Страница:
***
* Национальная ассоциация служащих местных правительственных организаций.
***
Я влюбился в нее с первого взгляда. Я нарочно употребляю это затасканное выражение, пользуясь им, как стенографическим значком, чтобы возможно короче выразить все чувства, которые эта девушка пробудила во мне.
Когда мы надевали пальто в вестибюле, Седрик сказал:
– Теперь, мне кажется, необходимо выпить, чтобы хоть немножко освежиться после такой буржуазной галиматьи. Верно, Джо?
Я слышал его слова, но они не дошли до моего сознания.
– Сьюзен Браун очень красива,- сказал я и тут же понял, что кажусь им влюбленным теленком. Я почувствовал, что краснею, и еще больше разозлился на себя. Ева рассмеялась.
– Я просто зеленею от зависти.- Она шутливо, но, пожалуй, слишком сильно для шутки стукнула меня кулаком в грудь.- Стоит мне только познакомиться с какимнибудь красивым молодым человеком, как он тут же теряет голову из-за этой пустышки.
– А мне она кажется довольно пресной,- сказал Боб.- Очень уж типичная Благовоспитанная Мисс.
– О нет,- поспешно перебила его Ева.- Чрезвычайно мило с твоей стороны, дорогой, утверждать, что Сьюзен не слишком привлекательна, только это неправда. У Джо хороший вкус. Она красива. Да, да, по-настоящему красива и «свежа, как роза в утро битвы», или как там говорится в этих стихах. К тому же она очень милое и славное дитя.
– Еще бы ей не быть очень милой при таком богатом и обожающем ее папеньке.
– Мне кажется, нам надо познакомить ее с Джо,- сказала миссис Томпсон.
– Не могу больше слушать эту болтовню о милых, красивых и прелестных,- сказал Седрик.- Я хочу выпить. Мы будем ждать вас в «Кларенсе», Боб, если вы отправляетесь за кулисы.
Он пошел к выходу. Конец кашне, которое он небрежно сунул в карман макинтоша, свисал почти до полу. Он продолжал что-то громко говорить. «Ни жизни, ни страсти, ни поэзии»,- донеслось до меня, когда он уже почти скрылся из глаз. Миссис Томпсон невозмутимо шагала рядом с ним, слегка наклонив голову к плечу; на лице ее застыло внимательное, но несколько ироническое выражение.
– Вы что, в самом деле влюбились, Джо?- спросила Ева, когда мы шли по коридору, соединявшему фойе с кулисами.
– Она, наверное, уже обручена с кем-нибудь? – спросил я угрюмо.
– Пока еще нет,- еказал Боб,- но того и гляди обручится с Джеком Уэйлсом. Мешок денег, рост семь футов и отличные усы, как положено военному летчику.
Я рассмеялся.
– Знаю я этот тип,- сказал я.- Я кладу таких на обе лопатки одной левой. К тому же мое поклонение носит чисто эстетический характер.- Даже для меня самого это прозвучало не слишком убедительно, но я почувствовал, что мне хотят отвести место жалкого побирушки у черного крыльца, смиренного вздыхателя, издали поклоняющегося своему кумиру.
Когда мы вошли в артистическую уборную, там уже собралась уйма народа. Это была узкая комната с бетонным полом и длинным столом, над которым висели зеркала.
Приятно пахло табаком, гримом и здоровым потом чистых сытых людей.
Сьюзен уже разгримировалась и стирала с лица остатки кольдкрема. Я был приятно поражен, увидав, какая белая и нежная у нее кожа.
– Это Джо Лэмптон,- сказала Ева.- Он приехал сюда из Дафтона, ни больше, ни меньше. Ему чрезвычайно понравился спектакль.
– Особенно вы,- сказал я. Рука у нее была мягкая и теплая, как у ребенка, и мне очень не хотелось выпускать ее из своей, но это было бы жалким приемом в стиле зомби – попыткой пообедать одной закуской, и я продлил рукопожатие лишь на секунду.
– Ну, я не так уж замечательно играю,- сказала она. Я стоял совсем рядом с ней, но должен был напрягать слух, чтобы разобрать слова. Когда Сьюзен смущалась, голос у нее падал почти до шепота.
– Если бы я знал раньше, я бы принес вам цветы,- сказал я.
Темные ресницы опустились, она на секунду потупилась. Только очень невинная девушка может не показаться при этом смешной, но у Сьюзен это получилось так естественно и непроизвольно, что я был растроган почти до слез.
– Если бы вы знали раньше? Что именно?
