Страница:
— Дэвид?
— Угу.
Я давно перестал быть авторитетом для него и поэтому не имел права на откровения. Когда-нибудь, возможно, он расскажет своему сыну о времени, проведенном со мной. Приятно думать, что внук по достоинству оценит деда.
Приступив к новому штурму, я вспомнил фразу времен вьетнамской войны: «Мы должны были уничтожить деревню, а не спасти ее». Эта же участь ожидала несчастных Олгренов. Иного выхода не было. Эти люди должны были принести себя в жертву, чтобы Остин и такие, как он, не смели больше никому доставить зла.
— Обвинение вызывает Памелу Олгрен. — Я нарочно подчеркнул ее полное имя. Памела. Чудная, судя по всему, была в детстве малышка и любила своих родителей. Ее имя напомнило мне о том, что миссис Олгрен прожила долгую жизнь, а я собирался осветить только один эпизод. Без сомнения, она с трудом переживет тот удар, который я ей приготовил.
— У вас есть сын? — Она еще не успела занять свидетельское место, когда я огорошил ее вопросом.
— Да. Томми. Ему девять лет. — Она постаралась устроиться в кресле поудобнее.
Она осмотрелась вокруг, окинула взглядом судью, присяжных и, вспомнив о моих наставлениях, обратила свой взор на меня.
— Томми Олгрен, которого изнасиловал этот человек? — спросил я, указав на Остина.
Миссис Олгрен должна была обратить на него внимание. Она обернулась в его сторону. Не думаю, что до сего момента она воспринимала Остина серьезно.
— Да, — выдавила она, потупив взгляд.
Я дождался, когда она вновь посмотрела на меня, и спросил:
— Остин Пейли — не первый человек, которого обвинил Томми, так?
— Нет, — чуть слышно отозвалась миссис Олгрен.
— Кто был первым?
Она с трудом выдавила из себя имя.
— Мартин Риз, — ей удалось преодолеть себя, — наш сосед.
— И друг?
— Нет, сосед. Мы едва были с ним знакомы. Он никогда не бывал в нашем доме.
— Томми играл у дома мистера Риза?
— Иногда, — сказала миссис Олгрен после минутного колебания. — У Ризов есть сын одного с Томми возраста.
— Томми симпатизировал мистеру Ризу?
Вопрос удивил ее.
— Не думаю, чтобы Томми знал его лучше нас. По крайней мере, раньше.
— Перед тем как обвинил его?
— Да, — проговорила она.
— Как это случилось? Что Томми сказал вам?
— Однажды за ужином он признался, что как-то играл в саду, а мистер Риз, выглянув из дома, позвал Томми на помощь. Как утверждал мальчик, на мистере Ризе не оказалось брюк.
— Вы, наверное, удивились, — предположил я.
— Мы были в шоке, — ответила Памела, она увлеклась воспоминаниями и перестала волноваться перед многочисленной публикой. — Мы оцепенели. Не знали, что и предпринять.
— Томми еще что-нибудь рассказывал?
— Да. Он все описал. Он сказал… — Она запнулась, вспомнив, где находится. Я кивнул ей. — Он сказал, что мистер Риз заставил его раздеться. Никого больше в доме не было — и мистер Риз… изнасиловал его.
— Вы поверили Томми?
— Конечно.
— И что вы сделали?
— Мы собрались позвонить в полицию тем же вечером, но Джеймс — мой муж — сказал, что стоит переговорить с мистером Ризом. На следующий день мистера Риза не оказалось дома. Он утверждал, что его не было в городе в тот день, о котором говорил Томми. Мы не поверили соседу и решили сами убедиться в правоте сына…
— Вы загнали Томми в угол?
— Ну да. И выяснили, что он солгал. На самом деле ничего не было.
— Томми лгал? — повторил я.
— Да.
— Вы звонили в полицию?
— Нет. В этом не было необходимости.
— Вы отвели Томми к врачу?
Она, казалось, удивилась.
— К психологу?
— Не только.
— Нет. Незачем было. Все разъяснилось само собой.
— Дело не дошло до суда?
— Нет, — испуганно заверила она. — Ничего подобного. Скандал не стал достоянием посторонних. Мы извинились перед мистером Ризом, вот и все. Позже он уехал, к нашему облегчению.
Я помолчал, изучая ее. Весь зал последовал моему примеру. Наконец я произнес:
— Вы показали, что Томми заявил, будто Мартин Риз изнасиловал его. Он так и сказал?
— Нет. Не стану утверждать, что он произнес это слово.
— Он сказал, что мистер Риз притрагивался к нему?
Памела торопливо отвергла это предположение.
— Нет. Все было гораздо подробнее. Это нас и смутило. — Ей очень хотелось быть понятой. — Томми рассказал нам такое, что он не мог услышать в школе или увидеть по телевизору. Он описал детали.
— Что именно он рассказал?
Она посмотрела на меня неодобрительно. По ее мнению, она уже достаточно открылась. Я выдержал ее взгляд. Я перестал быть ее другом.
— Он описал голого мужчину, — начала она.
— Что конкретно он описал?
Она покраснела.
— Возбужденный половой член, — четко произнесла она, чтобы не пришлось повторять.
— И вы решили, что это достаточное подтверждение правоты сына?
— Да. — Краска залила ее лицо.
— А что еще?
Она старалась произносить слова громко, но голос не подчинялся ей.
— Он сказал, что они с мистером Ризом через какое-то время оказались нагими и что этот мужчина трогал его.
— Он говорил о каких-нибудь подробностях?
— Да, конечно. Он сказал, что тот засунул палец между его ягодицами.
— Что-нибудь еще? — безжалостно продолжал я.
Она взглянула на меня с ненавистью.
— Он сказал, что мужчина поцеловал его пенис. И заставил его поцеловать свой.
— Что-нибудь еще?
— И он добавил, что появилась белая жидкость. Томми сказал, что она похожа на клей.
Я надеялся, что присяжные нашли это описание достоверным.
— Как давно это случилось?
— Около года назад.
— Не раньше?
Она прикинула в уме.
— Ровно год назад. — Она сумела взять себя в руки, восстановила дыхание.
— До этого признания Томми когда-нибудь видел, как вы с мужем занимались любовью?
Она задохнулась, кровь бросилась ей в лицо.
— Нет.
— Вы уверены?
Она заклокотала от злости.
— Абсолютно уверена. Мы запираем дверь.
— У Томми были другие возможности наблюдать сексуальные действия? У вас в доме нет порнокассет?
— Нет, — почти выкрикнула она. — Даже «Плейбой» не держим. Никогда! Ничего подобного!
Я кивнул. Миссис Олгрен расценила мое молчание как завершение пытки.
— Миссис Олгрен, — мягко начал я. — Как вы с мужем относитесь к сыну?
