Страница:
Волчья Шкура выкрикнул какой-то вопрос. Ответа не последовало.
Волчья Шкура выкрикнул новый вопрос. Тишина. Неожиданно Волчья Шкура оттолкнул Мари в сторону так резко, что она упала. Она поднялась на колени и начала отползать к лесу. Волчья Шкура не обратил на нее внимания. Он снял с плеча лук и швырнул его на землю. Мари впервые заметила Шутника: он лежал на боку со стрелой в глазнице. Волчья Шкура повернулся к невидимому лучнику и широко развел руки с вызывающим криком; Мари поняла, что он бросает своему противнику вызов, требуя, чтобы он прекратил наносить удары из укрытия, словно трус, и вышел сразиться со своим врагом, как подобает мужчине. Она добралась до деревьев и рухнула. Ее била дрожь.
Наступило долгое молчание, а потом из-за деревьев вышел мужчина.
Волчья Шкура издал торжествующий крик. Вновь появившийся положил лук, который нес в руке, у подножия дуба, бросил рядом с ним колчан со стрелами и неспешно направился к Волчьей Шкуре, на ходу снимая с пояса длинный охотничий нож. На нем был обычный костюм охотников и егерей: куртка и штаны из простой зеленой шерсти, а не из дешевой мешковины. Его лицо было наполовину скрыто под капюшоном куртки и венком из листьев, который он, как водится у охотников, надел для маскировки. Мари смогла разглядеть только черную бороду, коротко подстриженную на щеках, и спокойные темные глаза. Он был чуть ниже и стройнее Волчьей Шкуры, но почему-то казался более опасным. А когда он подошел ближе, то сдернул с головы переплетенные дубовые листья и бросил их.
Первое торжество Волчьей Шкуры сменилось изумлением, а потом, мгновенно, страхом. Когда его противник остановился перед ним, он неожиданно бросил одно слово, которого Мари не поняла, но которое потом вспомнила:
– Бисклаврэ!
Охотник прищурил глаза. Волчья Шкура указал в сторону деревьев и сказал еще что-то. Охотник резко ему ответил. Он встал в боевую стойку, пригнувшись и выставив вперед нож. Волчья Шкура сделал то же, но шагнул назад. Его глаза отчаянно бегали по сторонам, ища путь к бегству.
Охотник рванулся вперед с дикой яростью. Его нож метался из стороны в сторону, словно обладая собственной кровожадной волей. Волчья Шкура отчаянно отпрянул назад, а потом внезапно сделал выпад вперед. Охотник отклонился в сторону, парировал удар, остановил руку Волчьей Шкуры своей рукой и сильно ударил ножом снизу вверх. Но Волчья Шкура пошел следом за блокирующим движением, и в тот момент, когда Охотник наносил удар, он сорвал с себя плащ из шкуры и с криком бросил его на голову противнику.
Мари закричала, вскочила на ноги и заковыляла к сражающимся с отчаянным и смутным намерением помочь. Охотник упал на землю и откатился в сторону, уходя от удара и обнимая одной рукой накрывшую его Мари. Однако Волчья Шкура не нападал – он убегал. Опустив голову, прижав одну руку к боку, а второй дергая, словно ручкой насоса, он умчался в лес.
Охотник крикнул что-то вслед своему противнику – что-то гневное и презрительное. Он встал на ноги, смял шкуру и швырнул ее на землю. А потом он остановился, глядя в тол направлении, где скрылся Волчья Шкура. На его лице отражалось мрачное раздумье.
– Ты ранен? – спросила Мари и только потом поняла, что скорее всего он ее не поймет.
Он посмотрел на нее с удивлением:
– Ты говоришь по-французски? Она не знала, что сказать. После тех чудовищных вещей, которые только что происходили, этот простой вопрос показался ей не имеющим ответа. Как она может сказать, на каком языке говорит, если у нее такое чувство, что она стала незнакомкой для себя самой? Она засунула согнутый указательный палец левой руки в уголок рта и прикусила его: привычка раннего детства, от которой она уже давно избавилась. Ее снова начала бить дрожь. Охотник встревожился: – А ты не ранена?
Она покачала головой и села, все еще кусая палец. Кажется, у нее было вывихнуто плечо, от ударов болели лицо и живот, ноги ныли от грубых пальцев, но ранена она не была. И вообще, все было не так плохо, как могло быть.
Охотник осмотрелся, а потом направился туда, где на траве у озерца лежало ее платье, и поднял его.
– Вот. – Он протянул ей платье. – Ты можешь меня не бояться, сестра. Я не сделаю тебе дурного. Надень его, и мы отправимся. – Он говорил по-французски с бретонской напевностью, но безупречно правильно. Он оказался совсем молодым – не старше двадцати пяти лет, И теперь от него не исходило ощущения опасности, как в тот момент, когда он показался из-за деревьев. – Тебе не следовало приходить сюда одной, – серьезно добавил он. Мари расплакалась.
Секунду Охотник неловко стоял рядом, а потом опустился рядом с ней на колени. Он набросил платье ей на плечи, словно плащ.
– Тш-ш, – мягко сказал он. – Я знаю, что ты девушка храбрая. Будь храброй еще немного. Нам надо отсюда уходить. Эон убежал, но он будет считать своим долгом меня убить, отомстить за товарищей. Поблизости может оказаться еще кто-то из его людей, вооруженный луком. Нам нельзя здесь оставаться.
Мари вытерла глаза, продолжая кусать палец. Она вытерла нос и встала. Охотник одобрительно кивнул. Дрожащими руками Мари стянула платье со своих плеч. Во время борьбы косы ее расплелись и волосы густыми темно-русыми прядями упали на плечи. Ей снова показалось, что она превратилась в кого-то другого – может, в фею, которая стояла сейчас на лесной поляне в меркнущем золотом свете, одетая только в белую рубашку, босая, с распущенными волосами. Она просунула голову в ворот черного шерстяного платья и стала искать взглядом свою головную повязку.
– Нам... нам надо торопиться? – спросила она у Охотника.
Он кивнул.
Мари увидела повязку, лежавшую на траве рядом с телом Шутника, и пошла ее поднимать. Лицо Шутника невидяще смотрело на нее: один глаз остекленел, другой превратился в кровавое месиво. Она медленно наклонилась и подняла повязку. Ткань оказалась влажной из-за того, что ее использовали как кляп, и на ней была кровь. Мари отнесла ее к озерцу и выполоскала в прохладной воде. Она знала, что должна торопиться, – и не могла. Она опустилась на колени, глядя на свое отражение. Лицо опухло от ударов, а на подбородке была кровь. У нее губа треснула, или это кровь с языка Богача? Ее снова начала бить неудержимая дрожь. Она закрыла глаза и прочитала «Отче наш». Потом она выпила немного воды, омыла пылающее лицо, вытерла его льняной повязкой, снова выполоскала ее, выжала и надела на голову. Волосы под повязкой остались распущенными, но даже если бы у Мари было время их заплести, она опасалась, что ее дрожащие пальцы с ними не справились бы. Когда она попробовала снова встать на ноги, то обнаружила, что они тоже дрожат.
