Бренчли Чез. Башня Королевской Дочери

   — Шаг вперёд. Посмотрим, что вы умеете.
   Так вот зачем здесь рыцари, понял наконец Маррон. Их шесть и нас шесть. Сыновья дворян против сыновей фермеров, земледельцев, крестьян — нет, честного боя не выйдет, хотя магистр Рикард выбрал действительно лучших фехтовальщиков отряда. Известно ведь, что дворяне учатся фехтовать раньше, чем читать.
   И всё же Маррон был твёрдо намерен сделать все для спасения репутации отряда и чести дяди и отца, которого юноша никогда не знал и чьё имя носил, — тот погиб в Чужеземье за то же дело, за которое собирался сражаться сын. Рыцари встали полукругом, и Маррон оказался напротив молодого человека лет на пять старше себя, темноволосого и такого же худощавого, только на ладонь повыше.
   Парень наверняка может сделать глубокий выпад — впрочем, кольчуга замедлит его движения. Маррон встал в позицию, но противник засмеялся.
   — Полегче, мальчик, вначале давай представимся, — произнёс он с насмешливым поклоном. — Моё имя Антон д'Эскриве.
   — Сьер Антон. — Глубокий поклон, глубже, чем поклонился противник; хвала Господу, Маррон сумел вспомнить надлежащее обращение. — Меня зовут Маррон.
   — Ну что ж, фра Маррон, начнём?
   Рыцарь достал меч — настоящий меч, а не деревянную палку. Судя по тому, как на гранях меча играло солнце, клинок был острее бритвы. Маррон не сумел скрыть мгновенного колебания, что заставило сьера Антона рассмеяться ещё раз.
   — Не бойся, мальчик — прошу прощения, брат мальчик. Я тебя не уколю, ну, или уколю несильно. Стану я рисковать, когда на нас смотрит Рикард! Я буду бить плашмя.
   «Сначала достань меня», — угрюмо подумал Маррон, сжимая зубы и вновь становясь в позицию. Его глаза мгновенно вспомнили науку, и он впился взглядом в острие меча и в плечо рыцаря. Кроме того, он следил и за запястьем бойца, полускрытым фехтовальной перчаткой.
   Вокруг слышались удары стали о дерево, тяжёлое дыхание, хрип и скрип сапог на присыпанном песком камне. Маррон собрался, изгнал из сознания эти звуки, перестал обращать внимание на едва заметные краем глаза движения, чуть пригнулся и пошёл в атаку.
   Сьер Антон изящно шагнул вперёд, встречая его. На клинке сиял солнечный свет. «Никогда не пытайся предугадать действия мечника, — не раз предупреждал Маррона дядя. — Следи за остриём, за запястьем, за плечом и реагируй на то, что он делает, а не на то, что он, по-твоему, должен сделать». «А он ведь считает меня тупицей, — подумал Маррон. — Думает, я боюсь острия меча. Он сделает ложный выпад, чтобы заставить меня отпрыгнуть, а потом хлопнет по рёбрам. Он думает…»
   Маррон напрягся, стоя на носках, — и противник действительно сделал выпад, сияющий клинок пошёл вперёд, прямо в грудь Маррону, и вильнул в сторону для жалящего удара плашмя. Вот только Маррон не стал дожидаться прикосновения; он прыгнул навстречу выпаду меча, настолько близко, что клинок в замахе для удара зацепил одежду. Мимолётный взгляд на округлившиеся глаза противника всего в футе от его собственных — и Маррон обрушил тупой деревянный меч на большой палец сьера Антона. «Вот так, пусть уронит меч перед своим учителем. Пусть он выглядит дураком, а не я…»
   Но сьер Антон не выпустил меча. Молодой рыцарь лёгким движением ушёл за пределы досягаемости Маррона и одобрительно, с удивлением кивнул юноше. «Черт, у него же перчатка с металлом, — с досадой подумал Маррон. — И теперь он не будет так беспечен…»
   Сам Маррон тоже не собирался расслабляться. Они снова сошлись, и на этот раз фехтовали как равные, наносили удары и парировали их, делали обманные движения, чередовали выпады и защиты. Пять тяжких минут они кружились друг напротив друга и фехтовали, не обращая внимания на всех остальных. Через несколько минут глаза Маррона щипало от пота, дыхание затруднилось, а державшая меч рука зверски болела. Теперь юноша только отступал — силы всё-таки были не равны, и оба противника знали, что хозяин положения сейчас сьер Антон.