– Если бы я знал, что вы так красивы.
На блузке у нее была расстегнута лишняя пуговка. Сьюзен перехватила мой взгляд, но не застегнула ее. Я счел это добрым знаком, хотя и понимал, что все произошло непреднамеренно.
– Поедем с нами в кафе, малютка,- предложила ей Ева.
– Я бы с радостью, но мы с Джеком обещали вернуться домой к ужину.
– Захватите с собой и Джека,- сказал Боб.- Я хочу объяснить ему, как лучше осветить сцену, а то у него «заря как гром приходит»*. Это, может быть, и великолепно для Бирмы, но никак не годится для Англии.
– Вы чудовище,- сказала Сьюзен.- Это была такая славная, симпатичная заря.- Она говорила о заре так, словно речь шла о какомто уютном домашнем животном.
Они заспорили, и в это время появился Джек Уэйлс. Я узнал его мгновенно, как только увидел. Свои «летные» усы он носил с необходимой долей небрежности. Это украшение указывало на то, что во время войны он был офицером. Именно по этой причине я не носил усов. Если вы позволите себе отпустить усы, прежде чем будете произведены в офицеры, на вас станут смотреть так, словно вы надели мундир или орден, не имея на то никакого права. Больше всего меня раздосадовало то, что Джек был шире меня в плечах и дюйма на четыре выше. У него было довольно приятное мужественное, хотя и грубоватое лицо, и уж конечно, злобно подумал я, он знает цену своей наружности.
– Привет, Сью,- сказал он и поглядел на свои часы.- Точно девять ноль ноль.
Операция под шифром «Ужин» сейчас начнется.- Он рассмеялся, очень довольный своей шуткой.- Черт побери, какая тут духота. Не понимаю, как это ты выдерживаешь, Сью. Он окинул меня внимательным взглядом.
***
* Из стихотворения Киплинга «Мандалей».- Прим. ред.
***
– Это Джо Лэмптон,- сказал Боб.- Знакомьтесь – Джо Лэмптон, Джек Уэйлс. Вы должны найти общий язык. Ведь вы оба были отважными соколами, не так ли?
Джек рассмеялся и протянул мне свою огромную окорокообразную ручищу. Он сделал попытку основательно стиснуть мою руку, но и я не сплоховал.
– Не знаю, как вы,- сказал он,- а я рад, что это позади. Летать, конечно, интересно, но когда в тебя стреляют, это портит всякое удовольствие.
– Что верно, то верно,- сказал я.- Хотя и удовольствие летать мне тоже в конце концов приелось.
– Вы все какие-то пресыщенные,- сказала Ева.- Можно пригласить вас выпить с нами, Джек?
– Ужасно жаль, но вы знаете, как папаша Браун помешан на пунктуальности,- ответил тот.- В другой раз какнибудь мы будем в восторге. Вернее, я буду в восторге,- он утрированно подмигнул Еве.- Остальные нам не нужны. Только вы и я, вдвоем, идет?
Мы все слушали его так, еловно некий член королевской фамилии соизволил всемилостивейше объяснить нам, что другие дела не позволяют ему, к сожалению, присутствовать на открытии благотворительного базара, но он надеется, что какнибудь при случае… Когда он и Сьюзен покинут нас, мы сразу должны будем почувствовать образовавшуюся пустоту… Они вернутся к уготованному им теплу, роскоши и веселью, а мы останемся при своих холодных, унылых буднях…
Я не стал, как Ева, упрашивать их, хотя почему-то был уверен, что Сьюзен предпочла бы отправиться с нами.
– Ну, если ты, красотка, хочешь, чтоб я опрокинул с тобой в компании кружечку пива, меня тебе не придется уговаривать,- сказал я Еве, сознательно переходя на простонародный говор в пику Джеку Уэйлсу, речь которого была так же непринужденно безупречна, как и его добротный твидовый костюм.- Пошли.- Я обернулся к Сьюзен и подарил ей самую обольстительную из своих улыбок, на которую в свое время положил немало труда,- ведь если мои зубы имеют довольно сносный вид,то лишь ценой ежегодной пытки в кресле дантиста. Я, конечно, не отказался бы иметь такие белые зубы, как у моего соперника (мысленно я его уже так именовал), однако улыбка, которая лишь чуть раздвигает губы и собирает крошечные морщинки в углах глаз, может производить не меньше впечатления на женщин, чем демонстрация ослепительных зубов. Так по крайней мере подумал я в ту минуту, заметив, как порозовела Сьюзен.
