Страница:
Однако великолепие Хоэла не произвело особого впечатления на королевский двор. Пусть Филипп и был толстым стариком и считался слабым правителем, тем не менее все самые знатные люди Франции время от времени находили нужным его навестить. Что такое был Хоэл по сравнению со сказочно богатым графом Фландрии, или могущественными герцогами Анжу и Нормандии, или высокообразованным герцогом Вильгельмом Аквитанским? Бретань была одной из самых бедных окраинных частей королевства и не представляла большого интереса для парижан. Сенешаль короля, лорд Ги де Рошфор, который вышел во двор, чтобы приветствовать гостей, только вежливо улыбнулся этой демонстрации и дал знак слугам вести коней бретонцев в конюшни.
А вот Изенгрим впечатление произвел: волк был гораздо более редким гостем, чем герцог. Когда Хоэл явился в большой зал короля с волком на малиновом шелковом поводке, придворные, сидевшие на скамьях, начали толкать друг друга локтями и перешептываться. Даже король Филипп, человек хитрый и ленивый, редко хоть чем-то интересовавшийся, выпрямился на своем месте за главным столом, поправил горностаевую мантию и рыгнул.
Хоэл преклонил колено, приветствуя сюзерена. Король поднял его на ноги, довольно небрежно поцеловал в обе щеки и спросил:
– Это действительно волк?
– Да, милорд, – подтвердил Хоэл с глубоким удовлетворением и похлопал Изенгрима по загривку.
Изенгрим лизнул ему руку.
– Э! – сказал Филипп с сомнением. – Он выглядит совсем ручным.
– Он очень хорошо воспитанный зверь, милорд, и гораздо умнее собак. Изенгрим! Поклонись своему королю.
Изенгрима научили этому трюку в пути. Он сделал шаг вперед, опустил голову и передние лапы на землю, вытянув хвост в струнку, и прикоснулся носом к королевской туфле. Филипп поспешно отодвинул ногу, а потом улыбнулся. Придворные захлопали в ладоши. Изенгрим снова выпрямился и вернулся на свое место рядом с герцогом.
– Очень почтительный зверь, – признал король. – Я всегда считал, что волки не в состоянии никого почитать. Ну-ну. Добро пожаловать в Париж, владетель Бретани.
Женщинам и знатным мужчинам из бретонского отряда отвели комнаты в северном крыле дворца. Рыцарям пришлось делить зал с людьми короля Филиппа и со своими собратьями, приехавшими с нормандским отрядом. Зал был достаточно велик, чтобы вместить их всех. Он был сравнительно новым: его, как и весь дворец, перестроил дед короля Филиппа, Роберт Благочестивый. Вечером там устроили пир в честь прибытия ко двору нормандцев и бретонцев.
В тот вечер, еще не успев войти в огромное помещение, Мари была поражена сладким, кружащим голову ароматом цветущего боярышника, А когда она следом за герцогиней прошла в низкую дверь, то увидела ослепительной белизны зал. Охапки свежесрезанного боярышника лежали на полу поверх камыша, столы были застелены выбеленным льном и уставлены серебряными солонками и блюдами. Вдоль всех стен стояли канделябры со множеством свечей, заливавших зал чистым мягким сиянием. Великолепные наряды придворных и гостей сверкали на фоне этой белизны роскошной радугой, словно они сошли со сказочных гобеленов, украшавших стены дворца. Мари снова показалось, будто она перенеслась в сказку или что она видит сон и скоро очнется от него в убогом монастыре Святого Михаила.
Выбирая места для высокопоставленных особ, королевскому сенешалю пришлось немало побеспокоиться. Сын короля, принц Людовик, отсутствовал, преследуя какого-то мятежного барона, что было удачей, за которую лорд де Рошфор благодарил Бога, поскольку жена короля, увы, присутствовала, а они с принцем друг друга терпеть не могли. (Королева Бертрада была второй женой короля. Первая жена короля, Берта Фризская, мать принца Людовика, была еще жива. Как, впрочем, и первый муж Бертрады.) Еще одной удачей, с точки зрения сенешаля, было то, что герцог Роберт Нормандский тоже отсутствовал, а это означало, что никто не претендует на место, отведенное Хоэлу по правую руку короля. Управляющий Роберта, граф Ранульф де Байо, возглавлявший делегацию Нормандии, мог занять место по левую руку королевы.
Мари провели к главному столу. Она оказалась зажата между королевским коннетаблем и старым противником Хоэла Робертом Беллемским, который когда-то навещал ее отца в Шаландри. Роберт был высокий мужчина мощного сложения с жестким выражением лица, гладкими седыми волосами; одеяние его поражало великолепием. Пока собравшиеся стояли в ожидании короля, он нетерпеливо постукивал пальцами по столу. Громко протрубили трубы, и Филипп с королевой вошли в зал, ослепляя всех золотой парчой и драгоценностями. Они заняли свои места в центре стола, и остальные наконец смогли сесть. Потом снова прозвучали трубы, и первую перемену блюд – жареного барашка и пироги – внесли в зал на серебряном подносе, таком тяжелом, что его пришлось держать сразу двум слугам.
Роберт фыркнул и снова начал барабанить пальцами по столу. Прежде чем еду подадут всем присутствующим, сенешаль должен будет торжественно отрезать кусок королю, попробовать мясо сам и, наконец, вручить его с новыми поклонами и руладами труб. Потом ту же церемонию повторят с вином.
Но наконец весь ритуал был завершен и слуги начали раз-носить кушанья гостям. Еда была превосходной: Филипп был знатоком застольных удовольствий и набрал свою толщину частными трудами.
Роберт Беллемский повернулся к Мари с ухмылкой.
– Господь да улыбнется вам, леди, – сказал он. – Похоже я чем-то ему угодил, раз меня посадили рядом со столь прекрасной дамой. Вы приехали с бретонцами, кажется? Но Вы слишком хорошенькая, чтобы быть дочерью Хоэла. Как ваше имя?
– Вы меня знаете, лорд Роберт, – ответила она. – Я – Мари, дочь Гийома Пантьевра.
Он моргнул.
– Клянусь Богом и святым Иоанном! – воскликнул он. – И правда. Никогда бы не поверил. Толстая маленькая Мари-книгочейка превратилась в такую картинку! Похоже, плен идет тебе на пользу.
Мари была глубоко благодарна швее герцогини и рада тому, что сама герцогиня одолжила ей кое-какие свои драгоценности.
– Не совсем плен, – отозвалась она не задумываясь.
– Но я слышал, что Хоэл выкрал тебя из монастыря и держал при дворе насильно, пока ты не согласилась выйти замуж за одного из его людей.
