Макс Брэнд
Месть фермера
Глава 1
Когда срубаешь ветку молодого дерева, из раны вытекает сок, дающий жизненные силы, и дерево, вместо того чтобы расти, начинает сохнуть, походить на чахлые деревца горных вершин, постоянно терзаемые ледяным ветром. Дэниела Финли можно было сравнить с одним из них. Ему было сорок с небольшим, но он казался высохшим, будто шестидесятилетний. Вместе с кистью правой руки Финли лишился возможности жить счастливо. О физической работе не приходилось и думать — оставалась только умственная, но и тут он действовал, выражаясь фигурально, как левша, будучи от природы возмутителем спокойствия.
У него была адвокатская контора в городке Блувотер, но его основная деятельность протекала в других местах. В зале суда жесты лишенной кисти правой руки производили потрясающий эффект на присяжных, убеждая жюри в абсолютной искренности защитника, а его негромкая спокойная речь создавала впечатление исполненного трагизма существования, где не может быть места обману. Именно это позволяло Даниэлу лгать куда успешнее, чем большинству его собратьев. В то солнечное воскресенье он приступил к делу, которому было суждено стать его шедевром, чему способствовало как число его участников, так и степень возбужденного к нему общественного интереса.
Еще не так давно воскресенья в Блувотере были более шумными и опасными, чем будние дни, но с тех пор, как преподобный Джозеф Хантер построил на холме в конце улицы белую церковь, в городе начали воцаряться закон и порядок. Салуны по воскресеньям закрывались, и на улицу опускалась тишина, которую Финли люто ненавидел. В будни люди целыми днями трудились в поте лица, чтобы добиться успеха, и Дэниел чувствовал себя несчастным только по вечерам, когда другие горожане возвращались домой, не испытывая страха перед долгой ночью, но каждый час тихого и спокойного воскресенья напоминал ему о том, что в этом мире он совершенно одинок.
Медленно шагая по улице, Финли ненавидел абсолютно все, начиная от пыльных пустых дорожек к убогим каркасным домикам и лавчонкам и кончая походящими на зубья пилы очертаниями гор на фоне неба. Он вглядывался в прозрачную голубизну, не находя в ней успокоения, слышал непрекращающееся взволнованное журчание Блувотер-Крик, спешащего по делу, которое никогда не завершится.
Тут и там Дэниел проходил мимо горожан, сидящих на крылечках своих лачуг. Если среди них были женщины, он машинально поднимал правую руку, но, вспомнив об отсутствующей кисти, быстро снимал шляпу левой. Женщинам не надоедало это зрелище — они никогда не устают смотреть на то, что заставляет их сердца болеть хотя бы чуть-чуть.
Жалея страдальцев и увечных, мы считаем само собой разумеющимся, что их сердца должны быть добрыми. Непомерную гордыню Финли принимали за чувство собственного достоинства, а злобу, запечатленную на лице и во взгляде, приписывали телесным и душевным мукам. Дэниел отлично знал, что думают о нем люди, и поэтому, невзирая на мрачное настроение, в котором пребывал большую часть времени, совершал тайком каждый год два-три акта милосердия, понимая, что слухи о подобных «тайных» деяниях распространяются с невероятной быстротой. Многие жители Блувотера были готовы поклясться, что Финли — один из лучших людей во всем мире.
Этим утром он думал о том, какую позицию ему следует занять в отношении новой церкви. Открытое лицо и ласковый взгляд доброго священника вызывали в нем такую ненависть, что одна только мысль о нахождении среди прихожан была для него сущей пыткой. Однако при виде наряженных во все лучшее горожан, быстро поднимающихся на холм, он понял, что ему не удастся игнорировать факт, приобретший столь важное общественное значение. Даже верзила Хэнк Уильяме, за которым в прошлом числились два трупа, шагал по дороге вместе с женой и тремя детьми, выглядя при этом счастливым и довольным.
Дэниел решил, что будет посещать церковь раз в год, во время рождественской службы, приходить одним из последних и садиться в заднем ряду, а еще лучше — стоять позади, если все места окажутся занятыми. Вскоре люди начнут потихоньку оборачиваться на него и перешептываться во время службы. Священник устремит в его сторону удивленный взгляд. Когда станут передавать тарелку для сбора пожертвований, он опустит в нее стодолларовый банкнот, сложив в несколько раз. Впоследствии размер даяния обретет известность, и женщины с детьми будут смотреть на него с восхищением.
Финли понимал, что завоюет этим поступком куда больше внимания и симпатии, чем молясь на коленях каждое воскресенье. А приобрести уважение сильных и счастливых людей он стремился с такой же силой, с какой презирал и ненавидел их всех.
Подойдя к магазину и обнаружив, что он закрыт, Дэниел счел это личным оскорблением. Но на широкой веранде сидели у стены Боб Уизерелл и несколько его приятелей. Они являли собой подходящий объект для пакостей, поэтому при виде их Финли ощутил злобную радость. Всего шесть месяцев назад он защищал Боба Уизерелла, обвиненного в ограблении дилижанса, едущего в Уоррентон. «Ты виновен как сам дьявол, — сказал Бобу адвокат, — но я возьмусь за твое дело, так как ты еще слишком молод».
Финли всегда прикрывал свои неблаговидные поступки разумными и великодушными сентенциями. Когда Уизерелл после оправдания осведомился о размере его гонорара, Дэниел заявил, что действовал не ради денег, и отказался назвать сумму. Сгоравший от стыда Боб сунул пятьсот долларов в конверт, который оставил на его столе. Адвокат принял деньги с беспечным видом стоящего выше подобных мелочей.
Боб Уизерелл помнил, что его избавил от тюрьмы человек, поверивший в него, хотя и знающий о его вине. Поэтому при виде Финли он вскочил со стула и почтительно пожал ему руку. Видеть высокого и широкоплечего парня с румяными щеками и весело поблескивающими черными глазами, который словно испытывал удовольствие от самого факта своего существования, для Дэниела было поистине мучительно. Он ненавидел Уизерелла за то, что тот наслаждался преимуществами физического здоровья, но терпел его, так как Боб был орудием, которым в один прекрасный день можно воспользоваться для причинения боли другим.
Уизерелл представил адвоката приятелям. Внешне они мало походили на Боба, но в глазах каждого был такой же неугомонный блеск. Финли протянул им, одному за другим, левую руку. Он отлично знал, что всем этим парням место в тюрьме, а некоторые, возможно, окончат жизнь на виселице, но постарался придать лицу любезное выражение.
