Страница:
Когда хористы снова уселись, в соборе наступила абсолютная тишина.
Пола склонила голову и крепко зажмурилась, но слезы все равно просочились из-под ресниц и упали на ее крепко сжатые руки. Тишина и покой, воцарившиеся в соборе, умиротворяюще действовали на всех. Но иногда молчание прерывалось приглушенным рыданием, всхлипыванием или сдерживаемым кашлем.
А затем, внезапно, ввысь взлетел его голос, такой сильный, чистый и ясный, что Поле на миг показалось, будто ее сердце вот-вот разорвется. Она знала, что Шейн должен спеть «Иерусалим», – таково было одно из последних пожеланий Эммы, – но тем не менее она вздрогнула. Девушка поднесла платок к лицу, не представляя, как ей пережить эту часть службы.
Шейн О'Нил в одиночестве стоял в дальнем углу собора и без аккомпанемента пел старинный гимн Уильяма Блейка. Его богатый баритон эхом отдавался по всей церкви.
Когда он закончил первый куплет и начал второй, на Полу внезапно нашло ощущение умиротворенности и облегчения. Слова гимна переворачивали всю ее душу.
В тот же момент она обратила внимание, как сильно переживает ее мать. Дэзи неудержимо рыдала на плече Дэвида. Пола положила ладонь на руку матери и прошептала:
– Ничего, мама. Попытайся найти утешение в мысля о том, что она наконец успокоилась с миром. Сейчас она присоединилась к твоему отцу, к Полу, и они будут вместе навсегда, навечно.
– Да, – всхлипнула Дэзи. – Знаю, милая, знаю. Но мне так будет ее не хватать. Лучше ее никого не было. На всем белом свете.
Снова зазвучал орган. Музыка достигла наивысшей точки, когда шестеро молодых людей подняли гроб, вынесли его из Рипонского собора. Ближайшие родственники Эммы последовали за гробом и молча наблюдали, как его ставят на катафалк и осыпают морем цветов, прежде чем покойная отправится в свой последний путь.
Пола заметила, что Эдвина так же безутешна и подавлена, как и Дэзи. Повинуясь безотчетному импульсу, она подошла к своей тетке и пожала ей руку.
– Я так рада, что ты помирилась с бабушкой, – с дрожью в голосе прошептала Пола. – Искренне рада, тетя Эдвина.
Та повернулась к племяннице. Ее светло-серые глаза блестели от слез.
– Слишком поздно. Мне следовало сделать это много лет назад. Я была неправа. Так неправа, Пола, дорогая!
– Она все понимала, – ответила Пола. – Она всегда все понимала. Вот в чем величие Эммы Харт. И она так радовалась, что вы с ней снова стали друзьями – просто торжествовала, если хочешь знать правду.
– Это немного облегчит мою боль, – мягко произнесла Эдвина. – И мы с тобой, Пола, тоже должны подружиться. Ты можешь простить меня?
– Да, – просто отозвалась та, наклонилась и поцеловала Эдвину в щеку.
Длинная вереница машин вслед за погребальным кортежем покинула Рипон и направилась в Хэрроугейт. Вскоре позади остались буколические пейзажи Дейлса, затем городские кварталы Лидса – центра империи Эммы – и, наконец, мрачные промышленные районы Западного Райдинга. В конце концов, колонна вышла на вьющуюся посреди вересковых пустошей дорогу, пересекавшую цепь больших Пеннистоунских холмов.
В тот солнечный сентябрьский день сумрачные безлюдныe йоркширские пустоши утратили свой безрадостный и печальный вид. Суровые и угрюмые почти круглый год, сейчас они казались величественными и прекрасными. И как всегда в конце лета, дикие пустоши расцвели пурпурными и алыми пятнами вереска. Словно кто-то развернул на земле роскошный ковер, и теперь цветы легко раскачивались под нежным ветерком. А высоко над головами простиралось бескрайнее небо, голубое, как лепестки вероники, яркое и необычно чистое, каким оно бывает только на севере Англии. В воздухе разливались свежесть. Жаворонки и коноплянки резвились и кувыркались под облаками, и шелест их крыльев и звонкое щебетание наполняли жизнью царившую вокруг тишину. Тонкий аромат колокольчиков и вереска разливался в прозрачном воздухе.
Наконец кортеж начал спускаться, оставив пустоши позади, и через несколько часов после отъезда из Рипона медленно въехал в деревушку Фарли. Там катафалк остановился перед живописной нормандской церковью, где восемьдесят один год назад крестили Эмму.
Шесть молодых мужчин, представители трех семейств, в последний раз водрузили на плечи гроб. Медленным и осторожным шагом они пронесли его в покойницкую при кладбище, где их уже ждал викарий, преподобный Хантли.
Вдоль каменных стен кладбища, под гнущимися от ветра деревьями и по извилистым кладбищенским дорожкам стояли жители деревни. Они молчали с печальным видом – мужчины с кепками в руках, женщины и дети с букетами полевых цветов и вереска, и все со склоненными головами. Многие плакали. Они с чистой душой пришли оказать последние почести, сказать последнее «прости» этой женщине, родившейся среди них и поднявшейся до невероятных высот, но так никогда и не забывшей о своих корнях.
После короткой церемонии под безбрежным сияющим небом, которое Эмма Харт считала ни с чем не сравнимым, ее опустили в гостеприимную землю, так давно упокоившую тех, кого она любила. Ее похоронили между могилами ее матери и Уинстона, а над местом ее последнего пристанища простирались вересковые пустоши, по которым она так любила бродить в детстве и где никогда не ощущала одиночества.
III
Глава 44
Глава 45
Пола склонила голову и крепко зажмурилась, но слезы все равно просочились из-под ресниц и упали на ее крепко сжатые руки. Тишина и покой, воцарившиеся в соборе, умиротворяюще действовали на всех. Но иногда молчание прерывалось приглушенным рыданием, всхлипыванием или сдерживаемым кашлем.
А затем, внезапно, ввысь взлетел его голос, такой сильный, чистый и ясный, что Поле на миг показалось, будто ее сердце вот-вот разорвется. Она знала, что Шейн должен спеть «Иерусалим», – таково было одно из последних пожеланий Эммы, – но тем не менее она вздрогнула. Девушка поднесла платок к лицу, не представляя, как ей пережить эту часть службы.