– Меня не держат в плену, – возразила она, улыбаясь, – как вы можете видеть. Я поклялась герцогине Авуаз, что не стану пытаться убежать, если меня не будут принуждать к замужеству, и она сделала меня своей фрейлиной. Она и герцог Хоэл исключительно добры ко мне.
Роберт нахмурился:
– Добры? Тем, что похитили тебя и держат у себя насильно?
– Я отказалась сделать то, что они хотели, но они все равно относятся ко мне по-дружески и по-родственному. Да, добры.
Роберт продолжал хмуриться, и она внезапно вспомнила слова, услышанные ею в первые дни пребывания при дворе у герцога: «То, чего ты от нас ожидаешь, показывает, каковы нормандцы». Теперь она увидела, что это было правдой. Роберт не дал бы ей свободы и воли, если бы она противилась его планам. И он не мог понять, почему Хоэл так поступил.
– Но ты отказалась от тех, кого они выбирали тебе в мужья? – спросил он.
Она кивнула, не находя в себе силы продолжать разговор, и Роберт удовлетворенно хмыкнул.
– Я слышал о твоей верности, – сказал он. – Надеюсь, король примет ее во внимание, когда будет решаться судьба владения.
Мари закусила губу, не зная, как признаться в том, что она надеется на обратное.
От необходимости ответить ее избавил странный шум, донесшийся от центра стола, где Хоэл сидел рядом с королем. Подняв голову, она увидела, как герцог наклонился над своим волком, изображая вой. Изенгрим выглядел смущенным.
– Что это он делает? – спросил Роберт у королевского коннетабля.
– Кажется, король пожелал услышать, как волк воет. Королевский канцлер и еще несколько придворных тоже начали выть, делая, как и герцог, паузы, чтобы Изенгрим к ним присоединился. Изенгрим шевелил ушами и делал вид, будто не понимает. Мари встретилась взглядом с герцогиней Авуаз – и вынуждена была прикрыть рот ладошкой, чтобы не захихикать. Король нетерпеливо затопал ногой, и его придворные завыли еще громче. Наконец Изенгрим с крайне недовольным видом поднял голову и завыл.
Звук начался с полурыдающего вздоха и дошел до пронзительного финала: одинокий, леденящий, мучительно-печальный и совершенно не похожий на то, что пытались издать его подражатели. Остальные пирующие оторвались от еды и уставились на волка. На мгновение стало тихо. А потом собаки – а здесь их было немало, начиная с белых борзых короля и кончая комнатными собачками дам, – начали лаять. Изенгрим опустил голову и плюхнулся на ворох боярышника позади кресла герцога.
– Откуда у герцога Хоэла этот волк? – восхищенно спросил у Мари Роберт. – Я бы заплатил за такого зверя фунт золота!
После банкета выяснилось, что король предложил за Изен-грима три фунта золота, а когда Хоэл отказался, повысил сумму до пяти фунтов.
– Я сказал, что не продам его и за сто фунтов золота! – заявил он, обеими руками потрепав волка за холку. – И действительно не продам. Никого здесь никогда не интересовало никакое мое владение. Ты принес своему хозяину почет, да, Изенгрим? Мне весь двор завидует. Хороший волк!
Волк ухмыльнулся и лизнул его в щеку.
– Ты ведь понимаешь, что он завыл только для того, чтобы ты прекратил это делать, – сказала Авуаз. – Право, Хоэл, я чуть не лопнула, стараясь не расхохотаться.
– Люди короля тоже выли, – отозвался Хоэл и передразнил их с парижским акцентом.
Авуаз согнулась от смеха.
– А что ты думаешь по поводу другого пожелания короля? – спросила она мужа, отсмеявшись и вытирая глаза.
Оказалось, что речь идет о бое волка с собаками. Глава нормандцев Ранульф де Байо предложил выставить двух своих лучших собак против волка, и короля такая затея очень заинтересовала.
Хоэл пожал плечами:
– Если у нас будет хоть какая-то возможность уклониться, мы это сделаем. Как я сказал королю, Ранульфу нетрудно будет найти других собак, а вот где я возьму другого волка? Хотя я готов что угодно поставить на то, что ты одолеешь этих нормандских псов, правда ведь, Изенгрим?
Мари эти слова не понравились. Герцог говорил так, словно бой волка – дело решенное, а она успела привязаться к Изенгриму. Авуаз разделяла ее тревогу.
– Хоэл, – сказала герцогиня, – ты ведь даже не знаешь, может ли он биться. Он такое доброе существо. Он даже не огрызается на собак!
– Я уверен, что он может биться, если пожелает, – ответил герцог. – Единственный раз, когда волк при мне пытался на кого-то напасть, он был по-настоящему страшен. Это было на следующий день после того, как я его поймал. Я привел де Фужера посмотреть на него. И если бы он не сидел на цепи, то, по-моему, загрыз бы этого человека. Лорд Ален побледнел и сказал, что волка надо убить.
– Правда? – удивилась Авуаз. – Я никогда не видела, чтобы он плохо себя вел.
– И я с тех пор тоже не видел. Но он – умный зверь. По-моему, он узнал в лорде Алене того, кто на него охотился. Я уверен, что он сражался бы как черт, если бы у него была причина.
И это тоже отнюдь не успокаивало.
Король не спешил решать спор о Шаландри. Королевское достоинство требовало, чтобы он развлекал посетивших его двор основных вассалов, так что в течение следующих нескольких дней оба отряда, бретонский и нормандский, порознь были приглашены на соколиную охоту, и также по отдельности наслаждались музыкой и танцами. К тому же герцогиня с удовольствием приобрела множество разнообразных товаров, начиная с ткани из Фландрии и кончая пряностями и красками для пополнения запасов замка. Мари почти все время была при ней, в нормандском отряде это сочли неприличным и пожаловались королю. Утром второго дня развлечений король Филипп приказал, чтобы ее привели к нему, и спросил, с кем она предпочла бы находиться: с нормандцами, бретонцами или его собственными слугами. Она пролепетала, что предпочла бы остаться со своей родственницей, герцогиней Бретонской. Король иронично поднял бровь и отправил ее обратно к Авуаз. Она была рада уйти, но ощущала спиной гневный взгляд Роберта Беллемского.
Этим вечером состоялся еще один официальный прием, и Мари снова посадили рядом с ним. Он моментально выразил недовольство.
– С чего это ты сказала, что предпочитаешь остаться с герцогиней? – спросил он. – В Нормандии мы все слышали о том, что ты отказалась подчиниться Хоэлу, и восхищались твоей верностью. Но с самого своего приезда в Париж ты ведешь себя так, словно ты – член бретонского отряда.
– Это так и есть, – тихо ответила она. – Я приехала сюда с ними как их гостья. Герцогиня Авуаз – моя родственница.
