Страница:
Даже тогда Джулианне не хотелось бежать. Однако на кону стояло нечто большее, чем её гордость, и даже большее, чем жизнь её отца. Кем бы ни были Радель и Редмонд, они привнесли в ночное приключение некую новую деталь — чувство страшной опасности, которое наконец распознала Элизанда. Кстати, она была знакома с этими людьми достаточно хорошо, потому что честила их на все корки, не стесняясь в выражениях.
Итак, когда рука Элизанды сжала кисть Джулианны и потянула за собой, девушка побежала вслед за подругой по оврагу. Скатка из одеяла, заброшенная за спину, была нетяжела, а в крестьянской одежде было легко бежать, несмотря на то что из-под ног поднимались облачка пыли, а башмаки то и дело цеплялись за истрескавшееся дно, скрытое под слоем пыли, и потому Джулианна всё время запиналась и несколько раз чуть было не упала.
Какое-то время позади них раздавались звуки погони, но гнались не за ними. Извилистое русло уводило их все дальше от солдат, от деревни и от элессинского лагеря. Только раз Элизанда дёрнула Джулианну за руку, заставив остановиться, и шёпотом предупредила, что впереди, на краю оврага, стоят часовые. На мгновение отряд замер в полной тишине, которую нарушало только тяжёлое дыхание Джулианны. Дыхание её товарищей казалось гораздо тише, и это раздражало девушку. Тут Элизанда махнула рукой, приказывая медленно идти вперёд. Джулианна разглядела часового, который стоял на краю оврага, резко выделяясь на фоне звёзд, однако, несмотря на светлое небо, часовой не увидел их.
Миновав часового, они вновь помчались вперёд и бежали до тех пор, пока Джулианна не поняла, что больше не сможет сделать ни шагу, и не подёргала Элизанду за руку, давая ей понять, что устала. Говорить она не могла. Подруга кивнула, жестом предложила ей сесть и сама опустилась рядом с ней, ненадолго замерев. Потом она пробормотала:
— Придётся выйти из оврага, он ведёт не туда. Нам нужно севернее.
Они вскарабкались на берег оврага и обнаружили, что попали в широкую долину, окружённую высокими иссохшими холмами. Элизанда ткнула пальцем на северо-восток, заявив, что им туда, и пошла вперёд, достаточно медленно, чтобы Джулианна могла за ней поспевать.
Они обнаружили ещё одну дорогу и пересекли её.
— Надеюсь, мы вылезли на противоположном от деревни краю оврага, — пробормотала Элизанда. — Когда нас будут искать, пойдут именно по этой дороге. Но без неё нам не обойтись: это единственный безопасный путь на север. Я не верю, что ты сможешь пройти по горам пешком, да ещё в самый разгар лета.
В этих словах крылся намёк на то, что ей, Элизанде, уже приходилось переходить горы. Джулианна мельком пожалела, что мешает подруге — «извини, что связываю тебя, Элизанда», — однако тут же вспомнила, что должна подруге гораздо больше. Снисходительный тон был невеликой платой за компанию и проводника в лице Элизанды.
Кроме того, Элизанда скорее всего говорила правду. Она была опытной и умелой и наверняка могла преодолеть горы пешком; Джулианна же была уверена, что ей самой это не по силам. Она с трудом заставляла себя идти, а Элизанду вид дороги словно подхлестнул, и та пошла гораздо быстрее, почти переходя на бег там, где путь едва заметно шёл под уклон.
Но самым изматывающим во всём этом было небо. Джулианна думала о том, что оставила позади, о том, от чего бежала — о неохотном обещании и о жизни, разрушенной, повергнутой в сомнения одной только встречей с высоким юношей, укравшим её сердце, с юношей, от которого она бежала прочь, отнюдь того не желая. И ещё она гадала, куда она бежит, какая тайна может оправдать такое страшное предательство, если окажется, что джинн ошибся. А над головой Джулианны, занятой всеми этими мыслями, висело необъятное тяжёлое небо, которое давило на неё, заставляя бежать все медленнее и дышать все тяжелее. Огромное тяжёлое покрывало с холодными свечами звёзд высасывало последние силы; Джулианна не смотрела вверх, старалась не поднимать головы, но всё же чувствовала его немалый вес, давящий на плечи, не дающий сделать лишнего шага.
От холмов проку было мало. Чёрные тени, серые блестящие камни — они стояли отдельно друг от друга и не помогали Джулианне нести обрушившуюся на неё тяжесть. И Элизанда тоже не помогала. Она была умна и опытна, она умела ходить, не чувствуя тяжести неба. Она была зла, жадна, она бросила подругу, оставив ей всю тяжкую ношу…
Идти не было сил. Сейчас она сядет, опустится на землю, и пусть небо обернётся вокруг неё подобно платью, подобно упавшему шатру, пусть — главное, не придётся нести его дальше, не придётся идти за этой умной и жестокой Элизандой…
— Джулианна… Ох, прости, ты совсем измучилась, а я и не заметила. Ты права, нам надо отдохнуть. Только не здесь, давай найдём какое-нибудь укрытие, где нас не будет видно, если начнутся поиски. Вон, видишь тот холм? Дойдёшь до него? На самом деле он гораздо ближе, чем кажется, это все темнота виновата. А ты хорошо справляешься, через пару часов уже будет заря, значит, мы шли всю ночь. Ты молодец, держишься гораздо лучше, чем я ожидала. Ну, идём, заставь себя пройти ещё чуть-чуть, мы найдём между камнями место, где можно будет затаиться в тени. Вот, выпей глоток джерета, это тебе поможет. А когда доберёмся до холма, выпьем воды, да? Это будет самая вкусная вода на земле, но её придётся заработать…
И Джулианна заработала себе воду. На языке у неё застыл резкий вкус джерета, и мир снова стал таким, каким был всегда, без миражей и иллюзий. Джулианна поняла, что она всего лишь усталая девушка, которая пытается держаться во всех испытаниях и прячется от единственного человека, к которому её когда-либо влекло, от того, чей голос и облик притягивают её, словно магнитом. А небо… что ж, это было всего лишь небо, и ночь была всего лишь ночью, обычной тьмой, которая оказалась чересчур коротка. И ничего больше.
Нет, холм был вовсе не ближе, чем казалось, он был гораздо дальше, Элизанда солгала ей. Каждый шаг давался с мукой, Джулианна то и дело опиралась на сильную руку подруги, и когда они наконец достигли холма и увидели там полуразрушенный колодец, тропинку и небольшую пещеру, которой эта тропинка оканчивалась, Джулианна не почувствовала ни капли любопытства, ни искорки интереса — ничего, кроме облегчения, что пещера оказалась здесь, что она пуста и что теперь можно лечь навзничь и больше не двигаться.
