Брэндон Джей. Волк среди овец

   - Он вкладывает слова в уста свидетеля, ваша честь.
   - Пока нет, - резонно возразил Элиот. - Я не закончил мысль.
   Судья Хернандес позволил ему продолжать.
   - Итак, - сказал Элиот, - вы углядели в застенчивом ребенке признаки сексуального насилия. Вы же утверждаете, что и активность поведения может намекать на трагедию. Если ребенок не проявляет ни того ни другого, вы опять выдвигаете предположение, что и он подвергся сексуальному насилию.
   Дженет не дала Элиоту переиграть себя.
   - Реакции бывают различными, - сказала она.
   - Боюсь, вы до смерти напугаете присяжных, - спокойно сказал Элиот. Кое-кто после заседания может обнаружить у своих детей признаки сексуального насилия.
   - Протестую, - сказал я, прежде чем он закончил. - Адвокат не задает свидетелю вопросы, а навязывает свое мнение.
   - У вас есть вопросы? - мягко спросил судья Хернандес Элиота.
   - Да, у меня есть вопрос. Доктор, - Элиот приложил усилия, чтобы было очевидно: он корректен только из вежливости, - вы сказали, что обследовали сотни изнасилованных детей. Вам когда-либо встречался ребенок, который не пережил сексуального принуждения?
   Дженет не поняла.
   - Конечно, я лечу детей с разными отклонениями. Я специализируюсь на перенесенных сексуальное насилие детях, но у меня есть и другие пациенты.
   Элиот покачал головой.
   - Я имею в виду другое, из той тысячи детей, которых вы обследовали, удалось выявить хотя бы одного, который лгал?
   - Конечно, - подтвердила Дженет.
   - И сколько? - спросил Элиот. - Из тысячи скольким вы не поверили?
   - Протестую, - выкрикнул я, не задумавшись, как обосновать протест. Я решил прикрыться стандартной фразой. - Это несущественно. Мы говорим об определенном ребенке.
   Лицо Элиота выражало крайнее удивление, когда он обернулся ко мне.
   - Мне кажется, свидетель в своих показаниях упоминала других пациентов, - невинно сказал он.
   - Протест отклонен, - согласился судья Хернандес. Он одарил меня таким взглядом, как будто увидел перед собой неопытного юриста, который впервые в жизни появился в суде и делает непростительные ошибки. - Вы сами дали такую возможность, прокурор, - добавил он в мой адрес.
   - Так сколько? - напирал Элиот.
   - Несколько, - сказала Дженет и тут же поправилась. - Совсем мало. Не могу назвать точное число...
   - Несколько? - не веря своим ушам переспросил Элиот. - Из тысячи детей? Что значит "несколько"? Пять, шесть?
   - Гораздо больше, - торопливо сказала Дженет. - Но вы должны понять, ко мне попадают дети, которым удалось провести многих людей. Я не...
   - В первую очередь, конечно, своих родителей, они ведь потеряют голову, узнав, что их ребенок оказался в руках насильника, - сказал Элиот.
   Он выглядел очень хладнокровным. Дженет, напротив, заволновалась, как человек, пытающийся отразить нападки.
   - Да, конечно, - сказала она, - но и других людей тоже. Учителей, врачей, иногда даже полицейских.
   - Но вы специалист, доктор. Вы оцениваете поступки детей, исходя из многолетней практики, - он произнес это вкрадчивым тоном, - и вы верите им всем, не правда ли, доктор? Вы безоговорочно верите ребенку, который утверждает, что подвергся сексуальному насилию?
   - Это неправда, - возмутилась Дженет.
   - Подскажите, какой процент, по вашим наблюдениям, составляют лгунишки?
   - Довольно низкий, - признала Дженет.
   - Просто низкий, так будет точнее.
   Дженет напряглась. Она очень хотела быть понятой.
   - Ко мне обращаются очень несчастные дети. Расторможенные. Трудно наверняка определить, что этот ребенок живет в придуманном мире.
