Брэндон Джей. Волк среди овец

   - Присяжным будет трудно сделать выбор между ребенком и взрослым. В нашем случае обвиняемый стоит на своем, к тому же заимел алиби, есть над чем подумать.
   - И на этом все кончится? - спросил мистер Олгрен. - Вы не сможете больше привлечь его к ответственности?
   Меня всегда восхищает детская непосредственность интеллигентных людей, когда речь заходит о законах!
   - По этому эпизоду - нет, - сказал я. - Но можете возбудить против него дело и добиться компенсации.
   Это легче, вы будете с ним на равных, вам не придется доказывать свою искренность...
   Мистер Олгрен хмыкнул.
   - Я не сумасшедший, чтобы из-за денег подвергать Томми этому ужасу вновь. - Он помолчал. - Я не так себе все представлял.
   Я взял его за руку.
   - Оставьте свои домыслы. Я все-таки окружной прокурор.
   "На месяц-другой", - мысленно добавил я.
   В дверях он остановился:
   - Мы с Томми будем в зале суда.
   - Вынесение приговора требует много времени.
   - Мы останемся.
   Я остался один в своем кабинете, со стен которого на меня надвигались почетные грамоты и дипломы. Я оглядел кабинет глазами постороннего, который заглянул на минутку. Я подошел к окну и посмотрел на улицу: с высоты пятого этажа передо мной открылась панорама города, но мой взгляд наткнулся на старое здание суда из красного кирпича, там я начал свой путь. Скоро я покину этот кабинет. Вчера вечером, готовясь к заключительной речи, я случайно включил телевизор, с экрана на меня пялился Лео Мендоза, он сидел за столом, очень похожим на мой, на фоне скрещенных флагов. Лео говорил напористо с позиции силы, не оставалось сомнений, что он вживался в роль окружного прокурора.
   Мне оставалось только ждать. Предвыборный рейтинг показал, что Лео поддерживают пятьдесят процентов избирателей, а на моей стороне едва ли треть голосов. Положение можно было исправить, но время поджимало, оставалась неделя, а тут еще полная неизвестность с громким процессом. Пресса недели была посвящена больше судьбе Остина Пейли, чем выборам. Трудно предсказать, что горожане думают об этом процессе, но вполне возможно представить, что начнется, когда бедолага Остин на белом коне покинет зал суда, бросив мне упрек в дилетантстве. Меня беспокоил не только исход Дела. Я беспрестанно думал о самом Остине. Он может вырваться на свободу. Его облобызают, он займется адвокатской практикой, его влияние, возможно, даже расширится. Он станет вести себя еще осторожнее, будет действовать с оглядкой, но недолго. Однажды он снова появится в каком-то районе, где он раньше не бывал, подойдет к школе, заведет разговор с детьми, чьи родители слишком заняты, чтобы уделять им достаточно внимания. К тому времени я обрету статус обычного горожанина, стану таким же беспомощным, как Джеймс Олгрен. Но никто не снимет с меня ответственности. Я знал, что не смогу жить спокойно. Возможно, я стану следить за жизнью Остина, чтобы он знал, что он у меня на мушке. Я что-нибудь придумаю. Присяжные отсутствовали почти час. Это и к лучшему. Быстрое решение могло означать, что присяжные в нерешительности, что они так и не смогли определить своих симпатий и принять чью-либо сторону, а это означало бы реабилитацию подсудимого. Но и проволочки с вердиктом вовсе мне не на руку. Затянувшееся обсуждение плюс защита. Для оправдательного приговора достаточно голоса в его пользу. Я же выиграю, если все единогласно проголосуют за виновность.
   Дверь кабинета стремительно распахнулась, и на пороге появилась Бекки. У нее в руках был мятый бумажный пакет, видимо, она не раз лакомилась содержимым.
   Из наших отношений с Бекки ушла былая почтительность. Мы напоминали противников на опустевшем поле боя, которые либо должны разойтись в разные стороны, либо возобновить борьбу. Бекки бросила пакет на кофейный столик.