   Впрочем, всю свою жизнь Маррон сражался с куда более сильным противником. Юноша всегда проигрывал своему дяде в росте и скорости и потому знал: его сила в защите. Он лихорадочно вспоминал все что знал — парировать удар, сделать ложный выпад, отступить, снова парировать. Побагровевший от унижения сьер Антон держал меч обеими руками и, несмотря на собственное обещание, грозил Маррону лезвием, откалывая от деревянного клинка щепки. Окончится ли схватка, если деревянный меч не выдержит и сломается? Прикажет ли магистр Рикард своему рыцарю остановиться? И услышит ли сьер Антон приказ — или постарается пропустить его мимо ушей?
   Маррон не знал, однако мгновенное раздумье стоило ему сосредоточенности: глаза скользнули в сторону, где стоял главный мастер оружия. Так что дураком всё-таки оказался он, и Маррон, в тот же миг это поняв, резко перевёл взгляд обратно, но было поздно. Сьер Антон уже пробил ослабевшую защиту Маррона яростным колющим ударом, вложив в него всю свою озлобленную досаду.
   В болезненной ясности этого момента Маррон увидел, что лицо молодого рыцаря изменилось в самой середине выпада. Маррон бросился на землю, покатился («Всегда катись по направлению к врагу, мальчик, а не от него. Доберись до него, сбей с ног, если сумеешь, хоть за ноги кусай. Если ты покатишься прочь, он шагнёт за тобой и прикончит тебя, смеясь») и все равно погиб бы, пронзённый клинком, ещё не успев упасть на землю, если бы сьер Антон с громким криком не отбросил меч.
   Слишком поздно, чтобы спасти Маррона от раны, но вовремя, чтобы спасти от гибели. Клинок не попал в сердце, вообще миновал грудь, но вспорол одежду и кожу на левой руке и зазвенел на камнях двора. Маррон ощутил рвущий холод этого прикосновения, мгновенно превратившийся в жар, но он уже катился к ногам противника, поднял глаза на побледневшее лицо сьера Антона, увидел свою руку, все ещё сжимающую деревянный меч.
   И ударил вверх, не с силой, которой уже не было, и всё же с достаточной силой и соображением, чтобы не бить в защищённую кольчугой грудь. Он ударил тупым концом в горло сьеру Антону, и ударил достаточно сильно, наверняка оставив кровоподтёк. Будь у его меча острый конец, горло оказалось бы перерезано. «Разрезать и повернуть, и тогда смерть мне наверное».
   Сьер Антон отпрыгнул, кашляя и ругаясь, а затем снова приблизился, потирая рукой горло, и всё же с тенью улыбки на лице.
   — Неплохо. Но, если не ошибаюсь, первым убил тебя я, — произнёс он, словно прочитав по лицу Маррона все его мысли. Может быть, так оно и было.
   Он протянул сопернику руку. Маррон отпустил меч и схватился за неё. Сьер Антон легко поднял его на ноги и придержал, пока колени Маррона не перестали дрожать, а сам он не начал дышать ровно и не восстановил равновесие.
   — Покажи, — указал сьер Антон на раненую руку.
   Они вместе осмотрели рану. Рукав рясы Маррона был разрезан, вокруг дыры расплывалось красное пятно. Сьер Антон отогнул рукав и обнаружил на предплечье длинный порез.
   — Рана не глубокая. Боюсь, будет шрам, но совсем небольшой, рука будет действовать. Как, ты сказал, тебя зовут?
   — Маррон…
   — Вот что, фра Маррон, — снова ехидно, однако на этот раз без всякого высокомерия, сказал он, — промой и перевяжи рану, а потом возвращайся, ладно?