   - Хорошо, - согласился Элиот, - несчастье может быть вызвано различными причинами, не так ли? Ребенка можно обидеть и чем-то другим, вовсе не подвергая насилию, и это достаточный повод, чтобы солгать, вы согласны, доктор?
   - Да, конечно.
   - Некоторые дети лгут не переставая! Вам не случалось в своей практике встречаться с патологическими лгунами?
   - Возможно, с одним или двумя. Настоящих патологических лгунов, как это ни странно, очень мало.
   - По крайней мере, вы с ними сталкиваетесь не каждый день, доктор?
   Дженет промолчала.
   Элиот продолжил:
   - Если ребенок открывается по горячим следам, это указывает на правдивость, не так ли? Ребенку, охваченному болью и страхом, можно верить?
   - Да. Большинство из нас...
   - Но неделя проходит за неделей, и, борясь с чувством вины или страха перед незнакомцем, он молчит, и это оправданно, доктор?
   - Дети могут и так реагировать.
   - Хорошо. Прошло два года, ребенок окружен заботой родителей, он в безопасности, ему не приходит в голову фантазия обвинить кого-то в извращенности, пока в один прекрасный день, устроившись поудобнее перед телевизором, он видит сюжет о несчастье, приключившемся с другими детьми, его родители завороженно смотрят на экран, они сочувствуют жертвам, и только тогда мальчик решается поведать о своей истории. В это тоже, по-вашему, можно поверить?
   Элиот еле одолел такую длинную тираду.
   - В данном случае - да, - сказала Дженет, сумев справиться с волнением. - Я общалась со многими детьми, которые хранили молчание месяцами или дольше, никому не раскрывая свою последнюю тайну. Это нормально.
   - Можно ли делать выводы, основываясь на времени признания? - спросил Элиот, как будто убежденный ее аргументами.
   Дженет собиралась достойно ответить. Элиот наблюдал за ее терзаниями. Мне не приходило на ум, как можно ее поддержать. Воцарилось молчание.
   - Многие дети скрывают правду, - неуверенно повторила Дженет.
   Элиот с минуту сидел, постукивая карандашом по столу. Бастер дергал его за рукав, но Элиот не обращал на него внимания.
   - Доктор Маклэрен, вы заявили, что вас очень беспокоит Томми.
   - Да.
   Элиот кивнул.
   - И конечно, вы стараетесь ему помочь. Вы верите в то, что он вам рассказал, не так ли?
   Случись мне задать такой вопрос, тут же последовал бы протест защиты. Говорил ли Томми правду, предстояло решить присяжным, а не свидетелю; Сам Элиот не раз повторял этот тезис.
   Я насторожился.
   - Да, я ему верю, - сказала Дженет присяжным.
   - Несмотря на долгое молчание и отсутствие физического насилия?
   - Это вполне объяснимо.
   - Да, - сказал Элиот. - Ваша вера заставляет вас игнорировать любые несоответствия.
   - Протестую. Недоказуемо.
   - Протест принят, - сказал судья Хернандес. - Не спорьте со свидетелем. Прошу не учитывать последнее замечание, - добавил он в адрес присяжных. Как будто можно было просто забыть сказанное.
   - Я хочу выяснить, лжет ли Томми, - сказал Элиот. Чувствуя, что я закипаю, он поспешил добавить: - Учитывая ваш многолетний опыт и сотни пациентов. Поясните, пожалуйста, что бы вас навело на мысль, что ребенок лжет?
   - Ну, искажение фактов, например. Минимум упорства, когда в нем сомневаются.
   - Как Томми, - внезапно сказал Элиот.
   Дженет нахмурилась.
   - Нет, - сказала она.
   Элиот не унимался, он, казалось, пытался воскресить нечто в памяти доктора.
   - Ведь были случаи, когда он отказывался от своих слов, признавался во лжи?!
   Дженет, нахмурившись, покачала головой.
   - Он ни разу не говорил, что ошибся? Что между ним и Остином Пейли ничего не произошло!
   - Никогда, - твердо ответила Дженет.
   Элиот в недоумении уставился на Дженет. Я похолодел. Элиот не задавал пустых вопросов. Он что-то припас.