Не говоря уже о том, что ни вы, милорд, ни лорд Ранульф не привезли ваших жен. Мне, как незамужней женщине, не подобало бы находиться одной в вашем обществе.
Роберт нетерпеливо хмыкнул.
– Мы можем найти тебе сопровождающую. Мы надеялись увезти тебя, как только король рассмотрит дело, и подыскать тебе мужа. Ты слишком стара, чтобы оставаться незамужней.
Мари потупилась, а потом снова решительно подняла гомону. По крайней мере она первым разочарует не Хоэла.
– Милорд Роберт, – проговорила она спокойно и внятно, – я не намерена выходить замуж.
Черные брови над холодными глазами нахмурились.
– Что? – недоверчиво проблеял он.
– Я была верна моему отцу и его сюзерену и отказалась выходить замуж за кого-то из рыцарей Хоэла. Но я в долгу перед герцогом и герцогиней, которые были так добры ко мне. И я могу отплатить им хотя бы тем, что откажусь выходить замуж за кого-то из нормандцев. Я твердо намерена принять постриг и передать все земли моего отца монастырю Святого Михаила. Лучшим владельцем Шаландри станет Бог.
Роберт целую минуту взирал на нее, и на его лице изумление постепенно сменялось яростью. Будучи абсолютным господином на своей земле, он не привык сдерживаться, когда ему перечили, и вышел из себя.
– Ах ты, сучка! – воскликнул он. – Хоэл дал тебе слишком много свободы, и ты решила, будто можешь делать, что тебе вздумается! Ты выйдешь замуж, когда тебе скажут и за кого тебе укажут!
– Ваше мнение расходится с церковным правом, лорд Роберт, – холодно ответила Мари. – Мне позволено отказаться от брака.
– Тогда церковное право идет поперек законов природы! – Голос Роберта превратился в придушенный рык, и остальные пирующие начали на него оборачиваться. – Женщина делает то, что ей велит ее господин, а если она этого не делает, то ее следует бить, как упрямую ослицу. Ах ты, предательница!
Именно этого Мари больше всего старалась избежать. Она почувствовала, что щеки у нее краснеют. Она подняла голову и гордо посмотрела Роберту в глаза.
– Я никого не предавала! – воскликнула она чистым звучным голосом, который был слышен даже в дальнем конце стола. – Никогда в жизни! И не предам ни ради Нормандии, ни ради Бретани, ни ради всего мира! Я скорее умру, чем буду повинна в таком бесчестье!
Роберт резко ударил ее по лицу тыльной стороной ладони. Оплеуха сбила ее со скамьи, так чтоона упала боком на камыши и ударилась головой о пол. Кто-то во главе стола протестующе вскрикнул, а потом Мари услышала прямо над собой рык и, подняв затуманившийся взгляд, обнаружила, что Изенгрим встал над ней как защитник, оскалив зубы на Роберта Беллемского. Роберт стоял во весь рост, яростно глядя вниз. Когда волк зарычал, он с шипением выдернул меч из ножен. Мари почувствовала, как волк подобрался, и увидела, как его взгляд скользнул к левому боку противника со смертоносной решимостью, которая показалась ей совсем не звериной – и почему-то знакомой.
– Милорд Роберт! – воскликнул король Филипп, грузно поднимаясь со своего места и поспешно направляясь к ним. – Остановитесь!
Позади него шагали красный от гнева Хоэл и управляющий Роберта Нормандского, который раздраженно хмурился. За ними торопились Авуаз и половина придворных короля. Задыхаясь, король встал перед Робертом позади волка – и занесенный Робертом меч опустился. Мари почувствовала, как волк тоже расслабился, хотя он и продолжал стоять у нее над головой.
Король Филипп мучительно рыгнул и потер живот.
– Что это значит, а? – вопросил он.
– Эта сучка сказала, что не станет выходить замуж за нормандца, какое бы вы решение ни приняли по делу, мой господин! – возмущенно объявил Роберт.
– Ты не имел права ее бить, что бы она ни говорила! – крикнул Хоэл. – Мари, милая, ты цела?
Он протянул ей руку, и Мари за нее ухватилась. Изенгрим неохотно отошел в сторону, и Мари медленно поднялась на ноги.
– Ты не имел права ее бить, – согласился граф Ранульф, обжигая взглядом Роберта Беллемского. – Извинись. И убери свой чертов меч.
– Я обнажил меч на волка! – запротестовал Роберт, засовывая его обратно в ножны.
– Волк прибежал, чтобы защитить то, что принадлежит мне! – заорал Хоэл.
– Тебе! – крикнул Роберт в ответ. – Она не твоя! Она принадлежит герцогу Роберту!
– Она – двоюродная сестра моей жены и живет в моем доме! – яростно откликнулся Хоэл. – И если она сказала, что не выйдет замуж за нормандца, то потому что наконец поняла, что вы за люди!
– Я действительно сказала, что не выйду замуж за нормандца, – сказала Мари, вытирая окровавленный подбородок. Она отстранила поддерживавшую ее Авуаз и выпрямилась. – Но не потому.
В ней, словно бронзовая колонна, росла уверенность в том, что она не принадлежит никому, кроме себя и Бога, что все эти люди, собравшиеся вокруг нее – кто с угрозой, кто с защитой, – плетут сети, пытаясь поймать ветер. Она повернулась к королю Филиппу:
– Мой господин, вы сами знаете, что обе стороны имеют веские основания считать Шаландри своим. Если бы вопрос был бесспорным, зачем нам всем было бы находиться здесь, ожидая вашего решения? Герцог Хоэл говорит, что может доказать свои законные права. Герцог Роберт был признан сюзереном в течение сорока лет. Я обязана уважать верность моего отца – и я это делала. Но я также обязана уважать права герцога Хоэла, и, кроме того, я обязана ему и герцогине Авуаз за ту доброту, которую они ко мне проявили. Я сказала лорду Роберту и повторяю это сейчас вам: какое бы решение вы ни приняли относительно поместья, я сама не желаю нарушать ни одно из связывающих меня обязательств. Если мне не позволено выбирать мужа, церковное право и обычаи все же признают, что я могу отказаться от него. И я заявляю, что отказываюсь передать Шаландри кому бы то ни было, кроме Бога и монастыря Святого Михаила. И тот, кто его заберет, должен будет сначала лишить меня наследства.
Все молчали потрясенные. А потом король Филипп улыбнулся.
– Так, значит, теперь два моих вассала оспаривают права на это поместье у архангела? – спросил он. – Пугающий противник! Но, миледи Мари, дело пока не разбиралось, так что было бы лучше оставить такие заявления до той поры, когда это будет делаться.
Она низко присела:
– Простите меня, мой господин.