— Посмотрите-ка на ту сторону улицы, мистер Финли, — сказал Боб Уизерелл. — Как зовут эту девушку? Черт возьми, да ведь она красавица!
Строго говоря, это не соответствовало действительности — девушка была всего лишь хорошенькой. Ветер развевал ее белое платье, а солнце отбрасывало на лицо золотистый отсвет, проникая сквозь широкие полупрозрачные поля шляпы. Она словно излучала доброту и мягкость, улыбаясь так, как улыбаются девушки, когда они очень молоды и очень счастливы. Кажется, будто они внемлют тому, что недоступно более старым ушам. Маленький белый домик, стоящий напротив, ничем не отличался от своих соседей, если не считать сада за забором. Девушка бродила по его узким дорожкам, с улыбкой склоняясь над цветами, осторожно к ним прикасаясь.
— Ее зовут Мэри Уилсон, и она не для тебя, — ответил Финли.
— Вот как? — удивился Уизерелл. — Кто же ее застолбил?
— Молодой парень с гор, — объяснил Дэниел. — У него хижина на краю участка Бентли.
— Какой-нибудь паршивый скваттер? — допытывался Уизерелл, не сводя глаз с девушки.
— Не называй его так, — одернул Боба адвокат. — Парень в шестнадцать лет остался один и с тех пор усердно трудится на этом клочке земли. Построил там хижину и амбар, заготавливает сено, начал собирать стадо. Он заслуживает всяческого уважения.
Рисуя портрет честного человека и достойного гражданина, Финли искоса наблюдал за тем, какое впечатление это производит на Уизерелла, и его сердце учащенно забилось, когда он увидел, что яд начал действовать.
— Бьюсь об заклад, что смог бы увести девчонку у этого парня, если бы захотел, — заявил этот.
— Только не у Джона Сэксона, — покачал головой Дэниел. — Это настоящий мужчина, Боб, сильный и крепкий, как все, кто живет в здешних горах. Так что не связывайся с ним ни при каких обстоятельствах.
Адвокат притворился, что не заметил гневного румянца на лице бандита и быстрого взгляда, который он бросил на свои здоровенные ручищи. Глаза Финли радостно блеснули. Он знал, что обеспечил неприятности Джону Сэксону.
У Дэниела не было особых причин ненавидеть Сэксона, если не считать того, что парень являл собой совершенный тип честного гражданина, которого никогда не одолевают искушения, такой человек трудится от зари до заката, завоевывает уважение соседей, любит жену и детей, а в конце жизни окружен всеобщей любовью и привязанностью. Подобные люди раздражали Финли больше всего на свете. Всем своим существованием они доказывали, что честность и трудолюбие — самый надежный путь к счастью, отрицая собственным примером, что его можно достичь хитростью, коварством и мошенничеством. Они охотно принимали все ограничения, налагаемые обществом, и довольствовались самыми незатейливыми радостями. Именно поэтому адвокат ненавидел Джона Сэксона и искренне надеялся, что ему здорово достанется от Боба Уизерелла.
— Так он сильный и крепкий, а? — переспросил Боб.
— Джон Сэксон скоро будет здесь, — сообщил Финли, — и поведет в церковь эту девушку — очевидно, самую хорошенькую в городе. Увидишь, как она будет улыбаться, словно счастливее ее нет никого во всем Блувотере, и у нее есть основания так думать. — Он покачал головой и с упреком посмотрел на Уизерелла. — Чего стоит такое перекати-поле, как ты, по сравнению с Джоном Сэксоном? Ты ведь знаешь, Боб, что я принимаю твою судьбу близко к сердцу и хочу, чтобы ты изменился к лучшему. Вот почему я прошу тебя обратить внимание на Сэксона. Бери с него пример, Боб. Честность — лучшая политика.
Дэниел похлопал Уизерелла по плечу и медленно зашагал вверх по улице мимо нескольких превосходных лошадей, привязанных к столбам. Кони были слишком красивы, чтобы принадлежать небогатым людям, а Уизерелла и его приятелей трудно было назвать богачами. Единственное их богатство заключалось в умении сеять зло, а Финли с чувством глубочайшего удовлетворения ощущал, что он стимулировал этот процесс, который очень скоро начнет действовать.
У него была адвокатская контора в городке Блувотер, но его основная деятельность протекала в других местах. В зале суда жесты лишенной кисти правой руки производили потрясающий эффект на присяжных, убеждая жюри в абсолютной искренности защитника, а его негромкая спокойная речь создавала впечатление исполненного трагизма существования, где не может быть места обману. Именно это позволяло Даниэлу лгать куда успешнее, чем большинству его собратьев. В то солнечное воскресенье он приступил к делу, которому было суждено стать его шедевром, чему способствовало как число его участников, так и степень возбужденного к нему общественного интереса.
Еще не так давно воскресенья в Блувотере были более шумными и опасными, чем будние дни, но с тех пор, как преподобный Джозеф Хантер построил на холме в конце улицы белую церковь, в городе начали воцаряться закон и порядок. Салуны по воскресеньям закрывались, и на улицу опускалась тишина, которую Финли люто ненавидел. В будни люди целыми днями трудились в поте лица, чтобы добиться успеха, и Дэниел чувствовал себя несчастным только по вечерам, когда другие горожане возвращались домой, не испытывая страха перед долгой ночью, но каждый час тихого и спокойного воскресенья напоминал ему о том, что в этом мире он совершенно одинок.
Медленно шагая по улице, Финли ненавидел абсолютно все, начиная от пыльных пустых дорожек к убогим каркасным домикам и лавчонкам и кончая походящими на зубья пилы очертаниями гор на фоне неба. Он вглядывался в прозрачную голубизну, не находя в ней успокоения, слышал непрекращающееся взволнованное журчание Блувотер-Крик, спешащего по делу, которое никогда не завершится.
Тут и там Дэниел проходил мимо горожан, сидящих на крылечках своих лачуг. Если среди них были женщины, он машинально поднимал правую руку, но, вспомнив об отсутствующей кисти, быстро снимал шляпу левой. Женщинам не надоедало это зрелище — они никогда не устают смотреть на то, что заставляет их сердца болеть хотя бы чуть-чуть.