Шейн О'Нил в одиночестве стоял в дальнем углу собора и без аккомпанемента пел старинный гимн Уильяма Блейка. Его богатый баритон эхом отдавался по всей церкви.
Когда он закончил первый куплет и начал второй, на Полу внезапно нашло ощущение умиротворенности и облегчения. Слова гимна переворачивали всю ее душу.
Голос Шейна затих, и Пола неожиданно осознала значение и важность ритуала и церемонии похорон. Ведь они помогали ей справиться с горем. Молитвы, пусть и короткие, хористы, а затем мелодичное пение Шейна, море цветов и необычайная красота древнего собора в какой-то степени облегчили испытываемую невыразимую боль. Вдруг она подумала: когда горе можно вот так разделить с другими, груз потери становится немного легче. Она знала, что служба получилась все-таки не такой скромной, как хотела ее бабушка, но она чувствовала, как отлегло от сердца у тех, кто искренне любил Эмму и оплакивал ее от всей души. «Мы отдаем ей должное, устраиваем ей великолепные проводы в день, когда она расстается с земной жизнью, – подумала Пола – Таким вот образом мы продемонстрировали при прощании нашу любовь». Пола вскинула голову, почувствовав, как новая сила переполняет ее.
Дайте мне Лук из горящего злата,
Стрелы желанья, летите, звеня,
Дайте Копье, о тучи Расплаты!
Ко мне, Колесница Огня!
Мой Разум в боях будет неутомим,
Мой Меч не заснет в руках,
Пока не построим мы Иерусалим
На английских зеленых лугах.[4]
В тот же момент она обратила внимание, как сильно переживает ее мать. Дэзи неудержимо рыдала на плече Дэвида. Пола положила ладонь на руку матери и прошептала:
– Ничего, мама. Попытайся найти утешение в мысля о том, что она наконец успокоилась с миром. Сейчас она присоединилась к твоему отцу, к Полу, и они будут вместе навсегда, навечно.
– Да, – всхлипнула Дэзи. – Знаю, милая, знаю. Но мне так будет ее не хватать. Лучше ее никого не было. На всем белом свете.
Снова зазвучал орган. Музыка достигла наивысшей точки, когда шестеро молодых людей подняли гроб, вынесли его из Рипонского собора. Ближайшие родственники Эммы последовали за гробом и молча наблюдали, как его ставят на катафалк и осыпают морем цветов, прежде чем покойная отправится в свой последний путь.
Пола заметила, что Эдвина так же безутешна и подавлена, как и Дэзи. Повинуясь безотчетному импульсу, она подошла к своей тетке и пожала ей руку.
– Я так рада, что ты помирилась с бабушкой, – с дрожью в голосе прошептала Пола. – Искренне рада, тетя Эдвина.
Та повернулась к племяннице. Ее светло-серые глаза блестели от слез.
– Слишком поздно. Мне следовало сделать это много лет назад. Я была неправа. Так неправа, Пола, дорогая!
– Она все понимала, – ответила Пола. – Она всегда все понимала. Вот в чем величие Эммы Харт. И она так радовалась, что вы с ней снова стали друзьями – просто торжествовала, если хочешь знать правду.
– Это немного облегчит мою боль, – мягко произнесла Эдвина. – И мы с тобой, Пола, тоже должны подружиться. Ты можешь простить меня?
– Да, – просто отозвалась та, наклонилась и поцеловала Эдвину в щеку.
Длинная вереница машин вслед за погребальным кортежем покинула Рипон и направилась в Хэрроугейт. Вскоре позади остались буколические пейзажи Дейлса, затем городские кварталы Лидса – центра империи Эммы – и, наконец, мрачные промышленные районы Западного Райдинга. В конце концов, колонна вышла на вьющуюся посреди вересковых пустошей дорогу, пересекавшую цепь больших Пеннистоунских холмов.
В тот солнечный сентябрьский день сумрачные безлюдныe йоркширские пустоши утратили свой безрадостный и печальный вид. Суровые и угрюмые почти круглый год, сейчас они казались величественными и прекрасными. И как всегда в конце лета, дикие пустоши расцвели пурпурными и алыми пятнами вереска. Словно кто-то развернул на земле роскошный ковер, и теперь цветы легко раскачивались под нежным ветерком. А высоко над головами простиралось бескрайнее небо, голубое, как лепестки вероники, яркое и необычно чистое, каким оно бывает только на севере Англии. В воздухе разливались свежесть. Жаворонки и коноплянки резвились и кувыркались под облаками, и шелест их крыльев и звонкое щебетание наполняли жизнью царившую вокруг тишину. Тонкий аромат колокольчиков и вереска разливался в прозрачном воздухе.
Наконец кортеж начал спускаться, оставив пустоши позади, и через несколько часов после отъезда из Рипона медленно въехал в деревушку Фарли. Там катафалк остановился перед живописной нормандской церковью, где восемьдесят один год назад крестили Эмму.
Шесть молодых мужчин, представители трех семейств, в последний раз водрузили на плечи гроб. Медленным и осторожным шагом они пронесли его в покойницкую при кладбище, где их уже ждал викарий, преподобный Хантли.
Вдоль каменных стен кладбища, под гнущимися от ветра деревьями и по извилистым кладбищенским дорожкам стояли жители деревни. Они молчали с печальным видом – мужчины с кепками в руках, женщины и дети с букетами полевых цветов и вереска, и все со склоненными головами. Многие плакали. Они с чистой душой пришли оказать последние почести, сказать последнее «прости» этой женщине, родившейся среди них и поднявшейся до невероятных высот, но так никогда и не забывшей о своих корнях.
После короткой церемонии под безбрежным сияющим небом, которое Эмма Харт считала ни с чем не сравнимым, ее опустили в гостеприимную землю, так давно упокоившую тех, кого она любила. Ее похоронили между могилами ее матери и Уинстона, а над местом ее последнего пристанища простирались вересковые пустоши, по которым она так любила бродить в детстве и где никогда не ощущала одиночества.
III
ЧАСТЬ
ВЛАДЫЧИЦА
Не тщись догадаться, что день наступающий
в дом твой приносит,
И успокойся, прожив этот день, тебе данный Фортуной.
Гораций
Глава 44
– Все-таки чувствую какой-то подвох, – пробормотал Александр, меривший шагами лондонский кабинет Полы.
– И я тоже, – призналась она, не сводя с него глаз, пока он курсировал между камином и ее столом. – Но одних подозрений недостаточно. Нам требуются хоть какие-нибудь конкретные доказательства, чтобы предпринять что-нибудь против Джонатана. И, может, против Сары тоже. Я все еще не до конца убеждена в ее предательстве.