Короля всегда восхищали привлекательные и отважные женщины: именно поэтому он женился на Бертраде. Он одарил Мари теплой улыбкой.
– Миледи, – заявил он, – такой женщине, как вы, я готов простить почти все, что угодно. Что до лорда Беллемско-го, – тут он повернулся к Роберту, – сударь, ты ударил мою гостью за моим собственным столом и обнажил меч в моем зале. Ты отдашь мне твой меч, встанешь на колени и попросишь прощения – у меня и у этой дамы – либо сегодня же покинешь этот двор, чтобы больше никогда не возвращаться сюда.
Роберт сверкнул глазами. Ранульф де Байо ответил ему яростным взглядом.
– Проси прощения! – приказал он. – Иначе я отдам такой же приказ от имени герцога Роберта!
Даже такой непокорный вассал, как Роберт Беллемский, не мог позволить себе прогневить двух из трех сеньоров одновременно. Он медленно и неохотно встал на колени и процедил слова извинения, сначала обращаясь к королю, а потом, еще более недовольно, к Мари. Он расстегнул пряжку ножен и вручил свой меч Филиппу. Хоэл захохотал.
– Я уже во второй раз вижу, как ты отдаешь свой меч, лорд Беллемский! – объявил он. – Один раз – мне, второй раз – королю. Насколько я помню, я заставил тебя заплатить в качестве выкупа десять марок. Надеюсь, он возьмет с тебя больше.
Роберт бросил на него налитый кровью взгляд.
– Когда мы встретимся в следующий раз, я буду молить Бога, чтобы мой меч попал тебе не в руки, а в какое-нибудь место получше.
– Думаешь, что сможешь противостоять мне лучше, чем это получилось у твоего брата Жоффрея?
– Твоего рыцаря, убившего моего брата, здесь нет, – ответил Роберт. – Я слышал, с ним в лесу случилось несчастье. Надеюсь, он умирал медленно, – и молю Бога, чтобы он послал остальным твоим рыцарям такой же конец!
– Я действительно лишился услуг Тиарнана Таленсак-ского, – гордо отозвался Хоэл, – но Бог дал мне немало других храбрых рыцарей, которые за меня сражаются. И даже если он взял одного из лучших, он подарил мне другого вассала из того же леса, где пропал человек. – Он положил ладонь на голову Изенгрима. – Даже этот зверь бросился защищать то, что мне принадлежит.
– Хотя ты и боишься попробовать его в бою, – быстро вставил Ранульф.
– Клянусь Богом, не боюсь! – воскликнул Хоэл. – Я не испугался, когда вот этот лорд Роберт вторгся в мои земли, и я не боюсь выставить доброго бретонского волка против пары нормандских псов. Веди их, милорд Ранульф, веди. Изенгрим с ними разберется, правда, парень? Как я сам разберусь с любыми нормандцами, если они обращаются с презрением с моими землями или людьми. Выставляй своих псов завтра утром, милорд, и Изенгрим убьет их обоих.
Глава 14
А вот Изенгрим впечатление произвел: волк был гораздо более редким гостем, чем герцог. Когда Хоэл явился в большой зал короля с волком на малиновом шелковом поводке, придворные, сидевшие на скамьях, начали толкать друг друга локтями и перешептываться. Даже король Филипп, человек хитрый и ленивый, редко хоть чем-то интересовавшийся, выпрямился на своем месте за главным столом, поправил горностаевую мантию и рыгнул.
Хоэл преклонил колено, приветствуя сюзерена. Король поднял его на ноги, довольно небрежно поцеловал в обе щеки и спросил:
– Это действительно волк?
– Да, милорд, – подтвердил Хоэл с глубоким удовлетворением и похлопал Изенгрима по загривку.
Изенгрим лизнул ему руку.
– Э! – сказал Филипп с сомнением. – Он выглядит совсем ручным.
– Он очень хорошо воспитанный зверь, милорд, и гораздо умнее собак. Изенгрим! Поклонись своему королю.
Изенгрима научили этому трюку в пути. Он сделал шаг вперед, опустил голову и передние лапы на землю, вытянув хвост в струнку, и прикоснулся носом к королевской туфле. Филипп поспешно отодвинул ногу, а потом улыбнулся. Придворные захлопали в ладоши. Изенгрим снова выпрямился и вернулся на свое место рядом с герцогом.
– Очень почтительный зверь, – признал король. – Я всегда считал, что волки не в состоянии никого почитать. Ну-ну. Добро пожаловать в Париж, владетель Бретани.
Женщинам и знатным мужчинам из бретонского отряда отвели комнаты в северном крыле дворца. Рыцарям пришлось делить зал с людьми короля Филиппа и со своими собратьями, приехавшими с нормандским отрядом. Зал был достаточно велик, чтобы вместить их всех. Он был сравнительно новым: его, как и весь дворец, перестроил дед короля Филиппа, Роберт Благочестивый. Вечером там устроили пир в честь прибытия ко двору нормандцев и бретонцев.
В тот вечер, еще не успев войти в огромное помещение, Мари была поражена сладким, кружащим голову ароматом цветущего боярышника, А когда она следом за герцогиней прошла в низкую дверь, то увидела ослепительной белизны зал. Охапки свежесрезанного боярышника лежали на полу поверх камыша, столы были застелены выбеленным льном и уставлены серебряными солонками и блюдами. Вдоль всех стен стояли канделябры со множеством свечей, заливавших зал чистым мягким сиянием. Великолепные наряды придворных и гостей сверкали на фоне этой белизны роскошной радугой, словно они сошли со сказочных гобеленов, украшавших стены дворца. Мари снова показалось, будто она перенеслась в сказку или что она видит сон и скоро очнется от него в убогом монастыре Святого Михаила.
Выбирая места для высокопоставленных особ, королевскому сенешалю пришлось немало побеспокоиться. Сын короля, принц Людовик, отсутствовал, преследуя какого-то мятежного барона, что было удачей, за которую лорд де Рошфор благодарил Бога, поскольку жена короля, увы, присутствовала, а они с принцем друг друга терпеть не могли. (Королева Бертрада была второй женой короля. Первая жена короля, Берта Фризская, мать принца Людовика, была еще жива. Как, впрочем, и первый муж Бертрады.) Еще одной удачей, с точки зрения сенешаля, было то, что герцог Роберт Нормандский тоже отсутствовал, а это означало, что никто не претендует на место, отведенное Хоэлу по правую руку короля. Управляющий Роберта, граф Ранульф де Байо, возглавлявший делегацию Нормандии, мог занять место по левую руку королевы.
