Брэндон Джей. Волк среди овец

   - Почему ты не говорил об этом родителям? - спросил я.
   Потому что дом был холодным, большим и темным, и на другом его конце спал мужчина, и Томми не знал, можно ли теперь доверять хоть одному мужчине.
   Он не ответил.
   - Ты думал о том, что произошло? - спросил я.
   Томми поднял глаза, дикие, испуганные. Я вскочил и рывком приблизился к нему, обхватил его правой рукой за плечи, а он уцепился за левую. Я крепко обнял его.
   - Все хорошо, - приговаривал я, пока он плакал. - Все хорошо.
   Он, наверно, впервые плакал на глазах у посторонних, впервые после тех ночей в темноте. Он ужасно очерствел с тех пор, но душа оставалась живой. Томми нужен был не друг, а отец. Отец, который не будет толкать его во взрослый мир.
   Я подумал о Дэвиде, мне показалось, что в последнюю нашу встречу этот мальчик в смокинге страстно желал, загнав эту мысль глубоко внутрь, чтобы его защищали, о нем заботились.
   Я прижимал Томми к груди, загораживая его не только от Остина, но и ото всех в зале, пока его рыдания не затихли. Томми еще не был потерян. Я мог спасти его, но только с его помощью.
   - Томми, - сказал я, хватая его за руку. Он испуганно взглянул на меня, губы сжаты. - Расскажи этим людям, что произошло.
   - Мне придется протестовать, ваша честь, - спокойно произнес Элиот. Мы не видим свидетеля, потому что прокурор загораживает его, обвиняемый лишен права смотреть на свидетеля. И кажется, окружной прокурор оказывает давление на Томми.
   "Острый взгляд, Элиот". Пока он говорил, я сжимал руку Томми и потом произнес:
   - Расскажи им правду.
   Я вернулся на свое место.
   Томми выглядел пугающе спокойным. Он смотрел на меня, как я и просил его, готовя к сегодняшнему заседанию на прошлой неделе. Я утвердительно кивнул.
   - Уолдо все-таки вернулся в тот дом?
   - Да, - отчетливо ответил Томми. Он неотрывно смотрел на меня.
   - Через какое время?
   - Не знаю.
   - Через неделю? - спросил я. - Через месяц? Год?
   - Через несколько дней, - сказал Томми.
   Три, четыре, пять дней болезненного напряжения, мучительных догадок, навсегда ли бросил его друг.
   - Ты был рад снова его увидеть?
   - Да. - Можно было представить себе восторг Томми, когда он понял, что его друг вернулся, но сейчас в суде он не улыбался.
   - Что вы делали вместе? - спросил я.
   - То, что делают друзья: катались на машине, разговаривали, смеялись над анекдотами.
   Остин дотрагивался до его руки или ноги, и Томми тут же пугался, но касания были невинными.
   - Что-то еще произошло?
   - Нет! - выпалил Томми.
   Это была правда.
   - Ты продолжал видеться с обвиняемым?
   - Да.
   Я рискнул.
   - Тогда давай поговорим о том самом дне. Ты понимаешь, какой день я имею в виду, Томми. Какое это было число? Первый раз?
   Томми не пришлось долго раздумывать. Он сглотнул, но лишь потому, что его голос еще не окреп. Он смотрел на меня, отвечая на вопрос.
   - Двадцать третье мая, - сказал он. - Тысяча девятьсот девяностого года.
   - Ты пошел к дому?
   - Да.
   - Ты пошел туда в первый раз?
   - О нет. Я был там... много раз прежде.
   - Ты уже разговаривал с Остином с глазу на глаз?
   - Да.
   - Он тебе нравился, Томми?
   - Да, - снова сказал он.
   Ответ на этот простой вопрос снова чуть не заставил его разрыдаться.
   - Как он обращался с тобой?
   Томми задумался.
   - Он говорил со мной так, будто ему было интересно, о чем я думал. Иногда это было заметно, когда говорил кто-то другой, Уолдо как будто подмигивал: "Слушай! Что за дурень!" Мы смеялись, а все остальные не понимали, в чем дело.
