Он приоткрыл глаза и молча взглянул на доктора, потом вновь опустил веки, и доктор Майерс знал, что это означает. Перед ним лежал не нервный и скулящий инвалид. Это был человек, который направлял свою энергию на то, чтобы сохранить последние остатки силы тела и духа, чтобы вновь обрести здоровье. То, что он еще был жив, было чудом. Но чудо это объяснялось его постоянно действующей железной волей.
Доктор пощупал пульс. Тот не был особенно сильным, но и дрожащим или неровным тоже не был, и, когда доктор послушал дыхание и измерил температуру, он утвердился в мысли, что этот человек при естественном развитии событий не умрет сегодня вечером. И завтра не умрет тоже. Он будет жить, и даже выздоровеет, если не произойдет чего-нибудь непредвиденного. И доктор Майерс удовлетворенно кивнул в подтверждение своих мыслей умной и коварной головой. Можно не сомневаться — он заслужит похвалу Большого Шодресса!
Но сначала надо позаботиться о том, чтобы сменить повязку. И сделал это доктор с таким мастерством, с такой быстротой и осторожностью, что Эстер Гранж, стоявшая рядом и ревниво следившая за каждым его движением, — поскольку она не доверяла этому целителю, — не могла не восхититься и шепотом выразила одобрение. Доктор Майерс оказался намного искуснее доктора Гудриха.
Когда наложили новую повязку, на губах больного появилась слабая улыбка.
— Кажется, с вашей помощью я пойду на поправку, — тихо сказал он и вновь закрыл глаза.
— Вы заслужили его доверие, — прошептала девушка и улыбнулась доктору так радостно и ласково, что тот не удержался и взглянул на нее еще раз.
Она очень переменилась по сравнению с тем, какой он знал ее раньше. Румянец пропал, лицо осунулось, и под глазами от бессонных ночей залегли тени. Люди говорили, что она ни днем ни ночью не отлучалась от постели больного больше чем на полминуты.
Доктор Майерс уже держал в руке стакан с водой, в который, не таясь, капнул две капельки бесцветной жидкости.
— Это вы дадите ему, чтоб он хорошо спал, — сказал он.
— Я должна сейчас это дать?
— Да. Или немного позже. Когда он будет засыпать.
— Я дам прямо сейчас.
Она подошла к кровати и нежной рукой приподняла голову больного.
— Тут совсем немного, Дэвид. Ты сможешь проглотить это? Ты готов?
— Да.
— Не совсем, — послышался голос рядом. Доктор и девушка резко обернулись и увидели в дверном проеме того, кто так пугал всех в округе и за кем так усердно охотились люди Шодресса. Это был Одиночка Джек собственной персоной.
Глава 27
Глава 28
Глава 29
Доктор пощупал пульс. Тот не был особенно сильным, но и дрожащим или неровным тоже не был, и, когда доктор послушал дыхание и измерил температуру, он утвердился в мысли, что этот человек при естественном развитии событий не умрет сегодня вечером. И завтра не умрет тоже. Он будет жить, и даже выздоровеет, если не произойдет чего-нибудь непредвиденного. И доктор Майерс удовлетворенно кивнул в подтверждение своих мыслей умной и коварной головой. Можно не сомневаться — он заслужит похвалу Большого Шодресса!
Но сначала надо позаботиться о том, чтобы сменить повязку. И сделал это доктор с таким мастерством, с такой быстротой и осторожностью, что Эстер Гранж, стоявшая рядом и ревниво следившая за каждым его движением, — поскольку она не доверяла этому целителю, — не могла не восхититься и шепотом выразила одобрение. Доктор Майерс оказался намного искуснее доктора Гудриха.
Когда наложили новую повязку, на губах больного появилась слабая улыбка.
— Кажется, с вашей помощью я пойду на поправку, — тихо сказал он и вновь закрыл глаза.
— Вы заслужили его доверие, — прошептала девушка и улыбнулась доктору так радостно и ласково, что тот не удержался и взглянул на нее еще раз.
Она очень переменилась по сравнению с тем, какой он знал ее раньше. Румянец пропал, лицо осунулось, и под глазами от бессонных ночей залегли тени. Люди говорили, что она ни днем ни ночью не отлучалась от постели больного больше чем на полминуты.
Доктор Майерс уже держал в руке стакан с водой, в который, не таясь, капнул две капельки бесцветной жидкости.
— Это вы дадите ему, чтоб он хорошо спал, — сказал он.
— Я должна сейчас это дать?
— Да. Или немного позже. Когда он будет засыпать.
— Я дам прямо сейчас.
Она подошла к кровати и нежной рукой приподняла голову больного.
— Тут совсем немного, Дэвид. Ты сможешь проглотить это? Ты готов?
— Да.
— Не совсем, — послышался голос рядом. Доктор и девушка резко обернулись и увидели в дверном проеме того, кто так пугал всех в округе и за кем так усердно охотились люди Шодресса. Это был Одиночка Джек собственной персоной.
Глава 27
ЧТО НАПИСАЛ ДОКТОР
Доктор Майерс сделал то, что на его месте, наверное, сделал бы самый храбрый и самый упрямый житель Джовилла при подобных обстоятельствах. Он поднял руки над головой и прижался спиной к стене.
— О! — простонал он. — Неужели вы пришли за мной?
— Вовсе нет, — ответил Одиночка Джек. — Но мне довелось краем уха слышать о том, как ухаживают за ранеными. Это питье — полагаю, бромид, чтобы успокоить нервы Дэвида Эпперли?
Доктор не издал ни звука.
— Принесите, пожалуйста, перо, чернила и бумагу, — сказал Одиночка Джек.
Девушка молча поспешно повиновалась.
— Возьмите перо, Майерс, и начинайте писать. Шодресс предложил вам за это деньги, не так ли?
Майерс облизал побелевшие пересохшие губы и посмотрел на Димза тупо и непонимающе.
— Я знаю, что главная вина лежит на Шодрессе, — сказал Одиночка Джек. — У вас есть шанс переложить свой позор на настоящего виновника. Вы поняли, о чем я говорю, Майерс?
Майерс продолжал дико таращиться на юношу. Потом он схватил перо.
— Мне бы и в голову не пришло сотворить такое! — почти выкрикнул он. — Этот убийца, дьявол, заставил меня! Он заставил меня!
— Ну конечно, это он заставил, — чуть мягче сказал Одиночка Джек. — Что бы выиграли вы, отравив Дэвида Эпперли? Но давайте, опишите по порядку все детали, и начните с платы, которую он вам обещал.
Доктор Майерс ударил себя кулаком по лбу.