Мари провели к главному столу. Она оказалась зажата между королевским коннетаблем и старым противником Хоэла Робертом Беллемским, который когда-то навещал ее отца в Шаландри. Роберт был высокий мужчина мощного сложения с жестким выражением лица, гладкими седыми волосами; одеяние его поражало великолепием. Пока собравшиеся стояли в ожидании короля, он нетерпеливо постукивал пальцами по столу. Громко протрубили трубы, и Филипп с королевой вошли в зал, ослепляя всех золотой парчой и драгоценностями. Они заняли свои места в центре стола, и остальные наконец смогли сесть. Потом снова прозвучали трубы, и первую перемену блюд – жареного барашка и пироги – внесли в зал на серебряном подносе, таком тяжелом, что его пришлось держать сразу двум слугам.
Роберт фыркнул и снова начал барабанить пальцами по столу. Прежде чем еду подадут всем присутствующим, сенешаль должен будет торжественно отрезать кусок королю, попробовать мясо сам и, наконец, вручить его с новыми поклонами и руладами труб. Потом ту же церемонию повторят с вином.
Но наконец весь ритуал был завершен и слуги начали раз-носить кушанья гостям. Еда была превосходной: Филипп был знатоком застольных удовольствий и набрал свою толщину частными трудами.
Роберт Беллемский повернулся к Мари с ухмылкой.
– Господь да улыбнется вам, леди, – сказал он. – Похоже я чем-то ему угодил, раз меня посадили рядом со столь прекрасной дамой. Вы приехали с бретонцами, кажется? Но Вы слишком хорошенькая, чтобы быть дочерью Хоэла. Как ваше имя?
– Вы меня знаете, лорд Роберт, – ответила она. – Я – Мари, дочь Гийома Пантьевра.
Он моргнул.
– Клянусь Богом и святым Иоанном! – воскликнул он. – И правда. Никогда бы не поверил. Толстая маленькая Мари-книгочейка превратилась в такую картинку! Похоже, плен идет тебе на пользу.
Мари была глубоко благодарна швее герцогини и рада тому, что сама герцогиня одолжила ей кое-какие свои драгоценности.
– Не совсем плен, – отозвалась она не задумываясь.
– Но я слышал, что Хоэл выкрал тебя из монастыря и держал при дворе насильно, пока ты не согласилась выйти замуж за одного из его людей.
– Меня не держат в плену, – возразила она, улыбаясь, – как вы можете видеть. Я поклялась герцогине Авуаз, что не стану пытаться убежать, если меня не будут принуждать к замужеству, и она сделала меня своей фрейлиной. Она и герцог Хоэл исключительно добры ко мне.
Роберт нахмурился:
– Добры? Тем, что похитили тебя и держат у себя насильно?
– Я отказалась сделать то, что они хотели, но они все равно относятся ко мне по-дружески и по-родственному. Да, добры.
Роберт продолжал хмуриться, и она внезапно вспомнила слова, услышанные ею в первые дни пребывания при дворе у герцога: «То, чего ты от нас ожидаешь, показывает, каковы нормандцы». Теперь она увидела, что это было правдой. Роберт не дал бы ей свободы и воли, если бы она противилась его планам. И он не мог понять, почему Хоэл так поступил.
– Но ты отказалась от тех, кого они выбирали тебе в мужья? – спросил он.
Она кивнула, не находя в себе силы продолжать разговор, и Роберт удовлетворенно хмыкнул.
– Я слышал о твоей верности, – сказал он. – Надеюсь, король примет ее во внимание, когда будет решаться судьба владения.
Мари закусила губу, не зная, как признаться в том, что она надеется на обратное.
От необходимости ответить ее избавил странный шум, донесшийся от центра стола, где Хоэл сидел рядом с королем. Подняв голову, она увидела, как герцог наклонился над своим волком, изображая вой. Изенгрим выглядел смущенным.
– Что это он делает? – спросил Роберт у королевского коннетабля.
– Кажется, король пожелал услышать, как волк воет. Королевский канцлер и еще несколько придворных тоже начали выть, делая, как и герцог, паузы, чтобы Изенгрим к ним присоединился. Изенгрим шевелил ушами и делал вид, будто не понимает. Мари встретилась взглядом с герцогиней Авуаз – и вынуждена была прикрыть рот ладошкой, чтобы не захихикать. Король нетерпеливо затопал ногой, и его придворные завыли еще громче. Наконец Изенгрим с крайне недовольным видом поднял голову и завыл.
Звук начался с полурыдающего вздоха и дошел до пронзительного финала: одинокий, леденящий, мучительно-печальный и совершенно не похожий на то, что пытались издать его подражатели. Остальные пирующие оторвались от еды и уставились на волка. На мгновение стало тихо. А потом собаки – а здесь их было немало, начиная с белых борзых короля и кончая комнатными собачками дам, – начали лаять. Изенгрим опустил голову и плюхнулся на ворох боярышника позади кресла герцога.
– Откуда у герцога Хоэла этот волк? – восхищенно спросил у Мари Роберт. – Я бы заплатил за такого зверя фунт золота!
После банкета выяснилось, что король предложил за Изен-грима три фунта золота, а когда Хоэл отказался, повысил сумму до пяти фунтов.
– Я сказал, что не продам его и за сто фунтов золота! – заявил он, обеими руками потрепав волка за холку. – И действительно не продам. Никого здесь никогда не интересовало никакое мое владение. Ты принес своему хозяину почет, да, Изенгрим? Мне весь двор завидует. Хороший волк!
Волк ухмыльнулся и лизнул его в щеку.
– Ты ведь понимаешь, что он завыл только для того, чтобы ты прекратил это делать, – сказала Авуаз. – Право, Хоэл, я чуть не лопнула, стараясь не расхохотаться.
– Люди короля тоже выли, – отозвался Хоэл и передразнил их с парижским акцентом.
Авуаз согнулась от смеха.
– А что ты думаешь по поводу другого пожелания короля? – спросила она мужа, отсмеявшись и вытирая глаза.
Оказалось, что речь идет о бое волка с собаками. Глава нормандцев Ранульф де Байо предложил выставить двух своих лучших собак против волка, и короля такая затея очень заинтересовала.
Хоэл пожал плечами:
– Если у нас будет хоть какая-то возможность уклониться, мы это сделаем. Как я сказал королю, Ранульфу нетрудно будет найти других собак, а вот где я возьму другого волка? Хотя я готов что угодно поставить на то, что ты одолеешь этих нормандских псов, правда ведь, Изенгрим?
Мари эти слова не понравились. Герцог говорил так, словно бой волка – дело решенное, а она успела привязаться к Изенгриму. Авуаз разделяла ее тревогу.
– Хоэл, – сказала герцогиня, – ты ведь даже не знаешь, может ли он биться. Он такое доброе существо. Он даже не огрызается на собак!