Она выглядела смущенной.
— Мы его родители. Томми — единственный наш ребенок, мне кажется, у нас полное взаимопонимание.
Я понимающе кивнул.
— Вы встречаете его после школы?
— Да.
— Сразу по окончании занятий? — уточнил я.
— О нет, мы не можем этого делать. Он остается в школе после уроков.
— И в котором часу вы его забираете?
— В пять. Иногда позже.
— Намного позже?
— Да, — сказала она. Миссис Олгрен не оборонялась, просто описывала распорядок дня семьи.
— Вы с мужем работаете?
— Да. Я менеджер в банке. Джеймс — вице-президент корпорации «Куантико эквипмент».
— Какого профиля корпорация? — спросил я.
— Торговые операции. У корпорации есть несколько мелких дочерних компаний, а Джеймс ведает общим делом торговли во всей компании. Расширяет рынок сбыта. — Она даже не заметила, с какой безграничной гордостью она рассказывала о карьере мужа.
— Он много разъезжает? — восторженно спросил я.
— Да. Несколько поездок в месяц.
— А в чем заключается ваша работа?
— Я помогаю клиентам делать вложения, вернее, долгосрочные вклады.
— Вы брокер на бирже?
Она оскорбилась.
— Я имею дело и с биржей. Правительственные облигации всех типов, взаимные вложения, недвижимость, иногда частные контакты с компаниями, не внесенными в биржевой список.
— Вы также занимаетесь сделками в области кино? — спросил я, потрясенный ее рассказом.
— Да, — ответила она, — пакетом инвестиций.
— У вас насыщенный график, можно сказать, с понедельника по пятницу, с девяти до пяти?
— Нет, конечно, — возразила миссис Олгрен.
Она полностью пришла в себя. К ней снова вернулась уверенность. Она обернулась к присяжным.
— Многие мои клиенты — занятые люди, они могут уделить мне время только в выходные или вечерами.
— А где находится Томми, когда вы встречаетесь с клиентом, а его отец уезжает из города по делам?
Вопрос вызвал в ней раздражение. Я надеялся, что присяжные заметили, как быстро она забыла о сыне, расписывая прелести своей работы, она, кажется, забыла даже то, где находится.
— У нас есть няня, — сказала она.
— А когда у Томми день рождения, миссис Олгрен?
— В марте.
— Вы помните, что подарили ему в последний день рождения?
Она была готова отразить любой удар. Подарки сыну были ее гордостью.
— Компьютерную игру, которую он давно просил. «Познавательная география». Игрок путешествует по всему свету, пытаясь отыскать спрятанные предметы. Томми столько узнал, о чем я и понятия не имею! Он поражает меня.
— Каковы правила этой игры?
— Протестую, — вставил Элиот. — Вопрос не относится к делу.
Я возразил.
— Я пытаюсь выяснить причину лжи Томми, ваша честь. Адвокат первым поднял этот вопрос.
Элиот как-то странно посмотрел на меня. Он, по-моему, не понимал, куда я гну. Судья Хернандес отклонил его протест, скорее всего, он решил, что я сам посажу себя в лужу.
— И все-таки как играют в эту компьютерную игру, миссис Олгрен?
— Вам следует спросить у Томми, — ответила она снисходительно. — Он знает.
— Так он один в нее играет?
— Да, — призналась она. — Обычно один.
— Когда вы в последний, раз ездили на отдых всей семьей, миссис Олгрен?
Она выглядела озадаченной.
— Мы с Джеймсом выбрались на природу… по-моему, этим летом… Нет, это было…
— Вы втроем, миссис Олгрен.
Она колебалась. Потом стала оправдываться.
— Мы не распоряжается своим временем. У Джеймса вообще нет отпусков, да и я постоянно загружена работой.
Я терпеливо ждал. У нее так и не нашлось ответа.
— Томми, наверное, играет с друзьями, — продолжил я. — Кто его лучший друг?
— Стив, — тут же выпалила она. — Стив Петер-сон. Он…
— Томми не общается со Стивом больше года, миссис Олгрен, — спокойно возразил я.
Элиот высказал протест, ссылаясь на то, будто я оказываю давление, но это уже не имело значения. Памела Олгрен была ошеломлена.
— Как сейчас зовут лучшего друга Томми? — снова спросил я ее.
Она напрягла память в поисках ответа, но безуспешно.
— У него в классе есть приятель, — медленно проговорила она, больше импровизируя, чем вспоминая. — Томми рассказывал о нем. Джейсон. Он упоминал о нем. Не знаю, лучший это друг или нет. Он дружит со многими детьми.
— К вам приходят его приятели? — спросил я.
— Нет. Но некоторые ребята живут по соседству. Иногда я вижу Томми с ними, они катаются на велосипедах или…
Я дал ей выговориться, тем временем изучая ее, женщину, о которой давно уже составил мнение. Уверен, все присутствующие тоже.
— Обвинение не имеет вопросов, — произнес я в тишине сводчатого зала суда.
Элиот помедлил, прежде чем приступить к допросу. Я был уверен, что у него нет определенного плана действий. Я уже выжал все из показаний матери Томми.
— Вы поверили сыну, когда он обвинил Остина Пейли в изнасиловании? — с налету спросил он.
— Не сразу, — ответила миссис Олгрен.
— Вы обратились в полицию?
— Нет.
— Вы прибегали к помощи врача?
— Несколько позже.
— Врач сам позвонил вам, так?
— Да, он узнал обо всем от школьной медсестры.
— Вы отказывались верить мальчику даже тогда, когда случившееся получило огласку? Вы опасались новых неприятностей. Правда?
Элиоту пришлось повторить вопрос, потому что миссис Олгрен, похоже, не собиралась отвечать. Она пребывала в нерешительности, ее молчание становилось тягостным.
— Мы не были уверены, — наконец выдавила она из себя.
— Он уже однажды солгал? — настаивал Элиот.
— Да, — еле слышно ответила Памела Олгрен.
Элиот, казалось, даже сочувствовал ей. Но я подозревал, что он думал обо мне, а не о Памеле.
— Защита закончила, — сказал он.
— Миссис Олгрен, — я не стал сбавлять темпа, — в первый раз Томми тут же отказался от лжи, как только ему не поверили, так?
— Да, — согласилась миссис Олгрен. Она уже отвечала, кажется, автоматически.
— Он не упорствовал ни одного дня?
— Нет.
— На этот раз, обвинив Остина Пейли, он стоял твердо на своем?
— Да, — ответила миссис Олгрен. — Он ни за что не хотел отказываться от своих слов.
Со стороны могло показаться, что ее растерянность — результат упрямства Томми, нежелания сына избавить ее от неприятностей. Следовало тут поставить точку, все уже поняли, чего стоило семье это обвинение.