Она проснулась очень поздно и с трудом пришла в себя. Её разбудило лёгкое прикосновение луча солнца и куда более тяжёлое прикосновение воспоминания о прошлой ночи, на которое тут же отозвалось все тело. Джулианна лежала неподвижно, потому что мускулы не слушались её и ныли от переутомления; она не открывала глаз, потому что даже это было нелегко сегодняшним утром — если, конечно, это было утро.
Солнце сверху, камень снизу — жёсткое ложе, но выбирать не приходилось. А ещё вокруг были звуки, стук камня по камню, но так далеко, что на них не стоило пока обращать внимания.
Джулианна позволила мыслям вернуться назад и вспомнила вчерашний день, всё, что случилось с ней и вокруг неё. Она покинула крепость, встретила обоих баронов Имберов, молодого и старого, сбежала из деревни, в овраге наткнулась на переодетых Раделя и Редмонда, ушла от них — и от барона Имбера, но она не станет, нет, не станет думать о нём, о его лице, повадке, обаянии, не станет вызывать его образ, навеки запечатлённый в сердце, хотя никогда не предполагала, что кто-то сумеет занять это место… Она стала вспоминать ночь и бегство, и то, как Элизанда привела её сюда…
Да, кстати, а куда это — «сюда»? Глаза открылись сами собой, без всякого усилия с её стороны. В них ударил свет, и Джулианна отвернулась, застонав от боли в затёкшей шее.
Она увидела свет и тень, но не более того. Поморгав и отвернувшись от света, девушка разглядела каменные стены, каменный пол с мелкими неровностями или камешками. Все.
Для того чтобы сесть, поборов ноющую боль в негнущейся пояснице, понадобилась не одна минута. Каждая косточка позвоночника возмущённо вопила. Джулианна откинула второе укрывавшее её одеяло — должно быть, это Элизанда укрыла её, когда проснулась, — и огляделась. Она была в небольшой пещерке, единственным отличительным признаком которой служил знак Господа, вырубленный в стене. Джулианна попыталась убедить себя в том, что это предзнаменование, но не сумела истолковать его. Не она ли бежала, нарушив все законы Господни?
Элизанды не было. Стук камня о камень, раздававшийся откуда-то снизу, приобрёл новое значение. Джулианна решила встать.
Бывало ли это когда-нибудь так трудно? Что ж, бывало, и довольно часто, не раз и не два. После того падения с крыши, долгого падения в тишине она с трудом могла пошевелить ногой и спустить её с кровати. Чувство ужаса, внезапно нахлынувший страх — это было похоже на порыв ветра, а потом позолоченный потолок её комнаты потемнел и завертелся, и поднялся вверх — это чувство прошло очень нескоро. А может, и не прошло, может, просто спряталось в закоулках её сознания до тех пор, пока она не позабыла о нём, хотя оно все ещё таилось где-то внутри.
Бывали и другие случаи, когда она болела, или лежала с ушибом, или падала с лошади. Тогда ей бывало и похуже, гораздо хуже, ноги её совсем не слушались и найти равновесие было абсолютно невозможно. Но она уже не ребёнок, она не инвалид, у неё есть своя гордость, поэтому Элизанда не должна видеть её слабость. В конце концов, они просто шли всю ночь — подумаешь, невидаль. К тому же скоро за ними будет погоня, так что некогда изображать из себя младенца…
Джулианна встала — и крепко ударилась головой о крышу пещеры, выругалась и потёрла макушку, отчего боль только усилилась. Полоса материи, заменявшая ей тюрбан, лежала на полу у разбросанных одеял. Джулианна наклонилась, подняла тряпку и стала оборачивать её вокруг головы. Не отрываясь от дела, она почти наполовину высунулась из пещеры…
…и отшатнулась, сдерживая рвущийся крик, и увидела скалу, и уцепилась руками за камень у себя за спиной, а голова кружилась, а глаза жмурились и не могли открыться, потому что горячее солнце било прямо в них, освещая равнину, холмы и высокий обрыв, за край которого она едва не шагнула.
Прошлой ночью, изнывая от усталости и плетясь в темноте рядом с Элизандой, которая держала её за руку и всё время говорила, Джулианна не заметила обрыва. Конечно, она помнила, что они лезли вверх, однако так и не поняла тогда, как высоко они залезли, не запомнила, насколько крутым был путь, не увидела, что по ту сторону от Элизанды не было ничего…
«Спокойно, спокойно…»
Джулианна стояла, прижимаясь к утёсу, чувствуя твёрдость камня и стараясь позаимствовать у него немного твёрдости. Она чувствовала, как гладит её лицо лёгкий ветерок, слушала стук камней и наконец отважилась очень медленно открыть глаза.
Она смотрела только на собственные ноги, твёрдо стоявшие на земле. Хорошо. Сделать шаг в сторону, все ещё держась руками за скалу за спиной. Уже лучше, нет, просто замечательно. Шаг, ещё шаг. И третий шаг, и так идти дальше, осторожными шажками, отдельными осторожными шажками, считая их.
Наконец тропа отошла от каменной стены, высившейся по левую руку от Джулианны. Какое-то мгновение девушка колебалась, не желая терять последнюю опору в своём тесном мирке, состоявшем из тропы, утёса и взгляда на собственные ноги. Было невыносимо трудно шагнуть прочь от надёжной опоры. И к тому же она знала: любой неверный шаг станет шагом в пустоту, и девушка будет падать, падать…
Однако тропа всё же отходила от стены, а тропа не подведёт — «верь тропе», — подсказал какой-то шепоток в голове. И Джулианна поверила. И не упала, потому что падать было некуда: по обе стороны от тропы была пыльная ровная земля — долина, которой девушка наконец достигла.
Она со вздохом подняла голову и увидела Элизанду, и поняла, что это от неё исходит постукивание, что это она стучит камнем о камень.
Ещё одно воспоминание пробилось из вихря событий вчерашней ночи: груда камней, собранных вместе, но необработанных, и тропа, которая уходит вверх в звёздном свете. Она отчётливо видна и явно заброшена. Элизанда наклоняется, касается кончиками пальцев песка и пыли и говорит: «Это был колодец. Те, кто пользовался им, должны были жить неподалёку. Пойдём посмотрим, какое жильё они нам оставили».
Сейчас это уже больше походило на колодец: чёрная узкая дыра в земле, окружённая неровной оградой из камней. Лицо Элизанды под грязным тюрбаном лоснилось от пота. Девушка трудилась на самом солнце, беря камни по одному и кладя их на примерно подходящее место, а потом подгоняя так, чтобы камень прочно скреплялся со своими соседями.
— Я не строитель, — выдохнула она, выпрямляясь при виде Джулианны, — но эта стенка должна держаться. По крайней мере колодец станет виден, да и пылью его не засыплет.