– Я уверен, что он может биться, если пожелает, – ответил герцог. – Единственный раз, когда волк при мне пытался на кого-то напасть, он был по-настоящему страшен. Это было на следующий день после того, как я его поймал. Я привел де Фужера посмотреть на него. И если бы он не сидел на цепи, то, по-моему, загрыз бы этого человека. Лорд Ален побледнел и сказал, что волка надо убить.
– Правда? – удивилась Авуаз. – Я никогда не видела, чтобы он плохо себя вел.
– И я с тех пор тоже не видел. Но он – умный зверь. По-моему, он узнал в лорде Алене того, кто на него охотился. Я уверен, что он сражался бы как черт, если бы у него была причина.
И это тоже отнюдь не успокаивало.
Король не спешил решать спор о Шаландри. Королевское достоинство требовало, чтобы он развлекал посетивших его двор основных вассалов, так что в течение следующих нескольких дней оба отряда, бретонский и нормандский, порознь были приглашены на соколиную охоту, и также по отдельности наслаждались музыкой и танцами. К тому же герцогиня с удовольствием приобрела множество разнообразных товаров, начиная с ткани из Фландрии и кончая пряностями и красками для пополнения запасов замка. Мари почти все время была при ней, в нормандском отряде это сочли неприличным и пожаловались королю. Утром второго дня развлечений король Филипп приказал, чтобы ее привели к нему, и спросил, с кем она предпочла бы находиться: с нормандцами, бретонцами или его собственными слугами. Она пролепетала, что предпочла бы остаться со своей родственницей, герцогиней Бретонской. Король иронично поднял бровь и отправил ее обратно к Авуаз. Она была рада уйти, но ощущала спиной гневный взгляд Роберта Беллемского.
Этим вечером состоялся еще один официальный прием, и Мари снова посадили рядом с ним. Он моментально выразил недовольство.
– С чего это ты сказала, что предпочитаешь остаться с герцогиней? – спросил он. – В Нормандии мы все слышали о том, что ты отказалась подчиниться Хоэлу, и восхищались твоей верностью. Но с самого своего приезда в Париж ты ведешь себя так, словно ты – член бретонского отряда.
– Это так и есть, – тихо ответила она. – Я приехала сюда с ними как их гостья. Герцогиня Авуаз – моя родственница.
Не говоря уже о том, что ни вы, милорд, ни лорд Ранульф не привезли ваших жен. Мне, как незамужней женщине, не подобало бы находиться одной в вашем обществе.
Роберт нетерпеливо хмыкнул.
– Мы можем найти тебе сопровождающую. Мы надеялись увезти тебя, как только король рассмотрит дело, и подыскать тебе мужа. Ты слишком стара, чтобы оставаться незамужней.
Мари потупилась, а потом снова решительно подняла гомону. По крайней мере она первым разочарует не Хоэла.
– Милорд Роберт, – проговорила она спокойно и внятно, – я не намерена выходить замуж.
Черные брови над холодными глазами нахмурились.
– Что? – недоверчиво проблеял он.
– Я была верна моему отцу и его сюзерену и отказалась выходить замуж за кого-то из рыцарей Хоэла. Но я в долгу перед герцогом и герцогиней, которые были так добры ко мне. И я могу отплатить им хотя бы тем, что откажусь выходить замуж за кого-то из нормандцев. Я твердо намерена принять постриг и передать все земли моего отца монастырю Святого Михаила. Лучшим владельцем Шаландри станет Бог.
Роберт целую минуту взирал на нее, и на его лице изумление постепенно сменялось яростью. Будучи абсолютным господином на своей земле, он не привык сдерживаться, когда ему перечили, и вышел из себя.
– Ах ты, сучка! – воскликнул он. – Хоэл дал тебе слишком много свободы, и ты решила, будто можешь делать, что тебе вздумается! Ты выйдешь замуж, когда тебе скажут и за кого тебе укажут!
– Ваше мнение расходится с церковным правом, лорд Роберт, – холодно ответила Мари. – Мне позволено отказаться от брака.
– Тогда церковное право идет поперек законов природы! – Голос Роберта превратился в придушенный рык, и остальные пирующие начали на него оборачиваться. – Женщина делает то, что ей велит ее господин, а если она этого не делает, то ее следует бить, как упрямую ослицу. Ах ты, предательница!
Именно этого Мари больше всего старалась избежать. Она почувствовала, что щеки у нее краснеют. Она подняла голову и гордо посмотрела Роберту в глаза.
– Я никого не предавала! – воскликнула она чистым звучным голосом, который был слышен даже в дальнем конце стола. – Никогда в жизни! И не предам ни ради Нормандии, ни ради Бретани, ни ради всего мира! Я скорее умру, чем буду повинна в таком бесчестье!
Роберт резко ударил ее по лицу тыльной стороной ладони. Оплеуха сбила ее со скамьи, так чтоона упала боком на камыши и ударилась головой о пол. Кто-то во главе стола протестующе вскрикнул, а потом Мари услышала прямо над собой рык и, подняв затуманившийся взгляд, обнаружила, что Изенгрим встал над ней как защитник, оскалив зубы на Роберта Беллемского. Роберт стоял во весь рост, яростно глядя вниз. Когда волк зарычал, он с шипением выдернул меч из ножен. Мари почувствовала, как волк подобрался, и увидела, как его взгляд скользнул к левому боку противника со смертоносной решимостью, которая показалась ей совсем не звериной – и почему-то знакомой.
– Милорд Роберт! – воскликнул король Филипп, грузно поднимаясь со своего места и поспешно направляясь к ним. – Остановитесь!
Позади него шагали красный от гнева Хоэл и управляющий Роберта Нормандского, который раздраженно хмурился. За ними торопились Авуаз и половина придворных короля. Задыхаясь, король встал перед Робертом позади волка – и занесенный Робертом меч опустился. Мари почувствовала, как волк тоже расслабился, хотя он и продолжал стоять у нее над головой.
Король Филипп мучительно рыгнул и потер живот.
– Что это значит, а? – вопросил он.
– Эта сучка сказала, что не станет выходить замуж за нормандца, какое бы вы решение ни приняли по делу, мой господин! – возмущенно объявил Роберт.
– Ты не имел права ее бить, что бы она ни говорила! – крикнул Хоэл. – Мари, милая, ты цела?
Он протянул ей руку, и Мари за нее ухватилась. Изенгрим неохотно отошел в сторону, и Мари медленно поднялась на ноги.
– Ты не имел права ее бить, – согласился граф Ранульф, обжигая взглядом Роберта Беллемского. – Извинись. И убери свой чертов меч.
– Я обнажил меч на волка! – запротестовал Роберт, засовывая его обратно в ножны.
– Волк прибежал, чтобы защитить то, что принадлежит мне! – заорал Хоэл.