— Больше нет вопросов.
Элиот покачал головой.
— У меня тоже.
Памела понуро покинула свидетельское место. Я подумал, что она опрокинет мой стол. Ее взгляд уткнулся в Остина. Она остановилась, и кровь отлила от ее лица, но не от страха перед преступником, а от мысли, в каком виде она предстала перед людьми благодаря ему. Он смотрел в другую сторону.
Бекки наклонилась ко мне и спросила:
— Ты уверен?
В ту же секунду судья Хернандес громко поинтересовался, есть ли у меня еще свидетели? Я поднялся и ответил на заданный мне вопрос:
— Обвинение вызывает Томми Олгрена.
Томми был в здании суда. Я приказал забрать его из школы, когда решил его повторно допросить, но оставил мальчика в неведении относительно причин своего поступка. Он занял свидетельское место, не подозревая, что у меня на уме. Томми, казалось, нервничал. Его взгляд метался по залу, он вглядывался в лица присяжных, как будто они что-то от него скрывали.
— Томми. — Мой голос заставил его вздрогнуть. Я поднял руку. — Этот человек изнасиловал тебя? Остин Пейли?
Томми мельком взглянул в нужном направлении, затем повернулся ко мне.
— Да.
— Когда это случилось?
— В мае, два года назад, — тихо проговорил он, пожимая плечами.
— Некоторое время назад, — я повысил голос, — ты сказал родителям, что тебя изнасиловал другой мужчина. Помнишь?
— Да.
— Кого ты обвинил?
— Мистера Риза, нашего соседа. — Томми говорил тихо, но отчетливо, с детским упрямством. Он был готов сопротивляться.
Я сбавил обороты.
— Это была правда, Томми?
— Нет, — ответил он.
— Точно?
— Он… — начал Томми, но запнулся. — Нет. Все это неправда.
— Зачем ты обманул родителей?
Всему есть объяснение. Немотивированные поступки — редкость. Человек, вломившийся в дом и убивший пятерых, в конце концов объяснит, почему он это сделал. Томми не был исключением. Когда он стал оправдываться, то все поняли, что он еще очень мал.
— Я поступил плохо, но мистер Риз обидел меня. Однажды я играл с Ронни, его сыном, мы перекидывали мяч из моего сада в его и обратно, а мистер Риз приказал нам прекратить, а то мы сломаем забор. Хорошее дельце! Как можно сломать забор мячом! Мистер Риз отобрал у нас мяч. Но мяч был мой! Я вежливо сказал ему: «Мистер Риз, это мой мяч». Но он даже не обернулся.
— Но потом он отдал мяч?
— Нет. Я спросил на следующий день у Ронни, и он ответил, что мяч все еще у отца.
— Так вот почему ты придумал, будто мистер Риз надругался над тобой?
— Не только поэтому, — торопливо возразил Томми. — Однажды я возвращался домой из школы и порвал на их участке веревку, когда бежал, а мистеру Ризу она была нужна. Он так разозлился! Ругался и наказал меня.
— Наказал?
— Он ударил меня, по… — Томми показал рукой место, которому обычно достается в таких случаях.
Я очень надеялся, что многие родители в зале вспомнят, что значит для ребенка обида, как долго она сохраняется в его памяти. Дети, несмотря ни на что, считают, что мир справедлив.
— Вот почему ты сказал родителям, что мистер Риз изнасиловал тебя?
— Да, — ответил Томми мрачно, считая, что его поступок оправдан.
Пауза затянулась, взоры присяжных обратились в мою сторону. Я приступил к тому, для чего вызвал Томми.
— Вопросов нет, — произнес я.
Со времени появления Томми в зале за столом зашиты велись бурные дебаты, при желании я мог бы выдвинуть протест. Но меня порадовало случившееся в рядах неприятеля. Теперь стало ясно, о чем шла речь. Оба адвоката посмотрели на Остина, который кивнул в сторону Бастера. Элиот откинулся на спинку кресла, как всегда невозмутимый, но это была всего лишь маска Бастер энергично подался вперед, надел очки, просмотрел свои записи, затем сурово взглянул на Томми.
— Ты понимал, Томми, — начал он, — как серьезно взрослые воспримут это обвинение?
Томми, по всей видимости, впервые задумался над этим.
— Не знаю, — сказал он.
— Как так? Тебе не приходило в голову, что ты наносишь вред мистеру Ризу?
— Я знал, что родители разозлятся, но я тоже был зол на него.
— Почему ты просто не пожаловался родителям? Разве нельзя было попросить отца забрать мяч?
Томми нахмурился, приготовившись к долгому объяснению, но затем передумал:
— Не знаю, — упрямо повторил он.
Думаю, обвиняемому несладко приходится в такие моменты. Остин знал цену этим показаниям. Он бы выкрутился, если бы адвокат пробил брешь в рассказе мальчика. Но при всем желании Остин не мог крикнуть адвокату, как болельщик на стадионе: «Давай! Врежь ему!» В своей адвокатской практике я часто указывал подзащитным, как следует вести себя в подобных случаях: полный серьезности, легкая симпатия к потерпевшему, за которой скрывается жалость. Но ничего не поделаешь, своей ложью потерпевший это заслужил! Можно подобрать соответствующее выражение лица. Я пытался что-нибудь вычитать на лице Остина. Он умел владеть собой. Он смотрел на Томми, как будто ему предстояло вынести вердикт в отношении мальчика. Он слушал его, сочувственно покачивая головой.
— Скажи, Томми, — продолжал Бастер. — Твой отец пошел бы выручать твой мяч?
— Не знаю, — упорствовал Томми.
Бастер был тоже настойчив.
— Мне кажется, твой папа мог бы поговорить с мистером Ризом, если бы ты рассказал ему о мяче?
Бекки бросила на меня отчаянный взгляд. Я сидел неподвижно.
— Я думал… — Томми замялся, — может, это было для него не так важно, чтобы устраивать шум.
— Но это было важно для тебя, так, Томми?
Томми пожал плечами.
— Раз ты решился на гнусную ложь.
— Но он меня ударил, — смутился Томми. — Я не только из-за мяча.
— Почему ты не рассказал об этом родителям? Ты подумал, что для них это не важно.
— Нет.
— «Нет» что? Им было все равно?
— Не как для меня, — пояснил Томми.
— Ты думал, что твой папа не запретит мистеру Ризу наказывать тебя?
Томми скривился, как будто Бастер сморозил ужасную глупость. Тот проявил проницательность.
— Почему ты состроил такое лицо, Томми? В чем дело?
Бекки дернула меня за рукав. Я не отреагировал. Поначалу Бастер задавал вопросы спокойно, но теперь не мог сдержать враждебности.