   После того как весь зал оценил его удивление, Элиот взял себя в руки.
   - Тогда что еще? - спросил он. - Что укажет вам на то, что ребенок говорит неправду?
   Дженет задумалась. Я хотел помочь ей, но не имел повода для протеста. Вопросы были обоснованными.
   - Оговорки, - наконец произнесла она. - Если ребенок упускает важные моменты, это безусловно указывает на то, что он говорит неправду.
   - Пытается, - с готовностью добавил Элиот. - Забывает детали.
   - Ну, конечно, иногда память нас подводит, и часто дети забывают...
   - Доктор, - мягко произнес Элиот, - вы снова оправдываете его.
   - Протестую.
   - Протест принят. Пожалуйста, не принимайте во внимание.
   - Я говорю о самом факте изнасилования, доктор, - продолжил Элиот. - О внешности преступника. Сначала ребенок убежден, что его изнасиловал этот человек, потом указывает на другого, затем возвращается к первоначальным показаниям, это ли не настораживает?
   - Да, безусловно. Но дети менее точны в деталях, чем взрослые.
   - Они ведь иногда лгут, правда, доктор?
   Ей следовало сказать "да". Отрицательный ответ пошатнул бы ее авторитет. Но ожидаемое "да" косвенно подтвердило бы, что и Томми мог солгать.
   - Да, - ответила доктор Маклэрен.
   Элиот не сразу отступился. Он несколько минут сидел молча, давая волю нашей фантазии обратиться мысленно к маленьким врунишкам и тому вреду, который они приносят. Когда очередь дошла до меня, я выпалил:
   - Но ведь вы не думаете, что Томми лжет, доктор Маклэрен?
   - Нет.
   - Отсутствие физических повреждений, - спросил я озабоченно, - редкое явление?
   - Напротив. Это нормально. - Дженет села на своего конька, утверждая, что признаки насилия на теле жертвы не обязательны.
   Я позволил ей углубиться в историю вопроса, пока тема не была исчерпана. Думаю, мой следующий вопрос несколько удивил ее.
   - Можно ли сказать, что дети часто с недоверием воспринимают взрослых, доктор?
   - Я такого не наблюдала, - сказала она.
   Меня не удовлетворила расплывчатость ответа.
   Дженет отмела сомнения и продолжила более уверенно:
   - Дети обычно приравнивают всех взрослых к родителям. Они хотят быть на них похожими в буквальном и переносном смысле. Когда малыш напуган или обижен, он инстинктивно кидается за защитой к взрослому. Так он поступает всегда, пока кто-то не злоупотребит его доверием.
   - Что сбивает ребенка с толку?
   - Рушится незыблемость его внутреннего мира, - подытожила Дженет.
   - Обжегшись однажды, ребенок уже не знает, кому можно доверять?
   - Да, точно. Ему не к кому обратиться.
   Я покончил с вопросами. Элиот не возражал тоже. Было около шести, присяжные устали. Я удивился, когда Дженет отпустили и судья Хернандес вопросительно уставился на меня. Я наклонился к Бекки.
   - Я что-то не так сделал?
   Она показала мне свою копию обвинения, где подчеркнула все детали преступления, которые мы осветили в ходе свидетельских показаний. Оставалось надеяться, что мы сумели убедить присяжных.
   Меня угнетала неизвестность и не позволяла сказать то, что я собирался.
   - Обвинение закончено, ваша честь.
   Судья коротко кивнул, повернувшись к Элиоту.
   - Вы будете готовы начать утром, мистер Куинн? У вас есть свидетели?
   - Есть, ваша честь. Мы будет готовы.
   - Теперь я могу всех отпустить... - Судья Хернандес проинструктировал присяжных, прежде чем дать им уйти.
   - Вот черт, - сказал я.
   Бекки показала глазами на Элиота.
   - Мне надо извиниться перед доктором, - добавил я.
   Дженет не успела покинуть зал. Я подбодрил ее парой фраз и похлопал по руке. Репортеры, ожидавшие сенсаций, быстро ретировались, услышав мои нарочито громкие разглагольствования: "Этот парень еще пожалеет, что взбудоражил наш округ, клянусь!" И мы двинулись к выходу. Бекки, доктор и я.