Жалея страдальцев и увечных, мы считаем само собой разумеющимся, что их сердца должны быть добрыми. Непомерную гордыню Финли принимали за чувство собственного достоинства, а злобу, запечатленную на лице и во взгляде, приписывали телесным и душевным мукам. Дэниел отлично знал, что думают о нем люди, и поэтому, невзирая на мрачное настроение, в котором пребывал большую часть времени, совершал тайком каждый год два-три акта милосердия, понимая, что слухи о подобных «тайных» деяниях распространяются с невероятной быстротой. Многие жители Блувотера были готовы поклясться, что Финли — один из лучших людей во всем мире.
Этим утром он думал о том, какую позицию ему следует занять в отношении новой церкви. Открытое лицо и ласковый взгляд доброго священника вызывали в нем такую ненависть, что одна только мысль о нахождении среди прихожан была для него сущей пыткой. Однако при виде наряженных во все лучшее горожан, быстро поднимающихся на холм, он понял, что ему не удастся игнорировать факт, приобретший столь важное общественное значение. Даже верзила Хэнк Уильяме, за которым в прошлом числились два трупа, шагал по дороге вместе с женой и тремя детьми, выглядя при этом счастливым и довольным.
Дэниел решил, что будет посещать церковь раз в год, во время рождественской службы, приходить одним из последних и садиться в заднем ряду, а еще лучше — стоять позади, если все места окажутся занятыми. Вскоре люди начнут потихоньку оборачиваться на него и перешептываться во время службы. Священник устремит в его сторону удивленный взгляд. Когда станут передавать тарелку для сбора пожертвований, он опустит в нее стодолларовый банкнот, сложив в несколько раз. Впоследствии размер даяния обретет известность, и женщины с детьми будут смотреть на него с восхищением.
Финли понимал, что завоюет этим поступком куда больше внимания и симпатии, чем молясь на коленях каждое воскресенье. А приобрести уважение сильных и счастливых людей он стремился с такой же силой, с какой презирал и ненавидел их всех.
Подойдя к магазину и обнаружив, что он закрыт, Дэниел счел это личным оскорблением. Но на широкой веранде сидели у стены Боб Уизерелл и несколько его приятелей. Они являли собой подходящий объект для пакостей, поэтому при виде их Финли ощутил злобную радость. Всего шесть месяцев назад он защищал Боба Уизерелла, обвиненного в ограблении дилижанса, едущего в Уоррентон. «Ты виновен как сам дьявол, — сказал Бобу адвокат, — но я возьмусь за твое дело, так как ты еще слишком молод».
Финли всегда прикрывал свои неблаговидные поступки разумными и великодушными сентенциями. Когда Уизерелл после оправдания осведомился о размере его гонорара, Дэниел заявил, что действовал не ради денег, и отказался назвать сумму. Сгоравший от стыда Боб сунул пятьсот долларов в конверт, который оставил на его столе. Адвокат принял деньги с беспечным видом стоящего выше подобных мелочей.
Боб Уизерелл помнил, что его избавил от тюрьмы человек, поверивший в него, хотя и знающий о его вине. Поэтому при виде Финли он вскочил со стула и почтительно пожал ему руку. Видеть высокого и широкоплечего парня с румяными щеками и весело поблескивающими черными глазами, который словно испытывал удовольствие от самого факта своего существования, для Дэниела было поистине мучительно. Он ненавидел Уизерелла за то, что тот наслаждался преимуществами физического здоровья, но терпел его, так как Боб был орудием, которым в один прекрасный день можно воспользоваться для причинения боли другим.
Уизерелл представил адвоката приятелям. Внешне они мало походили на Боба, но в глазах каждого был такой же неугомонный блеск. Финли протянул им, одному за другим, левую руку. Он отлично знал, что всем этим парням место в тюрьме, а некоторые, возможно, окончат жизнь на виселице, но постарался придать лицу любезное выражение.
— Посмотрите-ка на ту сторону улицы, мистер Финли, — сказал Боб Уизерелл. — Как зовут эту девушку? Черт возьми, да ведь она красавица!
Строго говоря, это не соответствовало действительности — девушка была всего лишь хорошенькой. Ветер развевал ее белое платье, а солнце отбрасывало на лицо золотистый отсвет, проникая сквозь широкие полупрозрачные поля шляпы. Она словно излучала доброту и мягкость, улыбаясь так, как улыбаются девушки, когда они очень молоды и очень счастливы. Кажется, будто они внемлют тому, что недоступно более старым ушам. Маленький белый домик, стоящий напротив, ничем не отличался от своих соседей, если не считать сада за забором. Девушка бродила по его узким дорожкам, с улыбкой склоняясь над цветами, осторожно к ним прикасаясь.
— Ее зовут Мэри Уилсон, и она не для тебя, — ответил Финли.
— Вот как? — удивился Уизерелл. — Кто же ее застолбил?
— Молодой парень с гор, — объяснил Дэниел. — У него хижина на краю участка Бентли.
— Какой-нибудь паршивый скваттер? — допытывался Уизерелл, не сводя глаз с девушки.
— Не называй его так, — одернул Боба адвокат. — Парень в шестнадцать лет остался один и с тех пор усердно трудится на этом клочке земли. Построил там хижину и амбар, заготавливает сено, начал собирать стадо. Он заслуживает всяческого уважения.
Рисуя портрет честного человека и достойного гражданина, Финли искоса наблюдал за тем, какое впечатление это производит на Уизерелла, и его сердце учащенно забилось, когда он увидел, что яд начал действовать.
— Бьюсь об заклад, что смог бы увести девчонку у этого парня, если бы захотел, — заявил этот.
— Только не у Джона Сэксона, — покачал головой Дэниел. — Это настоящий мужчина, Боб, сильный и крепкий, как все, кто живет в здешних горах. Так что не связывайся с ним ни при каких обстоятельствах.
Адвокат притворился, что не заметил гневного румянца на лице бандита и быстрого взгляда, который он бросил на свои здоровенные ручищи. Глаза Финли радостно блеснули. Он знал, что обеспечил неприятности Джону Сэксону.
У Дэниела не было особых причин ненавидеть Сэксона, если не считать того, что парень являл собой совершенный тип честного гражданина, которого никогда не одолевают искушения, такой человек трудится от зари до заката, завоевывает уважение соседей, любит жену и детей, а в конце жизни окружен всеобщей любовью и привязанностью. Подобные люди раздражали Финли больше всего на свете. Всем своим существованием они доказывали, что честность и трудолюбие — самый надежный путь к счастью, отрицая собственным примером, что его можно достичь хитростью, коварством и мошенничеством. Они охотно принимали все ограничения, налагаемые обществом, и довольствовались самыми незатейливыми радостями. Именно поэтому адвокат ненавидел Джона Сэксона и искренне надеялся, что ему здорово достанется от Боба Уизерелла.
— Так он сильный и крепкий, а? — переспросил Боб.
— Джон Сэксон скоро будет здесь, — сообщил Финли, — и поведет в церковь эту девушку — очевидно, самую хорошенькую в городе. Увидишь, как она будет улыбаться, словно счастливее ее нет никого во всем Блувотере, и у нее есть основания так думать. — Он покачал головой и с упреком посмотрел на Уизерелла. — Чего стоит такое перекати-поле, как ты, по сравнению с Джоном Сэксоном? Ты ведь знаешь, Боб, что я принимаю твою судьбу близко к сердцу и хочу, чтобы ты изменился к лучшему. Вот почему я прошу тебя обратить внимание на Сэксона. Бери с него пример, Боб. Честность — лучшая политика.
Дэниел похлопал Уизерелла по плечу и медленно зашагал вверх по улице мимо нескольких превосходных лошадей, привязанных к столбам. Кони были слишком красивы, чтобы принадлежать небогатым людям, а Уизерелла и его приятелей трудно было назвать богачами. Единственное их богатство заключалось в умении сеять зло, а Финли с чувством глубочайшего удовлетворения ощущал, что он стимулировал этот процесс, который очень скоро начнет действовать.
Глава 2
Оставшись в компании друзей, Уизерелл молча уставился на дорогу.
— Адвокат здорово отделал тебя, Боб, — ухмыльнулся один из приятелей.
Уизерелл не ответил, продолжая напряженно думать. Это верно — ему не удалось добиться особых успехов. Конечно, он превосходил многих физической силой, красотой, умением скакать верхом и, что самое главное, меткостью в стрельбе, поэтому смог стать вожаком группы отчаянных парней. Но большим успехом это не назовешь. Он не внушал окружающим такого ужаса и не поражал их воображение так, как его брат, известный под кличкой Пасьянс.
А тот был фигурой общенационального значения. Перечень убитых им изобиловал важными именами, включая даже федерального шерифа. Каждый хоть сколько-нибудь информированный человек мог назвать большинство из двадцати двух жертв Пасьянса. Женщины улыбались ему, потому что их привлекала его дурная слава. Вторым прозвищем Пасьянса было Успех. Боб знал, что ему всегда будет далеко до своего брата.
Это угнетало его, так как он понимал, что не принадлежит к категории людей, способных подражать достижениям Пасьянса. Уизерелл чувствовал, что и его приятели — мелкий, дешевый сброд, мало подходящий для достижения великой цели.
В этот момент он увидел Джона Сэксона, который правил парой мулов, запряженных в старую тарахтящую повозку. Сэксон оказался высоким молодым парнем с веселым, коричневым от загара лицом. Приподнявшись, он взмахнул кнутом и громко крикнул. Мэри Уилсон выбежала из сада, размахивая руками в ответ.
Мулы пустились в легкий галоп.
— Черт побери! — проворчал Боб. — Это и есть Сэксон?
— Выглядит он достаточно крепким, — заметил Бутс Расселл.
— Да, — согласился Уизерелл, — но, возможно, не настолько крепок, чтобы потанцевать, а?
Эта мысль доставила ему немалое удовольствие. Его глаза радостно блеснули от предвкушения, как он заставит Сэксона выделывать антраша в присутствии хорошенькой девушки.
Джон спрыгнул на землю, бросив поводья, и мулы тут же остановились, опустив головы. Молодой человек отряхнул пыль с отлично скроенного темно-серого костюма и серой широкополой шляпы. Несмотря на массивную фигуру, он двигался с легкостью и быстротой, свидетельствующими об отменном здоровье. Все это вызывало у Боба жгучую к нему ненависть. Финли удалось сделать их соперниками.
Более всего Уизерелл возненавидел светловолосую голову, представшую его глазам, когда Сэксон сбросил шляпу и обнял девушку. Смеясь и протестуя, она вырвалась и стала разглаживать платье.
Боб презрительно усмехнулся и достаточно громко произнес:
— Ну и болван! Что за манеры! Так неловко тискать девчонку! Да он просто не мужчина!
— На вид мужчина что надо, — возразил Бутс.
К самому Расселлу это определение никак не подходило. Он был маленьким, тощим и с душонкой, мелковатой даже для столь неказистого тела. Зато слыл истинным виртуозом в единственно знакомом ему виде искусства — обращении с кольтом 45-го калибра.
— Значит, по-твоему, он мужчина что надо? — осведомился Уизерелл.
— Выглядит парень достаточно крутым. Может, даже круче, чем ты думаешь, — отозвался Бутс.
Боб собирался презрительно отмахнуться, но забыл обо всем, глядя на противоположную сторону улицы. Испытываемая им ненависть была настолько глубокой, что удивила его самого.
Обернувшись, он увидел вдалеке Финли, медленно направляющегося обратно, в их сторону. Почувствовав новый прилив злобы, Уизерелл внезапно поднялся и окликнул:
— Эй, Сэксон!
Джон Сэксон отвернулся от девушки.
— В чем дело? — бросил он.
— Пойди-ка на минутку сюда, — подозвал Боб.
Сэксон заколебался, но природное добродушие одержало верх — он улыбнулся, кивнул и зашагал через дорогу. При виде незнакомцев на веранде улыбка его исчезла.
— Разве я вас знаю, ребята? — поинтересовался он.
— Пока что нет, — ответил Уизерелл. — Но может быть, мы скоро познакомимся поближе. Причиной, по которой я тебя окликнул, были твои длинные ноги.
Бутс расхохотался. Остальные последовали его примеру. Лицо Сэксона помрачнело. Это было красивое лицо, черты которого свидетельствовали о твердости характера. Серые глаза под выгоревшими на солнце бровями угрожающе блеснули.
— Я с вами не знаком, — сказал Сэксон. — Не знаю, что вам за дело до моих ног, и, честно говоря, знать не хочу.
— Конечно не хочет, — ухмыльнулся Расселл. — Он слишком большой, чтобы интересоваться такими мелочами.
— Пожалуй, стоит его укоротить, — промолвил Уизерелл. — Сэксон, ты умеешь танцевать?
Джон окинул компанию спокойным взглядом:
— Вы напрашиваетесь на неприятности, ребята. Но я занят.
Он начал поворачиваться, однако тут же остановился, скорее от удивления, чем от испуга при виде блеснувшего в руке Уизерелла револьвера.
— Танцуй! — рявкнул Боб и послал пулю в дощатый настил тротуара под ноги Сэксона.
Отлетевшая щепка ударила его по ноге, Джон подпрыгнул с криком:
— Что ты делаешь, идиот?
— Танцуй! — повторил Уизерелл и выстрелил снова.
Сэксон опять инстинктивно подскочил, увертываясь от опасности.
Выпустив пять пуль подряд, Уизерелл быстро выхватил второй кольт и продолжил пальбу. Девушка на другой стороне улицы закричала от ужаса и побежала к Сэксону. Охваченный паникой, он повернулся и со всех ног ринулся ей навстречу.
При каждом шаге очередная пуля вздымала пыль у него под ногами. Джон мчался с такой скоростью, что со стороны могло показаться, будто он бежит босиком по раскаленным углям. Схватив девушку в охапку, молодой человек промчался вместе с нею сквозь открытую калитку по дорожке сада и скрылся в белом домике, все еще не выпуская ее из рук.
Боб затрясся от хохота. Казалось, он вот-вот лопнет.
Люди высыпали на улицу, услышав выстрелы и крики.
— Пошли, ребята! — обратился к друзьям Уизерелл. — Мне осточертел этот город. Все равно лучше этого танца нам тут ничего не увидеть.
Они уже сели на лошадей, когда к ним подошел Дэниел Финли и погрозил Бобу пальцем.
— Боюсь, ты неисправим, — сказал он. — Давать тебе добрые советы — только зря сотрясать воздух. Лучше убирайся отсюда поскорее.
Уизерелл поскакал прочь с легким сердцем. Он осрамил Джона Сэксона перед его девушкой, и теперь красавчик блондин до конца дней будет помнить о своем позоре и вздрагивать каждый раз, когда услышит имя Боба. А может быть, у девушки тоже откроются глаза, и она поймет, что на свете существуют другие мужчины, кроме простых честных работяг. Возможно, даже будет вздыхать, вспоминая о происшедшем.
Уизерелл намеренно повел своих людей в горы, однако чистая случайность привела их по южной тропе к холмам, где находилось старое пастбище Бентли.
— Смотрите-ка! — воскликнул Бутс. — Хижина скваттера. Наверняка это лачуга Сэксона. Давайте заглянем туда.
Они вошли в хижину. В ней было две комнаты, причем одна из них недостроенная. Во дворе лежали обтесанные бревна, ожидая того дня, когда их превратят в стены. Несомненно, комнату собирались полностью закончить к свадьбе. Внутри находилось то, чего следовало ожидать в хижине молодого поселенца, только начавшего обзаводиться стадом. На стенах висели старая одежда, упряжь, седла, уздечки, ружья и всевозможная утварь. Потолок отсутствовал. Длинные изогнутые балки тянулись от стены к стене, на них покоилась платформа с недавно заготовленными шкурами. В хижине не было ничего необычного, если не считать маленькой полки с книгами. При виде ее Уизерелл презрительно скривил губы.
— Да этот парень к тому же из образованных?! — фыркнул он, зажигая сигарету и бросая на пол спичку. — Что скажете об этой выставке, ребята?
— Кому что нравится, — пожал плечами Бутс.
— Смотрите! — воскликнул другой. — Спичка подожгла стружки. Затопчите огонь, парни!
Уизерелл увидел тянущуюся вверх струйку дыма и маленькие искорки пламени. В углу лежали оставленные рубанком плотника стружки вместе с обрывками бумаги.
— Если ему не хватило ума подмести пол, то чего ради нам об этом беспокоиться? — заявил Боб. — Пускай себе горит. Пламя не настолько сильное, чтобы поджечь дом. А если и подожжет, что с того? Меня тошнит от этого трусливого верзилы. Помните, как он вопил? Так что оставим все как есть.
Он вышел из дома. Его спутники последовали за ним с виноватым видом, но они боялись и стыдились протестовать. Равнодушие их вожака казалось им вполне подобающим по-настоящему крутому парню.
— Этот Сэксон не мужик, а кухонная баба, — продолжал насмехаться Уизерелл. — Поглядите на огород — у него там картофель, лук и помидоры. А вон коптильня, где он заготавливает свинину. Черт с ним, с этим слюнявым щенком!
— Погоди, Боб, — остановил его Бутс. — Посмотри назад. Дом все-таки загорелся.
Уизерелл резко повернулся. Дерево оказалось суше, чем он ожидал. В конце концов, куча стружек была не такой уж маленькой, а сквозняк, очевидно, раздул пламя, которое теперь громко трещало, разгораясь все сильнее.
— Подождите минуту, — велел Уизерелл.
Подбежав к дому, он задержался на пороге. На полу извивались алые огненные змеи, а еще несколько ползли вверх по стенам. Все вещи в комнате успели сгореть. Ущерб был причинен достаточный, чтобы отправить в тюрьму всю компанию.
Боб решительно захлопнул дверь:
— Пусть догорает! Почему мы должны об этом беспокоиться? Невелика фигура этот Сэксон. Я бы не дал ломаного гроша за дюжину таких, как он! — и вскочил в седло.
Пламя внутри дома начало грозно реветь. Дым вырывался из тысячи щелей.
— Лачуга хрупкая, как спичечный коробок, — усмехнулся Уизерелл. — Он даже хижину не мог толком построить.
Внезапно изнутри донесся грохот — очевидно, взорвалось одно из ружей.
— Должно быть, его дух устроил пальбу, — хохотнул Бутс.
— Разве что дух — у самого красавчика Джона кишка тонка спустить курок, — отозвался Боб. — Он убежал бы, скуля, как побитый пес.
— Однако он вырастил недурных коров, — заметил Бутс.
— Верно, — согласился Уизерелл, ощущая прилив злобной радости. — Приготовил скотинку специально для нас. Окружайте их, ребята! Я знаю место миль за пятьдесят отсюда, где можно продать коров, — за сотню голов нам отвалят неплохие денежки. Затевая свару с Сэксоном, я был уверен, что мы не потратим время зря.
— Адвокат здорово отделал тебя, Боб, — ухмыльнулся один из приятелей.
Уизерелл не ответил, продолжая напряженно думать. Это верно — ему не удалось добиться особых успехов. Конечно, он превосходил многих физической силой, красотой, умением скакать верхом и, что самое главное, меткостью в стрельбе, поэтому смог стать вожаком группы отчаянных парней. Но большим успехом это не назовешь. Он не внушал окружающим такого ужаса и не поражал их воображение так, как его брат, известный под кличкой Пасьянс.
А тот был фигурой общенационального значения. Перечень убитых им изобиловал важными именами, включая даже федерального шерифа. Каждый хоть сколько-нибудь информированный человек мог назвать большинство из двадцати двух жертв Пасьянса. Женщины улыбались ему, потому что их привлекала его дурная слава. Вторым прозвищем Пасьянса было Успех. Боб знал, что ему всегда будет далеко до своего брата.
Это угнетало его, так как он понимал, что не принадлежит к категории людей, способных подражать достижениям Пасьянса. Уизерелл чувствовал, что и его приятели — мелкий, дешевый сброд, мало подходящий для достижения великой цели.
В этот момент он увидел Джона Сэксона, который правил парой мулов, запряженных в старую тарахтящую повозку. Сэксон оказался высоким молодым парнем с веселым, коричневым от загара лицом. Приподнявшись, он взмахнул кнутом и громко крикнул. Мэри Уилсон выбежала из сада, размахивая руками в ответ.
Мулы пустились в легкий галоп.
— Черт побери! — проворчал Боб. — Это и есть Сэксон?
— Выглядит он достаточно крепким, — заметил Бутс Расселл.
— Да, — согласился Уизерелл, — но, возможно, не настолько крепок, чтобы потанцевать, а?
Эта мысль доставила ему немалое удовольствие. Его глаза радостно блеснули от предвкушения, как он заставит Сэксона выделывать антраша в присутствии хорошенькой девушки.
Джон спрыгнул на землю, бросив поводья, и мулы тут же остановились, опустив головы. Молодой человек отряхнул пыль с отлично скроенного темно-серого костюма и серой широкополой шляпы. Несмотря на массивную фигуру, он двигался с легкостью и быстротой, свидетельствующими об отменном здоровье. Все это вызывало у Боба жгучую к нему ненависть. Финли удалось сделать их соперниками.
Более всего Уизерелл возненавидел светловолосую голову, представшую его глазам, когда Сэксон сбросил шляпу и обнял девушку. Смеясь и протестуя, она вырвалась и стала разглаживать платье.
Боб презрительно усмехнулся и достаточно громко произнес:
— Ну и болван! Что за манеры! Так неловко тискать девчонку! Да он просто не мужчина!
— На вид мужчина что надо, — возразил Бутс.
К самому Расселлу это определение никак не подходило. Он был маленьким, тощим и с душонкой, мелковатой даже для столь неказистого тела. Зато слыл истинным виртуозом в единственно знакомом ему виде искусства — обращении с кольтом 45-го калибра.
— Значит, по-твоему, он мужчина что надо? — осведомился Уизерелл.
— Выглядит парень достаточно крутым. Может, даже круче, чем ты думаешь, — отозвался Бутс.
Боб собирался презрительно отмахнуться, но забыл обо всем, глядя на противоположную сторону улицы. Испытываемая им ненависть была настолько глубокой, что удивила его самого.
Обернувшись, он увидел вдалеке Финли, медленно направляющегося обратно, в их сторону. Почувствовав новый прилив злобы, Уизерелл внезапно поднялся и окликнул:
— Эй, Сэксон!
Джон Сэксон отвернулся от девушки.
— В чем дело? — бросил он.
— Пойди-ка на минутку сюда, — подозвал Боб.
Сэксон заколебался, но природное добродушие одержало верх — он улыбнулся, кивнул и зашагал через дорогу. При виде незнакомцев на веранде улыбка его исчезла.
— Разве я вас знаю, ребята? — поинтересовался он.
— Пока что нет, — ответил Уизерелл. — Но может быть, мы скоро познакомимся поближе. Причиной, по которой я тебя окликнул, были твои длинные ноги.
Бутс расхохотался. Остальные последовали его примеру. Лицо Сэксона помрачнело. Это было красивое лицо, черты которого свидетельствовали о твердости характера. Серые глаза под выгоревшими на солнце бровями угрожающе блеснули.
— Я с вами не знаком, — сказал Сэксон. — Не знаю, что вам за дело до моих ног, и, честно говоря, знать не хочу.
— Конечно не хочет, — ухмыльнулся Расселл. — Он слишком большой, чтобы интересоваться такими мелочами.
— Пожалуй, стоит его укоротить, — промолвил Уизерелл. — Сэксон, ты умеешь танцевать?
Джон окинул компанию спокойным взглядом:
— Вы напрашиваетесь на неприятности, ребята. Но я занят.
Он начал поворачиваться, однако тут же остановился, скорее от удивления, чем от испуга при виде блеснувшего в руке Уизерелла револьвера.
— Танцуй! — рявкнул Боб и послал пулю в дощатый настил тротуара под ноги Сэксона.
Отлетевшая щепка ударила его по ноге, Джон подпрыгнул с криком:
— Что ты делаешь, идиот?
— Танцуй! — повторил Уизерелл и выстрелил снова.
Сэксон опять инстинктивно подскочил, увертываясь от опасности.
Выпустив пять пуль подряд, Уизерелл быстро выхватил второй кольт и продолжил пальбу. Девушка на другой стороне улицы закричала от ужаса и побежала к Сэксону. Охваченный паникой, он повернулся и со всех ног ринулся ей навстречу.
При каждом шаге очередная пуля вздымала пыль у него под ногами. Джон мчался с такой скоростью, что со стороны могло показаться, будто он бежит босиком по раскаленным углям. Схватив девушку в охапку, молодой человек промчался вместе с нею сквозь открытую калитку по дорожке сада и скрылся в белом домике, все еще не выпуская ее из рук.
Боб затрясся от хохота. Казалось, он вот-вот лопнет.
Люди высыпали на улицу, услышав выстрелы и крики.
— Пошли, ребята! — обратился к друзьям Уизерелл. — Мне осточертел этот город. Все равно лучше этого танца нам тут ничего не увидеть.
Они уже сели на лошадей, когда к ним подошел Дэниел Финли и погрозил Бобу пальцем.
— Боюсь, ты неисправим, — сказал он. — Давать тебе добрые советы — только зря сотрясать воздух. Лучше убирайся отсюда поскорее.
Уизерелл поскакал прочь с легким сердцем. Он осрамил Джона Сэксона перед его девушкой, и теперь красавчик блондин до конца дней будет помнить о своем позоре и вздрагивать каждый раз, когда услышит имя Боба. А может быть, у девушки тоже откроются глаза, и она поймет, что на свете существуют другие мужчины, кроме простых честных работяг. Возможно, даже будет вздыхать, вспоминая о происшедшем.
Уизерелл намеренно повел своих людей в горы, однако чистая случайность привела их по южной тропе к холмам, где находилось старое пастбище Бентли.
— Смотрите-ка! — воскликнул Бутс. — Хижина скваттера. Наверняка это лачуга Сэксона. Давайте заглянем туда.
Они вошли в хижину. В ней было две комнаты, причем одна из них недостроенная. Во дворе лежали обтесанные бревна, ожидая того дня, когда их превратят в стены. Несомненно, комнату собирались полностью закончить к свадьбе. Внутри находилось то, чего следовало ожидать в хижине молодого поселенца, только начавшего обзаводиться стадом. На стенах висели старая одежда, упряжь, седла, уздечки, ружья и всевозможная утварь. Потолок отсутствовал. Длинные изогнутые балки тянулись от стены к стене, на них покоилась платформа с недавно заготовленными шкурами. В хижине не было ничего необычного, если не считать маленькой полки с книгами. При виде ее Уизерелл презрительно скривил губы.
— Да этот парень к тому же из образованных?! — фыркнул он, зажигая сигарету и бросая на пол спичку. — Что скажете об этой выставке, ребята?
— Кому что нравится, — пожал плечами Бутс.
— Смотрите! — воскликнул другой. — Спичка подожгла стружки. Затопчите огонь, парни!
Уизерелл увидел тянущуюся вверх струйку дыма и маленькие искорки пламени. В углу лежали оставленные рубанком плотника стружки вместе с обрывками бумаги.
— Если ему не хватило ума подмести пол, то чего ради нам об этом беспокоиться? — заявил Боб. — Пускай себе горит. Пламя не настолько сильное, чтобы поджечь дом. А если и подожжет, что с того? Меня тошнит от этого трусливого верзилы. Помните, как он вопил? Так что оставим все как есть.
Он вышел из дома. Его спутники последовали за ним с виноватым видом, но они боялись и стыдились протестовать. Равнодушие их вожака казалось им вполне подобающим по-настоящему крутому парню.
— Этот Сэксон не мужик, а кухонная баба, — продолжал насмехаться Уизерелл. — Поглядите на огород — у него там картофель, лук и помидоры. А вон коптильня, где он заготавливает свинину. Черт с ним, с этим слюнявым щенком!
— Погоди, Боб, — остановил его Бутс. — Посмотри назад. Дом все-таки загорелся.
Уизерелл резко повернулся. Дерево оказалось суше, чем он ожидал. В конце концов, куча стружек была не такой уж маленькой, а сквозняк, очевидно, раздул пламя, которое теперь громко трещало, разгораясь все сильнее.
— Подождите минуту, — велел Уизерелл.
Подбежав к дому, он задержался на пороге. На полу извивались алые огненные змеи, а еще несколько ползли вверх по стенам. Все вещи в комнате успели сгореть. Ущерб был причинен достаточный, чтобы отправить в тюрьму всю компанию.
Боб решительно захлопнул дверь:
— Пусть догорает! Почему мы должны об этом беспокоиться? Невелика фигура этот Сэксон. Я бы не дал ломаного гроша за дюжину таких, как он! — и вскочил в седло.
Пламя внутри дома начало грозно реветь. Дым вырывался из тысячи щелей.
— Лачуга хрупкая, как спичечный коробок, — усмехнулся Уизерелл. — Он даже хижину не мог толком построить.
Внезапно изнутри донесся грохот — очевидно, взорвалось одно из ружей.
— Должно быть, его дух устроил пальбу, — хохотнул Бутс.
— Разве что дух — у самого красавчика Джона кишка тонка спустить курок, — отозвался Боб. — Он убежал бы, скуля, как побитый пес.
— Однако он вырастил недурных коров, — заметил Бутс.
— Верно, — согласился Уизерелл, ощущая прилив злобной радости. — Приготовил скотинку специально для нас. Окружайте их, ребята! Я знаю место миль за пятьдесят отсюда, где можно продать коров, — за сотню голов нам отвалят неплохие денежки. Затевая свару с Сэксоном, я был уверен, что мы не потратим время зря.
Глава 3
Когда Джон Сэксон, направляясь домой, поднимался в горы, в его груди тлели лишь остатки гнева на Боба Уизерелла, заставившего его танцевать под пулями. Успокоившись сам и успокоив бьющуюся в истерике Мэри Уилсон, он отправился в церковь, так как чувствовал, что сейчас это самое подходящее для него место, после перенесенного стресса. Сам Джон пользовался ружьем только для охоты на оленей, а что касается револьвера, то ни разу в жизни не спускал его курка. Пули приносили мясо, и, следовательно, с ними нужно было обращаться с величайшей осторожностью.
Поэтому Сэксон не испытывал особого стыда из-за своего бегства от Боба Уизерелла. По пути в церковь он заметил, что люди смотрят на него усмехаясь, но не мог понять, что в его поведении могло их позабавить. Только по дороге домой Мэри Уилсон объяснила ему:
— Они смеются, потому что ты убежал.
— Убежал? — недоуменно переспросил Джон. — Конечно, я убежал от сумасшедшего с револьвером. Точно так же я убежал бы и от лесного пожара.
Девушка кивнула, но вид у нее был не особенно счастливый. Не то чтобы она по-настоящему сомневалась в Джоне, но в голове у нее роились беспокойные мысли.
Позднее, за обедом, отец Мэри упомянул о происшедшем. Вначале на чем свет стоит поругал Боба Уизерелла, заявив, что таких негодяев нужно вешать на месте, однако потом выразил шутливое удивление, что Джон оказался великолепным танцором и мастером по прыжкам в высоту. Его жена засмеялась, а Мэри покраснела.
Не оставалось сомнений, что Уизерелл здорово позабавил значительную часть жителей Блувотера.
После обеда Сэксон улучил момент, чтобы поговорить наедине с Уилсоном.
— По-вашему, мне следовало дать отпор Уизереллу? — напрямик осведомился он.
— Дать отпор? Так мог поступить только пьяный или круглый дурак, — ответил Уилсон. — Нет, мой мальчик. Куда разумнее было повернуться и убежать — тем более что это дало людям возможность увидеть лучшего в мире танцора!
Мистер Уилсон снова засмеялся, но Сэксону было не до смеха. Будучи простодушным парнем, он многое воспринимал как само собой разумеющееся. Джон с детских лет не раз участвовал в драках и всегда побеждал, так как был сильнее и проворнее большинства своих сверстников. Однажды ему пришлось иметь дело с парнем, который был старше, выше и крупнее его. Драка была долгой и отчаянной, но Сэксону удалось одержать верх, благодаря упорству.
Джон всегда полагал, что стойкость и смелость — одно и то же. Ему казалось, что он проявлял смелость, собирая стадо во время зимнего урагана или спускаясь с отвесной скалы, чтобы спасти овцу, застрявшую между камнями.
Однако, как выяснилось, существует и иная точка зрения, согласно которой мужчина может продемонстрировать свою смелость, только выступив с голыми руками против убийцы, вооруженного револьвером.
Несправедливость этой концепции растревожила не знающую сомнений душу Сэксона. Когда он прощался с Мэри, ему показалось, будто девушка хмурится.
— Тебе бы хотелось, чтобы я отобрал у Уизерелла револьвер и сбил его с ног? — прямо спросил Джон.
— Не знаю, — рассеянно ответила Мэри. — Я просто рада, что ты цел и невредим, и жалею, что такое произошло.
Когда Сэксон ехал по дороге в горы, многие смеялись, глядя на него, а один человек громко сказал своему приятелю:
— Слышал, как этот парень вопил?
Джон покраснел, чувствуя, как колотится его сердце. Он знал, что самое страшное проклятие в мире — это когда тебя считают трусом. Настоящий мужчина скорее умрет, чем позволит, чтобы о нем говорили подобное.
Мулы поднимали повозку все выше и выше по горной тропе, и Сэксон постепенно начал успокаиваться. В чистом воздухе дышалось легче, а за поворотом находилась площадка, откуда Джон всегда смотрел на свою маленькую долину. Мулы отлично знали его привычку и сами тут остановились.
Джон, улыбаясь, посмотрел вниз, но улыбка постепенно сползла с его лица. Что-то было не так…
Не веря своим глазам, он устремил взгляд в знакомую голубизну неба, потом снова посмотрел на долину. На том месте, где раньше стоял его дом, теперь поднималась струйка дыма.
Дом исчез, и амбар вместе с ним. Ветер разносил по воздуху пепел. Деревья, которые росли вокруг хижины, превратились в черные скелеты. Среди зеленой травы темнела выгоревшая отметина, словно нарисованная углем.
Сэксон пустил мулов вперед медленным шагом. Принадлежавший ему мир съежился до повозки и двух этих животных. Больше у него ничего не осталось.
Поэтому Сэксон не испытывал особого стыда из-за своего бегства от Боба Уизерелла. По пути в церковь он заметил, что люди смотрят на него усмехаясь, но не мог понять, что в его поведении могло их позабавить. Только по дороге домой Мэри Уилсон объяснила ему:
— Они смеются, потому что ты убежал.
— Убежал? — недоуменно переспросил Джон. — Конечно, я убежал от сумасшедшего с револьвером. Точно так же я убежал бы и от лесного пожара.
Девушка кивнула, но вид у нее был не особенно счастливый. Не то чтобы она по-настоящему сомневалась в Джоне, но в голове у нее роились беспокойные мысли.
Позднее, за обедом, отец Мэри упомянул о происшедшем. Вначале на чем свет стоит поругал Боба Уизерелла, заявив, что таких негодяев нужно вешать на месте, однако потом выразил шутливое удивление, что Джон оказался великолепным танцором и мастером по прыжкам в высоту. Его жена засмеялась, а Мэри покраснела.
Не оставалось сомнений, что Уизерелл здорово позабавил значительную часть жителей Блувотера.
После обеда Сэксон улучил момент, чтобы поговорить наедине с Уилсоном.
— По-вашему, мне следовало дать отпор Уизереллу? — напрямик осведомился он.
— Дать отпор? Так мог поступить только пьяный или круглый дурак, — ответил Уилсон. — Нет, мой мальчик. Куда разумнее было повернуться и убежать — тем более что это дало людям возможность увидеть лучшего в мире танцора!
Мистер Уилсон снова засмеялся, но Сэксону было не до смеха. Будучи простодушным парнем, он многое воспринимал как само собой разумеющееся. Джон с детских лет не раз участвовал в драках и всегда побеждал, так как был сильнее и проворнее большинства своих сверстников. Однажды ему пришлось иметь дело с парнем, который был старше, выше и крупнее его. Драка была долгой и отчаянной, но Сэксону удалось одержать верх, благодаря упорству.
Джон всегда полагал, что стойкость и смелость — одно и то же. Ему казалось, что он проявлял смелость, собирая стадо во время зимнего урагана или спускаясь с отвесной скалы, чтобы спасти овцу, застрявшую между камнями.
Однако, как выяснилось, существует и иная точка зрения, согласно которой мужчина может продемонстрировать свою смелость, только выступив с голыми руками против убийцы, вооруженного револьвером.
Несправедливость этой концепции растревожила не знающую сомнений душу Сэксона. Когда он прощался с Мэри, ему показалось, будто девушка хмурится.
— Тебе бы хотелось, чтобы я отобрал у Уизерелла револьвер и сбил его с ног? — прямо спросил Джон.
— Не знаю, — рассеянно ответила Мэри. — Я просто рада, что ты цел и невредим, и жалею, что такое произошло.
Когда Сэксон ехал по дороге в горы, многие смеялись, глядя на него, а один человек громко сказал своему приятелю:
— Слышал, как этот парень вопил?
Джон покраснел, чувствуя, как колотится его сердце. Он знал, что самое страшное проклятие в мире — это когда тебя считают трусом. Настоящий мужчина скорее умрет, чем позволит, чтобы о нем говорили подобное.
Мулы поднимали повозку все выше и выше по горной тропе, и Сэксон постепенно начал успокаиваться. В чистом воздухе дышалось легче, а за поворотом находилась площадка, откуда Джон всегда смотрел на свою маленькую долину. Мулы отлично знали его привычку и сами тут остановились.
Джон, улыбаясь, посмотрел вниз, но улыбка постепенно сползла с его лица. Что-то было не так…
Не веря своим глазам, он устремил взгляд в знакомую голубизну неба, потом снова посмотрел на долину. На том месте, где раньше стоял его дом, теперь поднималась струйка дыма.
Дом исчез, и амбар вместе с ним. Ветер разносил по воздуху пепел. Деревья, которые росли вокруг хижины, превратились в черные скелеты. Среди зеленой травы темнела выгоревшая отметина, словно нарисованная углем.
Сэксон пустил мулов вперед медленным шагом. Принадлежавший ему мир съежился до повозки и двух этих животных. Больше у него ничего не осталось.