— А нам что, нужна вода? — спросила Джулианна, имея в виду: «Нам что, необходимо тратить время и силы на починку колодцев, в то время как на нас охотятся, когда нам нужно бежать прочь?»
— Шарайская привычка, — ответила Элизанда, ответив на мысли Джулианны. — В пустыне никогда не разрушают колодца и не оставляют его разрушенным. Запомни, Джулианна, это важно.
— Важнее, чем то, что нас могут поймать и вернуть в лагерь? Если бы погоня не знала, что здесь есть вода, она могла бы не пойти дальше, чтобы не потерять лошадей.
— Да, важнее, — ровно ответила Элизанда. — В пустыне вода — это жизнь, жизнь для всех. Ты возблагодаришь даже своего врага и врага всей своей семьи всякий раз, когда выпьешь глоток чистой воды. Это закон.
— Здесь не пустыня, а шарайцы от нас очень далеко.
— Все равно.
— Ну ладно. А здесь есть вода, ты не знаешь?
Вместо ответа Элизанда подобрала маленький камушек и бросила его в колодец. Секундой позже раздался негромкий плеск. Подруги посмотрели друг на друга, взглядами выражая несогласие, но не враждебность; потом Джулианна вздохнула, села наземь и спросила:
— А сколько нам надо пройти, чтобы найти шарайцев?
— Смотри. — Элизанда села рядом, взмахом руки расчистила клочок земли и зачертила по нему пальцем. — Вот тут Таллис, тут Элесси. Здесь горы, которые их окружают, и мы сейчас как раз в этих горах. К востоку и западу идут горные хребты, они похожи на тот, что отделяет Чужеземье от шарайцев и от пустыни. Не думаю, что мы доберёмся до них, какой бы дорогой мы ни пошли. Я могу притвориться катари, а ты не можешь, у тебя для этого слишком неподходящая кожа и волосы. Эти мелкопоместные барончики жутко трясутся над своей землёй, они останавливают и допрашивают каждого путника. Но даже если мы доберёмся до гор, перетащить тебя через них я не смогу. Там ещё тяжелее, чем тут, там нет колодцев, полно обрывов, а перевалы выше, чем все эти холмы.
«Дальше падать», — без слов добавила она, и Джулианна поняла её.
— Поэтому мы пойдём на северо-восток, обойдём горы и спустимся в пустыню. Придётся идти пешком несколько лишних недель, хотя, быть может, нам повезёт и мы найдём лошадей. Эта дорога какое-то время будет идти по границе Королевства, а потом свернёт в Элесси. Вне Королевства никто не платит налогов и не клянётся в верности королю, хотя и открыто люди не выступают, чтобы не привлечь ненужного внимания Ордена. Это дикие племена, в основном кочевники, но они выращивают лошадей, любят золото и не задают лишних вопросов. Там нам может повезти. Отряд, который атаковал Рок — впрочем, какой отряд, там была целая армия, — все ещё в пути. Мы могли бы присоединиться к ним и пройти с ними весь путь. В любом случае нам нельзя идти в пустыню без проводника…
Ничего себе удача — встретить отряд воинственных шарайцев. Впрочем, в этом сумасшедшем новом мире, в странной земле и в новой загадочной жизни это вполне могло быть удачей. Имбер же становился всего лишь золотым видением, жарким и сияющим, словно солнце. И видение это затаилось у неё в сердце, окутавшись горечью, которую приходится скрывать даже от подруги.
Впрочем, она ведь могла задавать вопросы — и уж теперь-то вполне можно было рассчитывать, что Элизанда ответит ей.
— Радель и тот, другой человек, Редмонд, — медленно начала Джулианна, — они кто такие? Если честно?
— Ты знаешь, кто такой Редмонд, — чуть улыбнувшись, ответила Элизанда. — В нём два человека, и ты знаешь обоих. Один из них — пленник из Сурайона, которого пытали в подземельях Рока, а второй — Редмонд Корбоннский, известный также как Красный Граф.
Джулианна кивнула, словно не видя в этих словах ничего удивительного.
— А Радель?
— Радель тоже из Сурайона.
— Он не менестрель?
— Он не только менестрель, хотя это занятие подходит ему больше всего. Он мастер на все руки.
— А ты?
— Я? Ну, я тоже из Сурайона. Но ты ведь уже знаешь об этом, верно? Ты должна была догадаться…
— Да, конечно, я только хотела услышать это от тебя. Я устала от секретов, Элизанда.
«Поведай мне тайны своего сердца, и я умолчу о своих. Если тебе повезёт…»
— Я знаю. И мне жаль. Но я думала, что дала тебе достаточно подсказок. Я не могла признаться в замке. Слова — они вроде птиц, когда они произнесены, они летят на волю, и никогда не знаешь, где они совьют гнездо…
— Это тебя не менестрель ли научил?
— Ну да, Радель, — ровно сказала Элизанда, словно не желая говорить на эту тему, похоже, слишком личную для неё.
— А кто такой Радель?
— Человек, который думает, будто у него есть власть надо мной.
— А она есть?
— Нет.
Следующий вопрос был очевиден: «А кто такая ты сама, Элизанда?» Беда была в том, что ответ, как подозревала Джулианна, окажется не менее очевиден: «Я — девушка, над которой у Раделя нет власти».
Джулианна спросила:
— А что теперь станут делать Радель и Редмонд? Когда нас обнаружили, Радель сказал, что они вернутся; но ведь во второй раз им будет труднее сбежать, тем более теперь, когда отряд будет настороже…
— Не знаю я, что они станут делать, — ответила Элизанда. Упрямое выражение исчезло с её лица, и девушка вдруг стала очень раздражённой, обеспокоенной и — неожиданно — очень юной. — Мы кое-что умеем — например, морочить людям головы так, что они не заметят нас у себя под носом. Вы это зовёте магией. В этих ваших байках о сурайонцах есть доля правды…
Джулианна заметила, что Элизанда ожила и встревожилась, и обняла подругу за плечи.
— Далеко не все жители Чужеземья считают, что магия идёт от нечистого, Элизанда. А я ведь выросла в Марассоне. — «Мне случалось видеть вещи и пострашнее». — Так, значит, ты заморочила Маррона, когда он вышел на берег и увидел нас?
— Да. Сначала я не узнала его, а потом решила, что незачем ему нас видеть. Этот мальчишка меня совсем запутал. Я не понимаю, кому он служит. А Радель сделал то же самое с патрулём искупителей. Только у него сил побольше и воздействовал он на них сильнее. А потом, когда нам попались стражники, я опять заморочила их, только совсем чуть-чуть. Впрочем, у нас есть свои границы: мы можем заморочить только несколько человек одновременно, не больше троих-четверых за раз. К тому же это очень трудно даётся, если они собранны и сосредоточены на одной цели. Может, Радель и мог бы заморочить охрану и увести Редмонда во второй раз, но я в этом не уверена. Думаю, они просто затаятся среди братьев и будут ждать нового шанса. Однако мы им ничем не сумеем помочь, и им придётся выбираться самим. Нам надо позаботиться о себе, Джулианна. Мы должны пробраться к шарайцам, помнишь? Помнишь джинна?