   Кивок, хлопок по плечу — и сьер Антон отвернулся, поднял свой меч, осмотрел его лезвие, вынул из кармана на поясе кусок ткани и протёр клинок. Маррон смущённо смотрел ему вслед, чувствуя, как руку жжёт всё сильнее, словно раскалённым тавром.
   Тряхнув головой и поморгав, чтобы прогнать головокружение, Маррон огляделся и увидел, что учения уже кончились. Остальные — схватки закончились давным-давно, братья и рыцари стояли вдоль стен и глядели на Маррона и сьера Антона, переводя глаза с одного на другого.
   Маррон чуть пошатнулся, и к нему подбежал Олдо. Подперев друга мощным плечом и обхватив рукой, он бессвязно зашептал:
   — Ты молодец, это было здорово, если бы у тебя был настоящий меч, ты бы ему показал, а он что, убить тебя хотел?.. — А Маррон просто стоял, тряс головой и смотрел на капающую с пальцев кровь, пока не подошёл фра Пиет. Исповедник объяснил им, где взять бинты, воду и новую одежду. Он даже кивнул Маррону и коротко поздравил с тем, что он замечательно дрался и не посрамил отряд. Однако сейчас Маррон слышал только прощальные слова сьера Антона, заглушавшие все остальные звуки: «Потом возвращайся, ладно?»
   Не просьба и даже не приглашение, скорее уж команда, и Маррон не мог понять почему, но ему хотелось подчиниться. Он так и сделает. Если ему будет позволено.
   Первое головокружение прошло, и Маррон, послушавшись Олдо, накрыл рану пропитанным кровью рукавом, прижав его изо всех сил, чтобы остановить кровотечение. Он уже мог идти более или менее ровно, однако Олдо все равно отправился с ним, хотя никто ему этого не разрешал. «Сделать то, чего тебе не приказывали, есть ослушание». Маррон и Олдо шли по двору, ежесекундно ожидая, что фра Пиет сейчас прикажет Олдо вернуться.
   Однако окрика не последовало. Оборачиваться, чтобы узнать, заметил ли их фра Пиет, они не стали — может, и к лучшему. Безмолвное позволение либо дано, либо нет, и если нет, Олдо об этом наверняка узнает. Сомнение иногда бывает куда более удобным товарищем, нежели уверенность.
   Дважды спросив дорогу, они нашли лазарет. Брат лекарь прижёг рану такой едкой и вонючей мазью, что Маррон даже вскрикнул, хотя само ранение перенёс без звука. Лекарь перевязал руку длинной полотняной лентой и пообещал, что на месте раны будет шрам шириной не больше мизинца и длиной не более двух. Из лазарета в ризницу — Маррон ожидал, что ему прикажут самому отстирать и зашить рясу, как было бы в аббатстве, однако ему без единого замечания выдали новую, — оттуда обратно во двор. Даже если бы сьер Антон и не приказал Маррону вернуться, они не знали бы, куда ещё идти.
   Шестеро рыцарей-искупителей сражались между собой; фра Пиет с отрядом ушли, и магистра Рикарда тоже уже не было.
   Явно ожидавший возвращения Маррона, сьер Антон вскоре заметил его появление. Он сделал шаг прочь от противника, поднял левую руку и опустил меч. Его напарник кивнул и встал в сторонке, а сьер Антон подошёл к братьям.
   — Твой отряд ушёл в оружейную, — коротко сказал он Олдо, — и тебе следует идти туда же. Вон туда, — показал он дорогу, жестом, предупреждавшим любые возражения. — А ты, — это уже относилось к Маррону, — стань вот там и смотри. Да не бойся ты, я отпросил тебя у твоего исповедника по меньшей мере на час. Следи за мной.
   Он вернулся к напарнику. Олдо неуверенно взглянул на Маррона и пошёл, почти побежал в указанном направлении.