— На самом деле — ни единого пени! Он только собирался выгнать из города Гудриха, чтоб мне могла достаться его практика! Вот и все, что он собирался сделать! Но за это…
Он в отчаянии всплеснул руками.
— Пишите, — спокойно сказал Одиночка Джек. — Это как раз то, что нам нужно.
И доктор принялся писать, сначала медленно, с остановками, но потом набирая скорость, точно в процессе работы понемногу разогревался. Наконец его страстный темперамент окончательно взял верх и он разразился потоком слов, детально описывая все, что произошло между ним и Александром Шодрессом, — все, что касалось условий устранения мистера Эпперли из этой юдоли скорбей.
Казалось, достопочтенному доктору и в голову не могло прийти, что в этой исповеди есть нечто унизительное и позорное. Он вошел в раж, сочиняя всю эпистолу. И если чем-то и был озабочен, так это только тем, как бы поудачнее выставить негодяя Шодресса, объявив его корнем всех зол. И страница за страницей так и летели из-под его энергичного, скрипящего пера, а Одиночка Джек и девушка читали их следом за ним.
Они обнаружили там достаточно компромата на хозяина здешних мест и время от времени поднимали глаза, переглядываясь, — глаза девушки вспыхивали то от пламенного негодования, то от леденящего сердце ужаса, а глаза Одиночки Джека неизменно оставались непроницаемо темными и глубокими.
А доктор тем временем с таким рвением отдавался своей исповеди, что заостренный кончик пера дважды ломался под нажимом его энергичной и размашистой руки и дважды его пришлось затачивать, прежде чем доктор смог продолжить писать.
Одиночка Джек, достав из кармана фляжку, плеснул в стакан бренди и пододвинул к руке доктора; тот, не прекращая строчить, с удовольствием прикладывался к крепкому напитку. Сейчас он не был доктором — в нем проснулся литературный дар. Слезы жалости к себе показались на его глазах, когда он описывал методы, какими Александр Шодресс обольщал его, предлагая принять участие в столь мерзостном деле.
Когда наконец работа была завершена, доктор Майерс внезапно с облегчением откинулся в кресле и отодвинул от себя бумагу и перо, будто он только что закончил обильную и сытную трапезу.
— С этим покончено… и с Шодрессом тоже! — объявил он.
— Да, — согласился Одиночка Джек, — если мы только сумеем привлечь его за это к ответу. Но вы вряд ли захотите остаться здесь и свидетельствовать против него. Мы предъявим только вашу исповедь. Между прочим, Эстер, вы тоже можете поставить свою подпись как свидетель.
— Почему я не могу остаться здесь? Да я не пропущу этот процесс и за миллион долларов! — вспыхнул Майерс.
— Вы это серьезно? — Одиночка Джек ухмыльнулся. — Однако, если вы останетесь в этом городе, можете быть уверены, что Шодресс быстро с вами разделается.
— Шодресс? А как он об этом узнает?
— Он рано или поздно обо всем узнает. Не может не узнать! Каждая пара ушей в этом городе принадлежит ему. Вон та дверь в сад была настежь открыта все время, пока мы разговаривали, и если там кто-нибудь был, он мог слышать каждое наше слово.
Бедного доктора от этих слов бросало то в жар, то в холод.
— И если бы я был на вашем месте, я бы сделал то, что делает крыса, когда чует вблизи кошку.
— Что бы вы сделали?..
— Сбежал бы отсюда, Майерс, не медля ни минуты. И мчался бы со всех ног. А потом нашел бы норку и забился на самое ее дно — и там трясся бы от страха!
— О! — простонал он. — Неужели вы пришли за мной?
— Вовсе нет, — ответил Одиночка Джек. — Но мне довелось краем уха слышать о том, как ухаживают за ранеными. Это питье — полагаю, бромид, чтобы успокоить нервы Дэвида Эпперли?
Доктор не издал ни звука.
— Принесите, пожалуйста, перо, чернила и бумагу, — сказал Одиночка Джек.
Девушка молча поспешно повиновалась.
— Возьмите перо, Майерс, и начинайте писать. Шодресс предложил вам за это деньги, не так ли?
Майерс облизал побелевшие пересохшие губы и посмотрел на Димза тупо и непонимающе.
— Я знаю, что главная вина лежит на Шодрессе, — сказал Одиночка Джек. — У вас есть шанс переложить свой позор на настоящего виновника. Вы поняли, о чем я говорю, Майерс?
Майерс продолжал дико таращиться на юношу. Потом он схватил перо.
— Мне бы и в голову не пришло сотворить такое! — почти выкрикнул он. — Этот убийца, дьявол, заставил меня! Он заставил меня!
— Ну конечно, это он заставил, — чуть мягче сказал Одиночка Джек. — Что бы выиграли вы, отравив Дэвида Эпперли? Но давайте, опишите по порядку все детали, и начните с платы, которую он вам обещал.
Доктор Майерс ударил себя кулаком по лбу.
— На самом деле — ни единого пени! Он только собирался выгнать из города Гудриха, чтоб мне могла достаться его практика! Вот и все, что он собирался сделать! Но за это…
Он в отчаянии всплеснул руками.
— Пишите, — спокойно сказал Одиночка Джек. — Это как раз то, что нам нужно.
И доктор принялся писать, сначала медленно, с остановками, но потом набирая скорость, точно в процессе работы понемногу разогревался. Наконец его страстный темперамент окончательно взял верх и он разразился потоком слов, детально описывая все, что произошло между ним и Александром Шодрессом, — все, что касалось условий устранения мистера Эпперли из этой юдоли скорбей.
Казалось, достопочтенному доктору и в голову не могло прийти, что в этой исповеди есть нечто унизительное и позорное. Он вошел в раж, сочиняя всю эпистолу. И если чем-то и был озабочен, так это только тем, как бы поудачнее выставить негодяя Шодресса, объявив его корнем всех зол. И страница за страницей так и летели из-под его энергичного, скрипящего пера, а Одиночка Джек и девушка читали их следом за ним.
Они обнаружили там достаточно компромата на хозяина здешних мест и время от времени поднимали глаза, переглядываясь, — глаза девушки вспыхивали то от пламенного негодования, то от леденящего сердце ужаса, а глаза Одиночки Джека неизменно оставались непроницаемо темными и глубокими.
А доктор тем временем с таким рвением отдавался своей исповеди, что заостренный кончик пера дважды ломался под нажимом его энергичной и размашистой руки и дважды его пришлось затачивать, прежде чем доктор смог продолжить писать.