— Такое не забудешь. А его слова я уже наизусть выучила. Мы тронемся в путь прямо сегодня?
Она пыталась говорить ровным голосом — «последний вопрос, самый распоследний», — но, увидев чуть сочувственный и чуть раздражённый взгляд Элизанды, поняла, что её слова звучат словно мольба или детское хныканье.
— Наверное, сегодня не стоит. Мы не оставим слишком заметного следа, но даже по самым незначительным признакам нас могут выследить. Лучше будет идти по ночам, а днём прятаться. Пещера у нас неплохая. Снизу её не видно, а подходы к ней мы прикроем.
«Зря ты починила колодец, — подумала Джулианна, — теперь ясно видно, что он сделан руками человека». Однако Элизанда могла иметь в виду кое-что другое: «Ты слишком устала, чтобы идти, один ночной переход тебя вконец вымотал, так что отдохни». Поэтому Джулианна спросила только:
— Как ты думаешь, кто раньше жил в этой пещере? Там на стене высечен знак Господа…
— Да какой-нибудь отшельник или рехнувшийся монах. После того как король объявил, что Чужеземье принадлежит Господу, их тут развелось как мух. На каждом одиноком холме сидело по отшельнику. Местные приносили им еду, а взамен просили помолиться за них, хотя чаще отшельник просто ругался. Потом начались нападения диких племён и шарайцев, отшельников либо перебили, либо выгнали вон. Если нам повезёт, твоему барону попадётся столько пещер, что нашу он искать просто не станет, а если и найдёт, мы к тому времени будем уже далеко…
Барон её ищет… что он подумает о девушке, сбежавшей буквально из-под венца? Джулианна тоскливо взглянула на запад и резко встала на ноги. Все тело болело, но боль в сердце была сильнее.
— Тогда давай поднимемся обратно, они могут появиться в любую секунду.
Из своего узелка Элизанда достала хлеб и апельсины. На завтрак девушки устроились недалеко от выхода, где было посветлее, но всё же достаточно далеко, чтобы Джулианна могла глядеть на окрестности, не обращая внимания на пропасть. Впрочем, девушка не выглядывала из пещеры, сосредоточенно очищая апельсин и деля его на дольки.
— Такими темпами еды у нас хватит ещё на день, — сказала Элизанда. — Потом придётся охотиться, выискивать людей, у которых можно чего-нибудь выпросить, — а не то будем идти голодными.
Впрочем, она говорила довольно весело, и Джулианна поняла, что голод им не грозит. Её подруга была уверена в собственном охотничьем мастерстве, несмотря на то что единственным её оружием оставался нож. А может, она была уверена, что отыщет людей даже в этих иссохших и на первый взгляд пустынных холмах. Скорее всего путешественницам предстояло и то, и другое. Ведь до встречи с Джулианной Элизанда была в пути уже несколько недель, а то и месяцев, перебиваясь только вот такой случайной добычей. Да, в Лёсс-Арвоне и в большей части Таллиса земли были куда лучше, чем здесь, но тамошние жители не отличались излишним гостеприимством — Джулианна поняла это по тону, каким Элизанда рассказывала о соперничестве тамошних «мелкопоместных барончиков».
— Зачем ты отправилась в Рок-де-Рансон? — спросила Джулианна подругу. — Ты ведь не за Редмондом пришла, он убежал вслед за нами.
— Нет, конечно. Редмонд — это так, совпадение, причём неприятное, вроде того чёртова джинна. Ну не хочу я к шарайцам! — неожиданно вспылила девушка. — Сейчас — не хочу! И ты не хочешь, да? Ещё бы, если бы не твой отец, ты бы в жизни никуда не отправилась! А ведь джинн мог бы спасти его, если бы это было необходимо! Просто сгрёб бы в охапку и доставил к тебе в мгновение ока. Но он, конечно, этого не сделает ни за какие коврижки. Джинны, видишь ли, слишком горды, чтобы возиться с людишками, за исключением тех случаев, когда им хочется поразвлечься. Тогда они извлекают нас из пыли и посылают куда-нибудь к чёрту на рога, не объяснив даже, зачем это нужно…
— Элизанда?
— Что?
— Зачем ты пришла в Рок?
— Я пришла за одной вещью, надо было только суметь добраться до неё. Она должна храниться в Сурайоне, чтобы эти фанатики искупители, а особенно типы вроде маршала Фалька не наложили на неё лапу. Или этот барон Имбер — не твой, а тот, что постарше. Эти люди могут уничтожить нас, и уничтожили бы, если бы знали об этом средстве. Я хотела стянуть его и унести так, чтобы они даже ничего не узнали, но не смогла добраться до этой штуки. А потом привезли Редмонда. Я знаю его, он мой друг, он был добр со мной, когда я была совсем ребёнком и нуждалась в доброте больше, чем в чём-либо ещё. Понятное дело, я… отвлеклась. Поэтому мне и не хотелось уходить — я не хотела бросать Редмонда. И мне тяжело, что я не знаю о нём ничего — где он сейчас, сумел ли он бежать…
— А Радель?
— Радель сам о себе позаботится.
— Я хочу сказать: он-то зачем пришёл в замок?
— Ну, в основном за тем же, что и я. Он не верил в мои способности по этой части и решил сделать все сам. Но у меня эта вещь была бы в большей безопасности, поэтому я решила, что справлюсь сама! А этот дурак пошёл за мной. Он всегда был дураком, и вообще…
— А что это за вещь?
— Ну, просто вещь, которую надо забрать. Мы можем найти ей правильное применение.
— Это оружие?
— В некотором роде.
— Элизанда, довольно секретов!
— Нет, пока ещё не время. Подожди, пока мы отойдём подальше от замка…
— Ну почему ты мне не доверяешь?
— Ты что, доверяю, конечно! Я доверила тебе свою жизнь. Я ведь из Сурайона, я же тебе сказала. Я — сурайонская ведьма, и меня сожгут, если это станет известно. Но эта вещь, о которой речь, она гораздо важнее, а ты, Джулианна, ты всё-таки из своего мира, и если ты хотя бы намекнёшь на эту вещь своему барону Имберу…
— Элизанда, да я со всех ног улепётываю от этого своего барона, забыла?
— Всё равно. Пока что тебе опасно знать об этом. Подожди немного. Ни у меня, ни у Раделя ничего не вышло. Эта вещь все ещё там, а значит, над нами нависла опасность. Она может оставаться там неделю, месяц, год — а где окажешься в это время ты? Может, ты уже вернёшься в Элесси к своему барону, если отец отошлёт тебя туда. Ты сказала, что достаточно секретов, но этого секрета я тебе не выдам, не то тебе придётся скрывать его от своего господина и повелителя, от друзей, вообще от всего мира.
