда.
Джон был лондонским юрисконсультом Дэзи. Одно время, после гибели Дэвида, он ухаживал за ней и даже хотел жениться. Но она испытывала к нему только дружеские чувства.
– Да, Джону не позавидуешь, – согласился Филип. – Ему теперь все сочувствуют. Подозреваю, что он все еще страдает по тебе, ма. Но чтобы я стал ворчуном? Никогда. Да мне женщины этого не позволят, с ними я всегда буду чувствовать себя молодым и жизнерадостным. – Филип подмигнул матери. – Знаешь, говорят, разнообразие – огонь жизни. Так что я уж как-нибудь позабочусь, чтобы у меня всегда была под рукой какая-нибудь очаровательная дама, даже в старости.
– Не сомневаюсь, – рассмеялась Дэзи. Но в глубине души ей не нравились эти бесчисленные романы Филипа. Ничего хорошего они ему не принесут. Разумеется, коль скоро ему нравится такой образ жизни, стало быть, делать нечего. Но, живя одиноко, так много теряешь. Ей хотелось продолжить разговор на эту тему, всерьез поговорить о личной жизни сына, о будущем – его и корпорации. Ведь если он не оставит наследников… Но внутренний голос всячески остерегал ее. В конце концов Филипу тридцать пять, он отвечает только перед самим собой и вполне может счесть любое вмешательство неуместным.
Рядом, в библиотеке, зазвонил телефон, и почти тут же на пороге показался Рао, дворецкий Дэзи, еще один филиппинец.
– Извините, мэм, это мистер Рикардс.
– Спасибо, Рао, – Дэзи бросила на сына короткий взгляд. – Я сейчас.
Зашелестело платье, распространился легкий запах «Джой», и Дэзи поспешно вышла из комнаты.
Филип проводил ее взглядом.
«Как молодо выглядит мама сегодня, – подумал он. – В мае она отметила свое пятидесятишестилетие, но на вид она гораздо моложе. У нее гибкая, почти девическая фигура, совсем нет морщин, и, поскольку она избегает солнца, цвет лица – безупречно английский. От нее так и веет свежестью, молодостью. Даже несколько седых прядок, пробивающихся сквозь черноту волос, не старят ее. Нечасто так бывает. Впрочем, Эмма тоже прекрасно выглядела до самого конца».
Филип допивал коньяк, когда в гостиную вернулась Дэзи.
– Джейсон кланяется, Пип, – сказала она. – Он согласен с тобой, что не стоит сразу же тащить Полу на ферму. Может, устроим лучше в субботу небольшой прием в ее честь. Ты как? Сможешь быть?
– Ну разумеется! Ни за что не упущу шанса повидаться со Стручком. Слушай, мама, давай-ка все же посмотрим балансовый отчет. Он у меня с собой, и мне хотелось бы…
– Ты же прекрасно знаешь, Филип, что в этом нет нужды, – перебила его Дэзи. – Я совершенно не разбираюсь в бизнесе, а ты мне постоянно подсовываешь эти бумаги.
– Мама, но в конце концов «Макгилл Корпорейшн» – это твоя компания.
– Глупости. Ты же знаешь, что она моя только по названию, а на самом деле хозяева вы с Полой. И я вам полностью и заранее во всем доверяю. Бабушка ведь тебя всему научила. Она совершенно полагалась на твои ум и деловое чутье. Вот и я тоже.
– Спасибо за доверие, ма, и все же прошу тебя взглянуть на эти бумаги. Позволь мне принести их. – С этими словами Филип вышел в холл и тут же вернулся с дипломатом.
Дэзи неохотно взяла бумаги и принялась их просматривать – впрочем, только чтобы сделать приятное сыну.
Филип исподтишка посматривал на мать. Как потрясающе она выглядит в этом шелковом платье! Какой необычный фиолетово-синий цвет, вроде глицинии у нее в саду. Он подчеркивает синеву ее глаз. Как и сапфиры на ее шее и в ушах – недавний подарок Джейсона, как мать пояснила за ужином. Право, везунчик этот Джейсон Рикардс.
Дэзи подняла голову и посмотрела на сына. Улыбнувшись, он передал ей еще одну пачку бумаг.
– Нет-нет, с меня довольно, – простонала Дэзи, сделав жалобную мину. – Ты же сам знаешь, в этом нет никакого смысла. Для меня это сплошная тарабарщина.
Филип только улыбнулся. Старая песня.
– Ладно, давай я тебе все объясню, – Филип подсел к ней на диван. На протяжении следующего получаса он путешествовал с Дэзи по страницам бухгалтерских документов, изо всех сил стараясь донести до нее их смысл. Так повелось с давних пор.
Этой ночью Филип не вернулся в город.
Он поехал в свой дом в Пойнт-Пайпер. Предварительно он позвонил дворецкому и сказал, что приедет, но ждать его не надо. Так что, когда он в одиннадцать вечера притормозил у подъезда, никого из прислуги уже не было.
Он прошел прямо к себе в берлогу, бросил дипломат на диван, открыл бар и налил себе коньяка. Затем отправился на террасу. Облокотившись о балюстраду и потягивая коньяк, он устремил взгляд вдаль, где плескались волны океана, черного как деготь, под безлунным небом.
Из головы у него не шли слова матери.
Ей хотелось женить его, чтобы он не закончил свои дни в одиночестве. Смех да и только. Словно женитьба гарантирует избавление от одиночества. Часто, напротив, она усугубляет его. Он никогда не был женат, но некоторое время делил кров с одной женщиной и прекрасно знает, что присутствие другого человека ничего не меняет. И уж меньше всего прогоняет дурные мысли.
Филип отличался довольно беспорядочным образом жизни. Дэзи это беспокоило. Но поделать с этим Филип ничего не мог. Он вздохнул. «Что-то слишком много женщин в последнее время, даже для меня», – неожиданно с неприязнью подумал он.
Оглядывая свою личную жизнь беспристрастно, Филип вынужден был признать, что она суха и бесплодна как большая пустыня. Никогда у него не было ничего серьезного с женщинами. И никогда не будет. Что ж с того? Он давно пришел к выводу, что лучше всего просто удовлетворяться сексом, который не влечет за собой никаких осложнений. Он, одиночка по натуре. Во всяком случае собственное общество ему пока не наскучило.
Допив коньяк, он вернулся в дом. Ему, Филипу Макгиллу-Эмори, и в голову не могло прийти, что скоро, к счастью ли, к несчастью, но жизнь его круто переменится. И уже навсегда.