– Я... наверное, я не смогу торопиться, – сказала она Охотнику. – Я целый день ничего не ела, и я не привыкла ходить пешком...
Казалось, это Охотника не встревожило. Пока Мари была у воды, он оттащил оба трупа к самому краю прогалины и положил их на спины. Ее сообщение только заставило его снять с одного из мертвецов сумку с припасами. Кроме того, он взял кошель Богача, но больше ничего с трупов забирать не стал, только выбрал несколько стрел из их колчанов. Остальные стрелы и все три лука приставил к поваленному дереву и сломал несколькими сильными ударами каблука. С той же быстрой обстоятельностью он поднял венок из дубовых листьев, который был на нем в тот момент, когда он вышел на прогалину. Подойдя к ручью, он бросил венок в него, что-то пробормотав, а потом отправил туда же и кошель.
Мари судорожно сглотнула. Несмотря на свое потрясение, она поняла его действия. Это был именно такой ручей. Это место было пристанищем прекрасного народа, и Охотник извинялся перед ним за то, что запятнал его кровью. Ей пришло в голову, что большая часть денег в кошеле принадлежала ей – но после того, что Охотник для нее сделал, она не собиралась просить его выудить деньги.
Охотник вложил отобранные стрелы в свой колчан, который все еще лежал около дуба.
– Мы пойдем туда, – сказал он Мари, вручая ей сумку с припасами, и кивком указал в ту сторону, откуда вышел. – Ты можешь поесть на ходу.
Она промолчала, хотя не имела представления о том, какое направление он выбрал.
Охотник помедлил еще секунду, глядя на прогалину, а потом снова повернулся к Мари.
– Я... не хочу допытываться, – проговорил он. – Но... тот человек, с которым ты собиралась встретиться в лесу, может оставаться где-нибудь поблизости? Потому что если это так, то ему может угрожать опасность.
Мари недоуменно воззрилась на него и только потом поняла, что Охотник сделал тот же вывод, что и Волчья Шкура: что она пришла в лес на свидание с возлюбленным.
– Я ни с кем не встречалась в лесу! – гневно объявила она, краснея. – Я заблудилась.
– О! – удивленно отозвался Охотник. – Извини.
В сумке оказался хлеб – грубый черный хлеб с большим количеством отрубей и крупных кусочков зерна. У него был странный горький привкус, от которого заныли зубы. Мари заподозрила, что мельник добавлял в муку желуди, но все равно ела с жадностью. Охотник не взял у нее своей доли хлеба: он шел с луком в руках, постоянно оглядываясь по сторонам. Уже смеркалось, и лес стал сумрачным и таинственным. Серые стволы деревьев растворялись в сером свете, листья шептались друг с другом. Спустя недолгое время они добрались до поросшей травой дороги, и Охотник свернул на нее. Раздался крик совы, заставивший Мари вздрогнуть.
– Ты правда думаешь, что Волчья Шкура идет за нами? – испуганно спросила она.
– Волчья Шкура? – переспросил Охотник. – Ты имеешь в виду Эона?
– Его так зовут?
– Да, – серьезно ответил Охотник. – Наверное, он тебе не назвался.
Мари захотелось истерически захихикать. Она снова прикусила палец.
– Да, нас друг другу не представили. А ты, похоже, его знаешь.
Охотник пожал плечами:
– Я уже с ним встречался. Но я бы угадал его имя, даже если бы видел в первый раз. Он – очень известный разбойник.
– Что?!
– Ты о нем не слышала? Об Эоне из Монконтура?
– Нет.
– О! Ну, он уже полтора года пугает местных жителей, но все время переходит с места на место, так что отряды, которые посылает герцог, не могут его отыскать. Святой Мен свидетель, мне жаль, что он убежал. Мне следовало бы застрелить его из леса.
– И... ты действительно думаешь, что он нашел других своих подручных и нас преследует?
– Нет, – уверенно ответил Охотник. – Думаю, он убежал. Я ранил его в поединке и сломал его лук. И он меня боится: скорее всего сейчас он уже далеко. Но прошлой осенью с ним были не два человека, а три. Возможно, третий зимой умер, а может, просто был где-то в другом месте, когда остальные на тебя напали. Если это так, они могут нас выслеживать. Эон будет стараться меня убить, если сможет.
Мари немного помолчала. Она вспомнила, как Охотник оценивающе посмотрел на нее, когда разбойник убежал. Наверное, если бы ее не было здесь – избитой, измученной и нуждающейся в помощи – он стал бы преследовать Эона. Неразумно оставлять раненого волка на свободе, дав ему возможность напасть на тебя снова.
– Спасибо тебе за то, что ты меня спас, – заговорила она наконец. – Я... я из хорошей семьи. Мы можем щедро вознаградить тебя за то, что ты для меня сделал.
Он бросил на нее быстрый взгляд.
– Ты из хорошей семьи? – переспросил он, снова удивившись. – Но что...
Он не договорил.
«Что ты делала в лесу одна?» – мысленно закончила за него Мари. На этот вопрос ей отвечать не хотелось – пока она благополучно не доберется до монастыря. Охотник говорил по-французски хорошо, удивительно хорошо, но все же чувствовалось, что это его неродной язык. Бретонец, говорящий по-бретонски, почти наверняка служит герцогу Бретонскому, либо непосредственно, либо через кого-то из вассалов. По тому, как Охотник только что упомянул о герцоге, Мари предположила, что он один из лесничих герцога. Судя по его смелости и ловкости, это могло быть именно так. Как бы то ни было, если ему станет известно, что она спасается бегством от герцога Хоэла, он мгновенно превратится из ее спасителя в тюремщика. Мари удивляло то, что он не задал своего вопроса вслух. Возможно, он продолжал считать, будто она встречалась с возлюбленным, и не хотел допытываться.
– Я из хорошей семьи, – повторила она вместо объяснений. – Пантьевры Шаландрийские. Мое имя Мари.
Он резко остановился и пристально на нее посмотрел.
– Мы – только младшая ветвь семьи, – сказала она ему, смущенная недоверием. – Я – послушница в монастыре Святого Михаила. Он находится в городе Сен-Мишель. Я... я туда возвращалась, ко сглупила, сойдя с дороги, чтобы... избежать встречи кое с кем... и заблудилась в лесу. Если поможешь мне туда вернуться, я заплачу тебе, сколько ты захочешь.