– Как и я. Но ты совершенно права – нам необходимо уличить их. А до тех пор у нас связаны руки. – Александр с задумчивым видом провел ладонью по подбородку. Затем он остановился напротив ее стола и устремил взгляд на кузину. – У меня такое чувство, что доказательства буквально обрушатся на нас в самом недалеком будущем. – Он покачал головой. – А я, говоря словами бабушки, не любитель неприятных сюрпризов.
– Кто же их любит? – вздохнула Пола. Чувство беспокойства нарастало в ней с каждой минутой. Она знала Александра как очень сдержанного человека, вовсе не склонного к преувеличениям и полетам фантазии. Кроме того, ее бабушка до самой своей смерти пять недель назад ни секунды не сомневалась в двуличии Джонатана Эйнсли. Но, как и ее внукам, Эмме не доставало доказательств. Пола поудобнее устроилась в кресле и сказала:
– Что бы он там ни делал, бесспорно, он очень осторожен, ибо ревизия его бумаг ничего не вскрыла.
– Естественно. Он всю жизнь отличался редкостной изворотливостью. Он даже подушке не доверит своих планов. И с годами наш родственничек не становится лучше – Александр огорченно уставился на кузину. – Дон Литлтон уже твердо решил, что я спятил. Я раз десять заставлял его проверять отчетность Джонатана. – Он безнадежно пожал плечами. – Дон и два других бухгалтера из его фирмы буквально под микроскопом исследовали деятельность отделения по торговле недвижимостью. Они перелопатили все, что вызывало хоть малейшие подозрения. Все деньги на месте.
Пола подперла голову руками.
– Он не такой дурак, чтобы воровать. Это весьма толковый пройдоха. Джонатан постарается получше замести свои следы, куда бы они ни вели. Хорошо бы придумать какой-нибудь трюк, чтобы заставить его раскрыть карты… – Пола не договорила, целиком уйдя в обдумывание только что высказанной идеи.
Ее брат Филип сидел на диване у противоположной стены и вот уже пятнадцать минут, не говоря ни слова, внимательно слушал. Наконец он нарушил молчание:
– Есть только один способ захватить врасплох нашего дражайшего кузена – устроить ему ловушку.
Александр резко повернулся на каблуках:
– Как?
Филип не спеша подошел к ним. Из всех внуков Эммы, Филип Макгилл Эмори был самым красивым. Он как две капли воды походил на своего деда и, подобно матери я сестре, унаследовал типичные для Макгиллов блестящие черные волосы, ярко-синие, почти фиолетовые глаза, а также высокий рост, силу и яркую внешность Пола Макгилла. Хотя ему исполнилось всего двадцать четыре года, Филип успел также зарекомендовать себя одним из самых толковых среди внуков Эммы, поскольку в нем редкостный финансовый гений и деловая хватка Пола счастливо сочетались с блестящим умом его бабки. Эмма старательно занималась его воспитанием с семнадцатилетнего возраста и, приняв под свое руководство обширную империю Макгиллов в Австралии, он уже неоднократно оправдывал ее доверие. За ним сложилась репутация человека, с которым следует считаться, и мудрого не по годам.
Филип остановился рядом с Александром и положил ему руку на плечо.
– Сейчас расскажу как. – Опустившись в кресло около стола сестры, он продолжал: – Тот детектив, которого наняла бабушка – Грейвс – не смог обнаружить ничего, компрометирующего Джонатана. Однако я по-прежнему полагаю, что у нашего кузена, скорее всего, имеется собственная фирма – которой управляет за него подставное лицо, и…
– Не думай, что я не допускал такой возможности, – резко прервал его Александр. – Еще как допускал.
Филип кивнул:
– Хорошо, начнем, исходя из предположения, что у него действительно есть компания по торговле недвижимостью, и что он передает ей сделки – крупные сделки, которые по праву должны доставаться «Харт Энтерпрайзиз». Уже за одно это его достаточно повесить. – Филип посмотрел сперва на сестру, затем на Александра – И именно мы должны затянуть петлю ему на шее. Я скажу как. Все на самом деле очень просто. Нам надо, чтобы кто-то обратился к Джонатану как главе подразделения «Харт Энтерпрайзиз» по торговле недвижимостью с предложением сделки. Ну, тут одно условие… нам надо представить сделку такой привлекательной, такой заманчивой, что он не сможет устоять перед искушением перебросить ее на свою компанию. То есть она должна выглядеть необычайно выгодной, такой крупной и соблазнительной, чтобы в нем жадность возобладала над осторожностью. Если ему будет светить достаточно большая сумма, он пойдет на риск, уж поверьте.
Филип откинулся на спинку кресла, скрестил свои длинные ноги и окинул собеседников взглядом.
– Ну, что скажете?
Александр тяжело опустился в соседнее кресло и медленно кивнул.
– Должен признать, ты предлагаешь толковый план, и я готов на него согласиться, если ты сможешь ответить на пару вопросов.
– Валяй.
– Давай твердо стоять на земле. Откуда, черт побери, мы возьмем такую соблазнительную сделку, чтобы подвесить ее, как морковку, перед носом Джонатана? Это – во-первых. А во-вторых, – кто ее ему предложит? – Александр растянул губы в тонкой улыбке. – Не стоит недооценивать нашего хитроумного кузена… он сразу же почувствует неладное.
– Неладного не будет, – спокойно отозвался Филип. – У меня есть кандидат на роль клиента – мой близкий приятель, владеющий конторой по продаже недвижимости здесь, в Лондоне. Вот ответ на твой первый вопрос. Что же касается самой сделки, то я думаю, что мой друг сможет подобрать что-нибудь подходящее по привлекательности. Мне нужно только ваше согласие, и тогда я переговорю с ним.
– Полагаю, стоит попробовать, – заявил Александр. Он ни на миг ни сомневался в природном уме и осторожности Филипа. – А ты что думаешь? – повернулся он к Поле.
– Как и ты, Сэнди, я целиком за, – ответила она и обратилась к брату. – Как зовут твоего друга?
– Малкольм Перринг. Да ты, конечно, помнишь старину Малкольма – мы вместе учились в школе.
– Ну, смутно. Кажется, как-то ты нас знакомил, когда я навещала тебя на каникулах.