   «А как же я? — подумал Маррон, нервно поглядев на высоко стоявшее солнце. — Что мне делать, когда колокол призовёт всех на молитву, — идти в молельню вместе с рыцарями?» Он не мог представить себе такого, но не мог и остаться за дверью. Долг прежде всего — а провести в молитве четыре Великих Часа было для каждого брата долгом, стоящим выше любого другого.
   Но Брат Шептун пока молчал, а здесь от Маррона тоже требовалось послушание; если и не послушание брата рыцарю согласно Уставу — он не знал или не мог вспомнить, требуется ли оно, — то послушание простолюдина дворянину, а к этому Маррон был привычен всю свою жизнь. Маррон стоял там, где ему было сказано, и смотрел на фехтующего сьера Антона.
   Теперь он понял, почему рыцари надевают кольчуги даже на учения; понял до конца и то, почему так долго продержался в своей первой схватке. Пока сьером Антоном не овладела ярость, он всё время помнил об остроте своего оружия и о том, что на Марроне нет доспеха, и каждое движение рассчитывал осторожно. В схватке же рыцарей с рыцарями, одинаково обученными и вооружёнными, одетыми в одинаковые кольчуги, таких предосторожностей никто не предпринимал. Маррон не то что пяти минут, и одной бы не выстоял бы против такой умелой атаки, а любой из ударов, высекавших искры из кольчуг, просто рассёк бы его пополам.
   Все шестеро рыцарей были прекрасно обучены; пожалуй, таких мастеров Маррону видеть ещё не приходилось. Ему показалось, что сьер Антон бьётся лучше всех. Его меч с обманчивой лёгкостью плясал в воздухе, поддразнивал и подманивал противников, а потом бил наверняка. Учебные бои длились всего по нескольку минут, рыцари часто меняли партнёров, иногда сражаясь вдвоём против одного, но и в таких случаях сьер Антон чаще побеждал, чем оказывался побеждённым.
   Наконец рыцари закончили игру. Вложив мечи в ножны, они быстро и негромко переговорили между собой, и пятеро из них пошли прочь. Сьер Антон остался на месте и взглядом подозвал к себе Маррона.
   — Как рука, не болит? — спросил он и в ответ на кивок Маррона добавил: — Хорошо. Идём со мной.
   Маррон скользнул взглядом по небу, увидел, что солнце подходит к полуденной черте, и почти решился спросить, куда они идут. Получив ответ, можно было бы попросить: «Нельзя ли сходить туда позже? Я должен быть на молитве». Однако он не сказал ни слова и молча пошёл вслед за высоким рыцарем, придерживая ноющую левую руку. Рыцарь вошёл в узкую дверку, поднялся по винтовой лестнице, прошёл по узкому коридору и открыл дверь.
   Очевидно, это была его комната. Она была невелика и, по меркам знати, небогато убрана, однако младшего брата Ордена она поразила уютом. Стены были увешаны яркими гобеленами, а на полу лежали тканые коврики. Тканые же занавеси закрывали окна, а постель была покрыта меховым одеялом. В одном углу стоял красивый резной шкафчик, в другом — деревянная рама.
   Сьер Антон расстегнул портупею и швырнул её на постель. За ней последовали кожаные со сталью фехтовальные перчатки, защитившие его от меча Маррона и, вероятно, от мечей товарищей в учебном бою. Сьер Антон провёл рукой по слипшимся потным волосам и взялся за воротник кольчуги.
   — Будь добр, помоги, если не трудно…
   Правой, здоровой рукой Маррон придерживал за локоть раненую левую. Теперь он быстро отпустил её и шагнул вперёд, взявшись за плечи кольчуги и мимоходом удивившись тонкости и прочности колечек, из которых она состояла. Сьер Антон наклонился, изогнулся, шагнул назад и выскользнул из кольчуги. Доспех всей тяжестью повис на руках Маррона, заставив его зашипеть от боли в мускулах раненой руки.
   — Повесь вон там, — махнул сьер Антон в сторону рамы.
   Кольчуга с журчащим звуком упала на дерево. Маррон повернулся к рыцарю и обнаружил, что тот уселся на постель и вытянул в его сторону одну ногу.