Он еще мгновение смотрел на нее, а потом, похоже, решил, что она говорит правду. Даже в сумерках Мари заметила его улыбку: один уголок губ быстро поднялся, тогда как вторая половина оставалась серьезной. Одновременно его брови вразлет забавно выгнулись. Она обнаружила, что глаза у него светло-карие. Наверное, заметила это еще у ручья, но была слишком потрясена, чтобы запомнить сознательно.
– Значит, я спас члена семьи Пантьевр, родственницу герцогини! – воскликнул он. – Вот как! Это получилось лучше, чем я думал. Но тебе не следует быть столь откровенной с незнакомым мужчиной.
– Ты сказал, что мне можно тебя не бояться, – отозвалась она.
– Это так. Ну что ж, я могу доставить тебя в обитель, принадлежащую монастырю Святого Михаила. Там будут братья, которые смогут сопроводить тебя до дома.
Мари прикусила губу.
– Я бы предпочла... не возвращаться в монастырь по проезжей дороге. Ты не мог бы?..
– Я уверен, что братья обители знают дорогу до Сен-Мишеля, которая бы шла в обход проезжей дороги.
Охотник снова двинулся вперед.
Мари ускорила шаг, чтобы его догнать. Стало уже очень темно, так что она споткнулась о кочку и упала. Охотник вернулся и помог ей подняться.
– Держитесь за мой пояс, леди Мари, – сказал он. – Земля здесь неровная.
Она просунула пальцы ему за пояс и пошла позади него. Под кожаной петлей ощущалось движение мускулов у него на спине. Он выбирал дорогу так уверенно, что ей показалось, будто он может видеть в темноте. Повторяя его движения, она смогла идти не спотыкаясь. Ее охватило умиротворение, похожее на дремоту. Она была застигнута в лесу ночью, она встретила то, что ее там поджидало, – но оно было укрощено, и страха не осталось. Темнота и деревья не имели власти над ней, она была соединена с ними, связана кожаной петлей, за которую держались ее пальцы. Тело и душа, которые у нее всегда были в ссоре, двигались сквозь ночь вместе, как два конца одного ярма, две рыбы, скользящие в шелковистом течении ручья. Она вдруг поняла, что не хочет возвращаться в Сен-Мишель с каким-то неизвестным братом из обители. Ее потрясенный разум подсказал ей, что без Охотника все снова погрузится в ужас и хаос.
– А ты не мог бы сам пойти со мной до Сен-Мишеля? – спросила она. – Я щедро тебе отплачу.
– Извините, леди Мари. У меня важное дело в Ренне. Мари больно закусила губу. У нее защипало глаза. Она сурово сказала себе, что это всего лишь потрясение и усталость и что утром все будет казаться другим. Однако собственная суровость на нее не подействовала. Ей хотелось, чтобы Охотник остался подле нее. Но он не желал.
– Ну что ж, – проговорила она после нового долгого молчания, – тогда приходи в Сен-Мишель, когда сможешь, и я тебя вознагражу.
Он негромко рассмеялся.
– Я не тот человек, которого нужно вознаграждать, – сообщил он ей. – Я тоже из хорошей семьи, леди Мари. Я владею поместьем Таленсак и землями у Компера и Пемпона. Мое имя Тиарнан.
– О! – воскликнула Мари. – Вы рыцарь?
Он кивнул – она ощутила это движение по мышцам его спины, хотя темнота сделала кивок невидимым.
– О! – снова повторила она, чувствуя, как у нее разгораются щеки. – Мне очень жаль.
– Почему?
– Я... я приняла вас за лесничего. Я предложила вам деньги.
– Конечно. И будь я лесничим, я с удовольствием их взял бы. А что еще вы должны были подумать, встретив мужчину – пешего и одетого в простую зеленую куртку? В охотничьей одежде все выглядят одинаково. Так же как послушница или служанка, за кого я вас и принял, выглядит, как благородная монахиня... Ну вот. Мы пришли.
Она почувствовала вонь от свиней и запах горящих дров. Яростно залаяла собака. Охотник... Тиарнан... остановился и застыл на месте.
– Салюд! – громко крикнул он, и спустя мгновение они услышали ответный крик.
А потом впереди открылась дверь, из которой вырвался свет.
– Где мы? – спросила Мари.
– У дома свинопасов, неподалеку от развилки Дола, – ответил Тиарнан, направляясь к дому.
Мужчина стоял в дверях, держа в одной руке горящую ветку, выполнявшую роль факела, а другой придерживая за ошейник собаку. Из темноты снова вынырнуло лицо Тиарнана: он бросил ей быстрый взгляд и полуулыбку.
– Это братья аббатства Бонн-Фонтейн, леди Мари, – казал он ей. – Ночь, проведенная здесь, не повредит вашей репутации.
Глава 2
Волчья Шкура выкрикнул новый вопрос. Тишина. Неожиданно Волчья Шкура оттолкнул Мари в сторону так резко, что она упала. Она поднялась на колени и начала отползать к лесу. Волчья Шкура не обратил на нее внимания. Он снял с плеча лук и швырнул его на землю. Мари впервые заметила Шутника: он лежал на боку со стрелой в глазнице. Волчья Шкура повернулся к невидимому лучнику и широко развел руки с вызывающим криком; Мари поняла, что он бросает своему противнику вызов, требуя, чтобы он прекратил наносить удары из укрытия, словно трус, и вышел сразиться со своим врагом, как подобает мужчине. Она добралась до деревьев и рухнула. Ее била дрожь.
Наступило долгое молчание, а потом из-за деревьев вышел мужчина.
Волчья Шкура издал торжествующий крик. Вновь появившийся положил лук, который нес в руке, у подножия дуба, бросил рядом с ним колчан со стрелами и неспешно направился к Волчьей Шкуре, на ходу снимая с пояса длинный охотничий нож. На нем был обычный костюм охотников и егерей: куртка и штаны из простой зеленой шерсти, а не из дешевой мешковины. Его лицо было наполовину скрыто под капюшоном куртки и венком из листьев, который он, как водится у охотников, надел для маскировки. Мари смогла разглядеть только черную бороду, коротко подстриженную на щеках, и спокойные темные глаза. Он был чуть ниже и стройнее Волчьей Шкуры, но почему-то казался более опасным. А когда он подошел ближе, то сдернул с головы переплетенные дубовые листья и бросил их.
Первое торжество Волчьей Шкуры сменилось изумлением, а потом, мгновенно, страхом. Когда его противник остановился перед ним, он неожиданно бросил одно слово, которого Мари не поняла, но которое потом вспомнила:
– Бисклаврэ!
Охотник прищурил глаза. Волчья Шкура указал в сторону деревьев и сказал еще что-то. Охотник резко ему ответил. Он встал в боевую стойку, пригнувшись и выставив вперед нож. Волчья Шкура сделал то же, но шагнул назад. Его глаза отчаянно бегали по сторонам, ища путь к бегству.