– Точно. В общем, мы с ним поддерживаем достаточно хорошие отношения и после школы, а как-то он на целый год приезжал в Австралию, и…
– Джонатан обязательно почувствует подвох, – резко бросила Пола. – Вы с Малкольмом учились вместе, да еще он ездил в Австралию. Джонатан легко сопоставит факты.
– Сомневаюсь, – ответил Филип уверенным тоном. – Малкольм уже пару лет как вернулся в Англию. Он унаследовал компанию по торговле недвижимостью после того, как его несчастный брат умер от сердечного приступа в возрасте тридцати девяти лет. Кроме того, Джонатан не станет ведь задавать слишком много вопросов личного порядка, а Малкольм – уж поверьте – сумеет вести себя уклончиво и осторожно.
– Я тебе верю. Ты ведь не доверишь свои частные секреты кому-то, в чьей порядочности не до конца уверен. А тебе придется ему открыть правду, – заметила Пола.
– Естественно. Но Малкольм – человек надежный, честное слово. – Филип усмехнулся. – Уверен, что у него наготове найдется подходящая сделка – ведь «Перринг и Перринг» огромная компания – и может получиться весьма забавно, если мы убьем двух зайцев сразу – поймаем Джонатана с поличным, да еще и провернем выгодное дельце для «Харт Энтерпрайзиз».
Александр тоже издал сухой смешок:
– Бабушке такой вариант понравился бы!
Пола криво улыбнулась:
– Тогда, пожалуй, нам следует начинать действовать, раз уж Александр согласен. В конце концов, за ним главное слово. Ведь он – управляющий директор «Харт Энтерпрайзиз».
– Нам нечего терять, – воскликнул Александр. – И, честно говоря, я испытываю облегчение, что мы наконец-то что-то предпринимаем. На меня очень угнетающе действовало сидеть и ждать, пока Джонатан Эйнсли не проворуется. Мы должны попробовать выманить его из укрытия.
– Завтра утром я первым делом поговорю с Малкольмом. – Филип бросил взгляд на часы. – Если мы хотим хоть чуть-чуть перекусить, прежде чем отправиться в контору Джона Кроуфорда, то нам надо поторапливаться. Уже полдвенадцатого. А ведь нам следует быть у Джона в полтретьего, верно, Пола?
– Да – Она встала, сняла пушинку с платья. – Я не жду ничего хорошего от сегодняшнего мероприятия, – начала она и запнулась. Губы ее задрожали, в глазах заблестели слезы. Пола быстро отвернулась. Через минуту, справившись с чувствами, она слабо улыбнулась.
– Простите. Такое всегда случается со мной совершенно неожиданно. Я вспоминаю о бабушке и тут же давлюсь слезами. Никак не привыкну, что ее нет. Ужасно. Такая пустота образовалась в моей жизни… И думаю, не только в моей.
– Конечно, – согласился Филип. – Мы с Александром испытывали то же самое. Всего лишь вчера вечером за обедом мы говорили об этом. Трудно смириться с мыслью, что никогда больше она не ошарашит нас своими неожиданными, но удивительно умными советами, не выскажет столь характерных для нее откровенных и мудрых замечаний. – Филип обошел вокруг стола и ласково обнял сестру за плечи, заглянул в ее бледное лицо. – Чтение завещания – очень мучительный процесс, ибо он подчеркивает реальность ее смерти. Но ты обязана присутствовать… как и все мы. Иначе бабушка на нас очень рассердится, – попробовал пошутить он в заключение.
Пола кивнула и слабо улыбнулась, оценив его попытку развеселить ее. И действительно, грусть немножко отступила.
– Одно скажу – мне думать противно о тех пиявках, которые туда приползут сегодня. – Она вздохнула. – Ну что ж, ничего не поделаешь. Еще раз приношу вам свои извинения. Чем меньше мы будем говорить о предстоящем событии, тем лучше. А теперь пошли поедим. Эмили присоединится к нам – я заказала столик в «Ритце».
– «Ритц»! – в удивлении воскликнул Филип. – Что-то уж больно шикарно для того, чтобы перекусить на скорую руку.
Она взяла брата под руку и весело поглядела на него и на Александра.
– Ничего. Бабушка очень любила там есть. И я выбрала его из-за тех приятных воспоминаний, которые связаны с этим местом для всей нашей четверки… Помните, как она водила нас туда в детстве? – Пола рассмеялась и повернулась к брату. – К тому же, мы с тобой и вовсе не родились бы на свет, не затей Эмма и Пол флирт в «Ритце» шестьдесят с лишним лет назад!
– Да, это так, – со смехом подтвердил Филип. – А в таком случае и платить за ленч должен Пол Макгилл! Считайте себя моими гостями.
– Очень мило с твоей стороны, – заметил Александр, когда все трое вышли из кабинета и направились к служебному лифту. Пока они спускались на первый этаж, Александр расспросил Филипа о его друге Малкольме Перринге. В заключение, удовлетворенный полученными ответами и чувствуя уверенность, что кузен выбрал подходящего человека, он спросил:
– Кстати, как долго нам предстоит наслаждаться твоим обществом?
– До конца октября, а затем я, очевидно, отправлюсь вместе с Полой в Техас. По крайней мере, так она мне сказала перед твоим приходом. «Сайтекс», сам понимаешь. А потом на несколько недель снова в Сидней, и наконец опять вернусь домой на Рождество.
– Вот как! – воскликнула Пола – А мне ты ничего не говорил.
– Я это решил только сегодня утром, за завтраком. Мне еще не предоставилось возможности рассказать о своем решении. Мама сейчас находится в таком подавленном состоянии, что, пожалуй, мне лучше находиться здесь. Я хоть немного развлеку ее. Я также согласился в январе поехать с ними в Шамони, и, конечно, они оба очень рады.
– И я тоже – отличная новость, – расцвел в улыбке Александр. – Мы с Мэгги получили приглашение присоединиться к тете Дэзи и дяде Дэвиду. – Он бросил быстрый взгляд на Полу. – А теперь, когда выясняется, что Филип тоже едет, может, и ты передумаешь?
– Нет. Когда я соберусь отдыхать, я хочу лежать под лучами горячего солнышка и покрываться темно-коричневым загаром. Катание с гор на лыжах никогда меня особенно не привлекало, как вам обоим хорошо известно. К тому же в январе мне надо быть в Нью-Йорке. Мы устраиваем в универмаге показ французской и итальянской моды, а потом мне предстоит открыть магазин «Деловая женщина» в нашем отделении на Пятой авеню. – Выходя из лифта, она язвительно им улыбнулась. – Должен же кто-нибудь в этой семье работать.