   Томми выдал все это как ребенок, рассказывающий про свое последнее увлечение.
   - Так в тот день, двадцать третьего мая, когда ты пошел к дому, Уолдо был снаружи?
   - Нет.
   - Там играли другие дети?
   - Нет. - Томми казался озадаченным.
   - Что ты сделал?
   - Я хотел вернуться домой. Но вместо этого постучал в дверь, просто чтобы... - он пожал плечами, - он открыл дверь и сказал, что ждал меня.
   - В доме был кто-то еще?
   - Нет.
   - Как выглядел дом изнутри?
   Томми наморщил нос.
   - Было похоже, что там никто не живет. Там стоял диван и несколько складных стульев, вот и все. Я спросил Уолдо, не хочет ли он купить мебель, но он только засмеялся.
   - Что вы там делали?
   - Мы разговаривали, играли в игры. Другие дети стучали в дверь, но Уолдо не пустил их. Мы стояли у двери и как заговорщики шептались.
   - Как он объяснил, что не хочет их впускать?
   - Просто нам одним было хорошо.
   - Вы остались дома?
   - Уолдо все говорил, что слишком жарко, чтобы что-то делать во дворе.
   - Было жарко?
   - Пожалуй.
   - Ты помнишь, что на тебе было надето?
   - Шорты, по-моему, и майка. В общем, то, что я всегда надеваю после школы.
   - Где были твои родители, Томми?
   - Они еще не пришли с работы к тому времени.
   - Но ты был дома.
   - Обычно я оставался на продленку после школы, но иногда, два раза в неделю, приходила няня, которая присматривала за мной, пока папа и мама не придут с работы.
   - Но она отпускала тебя играть на улицу?
   - Да.
   Родители Томми сидели в зале. Я не повернулся, чтобы посмотреть, как они отреагировали, и Томми не обернулся назад. Возможно, среди публики были родители, которые почувствовали себя виноватыми, может быть, даже среди присяжных.
   - В чем был Уолдо? - спросил я.
   - Он был... это было похоже на костюм, но без пиджака и галстука.
   - Вы куда-нибудь выходили в тот день?
   - Через некоторое время Уолдо сказал: "Я знаю, что мы будем делать" - и вскочил, но не сказал мне что. Он пошел в другую комнату и переоделся.
   - Ты пошел с ним?
   - Нет, но он был в соседней комнате и оставил дверь открытой.
   Томми выглядел смущенным.
   - Что он надел?
   - Шорты и рубашку.
   - И что было дальше?
   - Мы сели в машину и поехали. Уолдо знал другой дом, не очень далеко, с бассейном.
   - Там был кто-то еще?
   - Нет. На доме висела табличка, что он продается.
   - Обстановка внутри была такая же, как в первом доме?
   - О нет, - сказал Томми.
   Конечно, Остин не хотел вступать с ним в половые отношения в спартанской обстановке пустого дома, с ободранными стенами и старым диваном. Томми все еще с восхищением описывал тот дом.
   - Такой красивый! Там были золотые светильники, стеклянные столы, и занавески, и бассейн.
   - Это дом обвиняемого?
   - Не думаю. Мы больше никогда туда не возвращались.
   - Но он знал, где что находится.
   - О да. Он налил себе выпить, а мне колы, а потом мы немного походили по дому.
   - А потом что вы делали?
   Томми колебался. Я не давил на него. Его взгляд скользнул мимо меня, но он не остановился на Остине. Томми закусил губу.
   - Он сказал, что мы можем искупаться. Я ответил, что у меня нет с собой плавок, но Уолдо возразил, что в этом нет ничего страшного, потому что мы одни.
   - И?
   - Он вышел и стал раздеваться, потом остановился и посмотрел на меня, словно хотел спросить: "В чем дело?", и я тоже снял одежду. - Он скрестил руки. - Было как-то неловко вот так стоять голышом на улице.
   - Там были соседи?
   - Вокруг дома была высокая ограда.
   Я кивнул.
   - Вы купались?
   - Да.
   - Тебе понравилось?
   Томми посмотрел на меня, будто вопрос был неожиданным или ответ вызывал неловкость. Я бросил на него все тот же прямой взгляд, который не менял с тех пор, как занял прокурорское место.
   - Да, - наконец сказал он, потупив взгляд. - Мы плавали и лежали на надувных матрасах, играли в догонялки и в подводную лодку.
   - Он касался тебя в воде?
   - Да.
   Томми не совсем так рассказывал мне в первый раз. Остину приходилось соблазнять Томми при каждой встрече, может, это и привлекало в сексе с детьми? Как только ребенок становился податливым и уставал, пора было сматывать удочки. В тот момент, когда больше не требовалось прилагать усилий, не надо было преодолевать сопротивление, Остин покинул Томми.
   - Ты пугался, когда он касался тебя?
   - Сначала это было похоже на случайность.
   - Что произошло потом?
   - Я лежал на надувном матрасе.
   - На спине или на животе?
   - На спине.
   - Где был Остин?
   - Он плавал около меня. Нырял под матрас и выныривал с другой стороны. А потом он подплыл, как будто очень устал, и положил голову и руки на матрас.
   - Это был очень большой матрас? - спросил я. Мой голос был ровным, как будто все ответы были правильными и ничто меня не удивляло.
   Томми показал ширину руками.
   - Так значит, он дотронулся до тебя, - сказал я.
   Томми кивнул.
   - Его голова лежала у моей ноги, а руки сверху.
   - Сверху где, Томми?
   Он сглотнул.
   - Одна на ногах, а вторая около пояса.
   - Ты все еще был без одежды?
   - Да.
   - Так значит, его голова и одна рука лежали недалеко от твоего пениса?
   Элиот выдвинул протест, сформулировав это как подсказку. Судья Хернандес принял протест. Я хотел сказать это первым, чтобы Томми было легче.
   - И что произошло? - спросил я.
   Я думал, Томми замкнется. Он сжал губы так, что они побелели. Я слышал, как он скреб ногтями перегородку. Я же собирался задать следующий вопрос, когда он отозвался:
   - Он повернул голову, посмотрел на меня и улыбнулся, позвал меня по имени, и, глядя на него, я чувствовал, как его рука ползет к моей ноге, и потом он задержал ее там, прямо на... прямо наверху.
   - А потом?
   - А потом он сказал что-то вроде: "Ой, что это?" И я посмотрел туда, куда смотрел он, - на мой пенис. - Томми не замялся, прежде чем сказать это слово, он проговорил его быстро, на одном дыхании. - Он уставился на него, как будто никогда раньше не видел.
   Я задавал вопросы, только когда Томми прерывался, и после моего вопроса он начинал торопиться, как будто его подгоняли.
   - Он дотронулся до него? - спросил я.
   - Сначала он просто смотрел, и мне стало очень... неловко, я начал прикрываться, но он остановил меня и потом посмотрел мне в лицо и перестал улыбаться, он казался очень серьезным, и потом он сказал: "Все хорошо. Тебе нечего стыдиться". Что-то в этом роде, а я спросил: "Что ты имеешь в виду?" Он ответил: "Возбуждение. Этого нечего стыдиться, это происходит со всеми".
   - Ты знал, о чем он говорил?
   - Нет, тогда еще нет. Но я... но, знаете, я знал, куда он смотрит. Так что я догадывался. Затем он сказал: "Это очень здорово". Не просто хорошо, а очень здорово. Потом он сказал...
   Он замолчал. Томми ни на кого больше не смотрел, он почти совсем не поднимал глаз. Иногда он впивался взглядом мне в лицо, как будто не мог оторваться, а затем уносился прочь, его взгляд блуждал по залу.
   - Что? - спросил я.
   - Он спросил: "Можно, я его потрогаю?"
   - А ты что ответил?
   - Не помню, чтобы я что-то говорил, но, может, я кивнул или что-то в этом роде, потому что он повел себя так, будто я разрешил. Он поднял руку, очень осторожно, словно хотел кого-то поймать, а потом опустил ее и накрыл ею мой пенис.
   - Накрыл его?
   - Так что его больше не было видно. Его ладонь просто закрыла его. Потом он...
   - Что, Томми?
   - Он просто дышал. Просто... дышал. Я слышал его дыхание. Это было все, что я слышал.
   Мне показалось, что зал перестал дышать. В обязанности Бекки входило наблюдение за присяжными, но тут я сам бросил взгляд в их сторону, когда Томми упомянул о том, как дышал преступник. Один мужчина уставился в пол, будто желал провалиться сквозь землю. Двое или трое других приложили руку к губам.
   - Что было дальше, Томми?
   - Он убрал руку, как будто снова хотел взглянуть, и улыбнулся. Он сказал мне, что все в порядке. Потом он... он поцеловал его.
   Мальчик почти шепотом это произнес, и я испугался, что не все присяжные расслышат его слова. Мне не хотелось подливать масла в огонь, но пришлось переспросить, чтобы все слышали.
   - Что поцеловал, Томми?
   - Мой пенис.
   Томми смотрел на свои сцепленные пальцы.
   Я не позволил ему отвлечься.
   - И что произошло потом?
   Томми поднял голову, явно обрадованный тем, что сумел одолеть свое смущение.
   - Потом он встал, улыбнулся и начал подтаскивать матрас к краю бассейна.
   - Что ты тогда чувствовал, Томми?
   - Я был рад, что все кончилось. Я чувствовал себя очень странно.
   - Как это "странно"?
   - Как будто не знал, что произойдет в следующий момент. Я был рад, когда он прекратил.
   Я не мог заставить его сказать, что он боялся. Я ждал, но Томми не добавил. Он продолжил.
   - Он подтащил матрас к мелкой части бассейна, и я решил, что пора вылезать, а за мной Уолдо поднялся по лесенке.
   Томми замолчал. Он был охвачен противоречивыми чувствами; на его лице отразилось превосходство, столь знакомое мне по предыдущим встречам, но внутри зрело возбуждение, которое готово было выплеснуться наружу, и тогда уже справиться с ним не будет никакой возможности. Он заговорил, и меня охватила жуть, я услышал точную копию тона Остина.
   - И он сказал: "Видишь? Я же говорил тебе, что это случается с каждым".
   - О чем он говорил, Томми?
   Я думал, что мне придется задавать наводящие вопросы, но, когда он заговорил, из его уст полилась плавная речь:
   - О его пенисе. Он напрягся.
   - И что сделал Остин?
   - Он подошел ко мне, обнял и сказал: "Давай обсохнем". И мы пошли туда, где оставили полотенца. Они долго лежали на солнце и нагрелись. Уолдо взял одно из них и начал меня вытирать. Сначала он стоял передо мной и...
   - Его пенис коснулся тебя? - спросил я. Я впервые прервал его.
   - Да.
   - Где?
   - Здесь. - Томми быстро ткнул пальцем в грудь, как будто там была татуировка. - И здесь. Он провел им по моей спине, когда наклонился, чтобы вытереть мне ноги.
   - А что делал ты?
   - Я просто стоял. Когда он меня вытер, я потянулся за шортами и майкой, но он схватил меня за руку и сказал: "Давай сначала немного позагораем".
   - Уложил меня на раскладное кресло и лег рядом, и мы лежали некоторое время.
   - Остин лег на живот или на спину?
   - На спину, - сказал Томми.
   - Он прикрылся?
   - Нет.
   - Он что-нибудь говорил?
   - Он начал говорить мне, - Томми задумался, - что это тайна, что только очень близкие друзья могут вот так проводить время вместе. И что он никогда никому не скажет, и я тоже не должен говорить. Он держал меня за руку. Потом обнял меня и прижал в груди.
   И Томми потянулся к Остину, я не сомневался, потому что его не часто обнимали. Возможно, вначале он думал, что не стоит волноваться, что наконец-то у него появился человек, который любит его и всегда будет рядом, когда он позовет.
   - Потом он снова дотронулся до меня, - внезапно продолжил Томми. - Он погладил меня по спине и тронул ягодицы, потом обхватил меня обеими руками. Он потерся щекой о мое лицо. Потом отстранился, не отпуская меня, и сказал: "Смотри".
   - На что?
   - На его пенис. Он был прямо передо мной, и он снова напрягся, и Остин спросил: "Ты не хочешь его потрогать?"
   - Ты хотел этого, Томми?
   Он покачал головой.
   - Нет, он меня пугал. Он был очень красный и большой, я не знал, что он может быть таким большим.
   - Ты дотронулся до него?
   - Да.
   - Почему?
   - Потому что он так хотел.
   Голос Томми звучал ровно. Слова он произносил торопливо. Ничто не намекало на то, что он готов разрыдаться, поэтому я слишком поздно заметил, что он плачет. По его щекам покатились слезы, он заговорил, и слезы все текли. Он рассказывал, как сторонний человек, наблюдавший за происходящим украдкой.
   - Как ты дотронулся до него, Томми?
   Он показал, вытянув указательный палец.
   - Я хотел только коснуться его, но он накрыл мою ладонь своей и закрыл глаза, и я боялся пошевелиться. Он еще долго не двигался, как будто заснул.
   - Он потом открыл глаза?
   - Да. Он улыбнулся мне и сказал: "Я поцеловал твой".
   Рассказ шел своим чередом. Томми описал орально-генитальный контакт, в котором обвинялся Остин, а затем эякуляцию. Когда мне приходилось вставлять вопросы, я старался не сбиться с ровного, невозмутимого тона, чтобы проявить симпатию и в то же время не подыграть свидетелю. Томми держался мужественно, однако не переставал плакать и, описывая свои ощущения в кульминационный момент, отпрянул и обвел зал испуганным взглядом. Он всхлипывал. Я не подошел к нему, чтобы успокоить, просто дал передохнуть немного И подбодрил, после чего он вернулся к рассказу. В зале суда стояла полная тишина, слушатели оказались благодаря рассказу Томми незаметно для себя в пучине страстей.
   Выслушав мальчика, я попросил его вспомнить, как его отвезли обратно, как ему пришлось идти домой и объяснять родителям, где он пропадал, и хранить их с Уолдо секрет всю ночь и все последующие ночи, когда Уолдо не было рядом, чтобы вознаградить за его преданность, когда Томми остался один в темноте, один в огромном мире. Он снова разрыдался в конце, я все-таки встал, подошел к нему и обнял за плечи, прошептав на глазах у всех этих чужих людей: "Я тобой горжусь", так тихо, что микрофон не уловил мои слова. Томми кивнул и взял у меня платок, чтобы вытереть слезы, и постепенно успокоился. Он слабо улыбнулся мне. Я в последний раз тепло обнял его и отошел. Я взглянул на Элиота и произнес:
   - Обвинение не имеет больше вопросов к свидетелю.
   Глава 14
   Я ужасно нервничал. Сначала я подумал, что это тишина звенит у меня в ушах, но это затаилось где-то глубоко внутри и рвалось наружу. Позже я понял, что в кровь попал адреналин, появилось страстное желание вскочить и ударить кого-то. Все мои нервы напряглись от нежелания передавать Томми в руки Элиота.
   Я чувствовал на себе беглый взгляд Элиота, когда задавал Томми вопросы, но, как только свидетель был передан ему, он сосредоточился на нем полностью. Элиот сидел прямо, но расслабленно, глядя на Томми без малейшего следа враждебности. Он излучал сострадание, тронутый рассказом.
   - Не хочешь воды, Томми? - спросил он.
   Томми отказался.
   - Не хотел бы прерваться на несколько минут? Хорошо. Меня зовут Элиот Куинн, Томми. Я адвокат Остина Пейли. Я помогаю ему так же, как мистер Блэквелл помогает тебе. Мы пытаемся выявить правду о том, что произошло с тобой несколько лет назад. Чтобы сделать это, сначала мистер Блэквелл, а затем я задаем тебе вопросы. Если тебе будет непонятен один из моих вопросов, скажи мне, договорились? И я попытаюсь поставить вопрос по-другому. Можешь не торопиться с ответом, хорошо, Томми?
   Мои ноги не находили покоя. Желание заявить протест распирало меня, хотя я и не знал, как обосную его, но Элиот тянул меня, прежде чем перейти к вопросам, бросая вызов Томми. Томми кивал ему. Он перестал плакать.