Охотник рванулся вперед с дикой яростью. Его нож метался из стороны в сторону, словно обладая собственной кровожадной волей. Волчья Шкура отчаянно отпрянул назад, а потом внезапно сделал выпад вперед. Охотник отклонился в сторону, парировал удар, остановил руку Волчьей Шкуры своей рукой и сильно ударил ножом снизу вверх. Но Волчья Шкура пошел следом за блокирующим движением, и в тот момент, когда Охотник наносил удар, он сорвал с себя плащ из шкуры и с криком бросил его на голову противнику.
Мари закричала, вскочила на ноги и заковыляла к сражающимся с отчаянным и смутным намерением помочь. Охотник упал на землю и откатился в сторону, уходя от удара и обнимая одной рукой накрывшую его Мари. Однако Волчья Шкура не нападал – он убегал. Опустив голову, прижав одну руку к боку, а второй дергая, словно ручкой насоса, он умчался в лес.
Охотник крикнул что-то вслед своему противнику – что-то гневное и презрительное. Он встал на ноги, смял шкуру и швырнул ее на землю. А потом он остановился, глядя в тол направлении, где скрылся Волчья Шкура. На его лице отражалось мрачное раздумье.
– Ты ранен? – спросила Мари и только потом поняла, что скорее всего он ее не поймет.
Он посмотрел на нее с удивлением:
– Ты говоришь по-французски? Она не знала, что сказать. После тех чудовищных вещей, которые только что происходили, этот простой вопрос показался ей не имеющим ответа. Как она может сказать, на каком языке говорит, если у нее такое чувство, что она стала незнакомкой для себя самой? Она засунула согнутый указательный палец левой руки в уголок рта и прикусила его: привычка раннего детства, от которой она уже давно избавилась. Ее снова начала бить дрожь. Охотник встревожился: – А ты не ранена?
Она покачала головой и села, все еще кусая палец. Кажется, у нее было вывихнуто плечо, от ударов болели лицо и живот, ноги ныли от грубых пальцев, но ранена она не была. И вообще, все было не так плохо, как могло быть.
Охотник осмотрелся, а потом направился туда, где на траве у озерца лежало ее платье, и поднял его.
– Вот. – Он протянул ей платье. – Ты можешь меня не бояться, сестра. Я не сделаю тебе дурного. Надень его, и мы отправимся. – Он говорил по-французски с бретонской напевностью, но безупречно правильно. Он оказался совсем молодым – не старше двадцати пяти лет, И теперь от него не исходило ощущения опасности, как в тот момент, когда он показался из-за деревьев. – Тебе не следовало приходить сюда одной, – серьезно добавил он. Мари расплакалась.
Секунду Охотник неловко стоял рядом, а потом опустился рядом с ней на колени. Он набросил платье ей на плечи, словно плащ.
– Тш-ш, – мягко сказал он. – Я знаю, что ты девушка храбрая. Будь храброй еще немного. Нам надо отсюда уходить. Эон убежал, но он будет считать своим долгом меня убить, отомстить за товарищей. Поблизости может оказаться еще кто-то из его людей, вооруженный луком. Нам нельзя здесь оставаться.
Мари вытерла глаза, продолжая кусать палец. Она вытерла нос и встала. Охотник одобрительно кивнул. Дрожащими руками Мари стянула платье со своих плеч. Во время борьбы косы ее расплелись и волосы густыми темно-русыми прядями упали на плечи. Ей снова показалось, что она превратилась в кого-то другого – может, в фею, которая стояла сейчас на лесной поляне в меркнущем золотом свете, одетая только в белую рубашку, босая, с распущенными волосами. Она просунула голову в ворот черного шерстяного платья и стала искать взглядом свою головную повязку.
– Нам... нам надо торопиться? – спросила она у Охотника.
Он кивнул.
Мари увидела повязку, лежавшую на траве рядом с телом Шутника, и пошла ее поднимать. Лицо Шутника невидяще смотрело на нее: один глаз остекленел, другой превратился в кровавое месиво. Она медленно наклонилась и подняла повязку. Ткань оказалась влажной из-за того, что ее использовали как кляп, и на ней была кровь. Мари отнесла ее к озерцу и выполоскала в прохладной воде. Она знала, что должна торопиться, – и не могла. Она опустилась на колени, глядя на свое отражение. Лицо опухло от ударов, а на подбородке была кровь. У нее губа треснула, или это кровь с языка Богача? Ее снова начала бить неудержимая дрожь. Она закрыла глаза и прочитала «Отче наш». Потом она выпила немного воды, омыла пылающее лицо, вытерла его льняной повязкой, снова выполоскала ее, выжала и надела на голову. Волосы под повязкой остались распущенными, но даже если бы у Мари было время их заплести, она опасалась, что ее дрожащие пальцы с ними не справились бы. Когда она попробовала снова встать на ноги, то обнаружила, что они тоже дрожат.
– Я... наверное, я не смогу торопиться, – сказала она Охотнику. – Я целый день ничего не ела, и я не привыкла ходить пешком...
Казалось, это Охотника не встревожило. Пока Мари была у воды, он оттащил оба трупа к самому краю прогалины и положил их на спины. Ее сообщение только заставило его снять с одного из мертвецов сумку с припасами. Кроме того, он взял кошель Богача, но больше ничего с трупов забирать не стал, только выбрал несколько стрел из их колчанов. Остальные стрелы и все три лука приставил к поваленному дереву и сломал несколькими сильными ударами каблука. С той же быстрой обстоятельностью он поднял венок из дубовых листьев, который был на нем в тот момент, когда он вышел на прогалину. Подойдя к ручью, он бросил венок в него, что-то пробормотав, а потом отправил туда же и кошель.
Мари судорожно сглотнула. Несмотря на свое потрясение, она поняла его действия. Это был именно такой ручей. Это место было пристанищем прекрасного народа, и Охотник извинялся перед ним за то, что запятнал его кровью. Ей пришло в голову, что большая часть денег в кошеле принадлежала ей – но после того, что Охотник для нее сделал, она не собиралась просить его выудить деньги.
Охотник вложил отобранные стрелы в свой колчан, который все еще лежал около дуба.
– Мы пойдем туда, – сказал он Мари, вручая ей сумку с припасами, и кивком указал в ту сторону, откуда вышел. – Ты можешь поесть на ходу.
Она промолчала, хотя не имела представления о том, какое направление он выбрал.
Охотник помедлил еще секунду, глядя на прогалину, а потом снова повернулся к Мари.
– Я... не хочу допытываться, – проговорил он. – Но... тот человек, с которым ты собиралась встретиться в лесу, может оставаться где-нибудь поблизости? Потому что если это так, то ему может угрожать опасность.
Мари недоуменно воззрилась на него и только потом поняла, что Охотник сделал тот же вывод, что и Волчья Шкура: что она пришла в лес на свидание с возлюбленным.
– Я ни с кем не встречалась в лесу! – гневно объявила она, краснея. – Я заблудилась.
– О! – удивленно отозвался Охотник. – Извини.
В сумке оказался хлеб – грубый черный хлеб с большим количеством отрубей и крупных кусочков зерна. У него был странный горький привкус, от которого заныли зубы. Мари заподозрила, что мельник добавлял в муку желуди, но все равно ела с жадностью. Охотник не взял у нее своей доли хлеба: он шел с луком в руках, постоянно оглядываясь по сторонам. Уже смеркалось, и лес стал сумрачным и таинственным. Серые стволы деревьев растворялись в сером свете, листья шептались друг с другом. Спустя недолгое время они добрались до поросшей травой дороги, и Охотник свернул на нее. Раздался крик совы, заставивший Мари вздрогнуть.
– Ты правда думаешь, что Волчья Шкура идет за нами? – испуганно спросила она.
– Волчья Шкура? – переспросил Охотник. – Ты имеешь в виду Эона?
– Его так зовут?
– Да, – серьезно ответил Охотник. – Наверное, он тебе не назвался.
Мари захотелось истерически захихикать. Она снова прикусила палец.
– Да, нас друг другу не представили. А ты, похоже, его знаешь.
Охотник пожал плечами:
– Я уже с ним встречался. Но я бы угадал его имя, даже если бы видел в первый раз. Он – очень известный разбойник.
– Что?!
– Ты о нем не слышала? Об Эоне из Монконтура?
– Нет.
– О! Ну, он уже полтора года пугает местных жителей, но все время переходит с места на место, так что отряды, которые посылает герцог, не могут его отыскать. Святой Мен свидетель, мне жаль, что он убежал. Мне следовало бы застрелить его из леса.
– И... ты действительно думаешь, что он нашел других своих подручных и нас преследует?
– Нет, – уверенно ответил Охотник. – Думаю, он убежал. Я ранил его в поединке и сломал его лук. И он меня боится: скорее всего сейчас он уже далеко. Но прошлой осенью с ним были не два человека, а три. Возможно, третий зимой умер, а может, просто был где-то в другом месте, когда остальные на тебя напали. Если это так, они могут нас выслеживать. Эон будет стараться меня убить, если сможет.
Мари немного помолчала. Она вспомнила, как Охотник оценивающе посмотрел на нее, когда разбойник убежал. Наверное, если бы ее не было здесь – избитой, измученной и нуждающейся в помощи – он стал бы преследовать Эона. Неразумно оставлять раненого волка на свободе, дав ему возможность напасть на тебя снова.
– Спасибо тебе за то, что ты меня спас, – заговорила она наконец. – Я... я из хорошей семьи. Мы можем щедро вознаградить тебя за то, что ты для меня сделал.
Он бросил на нее быстрый взгляд.
– Ты из хорошей семьи? – переспросил он, снова удивившись. – Но что...
Он не договорил.
«Что ты делала в лесу одна?» – мысленно закончила за него Мари. На этот вопрос ей отвечать не хотелось – пока она благополучно не доберется до монастыря. Охотник говорил по-французски хорошо, удивительно хорошо, но все же чувствовалось, что это его неродной язык. Бретонец, говорящий по-бретонски, почти наверняка служит герцогу Бретонскому, либо непосредственно, либо через кого-то из вассалов. По тому, как Охотник только что упомянул о герцоге, Мари предположила, что он один из лесничих герцога. Судя по его смелости и ловкости, это могло быть именно так. Как бы то ни было, если ему станет известно, что она спасается бегством от герцога Хоэла, он мгновенно превратится из ее спасителя в тюремщика. Мари удивляло то, что он не задал своего вопроса вслух. Возможно, он продолжал считать, будто она встречалась с возлюбленным, и не хотел допытываться.
– Я из хорошей семьи, – повторила она вместо объяснений. – Пантьевры Шаландрийские. Мое имя Мари.
Он резко остановился и пристально на нее посмотрел.
– Мы – только младшая ветвь семьи, – сказала она ему, смущенная недоверием. – Я – послушница в монастыре Святого Михаила. Он находится в городе Сен-Мишель. Я... я туда возвращалась, ко сглупила, сойдя с дороги, чтобы... избежать встречи кое с кем... и заблудилась в лесу. Если поможешь мне туда вернуться, я заплачу тебе, сколько ты захочешь.
Он еще мгновение смотрел на нее, а потом, похоже, решил, что она говорит правду. Даже в сумерках Мари заметила его улыбку: один уголок губ быстро поднялся, тогда как вторая половина оставалась серьезной. Одновременно его брови вразлет забавно выгнулись. Она обнаружила, что глаза у него светло-карие. Наверное, заметила это еще у ручья, но была слишком потрясена, чтобы запомнить сознательно.
– Значит, я спас члена семьи Пантьевр, родственницу герцогини! – воскликнул он. – Вот как! Это получилось лучше, чем я думал. Но тебе не следует быть столь откровенной с незнакомым мужчиной.
– Ты сказал, что мне можно тебя не бояться, – отозвалась она.
– Это так. Ну что ж, я могу доставить тебя в обитель, принадлежащую монастырю Святого Михаила. Там будут братья, которые смогут сопроводить тебя до дома.
Мари прикусила губу.
– Я бы предпочла... не возвращаться в монастырь по проезжей дороге. Ты не мог бы?..
– Я уверен, что братья обители знают дорогу до Сен-Мишеля, которая бы шла в обход проезжей дороги.
Охотник снова двинулся вперед.
Мари ускорила шаг, чтобы его догнать. Стало уже очень темно, так что она споткнулась о кочку и упала. Охотник вернулся и помог ей подняться.
– Держитесь за мой пояс, леди Мари, – сказал он. – Земля здесь неровная.
Она просунула пальцы ему за пояс и пошла позади него. Под кожаной петлей ощущалось движение мускулов у него на спине. Он выбирал дорогу так уверенно, что ей показалось, будто он может видеть в темноте. Повторяя его движения, она смогла идти не спотыкаясь. Ее охватило умиротворение, похожее на дремоту. Она была застигнута в лесу ночью, она встретила то, что ее там поджидало, – но оно было укрощено, и страха не осталось. Темнота и деревья не имели власти над ней, она была соединена с ними, связана кожаной петлей, за которую держались ее пальцы. Тело и душа, которые у нее всегда были в ссоре, двигались сквозь ночь вместе, как два конца одного ярма, две рыбы, скользящие в шелковистом течении ручья. Она вдруг поняла, что не хочет возвращаться в Сен-Мишель с каким-то неизвестным братом из обители. Ее потрясенный разум подсказал ей, что без Охотника все снова погрузится в ужас и хаос.