Одиночка Джек, достав из кармана фляжку, плеснул в стакан бренди и пододвинул к руке доктора; тот, не прекращая строчить, с удовольствием прикладывался к крепкому напитку. Сейчас он не был доктором — в нем проснулся литературный дар. Слезы жалости к себе показались на его глазах, когда он описывал методы, какими Александр Шодресс обольщал его, предлагая принять участие в столь мерзостном деле.
Когда наконец работа была завершена, доктор Майерс внезапно с облегчением откинулся в кресле и отодвинул от себя бумагу и перо, будто он только что закончил обильную и сытную трапезу.
— С этим покончено… и с Шодрессом тоже! — объявил он.
— Да, — согласился Одиночка Джек, — если мы только сумеем привлечь его за это к ответу. Но вы вряд ли захотите остаться здесь и свидетельствовать против него. Мы предъявим только вашу исповедь. Между прочим, Эстер, вы тоже можете поставить свою подпись как свидетель.
— Почему я не могу остаться здесь? Да я не пропущу этот процесс и за миллион долларов! — вспыхнул Майерс.
— Вы это серьезно? — Одиночка Джек ухмыльнулся. — Однако, если вы останетесь в этом городе, можете быть уверены, что Шодресс быстро с вами разделается.
— Шодресс? А как он об этом узнает?
— Он рано или поздно обо всем узнает. Не может не узнать! Каждая пара ушей в этом городе принадлежит ему. Вон та дверь в сад была настежь открыта все время, пока мы разговаривали, и если там кто-нибудь был, он мог слышать каждое наше слово.
Бедного доктора от этих слов бросало то в жар, то в холод.
— И если бы я был на вашем месте, я бы сделал то, что делает крыса, когда чует вблизи кошку.
— Что бы вы сделали?..
— Сбежал бы отсюда, Майерс, не медля ни минуты. И мчался бы со всех ног. А потом нашел бы норку и забился на самое ее дно — и там трясся бы от страха!
Глава 28
ДРОБЛЕНЫЕ ПЕРСИКОВЫЕ КОСТОЧКИ
Обескураженный доктор, моргая, уставился на молодого человека. Он взглянул было и на Эстер Гранж, но в ее глазах увидал такое презрение, смешанное с ужасом, что постарался больше на нее не смотреть.
Он поднялся с места, и Команч придвинулся ближе, глухо рыча.
— Волк! — взвизгнул доктор Майерс.
— Все в порядке, — успокоил его Одиночка Джек. — Ко мне, Команч!
Огромный зверь отошел и улегся рядом с хозяином.
— Теперь проваливайте!
И доктор «провалил».
— Вы проследите за ним? — выдохнула девушка. — Он ведь может прокрасться обратно в дом и убить нас обоих.
— Команч будет следить за ним столько, сколько нужно, — сказал Джек Димз. — Взгляните!
И верно, едва доктор пошел к двери, Команч без всякого приказа двинулся за ним, обнюхивая след, который оставлял на полу доктор Майерс. При каждом движении пса бедная жертва непроизвольно вздрагивала всем телом.
У самой двери нервы Майерса окончательно сдали. Он выскочил на крыльцо, споткнулся и угодил головой прямо вперед, в большой куст вьющихся роз. От внезапной боли доктор так завопил, будто в него вцепилась когтями сотня кошек, вскочил и стрелой помчался по улице.
Двое в домике Гранжей весело наблюдали за исчезновением доктора. И даже Команч, который развалился у двери и свесил из пасти свой длинный красный язык, и тот, казалось, смеялся.
— Как вы догадались, что происходит? — спросила девушка, в ту же минуту забыв о Майерсе в приливе любопытства. — Как вы только могли догадаться обо всем? Вы что, следили за нашим домом?
— Время от времени, — несколько смутился Джек Димз. — Я тут брожу по окрестностям и присматриваю за тем, как поживает Дэвид Эпперли. Вы же знаете, я должен это делать.
Она смотрела на него в смущении и страхе.
— Но что навело вас на мысль, когда вы увидели этот злополучный стакан с водой?
— Лицо дока. Он выглядел таким самодовольным, самоуверенным, его точно забавляло происходящее. И меня внезапно осенило. По тому, как он себя вел, я понял, что он способен почти на все. И ведь действительно оказалось — способен. Вы видели, мне не пришлось задавать много вопросов, чтобы все из него выжать.
Волкодав ползком пробрался от двери к ногам хозяина и положил голову на его сапоги.
— Не делай этого! — резко крикнул Джек Димз.
Команч повертел головой туда-сюда, навострив глаза и уши, — он пытался понять, что так не нравится хозяину.
— Спокойно, — пробормотал Димз. — Все хорошо, малыш.
Он почесал кончиками пальцев массивную голову Команча, и громадная собака заизвивалась всем телом от удовольствия.
— Когда-нибудь я из-за него влипну, — объяснил Димз. — Это его любимое место — на моих ногах. А вдруг в один прекрасный день мне понадобится быстро двигаться? Вот тогда все будут решать считанные секунды, а он выбрал самое неудачное место!
Эстер понимала, что Димз хочет сказать: за ним охотятся день и ночь больше тысячи умелых охотников и в любой момент Джеку Димзу может понадобиться вся его сила, вся сноровка и все его проворство, чтобы уйти от преследователей, может быть, смертельно опасных для него.
— Знаете, — сказала она, смеясь, — все уж очень перепуталось. Шодресс — наш друг. Вы — враг Шодресса. Но вы здесь и защищаете нас, будто этот дом набит вашими братьями и сестрами.
Она подалась вперед, губы ее слегка приоткрылись, глаза сияли.
— Скажите мне, почему вы это делаете?
— Это моя работа, — ответил Джек, пожав плечами.
Но она замотала головой.
— Думаю, и я могу в свою очередь спросить, зачем вы ухаживаете за Эпперли, — сказал Димз.
— Чтобы спасти жизнь бедного юноши!
— Сначала вы хотели, чтобы он умер, а теперь хотите, чтобы он ожил?
— Хотела, чтоб он умер? Кто вам сказал, что я этого хотела?
— Вы подстроили ему ловушку, будто птичке, и он полетел в нее, а ваши парни его подстрелили!
Она вскочила со стула, вне себя от негодования, но через секунду овладела собой.
— Бессмысленно вам что-либо объяснять, — усмехнулась Эстер. — В вашей душе нет ничего, кроме дьявольской злобы, вы не способны поверить, что кто-то может быть просто добрым.
Мистер Димз улыбнулся ей, но такой странной, бесстрастной улыбкой, в которой не было ни капли веселости.
— Это нехорошо! — почему-то сказал он. — Это совсем нехорошо! — В его голосе прозвучала странная нота.