Со смехом мужчины подхватили ее, вынесли на улицу, усадили в такси и мигом домчали до отеля «Ритц».
Эмили уже ждала их за столиком в ресторане. Черный элегантный костюм очень шел к ее светлым волосам, но тем не менее во всем ее облике ощущалось что-то трагическое. Она посмотрела на брата, кузину и кузена грустными глазами.
– Скорей бы кончился сегодняшний день, – шепнула она Александру. – Мысль о необходимости заслушать завещание повергает меня в тоску.
– Ну ладно, Эмили, приободрись, – сказал Александр. – Филип и я только что обсуждали ту же тему с Полой. – Он пожал ей руку. – Бабушка не одобрила бы такого поведения. Наоборот, она разозлилась бы, как черт, если бы увидела, как мы сидим здесь с постными лицами. Помнишь, что она часто повторяла, когда у нас что-нибудь не получалось или складывалось не так? Тогда она говорила: «Забудьте о дне вчерашнем. Думайте о дне завтрашнем и идите вперед, не оглядываясь». Не кажется ли тебе, что нам надо последовать ее совету, особенно сегодня?
– Да, – призналась Эмили и улыбнулась брату уже более веселой улыбкой.
– Вот и умница, – заметил он.
– Я хочу заказать бутылку шампанского, – объявил Филип. – Мы выпьем в память замечательной женщины, которой мы обязаны жизнью, которая обучила нас всему, что мы знаем, и сделала нас теми, кто мы есть.
Он сделал знак официанту.
Пока заказ еще не принесли, Пола склонилась к Эмили.
– У Филипа появилась замечательная идея, как заставить Джонатана снять маску, – прошептала она – Когда мы выпьем за бабушку, он все тебе расскажет.
– Очень интересно, – воскликнула Эмили. Ее блестящие зеленые глаза сузились при мысли о грядущем падении Джонатана – Прекрасная дань памяти бабушки – раскрыть предательство по отношению к ней и расправиться с ним так, как это сделала бы она сама.
– И я тоже, – призналась она, не сводя с него глаз, пока он курсировал между камином и ее столом. – Но одних подозрений недостаточно. Нам требуются хоть какие-нибудь конкретные доказательства, чтобы предпринять что-нибудь против Джонатана. И, может, против Сары тоже. Я все еще не до конца убеждена в ее предательстве.
– Как и я. Но ты совершенно права – нам необходимо уличить их. А до тех пор у нас связаны руки. – Александр с задумчивым видом провел ладонью по подбородку. Затем он остановился напротив ее стола и устремил взгляд на кузину. – У меня такое чувство, что доказательства буквально обрушатся на нас в самом недалеком будущем. – Он покачал головой. – А я, говоря словами бабушки, не любитель неприятных сюрпризов.
– Кто же их любит? – вздохнула Пола. Чувство беспокойства нарастало в ней с каждой минутой. Она знала Александра как очень сдержанного человека, вовсе не склонного к преувеличениям и полетам фантазии. Кроме того, ее бабушка до самой своей смерти пять недель назад ни секунды не сомневалась в двуличии Джонатана Эйнсли. Но, как и ее внукам, Эмме не доставало доказательств. Пола поудобнее устроилась в кресле и сказала:
– Что бы он там ни делал, бесспорно, он очень осторожен, ибо ревизия его бумаг ничего не вскрыла.
– Естественно. Он всю жизнь отличался редкостной изворотливостью. Он даже подушке не доверит своих планов. И с годами наш родственничек не становится лучше – Александр огорченно уставился на кузину. – Дон Литлтон уже твердо решил, что я спятил. Я раз десять заставлял его проверять отчетность Джонатана. – Он безнадежно пожал плечами. – Дон и два других бухгалтера из его фирмы буквально под микроскопом исследовали деятельность отделения по торговле недвижимостью. Они перелопатили все, что вызывало хоть малейшие подозрения. Все деньги на месте.
Пола подперла голову руками.
– Он не такой дурак, чтобы воровать. Это весьма толковый пройдоха. Джонатан постарается получше замести свои следы, куда бы они ни вели. Хорошо бы придумать какой-нибудь трюк, чтобы заставить его раскрыть карты… – Пола не договорила, целиком уйдя в обдумывание только что высказанной идеи.
Ее брат Филип сидел на диване у противоположной стены и вот уже пятнадцать минут, не говоря ни слова, внимательно слушал. Наконец он нарушил молчание:
– Есть только один способ захватить врасплох нашего дражайшего кузена – устроить ему ловушку.
Александр резко повернулся на каблуках:
– Как?
Филип не спеша подошел к ним. Из всех внуков Эммы, Филип Макгилл Эмори был самым красивым. Он как две капли воды походил на своего деда и, подобно матери я сестре, унаследовал типичные для Макгиллов блестящие черные волосы, ярко-синие, почти фиолетовые глаза, а также высокий рост, силу и яркую внешность Пола Макгилла. Хотя ему исполнилось всего двадцать четыре года, Филип успел также зарекомендовать себя одним из самых толковых среди внуков Эммы, поскольку в нем редкостный финансовый гений и деловая хватка Пола счастливо сочетались с блестящим умом его бабки. Эмма старательно занималась его воспитанием с семнадцатилетнего возраста и, приняв под свое руководство обширную империю Макгиллов в Австралии, он уже неоднократно оправдывал ее доверие. За ним сложилась репутация человека, с которым следует считаться, и мудрого не по годам.
Филип остановился рядом с Александром и положил ему руку на плечо.
– Сейчас расскажу как. – Опустившись в кресло около стола сестры, он продолжал: – Тот детектив, которого наняла бабушка – Грейвс – не смог обнаружить ничего, компрометирующего Джонатана. Однако я по-прежнему полагаю, что у нашего кузена, скорее всего, имеется собственная фирма – которой управляет за него подставное лицо, и…
– Не думай, что я не допускал такой возможности, – резко прервал его Александр. – Еще как допускал.
Филип кивнул:
– Хорошо, начнем, исходя из предположения, что у него действительно есть компания по торговле недвижимостью, и что он передает ей сделки – крупные сделки, которые по праву должны доставаться «Харт Энтерпрайзиз». Уже за одно это его достаточно повесить. – Филип посмотрел сперва на сестру, затем на Александра – И именно мы должны затянуть петлю ему на шее. Я скажу как. Все на самом деле очень просто. Нам надо, чтобы кто-то обратился к Джонатану как главе подразделения «Харт Энтерпрайзиз» по торговле недвижимостью с предложением сделки. Ну, тут одно условие… нам надо представить сделку такой привлекательной, такой заманчивой, что он не сможет устоять перед искушением перебросить ее на свою компанию. То есть она должна выглядеть необычайно выгодной, такой крупной и соблазнительной, чтобы в нем жадность возобладала над осторожностью. Если ему будет светить достаточно большая сумма, он пойдет на риск, уж поверьте.
Филип откинулся на спинку кресла, скрестил свои длинные ноги и окинул собеседников взглядом.
– Ну, что скажете?
Александр тяжело опустился в соседнее кресло и медленно кивнул.
– Должен признать, ты предлагаешь толковый план, и я готов на него согласиться, если ты сможешь ответить на пару вопросов.
– Валяй.
– Давай твердо стоять на земле. Откуда, черт побери, мы возьмем такую соблазнительную сделку, чтобы подвесить ее, как морковку, перед носом Джонатана? Это – во-первых. А во-вторых, – кто ее ему предложит? – Александр растянул губы в тонкой улыбке. – Не стоит недооценивать нашего хитроумного кузена… он сразу же почувствует неладное.
– Неладного не будет, – спокойно отозвался Филип. – У меня есть кандидат на роль клиента – мой близкий приятель, владеющий конторой по продаже недвижимости здесь, в Лондоне. Вот ответ на твой первый вопрос. Что же касается самой сделки, то я думаю, что мой друг сможет подобрать что-нибудь подходящее по привлекательности. Мне нужно только ваше согласие, и тогда я переговорю с ним.
– Полагаю, стоит попробовать, – заявил Александр. Он ни на миг ни сомневался в природном уме и осторожности Филипа. – А ты что думаешь? – повернулся он к Поле.
– Как и ты, Сэнди, я целиком за, – ответила она и обратилась к брату. – Как зовут твоего друга?
– Малкольм Перринг. Да ты, конечно, помнишь старину Малкольма – мы вместе учились в школе.
– Ну, смутно. Кажется, как-то ты нас знакомил, когда я навещала тебя на каникулах.
– Точно. В общем, мы с ним поддерживаем достаточно хорошие отношения и после школы, а как-то он на целый год приезжал в Австралию, и…
– Джонатан обязательно почувствует подвох, – резко бросила Пола. – Вы с Малкольмом учились вместе, да еще он ездил в Австралию. Джонатан легко сопоставит факты.
– Сомневаюсь, – ответил Филип уверенным тоном. – Малкольм уже пару лет как вернулся в Англию. Он унаследовал компанию по торговле недвижимостью после того, как его несчастный брат умер от сердечного приступа в возрасте тридцати девяти лет. Кроме того, Джонатан не станет ведь задавать слишком много вопросов личного порядка, а Малкольм – уж поверьте – сумеет вести себя уклончиво и осторожно.
– Я тебе верю. Ты ведь не доверишь свои частные секреты кому-то, в чьей порядочности не до конца уверен. А тебе придется ему открыть правду, – заметила Пола.
– Естественно. Но Малкольм – человек надежный, честное слово. – Филип усмехнулся. – Уверен, что у него наготове найдется подходящая сделка – ведь «Перринг и Перринг» огромная компания – и может получиться весьма забавно, если мы убьем двух зайцев сразу – поймаем Джонатана с поличным, да еще и провернем выгодное дельце для «Харт Энтерпрайзиз».
Александр тоже издал сухой смешок:
– Бабушке такой вариант понравился бы!
Пола криво улыбнулась:
– Тогда, пожалуй, нам следует начинать действовать, раз уж Александр согласен. В конце концов, за ним главное слово. Ведь он – управляющий директор «Харт Энтерпрайзиз».
– Нам нечего терять, – воскликнул Александр. – И, честно говоря, я испытываю облегчение, что мы наконец-то что-то предпринимаем. На меня очень угнетающе действовало сидеть и ждать, пока Джонатан Эйнсли не проворуется. Мы должны попробовать выманить его из укрытия.
– Завтра утром я первым делом поговорю с Малкольмом. – Филип бросил взгляд на часы. – Если мы хотим хоть чуть-чуть перекусить, прежде чем отправиться в контору Джона Кроуфорда, то нам надо поторапливаться. Уже полдвенадцатого. А ведь нам следует быть у Джона в полтретьего, верно, Пола?
– Да – Она встала, сняла пушинку с платья. – Я не жду ничего хорошего от сегодняшнего мероприятия, – начала она и запнулась. Губы ее задрожали, в глазах заблестели слезы. Пола быстро отвернулась. Через минуту, справившись с чувствами, она слабо улыбнулась.
– Простите. Такое всегда случается со мной совершенно неожиданно. Я вспоминаю о бабушке и тут же давлюсь слезами. Никак не привыкну, что ее нет. Ужасно. Такая пустота образовалась в моей жизни… И думаю, не только в моей.
– Конечно, – согласился Филип. – Мы с Александром испытывали то же самое. Всего лишь вчера вечером за обедом мы говорили об этом. Трудно смириться с мыслью, что никогда больше она не ошарашит нас своими неожиданными, но удивительно умными советами, не выскажет столь характерных для нее откровенных и мудрых замечаний. – Филип обошел вокруг стола и ласково обнял сестру за плечи, заглянул в ее бледное лицо. – Чтение завещания – очень мучительный процесс, ибо он подчеркивает реальность ее смерти. Но ты обязана присутствовать… как и все мы. Иначе бабушка на нас очень рассердится, – попробовал пошутить он в заключение.
Пола кивнула и слабо улыбнулась, оценив его попытку развеселить ее. И действительно, грусть немножко отступила.
– Одно скажу – мне думать противно о тех пиявках, которые туда приползут сегодня. – Она вздохнула. – Ну что ж, ничего не поделаешь. Еще раз приношу вам свои извинения. Чем меньше мы будем говорить о предстоящем событии, тем лучше. А теперь пошли поедим. Эмили присоединится к нам – я заказала столик в «Ритце».
– «Ритц»! – в удивлении воскликнул Филип. – Что-то уж больно шикарно для того, чтобы перекусить на скорую руку.