– А ты не мог бы сам пойти со мной до Сен-Мишеля? – спросила она. – Я щедро тебе отплачу.
– Извините, леди Мари. У меня важное дело в Ренне. Мари больно закусила губу. У нее защипало глаза. Она сурово сказала себе, что это всего лишь потрясение и усталость и что утром все будет казаться другим. Однако собственная суровость на нее не подействовала. Ей хотелось, чтобы Охотник остался подле нее. Но он не желал.
– Ну что ж, – проговорила она после нового долгого молчания, – тогда приходи в Сен-Мишель, когда сможешь, и я тебя вознагражу.
Он негромко рассмеялся.
– Я не тот человек, которого нужно вознаграждать, – сообщил он ей. – Я тоже из хорошей семьи, леди Мари. Я владею поместьем Таленсак и землями у Компера и Пемпона. Мое имя Тиарнан.
– О! – воскликнула Мари. – Вы рыцарь?
Он кивнул – она ощутила это движение по мышцам его спины, хотя темнота сделала кивок невидимым.
– О! – снова повторила она, чувствуя, как у нее разгораются щеки. – Мне очень жаль.
– Почему?
– Я... я приняла вас за лесничего. Я предложила вам деньги.
– Конечно. И будь я лесничим, я с удовольствием их взял бы. А что еще вы должны были подумать, встретив мужчину – пешего и одетого в простую зеленую куртку? В охотничьей одежде все выглядят одинаково. Так же как послушница или служанка, за кого я вас и принял, выглядит, как благородная монахиня... Ну вот. Мы пришли.
Она почувствовала вонь от свиней и запах горящих дров. Яростно залаяла собака. Охотник... Тиарнан... остановился и застыл на месте.
– Салюд! – громко крикнул он, и спустя мгновение они услышали ответный крик.
А потом впереди открылась дверь, из которой вырвался свет.
– Где мы? – спросила Мари.
– У дома свинопасов, неподалеку от развилки Дола, – ответил Тиарнан, направляясь к дому.
Мужчина стоял в дверях, держа в одной руке горящую ветку, выполнявшую роль факела, а другой придерживая за ошейник собаку. Из темноты снова вынырнуло лицо Тиарнана: он бросил ей быстрый взгляд и полуулыбку.
– Это братья аббатства Бонн-Фонтейн, леди Мари, – казал он ей. – Ночь, проведенная здесь, не повредит вашей репутации.
Глава 2
Ален де Фужер стащил с головы шлем, пригладил пальцами намокшие от пота русые волосы и повернулся в седле, чтобы кинуть взглядом окрестности. Поля расстилались под полуденным солнцем, холм Сен-Мишель высился у них за спиной синим силуэтом: до него было двенадцать миль, но виден он был яснее колокольни соседней церкви. Они доехали до края прибрежной равнины и находились приблизительно на половине уйти к аббатству Бонн-Фонтейн. Им так и не удалось найти следы женщины, которую они искали.
Ален устремил умоляющий взгляд на своего кузена Тьера.
– Где она? – вопросил он плачущим голосом, который мало подходил благородному рыцарю.
Тьер пожал плечами. За последние полтора дня Ален задал этот вопрос не меньше тридцати раз, и Тьеру это надоело.
Ален застонал.
– Должно быть, она сошла с дороги, – сказал он. – Если бы она шла по дороге, мы бы ее догнали.
Тьер снова пожал плечами. Эта фраза тоже повторялась – не так часто, как первая, но только потому, что до прошлого полудня Ален ее не произносил. До тех пор, пока они галопом не домчались до монастыря Святого Михаила, где потрясенная и возмущенная настоятельница вышвырнула их вон. До этого времени он надеялся, что Мари чуть их опередила. Самому Тьеру уже на половине пути стало ясно, что этого быть не могло. У нее не было лошади, и ни у одной знатной дамы не хватило бы сил уйти так далеко пешком. Совершенно ясно, что она сошла с дороги. И если она вошла в лес, то одному Богу известно, что с ней стало. Если бы их отрядом командовал Тьер, то он бы...
Но эта мысль была пустой. В какой бы отряд Тьер ни вошел, им всегда командовал Ален или его старший брат. Лорд Жюльде Фужер оскорбился бы, если бы его сыновьями распоряжался всего лишь сын его сестры.
– Возможно, братия Бонн-Фонтейна что-нибудь о ней узнала, – предположил Гийомар. Когда обнаружилось бегство Мари, аббат отправил людей искать ее по округе. – Может быть, они уже ее нашли!
Ален бросил на него благодарный взгляд.
– Молю Бога, чтобы это было так! – горячо проговорил он и перекрестился.
Тьер хмыкнул. Ведь именно Гийомар запер дверь Мари в Бонн-Фонтейне, и Ален винил его в ее бегстве. Ален никогда ни в чем не винил самого себя, а Гийомара винить было легче, чем Тьера, потому что Гийомар не был родственником. Лорд Жюль может уволить его со службы, а куда ему тогда идти? Всю дорогу до монастыря Святого Михаила и половину дороги обратно Гийомар смиренно говорил Алену то, что Ален желал услышать. И вот теперь, похоже, Ален настолько нуждается в утешении, что ради него готов простить своего подчиненного. От своего кузена он никакого утешения не получал. Тьеру было совершенно ясно, что девица нашла бы способ вырваться на свободу, кто бы ни поворачивал ключ в замке. Им следовало установить дежурство, спать у ее порога... даже заковать ее. Но они не сочли нужным это сделать. Они все виноваты, но Ален – больше всех. Он командовал отрядом. Может, Жюль де Фужер и выместит раздражение на Гийомаре, но герцог Хоэл будет считать ответственным Алена. И совершенно справедливо!
Тьер повернулся и злорадно сказал:
– Если братья из Бонн-Фонтейна нашли леди Мари, то какой они ее нашли? Живой или мертвой?
Ален поморщился и вытер лицо. Он неловко нацепил шлем на голову и начал возиться с застежкой под подбородком. Дальше они поехали молча, и Тьер пожалел о своих словах. Не потому, что они ранили Алена, а потому, что он высказал вслух мысль, которая приходила в голову всем троим, но оставалась невысказанной. Узнав об исчезновении Мари, обеспокоенный аббат сообщил им, что разбойник Эон из Монконтура находится поблизости: не прошло и трех дней, как на развилке у Дола был ограблен бедный священник. Мари Пантьевр вполне могут найти в лесу мертвой, и это станет позором для всех троих. Если нехорошо обманом увезти послушницу из монастыря при попустительстве настоятельницы, то гораздо хуже потерять ее по дороге, так что она отыщется в лесу ограбленной, изнасилованной и убитой.