Команч поднялся и встал между своим хозяином и девушкой, беззвучно на нее оскалившись и ощетинив шерсть на загривке.
— Нехорошо, что я говорю вам или что я о вас думаю? — откликнулась она. — Но вам же не о чем беспокоиться. Вы себя хорошо знаете, и вам этого вполне достаточно. А что думает о вас весь остальной мир, вас вроде и не касается. Каждый мужчина, каждая женщина вас ненавидит, и нет ни одного ребенка, который не ненавидел бы вас и не дрожал, увидя вас, но вы так пропитались злобой, что думаете, будто добра на свете вообще не существует!
— Какое самообладание! — Что-то вроде восхищения проскользнуло при этих словах в его голосе. Чуть склонив набок красивую голову, он разглядывал девушку с тем же бесстрастным выражением. — Вы хладнокровная, умная и ловкая. И действуете правильно. Если б вы оказались на Востоке, где мошенники ворочают большими деньгами, вы бы объединились с кем-нибудь и почище Шодресса, этого дешевого отравителя. Но не стоит больше пробовать на мне ваши чары. Я вас знаю. И всегда знал, что вы за птица.
— Вы меня знаете?! — воскликнула она. — Да что вы вообще знаете обо мне?
— Я видел, как вы ловите рыбку, и в какой воде вы ее ловите, и какую приманку насаживаете на крючок.
— Что вы этим хотите сказать?
— Я уже говорил вам, что вы умны, да вы и сами об этом наслышаны. Когда я впервые увидел вас, Эстер, я почти поверил вам. Когда я увидел ваши огромные глаза, вашу улыбку, ваши ямочки на щеках, я подумал, что в первый раз за всю свою жизнь вижу настоящую женщину. И когда я пошел за вами по улице от конторы Эпперли, я это сделал не потому, что усомнился в вас. Я просто не мог удержаться! Я хотел знать о вас больше. Я чертовски хотел опять увидеть вашу улыбку.
Он тихо засмеялся — про себя, и она видела, что он смеется в этот миг над собой.
— Так я попал в ваш дом и услышал ваш разговор с Оливером. Тут я навострил уши и уже через минуту считал себя последним дураком. Вы уложили меня на обе лопатки. Мне просто стало плохо. За всю мою жизнь я не чувствовал себя в более глупом положении! Но, по крайней мере, я узнал истину. Скажу больше! Признаюсь даже, был момент, когда я поймал себя на мысли, что думаю о вас. Но не о вас — той, какой я вас увидел первый раз. Теперь-то мои глаза открыты и я вижу то, что есть на самом деле: вы хладнокровная охотница за мужчинами и мошенница, которой я просто перешел дорогу.
Эстер слушала его с пылающими щеками.
— Предположим, я хотела смерти Дэвида Эпперли, — не сразу заговорила она. — Почему бы мне тогда не сдвинуть немного бинты или просто неловко не перевязать рану? Только и всего! Вот что я должна была сделать! Или оставить его одного на всю ночь! Это ведь все равно что прикончить его! Вы об этом подумали?
— Потому что вы знали, что я вернусь. Потому что вы знали, что в тот момент, когда он умрет, ваш брат Оливер последует за ним, как только я до него доберусь.
— Но если против вас поднялся весь город, как могла я даже предположить, что вы отважитесь вернуться в Джовилл?
Волкодав выскользнул за дверь и замер на пороге, вглядываясь в ночную тьму. Потом вернулся и заскулил, но его хозяин не обратил на него никакого внимания, так как был целиком поглощен разговором с девушкой.
Он покачал головой.
— Вы далеко не так просты, Эстер. Вы знаете, что я незаметно могу проникнуть в город и выбраться из него, — сказал он.
— Никто в целом мире не отважился бы на это! — воскликнула она. — Никто, кроме вас, не посмел бы, например, оставаться здесь, зная, что доктор Майерс, вполне возможно, побежал сейчас прямиком к Шодрессу и рассказал ему, что вы здесь или должны быть здесь!
— Он этого ни за что не сделает. В эту минуту Майерс скачет из Джовилла так быстро, как только в состоянии скакать его лошадь. Он надеется, что сможет отбиться от людей Шодресса и добраться до железной дороги, которая идет на Восток!
Она поразилась его спокойствию и уверенности.
Волкодав подобрался к хозяину и потянул его зубами за рукав.
— Идем, Команч, — сказал Джек Димз. — Напоследок я только хочу проверить, что это за микстура, которую принес Майерс.
Он поднес к носу стакан с водой и медленно вдохнул запах. Слабая искорка догадки блеснула в его взгляде.
— Понюхайте! — Он поднес стакан девушке.
Она протянула руку, дрожащую от возбуждения и гнева, и взяла стакан в руки.
До нее донесся слабый аромат, исходящий от напитка.
— Что это? — спросил Димз.
— Пахнет… похоже на дробленые персиковые косточки. Я, правда, не уверена. Слишком слабый запах.
— Но вы его почувствовали. Именно так это и пахнет.
— Но что же это такое?
— Такой запах у синильной кислоты.
— Синильной кислоты?!
— Пригуби Эпперли этот напиток, он бы тут же и отдал Богу душу. Это мучительная смерть. И быстрая. Как от сердечного приступа. Ничто бы его не спасло… Но он зовет вас, Эстер, слышите?
Слабый, торопливый, дрожащий голос донесся из примыкающей к гостиной комнаты. Вздрогнув, девушка прислушалась, улыбаясь и хмурясь одновременно.
— Я иду, — сказала она. — Только хочу спросить вас еще об одном. Сколько тысяч или десятков тысяч долларов заплатил Эндрю Эпперли, чтобы нанять вас на такую тяжелую работу?
— Долларов? — переспросил Димз. Потом с обычной своей холодной усмешкой сказал: — Он заплатил мне добротой и порядочностью, и это было в первый раз за всю мою жизнь. Я иду, Команч!
С этими словами он повернулся к двери, а девушка смотрела на него, и в глазах ее было необычное смущение.
Он поднялся с места, и Команч придвинулся ближе, глухо рыча.
— Волк! — взвизгнул доктор Майерс.
— Все в порядке, — успокоил его Одиночка Джек. — Ко мне, Команч!
Огромный зверь отошел и улегся рядом с хозяином.
— Теперь проваливайте!
И доктор «провалил».
— Вы проследите за ним? — выдохнула девушка. — Он ведь может прокрасться обратно в дом и убить нас обоих.
— Команч будет следить за ним столько, сколько нужно, — сказал Джек Димз. — Взгляните!