– В следующий раз я не забуду про цветы,- сказал я.
– Благодарю вас,- пробормотала она. Ее глаза сияли. Я знаю, что влага, переливавшаяся в ее глазах, могла быть просто результатом раздражения, вызванного слишком обильным гримом, положенным на веки, но так или иначе это делало ее похожей на маленькую девочку перед рождественской елкой. Вероятно, этот здоровенный детина, который с видом собственника стоит возле нее, не слишкомто избаловал ее комплиментами, подумалось мне.
Когда мы вышли на улицу, Ева снова шутливо ударила меня кулаком в грудь.
– А вы всегда так? Идете напролом? – спросила она.
– Да, я люблю идти прямо к цели.
Боб злорадно ухмыльнулся.
– Ваше обещание явиться в следующий раз с букетом цветов не особенно понравилось Джеку. Я заметил кой-какие признаки ревности.
– Он еще не обручен с ней.
– Да, но он знает ее чуть ли не с пеленок. Первая детская любовь и все такое прочее.
– Как очаровательно! – заметил я.
5
Два месяца спустя я сидел в публичной библиотеке и пытался объяснить элементарные правила бухгалтерского учета заместителю директора – маленькому щеголеватому человечку, с которым мне приходилось уже встречаться на наших любительских спектаклях. Он безнадежно напутал в своей приходо-расходной книге – так напутал, что я чуть было не заподозрил его в темных махинациях. А затем я обнаружил, что он переплатил десять шиллингов из своего кармана. Как очень многие во всех других отношениях неглупые люди, он мгновенно терял всякую способность соображать, как только сталкивался со столбцами цифр. По-видимому, ему даже не пришло в голову, что недостача могла быть результатом простой ошибки в записях.
– Я в отом деле не силен,- сказал он ворчливо, когда я кое-как разобрался наконец в путанице.- Приходится ежедневно тратить целый час на эту чертову бухгалтерию. Довольно бесполезное занятие, мне кажется. Не говоря уже о том, что вот теперь и вам пришлось пожертвовать вашим временем.
– Этот старикан того и гляди лопнет с натуги,- сказал я, наблюдая за седовласым мужчиной, который пытался растолковать что-то одному из младших сотрудников – тощему юноше с уже сутулой, как у всех библиотечных работников, спиной.- Знаете что, Реджи, я поговорю с Хойлейком относительно вашей бухгалтерской отчетности.
Вероятно, ее удастся упростить.
Или надо сократить количество различных приходо-расходных статей, думал я, или же нам придется взять все в свои руки, самим собирать деньги и заносить их в книгу каждое утро. К какому бы решению я ни пришел, Хойлейк прислушается к моим предложениям. Хойлейк представлял собой значительный шаг вперед по сравнению с Деловитым Зомби. Даже сейчас я не люблю вспоминать о Деловитом Зомби. У него была огромная голова с короткими, гладко прилизанными волосами и совершенно неподвижное лицо. Не то чтобы оно отличалось монументальной величавой неподвижностью, словно высеченное из камня, нет – оно было просто мертвое, и мне всегда казалось, что даже воздух вокруг него начисто лишен кислорода. Я как-то сумел внушить ему, что тот особый вид деловитости, котбрый он себе усвоил, чрезвычайно мне импонирует, и с тех пор он ко мне благоволил – настолько, насколько он вообще способен был к кому бы то ни было благоволить. Тем не менее работать под его началом было форменной пыткой.
Он был из числа тех мелких государственных чиновников, которые втайне всегда трепещут за свое тепленькое местечко и тридцативосьмичасовую рабочую неделю. Он неустанно твердил нам о беспощадности окружающего нас мира. Его вечно терзало беспокойство по поводу того, что думают о нас в муниципальном совете. Но тревожился он понапрасну: большинство советников, вероятно, даже и не заметили бы, если бы все служащие муниципалитета явились на работу нагишом. Однако кое-кто, обуреваемый жаждой известности, посылал письма в местную газету, обличая заевшихся бюрократов. И всякий раз после того, как в «Дафтонском обозревателе» появлялись заголовки: «Пусть муниципалитет проверит табельные часы», «Советник наносит решительный удар на конференции», «Их жалованье растет с головокружительной быстротой»,- Деловитый Зомби мгновенно испытывал необычайный прилив энергии, и нас затоплял поток отпечатанных на машинке циркуляров, начинавшихся: «Как мне стало известно» и кончавшихся: «Этому немедленно должен быть положен конец». Но еще страшнее были Стимулирующие беседы, как он сам их называл. Наиболее жуткая особенность их заключалась в том, что Деловитый Зомби обладал способностью говорить, почти не разжимая губ, и казалось, что его резкий металлический голос доносится неизвестно откуда.