   — Ты не мог бы помочь…
   И Маррон — Маррон, поклявшийся дяде, что будет слугой только Господу, — обнаружил, что стоит на коленях и снимает сапоги с рыцаря. Не успев ещё встать, не понимая, что он тут делает и почему вдруг взялся прислуживать сьеру Антону, он почувствовал отдавшийся во всём теле звон Брата Шептуна.
   Маррон едва не задохнулся и с молчаливой мольбой посмотрел на сьера Антона. «Мне надо идти, хоть я и не знаю дороги», — говорил его взгляд. И снова Маррон промолчал, снова не смог сказать ни слова. Рыцарь встал с постели и опустился на колени рядом с ним.
   — Ты знаешь службу?
   — Да, сьер. — Конечно, службу он знал, но…
   — Вот и хорошо. Помолимся вместе.
   Маррон ожидал, чтобы сьер Антон начал молиться, сьер Антон спокойно выжидал седьмого удара, означавшего, что в большом зале начинается служба. После этого они с Марроном стали повторять положенные по обряду старинные слова. Возможно, и было что-то странное в том, что светский рыцарь читал основную часть службы, а давший обет монах всего лишь отзывался в положенных местах, как простой мирянин, — однако Маррона это совсем не удивляло.
   Они отчитали службу быстрее собравшихся в зале, а два негромких голоса звучали куда менее величественно, чем несколько сот, однако служба показалась Маррону ничуть не менее искренней. Произнеся последние слова, сьер Антон ещё с минуту оставался на коленях; губы его шевелились — он молился про себя. После этого он так открыто и радушно взглянул на Маррона, что юноша отважился задать вопрос:
   — Прошу прощения, сьер… но вы всегда молитесь здесь, в своей комнате?
   — Да, всегда. Я соблюдаю все Часы, как и вы, но только молюсь в уединении. — Увидев недоумение Маррона, он едко усмехнулся: — А ты думаешь, мне следует демонстрировать своё благочестие вместе с этими тщеславными франтами — другими рыцарями, выставляться напоказ перед братьями и Господом, гордясь своим происхождением и несомненными заслугами? Нет, спасибо…
   Он резко встал и шагнул к высокому узкому окну, едва пропускавшему дневной свет. Маррон тоже неуклюже поднялся, уже приготовившись извиниться, хотя и не понимал, что в его словах могло показаться рыцарю обидным.
   Но сьер Антон отвернулся от окна и уселся поудобнее в его амбразуре, улыбнувшись уже более естественно.
   — Нет, — повторил он, — но тебя это не касается, Маррон. А теперь выслушай меня. Мы, рыцари Ордена, имеем право привезти с собой в Рок оруженосца или слугу и держать его при себе на протяжении всей своей службы. Но у меня нет слуги — хотя, уверяю тебя, это не моя вина. Я позаботился о его теле. Прецептор сказал, что я могу выбрать оруженосца из братьев-новобранцев. Мне хотелось бы, чтобы это был ты, однако я не имею права приказывать. Я могу только просить. — На мгновение дружелюбная улыбка стала скорбной, словно рыцарь сожалел о том, что вынужден опуститься до просьбы. — Итак, я в первый и единственный раз обращаюсь к тебе с просьбой, Маррон, — будь моим оруженосцем. Твои обязанности не будут обременительны — я не требовательный хозяин, зато ты научишься у меня тому, чего не узнал бы, прослужи ты в Роке хоть двадцать лет. И это касается не только фехтования. Согласен ли ты? Я не стану повторять просьбу дважды, — холодно добавил он, предупреждая всякий торг.
   В этом не было нужды; Маррон не собирался торговаться, да и не о чём было. Вот только…
   — Я… я не хотел бы покидать свой отряд, сьер… — Конечно, в первую очередь ему не хотелось покидать Олдо; в этом огромном мрачном замке, в здешней мрачной жизни ему нужен был хотя бы один друг. И потом, между Марроном и остальными братьями тоже существовала незримая связь, рвать которую юноше не хотелось.