И верно, едва доктор пошел к двери, Команч без всякого приказа двинулся за ним, обнюхивая след, который оставлял на полу доктор Майерс. При каждом движении пса бедная жертва непроизвольно вздрагивала всем телом.
У самой двери нервы Майерса окончательно сдали. Он выскочил на крыльцо, споткнулся и угодил головой прямо вперед, в большой куст вьющихся роз. От внезапной боли доктор так завопил, будто в него вцепилась когтями сотня кошек, вскочил и стрелой помчался по улице.
Двое в домике Гранжей весело наблюдали за исчезновением доктора. И даже Команч, который развалился у двери и свесил из пасти свой длинный красный язык, и тот, казалось, смеялся.
— Как вы догадались, что происходит? — спросила девушка, в ту же минуту забыв о Майерсе в приливе любопытства. — Как вы только могли догадаться обо всем? Вы что, следили за нашим домом?
— Время от времени, — несколько смутился Джек Димз. — Я тут брожу по окрестностям и присматриваю за тем, как поживает Дэвид Эпперли. Вы же знаете, я должен это делать.
Она смотрела на него в смущении и страхе.
— Но что навело вас на мысль, когда вы увидели этот злополучный стакан с водой?
— Лицо дока. Он выглядел таким самодовольным, самоуверенным, его точно забавляло происходящее. И меня внезапно осенило. По тому, как он себя вел, я понял, что он способен почти на все. И ведь действительно оказалось — способен. Вы видели, мне не пришлось задавать много вопросов, чтобы все из него выжать.
Волкодав ползком пробрался от двери к ногам хозяина и положил голову на его сапоги.
— Не делай этого! — резко крикнул Джек Димз.
Команч повертел головой туда-сюда, навострив глаза и уши, — он пытался понять, что так не нравится хозяину.
— Спокойно, — пробормотал Димз. — Все хорошо, малыш.
Он почесал кончиками пальцев массивную голову Команча, и громадная собака заизвивалась всем телом от удовольствия.
— Когда-нибудь я из-за него влипну, — объяснил Димз. — Это его любимое место — на моих ногах. А вдруг в один прекрасный день мне понадобится быстро двигаться? Вот тогда все будут решать считанные секунды, а он выбрал самое неудачное место!
Эстер понимала, что Димз хочет сказать: за ним охотятся день и ночь больше тысячи умелых охотников и в любой момент Джеку Димзу может понадобиться вся его сила, вся сноровка и все его проворство, чтобы уйти от преследователей, может быть, смертельно опасных для него.
— Знаете, — сказала она, смеясь, — все уж очень перепуталось. Шодресс — наш друг. Вы — враг Шодресса. Но вы здесь и защищаете нас, будто этот дом набит вашими братьями и сестрами.
Она подалась вперед, губы ее слегка приоткрылись, глаза сияли.
— Скажите мне, почему вы это делаете?
— Это моя работа, — ответил Джек, пожав плечами.
Но она замотала головой.
— Думаю, и я могу в свою очередь спросить, зачем вы ухаживаете за Эпперли, — сказал Димз.
— Чтобы спасти жизнь бедного юноши!
— Сначала вы хотели, чтобы он умер, а теперь хотите, чтобы он ожил?
— Хотела, чтоб он умер? Кто вам сказал, что я этого хотела?
— Вы подстроили ему ловушку, будто птичке, и он полетел в нее, а ваши парни его подстрелили!
Она вскочила со стула, вне себя от негодования, но через секунду овладела собой.
— Бессмысленно вам что-либо объяснять, — усмехнулась Эстер. — В вашей душе нет ничего, кроме дьявольской злобы, вы не способны поверить, что кто-то может быть просто добрым.
Мистер Димз улыбнулся ей, но такой странной, бесстрастной улыбкой, в которой не было ни капли веселости.
— Это нехорошо! — почему-то сказал он. — Это совсем нехорошо! — В его голосе прозвучала странная нота.
Команч поднялся и встал между своим хозяином и девушкой, беззвучно на нее оскалившись и ощетинив шерсть на загривке.
— Нехорошо, что я говорю вам или что я о вас думаю? — откликнулась она. — Но вам же не о чем беспокоиться. Вы себя хорошо знаете, и вам этого вполне достаточно. А что думает о вас весь остальной мир, вас вроде и не касается. Каждый мужчина, каждая женщина вас ненавидит, и нет ни одного ребенка, который не ненавидел бы вас и не дрожал, увидя вас, но вы так пропитались злобой, что думаете, будто добра на свете вообще не существует!
— Какое самообладание! — Что-то вроде восхищения проскользнуло при этих словах в его голосе. Чуть склонив набок красивую голову, он разглядывал девушку с тем же бесстрастным выражением. — Вы хладнокровная, умная и ловкая. И действуете правильно. Если б вы оказались на Востоке, где мошенники ворочают большими деньгами, вы бы объединились с кем-нибудь и почище Шодресса, этого дешевого отравителя. Но не стоит больше пробовать на мне ваши чары. Я вас знаю. И всегда знал, что вы за птица.
— Вы меня знаете?! — воскликнула она. — Да что вы вообще знаете обо мне?
— Я видел, как вы ловите рыбку, и в какой воде вы ее ловите, и какую приманку насаживаете на крючок.
— Что вы этим хотите сказать?
— Я уже говорил вам, что вы умны, да вы и сами об этом наслышаны. Когда я впервые увидел вас, Эстер, я почти поверил вам. Когда я увидел ваши огромные глаза, вашу улыбку, ваши ямочки на щеках, я подумал, что в первый раз за всю свою жизнь вижу настоящую женщину. И когда я пошел за вами по улице от конторы Эпперли, я это сделал не потому, что усомнился в вас. Я просто не мог удержаться! Я хотел знать о вас больше. Я чертовски хотел опять увидеть вашу улыбку.
Он тихо засмеялся — про себя, и она видела, что он смеется в этот миг над собой.
— Так я попал в ваш дом и услышал ваш разговор с Оливером. Тут я навострил уши и уже через минуту считал себя последним дураком. Вы уложили меня на обе лопатки. Мне просто стало плохо. За всю мою жизнь я не чувствовал себя в более глупом положении! Но, по крайней мере, я узнал истину. Скажу больше! Признаюсь даже, был момент, когда я поймал себя на мысли, что думаю о вас. Но не о вас — той, какой я вас увидел первый раз. Теперь-то мои глаза открыты и я вижу то, что есть на самом деле: вы хладнокровная охотница за мужчинами и мошенница, которой я просто перешел дорогу.
Эстер слушала его с пылающими щеками.