   - Прости, - сказал я Дженет на лестнице. - Я был обязан первым спросить тебя насчет медицинского заключения. Мне следовало получше тебя подготовить к его нападкам.
   - Эй, - просто ответила она. - Я же говорила тебе, что это для меня не в новинку. Я и не ждала, что легко отделаюсь.
   - Ну и хорошо. Легко сейчас говорить о перекрестном допросе, но я видел, как ее бросало в пот во время суда. Я обнял ее, и она дотронулась до моей руки. Мимолетно. Поднимаясь по лестнице, мы были игроками одной команды.
   Войдя в кабинет, я обратился к Бекки.
   - Он что-то пронюхал. - Я говорил об Элиоте. Бекки не надо было отвечать. - Но что? - добавил я.
   - Что он может вызнать? - переспросила Бекки.
   - О чем вы? - не поняла Дженет.
   - Томми однажды отступился от своего рассказа в моем присутствии, сказал я, - кому еще он мог открыться?
   Бекки пожала плечами.
   - Может, родителям? Учителю или кому-то в интернате?
   Я обратился к Дженет:
   - Томми никогда не говорил тебе, что его обидчик кто-то другой, не Остин?
   Дженет покачала головой.
   - Клянусь, - улыбнулась она довольно иронично.
   - Он блефует, - предположила Бекки. - Он стремится зародить у присяжных подозрения.
   - Возможно, - сказал я. - Но это слабое утешение.
   Элиот мастерски владел этой тактикой, в наших кругах подобное приветствовалось: посеять сомнение в показаниях свидетеля, но я бы очень удивился, если бы Элиот не имел на руках хотя бы каких-то доказательств. Он ведь об этом намекнул, когда убеждал меня, что Остин не виновен. Он был не промах.
   - Нам ничего не остается, как только ждать, - покорно вздохнула Бекки, но ее хитрющая физиономия выражала совсем иное.
   Она явно сейчас ринется за доказательствами. Я думаю, Бекки, будучи прекрасным юристом, блестящим прокурором, сожалела о своей неприметной роли на этом процессе. Но я не мог выпустить нити обвинения из своих рук. От этого дела зависела моя судьба.
   - Как держался Томми? - спросила Дженет, она появилась в зале только в момент дачи показаний.
   - Сносно. - Я не стал распространяться.
   Бекки возразила мне.
   - Чего уж там! Он так нерешительно прошел к месту свидетеля, что я решила: толку не будет.
   - Ты тоже так подумала? - с облегчением сказал я, а Дженет спросила:
   - В каком смысле?
   - Марк переломил ситуацию, - восхищенно произнесла моя помощница. - Он заставил Томми вновь прочувствовать случившееся, мальчик вспомнил свой страх двухлетней давности и поэтому не скомкал свои показания. Он поначалу говорил, как сторонний свидетель, но потом разрыдался, и все увидели в нем несчастного маленького мальчика.
   Дженет с сомнением выслушала Бекки.
   - Надеюсь, это не выглядело нарочито, - сказал я.
   - Я поверила ему, - убедила меня Бекки.
   - Трудно сказать, как оценили показания Томми присяжные. Иногда в своих вердиктах они опирались на такие несуразные детали, о которых мы и понятия не имели.
   - Мы не намеревались вызывать вас сегодня, - сказала Бекки Дженет. Потребовалось объяснить долгое молчание Томми. Элиот сегодня постарался! Бекки повернулась ко мне. - Ты ведь не предполагал, что доктор Маклэрен станет гвоздем программы?
   Обе леди посмотрели на меня, как будто ожидая от меня пророчеств.
   - Да, - подтвердил я. - Дженет была крепкой поддержкой Томми. Позволь доктор Маклэрен сбить себя с толку, Томми остался бы в одиночестве.
   - Но он не стал слушать Томми, - сказала Бекки.
   Да. Элиот ловко увернулся от капкана, который я ему расставил. Старый лис учуял подвох.