Настоятельница монастыря Святого Михаила уже обвинила их во всем. Ну конечно: леди Констанции не меньше других хотелось бы избежать обвинений. Она притворилась, будто раньше не знала, кто они такие, будто поверила, что они приехали от герцога Роберта, и поступила так, как ей полагалось. Однако обвинение все равно ляжет и на нее. Добрая молва – вещь скользкая, и человеку ее удержать нелегко, а вот обвинения липнут как мед. Они пристанут ко всем ним.
Тьер представил себе Мари при свете свечей, сидящей на кровати в келье Бонн-Фонтейна, перед тем как они ее заперли: бледную от усталости, но полную решимости. Хорошенькая девица, и к тому же отважная. Он ощутил странный укол в сердце – смесь жалости и вины.
– Молю Бога, чтобы их известия были хорошими, – проговорил он внезапно так же горячо, как Гийомар. – Если эту девицу найдут живой, я куплю святому Михаилу сто свечей для его храма в Доле.
С этими словами он перекрестился. Потом он, бывало, замечал, что святой Михаил, будучи архангелом, действует быстро. Вдали показался всадник. Он пустил коня рысью, и скоро они увидели, что это монах. Все трое замерли в ожидании, инстинктивно пытаясь продлить мгновения надежды. Монах остановил своего коня перед ними.
– Лорд Ален де Фужер? – спросил он почти уверенно, потому что его глаза уже увидели и опознали на щите, заброшенном за седло Алена, герб – белого оленя.
Ален кивнул.
– Ты едешь из аббатства Бонн-Фонтейн? – спросил он и от волнения дал петуха.
– Это так, господин мой. Я – брат Самсон. Господин аббат отправил меня найти вас. Мой господин, дама, которую вы ищете, нашлась целая и невредимая!
Ален хлопнул в ладоши.
– Благодарение Богу! – страстно воскликнул он. – Благодарение Богу и всем его святым!
– Благодарение Богу и святому Михаилу, – прошептал Тьер с чувством облегчения, которое оказалось даже сильнее, чем он ожидал.
Теперь ему не придется всю оставшуюся жизнь думать о том, что он помог убить Мари Пантьевр.
– Ее привели в обитель, принадлежащую нашему аббатству, прошлой ночью, – радостно продолжил брат Самсон. – Там каждое лето живут два послушника – пасут свиней в лесу. Братья не знали о том, что леди потерялась, но этим утром, когда посланец от господина аббата пришел сказать им об этом, он застал ее за завтраком!
– Благодарение Богу! – повторил Ален, сияя улыбкой.
Гийомар перекрестился и возблагодарил своих святых покровителей.
– А где она сейчас? – спросил Тьер, радостно ухмыляясь, хотя и содрогался при мысли о том, сколько будут стоить сто свечей.
– На пути в Бонн-Фонтейн. Свинопасам было велено доставить ее туда, как только прибудет лошадь для нее. Дело в том, что леди измучена блужданиями по лесу и совсем не может идти, так что посланец господина аббата приказал одному из фермеров прислать лошадь со своей фермы, которая расположена недалеко от обители.
– Тогда я надеюсь, что свинопасы будут крепко держать узду этой лошади, – заявил Тьер. – Иначе леди ускачет в монастырь и у них будет такой же глупый вид, как у нас.
– Рыцарь, который ее нашел, сможет справиться с лошадью, – отозвался брат Самсон.
– Рыцарь? – резко переспросил Ален, и его улыбка исчезла. – Ее нашел рыцарь? Кто?
– Не знаю, мой господин, – жизнерадостно ответил брат Самсон, не подозревающий о том, какой урон он только что нанес карьере Алена. – Господин настоятель просто поручил сказать вам, что дама цела и невредима: рыцарь, охотившийся в лесу, нашел ее и прошлой ночью привел к нашим свинопасам на ночлег, а теперь она возвращается в Бонн-Фонтейн. Если мы прямо сейчас поедем в аббатство, то можем встретить их на дороге.
Когда они тронулись, Ален был мрачен. Если их подопечную спас другой рыцарь, Алену не удастся представить бегство Мари как мелкое осложнение в успешно выполненном задании. Другой рыцарь одним своим присутствием укажет на их промахи и потребует своей доли в герцогской благодарности – доли, которой Алену делиться не хотелось. Он мечтал подольститься к герцогу Хоэлу, и это поручение давало ему идеальный шанс. Герцог много лет досадовал на потерю Шаландри и ухватился за возможность получить поместье обратно, не ведя войны. Однако как извлечь наследницу из монастыря в неуязвимой нормандской крепости? Это казалось делом трудным. В семье де Фужер несколько человек служили герцогу Нормандскому: Ален мог представиться посланцем Роберта, не вызвав никаких подозрений. Он сыграл свою роль в монастыре безупречно. И вот теперь все разладилось.
Ален устремил умоляющий взгляд на своего кузена Тьера.
– Где она? – вопросил он плачущим голосом, который мало подходил благородному рыцарю.
Тьер пожал плечами. За последние полтора дня Ален задал этот вопрос не меньше тридцати раз, и Тьеру это надоело.
Ален застонал.
– Должно быть, она сошла с дороги, – сказал он. – Если бы она шла по дороге, мы бы ее догнали.
Тьер снова пожал плечами. Эта фраза тоже повторялась – не так часто, как первая, но только потому, что до прошлого полудня Ален ее не произносил. До тех пор, пока они галопом не домчались до монастыря Святого Михаила, где потрясенная и возмущенная настоятельница вышвырнула их вон. До этого времени он надеялся, что Мари чуть их опередила. Самому Тьеру уже на половине пути стало ясно, что этого быть не могло. У нее не было лошади, и ни у одной знатной дамы не хватило бы сил уйти так далеко пешком. Совершенно ясно, что она сошла с дороги. И если она вошла в лес, то одному Богу известно, что с ней стало. Если бы их отрядом командовал Тьер, то он бы...
Но эта мысль была пустой. В какой бы отряд Тьер ни вошел, им всегда командовал Ален или его старший брат. Лорд Жюльде Фужер оскорбился бы, если бы его сыновьями распоряжался всего лишь сын его сестры.
– Возможно, братия Бонн-Фонтейна что-нибудь о ней узнала, – предположил Гийомар. Когда обнаружилось бегство Мари, аббат отправил людей искать ее по округе. – Может быть, они уже ее нашли!
Ален бросил на него благодарный взгляд.
– Молю Бога, чтобы это было так! – горячо проговорил он и перекрестился.