Прояснилась недавняя перебранка адвоката Остина. Элиот проявил излишнюю мягкость в разговоре с ребенком. Бастер убедил своего клиента, что нужна твердая рука. Последнее слово осталось за Бастером, и теперь ему предстояло доказать, что он был прав.
— Папа не любит неприятности, — пояснил Томми.
Его отец сидел в зале. Я не обернулся, но представил себе его реакцию. Томми, казалось, тоже забыл о его присутствии.
— Он бы не стал устраивать скандал, — доказывал Бастеру Томми, — из-за мяча или простого шлепка…
— Ты выдумал эту нелепицу, чтобы привлечь внимание отца, — утвердительно произнес Бастер.
— Да, — тихо подтвердил Томми.
Суровый тон адвоката не давал мальчику расплакаться.
— Тебе не слишком повезло, не так ли, Томми?
— Что?
— Ну, ты выдумал историю, но твои родители удостоверились, что мистер Риз не делал этого. Так и было, верно?
— Они хотели, чтобы я извинился перед ним, — добавил Томми.
— А потом все пошло по-прежнему. Твой отец часто уезжал из города, родители были очень заняты работой, ты скучал без их внимания, так?
Томми пожал плечами. Думаю, все присяжные разглядели незащищенность мальчика.
— У них много дел, — сказал Томми.
Я снова взглянул на Остина.
Он сурово смотрел на Томми.
— Шло время, ничего не менялось, и ты придумал новую ложь, чтобы привлечь внимание родителей, так? — неумолимо наступал Бастер.
Томми выглядел озадаченным.
— Я пытался, — неуверенно сказал он. — Я хорошо учился. Они всегда говорили, что гордятся мной. И я… я хорошо себя вел.
— Но этого было недостаточно, не так ли? — Бастер почти рычал.
Бекки снова посмотрела на меня.
Томми пожал плечами и опустил глаза.
— Тебе не хватало любви родителей, так, Томми?
После небольшой паузы Томми чуть слышно ответил:
— Я хотел…
Он запнулся. Бастер не настаивал. У него был свой план.
— И тут ты увидел по телевизору мужчину, узнал об изнасиловании других детей и решил, что можно повторить трюк. Ты сказал родителям, что он изнасиловал тебя.
— Да, — подтвердил Томми.
На секунду Бастер решил, что победа у него в кармане. Но он тут же сообразил, что ошибся.
— Ты запомнил его с того дня, когда он осматривал пустой дом в вашем районе?
— Я запомнил его, потому что мы много времени проводили вместе. Бастер сменил тему.
— Так ты солгал, чтобы привлечь внимание родителей?
— Нет, — возразил Томми.
— Ты разве не хотел, чтобы родители больше общались с тобой? Не в этом причина твоей лжи?
— Нет.
— Ты не хотел привлечь их внимание? — жестко спросил Бастер.
Теперь даже судья Хернандес вопросительно смотрел на меня. Я спокойно выдержал его взгляд.
— Разве не это ты только что сказал, нам?
— Да, это, — подтвердил Томми, — но я не лгал.
— Нет, ты лгал, — настаивал Бастер, — первый раз, про мистера Риза.
— Да, — признал Томми. Он взглянул в мою сторону, но вопрос Бастера отвлек его.
— И когда это не сработало, ты снова солгал.
— Нет. — Томми замотал головой. Он даже взглянул на Остина, как будто тот мог его поддержать, но Остин смотрел на него холодным, оценивающим взглядом, словно лик на старом портрете.
— И они все-таки не обращали на тебя внимания, так? Они даже не поверили тебе.
— Нет, — сказал Томми. Он вновь ощутил душевную боль от этого.
— На этот раз ты подготовился капитально. Ты обратился к учителю, к медсестре. Ты хотел, чтобы они помогли тебе убедить родителей?
— Я должен был рассказать им, — вставил Томми.
— Еще бы! Кто бы тебе поверил на этот раз, не подключи ты посторонних людей?
— Если родители не поверили мне, я должен был рассказать кому-то еще.
Бастер кивнул.
— Ты запутался в собственной лжи, потому что посторонние люди поверили в твой рассказ.
— Это не ложь! — Голос Томми сорвался на крик.
— Ну, Томми? Ты же сказал, что лгал. Ты признал это.
— Я не лгал о нем.
Томми обернулся к Остину. На это движение, казалось, ушли последние силы. Из глаз Томми брызнули слезы.
— Ты не понимал, какую боль ему причиняешь, правда, Томми?
Томми замотал головой.
Сердце Бастера не знало сочувствия. Он безжалостно настаивал на своем. Остин облокотился о стол одной рукой, выставив корпус вперед. Элиот держался в стороне. Голос Бастера сотрясал своды зала.
— Ты не знал, что все так обернется, правда, Томми? Первый раз, когда ты солгал, все обошлось? Ты не ожидал, что на этот раз дело дойдет до суда, правда?
— Ожидал, — тихо сказал он. — Я знал, что так получится.
— Ты был готов рассказать свою историю перед этими людьми?
— Да.
— Даже если пришлось бы снова лгать? — настаивал Бастер.
— Я не лгу. — Томми заплакал.
— …снова и снова, пока твои родители не пожалеют тебя?
— Нет, — отчаянно держался своего Томми. Он был на грани истерики. — Я не стал бы лгать об этом.
— Томми, — сказал Бастер, изменив тон, будто мальчик убедил его. — Хорошо. Первая ложь простительна. Но сегодня ты поклялся говорить правду, ведь из-за тебя этот человек может попасть в тюрьму. Скажи наконец правду…
— Я не вру, — торжественно ответил Томми.
Бастер понял, что терпит поражение.
— Не лги. Скажи правду сейчас.
Томми задумался.
— Я уже сказал правду, — ответил он.
— Томми. — Бастер был в гневе. — Ты думаешь, мы поверим, что, нагородив столько лжи, ты можешь говорить правду?
— Да, — подтвердил он. Что-то в его лице дрогнуло.
— Ложь. Ты солгал, сказав, что заходил с этим мужчиной в дом. Ты все придумал, правда, Томми?
— Нет.
— Посмотри на него и скажи это, пожалуйста.
Бастер и Остин — оба уставились на Томми. Будь их воля, они вывернули бы душу мальчика наизнанку и вытрясли бы нужные им слова.
Томми поднял глаза. Он дрожал. Слезы катились по его щекам. Бекки схватила меня за руку.
Я уже думал, что Томми не заговорит. Он обернулся на Остина Пейли безо всякой ненависти. В его взгляде читалась жалость, одиночество и тоска. Остин заставлял себя смотреть на Томми.
— Он сделал это, — прошептал Томми. — Он отвез меня в тот дом, снял с меня одежду, обнял меня, и трогал меня, и заставил меня трогать его. — Он не отрывал плачущих глаз от Остина. — Он сказал, что любит меня.