— Предположим, я хотела смерти Дэвида Эпперли, — не сразу заговорила она. — Почему бы мне тогда не сдвинуть немного бинты или просто неловко не перевязать рану? Только и всего! Вот что я должна была сделать! Или оставить его одного на всю ночь! Это ведь все равно что прикончить его! Вы об этом подумали?
— Потому что вы знали, что я вернусь. Потому что вы знали, что в тот момент, когда он умрет, ваш брат Оливер последует за ним, как только я до него доберусь.
— Но если против вас поднялся весь город, как могла я даже предположить, что вы отважитесь вернуться в Джовилл?
Волкодав выскользнул за дверь и замер на пороге, вглядываясь в ночную тьму. Потом вернулся и заскулил, но его хозяин не обратил на него никакого внимания, так как был целиком поглощен разговором с девушкой.
Он покачал головой.
— Вы далеко не так просты, Эстер. Вы знаете, что я незаметно могу проникнуть в город и выбраться из него, — сказал он.
— Никто в целом мире не отважился бы на это! — воскликнула она. — Никто, кроме вас, не посмел бы, например, оставаться здесь, зная, что доктор Майерс, вполне возможно, побежал сейчас прямиком к Шодрессу и рассказал ему, что вы здесь или должны быть здесь!
— Он этого ни за что не сделает. В эту минуту Майерс скачет из Джовилла так быстро, как только в состоянии скакать его лошадь. Он надеется, что сможет отбиться от людей Шодресса и добраться до железной дороги, которая идет на Восток!
Она поразилась его спокойствию и уверенности.
Волкодав подобрался к хозяину и потянул его зубами за рукав.
— Идем, Команч, — сказал Джек Димз. — Напоследок я только хочу проверить, что это за микстура, которую принес Майерс.
Он поднес к носу стакан с водой и медленно вдохнул запах. Слабая искорка догадки блеснула в его взгляде.
— Понюхайте! — Он поднес стакан девушке.
Она протянула руку, дрожащую от возбуждения и гнева, и взяла стакан в руки.
До нее донесся слабый аромат, исходящий от напитка.
— Что это? — спросил Димз.
— Пахнет… похоже на дробленые персиковые косточки. Я, правда, не уверена. Слишком слабый запах.
— Но вы его почувствовали. Именно так это и пахнет.
— Но что же это такое?
— Такой запах у синильной кислоты.
— Синильной кислоты?!
— Пригуби Эпперли этот напиток, он бы тут же и отдал Богу душу. Это мучительная смерть. И быстрая. Как от сердечного приступа. Ничто бы его не спасло… Но он зовет вас, Эстер, слышите?
Слабый, торопливый, дрожащий голос донесся из примыкающей к гостиной комнаты. Вздрогнув, девушка прислушалась, улыбаясь и хмурясь одновременно.
— Я иду, — сказала она. — Только хочу спросить вас еще об одном. Сколько тысяч или десятков тысяч долларов заплатил Эндрю Эпперли, чтобы нанять вас на такую тяжелую работу?
— Долларов? — переспросил Димз. Потом с обычной своей холодной усмешкой сказал: — Он заплатил мне добротой и порядочностью, и это было в первый раз за всю мою жизнь. Я иду, Команч!
С этими словами он повернулся к двери, а девушка смотрела на него, и в глазах ее было необычное смущение.
Глава 29
ПЯТЬ СОТЕН
А несколькими часами раньше в этот же самый день Джовилл охватил переполох. Незадолго до того, как почтенный доктор Майерс вышел из своего дома и направился к домику Гранжей, к гостинице мистера Шодресса прискакал посланец на взмыленной лошади и потребовал, чтобы его впустили.
— Кто вы такой? — сердито спросил управляющий.
— Я Блэгден, с холмов! И привез такие новости, что у старика волосы дыбом встанут. Где он?
— Сбавь обороты, парень. Посиди здесь, а я пойду спрошу, хочет ли он тебя видеть.
— Эй, погоди! Что он, султан какой дурацкий, или что? Как это он не захочет видеть джентльмена, который привез ему важные вести?
Управляющий гостиницы в сомнении посмотрел на прибывшего. Но, похоже, парень и вправду был из тех, кого привлекала фортуна Шодресса. Глаза были достаточно дикие, вид неотесанный, повадки наглые. Имелась в наличии и квадратная бойцовская челюсть, и обязательная пара кольтов в набедренных кобурах — как раз на таком расстоянии от кончиков пальцев опущенных рук, чтоб их можно было быстро выхватить.
— Я тебе прямо скажу, приятель. — Управляющий понизил голос. — Старик об этом говорить не любит, но у него нервы последнее время сдали.
— Правда? Да у него во всей туше ни единого нерва!
— Ты уверен? Ну, может, когда-то так и было.
— Когда-то! Друг, да я с ним неделю назад виделся.
— Может, оно и так. Да с тех пор появился здесь этот проклятый Димз, и все стало по-другому.
— Димз? Слыхал я про него. Это тот, что подстрелил Такеров?
— Да что Такеры? Это чепуха! Он только тогда коготки показывал. А сейчас-то у всех на памяти, как этот тип, что ходит на мягких лапах и плюется без промаха огнем, как этот дьявол явился за Шодрессом прямиком в город, и пробрался в его гостиницу, и чуть не сцапал его! И с такого перепугу старик нынче малость не в себе, и, видит Бог, есть с чего! А если б его это не проняло, то хватило б и тех басен, что рассказывает Дэн Макгрюдер, отчего у него тоже волосы дыбом встали!
— А что за басни?
— Где тебя носило, парень? Вся округа только об этом и говорит! Про то, как Макгрюдер, и Вестовер, и Манделл…
— Этих я знаю. Ребята что надо.
— Так вот этих ребят что надо и двух братьев Уоллис — всего, значит, их пятеро было — этот дьявол загнал в капкан, и как они оттуда вырвались, и как… да что я тебе все это говорю! Погоди, бедняга Дэн сам тебе расскажет. А я тебе доложу, что старику предложили хороший куш — десять тысяч долларов наличными за скальп мистера Димза! Это деньги с Востока. За ним там такой список числится… толщиной с книгу! Болтают, будто за него и двадцать тысяч предлагали, только чтоб его туда вернуть. В любом случае это объясняет, почему Алек нервничает. Так что, если у тебя новости плохие, сам видишь, что сейчас не лучшее время ему объявлять о них!
— Ясное дело! — призадумался посланец. — Но ты все-таки скажи старику, что здесь Блэгден привез весточку насчет Эндрю Эпперли. Это ему надо знать, что бы он там себе ни думал. Насчет Эпперли и его восьмидесяти человек!
— Восьмидесяти человек?