Предполагалось, что все рабочее время мы должны работать, и это в общем было вполне резонно. Бессмыслица заключалась в том, что мы то и дело, не успев приняться за какую-нибудь работу, тотчас вынуждены были ее бросать, и от этого в конечном счете попусту пропадало куда больше времени, чем от одной-двух сигарет или десятиминутной болтовни с машинисткой. Кроме того, мы по меньшей мере раз в неделю работали сверхурочно, что неизменно доставляло большое удовольствие Деловитому Зомби, особенно когда наше трудолюбие становилось известно кому-нибудь из членов муниципального совета. Однако, если бы служащим была предоставлена возможность самим установить ритм своей работы, никаких сверхурочных не потребовалось бы.
Хойлейк был полной противоположностью Деловитому Зомби. Это был маленький, низенький, бочкообразный и довольно симпатичный человечек в дымчатых очках для чтения и с забавной щеточкой усов на верхней губе. Он всегда напоминал мне Робертсона Хейра – полному сходству с последним мешал только легкий йоркширский акцент Хойлейка. Он не стоял у нас над душой. Ему было решительно все равно, каким образом выполняем мы работу,- лишь бы она была выполнена в срок.
Подробности его не интересовали. В результате в его отделе работа шла куда плодотворнее, нежели под началом Деловитого Зомби. Здесь мы чувствовали себя группой специалистов, а не комплектом счетных машин.
Впервые в жизни я был вполне доволен своей работой, и это было еще одним даром Уорли. Кроме того, меня приняли в любительскую труппу, и я начал встречаться с такими людьми, с какими прежде мне не приходилось водить знакомство. Этот любительский театр был своеобразным клубом, попасть в который – тем более для человека молодого – не представляло особого труда. И все же он был для избранных.
Никаких правил, преграждающих доступ в него рабочим, не существовало, и тем не менее никто из них ни разу не сделал попытки стать одним из «Служителей Мельпомены». Театр этот дал мне то, чего я никогда не имел: ощущение, что у меня есть свой круг знакомых. Быть может, это звучит напыщенно – пусть. Словом, я был доволен и счастлив. Не слишком ли? Я уже забыл решение, принятое мною как-то вечером в кафе «Сильвия».
Мы проверяли бухгалтерскую отчетность в маленькой комнатке позади отдела выдачи книг на дом, которую Реджи всегда важно именовал своим кабинетом, хотя в сущности это была самая обыкновенная рабочая комната. Сквозь стеклянную перегородку я увидел Еву. Реджи поманил ее к нам.
– Подите сюда, детка, и поручитесь за меня,- сказал он.- А то Джо уже готов обвинить меня в подчистке счетов.
– Мой избранник не может ошибаться.
– А мне казалось, что ваш избранник я,- ехидно сказал Реджи.
Ева похлопала его по руке.
– Так было, дорогой мой Реджи, пока не появился Джо.- Она поглядела на ряды новых книг.- Получили вы что-нибудь по-настоящему скандальное, Реджи? Я обожаю эротику, а у вас никогда ничего такого не бывает.
От нее пахло духами, напоминавшими запах засушенных лепестков розы. Их аромат наполнял комнату, заглушая запах книг и клея.
– Вы не знаете какой-нибудь хорошей забористой книжки в таком роде, Джо? – спросила меня Ева.
– Я люблю эротику в жизни, а не в книгах,- сказал я.
– Превосходно, так чего же мы ждем?
Реджи что-то слишком внимательно прислушивался к нашей болтовне. Библиотека являлась своеобразным аккум?лятором всех городских сплетен. Я решил переменить тему – Вы знаете, я буду играть Джошуа?-Я напряг бицепсы и расправил плечи;- Мускулы великана и душа ребенка. Сбивается с пути истинного, соблазненный порочной женщиной…
– Черт бы побрал наш театральный комитет,- сказала Ева.- Я так хотела свести вас с пути истинного. Почему не предложили эту роль мне?
– Роль экономки куда интереснее,- сказал Реджи.- Это действительно нужно сыграть.
А какая женщина не сумеет сыграть Леду!
– Очень может быть,- хмуро сказала Ева.- Но я уже по горло сыта здоровой нравственностью. Я жажду быть влекущей и соблазнительной. Что такое есть в Элис, чего нет во мне?
– Кто это Элис? – спросил я.
– Вы же знакомы с ней, глупышка. Блондинка, высокая, тонкая. Она играла раньше в профессиональном театре. Вы бы, конечно, обратили на нее внимание, если бы не пожирали глазами Сьюзен.
– Она замужем?
– Надо полагать: она живет с ним уже лет десять. Его зовут Джордж Эйсгилл. Вы его тоже видели: он был на последнем спектакле. Денежный мешок. Живут как будто довольно ладно.- Она умолкла с таким видом, словно боялась сказать лишнее.
– Теперь я ее припоминаю,- сказал я.- Мне она показалась немного высокомерной. И, во всяком случае, очень холодной.
– Потому что она не пала тут же на месте жертвой ваших чар? – вставил Реджи. Это было сказано шутливо, обижаться не приходилось, но я решил впредь быть с ним поосторожней.
– Нельзя же разговаривать с одной женщиной, а смотреть при этом на другую,- сказала Ева.- Не удивительно, что бедняжка была после этого с вами высокомерна.
Элис – премилый человек, если говорить всерьез, и я не позволю никому сказать о ней худого слова, имейте это в виду.
– Она очень талантливая актриса,- заметйл Реджи.- Черт побери, в «Площадке для игр» она была изумительна. Просто-таки источала соблазн. Две божьи старушки ушли со спектакля в середине второго акта.
– Ну, это уж вы хватили через край,- сказала Ева.- Я видела эту пьесу в Лондоне,- Элис очень многое взяла у Ла-Тома… Вспомните, как она сбрасывает с ног туфли.
Но, конечно, она справится с ролью. И Джо многому может у нее научиться.
– Высокая, тонкая, блондинка… Так, так, так, я охотно готов обучаться.
– Следите за ним в оба,- сказал Реджи. Его маленькое землистого цвета лицо показалось мне странно задумчивым.
– «Эй, малый, не принимай это так близко к сердцу,- сказала Ева, цитируя из пьесы.- Свет не клином сошелся. Ну свалял ты дурака, а мы тебя выучим…»
Реджи спрятал бухгалтерскую книгу.
– Пойдука я погляжу, как бы мои сотрудники не начали валять дурака,- сказал он и направился в соседнюю комнату, где седовласый мужчина все еще старался что-то втолковать сутулому юноше.
– Пойдемте, помогите мне выбрать книги, Джо,- попросила Ева, беря меня под руку.- Наш общий друг довольно славный малый, верно? Только дряблый какой-то. Эта профессия не для мужчин.
– Библиотекари бывают разные,- сказал я. Маленькие, твердые пальцы Евы пощупали мои бицепсы.
– А вы – сильное животное.
– Я занимался боксом.
– Больше не заиимаетесь?
– Позволить избивать себя задаром кажется мне довольно бессмысленным, а профессионал из меня не выйдет.
– А вы сделайтесь профессионалом,- сказала она,- и я убегу с вами. Я не могла бы устоять против грубого, потного силача-боксера!
Я торопливо оглянулся. Мы уже дошли до отдела драматургии, помещавшегося в нише, в самом конце абонементного зала. Здесь никто не мог нас увидеть, даже если бы все стали смотреть в нашу сторону.
– Мне казалось, что вы и так собирались убежать со мной,- сказал я.- На субботу и воскресенье.
– Не понимаю, о чем вы говорите.- Всякий намек на кокетство сразу исчез из ее голоса.
– Вы сказали в воскресенье…
– Ах, вот оно что! Только потому, что тогда в реквизитной я позволила вам запечатлеть на моих губах разбавленный пивом поцелуй, вы уже вообразили, что дело в шляпе… Нет, дорогой мой. Самым решительным образом – нет.
– Зачем же вы тогда обещали?
Она псжала плечами.
– Мне показалось, что вам этого хочется. К тому же я совсем не уверена, что я вам что-нибудь обещала.
Желание вспыхнуло во мне одновременно со злобой. В воскресенье, когда я целовал ее, все, казалось, шло как нельзя лучше. Наконец-то, думал я, чувствуя, как ее тело, нежное и душистое, холеное, хорошо вымытое, а самое главное – стоящее много денег, льнет ко мне, наконец-то, думал я, у меня будет возлюбленная, которая не станет ни грызть сухарики во время объятий, ни плакать от стыда после.
Все это я мог иметь и в дафтонском «Локарно».