Итак, когда рука Элизанды сжала кисть Джулианны и потянула за собой, девушка побежала вслед за подругой по оврагу. Скатка из одеяла, заброшенная за спину, была нетяжела, а в крестьянской одежде было легко бежать, несмотря на то что из-под ног поднимались облачка пыли, а башмаки то и дело цеплялись за истрескавшееся дно, скрытое под слоем пыли, и потому Джулианна всё время запиналась и несколько раз чуть было не упала.
Какое-то время позади них раздавались звуки погони, но гнались не за ними. Извилистое русло уводило их все дальше от солдат, от деревни и от элессинского лагеря. Только раз Элизанда дёрнула Джулианну за руку, заставив остановиться, и шёпотом предупредила, что впереди, на краю оврага, стоят часовые. На мгновение отряд замер в полной тишине, которую нарушало только тяжёлое дыхание Джулианны. Дыхание её товарищей казалось гораздо тише, и это раздражало девушку. Тут Элизанда махнула рукой, приказывая медленно идти вперёд. Джулианна разглядела часового, который стоял на краю оврага, резко выделяясь на фоне звёзд, однако, несмотря на светлое небо, часовой не увидел их.
Миновав часового, они вновь помчались вперёд и бежали до тех пор, пока Джулианна не поняла, что больше не сможет сделать ни шагу, и не подёргала Элизанду за руку, давая ей понять, что устала. Говорить она не могла. Подруга кивнула, жестом предложила ей сесть и сама опустилась рядом с ней, ненадолго замерев. Потом она пробормотала:
— Придётся выйти из оврага, он ведёт не туда. Нам нужно севернее.
Они вскарабкались на берег оврага и обнаружили, что попали в широкую долину, окружённую высокими иссохшими холмами. Элизанда ткнула пальцем на северо-восток, заявив, что им туда, и пошла вперёд, достаточно медленно, чтобы Джулианна могла за ней поспевать.
Они обнаружили ещё одну дорогу и пересекли её.
— Надеюсь, мы вылезли на противоположном от деревни краю оврага, — пробормотала Элизанда. — Когда нас будут искать, пойдут именно по этой дороге. Но без неё нам не обойтись: это единственный безопасный путь на север. Я не верю, что ты сможешь пройти по горам пешком, да ещё в самый разгар лета.
В этих словах крылся намёк на то, что ей, Элизанде, уже приходилось переходить горы. Джулианна мельком пожалела, что мешает подруге — «извини, что связываю тебя, Элизанда», — однако тут же вспомнила, что должна подруге гораздо больше. Снисходительный тон был невеликой платой за компанию и проводника в лице Элизанды.
Кроме того, Элизанда скорее всего говорила правду. Она была опытной и умелой и наверняка могла преодолеть горы пешком; Джулианна же была уверена, что ей самой это не по силам. Она с трудом заставляла себя идти, а Элизанду вид дороги словно подхлестнул, и та пошла гораздо быстрее, почти переходя на бег там, где путь едва заметно шёл под уклон.
Но самым изматывающим во всём этом было небо. Джулианна думала о том, что оставила позади, о том, от чего бежала — о неохотном обещании и о жизни, разрушенной, повергнутой в сомнения одной только встречей с высоким юношей, укравшим её сердце, с юношей, от которого она бежала прочь, отнюдь того не желая. И ещё она гадала, куда она бежит, какая тайна может оправдать такое страшное предательство, если окажется, что джинн ошибся. А над головой Джулианны, занятой всеми этими мыслями, висело необъятное тяжёлое небо, которое давило на неё, заставляя бежать все медленнее и дышать все тяжелее. Огромное тяжёлое покрывало с холодными свечами звёзд высасывало последние силы; Джулианна не смотрела вверх, старалась не поднимать головы, но всё же чувствовала его немалый вес, давящий на плечи, не дающий сделать лишнего шага.
От холмов проку было мало. Чёрные тени, серые блестящие камни — они стояли отдельно друг от друга и не помогали Джулианне нести обрушившуюся на неё тяжесть. И Элизанда тоже не помогала. Она была умна и опытна, она умела ходить, не чувствуя тяжести неба. Она была зла, жадна, она бросила подругу, оставив ей всю тяжкую ношу…
Идти не было сил. Сейчас она сядет, опустится на землю, и пусть небо обернётся вокруг неё подобно платью, подобно упавшему шатру, пусть — главное, не придётся нести его дальше, не придётся идти за этой умной и жестокой Элизандой…
— Джулианна… Ох, прости, ты совсем измучилась, а я и не заметила. Ты права, нам надо отдохнуть. Только не здесь, давай найдём какое-нибудь укрытие, где нас не будет видно, если начнутся поиски. Вон, видишь тот холм? Дойдёшь до него? На самом деле он гораздо ближе, чем кажется, это все темнота виновата. А ты хорошо справляешься, через пару часов уже будет заря, значит, мы шли всю ночь. Ты молодец, держишься гораздо лучше, чем я ожидала. Ну, идём, заставь себя пройти ещё чуть-чуть, мы найдём между камнями место, где можно будет затаиться в тени. Вот, выпей глоток джерета, это тебе поможет. А когда доберёмся до холма, выпьем воды, да? Это будет самая вкусная вода на земле, но её придётся заработать…
И Джулианна заработала себе воду. На языке у неё застыл резкий вкус джерета, и мир снова стал таким, каким был всегда, без миражей и иллюзий. Джулианна поняла, что она всего лишь усталая девушка, которая пытается держаться во всех испытаниях и прячется от единственного человека, к которому её когда-либо влекло, от того, чей голос и облик притягивают её, словно магнитом. А небо… что ж, это было всего лишь небо, и ночь была всего лишь ночью, обычной тьмой, которая оказалась чересчур коротка. И ничего больше.
Нет, холм был вовсе не ближе, чем казалось, он был гораздо дальше, Элизанда солгала ей. Каждый шаг давался с мукой, Джулианна то и дело опиралась на сильную руку подруги, и когда они наконец достигли холма и увидели там полуразрушенный колодец, тропинку и небольшую пещеру, которой эта тропинка оканчивалась, Джулианна не почувствовала ни капли любопытства, ни искорки интереса — ничего, кроме облегчения, что пещера оказалась здесь, что она пуста и что теперь можно лечь навзничь и больше не двигаться.
Она проснулась очень поздно и с трудом пришла в себя. Её разбудило лёгкое прикосновение луча солнца и куда более тяжёлое прикосновение воспоминания о прошлой ночи, на которое тут же отозвалось все тело. Джулианна лежала неподвижно, потому что мускулы не слушались её и ныли от переутомления; она не открывала глаз, потому что даже это было нелегко сегодняшним утром — если, конечно, это было утро.