— Угу.
Я давно перестал быть авторитетом для него и поэтому не имел права на откровения. Когда-нибудь, возможно, он расскажет своему сыну о времени, проведенном со мной. Приятно думать, что внук по достоинству оценит деда.
Приступив к новому штурму, я вспомнил фразу времен вьетнамской войны: «Мы должны были уничтожить деревню, а не спасти ее». Эта же участь ожидала несчастных Олгренов. Иного выхода не было. Эти люди должны были принести себя в жертву, чтобы Остин и такие, как он, не смели больше никому доставить зла.
— Обвинение вызывает Памелу Олгрен. — Я нарочно подчеркнул ее полное имя. Памела. Чудная, судя по всему, была в детстве малышка и любила своих родителей. Ее имя напомнило мне о том, что миссис Олгрен прожила долгую жизнь, а я собирался осветить только один эпизод. Без сомнения, она с трудом переживет тот удар, который я ей приготовил.
— У вас есть сын? — Она еще не успела занять свидетельское место, когда я огорошил ее вопросом.
— Да. Томми. Ему девять лет. — Она постаралась устроиться в кресле поудобнее.
Она осмотрелась вокруг, окинула взглядом судью, присяжных и, вспомнив о моих наставлениях, обратила свой взор на меня.
— Томми Олгрен, которого изнасиловал этот человек? — спросил я, указав на Остина.
Миссис Олгрен должна была обратить на него внимание. Она обернулась в его сторону. Не думаю, что до сего момента она воспринимала Остина серьезно.
— Да, — выдавила она, потупив взгляд.
Я дождался, когда она вновь посмотрела на меня, и спросил:
— Остин Пейли — не первый человек, которого обвинил Томми, так?
— Нет, — чуть слышно отозвалась миссис Олгрен.
— Кто был первым?
Она с трудом выдавила из себя имя.
— Мартин Риз, — ей удалось преодолеть себя, — наш сосед.
— И друг?
— Нет, сосед. Мы едва были с ним знакомы. Он никогда не бывал в нашем доме.
— Томми играл у дома мистера Риза?
— Иногда, — сказала миссис Олгрен после минутного колебания. — У Ризов есть сын одного с Томми возраста.
— Томми симпатизировал мистеру Ризу?
Вопрос удивил ее.
— Не думаю, чтобы Томми знал его лучше нас. По крайней мере, раньше.
— Перед тем как обвинил его?
— Да, — проговорила она.
— Как это случилось? Что Томми сказал вам?
— Однажды за ужином он признался, что как-то играл в саду, а мистер Риз, выглянув из дома, позвал Томми на помощь. Как утверждал мальчик, на мистере Ризе не оказалось брюк.
— Вы, наверное, удивились, — предположил я.
— Мы были в шоке, — ответила Памела, она увлеклась воспоминаниями и перестала волноваться перед многочисленной публикой. — Мы оцепенели. Не знали, что и предпринять.
— Томми еще что-нибудь рассказывал?
— Да. Он все описал. Он сказал… — Она запнулась, вспомнив, где находится. Я кивнул ей. — Он сказал, что мистер Риз заставил его раздеться. Никого больше в доме не было — и мистер Риз… изнасиловал его.
— Вы поверили Томми?
— Конечно.
— И что вы сделали?
— Мы собрались позвонить в полицию тем же вечером, но Джеймс — мой муж — сказал, что стоит переговорить с мистером Ризом. На следующий день мистера Риза не оказалось дома. Он утверждал, что его не было в городе в тот день, о котором говорил Томми. Мы не поверили соседу и решили сами убедиться в правоте сына…
— Вы загнали Томми в угол?
— Ну да. И выяснили, что он солгал. На самом деле ничего не было.
— Томми лгал? — повторил я.
— Да.
— Вы звонили в полицию?
— Нет. В этом не было необходимости.
— Вы отвели Томми к врачу?
Она, казалось, удивилась.
— К психологу?
— Не только.
— Нет. Незачем было. Все разъяснилось само собой.
— Дело не дошло до суда?
— Нет, — испуганно заверила она. — Ничего подобного. Скандал не стал достоянием посторонних. Мы извинились перед мистером Ризом, вот и все. Позже он уехал, к нашему облегчению.
Я помолчал, изучая ее. Весь зал последовал моему примеру. Наконец я произнес:
— Вы показали, что Томми заявил, будто Мартин Риз изнасиловал его. Он так и сказал?
— Нет. Не стану утверждать, что он произнес это слово.
— Он сказал, что мистер Риз притрагивался к нему?
Памела торопливо отвергла это предположение.
— Нет. Все было гораздо подробнее. Это нас и смутило. — Ей очень хотелось быть понятой. — Томми рассказал нам такое, что он не мог услышать в школе или увидеть по телевизору. Он описал детали.
— Что именно он рассказал?
Она посмотрела на меня неодобрительно. По ее мнению, она уже достаточно открылась. Я выдержал ее взгляд. Я перестал быть ее другом.
— Он описал голого мужчину, — начала она.
— Что конкретно он описал?
Она покраснела.
— Возбужденный половой член, — четко произнесла она, чтобы не пришлось повторять.
— И вы решили, что это достаточное подтверждение правоты сына?
— Да. — Краска залила ее лицо.
— А что еще?
Она старалась произносить слова громко, но голос не подчинялся ей.
— Он сказал, что они с мистером Ризом через какое-то время оказались нагими и что этот мужчина трогал его.
— Он говорил о каких-нибудь подробностях?
— Да, конечно. Он сказал, что тот засунул палец между его ягодицами.
— Что-нибудь еще? — безжалостно продолжал я.
Она взглянула на меня с ненавистью.
— Он сказал, что мужчина поцеловал его пенис. И заставил его поцеловать свой.
— Что-нибудь еще?
— И он добавил, что появилась белая жидкость. Томми сказал, что она похожа на клей.
Я надеялся, что присяжные нашли это описание достоверным.
— Как давно это случилось?
— Около года назад.
— Не раньше?
Она прикинула в уме.
— Ровно год назад. — Она сумела взять себя в руки, восстановила дыхание.
— До этого признания Томми когда-нибудь видел, как вы с мужем занимались любовью?
Она задохнулась, кровь бросилась ей в лицо.
— Нет.
— Вы уверены?
Она заклокотала от злости.
— Абсолютно уверена. Мы запираем дверь.
— У Томми были другие возможности наблюдать сексуальные действия? У вас в доме нет порнокассет?
— Нет, — почти выкрикнула она. — Даже «Плейбой» не держим. Никогда! Ничего подобного!
Я кивнул. Миссис Олгрен расценила мое молчание как завершение пытки.
— Миссис Олгрен, — мягко начал я. — Как вы с мужем относитесь к сыну?