   — Ты его и не покинешь. Как правило, ты будешь нужен мне два-три часа в сутки. Ты останешься монахом и будешь нести все обязанности монаха. Звание оруженосца только наложит на тебя дополнительные обязательства. Скажи да или нет, Маррон, но сделай это быстро.
   — Тогда да, сьер. И благодарю вас…
   Сьер Антон насмешливо покачал головой.
   — Я рассёк ему руку до кости, потом задал ему добавочную работу — и он же благодарит меня за эту честь. Вот оно, дворянство, Маррон; даже наше прикосновение благословляет. Иди сюда. Нет, сюда. — Он встал и, взяв Маррона за плечо, подвёл его к окну.
   — Вон, видишь? — показал сьер Антон.
   — Вижу. Башня.
   Окно выходило на один из замковых дворов, совсем крошечный, гораздо меньше того, где проходили учения, наверное, самый маленький двор в замке. Угол двора занимала приземистая башня, огороженная стенами почти на всю свою высоту. Стены замка, окружавшие двор, к ней не подходили. Башня стояла на самом краю гранитного утёса, служившего основанием крепости, и за ней наверняка скрывалась глубокая пропасть.
   — Это самая старая часть крепости, — пояснил сьер Антон. Его рука переместилась на шею Маррона, не позволяя ему отвернуться. — Первыми здесь построили стену шарайцы. Вообще-то они почти ничего не строят, но эти стены воздвигли и удерживали башню, пока мы её не взяли. Всё остальное — и стены, и крепость — мы построили сами. А сама башня была возведена ещё до шарайцев; они построили свою крепость вокруг неё. Зачем? Чтобы владеть башней? Чтобы защищать её? Если кто-то и знает ответ на эти вопросы, мне его слышать не доводилось. Знаешь, как называется эта башня?
   — Нет, сьер.
   — Я не знаю, как звали её шарайцы, но мы называем её Башней Королевской Дочери.
   — Простите, сьер?
   — Да, Маррон?
   — Наш король… у него нет дочери, сьер.
   — Ты прав. Но говорят, что он сам дал имя башне. По легенде, он был здесь однажды, уже после падения Аскариэля, но ещё до Конклава. Конечно, до Конклава, как же иначе. Король осмотрел башню и приказал Ордену хорошенько охранять её. Говорят, что после этого он засмеялся и нарёк её Башней Королевской Дочери.
   Что ж, здесь было над чем смеяться — если бы кто-нибудь осмелился. Не было дочерей у владыки Чужеземья, как не было и лица, которое видел бы за пределами дворца хоть кто-нибудь за последние сорок лет. Он правил страной в полном уединении, не допуская исключений и не объясняя своего желания.
   Имя было странным, но казалось, что не в нём дело. Сьер Антон не отпускал Маррона.
   — Смотри… — только и прошептал он. Наконец Маррон понял.
   — Сьер! Я не вижу двери…
   Ни на одной из двух видимых из окна стен не было ни дверей, ни окон — только серая поверхность зализанного непогодой камня. Стена же, окружавшая башню, была построена вплотную к ней, и за ней не могло быть двери.
   — Да, Маррон. Двери там нет. И некоторые мои собратья считают меня подобным этой башне — одиноким и замкнутым. Без окон и дверей. Быть может, ты обнаружишь, что они внушили то же самое своим слугам, и это будет ещё одно благословение тебе от моего прикосновения. Ты умеешь точить меч?
   — Простите, сьер?
   — Умеешь обращаться с точильным камнем? — Рука исчезла с шеи Маррона, а сам сьер Антон сделал шаг назад. Когда Маррон оглянулся, рыцарь уже стоял у постели, взвешивая на руке меч с портупеей.
   — Да, сьер. — Первой наукой, которую преподал ему дядя, была именно заточка меча. Только после овладения ею ему было позволено учиться фехтовать.
   — Прекрасно. — Сьер Антон кинул Маррону меч вместе с ножнами и портупеей, и Маррон поймал его. — Имя клинка — «Джозетта». Я зазубрил лезвие — по-моему, о кольчугу Раффела. Спустись вниз, к конюшне. Там тебе покажут, где точило. Когда закончишь, принеси меч обратно. Да смотри, обращайся с ним уважительно, его род куда древнее твоего. После этого можешь отыскать свой отряд. К тому времени служба закончится, и они пойдут на обед.