Солнце сверху, камень снизу — жёсткое ложе, но выбирать не приходилось. А ещё вокруг были звуки, стук камня по камню, но так далеко, что на них не стоило пока обращать внимания.
Джулианна позволила мыслям вернуться назад и вспомнила вчерашний день, всё, что случилось с ней и вокруг неё. Она покинула крепость, встретила обоих баронов Имберов, молодого и старого, сбежала из деревни, в овраге наткнулась на переодетых Раделя и Редмонда, ушла от них — и от барона Имбера, но она не станет, нет, не станет думать о нём, о его лице, повадке, обаянии, не станет вызывать его образ, навеки запечатлённый в сердце, хотя никогда не предполагала, что кто-то сумеет занять это место… Она стала вспоминать ночь и бегство, и то, как Элизанда привела её сюда…
Да, кстати, а куда это — «сюда»? Глаза открылись сами собой, без всякого усилия с её стороны. В них ударил свет, и Джулианна отвернулась, застонав от боли в затёкшей шее.
Она увидела свет и тень, но не более того. Поморгав и отвернувшись от света, девушка разглядела каменные стены, каменный пол с мелкими неровностями или камешками. Все.
Для того чтобы сесть, поборов ноющую боль в негнущейся пояснице, понадобилась не одна минута. Каждая косточка позвоночника возмущённо вопила. Джулианна откинула второе укрывавшее её одеяло — должно быть, это Элизанда укрыла её, когда проснулась, — и огляделась. Она была в небольшой пещерке, единственным отличительным признаком которой служил знак Господа, вырубленный в стене. Джулианна попыталась убедить себя в том, что это предзнаменование, но не сумела истолковать его. Не она ли бежала, нарушив все законы Господни?
Элизанды не было. Стук камня о камень, раздававшийся откуда-то снизу, приобрёл новое значение. Джулианна решила встать.
Бывало ли это когда-нибудь так трудно? Что ж, бывало, и довольно часто, не раз и не два. После того падения с крыши, долгого падения в тишине она с трудом могла пошевелить ногой и спустить её с кровати. Чувство ужаса, внезапно нахлынувший страх — это было похоже на порыв ветра, а потом позолоченный потолок её комнаты потемнел и завертелся, и поднялся вверх — это чувство прошло очень нескоро. А может, и не прошло, может, просто спряталось в закоулках её сознания до тех пор, пока она не позабыла о нём, хотя оно все ещё таилось где-то внутри.
Бывали и другие случаи, когда она болела, или лежала с ушибом, или падала с лошади. Тогда ей бывало и похуже, гораздо хуже, ноги её совсем не слушались и найти равновесие было абсолютно невозможно. Но она уже не ребёнок, она не инвалид, у неё есть своя гордость, поэтому Элизанда не должна видеть её слабость. В конце концов, они просто шли всю ночь — подумаешь, невидаль. К тому же скоро за ними будет погоня, так что некогда изображать из себя младенца…
Джулианна встала — и крепко ударилась головой о крышу пещеры, выругалась и потёрла макушку, отчего боль только усилилась. Полоса материи, заменявшая ей тюрбан, лежала на полу у разбросанных одеял. Джулианна наклонилась, подняла тряпку и стала оборачивать её вокруг головы. Не отрываясь от дела, она почти наполовину высунулась из пещеры…
…и отшатнулась, сдерживая рвущийся крик, и увидела скалу, и уцепилась руками за камень у себя за спиной, а голова кружилась, а глаза жмурились и не могли открыться, потому что горячее солнце било прямо в них, освещая равнину, холмы и высокий обрыв, за край которого она едва не шагнула.
Прошлой ночью, изнывая от усталости и плетясь в темноте рядом с Элизандой, которая держала её за руку и всё время говорила, Джулианна не заметила обрыва. Конечно, она помнила, что они лезли вверх, однако так и не поняла тогда, как высоко они залезли, не запомнила, насколько крутым был путь, не увидела, что по ту сторону от Элизанды не было ничего…
«Спокойно, спокойно…»
Джулианна стояла, прижимаясь к утёсу, чувствуя твёрдость камня и стараясь позаимствовать у него немного твёрдости. Она чувствовала, как гладит её лицо лёгкий ветерок, слушала стук камней и наконец отважилась очень медленно открыть глаза.
Она смотрела только на собственные ноги, твёрдо стоявшие на земле. Хорошо. Сделать шаг в сторону, все ещё держась руками за скалу за спиной. Уже лучше, нет, просто замечательно. Шаг, ещё шаг. И третий шаг, и так идти дальше, осторожными шажками, отдельными осторожными шажками, считая их.
Наконец тропа отошла от каменной стены, высившейся по левую руку от Джулианны. Какое-то мгновение девушка колебалась, не желая терять последнюю опору в своём тесном мирке, состоявшем из тропы, утёса и взгляда на собственные ноги. Было невыносимо трудно шагнуть прочь от надёжной опоры. И к тому же она знала: любой неверный шаг станет шагом в пустоту, и девушка будет падать, падать…
Однако тропа всё же отходила от стены, а тропа не подведёт — «верь тропе», — подсказал какой-то шепоток в голове. И Джулианна поверила. И не упала, потому что падать было некуда: по обе стороны от тропы была пыльная ровная земля — долина, которой девушка наконец достигла.
Она со вздохом подняла голову и увидела Элизанду, и поняла, что это от неё исходит постукивание, что это она стучит камнем о камень.
Ещё одно воспоминание пробилось из вихря событий вчерашней ночи: груда камней, собранных вместе, но необработанных, и тропа, которая уходит вверх в звёздном свете. Она отчётливо видна и явно заброшена. Элизанда наклоняется, касается кончиками пальцев песка и пыли и говорит: «Это был колодец. Те, кто пользовался им, должны были жить неподалёку. Пойдём посмотрим, какое жильё они нам оставили».
Сейчас это уже больше походило на колодец: чёрная узкая дыра в земле, окружённая неровной оградой из камней. Лицо Элизанды под грязным тюрбаном лоснилось от пота. Девушка трудилась на самом солнце, беря камни по одному и кладя их на примерно подходящее место, а потом подгоняя так, чтобы камень прочно скреплялся со своими соседями.
— Я не строитель, — выдохнула она, выпрямляясь при виде Джулианны, — но эта стенка должна держаться. По крайней мере колодец станет виден, да и пылью его не засыплет.
— А нам что, нужна вода? — спросила Джулианна, имея в виду: «Нам что, необходимо тратить время и силы на починку колодцев, в то время как на нас охотятся, когда нам нужно бежать прочь?»
— Шарайская привычка, — ответила Элизанда, ответив на мысли Джулианны. — В пустыне никогда не разрушают колодца и не оставляют его разрушенным. Запомни, Джулианна, это важно.
— Важнее, чем то, что нас могут поймать и вернуть в лагерь? Если бы погоня не знала, что здесь есть вода, она могла бы не пойти дальше, чтобы не потерять лошадей.
— Да, важнее, — ровно ответила Элизанда. — В пустыне вода — это жизнь, жизнь для всех. Ты возблагодаришь даже своего врага и врага всей своей семьи всякий раз, когда выпьешь глоток чистой воды. Это закон.
— Здесь не пустыня, а шарайцы от нас очень далеко.
— Все равно.
— Ну ладно. А здесь есть вода, ты не знаешь?
Вместо ответа Элизанда подобрала маленький камушек и бросила его в колодец. Секундой позже раздался негромкий плеск. Подруги посмотрели друг на друга, взглядами выражая несогласие, но не враждебность; потом Джулианна вздохнула, села наземь и спросила:
— А сколько нам надо пройти, чтобы найти шарайцев?
— Смотри. — Элизанда села рядом, взмахом руки расчистила клочок земли и зачертила по нему пальцем. — Вот тут Таллис, тут Элесси. Здесь горы, которые их окружают, и мы сейчас как раз в этих горах. К востоку и западу идут горные хребты, они похожи на тот, что отделяет Чужеземье от шарайцев и от пустыни. Не думаю, что мы доберёмся до них, какой бы дорогой мы ни пошли. Я могу притвориться катари, а ты не можешь, у тебя для этого слишком неподходящая кожа и волосы. Эти мелкопоместные барончики жутко трясутся над своей землёй, они останавливают и допрашивают каждого путника. Но даже если мы доберёмся до гор, перетащить тебя через них я не смогу. Там ещё тяжелее, чем тут, там нет колодцев, полно обрывов, а перевалы выше, чем все эти холмы.
«Дальше падать», — без слов добавила она, и Джулианна поняла её.
— Поэтому мы пойдём на северо-восток, обойдём горы и спустимся в пустыню. Придётся идти пешком несколько лишних недель, хотя, быть может, нам повезёт и мы найдём лошадей. Эта дорога какое-то время будет идти по границе Королевства, а потом свернёт в Элесси. Вне Королевства никто не платит налогов и не клянётся в верности королю, хотя и открыто люди не выступают, чтобы не привлечь ненужного внимания Ордена. Это дикие племена, в основном кочевники, но они выращивают лошадей, любят золото и не задают лишних вопросов. Там нам может повезти. Отряд, который атаковал Рок — впрочем, какой отряд, там была целая армия, — все ещё в пути. Мы могли бы присоединиться к ним и пройти с ними весь путь. В любом случае нам нельзя идти в пустыню без проводника…
Ничего себе удача — встретить отряд воинственных шарайцев. Впрочем, в этом сумасшедшем новом мире, в странной земле и в новой загадочной жизни это вполне могло быть удачей. Имбер же становился всего лишь золотым видением, жарким и сияющим, словно солнце. И видение это затаилось у неё в сердце, окутавшись горечью, которую приходится скрывать даже от подруги.
Впрочем, она ведь могла задавать вопросы — и уж теперь-то вполне можно было рассчитывать, что Элизанда ответит ей.
— Радель и тот, другой человек, Редмонд, — медленно начала Джулианна, — они кто такие? Если честно?
— Ты знаешь, кто такой Редмонд, — чуть улыбнувшись, ответила Элизанда. — В нём два человека, и ты знаешь обоих. Один из них — пленник из Сурайона, которого пытали в подземельях Рока, а второй — Редмонд Корбоннский, известный также как Красный Граф.
Джулианна кивнула, словно не видя в этих словах ничего удивительного.
— А Радель?
— Радель тоже из Сурайона.
— Он не менестрель?
— Он не только менестрель, хотя это занятие подходит ему больше всего. Он мастер на все руки.
— А ты?
— Я? Ну, я тоже из Сурайона. Но ты ведь уже знаешь об этом, верно? Ты должна была догадаться…
— Да, конечно, я только хотела услышать это от тебя. Я устала от секретов, Элизанда.
«Поведай мне тайны своего сердца, и я умолчу о своих. Если тебе повезёт…»
— Я знаю. И мне жаль. Но я думала, что дала тебе достаточно подсказок. Я не могла признаться в замке. Слова — они вроде птиц, когда они произнесены, они летят на волю, и никогда не знаешь, где они совьют гнездо…
— Это тебя не менестрель ли научил?
— Ну да, Радель, — ровно сказала Элизанда, словно не желая говорить на эту тему, похоже, слишком личную для неё.
— А кто такой Радель?
— Человек, который думает, будто у него есть власть надо мной.
— А она есть?
— Нет.
Следующий вопрос был очевиден: «А кто такая ты сама, Элизанда?» Беда была в том, что ответ, как подозревала Джулианна, окажется не менее очевиден: «Я — девушка, над которой у Раделя нет власти».
Джулианна спросила:
— А что теперь станут делать Радель и Редмонд? Когда нас обнаружили, Радель сказал, что они вернутся; но ведь во второй раз им будет труднее сбежать, тем более теперь, когда отряд будет настороже…
— Не знаю я, что они станут делать, — ответила Элизанда. Упрямое выражение исчезло с её лица, и девушка вдруг стала очень раздражённой, обеспокоенной и — неожиданно — очень юной. — Мы кое-что умеем — например, морочить людям головы так, что они не заметят нас у себя под носом. Вы это зовёте магией. В этих ваших байках о сурайонцах есть доля правды…
Джулианна заметила, что Элизанда ожила и встревожилась, и обняла подругу за плечи.
— Далеко не все жители Чужеземья считают, что магия идёт от нечистого, Элизанда. А я ведь выросла в Марассоне. — «Мне случалось видеть вещи и пострашнее». — Так, значит, ты заморочила Маррона, когда он вышел на берег и увидел нас?
— Да. Сначала я не узнала его, а потом решила, что незачем ему нас видеть. Этот мальчишка меня совсем запутал. Я не понимаю, кому он служит. А Радель сделал то же самое с патрулём искупителей. Только у него сил побольше и воздействовал он на них сильнее. А потом, когда нам попались стражники, я опять заморочила их, только совсем чуть-чуть. Впрочем, у нас есть свои границы: мы можем заморочить только несколько человек одновременно, не больше троих-четверых за раз. К тому же это очень трудно даётся, если они собранны и сосредоточены на одной цели. Может, Радель и мог бы заморочить охрану и увести Редмонда во второй раз, но я в этом не уверена. Думаю, они просто затаятся среди братьев и будут ждать нового шанса. Однако мы им ничем не сумеем помочь, и им придётся выбираться самим. Нам надо позаботиться о себе, Джулианна. Мы должны пробраться к шарайцам, помнишь? Помнишь джинна?
— Такое не забудешь. А его слова я уже наизусть выучила. Мы тронемся в путь прямо сегодня?
Она пыталась говорить ровным голосом — «последний вопрос, самый распоследний», — но, увидев чуть сочувственный и чуть раздражённый взгляд Элизанды, поняла, что её слова звучат словно мольба или детское хныканье.
— Наверное, сегодня не стоит. Мы не оставим слишком заметного следа, но даже по самым незначительным признакам нас могут выследить. Лучше будет идти по ночам, а днём прятаться. Пещера у нас неплохая. Снизу её не видно, а подходы к ней мы прикроем.
«Зря ты починила колодец, — подумала Джулианна, — теперь ясно видно, что он сделан руками человека». Однако Элизанда могла иметь в виду кое-что другое: «Ты слишком устала, чтобы идти, один ночной переход тебя вконец вымотал, так что отдохни». Поэтому Джулианна спросила только:
— Как ты думаешь, кто раньше жил в этой пещере? Там на стене высечен знак Господа…
— Да какой-нибудь отшельник или рехнувшийся монах. После того как король объявил, что Чужеземье принадлежит Господу, их тут развелось как мух. На каждом одиноком холме сидело по отшельнику. Местные приносили им еду, а взамен просили помолиться за них, хотя чаще отшельник просто ругался. Потом начались нападения диких племён и шарайцев, отшельников либо перебили, либо выгнали вон. Если нам повезёт, твоему барону попадётся столько пещер, что нашу он искать просто не станет, а если и найдёт, мы к тому времени будем уже далеко…
Барон её ищет… что он подумает о девушке, сбежавшей буквально из-под венца? Джулианна тоскливо взглянула на запад и резко встала на ноги. Все тело болело, но боль в сердце была сильнее.
— Тогда давай поднимемся обратно, они могут появиться в любую секунду.
Из своего узелка Элизанда достала хлеб и апельсины. На завтрак девушки устроились недалеко от выхода, где было посветлее, но всё же достаточно далеко, чтобы Джулианна могла глядеть на окрестности, не обращая внимания на пропасть. Впрочем, девушка не выглядывала из пещеры, сосредоточенно очищая апельсин и деля его на дольки.
— Такими темпами еды у нас хватит ещё на день, — сказала Элизанда. — Потом придётся охотиться, выискивать людей, у которых можно чего-нибудь выпросить, — а не то будем идти голодными.
Впрочем, она говорила довольно весело, и Джулианна поняла, что голод им не грозит. Её подруга была уверена в собственном охотничьем мастерстве, несмотря на то что единственным её оружием оставался нож. А может, она была уверена, что отыщет людей даже в этих иссохших и на первый взгляд пустынных холмах. Скорее всего путешественницам предстояло и то, и другое. Ведь до встречи с Джулианной Элизанда была в пути уже несколько недель, а то и месяцев, перебиваясь только вот такой случайной добычей. Да, в Лёсс-Арвоне и в большей части Таллиса земли были куда лучше, чем здесь, но тамошние жители не отличались излишним гостеприимством — Джулианна поняла это по тону, каким Элизанда рассказывала о соперничестве тамошних «мелкопоместных барончиков».
— Зачем ты отправилась в Рок-де-Рансон? — спросила Джулианна подругу. — Ты ведь не за Редмондом пришла, он убежал вслед за нами.
— Нет, конечно. Редмонд — это так, совпадение, причём неприятное, вроде того чёртова джинна. Ну не хочу я к шарайцам! — неожиданно вспылила девушка. — Сейчас — не хочу! И ты не хочешь, да? Ещё бы, если бы не твой отец, ты бы в жизни никуда не отправилась! А ведь джинн мог бы спасти его, если бы это было необходимо! Просто сгрёб бы в охапку и доставил к тебе в мгновение ока. Но он, конечно, этого не сделает ни за какие коврижки. Джинны, видишь ли, слишком горды, чтобы возиться с людишками, за исключением тех случаев, когда им хочется поразвлечься. Тогда они извлекают нас из пыли и посылают куда-нибудь к чёрту на рога, не объяснив даже, зачем это нужно…
— Элизанда?
— Что?
— Зачем ты пришла в Рок?
— Я пришла за одной вещью, надо было только суметь добраться до неё. Она должна храниться в Сурайоне, чтобы эти фанатики искупители, а особенно типы вроде маршала Фалька не наложили на неё лапу. Или этот барон Имбер — не твой, а тот, что постарше. Эти люди могут уничтожить нас, и уничтожили бы, если бы знали об этом средстве. Я хотела стянуть его и унести так, чтобы они даже ничего не узнали, но не смогла добраться до этой штуки. А потом привезли Редмонда. Я знаю его, он мой друг, он был добр со мной, когда я была совсем ребёнком и нуждалась в доброте больше, чем в чём-либо ещё. Понятное дело, я… отвлеклась. Поэтому мне и не хотелось уходить — я не хотела бросать Редмонда. И мне тяжело, что я не знаю о нём ничего — где он сейчас, сумел ли он бежать…
— А Радель?
— Радель сам о себе позаботится.
— Я хочу сказать: он-то зачем пришёл в замок?
— Ну, в основном за тем же, что и я. Он не верил в мои способности по этой части и решил сделать все сам. Но у меня эта вещь была бы в большей безопасности, поэтому я решила, что справлюсь сама! А этот дурак пошёл за мной. Он всегда был дураком, и вообще…
— А что это за вещь?
— Ну, просто вещь, которую надо забрать. Мы можем найти ей правильное применение.
— Это оружие?
— В некотором роде.
— Элизанда, довольно секретов!
— Нет, пока ещё не время. Подожди, пока мы отойдём подальше от замка…
— Ну почему ты мне не доверяешь?
— Ты что, доверяю, конечно! Я доверила тебе свою жизнь. Я ведь из Сурайона, я же тебе сказала. Я — сурайонская ведьма, и меня сожгут, если это станет известно. Но эта вещь, о которой речь, она гораздо важнее, а ты, Джулианна, ты всё-таки из своего мира, и если ты хотя бы намекнёшь на эту вещь своему барону Имберу…
— Элизанда, да я со всех ног улепётываю от этого своего барона, забыла?
— Всё равно. Пока что тебе опасно знать об этом. Подожди немного. Ни у меня, ни у Раделя ничего не вышло. Эта вещь все ещё там, а значит, над нами нависла опасность. Она может оставаться там неделю, месяц, год — а где окажешься в это время ты? Может, ты уже вернёшься в Элесси к своему барону, если отец отошлёт тебя туда. Ты сказала, что достаточно секретов, но этого секрета я тебе не выдам, не то тебе придётся скрывать его от своего господина и повелителя, от друзей, вообще от всего мира.