– Тебе! – крикнул Роберт в ответ. – Она не твоя! Она принадлежит герцогу Роберту!
– Она – двоюродная сестра моей жены и живет в моем доме! – яростно откликнулся Хоэл. – И если она сказала, что не выйдет замуж за нормандца, то потому что наконец поняла, что вы за люди!
– Я действительно сказала, что не выйду замуж за нормандца, – сказала Мари, вытирая окровавленный подбородок. Она отстранила поддерживавшую ее Авуаз и выпрямилась. – Но не потому.
В ней, словно бронзовая колонна, росла уверенность в том, что она не принадлежит никому, кроме себя и Бога, что все эти люди, собравшиеся вокруг нее – кто с угрозой, кто с защитой, – плетут сети, пытаясь поймать ветер. Она повернулась к королю Филиппу:
– Мой господин, вы сами знаете, что обе стороны имеют веские основания считать Шаландри своим. Если бы вопрос был бесспорным, зачем нам всем было бы находиться здесь, ожидая вашего решения? Герцог Хоэл говорит, что может доказать свои законные права. Герцог Роберт был признан сюзереном в течение сорока лет. Я обязана уважать верность моего отца – и я это делала. Но я также обязана уважать права герцога Хоэла, и, кроме того, я обязана ему и герцогине Авуаз за ту доброту, которую они ко мне проявили. Я сказала лорду Роберту и повторяю это сейчас вам: какое бы решение вы ни приняли относительно поместья, я сама не желаю нарушать ни одно из связывающих меня обязательств. Если мне не позволено выбирать мужа, церковное право и обычаи все же признают, что я могу отказаться от него. И я заявляю, что отказываюсь передать Шаландри кому бы то ни было, кроме Бога и монастыря Святого Михаила. И тот, кто его заберет, должен будет сначала лишить меня наследства.
Все молчали потрясенные. А потом король Филипп улыбнулся.
– Так, значит, теперь два моих вассала оспаривают права на это поместье у архангела? – спросил он. – Пугающий противник! Но, миледи Мари, дело пока не разбиралось, так что было бы лучше оставить такие заявления до той поры, когда это будет делаться.
Она низко присела:
– Простите меня, мой господин.
Короля всегда восхищали привлекательные и отважные женщины: именно поэтому он женился на Бертраде. Он одарил Мари теплой улыбкой.
– Миледи, – заявил он, – такой женщине, как вы, я готов простить почти все, что угодно. Что до лорда Беллемско-го, – тут он повернулся к Роберту, – сударь, ты ударил мою гостью за моим собственным столом и обнажил меч в моем зале. Ты отдашь мне твой меч, встанешь на колени и попросишь прощения – у меня и у этой дамы – либо сегодня же покинешь этот двор, чтобы больше никогда не возвращаться сюда.
Роберт сверкнул глазами. Ранульф де Байо ответил ему яростным взглядом.
– Проси прощения! – приказал он. – Иначе я отдам такой же приказ от имени герцога Роберта!
Даже такой непокорный вассал, как Роберт Беллемский, не мог позволить себе прогневить двух из трех сеньоров одновременно. Он медленно и неохотно встал на колени и процедил слова извинения, сначала обращаясь к королю, а потом, еще более недовольно, к Мари. Он расстегнул пряжку ножен и вручил свой меч Филиппу. Хоэл захохотал.
– Я уже во второй раз вижу, как ты отдаешь свой меч, лорд Беллемский! – объявил он. – Один раз – мне, второй раз – королю. Насколько я помню, я заставил тебя заплатить в качестве выкупа десять марок. Надеюсь, он возьмет с тебя больше.
Роберт бросил на него налитый кровью взгляд.
– Когда мы встретимся в следующий раз, я буду молить Бога, чтобы мой меч попал тебе не в руки, а в какое-нибудь место получше.
– Думаешь, что сможешь противостоять мне лучше, чем это получилось у твоего брата Жоффрея?
– Твоего рыцаря, убившего моего брата, здесь нет, – ответил Роберт. – Я слышал, с ним в лесу случилось несчастье. Надеюсь, он умирал медленно, – и молю Бога, чтобы он послал остальным твоим рыцарям такой же конец!
– Я действительно лишился услуг Тиарнана Таленсак-ского, – гордо отозвался Хоэл, – но Бог дал мне немало других храбрых рыцарей, которые за меня сражаются. И даже если он взял одного из лучших, он подарил мне другого вассала из того же леса, где пропал человек. – Он положил ладонь на голову Изенгрима. – Даже этот зверь бросился защищать то, что мне принадлежит.
– Хотя ты и боишься попробовать его в бою, – быстро вставил Ранульф.
– Клянусь Богом, не боюсь! – воскликнул Хоэл. – Я не испугался, когда вот этот лорд Роберт вторгся в мои земли, и я не боюсь выставить доброго бретонского волка против пары нормандских псов. Веди их, милорд Ранульф, веди. Изенгрим с ними разберется, правда, парень? Как я сам разберусь с любыми нормандцами, если они обращаются с презрением с моими землями или людьми. Выставляй своих псов завтра утром, милорд, и Изенгрим убьет их обоих.
Глава 14
Изенгрим лежал в углу герцогской спальни и смотрел, как Авуаз промывает ссадины Мари. Хоэл сидел рядом на стуле, прямо над ним, и его опущенная вниз рука теребила мех у волка на загривке.
– Ох, Хоэл, – вздохнула герцогиня, – не следовало тебе это говорить.
Волк без труда ее понял. Теперь ему уже удавалось следить за большей частью разговоров на французском и бретонском, однако это по-прежнему требовало усиленной сосредоточенности.
– Изенгрим сможет убить псов Ранульфа. Правда, Изенгрим? Ты видела, как он ощерился на Роберта? Напугал его до потери памяти.
– Да я не об этом, – нетерпеливо отозвалась Авуаз. – Бог свидетель, мне будет очень жаль, если зверя убьют или искалечат. Но мне будет еще жальче, если Роберту Беллемскому вздумается снова к нам вторгаться. А ты буквально пригласил его это сделать.
Рука Хоэла на загривке у Изенгрима замерла, на секунду больно сжав шкуру.
– Авуаз, – сказал он, – я герцог. Мне положено защищать честь Бретани.
– Ты рассердился и позволил гордости управлять твоим языком, – откликнулась Авуаз. – Мари, тебе надо бы лечь, а я приготовлю компресс из листьев огуречной травы, чтобы не осталось синяков.
– Ну да, я рассердился, – сказал Хоэл, оправдываясь. – Это был гнусный, гадкий удар.
– Да, но ему уже выразили недовольство управляющий его сеньора и король Франции! Он уже превратился в быка, которого ведут за кольцо в носу. И ты же знаешь, что бык бросится в нападение, если его дразнят тряпкой. Так зачем было его дразнить?