   Дженет удивленно перевела взгляд с Бекки на меня. Затем она обратилась ко мне.
   - Я тебе сегодня еще понадоблюсь, как ты думаешь? Мы могли бы пойти перекусить...
   Бекки уставилась на нас.
   - Я тебе позвоню, - сказал я Дженет. - Мне надо кое-куда заглянуть.
   Я оставил их в недоумении.
   Было поздновато для визита, но удивленные хозяева впустили меня. Они накинулись на меня с вопросами, чтобы избежать пресс-конференции. Я поспешил через элегантную прихожую в гостиную, выдержанную в белых тонах.
   - Можно? - спросил я, они не препятствовали.
   Миссис Олгрен взяла мужа за руку, он взглянул на нее удивленно, а я направился в комнату Томми.
   Сквозь жалюзи от окна с кровати пробивалась прерывистая полоска света. Даже в темноте я понял, что Томми не спит. Он ждал меня. Я остановился посреди комнаты.
   - Я пришел, чтобы сказать, ты держался сегодня молодцом.
   Я видел в полумраке, как он замотал головой в знак несогласия.
   - Нет, правда, - сказал я. Я нащупал спинку стула, что стоял у стола, и присел рядом с узкой кроватью, на которой сжался в комок Томми. Казалось, под одеялом лежит нечто бесформенное. Похоже, я не мог его переубедить.
   - Простите, - прошептал он.
   - Тебе не за что извиняться.
   - Я не хотел... - сказал Томми.
   - Это не твоя вина, - успокоил его я.
   Поверх одеяла белела его рука, я прикрыл ее своей ладонью. Он вздрогнул.
   - Это Остин попросил тебя?
   Томми кивнул.
   - Он звонил мне.
   - Когда с тобой был мой сотрудник?
   Он снова кивнул.
   - Я обманул его, сказал, что звонил приятель.
   Остин сумел с помощью самого Томми подобраться к нему.
   - Не волнуйся, - подбодрил я.
   Голос Томми прерывался.
   - Он сказал мне, что его бросят в тюрьму и как ему там будет плохо.
   - Остин заслужил наказание. Ты был слишком мал, Томми, ты не виноват. Он занимался этим давно. Пострадали другие дети. Мы должны остановить его.
   Томми молчал. Сколько времени мальчик лежал в темноте, ожидая моего прихода, и сколько еще бессонных ночей ожидает его. Я снова сжал его руку.
   - Он не посмеет больше приблизиться к тебе, - пообещал я.
   Томми заплакал. И кто знает, то ли от облегчения, то ли от мысли, что навсегда потерял Остина.
   Я обнял его, он потянулся ко мне. Во мне вспыхнуло то давнее чувство ответственности, когда у меня в руках были судьбы моих детей. Я крепко прижал его к груди, это мое объятие должно было остаться в памяти Томми надолго, на всю жизнь.
   Мое плечо повлажнело от его слез. Он прошептал:
   - Мистер Куинн знает.
   - Забудь о нем, - попросил я. - Тебе уже не понадобится появляться в зале суда.
   Томми замотал головой.
   - Он знает, - упрямо повторил он.
   Я пригнул его голову к подушке.
   - Что знает?
   Он промолчал.
   - Что ты хотел помочь Остину? Это не имеет значения. Он никому об этом не скажет.
   Я ушел не сразу, мы успели пошептаться в темноте. Поговорили о школе, о том, что его ждет впереди, я очень надеялся, что калейдоскоп событий увлечет его, и боль затихнет, и он забудет себя сегодняшнего, виноватого и беспомощного. Томми произносил слова все медленнее, часто затихая. Я укрыл его, убрал со лба прядь волос и поцеловал его.
   - Спокойной ночи, - сказал я в дверях, в ответ мне донеслось едва различимое бормотание.
   Глава 15
   После того как предъявлено обвинение, возвращаться в зал суда настоящая пытка для прокурора. Я сделал все от меня зависящее, вытерпел нападки, оставалось ждать, что выкинет защита. Неожиданностей для адвоката в начале процесса не предвидится, позиция обвинения ей известна заранее. Прокурор оговаривает своих свидетелей в обвинительном заключении, значит, адвокат имеет доступ к списку. Возможно, он не в курсе всего, что скажет прокурор, но позиция последнего не тайна.