   - Мне принесли сандвич, - сказала она. - Я решила поделиться с тобой.
   Я сунул руку в пакет. Вытащил сандвич, небрежно завернутый в тонкую бумагу. Он был начинен холодной бараниной с белыми прожилками.
   - Ты очень любезна, - сказал я.
   Бекки с ногами забралась на диван. Она походила на одуревшего от телевизора ребенка поздним субботним вечером.
   Через минуту она стряхнула с себя усталость, выпрямилась, сложила руки на коленях и в полной готовности действовать посмотрела на меня. К сожалению, я уже не обладал такой способностью восстанавливаться.
   - Думаешь, стоит оставить Томми на вынесение приговора? - серьезно спросила она.
   Я улыбнулся.
   - Нет, правда, - нахмурилась Бекки, - он мог бы рассказать о последствиях происшедшего. Это повлияет на вынесение приговора. Можно будет пустить в ход неиспользованные возможности. Поведать, что контакты между ними были множественные, предъявить свидетельство психолога о том, что мальчик так никогда и не оправится от потрясения.
   - Бекки. - Я попробовал ее перебить.
   - Мы должны быть во всеоружии, - упорствовала она.
   - Знаю. - Мы говорили о разных вещах. Я придвинул стул к дивану и склонился к Бекки. - Послушай, - сказал я нерешительно. - Не знаю, что предпримет Лео. Думаю, ты переживешь чистку, если постараешься, но не знаю, какие тебя ждут перспективы. По крайней мере, необходимо продержаться несколько месяцев, чтобы не показалось, будто тебя вышвырнули за шкирку, тогда ты получишь работу в хорошей юридической фирме. Но, если захочешь сразу уйти, я устрою тебя, хоть и не в очень крупную фирму.
   - А ты что будешь делать? - спросила Бекки. Оптимистка, она говорила о возможном, а я, казалось, обсуждал свершившееся.
   Я пожал плечами. Приготовленная заранее фраза об адвокатской практике уже не казалась мне такой привлекательной. Я промолчал. Бекки пристально посмотрела мне в глаза. Наконец она дружески улыбнулась и произнесла:
   - Давай поговорим о деле.
   Я ответил ей улыбкой. Мы замолчали. Мы ждали вердикта.
   Присяжные не торопились с ответом. Что там было обсуждать? Либо они верили мальчику, либо защите или умывали руки и откладывали решение. Как можно потратить на такой простой выбор столько времени?
   В середине дня, спустя четыре часа, Джеймс Олгрен вновь возник у меня в офисе.
   - Послушайте, я и понятия не имел, что это займет столько времени, извиняющимся тоном сказал он. - Мне нужно заскочить на службу на несколько минут. Это недалеко, я скоро вернусь. Клиент ждет меня уже несколько часов.
   - Хорошо, - сказал я. - Трудно сказать, сколько это продлится.
   - Томми хочет остаться, - продолжил Олгрен. - Вы за ним не присмотрите? Обещаю, это не займет...
   - Конечно, - согласился я. Томми надо было с самого начала держаться нас с Бекки. Мы трое были одной командой.
   Мистер Олгрен выглядел успокоенным. Он привел Томми в офис, с минуту поговорил с ним, извинился и ушел. Томми украдкой посмотрел на меня. Его жизнь возвращалась в прежнее русло. Взгляд Томми выражал покорность. Он снова превратился в маленького взрослого мальчика и смирялся с желаниями отца.
   - Том, - сказал я. - Не думаю, что решение будет в твою пользу.
   Он кивнул, поджав губы. Интересно, какого результата он ждет и хочет ли он, чтобы Остина отправили в тюрьму или оставили на свободе?
   Томми, казалось, почувствовал мою тревогу.
   - Со мной все будет в порядке, - сказал он.
   Мы с Бекки переглянулись. К нашему молчаливому соглашению присоединился третий.
   Присяжные как будто ждали, когда Джеймс Олгрен покинет здание. Не прошло и получаса, как зазвонил телефон. Мы с Бекки переглянулись, секретарша знала, что я отвечу только на звонок из зала суда. Бекки сжалась, словно нас застукали в двусмысленной ситуации. Я внутренне напрягся. Меня выследили. Я скрывался от вердикта.
   Мне бы хотелось узнать результат тайно, в крошечном кабинете, поблизости от двери. Вместо этого в зале скопилось столько публики, сколько я не видел за все время моей службы.
   - Я бы советовал тебе подождать меня здесь. Томми, - сказал я. - Скоро все кончится.
   Он покачал головой.
   - Я хочу сам все услышать.
   Я не мог ему отказать. Пэтти попыталась разыскать Кэрен Ривера, поколдовав над телефоном, она отрицательно покачала головой.
   - Найди Джека, - велел я Пэтти, - или кого-нибудь из следователей. Передай ему Томми и скажи, чтобы не отпускал от себя после оглашения приговора, при любом раскладе. Никаких газетчиков! Я еду вниз.
   Я присел на корточки, чтобы видеть глаза Томми.
   - Что бы ни случилось, - сказал я, сжимая его руки, - ты не должен бояться. Он никогда больше не приблизится к тебе.
   Томми молча кивнул.
   Он остался ждать следователя, а мы с Бекки поспешили в зал заседаний. Репортер кинулся нам наперерез с каким-то вопросом, я отмахнулся. Пресса уже заняла свои места в зале, где царило праздничное настроение, словно после выборов удачливого кандидата. Пробиваясь сквозь толпу, я тянул за собой Бекки.
   Места судьи и присяжных пустовали. Перед барьером расхаживал сержант.
   - Приговор вынесен? - спросил я, и он мрачно кивнул.
   Элиот сидел плечом к плечу со своим клиентом. Взгляд, который он на меня бросил, ничего не выражал, полное спокойствие, ни враждебности, ни подлости, ни беспокойства. Взгляд коллеги. Скоро все разрешится, один будет ликовать, другой зализывать раны. Мне показалось, что Элиот желал мне победы.
   Остин опустил голову и уткнулся глазами в пол, стараясь казаться спокойным. Я порадовался уже тому, что мне удалось стереть снисходительную улыбку с его лица. Бить в литавры было рано.
   Я поискал глазами Томми, но не сразу нашел его. Маленькая ладошка пыталась привлечь мое внимание из дальнего угла зала. Я помахал в ответ и поймал взгляд следователя Джима Льюиса, который присел на корточки рядом с Томми в узком проходе. Я многозначительно кивнул в сторону Томми, Джим меня понял.
   Судья пробирался на свое место.
   - Мне сказали, что вердикт вынесен, - пробурчал он и кивнул сержанту, который пересек зал и скрылся за дверью.
   Ненавижу этот момент. Ни в чем нельзя быть уверенным до конца, это знает всякий толковый юрист, остается трястись в ожидании, пока какой-то незнакомый человек не решит твою судьбу. Присяжные непредсказуемы. Случается, они цепляются за такие детали, которые с профессиональной точки зрения и яйца выеденного не стоят. С другой стороны, бывает, их решение, которое внешне основано на материалах расследования, имеет такую подоплеку, что невольно на ум приходят происки сатаны.
   Тяжело зависеть от присяжных.
   Появились присяжные в сопровождении сержанта. Они щурили глаза; как будто выползли из подземелья. Я не мог вспомнить ни одного лица. Сержант, должно быть, привел не тех присяжных. Но тут знакомые черты проступили в лице мужчины средних лет мексиканского происхождения, глаза которого были скрыты за темными очками, он внимательно слушал меня в первой части процесса, у него самого были дети. Затем я вспомнил желтое платье, которое неизменно надевала дородная матрона на всех заседаниях. Она никак не могла одолеть ступеньку, ей пришлось опереться на руку мексиканца. Они заговорщицки улыбнулись друг другу.