   — Сьер…
   — Да?
   — Я ведь должен принести вам ваш обед? — Оруженосец или слуга, Маррон знал свои обязанности. Сьер Антон издал короткий смешок.
   — Нет. Я не ем в середине дня. Утром и вечером это также не будет твоей обязанностью. Я ем вместе с некоторыми своими собратьями, которым — как тебе скажут — безразлично, с кем есть. Раффелу, например. На учениях ты видел всех рыцарей, сколько их есть. Оруженосцев остальных хватает, чтобы прислуживать нам всем. Впрочем, благодарю тебя за предложение. Займись-ка лучше мечом, Маррон, — иначе ты можешь обнаружить, что я весьма придирчив во всём, что касается оружия.
   Рыцарь закинул ноги в чулках на кровать, откинулся на подушку, заложил руки за голову и закрыл глаза.
   Маррон выбежал из комнаты.
   На бегу он подумал, что башня без окон и дверей кое-кого ему напоминала. Нет, не сьера Антона — хотя и не понятно, почему, — но что-то неясное, копошащееся где-то в глубине сознания.
   Пытаясь понять, что же ему вспомнилось, Маррон, не глядя, пробегал по коридорам и поворачивал то направо, то налево и заблудился, конечно; может быть, он с самого начала бежал не в ту сторону. Вокруг не было ни души, никто не мог указать Маррону верный путь — ни брат, ни рыцарь, ни слуга: полдень был наисвященнейшим часом даже для мирян. Заслышав полуденный колокол, крестьяне бросали работу на полях и преклоняли колена, вознося молитву; порядочные горожане спешили в церковь, в монастыре все стекались к часовне. А замок Ордена немногим отличался от монастыря. Все спускались в зал.
   Все, кроме сьера Антона…
   Маррону пришлось самому искать путь, петляя по дворикам и переходам, попадая в неожиданные изгибы коридоров, поднимаясь по неудобным ступенькам как раз тогда, когда надо было спускаться вниз. С каждым попадавшимся ему окном он всё больше терял ориентацию, ибо, выглянув, видел что-то совсем неожиданное. Возможно, так строители защитили свой замок на случай нападения, на случай, если чужак сможет подойти чересчур близко, подумал Маррон. А может, это была магия, заклятие, наложенное строителями и заставлявшее любого чужака заплутать в этом лабиринте.
   «Я не чужак, я здешний брат!» — хотелось закричать Маррону так громко, чтобы его крик услышали неподатливые стены, скрывавшие двери там, где они должны были быть, там, где он искал их.
   «Ни дверей, ни окон…» — снова эта мысль, нет, не мысль — то ли образ, то ли отзвук чего-то…
   Наконец в стене показалась дверь, и Маррон сразу же узнал её: отряд уже поднимался по этому тускло освещённому пандусу накануне, когда фра Тумис вёл братьев из солнечного двора в тень, к Залу Королевского Ока.
   Маррон помчался вниз по пандусу. Да, вот открытый, мощённый булыжниками двор, а вот наконец и конюшни. Рядом с ними копошились конюшие-шарайцы, рабы и еретики, неверные, забытые на время службы. Маррон спросил, где здесь точило, и один из мальчиков провёл его к камню.
   Запустив колесо и вытаскивая из ножен меч сьера Антона, Маррон вдруг подумал; «Сурайон!»
   Да, конечно, Сурайон, Свёрнутая провинция — ни окон, ни дверей, ни входа, ни выхода.
   Маррон обрадовался, что эта мысль не пришла к нему, когда он стоял у окна в комнате сьера Антона. Он, Маррон, мог бы брякнуть это вслух, а одно упоминание Сурайона считалось грехом и влекло за собой тяжёлое наказание — и это в аббатстве, возле родного дома. А уж о здешней каре за подобный проступок и подумать было страшно.