Она выглядела смущенной.
— Мы его родители. Томми — единственный наш ребенок, мне кажется, у нас полное взаимопонимание.
Я понимающе кивнул.
— Вы встречаете его после школы?
— Да.
— Сразу по окончании занятий? — уточнил я.
— О нет, мы не можем этого делать. Он остается в школе после уроков.
— И в котором часу вы его забираете?
— В пять. Иногда позже.
— Намного позже?
— Да, — сказала она. Миссис Олгрен не оборонялась, просто описывала распорядок дня семьи.
— Вы с мужем работаете?
— Да. Я менеджер в банке. Джеймс — вице-президент корпорации «Куантико эквипмент».
— Какого профиля корпорация? — спросил я.
— Торговые операции. У корпорации есть несколько мелких дочерних компаний, а Джеймс ведает общим делом торговли во всей компании. Расширяет рынок сбыта. — Она даже не заметила, с какой безграничной гордостью она рассказывала о карьере мужа.
— Он много разъезжает? — восторженно спросил я.
— Да. Несколько поездок в месяц.
— А в чем заключается ваша работа?
— Я помогаю клиентам делать вложения, вернее, долгосрочные вклады.
— Вы брокер на бирже?
Она оскорбилась.
— Я имею дело и с биржей. Правительственные облигации всех типов, взаимные вложения, недвижимость, иногда частные контакты с компаниями, не внесенными в биржевой список.
— Вы также занимаетесь сделками в области кино? — спросил я, потрясенный ее рассказом.
— Да, — ответила она, — пакетом инвестиций.
— У вас насыщенный график, можно сказать, с понедельника по пятницу, с девяти до пяти?
— Нет, конечно, — возразила миссис Олгрен.
Она полностью пришла в себя. К ней снова вернулась уверенность. Она обернулась к присяжным.
— Многие мои клиенты — занятые люди, они могут уделить мне время только в выходные или вечерами.
— А где находится Томми, когда вы встречаетесь с клиентом, а его отец уезжает из города по делам?
Вопрос вызвал в ней раздражение. Я надеялся, что присяжные заметили, как быстро она забыла о сыне, расписывая прелести своей работы, она, кажется, забыла даже то, где находится.
— У нас есть няня, — сказала она.
— А когда у Томми день рождения, миссис Олгрен?
— В марте.
— Вы помните, что подарили ему в последний день рождения?
Она была готова отразить любой удар. Подарки сыну были ее гордостью.
— Компьютерную игру, которую он давно просил. «Познавательная география». Игрок путешествует по всему свету, пытаясь отыскать спрятанные предметы. Томми столько узнал, о чем я и понятия не имею! Он поражает меня.
— Каковы правила этой игры?
— Протестую, — вставил Элиот. — Вопрос не относится к делу.
Я возразил.
— Я пытаюсь выяснить причину лжи Томми, ваша честь. Адвокат первым поднял этот вопрос.
Элиот как-то странно посмотрел на меня. Он, по-моему, не понимал, куда я гну. Судья Хернандес отклонил его протест, скорее всего, он решил, что я сам посажу себя в лужу.
— И все-таки как играют в эту компьютерную игру, миссис Олгрен?
— Вам следует спросить у Томми, — ответила она снисходительно. — Он знает.
— Так он один в нее играет?
— Да, — призналась она. — Обычно один.
— Когда вы в последний, раз ездили на отдых всей семьей, миссис Олгрен?
Она выглядела озадаченной.
— Мы с Джеймсом выбрались на природу… по-моему, этим летом… Нет, это было…
— Вы втроем, миссис Олгрен.
Она колебалась. Потом стала оправдываться.
— Мы не распоряжается своим временем. У Джеймса вообще нет отпусков, да и я постоянно загружена работой.
Я терпеливо ждал. У нее так и не нашлось ответа.
— Томми, наверное, играет с друзьями, — продолжил я. — Кто его лучший друг?
— Стив, — тут же выпалила она. — Стив Петер-сон. Он…
— Томми не общается со Стивом больше года, миссис Олгрен, — спокойно возразил я.
Элиот высказал протест, ссылаясь на то, будто я оказываю давление, но это уже не имело значения. Памела Олгрен была ошеломлена.
— Как сейчас зовут лучшего друга Томми? — снова спросил я ее.
Она напрягла память в поисках ответа, но безуспешно.
— У него в классе есть приятель, — медленно проговорила она, больше импровизируя, чем вспоминая. — Томми рассказывал о нем. Джейсон. Он упоминал о нем. Не знаю, лучший это друг или нет. Он дружит со многими детьми.
— К вам приходят его приятели? — спросил я.
— Нет. Но некоторые ребята живут по соседству. Иногда я вижу Томми с ними, они катаются на велосипедах или…
Я дал ей выговориться, тем временем изучая ее, женщину, о которой давно уже составил мнение. Уверен, все присутствующие тоже.
— Обвинение не имеет вопросов, — произнес я в тишине сводчатого зала суда.
Элиот помедлил, прежде чем приступить к допросу. Я был уверен, что у него нет определенного плана действий. Я уже выжал все из показаний матери Томми.
— Вы поверили сыну, когда он обвинил Остина Пейли в изнасиловании? — с налету спросил он.
— Не сразу, — ответила миссис Олгрен.
— Вы обратились в полицию?
— Нет.
— Вы прибегали к помощи врача?
— Несколько позже.
— Врач сам позвонил вам, так?
— Да, он узнал обо всем от школьной медсестры.
— Вы отказывались верить мальчику даже тогда, когда случившееся получило огласку? Вы опасались новых неприятностей. Правда?
Элиоту пришлось повторить вопрос, потому что миссис Олгрен, похоже, не собиралась отвечать. Она пребывала в нерешительности, ее молчание становилось тягостным.
— Мы не были уверены, — наконец выдавила она из себя.
— Он уже однажды солгал? — настаивал Элиот.
— Да, — еле слышно ответила Памела Олгрен.
Элиот, казалось, даже сочувствовал ей. Но я подозревал, что он думал обо мне, а не о Памеле.
— Защита закончила, — сказал он.
— Миссис Олгрен, — я не стал сбавлять темпа, — в первый раз Томми тут же отказался от лжи, как только ему не поверили, так?
— Да, — согласилась миссис Олгрен. Она уже отвечала, кажется, автоматически.
— Он не упорствовал ни одного дня?
— Нет.
— На этот раз, обвинив Остина Пейли, он стоял твердо на своем?
— Да, — ответила миссис Олгрен. — Он ни за что не хотел отказываться от своих слов.
Со стороны могло показаться, что ее растерянность — результат упрямства Томми, нежелания сына избавить ее от неприятностей. Следовало тут поставить точку, все уже поняли, чего стоило семье это обвинение.
— Больше нет вопросов.