   Прокурор же, напротив, даже не догадывается, что припасено у защиты. Многое всплывает неожиданно. Остается безмолвно внимать в надежде отбиться во время перекрестного допроса и ожидать, что тебя посетит вдохновение.
   Единственное, в чем не приходилось сомневаться, - это в показаниях Остина. Мы с Элиотом знали, чего стоила презумпция невиновности. Подзащитный недвижно сидит перед присяжными, не реагируя на обвинения прокурора, и дожидается решения своей участи. Элиот должен был вызвать Остина для свидетельских показаний.
   Троица: Элиот, Остин и Бастер, оживленно беседуя, появилась в зале суда. Блистал красноречием Бастер. Судя по всему, он клокотал от ярости, что Элиот не выпускает его к барьеру в таком важном процессе, но Элиот крепко держал вожжи в своих руках, поддерживаемый Остином, который точно знал, кто в суде лучший. Очевидно, сегодня ему все же удалось убедить Остина позволить ему выступить.
   Мы с Бекки молча расположились на своих местах. Мы не знали, что нас ждет.
   Некоторое время спустя, когда присяжные заняли свои кресла и появился судья, Элиот произнес:
   - Защита вызывает Мартина Риза.
   Мы с Бекки переглянулись. Это был сюрприз для нас. По проходу катился упитанный коротышка, облаченный в костюм на два размера меньше. Его отвислые щеки вздрагивали, отвлекая внимание от пышных темных усов и клочка каштановых волос, переброшенного от уха до уха. Он зыркнул глазами на меня, как будто я был возмутителем его спокойствия.
   Бекки вздохнула. Этого типа она не знала.
   - Я, - настойчиво произнесла она.
   Весь процесс полностью шел под надзором главного прокурора. Я допрашивал потерпевшего и обвиняемого, а моему заместителю достались менее значительные свидетели. Мне не хотелось выпускать нити обвинения из своих рук, слишком многое зависело от исхода этого дела, и, пока коротышка присягал и занимал свидетельское место, я приглядывался к нему, прикидывая, с какой стороны подойти.
   Бекки не сдавалась, она прошептала:
   - Я!
   Ее рука намертво вцепилась в мое запястье. Я перевел дыхание и сдался:
   - Твой.
   Она пододвинула к себе документы, взяла ручку, не спуская глаз со свидетеля. Кто был этот Мартин Риз?
   Это открылось сразу же после очередного вопроса:
   - Где вы живете, мистер Риз?
   - Я бы предпочел не говорить, - сказал свидетель, покосившись на меня.
   - Вы живете в Техасе? - спросил Элиот.
   Он выдержал долгую паузу. Наконец его прорвало:
   - Я не хочу, чтобы все знали, где я живу. Я и так уже порядком натерпелся!
   Присяжные проследили за взглядом мистера Риза, но я не изменился в лице, сохраняя озабоченность и непонимание. Это не составляло труда.
   - Поставим вопрос иначе, - утешительно проворковал Элиот. - Где вы жили два года назад?
   - На Сперроувуд-Драйв, здесь, в Сан-Антонио.
   Меня пронзило ощущение тревоги. Мартин Риз был соседом Томми. Чем он нас озадачит? Не мог же он подглядеть в окно, чтобы свидетельствовать о чистоте помыслов Остина? Я кинул взгляд на чету Олгренов. Побледневшая миссис Олгрен застыла в кресле, она была готова провалиться сквозь землю.
   - Я скоро вернусь, - прошептал я Бекки и стремительно обошел заграждение. Двигаясь по проходу, я подал властный знак родителям Томми, они с виноватыми лицами поплелись следом за мной.
   Я затащил их в одну из крошечных комнат ожидания, примыкающих к залу суда, и закрыл за собой дверь.
   - Кто он? - спросил я.