– Если он снова к нам вторгнется, то получит такой же ответ, как и в прошлый раз, – заявил Хоэл. – Имея такого соседа, на мир надеяться нельзя, а Роберт Нормандский не пытается его сдерживать.
– Хоэл, милый мой, – с досадой бросила герцогиня, – мы с тобой прекрасно знаем, что нормандцы сильнее нас. Не надо их дразнить!
– Да знаю я, – устало отозвался Хоэл. – И знаю, что мы даже не получим Шаландри без оговорок. Я понял это еще в день нашего приезда, когда за главным столом оказалось больше нормандцев и парижан, чем бретонцев. – Он снова начал ласково трепать волка. – И тем больше оснований их немного побить, правда, Изенгрим?
– Мне очень жаль, – сказала Мари, резко садясь и прижимая компресс к щеке. – Я бы хотела отдать вам Шаландри. Роберт будет использовать его для подготовки вторжения к вам, да?
– Милочка, я не думаю, чтобы тебе это удалось, – сказала Авуаз. – Но король Филипп вряд ли безоговорочно отдаст это поместье и герцогу Роберту. Не беспокойся: в этом споре ты вела себя лучше всех. Сегодня вечером я так тобой гордилась!
Хоэл фыркнул:
– Она лишила нас шансов на это поместье. Король Филипп не упустит такой возможности. Если на какое-то поместье права заявляют два герцога и архангел, легко догадаться, что победит набожность и выиграет архангел. Авуаз улыбнулась:
– И это тебя так сильно огорчит?
Хоэл минуту смотрел на нее, а потом встал, прошел через комнату и поцеловал ее.
– Ну, об арендной плате речь все равно не шла, так? Если его получит монастырь, то это хотя бы обезопасит границу.
Мари вдруг глубоко пожалела о своей приверженности долгу. Ей следовало выйти замуж за Тьера и передать Шалан-дри Бретани. Но теперь уже слишком поздно. Король передаст поместье монастырю Святого Михаила, и ее саму передадут монастырю, и ее холодная честь будет бесполезно сохранена. Она тихо заплакала прямо в компресс, который ей сделала герцогиня.
Под компрессом слезы были не видны, но Изенгрим их почуял. Он подошел к Мари и прижался носом к ее руке, а потом лизнул ее в подбородок. На одно мучительное мгновение он представил себя мужчиной, разглаживающим ее волосы, убирающим компресс из листьев, уговаривающим ее не плакать. Сегодня вечером он яростно бросился ее защищать, но с бесконечной болью понимал, что его защита, как и его любовь, были жалким приношением низшего существа.
– Ох, Хоэл, – вздохнула герцогиня, – не следовало тебе это говорить.
Волк без труда ее понял. Теперь ему уже удавалось следить за большей частью разговоров на французском и бретонском, однако это по-прежнему требовало усиленной сосредоточенности.
– Изенгрим сможет убить псов Ранульфа. Правда, Изенгрим? Ты видела, как он ощерился на Роберта? Напугал его до потери памяти.
– Да я не об этом, – нетерпеливо отозвалась Авуаз. – Бог свидетель, мне будет очень жаль, если зверя убьют или искалечат. Но мне будет еще жальче, если Роберту Беллемскому вздумается снова к нам вторгаться. А ты буквально пригласил его это сделать.
Рука Хоэла на загривке у Изенгрима замерла, на секунду больно сжав шкуру.
– Авуаз, – сказал он, – я герцог. Мне положено защищать честь Бретани.
– Ты рассердился и позволил гордости управлять твоим языком, – откликнулась Авуаз. – Мари, тебе надо бы лечь, а я приготовлю компресс из листьев огуречной травы, чтобы не осталось синяков.
– Ну да, я рассердился, – сказал Хоэл, оправдываясь. – Это был гнусный, гадкий удар.
– Да, но ему уже выразили недовольство управляющий его сеньора и король Франции! Он уже превратился в быка, которого ведут за кольцо в носу. И ты же знаешь, что бык бросится в нападение, если его дразнят тряпкой. Так зачем было его дразнить?
– Если он снова к нам вторгнется, то получит такой же ответ, как и в прошлый раз, – заявил Хоэл. – Имея такого соседа, на мир надеяться нельзя, а Роберт Нормандский не пытается его сдерживать.
– Хоэл, милый мой, – с досадой бросила герцогиня, – мы с тобой прекрасно знаем, что нормандцы сильнее нас. Не надо их дразнить!
– Да знаю я, – устало отозвался Хоэл. – И знаю, что мы даже не получим Шаландри без оговорок. Я понял это еще в день нашего приезда, когда за главным столом оказалось больше нормандцев и парижан, чем бретонцев. – Он снова начал ласково трепать волка. – И тем больше оснований их немного побить, правда, Изенгрим?
– Мне очень жаль, – сказала Мари, резко садясь и прижимая компресс к щеке. – Я бы хотела отдать вам Шаландри. Роберт будет использовать его для подготовки вторжения к вам, да?
– Милочка, я не думаю, чтобы тебе это удалось, – сказала Авуаз. – Но король Филипп вряд ли безоговорочно отдаст это поместье и герцогу Роберту. Не беспокойся: в этом споре ты вела себя лучше всех. Сегодня вечером я так тобой гордилась!
Хоэл фыркнул:
– Она лишила нас шансов на это поместье. Король Филипп не упустит такой возможности. Если на какое-то поместье права заявляют два герцога и архангел, легко догадаться, что победит набожность и выиграет архангел. Авуаз улыбнулась:
– И это тебя так сильно огорчит?
Хоэл минуту смотрел на нее, а потом встал, прошел через комнату и поцеловал ее.
– Ну, об арендной плате речь все равно не шла, так? Если его получит монастырь, то это хотя бы обезопасит границу.
Мари вдруг глубоко пожалела о своей приверженности долгу. Ей следовало выйти замуж за Тьера и передать Шалан-дри Бретани. Но теперь уже слишком поздно. Король передаст поместье монастырю Святого Михаила, и ее саму передадут монастырю, и ее холодная честь будет бесполезно сохранена. Она тихо заплакала прямо в компресс, который ей сделала герцогиня.
Под компрессом слезы были не видны, но Изенгрим их почуял. Он подошел к Мари и прижался носом к ее руке, а потом лизнул ее в подбородок. На одно мучительное мгновение он представил себя мужчиной, разглаживающим ее волосы, убирающим компресс из листьев, уговаривающим ее не плакать. Сегодня вечером он яростно бросился ее защищать, но с бесконечной болью понимал, что его защита, как и его любовь, были жалким приношением низшего существа.