   - Ты не рассказал тогда родителям, что произошло, Томми?
   - Нет.
   - Почему нет?
   - Я боялся, - повторил он.
   - Боялся родителей? - Элиот все еще выглядел обеспокоенным, но теперь его беспокоило то, что он не мог понять мотивов Томми.
   Томми заерзал на стуле.
   - Нет, я боялся... из-за того, что произошло.
   - Но я говорю о твоих маме и папе, Томми, не о том мужчине. Если ты боялся его, почему ты не рассказал об этом своим родителям, чтобы они могли защитить тебя от него?
   Томми прилагал все усилия, чтобы заставить Элиота понять его.
   - Потому что я поступил гадко. Я боялся, что они разозлятся на меня.
   - Твои собственные родители? - спросил Элиот. - Они часто сердятся на тебя?
   - Нет.
   Я мог это объяснить. Они гордились Томми, но на расстоянии, абстрактно, и в то же время были рады, что он не доставлял им хлопот. В свои восемь лет Томми чувствовал это, понимая, что его родителям не нужны были лишние проблемы.
   - Они часто тебя наказывали? - спросил Элиот.
   - Нет, - ответил Томми, затем судорожно добавил: - Но я прежде не делал ничего плохого.
   - Но в этом не было твоей вины, правда?
   Язык достаточно гибок. Я не был уверен, что Томми уловил тайный смысл заданного вопроса. Мальчик мог решить, что Элиот ведет речь о более позднем времени, когда его могли принять за добровольного партнера Остина. И он переложит вину на себя. Он соблазнил взрослого мужчину.
   - Нет, - протянул Томми, но ответ был, к ненастью, очень неполным.
   Я удержался от желания вмешаться. Я чувствовал, как Элиот подбирался к Томми, так он загонял в угол сотни свидетелей. "Выдержка, - приказал я себе, - выдержка". Я должен дать Элиоту сделать свое дело. Но у меня в голове не укладывалось одно: как можно мучить ребенка, когда в свое время позволил сотворить то же самое с человеком, сидящим рядом?
   - Тогда почему ты не рассказал родителям? - настаивал Элиот.
   Томми молчал. Элиот не подгонял его. Казалось, что мальчик не мог найти ответа, но Томми наконец сказал:
   - Я не хотел, чтобы они плохо обо мне думали. Элиот спокойно загонял Томми в угол. Представитель старшего поколения, он знал, как это делается. Он не хотел слишком сильно давить. Элиот заговорил, казалось, совсем о другом.
   - Кому первому ты рассказал о случившемся?
   - Маме и папе, - сказал Томми.
   Элиот выглядел сбитым с толку. Он даже громко хмыкнул. Затем спросил:
   - Ты больше никому не говорил?
   - Нет. Сначала нет.
   - Никому из друзей?
   - Нет.
   - А те дети, которые вертелись у дома Остина, ты их не предупредил, не намекнул на то, что с тобой случилось?
   - Нет.
   - Я говорю вот о чем, может, ты просто намекнул: "Мне не понравилось, как он до меня дотрагивался", или "Мне неловко с ним", или просто "Я не хочу больше ходить туда"?
   - Нет, - настаивал Томми.
   - На самом деле ты продолжал ходить туда, так?
   - Да.
   - Когда ты рассказал родителям? - спросил Элиот.
   - Этим летом.
   - Этим летом? Два месяца назад, три?
   - Да.
   - Сколько времени прошло с тех пор, как это случилось, Томми?
   - Два года.
   - Более двух лет, да, с мая девяностого года по август нынешнего года?
   Томми пожал плечами.
   - Что тебя заставило открыться? - Не успел Томми ответить, как Элиот добавил: - Они спрашивали тебя, случилось ли с тобой что-то в этом роде?
   - Нет, - сказал Томми.
   - Ты как-то не так себя вел? Твои мама и папа беспокоились за тебя?
   - Протестую, - сказал я, наконец найдя причину. - Он не может свидетельствовать о том, что было у кого-то на уме.
   Элиот также вскочил.
   - Он наверняка знал, беспокоились ли его родители о нем, ваша честь.
   - Поставьте вопрос соответствующим образом, - бесстрастно отозвался судья.
   - Томми. - Элиот начал наступление. В его голосе появилась строгость. Он нахмурился и подался в сторону Томми, пытаясь сосредоточиться на вопросе. - Когда ты рассказал родителям, что случилось, они забеспокоились? Они казались взволнованными тем, как ты себя вел?
   Томми опустил глаза, припоминая, когда родители в последний раз проявляли о нем заботу.
   - Нет, - ответил он.
   - Что произошло, какое событие заставило тебя рассказать им? Они говорили с тобой?
   - Нет. Мы смотрели телевизор.
   - Телевизор. А что вы смотрели?
   "Делай ход. Скажи, Томми". Элиот читал письменное заявление Томми, он знал, что мальчик узнал Остина во время показа вечерних новостей. Я надеялся, что Элиот спросит его об этом, потому что ему это было на руку. Элиот должен был уцепиться за это. И если бы он сделал это, Томми мог рассказать о том, чего не было в его письменном свидетельстве.
   - Новости, - сказал Томми. - Я увидел его, увидел Остина по телевизору. Там говорили, что были похищены другие дети. Я понял, что он и с другими обошелся так же, - заключил Томми.
   "Молодец парень". Я не мог представить доказательства других преступлений Остина, но если Элиот случайно сам выдал эту информацию, что ж, это уже нельзя было исправить, правда?
   Когда я повернулся к нему, Элиот смотрел на Томми, не показывая, что допустил промах.
   - Но Остина не обвиняли во всех этих преступлениях, правда, Томми? Он представлял интересы обвиняемого. Так ведь сказали по телевизору?
   - Наверное. Я не знал, что именно он сделал это с другими детьми, сказал Томми не сбиваясь с курса.
   Я заволновался, потому что Томми внутренне изменился. Он перестал казаться маленьким испуганным мальчиком, он вновь походил на мужчину в миниатюре. Он даже бросил на Остина взгляд, когда упомянули о других детях, который говорил об очень взрослом чувстве ревности и обиды за измену. Возможно, эмоции детей и взрослых не слишком разнятся. Кто может определить силу переживаний ребенка. Важно, что Томми больше не выглядел малолетним. Элиот молчал какое-то время, дав присяжным заметить выражение лица Томми, прежде чем задать следующий вопрос.
   - То, что ты сказал родителям - поправь меня, если я произнесу неправильно, - звучало так: "Меня тоже. Он изнасиловал и меня". Ты так сказал, Томми?
   - Да. - Томми не видел в этом ничего особенного.
   - И что сделали твои родители? - спросил Элиот. - Они вызвали полицию, отвели тебя к врачу?
   - Нет. Не...
   - Нет? - Элиот уставился на него. - Они на следующий день отвезли тебя к окружному прокурору?
   - Нет, - пытался объяснить Томми. - Не сразу.
   - И что же они сделали?
   - Поговорили со мной, - сказал Томми.
   - Как же тебе удалось увидеться с врачом, полицией и прокурором?
   - Я рассказал об этом школьному учителю.
   - Учителю. В августе, - сказал Элиот.
   - И медсестре, - добавил Томми, кивая.
   - Медсестре. Ты с ней часто разговаривал?
   - Думаю, мы виделись в третьем классе, - сказал Томми, - когда у меня болел живот и меня отправили домой.
   Элиот кивнул в знак одобрения. Я точно видел, куда он хотел его завлечь. Думаю, все остальные тоже догадались.
   - У меня нет больше вопросов, - сказал Элиот.
   Это меня поразило. Я ожидал, что Элиот поставит под сомнение опознание Остина, что бы заставило меня расширить круг вопросов и показать присяжным, как долго Томми и Остин были знакомы друг с другом, установить, что Томми твердо уверен в личности обвиняемого. Элиот не дал мне такой возможности. Я даже не был уверен в том, что мне удастся раскрыть дальнейшие сексуальные контакты Остина и Томми. Их расценят как не относящиеся к делу, не пересекающиеся с тем эпизодом, который разбирался на этом процессе.