Управляющий окинул гостя быстрым взглядом, в котором сквозил не то безумный испуг, не то недоверчивая насмешка. Потом побежал разыскивать толстяка Шодресса.
Через минуту он позвал с верхней ступени лестницы:
— Эй, Блэгден!
Тот поспешил наверх и был допущен к лицезрению Большого Шодресса в его личном кабинете, где Александр возлежал в огромном вращающемся кресле, водрузив огромные ноги на край стола, испещренного глубокими шрамами, — Шодресс имел обыкновение гасить об него окурки.
— Как поживаешь, Блэгден?
— Я — прекрасно. Энди Эпперли — тоже.
— Что он там поделывает? И что это за чушь такая насчет каких-то восьмидесяти человек?
— Я их сам сосчитал, — сказал гость. — Пересчитал их самолично. Я лежал за гребнем холма и таращился на них, и считал штуку за штукой. Восемьдесят парней, и на них понавешено столько оружия, что хватило бы на целую армию, и все они направляются сюда!
— Это все тот юнец, Дэйв, — изменился в лице Шодресс. — Брат его прослышал, что Дэйв ввязался в уличную драку с перестрелкой. Стыд и позор, Блэгден, что Эпперли не довольствуется тем, что проклинают меня на каждом шагу и пытаются выжить из этого края; теперь они сами являются сюда и затевают перестрелки в Джовилле! Стыд и позор, говорю я.
— Ну да, — согласился Блэгден, пряча усмешку, потому что это была любимая поговорка Шодресса. — Они настолько совесть потеряли, что для начала взялись сразу за троих прекрасных, миролюбивых, тишайших, честнейших джентльменов, таких, как Макгрюдер, Вестовер и Манделл!
Шодресс вздохнул:
— А потом этот негодяй, старший брат, подговаривает какого-то шарлатана-фокусника с пушкой убить меня!
— Это Одиночку Джека, что ли?
— Да, его! Я не успокоюсь, пока не разделаюсь с этой ядовитой гадиной! А теперь расскажи-ка мне про этих восемьдесят человек и про Эпперли. Они идут сюда?
— Точно.
— Как далеко они еще отсюда?
— Я загнал кобылу, пока добрался до вас. Но им вряд ли много осталось.
Мистер Шодресс пожевал сигару и задумчиво прикрыл глаза.
Когда он их открыл, его улыбка расплылась по обе стороны от сигары, так что толстые щеки пошли складками.
— Не так все плохо, Блэгден, — сказал он. — На самом деле даже очень неплохо. Готов признать, что эта новость сбила меня с толку, — потому что, между нами говоря, он попадет прямиком мне в руки. Никогда не думал, что у него хватит дури начать открытую войну, но раз так — я сотру его с лица земли! От него даже мокрого места не останется!
Шодресс соскочил с кресла, и пол заскрипел под его грузным телом.
— Задержись на минуту, Блэгден. Ты мне нужен. Ты мне очень нужен! Но прежде всего, сколько стоила твоя лошадь? Хорошая была лошадь?
Блэгден пожал плечами.
— Простая индейская лошадка, Алек.
— Нет! — воскликнул Шодресс. — Не может быть, чтобы такую прекрасную новость принес мне не чистокровный рысак. Быть того не может! Так что вот — держи-ка за свою лошадь!
Он извлек из кармана бумажник, набитый банкнотами крупного достоинства, и, выдернув несколько штук из пачки, вручил их Блэгдену.
— Ну, — удивился тот, — за один день я еще ни разу столько не зарабатывал.
— А теперь пойди в мой загон и возьми себе любого конька, который тебе приглянется. Это тебе мой подарок, сынок. А потом оседлай его и будь готов в любую минуту сорваться с места. Понял?
Он махнул рукой. Блэгден, совершенно подавленный этой нежданной милостью фортуны, в восторге крепче обычного стиснул зубы и выпятил челюсть, решив отплатить боссу благодарностью, сражаясь за него до самой смерти, если понадобится.
Он слетел вниз по ступенькам и услышал, как над его головой загремел голос Толстого Шодресса.
— Фил! Гарри! Лок! Чалмерс! Вьюн Джим!
Топот и грохот многочисленных сапог ответил со всех концов дома, а голос босса продолжал греметь. Наконец, как будто исчерпав резервы голосовых связок, Шодресс выхватил револьвер и стал посылать пулю за пулей в потолок вестибюля.
Грохот выстрелов заставил остальных поторопиться.
В сумраке задымленного коридора вокруг Шодресса столпилась дюжина его самых ревностных приверженцев, отборная гвардия метких стрелков.
— Парни, — обратился к ним Шодресс, и в его голосе прозвенел металл. — Эту ночь вы проведете в седле, и я вместе с вами! Я собираюсь показать вам, что еще не настолько разжирел, чтобы не влезть на лошадь, да и с пушкой управляться не разучился! Нынче ночью я сотру Эндрю Эпперли с лица земли!
Изо всех глоток вырвался такой радостный вопль, что Шодресс вздрогнул. Он немного помолчал, слыша отовсюду шепот единодушного одобрения и восторга.
Затем продолжал:
— Кто вы такой? — сердито спросил управляющий.
— Я Блэгден, с холмов! И привез такие новости, что у старика волосы дыбом встанут. Где он?
— Сбавь обороты, парень. Посиди здесь, а я пойду спрошу, хочет ли он тебя видеть.
— Эй, погоди! Что он, султан какой дурацкий, или что? Как это он не захочет видеть джентльмена, который привез ему важные вести?
Управляющий гостиницы в сомнении посмотрел на прибывшего. Но, похоже, парень и вправду был из тех, кого привлекала фортуна Шодресса. Глаза были достаточно дикие, вид неотесанный, повадки наглые. Имелась в наличии и квадратная бойцовская челюсть, и обязательная пара кольтов в набедренных кобурах — как раз на таком расстоянии от кончиков пальцев опущенных рук, чтоб их можно было быстро выхватить.
— Я тебе прямо скажу, приятель. — Управляющий понизил голос. — Старик об этом говорить не любит, но у него нервы последнее время сдали.
— Правда? Да у него во всей туше ни единого нерва!
— Ты уверен? Ну, может, когда-то так и было.
— Когда-то! Друг, да я с ним неделю назад виделся.
— Может, оно и так. Да с тех пор появился здесь этот проклятый Димз, и все стало по-другому.
— Димз? Слыхал я про него. Это тот, что подстрелил Такеров?
— Да что Такеры? Это чепуха! Он только тогда коготки показывал. А сейчас-то у всех на памяти, как этот тип, что ходит на мягких лапах и плюется без промаха огнем, как этот дьявол явился за Шодрессом прямиком в город, и пробрался в его гостиницу, и чуть не сцапал его! И с такого перепугу старик нынче малость не в себе, и, видит Бог, есть с чего! А если б его это не проняло, то хватило б и тех басен, что рассказывает Дэн Макгрюдер, отчего у него тоже волосы дыбом встали!
— А что за басни?
— Где тебя носило, парень? Вся округа только об этом и говорит! Про то, как Макгрюдер, и Вестовер, и Манделл…
— Этих я знаю. Ребята что надо.
— Так вот этих ребят что надо и двух братьев Уоллис — всего, значит, их пятеро было — этот дьявол загнал в капкан, и как они оттуда вырвались, и как… да что я тебе все это говорю! Погоди, бедняга Дэн сам тебе расскажет. А я тебе доложу, что старику предложили хороший куш — десять тысяч долларов наличными за скальп мистера Димза! Это деньги с Востока. За ним там такой список числится… толщиной с книгу! Болтают, будто за него и двадцать тысяч предлагали, только чтоб его туда вернуть. В любом случае это объясняет, почему Алек нервничает. Так что, если у тебя новости плохие, сам видишь, что сейчас не лучшее время ему объявлять о них!
— Ясное дело! — призадумался посланец. — Но ты все-таки скажи старику, что здесь Блэгден привез весточку насчет Эндрю Эпперли. Это ему надо знать, что бы он там себе ни думал. Насчет Эпперли и его восьмидесяти человек!
— Восьмидесяти человек?
Управляющий окинул гостя быстрым взглядом, в котором сквозил не то безумный испуг, не то недоверчивая насмешка. Потом побежал разыскивать толстяка Шодресса.
Через минуту он позвал с верхней ступени лестницы:
— Эй, Блэгден!
Тот поспешил наверх и был допущен к лицезрению Большого Шодресса в его личном кабинете, где Александр возлежал в огромном вращающемся кресле, водрузив огромные ноги на край стола, испещренного глубокими шрамами, — Шодресс имел обыкновение гасить об него окурки.
— Как поживаешь, Блэгден?
— Я — прекрасно. Энди Эпперли — тоже.
— Что он там поделывает? И что это за чушь такая насчет каких-то восьмидесяти человек?
— Я их сам сосчитал, — сказал гость. — Пересчитал их самолично. Я лежал за гребнем холма и таращился на них, и считал штуку за штукой. Восемьдесят парней, и на них понавешено столько оружия, что хватило бы на целую армию, и все они направляются сюда!
— Это все тот юнец, Дэйв, — изменился в лице Шодресс. — Брат его прослышал, что Дэйв ввязался в уличную драку с перестрелкой. Стыд и позор, Блэгден, что Эпперли не довольствуется тем, что проклинают меня на каждом шагу и пытаются выжить из этого края; теперь они сами являются сюда и затевают перестрелки в Джовилле! Стыд и позор, говорю я.
— Ну да, — согласился Блэгден, пряча усмешку, потому что это была любимая поговорка Шодресса. — Они настолько совесть потеряли, что для начала взялись сразу за троих прекрасных, миролюбивых, тишайших, честнейших джентльменов, таких, как Макгрюдер, Вестовер и Манделл!
Шодресс вздохнул:
— А потом этот негодяй, старший брат, подговаривает какого-то шарлатана-фокусника с пушкой убить меня!
— Это Одиночку Джека, что ли?
— Да, его! Я не успокоюсь, пока не разделаюсь с этой ядовитой гадиной! А теперь расскажи-ка мне про этих восемьдесят человек и про Эпперли. Они идут сюда?
— Точно.
— Как далеко они еще отсюда?
— Я загнал кобылу, пока добрался до вас. Но им вряд ли много осталось.
Мистер Шодресс пожевал сигару и задумчиво прикрыл глаза.
Когда он их открыл, его улыбка расплылась по обе стороны от сигары, так что толстые щеки пошли складками.
— Не так все плохо, Блэгден, — сказал он. — На самом деле даже очень неплохо. Готов признать, что эта новость сбила меня с толку, — потому что, между нами говоря, он попадет прямиком мне в руки. Никогда не думал, что у него хватит дури начать открытую войну, но раз так — я сотру его с лица земли! От него даже мокрого места не останется!
Шодресс соскочил с кресла, и пол заскрипел под его грузным телом.
— Задержись на минуту, Блэгден. Ты мне нужен. Ты мне очень нужен! Но прежде всего, сколько стоила твоя лошадь? Хорошая была лошадь?
Блэгден пожал плечами.
— Простая индейская лошадка, Алек.
— Нет! — воскликнул Шодресс. — Не может быть, чтобы такую прекрасную новость принес мне не чистокровный рысак. Быть того не может! Так что вот — держи-ка за свою лошадь!
Он извлек из кармана бумажник, набитый банкнотами крупного достоинства, и, выдернув несколько штук из пачки, вручил их Блэгдену.
— Ну, — удивился тот, — за один день я еще ни разу столько не зарабатывал.
— А теперь пойди в мой загон и возьми себе любого конька, который тебе приглянется. Это тебе мой подарок, сынок. А потом оседлай его и будь готов в любую минуту сорваться с места. Понял?
Он махнул рукой. Блэгден, совершенно подавленный этой нежданной милостью фортуны, в восторге крепче обычного стиснул зубы и выпятил челюсть, решив отплатить боссу благодарностью, сражаясь за него до самой смерти, если понадобится.
Он слетел вниз по ступенькам и услышал, как над его головой загремел голос Толстого Шодресса.
— Фил! Гарри! Лок! Чалмерс! Вьюн Джим!
Топот и грохот многочисленных сапог ответил со всех концов дома, а голос босса продолжал греметь. Наконец, как будто исчерпав резервы голосовых связок, Шодресс выхватил револьвер и стал посылать пулю за пулей в потолок вестибюля.
Грохот выстрелов заставил остальных поторопиться.
В сумраке задымленного коридора вокруг Шодресса столпилась дюжина его самых ревностных приверженцев, отборная гвардия метких стрелков.
— Парни, — обратился к ним Шодресс, и в его голосе прозвенел металл. — Эту ночь вы проведете в седле, и я вместе с вами! Я собираюсь показать вам, что еще не настолько разжирел, чтобы не влезть на лошадь, да и с пушкой управляться не разучился! Нынче ночью я сотру Эндрю Эпперли с лица земли!
Изо всех глоток вырвался такой радостный вопль, что Шодресс вздрогнул. Он немного помолчал, слыша отовсюду шепот единодушного одобрения и восторга.
Затем продолжал: