Брэндон Джей. Волк в овечьем стаде

Джей Брэндон
Волк в овечьем стаде

   Эта книга — плод авторского воображения. Действующие лица, события, географические названия — вымысел. Любое сходство событий, происходивших в книге, с фактами реальной жизни, равно как сходство персонажей с живыми или умершими, — итог случайного совпадения.

Часть первая

   Плата за профессионализм — осознание минусов нашей работы.

Джеймс Болдуин

Глава 1

   Элиот Куинн не успел переступить порог здания, как весть о его появлении разнеслась по всем этажам. Расторопный служащий известил нас, и Пэтти заглянула в кабинет сообщить мне об этом.
   Элиот Куинн. Первое, что я подумал: «Пришел босс», и вскочил, будто меня застигли в его кресле.
   — Мне, наверное, стоит пойти ему навстречу, — сказал я, — или это будет слишком нарочито? Возможно, у него и в мыслях нет подняться ко мне.
   — Не думаю, — возразила Пэтти.
   — Ну хорошо. Я немного обожду. Только ради Бога, скажи Джоан, чтобы держала меня в курсе о его передвижении.
   Появление Элиота на пятом этаже будет означать, что он намерен встретиться со мной, ведь здесь расположены кабинеты окружной прокуратуры.
   — Я-то ей скажу, — пообещала Пэтти, — но не уверена, знает ли Джоан, как выглядит Элиот Куинн. Она в штате пять лет.
   Я ждал. Элиот наверняка многих встретит в коридорах. Он не случайно выбрал этот день, четверг, когда судебные процессы завершены, но судьи еще не разъехались. Я шагал по комнате, прикидывая варианты. Этот кабинет никогда не принадлежал Элиоту. Последний год мы работали в новом здании. Мой теперешний офис был чуть меньше, но казался просторнее из-за больших окон. Старый кабинет походил на нору в глубине здания. Новый можно было сравнить с орлиным гнездом на макушке дома. Я часто забывал о существовании внешнего мира. Была середина августа, стояла невыносимая жара. Мы так и не дождались похолодания после июньского зноя.
   Чуть погодя я спустился вниз, чтобы разыскать Элиота в лабиринте четвертого и пятого этажей, отданных под окружную прокуратуру. На третьем этаже и ниже разместились залы судебных заседаний по уголовным преступлениям. Новое здание суда было недостаточно вместительным для всех юридических отделов округа Бексер, поэтому часть учреждений отделили. Гражданские суды остались на месте, из их окон можно было лицезреть машины с уголовными преступниками, которых везли в новый Дворец правосудия.
   На третьем этаже я задержался. Двое моих коллег, адвокаты, изобразили бурный восторг по поводу нашей встречи. Пит Форчун, который много лет назад увел у меня из-под носа клиента и препятствовал моему продвижению по службе, радостно возопил: «Блэкки» — и помахал рукой. Я не остановился. Близкие друзья знают, что я его не переношу.
   — Привет, судья, — бросил я мужчине лет под шестьдесят, который казался чужаком в этой обстановке. Он уже года два не работал судьей, но был обречен носить это звание до конца своих дней. Я ему не слишком симпатизировал, потому что он в свое время не прервал контактов с дамой, которая, победив на выборах, лишила его судейского кресла. Злые языки утверждали, что тут не обошлось без личной симпатии. Но мне было жаль его, всегда озабоченного и не сдающегося. Я искренне пожал ему руку, справился о семье и посетовал, что не могу предложить работенку.
   В офисе на втором этаже молодой служащий от неожиданности назвал меня сэром и не сумел скрыть досады. Вне зависимости от должности мы были коллегами. Он пытался исправить положение и обратился ко мне по имени, но от волнения стушевался.
   — Привет, Билл. Я ищу Элиота Куинна. Ты его не видел?
   — Кого… мм… кого?
   — Элиот Куинн. Ты его знаешь?
   — Куинн? Слышал о таком. Он юрист?
   Паула Элизондо, судебный координатор, которая повидала на своем веку тысячи молодых служащих в прокуратуре и каждого новичка считала более невежественным, чем его предшественников, выглянула из-за его спины, одарив меня скупой улыбкой.
   — Он в кабинете судьи Хернандеса. Уже двадцать минут там торчит.
   — Спасибо, Паула.
   Я было уже собрался двинуться дальше, как услышал вопрос двадцатишестилетнего Билла об Элиоте. Паула на ходу бросила:
   — Ты что, только вчера родился?
   Я смилостивился.
   — Элиот Куинн был окружным прокурором в пять раз дольше меня.
   — А, тот самый Элиот Куинн, — преувеличенно восторженно протянул парень, и было видно, что он готов прикусить язык. Паула громко рассмеялась. Меня порадовала ее непосредственность.
   Раскланиваясь со знакомыми, я наконец добрался до кабинета судьи Хернандеса. Судя по тоскливому выражению лица Элиота, он тщетно пытался выбраться отсюда. Вместо приветствия Элиот наклонился ко мне и пробормотал:
   — Избавь меня от этого старого кретина.
   — Привет, судья. Не возражаете, если я украду мистера Куинна на пару минут? У меня возникла пауза перед тем, как отправиться в Верховный суд.
   — Конечно, конечно, — согласился судья Хернандес. Он так и не успел переодеться и оставался в мантии. — Вам есть что обсудить. Ветераны уступают дорогу молодым, а, Элиот? Не так ли, Блэкки? Загляни ко мне на обратном пути, старина.
   — Непременно, судья. Всегда рад тебя видеть.
   За дверью Элиот не сдержался.
   — Такие люди подрывают доверие к нашему ведомству. Мне следовало в свое время уволить его. Привет, Марк, — обратился он уже ко мне. — Я пришел повидаться с тобой. Просто я не осилил лифт, чтобы подняться на третий этаж, не люблю я эту технику.
   — Мой кабинет на пятом этаже, Элиот. А лифт у нас скоростной.
   — Не сочти меня старым ворчуном, который тоскует по прошлому, — тихо произнес Элиот, — но паршивое место — это ваше новое здание, глазом моргнуть не успеешь, как уже заблудился. Казенная обстановочка, похожую встретишь в учреждениях любого штата. Такого, как старое здание суда, второго не сыскать, там каждый зал на свой лад. С завязанными глазами определишь, в каком именно находишься. А у вас взгляд не на чем остановить. Все залы на один манер, а мебель серая и безликая. — Он покачал головой. — В старом здании есть стиль. Несуразный, но стиль. Оно напоминает человека, решившего приодеться перед Рождеством, он напялил красный жилет, зеленую шляпу и задрал нос, не замечая нелепости своего вида.
   — Здесь удобно, — возразил я. — Очень легко работается.
   Я кривил душой. Ведь и мне недоставало старой несуразной развалины. Новый сияющий центр юстиции отличался безупречной прямолинейностью, в противовес ему старый был проникнут жизнью.
   — И все же это твое здание, — сказал Элиот, как будто продолжая мою мысль. — Мне не пристало его критиковать. Уверен, ты сумел достойно обустроить свои апартаменты.
   Я показал ему свое хозяйство. Элиот все осматривал и кивал головой, стараясь проявлять интерес. Он восхищался всем подряд, пока мы не дошли до пятого этажа, где большими буквами было выведено: «МАРК БЛЭКВЕЛЛ. ОКРУЖНОЙ ПРОКУРОР». Я увлек его в хитросплетение коридоров, пока мы не оказались под дверью моего кабинета.
   — Он мог быть твоим, — сказал я, — если бы ты не решил уйти так рано.
   — Ха-ха-ха, — разразился Элиот смехом. Он обнажил свою седую густую шевелюру, положив шляпу на стул. — Проторчать в этом кабинете два срока кряду? Нет, нет, я уволился вовремя. Конечно, я не предполагал, что мое кресло достанется этому цивилисту. — Он не хотел называть моего предшественника по имени. — Жаль, что ты не занял это место четырьмя годами раньше, Марк. Но, по крайней мере, ты отвоевал этот кабинет. Я рад, что он снова в хороших руках.
   Странно было беседовать с Элиотом Куинном в прокуратуре. Мы часто виделись, примерно раз в два месяца, но только не в моем кабинете. Казалось, вернулось прошлое, я — помощник своего предшественника, и мы расположились в старом офисе. Это было не так давно. Элиот еще не старик. Шестьдесят два — шестьдесят три. Но он олицетворял собой прошлое. Он был прокурором в округе Бексер почти двадцать лет, из них восемь — моим непосредственным начальником, с конца шестидесятых до середины семидесятых. Теперь мне было сорок восемь, я прикинул, что Элиот, когда взял меня к себе, был моложе. В своем деле ему не было равных, и я восхищался им.
   Он почти не изменился с той поры, когда семь лет назад отказался участвовать в очередном переизбрании, разве что спустил вес. Теперь он сгорбился и выглядел тщедушным. Костюм в тонкую полоску сидел идеально, рубашка безупречно выглажена, а на галстуке красовалась булавка. Челюсть Элиота, как и в былые времена, когда по ней можно было угадать приговор загнанному в угол обвиняемому, была столь же решительной. Он пренебрегал очками. Его голубые глаза буравили собеседника.
   Его имя время от времени всплывало в наших коридорах, хотя он обходил стороной криминальные суды, свое прежнее ристалище. Иногда его нанимали адвокатом в федеральном или гражданском деле. Это помогало ему держать форму. Недавно он изящно выиграл процесс против менеджеров некой фирмы, которые добивались тюремного заключения для одной безработной, ибо несчастная зачастила, в их здание. Дело, которое бы наверняка стало формальным разбирательством, где симпатии присяжных непременно сказались бы на стороне владельцев фирмы, которые просто хотели оградить своих клиентов от неприятностей, превратилось в руках Элиота в обвинение ущемления прав личности, граничившее с нацизмом. Компенсация за моральный ущерб позволит старой женщине дожить остаток дней в роскоши.
   — Как там Мэйми? — поинтересовался я.
   — Как всегда — прекрасно. Все еще никак не привыкнет к тому, что я путаюсь у нее под ногами. Она меня гонит из дому, если я торчу там слишком долго. А как у тебя дела, Марк? Ты не собираешься уходить с должности?
   — Это ведь не от меня зависит, правда?
   Прошлой весной я выиграл предварительные выборы. Моя партия постаралась, принимая во внимание то, что у меня, ее лучшего кандидата, не было серьезных конкурентов. Главные выборы в ноябре обещали быть более напряженными.
   — Да, возможно, — серьезно ответил Элиот. Он явно изучал меня. — В борьбе за кресло огромную роль играет желание сохранить работу. Ты хочешь этого, Марк? Тебе нравится то, чем ты занимаешься?
   — Мне? Да, нравится. — Я как бы прислушивался к своим словам. Я знал, что он имеет в виду. В бытность мою помощником окружного прокурора мы изощрялись в мастерстве представить дело так, чтобы у присяжных кровь стыла в жилах, и не оставалось сомнения в необходимости самого сурового наказания. Прокурор квалифицировал подобные дела как «большие». Но теперь я сам был окружным прокурором, я просматривал все крупные дела и не испытывал радости, только усталость от осознания того, что каждый день на моем столе будут умножаться документы с новыми жуткими преступлениями и это будет длиться вечно, какие бы усилия я ни прилагал. — Впрочем, «нравится» не самое точное определение.
   — Разве? — спросил Элиот. Его взгляд уже выражал не дружеский интерес, а беспокойство. Он был похож на врача, разглядевшего у меня симптомы болезни.
   Я изобразил ироническую улыбку, чтобы смягчить свое утверждение, но ответил:
   — Тогда скажи, как может понравиться, например, такое. — Я раскрыл одну из папок, которую изучал этим утром. — Вот одно из самых тяжелых. Мужчина торгует своим телом. Его тест на СПИД дал положительные результаты. Но он не изменил, как говорится, своим привычкам. Он не хочет завязывать с проституцией. Это его жизнь. Во время последнего ареста он заявил полиции, что потащит за собой на тот свет как можно больше людей. Он продолжает убивать, и все, в чем я могу его обвинить, — это в проституции. Преступление класса "Б". Он десять дней сшивается в тюрьме, затем опять отправляется на охоту на простачков. Похоже, он станет самым зловещим маньяком-убийцей в истории Сан-Антонио, и я не могу остановить его. Скажи, Элиот, у тебя были такие дела? По-моему, в твое время работалось проще.
   Я надеялся хотя бы слегка смутить его, но мне это не удалось. Было видно, что он считает, будто я принимаю все близко к сердцу.
   — Возможно, и так, — ответил он. — Да и я сам проще тебя, Марк. Ясно одно. Ты воспринимаешь эту работу слишком серьезно. Ты же не ангел-хранитель Сан-Антонио. Кто тебя просит защищать всех и каждого.
   — Тогда кто же станет это делать?
   — Никто, — отозвался Элиот. — Люди должны сами о себе позаботиться. А что касается тебя, работа окружного прокурора самая легкая в мире. Все серьезные решения должны принимать другие. Судьи, присяжные. Пусть злополучный обвиняемый решает, воспользоваться ли ему услугами адвоката или положиться на судьбу. Адвокаты должны ломать голову над тем, есть ли возможность оправдать клиента или это бесполезно. Ты не обязан вникать в это. В твоей компетенции — повести пресс-конференцию после ареста особо опасного преступника и заявить… — Он подался вперед, облокотившись о колено, выставив голову, как бы нападая. — «Мы разделаемся с этим парнем. Мы заставим его пожалеть о том, что родился на свет». — Элиот откинулся назад и расхохотался, — А потом хорошенько расслабиться. Куда-нибудь поехать. Ты не наслаждаешься своей работой, Марк. Господи, мы-то умели пользоваться властью. А твое поколение, похоже, видит в ней лишь бремя. Не принимай все так близко к сердцу, Марк, иначе здесь не задержишься.
   — Знаю. Я слишком мучаю себя, — согласился я.
   — Возможно, это единственная разница между нами, — сказал Элиот. — Мы одинаково выполняем свою работу, но я наслаждаюсь ею, а ты тяготишься. — Он уставился на меня. — Марк, я горжусь тобой. Могу поспорить, что ты не часто это слышишь. Но это правда. Ты не догадываешься, но по своим каналам я получаю сведения о тебе. Я знаю, каким окружным прокурором ты был эти четыре года. Ты превзошел все ожидания. Даже адвокаты не могут опорочить тебя. Первый год был испытательным. Многие не ожидали, что ты выкарабкаешься. Но ты смог. Ты выполняешь свой долг как надо, объективно. Я только и слышу о тебе, что ты беспредельно честен. Со всеми одинаков, без разбору.
   — Стараюсь, — ответил я.
   — Правда, у тебя получается. Если бы общественность понимала, насколько хорошо ты выполняешь свою работу, успех на выборах был бы предрешен. Но я не уверен, что все это осознают. Юристы — да, несомненно, однако народ… Большинству в жизни не доводится соприкасаться с судебными органами, а те, кто сталкивается с этим, редко остаются довольны. Я всем это говорю, — продолжал Элиот. — Глупо с моей стороны так гордиться тобой, как будто ты мое творение, когда на самом деле это не так.
   — Ты научил меня всему, что… — возразил было я, но он подал мне знак помолчать.
   — Вероятно, я вижу в тебе продолжателя своего дела, — сказал он, задумчиво глядя в окно. — Знаешь, что раньше творилось в этом учреждении? — Он засмеялся. — Ты бы ужаснулся, Марк. Помню, как в пятидесятые годы я, выпускник правовой школы, явился на собеседование. Дрожал как слепой кутенок. Таким я, по большому счету, и остался. Я сидел как раз на этом месте… о чем это я, то было в старом здании, в кабинете первого заместителя. Он сам гонял меня. Дэн Блэйк, ты его знал?
   Я покачал головой.
   — Жирный старый хвастун, — продолжал Элиот. — Он поговорил со мной, задал пару глупых вопросов, обычных для собеседования, затем неожиданно извинился и вышел. Меня это несколько смутило. Он так спешно исчез, что забыл задвинуть ящик стола. Совсем рядом со мной. Я решил, что он проверяет, можно ли на меня положиться, стану ли я в его отсутствие совать нос в чужие дела, поэтому сидел подобно церковному служке, неподвижно, уставившись в одну точку. Вернувшись, Блэйк сунулся в ящик и помрачнел, как будто там оказалась тухлятина, которую он забыл вовремя выбросить. На этом мое собеседование было закончено.
   Элиот ухмыльнулся.
   — Зря смеешься, хотя ты не такой наивный, каким был я. Я так и не понял, в чем дело, даже получив письмо с отказом. Я был в полном недоумении. По счастью, у меня был дядя, не юрист, но ушлый, он знал, как обстоят дела. Он поинтересовался причиной моего провала, ведь собеседование, судя по всему, прошло без сучка и задоринки. Когда я в своем рассказе упомянул об эпизоде с ящиком, он нахмурился так же, как мой недавний экзаменатор, и сказал: «Идиот. Тебе надо было положить туда деньги».
   Я изумился, был уверен, что он ошибается. Но дядя кому-то позвонил и сообщил, мне сумму. Я напросился на прием к Блэйку, он нехотя согласился только после таких моих слов: «Думаю, вас удивит, как много я узнал за последнее время». Мы провели блиц-разговор, и опять мистера Блэйка настолько поспешно вызвали, что он не успел закрыть ящик. На этот раз я не сплоховал и сунул туда чек. Вернувшись, он заглянул в ящик, улыбнулся, задвинул его, пожал мне руку и сказал: «Добро пожаловать в службу окружного прокурора».
   Я перестал смеяться задолго до конца этой истории. Мне и раньше приходилось слышать о прежних нравах, и это вызывало у меня недоуменную улыбку, но после того, что рассказал Элиот, я задумался, как такого рода собеседования проводятся в моем кабинете.
   Элиот тоже насупился.
   — Мне не пришлось уволить этого человека, — сказал он. — Он умер задолго до того, как мне представилась такая возможность.
   — Но. Элиот, — возразил я, — такая практика сохранилась и во время твоего пребывания в должности окружного прокурора. Без связи к нам не попадешь. В правовой школе я работал на Гарольда Адамса, и если бы мистер Адаме не замолвил за меня словечко…
   — Да, но тебе не пришлось платить, — возразил Элиот, и это прозвучало настолько ханжески, что он сам это заметил, и мы оба рассмеялись. — И если бы ты не работал как следует, тебя бы вышвырнули вон.
   Он укоризненно посмотрел на меня.
   — Ты осуждаешь связи, а они помогают разбираться в людях. Мне подсовывают по сто выпускников правовой школы в год, что я знаю о них? Что они победили в конкурсе ораторов? Ты же знаешь, чего это стоит, когда они попадают в зал суда. Но прокурор работает с людьми. Если не общаться с офицерами полиции, то у тебя ничего не выйдет. Если не можешь наладить взаимопонимания с судьей, для меня ты ничего не стоишь.
   Элиот вошел в раж и заговорил прокурорским тоном. Я внимал его ценным указаниям.
   — Всякий, мало-мальски разбирающийся в людской психологии, может наладить контакты, — продолжал он. — Не обязательно рождаться с этим. Я пришел в этот мир, уже имея связи. И ты тоже, хотя и встретил мистера Адамса, хорошо на него поработал и он рекомендовал тебя. Понимаешь? Ты установил контакт, так что мне было у кого навести о тебе справки. Можешь ли ты выполнять эту работу, не подведешь? Вот для чего нужны связи. Это не поможет, если ты сам ничего не стоишь, если ты просто чья-то родня.
   Он ухмыльнулся.
   — А теперь, когда ты стал политиком, тем более не обойтись без них.
   — Да, действительно, — ответил я, и мы на время замолкли, каждый думал об издержках работы окружного прокурора, пока Элиот вдруг не прервал эти размышления.
   — Какой же я старый дурак, Марк! — сказал он. Не позволяй мне вешать тебе лапшу на уши. Я же пришел по конкретному делу. — Он подался вперед. — Я пришел помочь тебе.
   — В чем?
   — Вот. — Он указал на газету, лежавшую на полу рядом с моим столом. Я поднял ее и, не обращая внимания на броский заголовок на первой странице, протянул Элиоту, чтобы тот пояснил, о чем речь.
   — Я имею в виду это дело, — ткнул он в заметку, выделенную крупным шрифтом: «Где пропадала Луиза?»
   Газетчики подняли шум по поводу истории, которая будоражила город всю предыдущую неделю. Четырехлетняя девочка то ли ушла сама, то ли была украдена из дома и не вернулась к ночи. На второй день поисковые отряды из добровольцев обследовали окрестности, ближайшие леса, канализационные люки, темные, наводящие ужас места близ домов. Надежда обнаружить девочку живой спустя два дня в августе, да еще при такой жаре, сошла на нет. Люди стали больше принюхиваться, чем приглядываться.
   После захода солнца в тот день Луиза объявилась. Она была весела, не обгорела на солнце, но и не могла толком объяснить, где была, только похвасталась, что «хороший дядя» отвел ее в красивый дом. Хотя девочка нашлась, расследование не закончилось.
   — Этим занимается полиция, — сказал я.
   Действительно, начальник полиции крутился как мог. Репортеры, готовя материал для публикаций, раскопали, что история с Луизой не единственная. Месяц назад дома не ночевал мальчик, а в начале лета исчез другой ребенок. Пресса и телевидение окрестили предполагаемого преступника «серийным детским маньяком» и старались сообщать об этом в каждом ежедневном выпуске новостей. Я считал, что этому уделяют слишком большое внимание. Такое и раньше случалось, да и полиция не утверждала, что действовал один человек; детские описания, к сожалению, были очень неопределенными. Но шеф полиции, пытаясь успокоить общественность, нарочито согласился с версией о маньяке и привлек к расследованию дополнительные силы.
   — Я с величайшим рвением возьмусь за обвинение любого, кого они арестуют, но им, похоже, не слишком везет. Пока что…
   Элиот перебил:
   — Допуская, что это только проблемы полиции, ты информируешь общественное мнение. Люди не слишком полагаются на правовые институты. Они уверены в одном: среди овец затерялся волк. Проникнувшись этим, они переложат вину на пастухов. А твою кандидатуру выдвигают на выборы. На тебе могут сорвать страх и возмущение.
   Элиот Куинн был более мудрым политиком, чем я. Двадцать лет в прокурорском кресле это доказали. Я понял, что он говорит правду.
   — Что ж, спасибо, — тихо ответил я, прикидывая варианты дальнейших действий. Придется потолковать с начальником полиции.
   — Я пришел не из праздного любопытства, — оборвал Элиот мои размышления. — Я хочу помочь тебе.
   Я выжидал. Молчал и Элиот. Похоже, он не слишком торопился на ленч. Он заговорил, тщательно подбирая слова, как будто нащупывал брод в бурлящей реке.
   — У меня есть друг, — сказал он. — Старинный приятель. А у него клиент. Тот собирается добровольно сдаться.
   — Так это тот самый детский маньяк?
   — Да. Он не в себе, Марк, но детей не насиловал, только трогал. Это больной, напуганный человек…
   — Однако это похищение, — не выдержал я. — Возможно, с отягчающими обстоятельствами. Если…
   — Ты начал обвинять, — сказал Элиот, — а я не за этим пришел. Я не его адвокат, слава Богу, — добавил он брезгливо.
   — Да, — согласился я. — Но чего он хочет? Я не успокоюсь, пока его не арестуют. Он должен сам сдаться…
   — В этом все и дело, — сказал Элиот. — Именно этого он и добивается. Его гложет чувство вины. Но он боится. Город обезумел, и его жизнь в опасности. Он не доверяет полиции. Напрасно, но его можно понять. Многие в этом городе считают, что лучше сразу его застрелить.
   — Так. И что же?
   Он посмотрел на меня, как будто я имел к этому отношение.
   — Он сделает признание тебе, Марк. Тебе лично. Понимаешь, у тебя репутация компетентного человека. Он считает, что ты поступишь по справедливости.
   — Правда?
   Элиот утвердительно кивнул головой.
   — Ну ладно, я так думаю. И мой друг, его адвокат. Это наилучший выход, и для тебя тоже, Марк, — добавил Элиот. — Это упрочит твою репутацию. Ты сам произведешь арест, покончишь с серией преступлений.
   Я прикинул, какие ловушки ожидают меня на этом пути, и ничего не обнаружил. Элиот, похоже, уже проделал в уме такую работу.
   — Но прежде надо бы заключить сделку, — возразил я.
   — Бедолага сам покается, — подчеркнул Элиот. — Позднее вы с Остином можете договориться о деталях. Остин Пейли и есть тот адвокат. Ты, конечно, его знаешь. Вы вдвоем составите текст договора.
   — Хорошо.
   Мы с Элиотом скрепили согласие рукопожатием, как будто он представлял интересы клиента, работал на него. И это соответствовало действительности, просто он был посредником, старым другом, который может помочь. Он одарил меня доброжелательной улыбкой.
   — Надеюсь, это будет тебе на руку, Марк, прибавит козырей в избирательной кампании. От всей души желаю твоего переизбрания. Пока ты в этом кабинете, Марк, я чувствую, что не прерываются мои традиции. — Он встал и подошел ко мне. — И скажу тебе откровенно, помоги кому-нибудь, если можешь. У тебя репутация беспристрастного человека. Но избиратели могут не знать этого, однако это не секрет в профессиональных кругах. Видишь ли, это не всем по нраву. Репутация человека, не делающего одолжений, в иных случаях мешает. Люди ждут от тебя помощи. Как ты думаешь, почему Лео Мендоза выдвинул против тебя свою кандидатуру? Лео не самый лучший юрист в городе, но он связан с политикой. За ним деньги, и не только. Кое-кому хочется иметь на посту окружного прокурора преданного человека. Помни об этом, Марк. Держи с ним ухо востро.
   — Я знаю ему цену. Но спасибо за совет.
   Элиот пожал плечами.
   — Совет ничего не стоит. Я в свое время пропускал кучу советов мимо ушей.
   Он взял шляпу.
   — Незамедлительно нужно заняться этим, — уже громче сказал он, возвращаясь к нашему разговору. — Как только Остин договорится с клиентом, я свяжусь с тобой. Согласен?
   — Согласен.
   Элиот кивнул и двинулся к выходу с таким видом, как будто покидал собственный кабинет и ему известны все лабиринты нового здания. Я остался стоять у стола, вглядываясь в огромные буквы газетного заголовка. На следующей неделе в газетах появится мое имя.
   Но, как сказал Элиот, это не причинит мне вреда.