Она взяла брата под руку и весело поглядела на него и на Александра.
– Ничего. Бабушка очень любила там есть. И я выбрала его из-за тех приятных воспоминаний, которые связаны с этим местом для всей нашей четверки… Помните, как она водила нас туда в детстве? – Пола рассмеялась и повернулась к брату. – К тому же, мы с тобой и вовсе не родились бы на свет, не затей Эмма и Пол флирт в «Ритце» шестьдесят с лишним лет назад!
– Да, это так, – со смехом подтвердил Филип. – А в таком случае и платить за ленч должен Пол Макгилл! Считайте себя моими гостями.
– Очень мило с твоей стороны, – заметил Александр, когда все трое вышли из кабинета и направились к служебному лифту. Пока они спускались на первый этаж, Александр расспросил Филипа о его друге Малкольме Перринге. В заключение, удовлетворенный полученными ответами и чувствуя уверенность, что кузен выбрал подходящего человека, он спросил:
– Кстати, как долго нам предстоит наслаждаться твоим обществом?
– До конца октября, а затем я, очевидно, отправлюсь вместе с Полой в Техас. По крайней мере, так она мне сказала перед твоим приходом. «Сайтекс», сам понимаешь. А потом на несколько недель снова в Сидней, и наконец опять вернусь домой на Рождество.
– Вот как! – воскликнула Пола – А мне ты ничего не говорил.
– Я это решил только сегодня утром, за завтраком. Мне еще не предоставилось возможности рассказать о своем решении. Мама сейчас находится в таком подавленном состоянии, что, пожалуй, мне лучше находиться здесь. Я хоть немного развлеку ее. Я также согласился в январе поехать с ними в Шамони, и, конечно, они оба очень рады.
– И я тоже – отличная новость, – расцвел в улыбке Александр. – Мы с Мэгги получили приглашение присоединиться к тете Дэзи и дяде Дэвиду. – Он бросил быстрый взгляд на Полу. – А теперь, когда выясняется, что Филип тоже едет, может, и ты передумаешь?
– Нет. Когда я соберусь отдыхать, я хочу лежать под лучами горячего солнышка и покрываться темно-коричневым загаром. Катание с гор на лыжах никогда меня особенно не привлекало, как вам обоим хорошо известно. К тому же в январе мне надо быть в Нью-Йорке. Мы устраиваем в универмаге показ французской и итальянской моды, а потом мне предстоит открыть магазин «Деловая женщина» в нашем отделении на Пятой авеню. – Выходя из лифта, она язвительно им улыбнулась. – Должен же кто-нибудь в этой семье работать.
Со смехом мужчины подхватили ее, вынесли на улицу, усадили в такси и мигом домчали до отеля «Ритц».
Эмили уже ждала их за столиком в ресторане. Черный элегантный костюм очень шел к ее светлым волосам, но тем не менее во всем ее облике ощущалось что-то трагическое. Она посмотрела на брата, кузину и кузена грустными глазами.
– Скорей бы кончился сегодняшний день, – шепнула она Александру. – Мысль о необходимости заслушать завещание повергает меня в тоску.
– Ну ладно, Эмили, приободрись, – сказал Александр. – Филип и я только что обсуждали ту же тему с Полой. – Он пожал ей руку. – Бабушка не одобрила бы такого поведения. Наоборот, она разозлилась бы, как черт, если бы увидела, как мы сидим здесь с постными лицами. Помнишь, что она часто повторяла, когда у нас что-нибудь не получалось или складывалось не так? Тогда она говорила: «Забудьте о дне вчерашнем. Думайте о дне завтрашнем и идите вперед, не оглядываясь». Не кажется ли тебе, что нам надо последовать ее совету, особенно сегодня?
– Да, – призналась Эмили и улыбнулась брату уже более веселой улыбкой.
– Вот и умница, – заметил он.
– Я хочу заказать бутылку шампанского, – объявил Филип. – Мы выпьем в память замечательной женщины, которой мы обязаны жизнью, которая обучила нас всему, что мы знаем, и сделала нас теми, кто мы есть.
Он сделал знак официанту.
Пока заказ еще не принесли, Пола склонилась к Эмили.
– У Филипа появилась замечательная идея, как заставить Джонатана снять маску, – прошептала она – Когда мы выпьем за бабушку, он все тебе расскажет.
– Очень интересно, – воскликнула Эмили. Ее блестящие зеленые глаза сузились при мысли о грядущем падении Джонатана – Прекрасная дань памяти бабушки – раскрыть предательство по отношению к ней и расправиться с ним так, как это сделала бы она сама.
Глава 45
Джон Кроуфорд, адвокат Эммы и старший партнер в фирме «Кроуфорд, Крейтон, Фиппс и Кроуфорд», быстрым шагом вошел в просторный конференц-зал.
Он оглянулся и удовлетворенно кивнул. К двадцати четырем стульям, всегда стоявшим вокруг длинного стола красного дерева, пришлось добавить еще пять, которые его секретарша в спешке принесла из других кабинетов адвокатской конторы, так что теперь места должно хватить и ему самому, и тем двадцати восьми посетителям, которых он ждал с минуты на минуту.
Джон положил завещание Эммы Харт перед своим местом во главе стола. Несколько мгновений он задумчиво смотрел на внушительных размеров документ. Ему предстояло долгое собрание. «Ничего страшного», – подумал он и, слегка пожав плечами, подошел к окну, раздвинул занавеси и выглянул вниз на улицу.
Через несколько секунд он увидел, как к двери подъехало такси. Из него вышел Дэвид Эйнсли, а за ним Дэзи и Эдвина. Даже отсюда Дэзи казалась печальной, опустошенной, но все равно безумно красивой. Он тихонько вздохнул. Неудивительно, что его семья развалилась. Невозможно оставаться женатым на одной женщине и одновременно преклоняться перед другой. Казалось, он всегда любил Дэзи. Практически всю свою сознательную жизнь. Но надеяться ему было не на что. Она вышла замуж рано и никогда не замечала никого, кроме Дэвида. Какая она чудесная, милая, добрая и совершенно не испорченная своим невообразимым богатством. Они хорошие друзья, и каждый месяц по два дня проводят вместе, поскольку именно Дэзи руководит Фондом Эммы Харт, богатой благотворительной организацией. Дэзи часто требовалась юридическая консультация и по другим вопросам, и порой ему улыбалась удача, и он общался с ней еще по несколько лишних часов. Он ценил то время, что проводил с ней, и с нетерпением ожидал, когда ему вновь предоставится возможность встретиться с ней за деловым ленчем.