Тьер хмыкнул. Ведь именно Гийомар запер дверь Мари в Бонн-Фонтейне, и Ален винил его в ее бегстве. Ален никогда ни в чем не винил самого себя, а Гийомара винить было легче, чем Тьера, потому что Гийомар не был родственником. Лорд Жюль может уволить его со службы, а куда ему тогда идти? Всю дорогу до монастыря Святого Михаила и половину дороги обратно Гийомар смиренно говорил Алену то, что Ален желал услышать. И вот теперь, похоже, Ален настолько нуждается в утешении, что ради него готов простить своего подчиненного. От своего кузена он никакого утешения не получал. Тьеру было совершенно ясно, что девица нашла бы способ вырваться на свободу, кто бы ни поворачивал ключ в замке. Им следовало установить дежурство, спать у ее порога... даже заковать ее. Но они не сочли нужным это сделать. Они все виноваты, но Ален – больше всех. Он командовал отрядом. Может, Жюль де Фужер и выместит раздражение на Гийомаре, но герцог Хоэл будет считать ответственным Алена. И совершенно справедливо!
Тьер повернулся и злорадно сказал:
– Если братья из Бонн-Фонтейна нашли леди Мари, то какой они ее нашли? Живой или мертвой?
Ален поморщился и вытер лицо. Он неловко нацепил шлем на голову и начал возиться с застежкой под подбородком. Дальше они поехали молча, и Тьер пожалел о своих словах. Не потому, что они ранили Алена, а потому, что он высказал вслух мысль, которая приходила в голову всем троим, но оставалась невысказанной. Узнав об исчезновении Мари, обеспокоенный аббат сообщил им, что разбойник Эон из Монконтура находится поблизости: не прошло и трех дней, как на развилке у Дола был ограблен бедный священник. Мари Пантьевр вполне могут найти в лесу мертвой, и это станет позором для всех троих. Если нехорошо обманом увезти послушницу из монастыря при попустительстве настоятельницы, то гораздо хуже потерять ее по дороге, так что она отыщется в лесу ограбленной, изнасилованной и убитой.
Настоятельница монастыря Святого Михаила уже обвинила их во всем. Ну конечно: леди Констанции не меньше других хотелось бы избежать обвинений. Она притворилась, будто раньше не знала, кто они такие, будто поверила, что они приехали от герцога Роберта, и поступила так, как ей полагалось. Однако обвинение все равно ляжет и на нее. Добрая молва – вещь скользкая, и человеку ее удержать нелегко, а вот обвинения липнут как мед. Они пристанут ко всем ним.
Тьер представил себе Мари при свете свечей, сидящей на кровати в келье Бонн-Фонтейна, перед тем как они ее заперли: бледную от усталости, но полную решимости. Хорошенькая девица, и к тому же отважная. Он ощутил странный укол в сердце – смесь жалости и вины.
– Молю Бога, чтобы их известия были хорошими, – проговорил он внезапно так же горячо, как Гийомар. – Если эту девицу найдут живой, я куплю святому Михаилу сто свечей для его храма в Доле.
С этими словами он перекрестился. Потом он, бывало, замечал, что святой Михаил, будучи архангелом, действует быстро. Вдали показался всадник. Он пустил коня рысью, и скоро они увидели, что это монах. Все трое замерли в ожидании, инстинктивно пытаясь продлить мгновения надежды. Монах остановил своего коня перед ними.
– Лорд Ален де Фужер? – спросил он почти уверенно, потому что его глаза уже увидели и опознали на щите, заброшенном за седло Алена, герб – белого оленя.
Ален кивнул.
– Ты едешь из аббатства Бонн-Фонтейн? – спросил он и от волнения дал петуха.
– Это так, господин мой. Я – брат Самсон. Господин аббат отправил меня найти вас. Мой господин, дама, которую вы ищете, нашлась целая и невредимая!
Ален хлопнул в ладоши.
– Благодарение Богу! – страстно воскликнул он. – Благодарение Богу и всем его святым!
– Благодарение Богу и святому Михаилу, – прошептал Тьер с чувством облегчения, которое оказалось даже сильнее, чем он ожидал.
Теперь ему не придется всю оставшуюся жизнь думать о том, что он помог убить Мари Пантьевр.
– Ее привели в обитель, принадлежащую нашему аббатству, прошлой ночью, – радостно продолжил брат Самсон. – Там каждое лето живут два послушника – пасут свиней в лесу. Братья не знали о том, что леди потерялась, но этим утром, когда посланец от господина аббата пришел сказать им об этом, он застал ее за завтраком!
– Благодарение Богу! – повторил Ален, сияя улыбкой.
Гийомар перекрестился и возблагодарил своих святых покровителей.
– А где она сейчас? – спросил Тьер, радостно ухмыляясь, хотя и содрогался при мысли о том, сколько будут стоить сто свечей.
– На пути в Бонн-Фонтейн. Свинопасам было велено доставить ее туда, как только прибудет лошадь для нее. Дело в том, что леди измучена блужданиями по лесу и совсем не может идти, так что посланец господина аббата приказал одному из фермеров прислать лошадь со своей фермы, которая расположена недалеко от обители.
– Тогда я надеюсь, что свинопасы будут крепко держать узду этой лошади, – заявил Тьер. – Иначе леди ускачет в монастырь и у них будет такой же глупый вид, как у нас.
– Рыцарь, который ее нашел, сможет справиться с лошадью, – отозвался брат Самсон.
– Рыцарь? – резко переспросил Ален, и его улыбка исчезла. – Ее нашел рыцарь? Кто?
– Не знаю, мой господин, – жизнерадостно ответил брат Самсон, не подозревающий о том, какой урон он только что нанес карьере Алена. – Господин настоятель просто поручил сказать вам, что дама цела и невредима: рыцарь, охотившийся в лесу, нашел ее и прошлой ночью привел к нашим свинопасам на ночлег, а теперь она возвращается в Бонн-Фонтейн. Если мы прямо сейчас поедем в аббатство, то можем встретить их на дороге.
Когда они тронулись, Ален был мрачен. Если их подопечную спас другой рыцарь, Алену не удастся представить бегство Мари как мелкое осложнение в успешно выполненном задании. Другой рыцарь одним своим присутствием укажет на их промахи и потребует своей доли в герцогской благодарности – доли, которой Алену делиться не хотелось. Он мечтал подольститься к герцогу Хоэлу, и это поручение давало ему идеальный шанс. Герцог много лет досадовал на потерю Шаландри и ухватился за возможность получить поместье обратно, не ведя войны. Однако как извлечь наследницу из монастыря в неуязвимой нормандской крепости? Это казалось делом трудным. В семье де Фужер несколько человек служили герцогу Нормандскому: Ален мог представиться посланцем Роберта, не вызвав никаких подозрений. Он сыграл свою роль в монастыре безупречно. И вот теперь все разладилось.