   Теперь я узнал и остальных. Но что-то было не так. Куда-то подевались непроницаемые лица, от которых отскакивал мой взгляд во время свидетельских показаний и к которым я обращался во время заключительной речи. Они обрели черты живых людей, способных двигаться, общаться друг с другом на виду у всех. Такое единение отличает заложников, оказавшихся на прицеле у грабителей.
   Судья Хернандес проявил нетерпение, слишком медленно рассаживались присяжные.
   - Вы готовы? - спросил он, не дожидаясь тишины.
   Поднялся худощавый мужчина в белой рубашке с коротким рукавом, хотя за окном был непогожий ноябрьский день.
   - Да, ваша честь, - сконфузился он.
   Судья Хернандес приказал:
   - Огласите ваше решение.
   Элиот с Остином поднялись, чтобы выслушать приговор.
   Мужчина уткнулся в лист бумаги, не надеясь на свою память. Он так и не поднял глаз до окончания чтения.
   - Мы признаем Остина Пейли виновным в сексуальном насилии с отягчающими обстоятельствами.
   Я затаил дыхание, не смея поднять глаз. А если бы я сделал это, то увидел бы улыбающегося Остина, трясущего Элиоту руку, и решил, что мне изменил слух. Но Бекки с такой силой вцепилась в мою руку, что сомнений не было. Мы победили!
   Я не мог выказать своей радости. Для любого гражданина вид торжествующего юриста невыносим. Присяжные могли оскорбиться, дай я своим чувствам волю, посмей просто улыбнуться или вскочить с места под возглас: "Да!" Я просто кивнул в их сторону, благодаря за выполненный долг, и сжал губы. Еще мгновение, и радость фонтаном готова была выплеснуться наружу.
   Судья жестом подозвал меня к себе. Он не обращал внимания на ликующую публику. Глава присяжных все еще стоял, когда я вышел вперед.
   - Спасибо, - повторил я вслед за судьей Хернандесом.
   - Хорошо бы поскорее закончить, - тихо сказал судья, когда мы с Элиотом предстали перед ним. - Сколько свидетелей вы выставляете для определения наказания?
   В свое время, не надеясь на победу, мы с Бекки на всякий случай обсудили и это.
   - Человека два-три, ваша честь, - ответил я.
   Судья даже не посмотрел на Элиота.
   - Защита имеет право представить своих свидетелей, - буркнул судья. Давайте закончим в понедельник. - Он отпустил нас. - Время позднее, славно потрудились, - объявил он. - Мы продолжим заседание в понедельник, в девять ровно.
   И тут мне на глаза попался Остин. Он походил на оболочку воздушного шарика, из которого выпустили воздух. И стало ясно, каков он на самом деле. Он годами догнал Элиота. Из его груди с трудом вырывалось прерывистое дыхание. Я опасался, что его хватит удар. Но нет, это была игра на публику, присяжные должны были осознать, какую непоправимую ошибку они совершили. Ведь его еще ожидало определение наказания.
   В зале началась заварушка. Репортеры, сметая все на своем пути, кинулись ко мне. Я ухватился за Бекки. Настал ее триумф. В случае поражения я бы прикрыл ее от позора, но сейчас она заслужила всеобщее внимание.
   Я выдавил из себя несколько стандартных фраз о том, что состав присяжных вне всяких похвал, что они замечательно поработали. И тут подключилась Бекки:
   - Факты, подготовленные нами для финального заседания, ни у кого не вызывают сомнения в определении меры наказания.
   Я поразился суровости ее слов.
   Итак, понедельник. Решается судьба Остина. В этот день горожане узнают о его детстве, а я буду требовать для него тюремного заключения, несмотря на смягчающие обстоятельства.
   Понедельник - последний день перед выборами.
   Мы с Бекки юркнули в дверь для юристов и судебного персонала. Оказавшись за пределами зала, мы прыснули со смеху и кинулись в объятия друг друга. Но тут же отпрянули, ощутив неловкость. Счастливая улыбка озаряла лицо Бекки, я обнял ее за плечи, и мы продолжили путь.
   - В понедельник - день возмездия, - провозгласила она.
   Я засмеялся.
   - Какая ты кровожадная! Насладись успехом!
   Мы шли по узкому, светлому, типично больничному коридору и в конце его столкнулись нос к носу с Элиотом. Он появился из кабинета судьи.
   Элиот устало улыбнулся, и у меня защемило сердце. Он выглядел сейчас даже элегантнее в своем сером костюме и желтом жилете, чем в зале суда, но поникший вид его никак не вязался с этим нарядом. Заметив нас, Элиот остановился. Мы с Бекки перестали дурачиться.
   Элиот взял меня за руку.
   - Поздравляю, Марк.
   Бекки извинилась и хотела удалиться, но Элиот обратился к ней.
   - Юная леди, - сказал он. - Впервые я использовал трюк с датами еще до вашего рождения. Меня надоумил человек, который пользовался этим до моего появления на свет. Прием так стар, что я не догадался предупредить жену об опасности.
   Со стороны могло показаться, что старый учитель восхищается достижениями способного ученика.
   - Правда? - притворно потупилась она. - А я считала, что это моя придумка.
   Ее каблуки зацокали в коридоре, а Элиот обернулся ко мне.
   - Впечатляющая концовка, Марк. Ты был... убедителен.
   - Спасибо.
   - Сердце не лежит поздравлять с исходом дела, - добавил он.
   - Понимаю, Элиот.
   - Но я... мне надо, чтобы ты знал, я не таю на тебя зла. Ты пошел до конца, но... - он осекся, - я перед ним все еще в ответе, - тихо произнес он.
   - Ты не покривил душой, Элиот. Просто ты поверил другу. Что в этом такого?
   Но думал я совсем о другом. Годами Элиот покрывал Остина Пейли, пока тот не уверовал в свою безнаказанность. Он помогал Остину издеваться над невинными детьми. Не знаю, как бы я жил с этим.
   - Тебе пришлось немало потрудиться на этом процессе, - сказал Элиот. Поверь, Мэйми явилась в суд без моего согласия, но даже я не сомневался в ее словах.
   - Конечно.
   - И все же, - буркнул Элиот и смутился. - Томми говорил убедительно. Очень. Мне хочется посмотреть ему в глаза. - Элиот похлопал меня по руке. Но не в нашей компетенции определять, кто говорит правду, да. Марк?
   Выдержав паузу, я сказал:
   - Можно смягчить наказание Ости ну, если ты...
   Я не стал продолжать, ибо было очевидно, что Элиот предпримет все возможное для спасения Остина. Помимо всего, другого свидетеля несчастья, настигшего его клиента в детстве, просто нет. В понедельник, возможно, мне придется задавать вопросы своему бывшему боссу.
   - Кто-то в городе напуган поворотом дела, - сказал Элиот. - Многих беспокоит неведение относительно того, что предпримет Остин. Ему нечего терять, он может потащить за собой остальных. Пока он хранит тайну, Марк, но надолго ли? Вот еще что, старина, не строй иллюзий, тебе не простят участия в этом деле, - продолжил Элиот. - Своим упорством ты загнал Остина в угол, и теперь ничто ему не мешает заложить их. Их карающая десница достанет тебя. Они будут мстить, но сначала они попросят тебя об условном наказании для их друга. - Элиот перешел на шутливый тон, как будто речь шла не о порушенных жизнях влиятельных людей, а о безделице. - Эти выходные тебе покажутся адом, - усмехнулся он.
   Сумерки сгущались за окном, когда я наконец добрался до своего кабинета. Я валился с ног от усталости. Бекки ушла, а Пэтти стояла у стола с сумкой в руках. Мне хотелось позвонить Дженет, но я вспомнил о нашей стычке в зале суда. Где тот человек, который согласится пропустить рюмку за здравие победителя?
   Я надел пальто и выключил свет, когда зазвонил телефон. Я кивком головы попросил Пэтти взять трубку.
   - Это мистер Олгрен, - сказала она. - Он ждет тебя внизу.
   Я почувствовал укол совести за то, что забыл о Томми. Мне следовало поговорить с ним, прежде чем отпустить, но я не сделал этого. Придется исправить положение.
   - Скажи ему, что я спускаюсь.
   - Марк. - Пэтти метнула в меня испуганный взгляд.
   Я ощутил приближение опасности.
   В трубке звучал счастливый голов Джеймса Олгрена, он забыл про обиды.
   - Поздравляю! - крикнул он. - Я слышал результат по радио. Послушайте, я стою внизу, двери закрыты, люди разошлись. Я не могу понять, куда вы дели Томми.
   - Он с одним из следователей, - как можно увереннее произнес я.
   Пэтти уже названивала по другому телефону. Я понял, что что-то случилось.
   - Почему бы вам не подняться? - предложил я Олгрену и повесил трубку.
   - Где Джим? - сурово спросил я.
   Пэтти говорила с кем-то по телефону и тут же передавала. Слушая, она одновременно говорила со мной.
   - Его никто не видел после окончания заседания.
   - Идиот, - бросил я.
   Пэтти знала, о ком я говорю. Мы с ней обзвонили всех, кого вспомнили. Элиот ответил, что его клиент исчез сразу же после вынесения приговора.
   Дверь с шумом распахнулась. Вместо ожидаемого мистера Олгрена на пороге стоял перепуганный Джим Льюис.
   - Он здесь? - громко спросил Джим.
   Куцые сведения нам удалось получить от тех, кто еще оставался в своих кабинетах. Других мы побеспокоили дома. Нам не удалось скрыть правду от Олгрена. Оказалось, Джим привел Томми наверх сразу после вынесения приговора. Он отлучился на секунду. Секретарша, которую мы разыскали, сообщила, что Томми пошел вниз, чтобы купить кока-колу. Никто ее не предупредил, что она должна присматривать за ним. Томми не вернулся, и она предположила, что он встретился с отцом или с Джимом.
   Мы обыскали все закоулки опустевшего к тому времени здания. Я безуспешно пытался что-то предпринять.
   К шести часам стало ясно, что Томми в здании нет.
   Никто не знал и того, куда девался Остин Пейли.
   Глава 18
   Впервые за долгое время я вспомнил о Крисе Девисе, любовнике Остина, который пропал, как только стал представлять для него угрозу. Я уже успел забыть о его существовании, но теперь его исчезновение казалось предзнаменованием, предупреждением о том, на что мог решиться Остин в отчаянном положении.
   У нас не было доказательств, что Остин похитил Томми, время шло, и уже не оставалось никаких сомнений в том, что они пропали вдвоем. Полиция прочесывала окрестности, те места, где мог объявиться Томми, но безрезультатно. Миссис Олгрен в отчаянии сидела дома у телефона. Я послал следователя - это был Джим Льюис, жаждавший искупить свою вину, - в офис Остина и к нему домой. Джим позвонил мне из дома Остина - я не спрашивал, как он проник внутрь, - и сказал, что там никого нет. Джим связался с друзьями Остина. К поискам подключились и другие следователи.
   Прокуратура гудела как улей, несмотря на поздний час. Все были в сборе. Примчались Бекки, Дженет Маклэрен. Олгрены, должно быть, в панике позвонили ей. Дженет перехватила меня на пути в кабинет.
   - Марк. - Она понизила голос.
   На стуле сидел окаменевший от горя Джеймс Олгрен.
   - Возможно, не все так плохо. Томми мог пойти с ним добровольно. Он чувствует свою вину, понимаешь? И он все еще любит Остина. Возможно, он хочет ему помочь.
   - Я уже думал об этом. Но что стоят желания Томми по сравнению с намерениями Остина. Остин не любит Томми.
   - А если он пытается уговорить Томми отказаться от показаний?
   - Возможно, - сказал я, чтобы успокоить Дженет. У меня самого иллюзий не оставалось. Я вспомнил, как выглядел Остин в суде сегодня вечером. Судя по всему, он был охвачен неподдельным горем. Он был надломлен не только физически. Единственное объяснение похищения Томми, которое приходило на ум, - это сумасшествие Остина. Он, расчетливый, хладнокровный адвокат, обслуживающий элиту, не мог всерьез предположить, что кто-нибудь поверит новой версии, которую он выжмет из Томми. Остин знал, что ничего не выиграет от этого шального поступка. Надо было разгадать мотивы сумасшедшего.
   От семи до половины восьмого, казалось, минула целая вечность. Кофе, который кто-то подсунул, булькал в желудке, я не мог вспомнить, когда я в последний раз ел.
   Я сидел в кабинете, уставившись на телефон, прямой номер которого был известен немногим. Резкий звонок был сигналом того, что случилось нечто важное. Я схватил трубку, перевел дыхание и ответил.
   - Я как дурак названиваю домой, - сказал мужской голос. - Поймешь по автоответчику.
   Я так ждал, что услышу Остина Пейли, что сначала обознался. Только после нескольких слов я понял, что ошибся.
   - Элиот?
   - Могу тебе сказать, где он, Марк. Он хочет видеть тебя одного и прямо сейчас. Он не дает тебе времени на размышления.
   Услышав мои переговоры, из приемной в кабинет поспешили люди.
   - Не знаю, удастся ли прийти одному, - сказал я.
   Элиот промолчал.
   - Записывай адрес. - Он начал диктовать. - Это южный пригород, едешь по тридцать седьмой улице и...
   - Я знаю, где это.
   - Да, он так и сказал. Удачи, Марк.
   - Элиот. Томми с ним? У него все в порядке?
   Мне показалось, будто связь прервалась. Меня взбесила его нерешительность. Возможно, он молчал потому, что я задал два вопроса сразу, а в правовой школе учат этого не делать.
   - Элиот!
   - Да, - быстро ответил он и повесил трубку.
   Я не один отправился к старому заброшенному дому в тупике. Со мной поехали двое полицейских, один из них специалист по переговорам с преступниками, который пытался за десять минут научить меня, как отвлечь внимание похитителя. Я не очень вникал в его слова. Его голос звучал фоном для моих мыслей.
   Когда я понял, что Остин забрал Томми, я побледнел. Окажись Остин поблизости, я не задумываясь задушил бы его. Но ярость проходит. У меня было время, чтобы подумать. Я винил прежде всего самого себя, потому что бросил Томми, как только в нем отпала необходимость. Я позволил Остину добраться до него. Я вспомнил нерешительный взгляд Томми, когда он в зале суда в чем-то сомневался. Я велел ему положиться на меня, и мальчик мне поверил. Я преуспел на ниве лжедружбы. За последние месяцы я завоевал доверие Томми, но и предал его.
   Мы, отец Томми, Остин и я, дали мальчику ориентиры. Я вспомнил, как быстро Томми усвоил мои наставления. Я изменил его жизнь так же легко, как научил держать в руках биту. Но теперь восприимчивый Томми поймет, зачем я искал его дружбу. Я использовал его. Я бросил Томми, словно ненужную вещь. Остин поступил так же. Теперь он, если жив, понял, что в мире не на кого рассчитывать, что люди общаются друг с другом из соображений выгоды.
   Справившись с яростью, я получил возможность хладнокровно рассуждать. Я вступаю с Остином в борьбу за Томми и если я опоздал, то буду мстить, как настоящий отец.
   Тупик, в который упиралась маленькая улочка, был блокирован городской общественной службой. Они на славу постарались. Полицейские машины, "скорая помощь", пожарные и подъехавшая одновременно со мной программа "Новости очевидца" сгрудились за углом. Это было похоже даже не на цирк, а на только что закончившийся карнавал под открытым небом. Кругом было темно.
   Ко мне подскочил лейтенант Поль Романо, он в мою бытность помощником окружного прокурора служил патрульным и проходил свидетелем по одному делу. Он подвел меня к углу, откуда был виден дом, где я встречался с Остином два месяца назад. Над входной дверью горел фонарь, таким я всегда представлял бабушкин кров, которая с нетерпением ждет в гости долгожданных внучат.