Джон отпрянул от окна при звуке голоса своей секретарши, которая сопровождала чету Эмори и Эдвину в конференц-зал. Улыбаясь, он вышел им навстречу, и его сразу же поразил ужасный вид Эдвины. Как и Дэзи, она была одета во все черное, и поэтому ее лицо казалось лишенным всех красок и безжизненным. Но и помимо этого, за последние несколько недель она буквально превратилась в старуху. Смерть Эммы явно глубоко потрясла ее.
Несколько минут он болтал с ними, а потом они уселись, и вскоре один за другим начали прибывать остальные. К двадцати минутам третьего собрались все, кроме Джима и Уинстона. Пять минут спустя вбежали и они, извинились и пояснили, что попали в пробку на Флит стрит.
Ровно в два тридцать Джон призвал всех к тишине.
– Сегодня нас собрало вместе печальное событие, но как сказала мне Эмма во время нашей последней встречи в начале августа: «Не стройте печальных мин, когда я умру. Я прожила замечательную жизнь, знала и радость, и горе, мне никогда не приходилось скучать. Так что не тоскуйте обо мне». Однако, прежде чем я перейду к делу, мне хочется сказать, что лично я искренне оплакиваю очень верного и дорогого друга, самую замечательную женщину – хочу поправиться – самого замечательного человека, которого я когда-либо знал. Мне ее очень не хватает.
Вослед его словам по комнате прошелестел шепоток одобрения. Затем Джон продолжил уже более деловым тоном:
– Завещание Эммы Харт Лаудер Эйнсли, которую в дальнейшем мы станем называть просто Эмма Харт. – Джон откашлялся и будничным голосом сказал: – Перед своей смертью миссис Харт сообщила мне, что ее близким родственникам известны основные положения настоящего завещания, которые она открыла им в апреле 1968 года. Однако поскольку распоряжение касается судьбы всего ее состояния, а также поскольку есть и другие наследники, я должен огласить завещание полностью. К тому же, таковы требования закона. Боюсь, нам предстоит ознакомиться с длинным и сложным документом.
Пола, сидевшая между Джимом и Филипом, откинулась на спинку стула, сложила руки на коленях и сосредоточила все внимание на семейном адвокате. Ее лицо ничего не выражало.
Он оглянулся и удовлетворенно кивнул. К двадцати четырем стульям, всегда стоявшим вокруг длинного стола красного дерева, пришлось добавить еще пять, которые его секретарша в спешке принесла из других кабинетов адвокатской конторы, так что теперь места должно хватить и ему самому, и тем двадцати восьми посетителям, которых он ждал с минуты на минуту.
Джон положил завещание Эммы Харт перед своим местом во главе стола. Несколько мгновений он задумчиво смотрел на внушительных размеров документ. Ему предстояло долгое собрание. «Ничего страшного», – подумал он и, слегка пожав плечами, подошел к окну, раздвинул занавеси и выглянул вниз на улицу.
Через несколько секунд он увидел, как к двери подъехало такси. Из него вышел Дэвид Эйнсли, а за ним Дэзи и Эдвина. Даже отсюда Дэзи казалась печальной, опустошенной, но все равно безумно красивой. Он тихонько вздохнул. Неудивительно, что его семья развалилась. Невозможно оставаться женатым на одной женщине и одновременно преклоняться перед другой. Казалось, он всегда любил Дэзи. Практически всю свою сознательную жизнь. Но надеяться ему было не на что. Она вышла замуж рано и никогда не замечала никого, кроме Дэвида. Какая она чудесная, милая, добрая и совершенно не испорченная своим невообразимым богатством. Они хорошие друзья, и каждый месяц по два дня проводят вместе, поскольку именно Дэзи руководит Фондом Эммы Харт, богатой благотворительной организацией. Дэзи часто требовалась юридическая консультация и по другим вопросам, и порой ему улыбалась удача, и он общался с ней еще по несколько лишних часов. Он ценил то время, что проводил с ней, и с нетерпением ожидал, когда ему вновь предоставится возможность встретиться с ней за деловым ленчем.
Джон отпрянул от окна при звуке голоса своей секретарши, которая сопровождала чету Эмори и Эдвину в конференц-зал. Улыбаясь, он вышел им навстречу, и его сразу же поразил ужасный вид Эдвины. Как и Дэзи, она была одета во все черное, и поэтому ее лицо казалось лишенным всех красок и безжизненным. Но и помимо этого, за последние несколько недель она буквально превратилась в старуху. Смерть Эммы явно глубоко потрясла ее.
Несколько минут он болтал с ними, а потом они уселись, и вскоре один за другим начали прибывать остальные. К двадцати минутам третьего собрались все, кроме Джима и Уинстона. Пять минут спустя вбежали и они, извинились и пояснили, что попали в пробку на Флит стрит.
Ровно в два тридцать Джон призвал всех к тишине.
– Сегодня нас собрало вместе печальное событие, но как сказала мне Эмма во время нашей последней встречи в начале августа: «Не стройте печальных мин, когда я умру. Я прожила замечательную жизнь, знала и радость, и горе, мне никогда не приходилось скучать. Так что не тоскуйте обо мне». Однако, прежде чем я перейду к делу, мне хочется сказать, что лично я искренне оплакиваю очень верного и дорогого друга, самую замечательную женщину – хочу поправиться – самого замечательного человека, которого я когда-либо знал. Мне ее очень не хватает.
Вослед его словам по комнате прошелестел шепоток одобрения. Затем Джон продолжил уже более деловым тоном:
– Завещание Эммы Харт Лаудер Эйнсли, которую в дальнейшем мы станем называть просто Эмма Харт. – Джон откашлялся и будничным голосом сказал: – Перед своей смертью миссис Харт сообщила мне, что ее близким родственникам известны основные положения настоящего завещания, которые она открыла им в апреле 1968 года. Однако поскольку распоряжение касается судьбы всего ее состояния, а также поскольку есть и другие наследники, я должен огласить завещание полностью. К тому же, таковы требования закона. Боюсь, нам предстоит ознакомиться с длинным и сложным документом.
Пола, сидевшая между Джимом и Филипом, откинулась на спинку стула, сложила руки на коленях и сосредоточила все внимание на семейном адвокате. Ее лицо ничего не выражало.