Элиот покачал головой.
— У меня тоже.
Памела понуро покинула свидетельское место. Я подумал, что она опрокинет мой стол. Ее взгляд уткнулся в Остина. Она остановилась, и кровь отлила от ее лица, но не от страха перед преступником, а от мысли, в каком виде она предстала перед людьми благодаря ему. Он смотрел в другую сторону.
Бекки наклонилась ко мне и спросила:
— Ты уверен?
В ту же секунду судья Хернандес громко поинтересовался, есть ли у меня еще свидетели? Я поднялся и ответил на заданный мне вопрос:
— Обвинение вызывает Томми Олгрена.
Томми был в здании суда. Я приказал забрать его из школы, когда решил его повторно допросить, но оставил мальчика в неведении относительно причин своего поступка. Он занял свидетельское место, не подозревая, что у меня на уме. Томми, казалось, нервничал. Его взгляд метался по залу, он вглядывался в лица присяжных, как будто они что-то от него скрывали.
— Томми. — Мой голос заставил его вздрогнуть. Я поднял руку. — Этот человек изнасиловал тебя? Остин Пейли?
Томми мельком взглянул в нужном направлении, затем повернулся ко мне.
— Да.
— Когда это случилось?
— В мае, два года назад, — тихо проговорил он, пожимая плечами.
— Некоторое время назад, — я повысил голос, — ты сказал родителям, что тебя изнасиловал другой мужчина. Помнишь?
— Да.
— Кого ты обвинил?
— Мистера Риза, нашего соседа. — Томми говорил тихо, но отчетливо, с детским упрямством. Он был готов сопротивляться.
Я сбавил обороты.
— Это была правда, Томми?
— Нет, — ответил он.
— Точно?
— Он… — начал Томми, но запнулся. — Нет. Все это неправда.
— Зачем ты обманул родителей?
Всему есть объяснение. Немотивированные поступки — редкость. Человек, вломившийся в дом и убивший пятерых, в конце концов объяснит, почему он это сделал. Томми не был исключением. Когда он стал оправдываться, то все поняли, что он еще очень мал.
— Я поступил плохо, но мистер Риз обидел меня. Однажды я играл с Ронни, его сыном, мы перекидывали мяч из моего сада в его и обратно, а мистер Риз приказал нам прекратить, а то мы сломаем забор. Хорошее дельце! Как можно сломать забор мячом! Мистер Риз отобрал у нас мяч. Но мяч был мой! Я вежливо сказал ему: «Мистер Риз, это мой мяч». Но он даже не обернулся.
— Но потом он отдал мяч?
— Нет. Я спросил на следующий день у Ронни, и он ответил, что мяч все еще у отца.
— Так вот почему ты придумал, будто мистер Риз надругался над тобой?
— Не только поэтому, — торопливо возразил Томми. — Однажды я возвращался домой из школы и порвал на их участке веревку, когда бежал, а мистеру Ризу она была нужна. Он так разозлился! Ругался и наказал меня.
— Наказал?
— Он ударил меня, по… — Томми показал рукой место, которому обычно достается в таких случаях.
Я очень надеялся, что многие родители в зале вспомнят, что значит для ребенка обида, как долго она сохраняется в его памяти. Дети, несмотря ни на что, считают, что мир справедлив.
— Вот почему ты сказал родителям, что мистер Риз изнасиловал тебя?
— Да, — ответил Томми мрачно, считая, что его поступок оправдан.
Пауза затянулась, взоры присяжных обратились в мою сторону. Я приступил к тому, для чего вызвал Томми.
— Вопросов нет, — произнес я.
Со времени появления Томми в зале за столом зашиты велись бурные дебаты, при желании я мог бы выдвинуть протест. Но меня порадовало случившееся в рядах неприятеля. Теперь стало ясно, о чем шла речь. Оба адвоката посмотрели на Остина, который кивнул в сторону Бастера. Элиот откинулся на спинку кресла, как всегда невозмутимый, но это была всего лишь маска Бастер энергично подался вперед, надел очки, просмотрел свои записи, затем сурово взглянул на Томми.
— Ты понимал, Томми, — начал он, — как серьезно взрослые воспримут это обвинение?
Томми, по всей видимости, впервые задумался над этим.
— Не знаю, — сказал он.
— Как так? Тебе не приходило в голову, что ты наносишь вред мистеру Ризу?
— Я знал, что родители разозлятся, но я тоже был зол на него.
— Почему ты просто не пожаловался родителям? Разве нельзя было попросить отца забрать мяч?
Томми нахмурился, приготовившись к долгому объяснению, но затем передумал:
— Не знаю, — упрямо повторил он.
Думаю, обвиняемому несладко приходится в такие моменты. Остин знал цену этим показаниям. Он бы выкрутился, если бы адвокат пробил брешь в рассказе мальчика. Но при всем желании Остин не мог крикнуть адвокату, как болельщик на стадионе: «Давай! Врежь ему!» В своей адвокатской практике я часто указывал подзащитным, как следует вести себя в подобных случаях: полный серьезности, легкая симпатия к потерпевшему, за которой скрывается жалость. Но ничего не поделаешь, своей ложью потерпевший это заслужил! Можно подобрать соответствующее выражение лица. Я пытался что-нибудь вычитать на лице Остина. Он умел владеть собой. Он смотрел на Томми, как будто ему предстояло вынести вердикт в отношении мальчика. Он слушал его, сочувственно покачивая головой.
— Скажи, Томми, — продолжал Бастер. — Твой отец пошел бы выручать твой мяч?
— Не знаю, — упорствовал Томми.
Бастер был тоже настойчив.
— Мне кажется, твой папа мог бы поговорить с мистером Ризом, если бы ты рассказал ему о мяче?
Бекки бросила на меня отчаянный взгляд. Я сидел неподвижно.
— Я думал… — Томми замялся, — может, это было для него не так важно, чтобы устраивать шум.
— Но это было важно для тебя, так, Томми?
Томми пожал плечами.
— Раз ты решился на гнусную ложь.
— Но он меня ударил, — смутился Томми. — Я не только из-за мяча.
— Почему ты не рассказал об этом родителям? Ты подумал, что для них это не важно.
— Нет.
— «Нет» что? Им было все равно?
— Не как для меня, — пояснил Томми.
— Ты думал, что твой папа не запретит мистеру Ризу наказывать тебя?
Томми скривился, как будто Бастер сморозил ужасную глупость. Тот проявил проницательность.
— Почему ты состроил такое лицо, Томми? В чем дело?
Бекки дернула меня за рукав. Я не отреагировал. Поначалу Бастер задавал вопросы спокойно, но теперь не мог сдержать враждебности.
Прояснилась недавняя перебранка адвоката Остина. Элиот проявил излишнюю мягкость в разговоре с ребенком. Бастер убедил своего клиента, что нужна твердая рука. Последнее слово осталось за Бастером, и теперь ему предстояло доказать, что он был прав.
— Папа не любит неприятности, — пояснил Томми.
Его отец сидел в зале. Я не обернулся, но представил себе его реакцию. Томми, казалось, тоже забыл о его присутствии.
— Он бы не стал устраивать скандал, — доказывал Бастеру Томми, — из-за мяча или простого шлепка…
— Ты выдумал эту нелепицу, чтобы привлечь внимание отца, — утвердительно произнес Бастер.
— Да, — тихо подтвердил Томми.
Суровый тон адвоката не давал мальчику расплакаться.
— Тебе не слишком повезло, не так ли, Томми?
— Что?
— Ну, ты выдумал историю, но твои родители удостоверились, что мистер Риз не делал этого. Так и было, верно?
— Они хотели, чтобы я извинился перед ним, — добавил Томми.
— А потом все пошло по-прежнему. Твой отец часто уезжал из города, родители были очень заняты работой, ты скучал без их внимания, так?
Томми пожал плечами. Думаю, все присяжные разглядели незащищенность мальчика.
— У них много дел, — сказал Томми.
Я снова взглянул на Остина.
Он сурово смотрел на Томми.
— Шло время, ничего не менялось, и ты придумал новую ложь, чтобы привлечь внимание родителей, так? — неумолимо наступал Бастер.
Томми выглядел озадаченным.
— Я пытался, — неуверенно сказал он. — Я хорошо учился. Они всегда говорили, что гордятся мной. И я… я хорошо себя вел.
— Но этого было недостаточно, не так ли? — Бастер почти рычал.
Бекки снова посмотрела на меня.
Томми пожал плечами и опустил глаза.
— Тебе не хватало любви родителей, так, Томми?
После небольшой паузы Томми чуть слышно ответил:
— Я хотел…
Он запнулся. Бастер не настаивал. У него был свой план.
— И тут ты увидел по телевизору мужчину, узнал об изнасиловании других детей и решил, что можно повторить трюк. Ты сказал родителям, что он изнасиловал тебя.
— Да, — подтвердил Томми.
На секунду Бастер решил, что победа у него в кармане. Но он тут же сообразил, что ошибся.
— Ты запомнил его с того дня, когда он осматривал пустой дом в вашем районе?
— Я запомнил его, потому что мы много времени проводили вместе. Бастер сменил тему.
— Так ты солгал, чтобы привлечь внимание родителей?
— Нет, — возразил Томми.
— Ты разве не хотел, чтобы родители больше общались с тобой? Не в этом причина твоей лжи?
— Нет.
— Ты не хотел привлечь их внимание? — жестко спросил Бастер.
Теперь даже судья Хернандес вопросительно смотрел на меня. Я спокойно выдержал его взгляд.
— Разве не это ты только что сказал, нам?
— Да, это, — подтвердил Томми, — но я не лгал.
— Нет, ты лгал, — настаивал Бастер, — первый раз, про мистера Риза.
— Да, — признал Томми. Он взглянул в мою сторону, но вопрос Бастера отвлек его.
— И когда это не сработало, ты снова солгал.
— Нет. — Томми замотал головой. Он даже взглянул на Остина, как будто тот мог его поддержать, но Остин смотрел на него холодным, оценивающим взглядом, словно лик на старом портрете.
— И они все-таки не обращали на тебя внимания, так? Они даже не поверили тебе.
— Нет, — сказал Томми. Он вновь ощутил душевную боль от этого.
— На этот раз ты подготовился капитально. Ты обратился к учителю, к медсестре. Ты хотел, чтобы они помогли тебе убедить родителей?
— Я должен был рассказать им, — вставил Томми.
— Еще бы! Кто бы тебе поверил на этот раз, не подключи ты посторонних людей?
— Если родители не поверили мне, я должен был рассказать кому-то еще.
Бастер кивнул.
— Ты запутался в собственной лжи, потому что посторонние люди поверили в твой рассказ.
— Это не ложь! — Голос Томми сорвался на крик.
— Ну, Томми? Ты же сказал, что лгал. Ты признал это.
— Я не лгал о нем.
Томми обернулся к Остину. На это движение, казалось, ушли последние силы. Из глаз Томми брызнули слезы.
— Ты не понимал, какую боль ему причиняешь, правда, Томми?
Томми замотал головой.
Сердце Бастера не знало сочувствия. Он безжалостно настаивал на своем. Остин облокотился о стол одной рукой, выставив корпус вперед. Элиот держался в стороне. Голос Бастера сотрясал своды зала.
— Ты не знал, что все так обернется, правда, Томми? Первый раз, когда ты солгал, все обошлось? Ты не ожидал, что на этот раз дело дойдет до суда, правда?
— Ожидал, — тихо сказал он. — Я знал, что так получится.
— Ты был готов рассказать свою историю перед этими людьми?
— Да.
— Даже если пришлось бы снова лгать? — настаивал Бастер.
— Я не лгу. — Томми заплакал.
— …снова и снова, пока твои родители не пожалеют тебя?
— Нет, — отчаянно держался своего Томми. Он был на грани истерики. — Я не стал бы лгать об этом.
— Томми, — сказал Бастер, изменив тон, будто мальчик убедил его. — Хорошо. Первая ложь простительна. Но сегодня ты поклялся говорить правду, ведь из-за тебя этот человек может попасть в тюрьму. Скажи наконец правду…
— Я не вру, — торжественно ответил Томми.
Бастер понял, что терпит поражение.
— Не лги. Скажи правду сейчас.
Томми задумался.
— Я уже сказал правду, — ответил он.
— Томми. — Бастер был в гневе. — Ты думаешь, мы поверим, что, нагородив столько лжи, ты можешь говорить правду?
— Да, — подтвердил он. Что-то в его лице дрогнуло.
— Ложь. Ты солгал, сказав, что заходил с этим мужчиной в дом. Ты все придумал, правда, Томми?
— Нет.
— Посмотри на него и скажи это, пожалуйста.
Бастер и Остин — оба уставились на Томми. Будь их воля, они вывернули бы душу мальчика наизнанку и вытрясли бы нужные им слова.
Томми поднял глаза. Он дрожал. Слезы катились по его щекам. Бекки схватила меня за руку.
Я уже думал, что Томми не заговорит. Он обернулся на Остина Пейли безо всякой ненависти. В его взгляде читалась жалость, одиночество и тоска. Остин заставлял себя смотреть на Томми.
— Он сделал это, — прошептал Томми. — Он отвез меня в тот дом, снял с меня одежду, обнял меня, и трогал меня, и заставил меня трогать его. — Он не отрывал плачущих глаз от Остина. — Он сказал, что любит меня.