– Вы прирожденная кокетка, верно, моя радость? – сказал я ей.- И вас еще никто ни разу не побил?
– Я имею дело только с цивилизованными людьми,- сказала она холодно.
Я глубоко втянул воздух и перевел дыхание. Злиться было бесполезно.
– Успокойтесь, я не собираюсь докучать вам.- Я заставил себя улыбнуться.- Вы слишком очаровательны, вот в чем беда.
Наступило молчание. Когда она заговорила, голос ее звучал мягче.
– Джо, вы очень неопытны. Нельзя получить сразу все, чего вам хочется. Запомните это.
– Запомню,- сказал я, не понимая в ту минуту, к чему она клонит.
6
В тот вечер, помнится, была первая читка «Фермы в лугах». Когда я приехал в театр, наш режиссер Ронни Смит был уже там. Ронни работал в банке, но, глядя на него, вы бы никогда этого не подумали. Он носил зеленые замщевые туфли, старые фланелевые брюки, желтый свитер и спортивную куртку. У него было помятое лицо и гладкс прилизанные с помощью бриолина волосы, начинавшие редеть на висках; все это вместе взятое делало его похожим на профессионального актера средних лет, к чему, как мне кажется, он и стремился.
– Здорово, Джошуа! – сказал, вернее выкрикнул, он, что также являлось частью усвоенной им театральной позы.- Черт побери, у вас чудная роль. Не от мира сего.- Он дважды повторил, смакуя:- Не от мира сего. Но тем не менее вы должны работать, черт побери, вы должны работать!
– Вы нагоните на него страху,- сказала Ева, входя вместе с Элис.- «Малый-то пришел, чтоб повеселиться малость, так, что ли, дружок?»
– Привет, Ева,- сказал я.- Привет, Элис. Вы сегсдня неотразимы, должен признаться.
– Вы очень любезны,- сказала она.- На самом деле я чувствую себя препогано.- Это прозвучало не слишком дружелюбно. Что верно, то верно: она отнюдь не намеревалась тут же на месте пасть жертвой моих чар.
Рядом с розовощекой, живой, задорной Евой Элис и в самом деле казалась какой-то изможденной и бледной. У нее были тонкие черты лица и волосы цвета меда, которые в тот вечер она стянула узлом на затылке. Я подумал, что фигура у нее – как с картинки модного журнала, но бюст, пожалуй, великоват. Обтянутые белым свитером груди ее, казалось, чуть-чуть обвисали под собственной тяжестью, и в этом было что-то еще более влекущее, чем упругость,- ощущение безыскусственности,- и мне вдруг захотелось коснуться их.
Я тотчас отогнал от себя эту мысль. Все это пустое! Мне припомнилось, как прижималась ко мне Ева: «Вы изумительны, мы должны что-то придумать, давайте удерем куданибудь…» И какой был от этого прок? Затем мне припомнилась Сьюзен на последнем спектакле: Джек ни на секунду не спускал с нее глаз, и не успел я опомниться, как он умчал ее домой в своем новом сверкающем автомобиле. Нет, Элис не для меня. Я должен тотчас выбросить эти мысли из головы, пока они там не засели слишком прочно.
Я окинул взглядом остальных участников будущего спектакля. У Херберта Даунса была небольшая ткацкая фабрика, у отца Джонни Роджерса – торгопля углем, отец Энн Барлби был владельцем трех бакалейных магазинов, Джимми Мэтью, самый молодой из всех, учился в Леддерсфордском техническом колледже: он готовился стать помощником своего папаши в фамильном предприятии, как, впрочем, и Джонни.
Старший брат Энн, само собой разумеется, изучал бакалейное дело, начиная с самых азов, как все простые смертные. Энн посещала Леддерсфордское художественное училище – это должно было удерживать ее от глупостей, пока она не выйдет замуж – вероятнее всего, за Джонни, отец которого успешно расширял свое предприятие под эгидой ненавистного лейбористского правительства. У каждого из них было больше денег, чем у меня, но никто не обладал по-настоящему крупным капиталом.
Достигнуть их уровня было, вероятно, не так уж трудно, и поэтому я не испытывал к ним особого почтения. Я слышал, как они болтают о модных пьесах, щеголяя изысканностью своих интонаций, непринужденно, но нарочито угловато жестикулируя, и мысленно издевался над ними, словно какой-нибудь титулованный землевладелец, наблюдающий, как торговцы стараются подражать людям из общества. Но мое чувство превосходства было недолговечно: первая читка прошла для меня из рук вон плохо.