   Миссис Олгрен оцепенела. Ее муж робко попытался принять огонь на себя.
   - Он был нашим соседом, - сказал он. - Около года назад переехал.
   - И что? - Я брал быка за рога.
   - Из-за него мы и Томми не сразу поверили, - дрожащим голосом произнесла миссис Олгрен, взывая к моей снисходительности.
   Я застыл на месте, покрываясь липким потом.
   - Томми обвинил мистера Риза в насилии по отношению к себе, подтвердил он мою догадку.
   - О Господи! - Я схватился за голову.
   - Это была ложь, - затараторила мамаша Олгрен, как будто это имело значение. - Мы все выяснили. Томми сознался, что все придумал.
   - Мы вздохнули с облегчением, когда он не стал обращаться в суд, добавил ее муж, - мистер Риз собирался, но мы замяли скандал.
   - Почему вы это утаили. - Я был выбит из колеи, мысли путались.
   - Мы надеялись, что все уладилось и осталось в прошлом и...
   - Идите в мой кабинет, - не допуская возражений, приказал я.
   - Что теперь будет? Мы не могли бы?..
   - Мне надо подумать, - тихо произнес я. - Дожидайтесь меня в кабинете, возможно, я приду.
   Мне казалось, что весь зал пожирал меня глазами, когда я возвращался на свое место. Я ошибался, всеобщее внимание было уделено свидетелю. Я не стал тормошить Бекки, и без этого все было ясно. Ее внимание было поглощено Мартином Ризом.
   Она порывисто поднялась.
   - Протестую, - сказала Бекки. - Утверждение основано на слухах.
   Элиот сухо заметил:
   - Мы вовсе не утверждаем, что это правда. Напротив, мы подчеркиваем ложность обвинения. Мистер Риз говорит о самом факте претензий к нему.
   - Если таковые были, - поправила Бекки. - Я думала, он собирался сообщить, что был наслышан о подобном заявлении.
   - У нас есть доказательства... - начал было Элиот, но судья Хернандес уже устал от спора и не собирался мешать защите.
   - Протест отклоняется, - буркнул он.
   - Что вам сообщили родители Том ми Олгрена? - спросил Элиот.
   - Их сыночек заявил, что я его изнасиловал, - почти прорычал Риз. Его лицо налилось кровью, и у меня возникло опасение, что его хватит удар, прежде чем Бекки успеет задать ему несколько вопросов.
   - Вы не могли бы уточнить? - попросил Элиот. Я быстро набросал в блокноте: "Это неправда. Томми сознался во лжи".
   Бекки безучастно взглянула на записку. Она уже догадалась.
   - Он сказал, что я заманил его к себе домой, когда он был один, и что я... что я сделал это с ним. Отвратительно. Заставил его раздеться. Заставил его заниматься этим со мной.
   - Это была правда? - спросил Элиот.
   - Нет! - Он выплеснул всю свою злость. - Это гнусная ложь! У меня есть дети. Я никогда, никогда в жизни не делал ничего подобного. И в мыслях не было! Я бы убил такою человека.
   - И что было потом?
   - Олгрены пригрозили, что сообщат полиции. Я посоветовал сперва убедиться, прежде чем поднимать шум. Думаю, что их это насторожило.
   - И что они сделали?
   - Я сказал им, что готов пройти полиграфический тест и что им бы следовало проверить ребенка.
   - Вы проходили тест? - спросил Элиот.
   - Протестую. - Бекки вскочила. - Результаты полиграфического теста не принимаются во внимание.
   - Я же не спросил о результате. - Элиот даже не дал себе труда подняться.
   Но одно упоминание о полиграфическом тесте может быть опротестовано. Судья принял протест Бекки. Но адвокат волен запросто задавать скользкие вопросы. Защита не боится запретов.
   - А тест на детекторе лжи вы проходили? - спросил Элиот свидетеля.
   - Да. - Протест Бекки не смог заглушить ответа. - И выдержал его, торопливо добавил он, исподлобья посмотрев на Бекки, она ответила достойным взглядом. Я поразился ее деланному спокойствию. Элиот сочувственно поинтересовался: