Брэйн Джон. Путь наверх

   Быть может, это объяснялось тем, что из-за Евы и Сьюзен я утратил душевное равновесие, но так или иначе я все время сбивался и все путал, произносил неправильно самые простые слова и почти в каждой фразе делал акцент не на том, на чем следовало. Когда я вместо «землекоп вошел к бухгалтеру» прочел «землекоп вошел в бюстгальтере», читку пришлось прервать. Я смеялся вместе со всеми, но это стоило мне значительных усилий.
   – Шевалье д'Эон* воскрес из мертвых,- сказала Элис.- Что за мысль – эротомания в рабочей среде! – Она обращалась прямо ко мне.
   – Я сам из рабочей среды,- сказал я угрюмо.- И вы можете не разъяснять вашу милую остроту. Я знаю, кто был шевалье д'Эон. Я читал о нем.
   Она покраснела.
   – Вам не следует…- начала она и остановилась.- Я потом вам скажу,- прибавила она, улыбнулась мне и опустила глаза в тетрадку.
 

***

 
   * Французский авантюрист ХVIII века, часто выдававший себя за женщину.- Прим. ред.
 

***

 
   С этой минуты я все время наблюдал за ней, пока не кончилась читка. Когда по ходу пьесы ей нечего было делать, она казалась мне совсем неинтересной, даже некрасивой: подбородок был у нее несколько тяжеловат, на лбу и шее залегли резкие, словно врезанные ножом морщины. Но когда она играла, лицо ее преображалось, в нем будто пробуждалась жизнь: не то чтобы вы переставали замечать его недостатки – нет, но самые эти недостатки становились какими-то милыми и трогательными. А все остальные женщины рядом с ней начинали казаться неряшливо одетыми и непривлекательными. И Ева тоже – к немалому своему удивлению заметил я.
   Когда читка была закончена, Ронни некоторое время молча глядел на нас, громко сопя трубкой, играя золотым «вечным» карандашиком и перебирая в руках листы с заметками.
   – Нам придется как следует потрудиться, ребята. Эта пьеса куда тоньше, чем может показаться с первого взгляда.- Он вынул трубку изо рта и указал мундштуком в мою сторону.- Джо, прошу не забывать, что вы простой, честный фермер, и, ради всего святого, не злоупртребляйте… э… хм… принадлежностями дамского туалета.- Вее, за исключением меня, рассмеялись.- Пожалуй, вам лучше совсем выпустить этот кусок.
   – Берегитесь, Джо,- сказала Ева.- Ронни обожает купюры. Если вы не поостережетесь, от вашей роли ничего не останется.
   Ронни подарил ей сияющую улыбку.- Все пьесы необходимо сократить наполовину,- сказал он.
   – «Так считаем мы с Орсоном Уэллесом…»* – шепнула Элис мне на ухо.
   – Ну ладно, ребята,- сказал Ронни.- На сегодня хватит. Теперь мы с Хербертом попытаемся разобраться, что автор намудрил с освещением.
   – Может быть, выпьем кофе? – спросил я Элис, когда она поднялась.
   – Нет, благодарю вас.
   «Ну и черт с тобой»,- подумал я и повернулся на каблуках.
   – А вот пивом вы меня можете угостить.
   – Поедем в «Кларенс»?
 

***

 
   *Популярный американскнй кинорежиссер.- Прим. ред.
 

***

 
   – Там бывает слишком много «Служителей Мельпомены». И слишком светло и чисто.
   Скоро они повесят неоновые лампы. В «Сент-Клэре» куда уютнее. Темно, пахнет жареной говядиной и сальными свечками.
   Ее автомобиль, зеленый «фиат-500», стоял у подъезда. Она отперла правую дверцу и приостановилась в нерешительности.
   – Вы умеете водить машину?
   – Как ни странно, умею,- сказал я.
   – Черт вас побери, почему вы так обидчивы?
   – Я и не думал…
   – Нет, думали. Я просто хотела предложить вам вести машину. Большинство мужчин не выносят, когда за рулем женщина. И к тому же я вожу машину отвратительно.
   Я ничего не ответил, сел за баранку и распахнул перед Элис левую дверцу.
   Приятно было снова вести машину. Правда, собственного автомобиля у меня никогда не было. Я научился управлять машиной, когда служил в армии: у нас на четверых летчиков был один «остин-чэмми». Когда я включил первую скорость, мне показалось, что сейчас я снова покачу по пустынным равнинам Линкольншира с бочкой пива в багажнике, а Томми Дженкс заведет во весь голос «На маневрах», или «Коты на крышах», или «Три почтенные старушки». И меня вдруг охватила тоска по тем дням, когда я мог позволить себе истратить четыре фунта в неделю на пиво и сигареты, а эмблема в виде серебряного крылышка обеспечивала и даровую выпивку и женщин из общества. Конечно, наш «остин» был мало на что пригоден (да и не удивительно после семнадцати лет безалаберного с ним обращения), но как бы то ни было, а одна четвертая часть его принадлежала мне. Томми разбил его в лепешку на Северном шоссе под Финчли, прикончив и себя самого, и капрала, и солдата, сидевшего за баранкой «джипа», в который он врезался.
   – Отчего вы хмуритесь? – спросила Элис.- Вам известно, что в этой шляпе вы похожи на гангстера? Сверните здесь направо, пожалуйста.
   – Где мы находимся?
   – Уже неподалеку от шоссе Сент-Клэр. И от моего дома, кстати сказать.
   – Вы живете Наверху, разумеется? – Вероятно, в моем голосе прозвучала издевка: я заметил, как Элис поморщилась, и удивился сам, что за бес в меня вселился.
   – Я живу на шоссе Коноплянок,- сказала она.- Не я выбирала этот дом, но, впрочем, он вполне хорош. А вы живете на Орлином шоссе, да?
   – Я снимаю там комнату,- сказал я.
   Мы ехали по Тополевому проспекту. Из окон большого особняка по левую сторону проспекта на мостовую упал сноп света, и до нас долетели звуки музыки. Ворота в высокой ограде были приотворены, и я увидел блеск воды и белый помост.
   – Бог мой! – сказал я.- Бассейн для плавания.
   – Здесь живет Сьюзен Браун,- сказала Элис.- У нее сегодня званый вечер: она справляет день рожденья.
   – Как мило,- сказал я.- Вероятно, Джек в числе приглашенных. Надеюсь, я не слишком много себе позволяю, именуя его столь фамильярно?
   Элис, казалось, не слышала.
   – Сверните, пожалуйста, налево,- сказала она. По узкой улице мы спустились вниз и выехали на небольшую площадь. Дома в этой части города были уже поменьше: большой особняк на вершине холма был последним аванпостом мира частных бассейнов для плавания, тополей и автомобилей новейшей марки. Привокзальные рабочие кварталы простирались дальше, чем я думал: они словно щитом прикрывали Тополевый проспект от фабричного дыма долины. Узкая и крутая каменная лестница вела с площади к прямой, словно проложенной по линейке, улице с домами из песчаника.
   Кабачок «Сент-Клэр» находился в переулке неподалеку от площади.
   В кабачке, как и говорила Элис, царил полумрак и пахло жареной говядиной и свечами. Небольшая комната за баром была совершенно пуста, только два каких-то старика сидели, сгорбившись, у огня. На стенах висели две старые гравюры с изображением Уорли и снимок дома, с которого в 1888 году сорвало ураганом крышу.
   В промежутках между ними поблескивали медные жаровни и украшенные бляхами уздечки. Диванчики, стоявшие вдоль стен, были обиты кожей.
   Элис с удовлетворением огляделась вокруг.
   – Вот где, на мои взгляд, хорошо,- сказала она.- Так уютно и уединенно, что в этом есть даже что-то зловещее.
   = Подошел, шаркая ногами, тощий, седой старик – хозяин кабачка.
   – Добрый вечер, миссис Эйсгилл. Добрый вечер, сэр. Чем могу служить?
   – Попробуйте «Старое»,- сказала мне Элис.- Вот уж это настоящее пиво. Верно, Берт?
   – Очень приятный напиток, миссис Эйсгилл,- отвечал тот глухим, замогильным голосом.- Красота, а не пиво.
   Пиво – темное, мягкое и душистое – оказалось и в самом деле очень хорошим. В этом уютном уголке было тепло и покойно, и мне было очень хорошо с Элис. Я не чувствовал необходимости ухаживать за ней, а следовательно, и не боялся получить отпор. Я предложил ей сигарету и закурил сам. Это была моя первая сигарета в тот вечер – я как-то забываю курить, когда взволнован,- и она показалась мне особенно крепкой и приятной, даже чуть-чуть горьковатой на вкус, что я всегда любил.
   – Послушайте, Джо,- сказала Элис.- Вам и мне еще предстоит поработать вместе, и нужно, чтобы между нами все было ясно с самого начала. Почему вы все время лезете в бутылку? Мне не хотелось объясняться с вами при всех, но вы, черт вас побери, разговаривали со мной очень оскорбительным тоном. Что с вами такое? У вас комплекс неполноценности?
   – Нет,- пробормотал я.
   – Тогда в чем же дело?
   – Мне показалось, что вы держитесь покровительственно по отношению ко мне, вот и все. Мой отец не был владельцем заводов или фабрик, но это еще не значит, что я никогда ничего не читал или не могу управлять машиной.- Я чувствовал, что мое объяснение звучит неубедительно: ведь на Элисто я вовсе не был зол.
   – Но, Джо, дорогой,- сказала она.- Кто придает этому значение? Во всяком случае, не я. Да и Томпсоны, и Ева…- Она сдвинула брови.- Должно быть, это Ева, да?
   Она всегда кокетничает напропалую, а потом напускает на себя чопорность. Так уж она создана, ее не переделаешь. Знаете, я бы нисколько не удивилась, если бы…
   Нет, пожалуй, не стоит говорить.
   Я заказал еще пива.
   – Раз уж начали, лучше сказать.
   – Я бы не удивилась, если бы узнала, что она рассказывает Бобу о своих проделках. Они какие-то ненастоящие оба. Ведь вы же не приняли ее всерьез?
   – Все зависит от того, что вы под этим подразумеваете.
   – То же самое, что и вы, голубчик.
   – О господи, нет! Ни на секунду!-Я рассмеялся.- Каким должен я вам казаться идиотом!-И тут я вспомнил главную причину моей досады.- Джек Уэйлс… смотрел на меня сверху вниз, хвастал офицерской столовой, забыл, как меня зовут, когда я обратился к нему…
   – Скоро он уедет обратно в свой университет,- сказала Элис.- И притом вовсе не поэтому вы на него злитесь. Он заявляет права на Сьюзен – вот почему, верно?
   Я ничего не ответил. И только удивился, как это получилось, что мы чувствуем себя так непринужденно друг с другом. Я говорил с ней так же свободно и просто, как с Чарлзом. Это открытие несколько ошеломило меня.
   – Разве я не права?-настаивала она.
   – Ну ладно. Пусть так. Обыкновенная зависть. Дело в том, что такие люди, как он, всегда забирают все самое лучшее, словно по какому-то божественному праву. Мне слишком часто приходилось это наблюдать.
   – Я сейчас поколочу вас,- сказала Элис.- Ведь Сьюзен не помолвлена с ним. И вы тоже как будто не женаты. Боитесь вы его, что ли? Почему бы вам не позвонить Сьюзен по телефону и не пригласить ее куда-нибудь?
   – Я как-то не думал об этом,- пробормотал я вяло.
   – Вам нравится жалеть себя,- сказала она.- Вместо того чтобы предпринять что-нибудь, вы просто сидите сложа руки. Может быть, вы и впрямь думаете, что вам не под силу тягаться с Джеком?
   – Нет,- сказал я.- Да это и не важно – кому с кем тягаться… если он ей нравится. Но я вижу, что это не так. Просто она привыкла, что он всегда рядом, вот и все… А я мог бы ей понравиться – я это чувствую. И вот это-то и досадно.
   Вы, верно, думаете, что я слишком самонадеян?
   – Нет,- сказала она.- Просто вы молоды и страшно неопытны, Но если вы и в самом деле так чувствуете, то, должно быть, вы правы.
   Веру в интуицию я не могу считать исключительно моей привилегией – это вещь довольно распространенная,- и тем не менее, услыхав от Элис эти слова, я почувствовал, что уже ничего не могу от нее скрыть. Взгляяув на свой пустой стакан, я сказал:
   – Не умею пить половинками.- И сунул было руку в карман.
   – Дайте я закажу,- сказала Элис.
   – У меня хватит…
   Она жестом заставила меня замолчать.
   – Нет. И не надо спорить. Я всегда плачу за себя. У меня такая привычка еще с того времени, когда я служила в театре.
   – Но я никогда не служил в театре.
   – О, перестаньте! Будь вы государственным казначеем или владельцем этого кабака, мне все равно. Я люблю быть независимой и в состоянии сама уплатить за свое пиво.
   Ясно?
   Я взял у нее деньги и заказал пиво. По правде говоря, я был доволен: «Старое» пиво стоило два шиллинга пинта, и судя по тому, как мы его пили, счет к концу вечера легко мог возрасти до девяти шиллингов. В банке у меня лежало восемьсот фунтов: жалованье, накопившееся за время моего пребывания в лагере для военнопленных, плюс то, что я получил по страховому полису после смерти родителей. Но к этим деньгам я не прикасался. Я знал, что снова собрать такую сумму мне будет нелегко, и жил на свое жалованье, а оно не позволяло мне пускаться в авантюры, которые грозили обойтись чуть ли не в десять шиллингов.
   Я с благодарностью поглядел на Элис.
   – Может быть, вы хотите картофельной соломки, дорогая?
   – Да, пожалуйста,- по понедельникам они получают «Смитовскую». И попросите, чтобы подали солонку. Терпеть не могу этих противных голубых пакетиков.
   – Я тоже люблю соленое к пиву. Хотя кусок жирной свинины с маринованным луком, пожалуй, лучше всего.
   Она широко улыбнулась мне. Это была товарищеская улыбка, без малейшего кокетства.
   – Согласна. У меня низменные вкусы. И я могу выпить пива не меньше, чем вы.
   – Ловлю вас на слове.
   – А я вас. Я с детства привыкла к пиву, а все мужчины вокруг меня, кажется, никогда не пили ничего, кроме виски и джина. И они думают, что я шучу, когда говорю, что люблю пиво, и угощают меня какой-то дрянью, которая продается в бутылках, или жидким немецким пивом.
   «Старое» оказалось крепче, чем я думал. Когда я доканчивал третью пинту, теплая волна нежности внезапно захлестнула меня.
   – Я хочу вам что-то сказать, Элис. Вы мне нравитесь. То есть я не влюблен в вас, нет: просто вы очень хорошая. Я могу разговаривать с вами, как с товарищем. Я могу делиться с вами… Вот, черт побери, все «я» да «я»…- Тут я снова отхлебнул пива и основательно набил рот хрустящим картофелем.
   – И вы мне тоже нравитесь,- сказала она.- Вы знаете, временами вам можно дать не больше восемнадцати.
   Мы просидели в этом кабачке до самого закрытия, а потом Элис отвезла меня домой.
   И только уже лежа в постели я подумал о том, что еще никогда ни одной женщине на свете не рассказывал так много о себе… Более того: я не испытывал ни малейшего страха, что сказал что-нибудь лишнее, попал в глупое положение… От наволочки еле уловимо пахло лавандой, и это снова напомнило мне Элис. Это был ее запах – прохладный и чистый, как свежее белье, теплый и дружелюбный, как пиво. Я неприметно погрузился в сон, и мне приснилось, что мы с Элис едем в ее «фиате» где-то не то в Линкольншире, не то в Пруссии, и машину дико забрасывает на каких-то фантастически крутых зигзагах шоссе. А затем Элис внезапно превратилась в Сьюзен – с сияющими глазами, с побледневшим от наслаждения лицом, и тут же я оказался совершенно один в какой-то незнакомой пустынной местности, в дюнах- среди сосен, песка и вереска – и громко звал не Сьюзен, а Элис и пробудился наконец у себя в комнате в коттедже на Дубовом Зигзаге и, открыв глаза, увидел прямо перед собой на стене репродукцию: «Олимпию» Мане – белокожую, нежную и прелестную, отлично сознающую все свои достоинства,- и она все росла и росла, пока не заполнила стену, и тогда, закрыв глаза руками, я хотел закричать и снова пробудился – на этот раз в Уорли: над ухом у меня звенел будильник, а из кухни доносилось шипение сала на сковородке.
 

7

 
   Библиотека помещалась в городской ратуше. Я зашел туда на следующее утро в десять часов и узнал, что Джек Уэйлс через два-три дня должен возвратиться в университет.
   Я стоял в небольшой нише, где помещался так называемый «отдел справок», ликовал в душе и вместе с тем испытывал зависть. Кембридж! Перед взором моим возникала картина: бутылки портвейна, лодочные состязания, приятные неторопливые беседы за длинным столом, сверкающим хрусталем и серебром. И самый воздух пропитан сознанием могущества – могущества, говорящего на безукоризненном английском языке, могущества, черпающего свою силу в происхождении и связях. Ведь если вы намерены управлять государством, вам никак не обойтись без университетского образования.
   Отец Джека, помимо всего прочего, еще делал автомобили. Предприятие процветало.
   Впрочем, даже будь иначе, это не имело бы особого значения, так как он к этому времени уже успел создать маленький уютный вертикальный концерн. Как только расходы на какие-либо детали превышали определенную сумму, он покупал фирму, производящую этот товар. Ему принадлежала пластмассовая фабрика, кожевенный завод, завод, изготовляющий кузова, типография и даже прачечная. Рядом с Фордом, Лайонзом и Юнилевером это был совсем небольшой концерн, но я бы очень удивился, если бы старик оставил своим наследникам меньше миллиона.
   Седрик объяснил мне, зачем Джеку понадобилась ученая степень.
   – Тот, кто стоит во главе концерна, не может быть узким специалистом,- сказал Седрик.- Он обязан уметь мыслить абстрактно. Если он будет слишком входить в частности, ему не под силу будет охватить целое. И вот Джек поступил в Кембридж, чтобы научиться думать.- Седрик улыбнулся мне словно сообщнику.- Конечно, по существу это не так уж необходимо. Инженеры и бухгалтеры руководят предприятием независимо от того, кому оно принадлежит. Все, что требуется от Джека,- это встречаться с нужными людьми и уметь с ними ладить. Пускать пыль в глаза своей ученостью… скажем так.
   «Превосходно!-ребячливо подумал я про себя.- Я украду у тебя твою девушку, Уэйлс, и все твои деньги не смогут меня остановить…»
   Я направился к телефонной будке напротив ратуши и позвонил Сьюзен. Дожидаясь, пока меня соединят, я уже готов был отказаться от своей затеи. Если бы к телефону подошла не сама Сьюзен, едва ли я повторил бы эту попытку еще раз.
   – У телефона Сьюзен Браун,- донеслось из трубки,
   – Говорит Джо Лэмптон. Как официально это у нас получается! – В телефонной будке было разбито стекло и сильно дуло. От волнения у меня дрожали руки.- Я взял два билета на субботний балет, может быть, вы хотите пойти?
   – На субботний балет?
   – Я хотел сказать: на балет в субботу вечером,- сказал я, мысленно проклиная себя.
   – Я бы очень хотела пойти. Минутку, Джо, я ничего не могу сообразить – я прямо из ванны.
   На мгновенье я увидел ее полуодетую – такую юную, чистую, свежую, упругую… и тут же постарался выкинуть это из головы. Я не хотел об этом думать. Не потому, чтобы она не казалась мне желанной, но раздевать ее мысленно – это годилось лишь для какого-нибудь прыщавого подростка и ни в какой мере не выражало моих чувств к Сьюзен. Это я могу сказать по совести: мои намерения по отношению к Сьюзен всегда были, что называется, благородными. Все другое было бы убого и низко, не достойно ее красоты. Да, Сьюзен сама по себе, даже не говоря о деньгах, была достойна того, чтобы на ней жениться. Она была принцессой из сказки, героиней старинной баллады или музыкальной комедии. Такая уж у нее была внешность – и лицо и фигура,- и к такой категории принадлежала она по своему имущественному положению. А ведь все сказки – на один лад: принцесса прекрасна, живет в золотом дворце, носит красивые одежды и драгоценности, питается цыплятами, земляникой и медовыми пряниками, и даже если с ней приключается беда и ей приходится работать на кухне, влюбленный принц непременно находит ее по драгоценному кольцу, которое она запекает для него в пирог, и хотя при этом он едва не погибает от нервного потрясения, когда она предстает перед ним в ослиной шкуре с перепачканным сажей лицом и загрубевшими от черной работы руками и ему кажется, что он влюбился в простую работницу, короче говоря, в девушку категории № 10, все же принцесса успевает сбросить с себя ослиную шкуру и под ней оказывается великолепный наряд, после чего она умывается, и принц видит ее нежную белую кожу, и все становится на свое место – она принцесса, девушка категории № 1, и принц может спокойно жениться на ней, после чего они будут жить припеваючи до скончания века. Словом, стандарт, по которому определяются принцессы, до грубости прост, Сьюзен была принцессой, а я – эквивалентом свинопаса. Я, так сказать, творил из жизни сказку. Беда была в том, что стоявшие на моем пути препятствия были пострашней драконов и чародеев, а мне предстояло обойтись без доброй феи-крестной. И в то утро я еще не мог сказать, чем окончится эта сказка. Когда Сьюзен отошла от телефона, мне пришлось ждать довольно долго. Я даже подумал сначала, что она просто повесила трубку, но тут же услышал где-то в отдалении шум пылесоса и женские голоса.
   – Простите, что заставила вас ждать,- сказала Сьюзен. – Никак не могла найти свою записную книжку. В субботу вечером я свободна, Джо.
   Первый дракон – пусть совсем тщедушный – был сражен наповал. Я постарался скрыть свое торжество.
   – Отлично. Я заеду за вами в четверть седьмого, хорошо?
   – Нет, нет,- сказала она поспешно.- Встретимся в театре.
   – Тогда без четверти семь?
   – Чудесно. Ой, мама идет… я бегу… До свидания!
   – До свидания,- несколько озадаченно сказал я.- Пряничная позолота уже чуточку потускнела. Почему Сьюзен так испугалась появления своей матери? Может быть, она хочет скрыть от домашних, что собирается пойти со мной в театр? Неужто ей не разрешают встречаться ни с кем, кроме Джека? И мне, в отличие от него, не положено даже появляться в ее доме?
   Когда я вернулся в казначейство, Тедди Сомс пил чай и флиртовал с Джун Окс, машинисткой из отдела здравоохранения. Джун едва исполнилось двадцать лет. Она была рыжая, белокожая, глупенькая и, по моему твердому убеждению, влюбчивая.
   Впрочем, я был достаточно осторожен, чтобы не заводить с ней романа. В стенах учреждения романы завязываются чрезвычайно легко, а развязаться с ними бывает довольно трудно, в особенности когда это происходит в маленьком городке.
   Тем не менее я тоже начал слегка заигрывать с ней. Моему уязвленному самолюбию было приятно общество женщины, которая была достижима для меня и которая, думал я, глядя на ее полные влажные губы, не станет подстрекать меня понапрасну и будет чрезвычайно довольна, если я приду к ней в гости.
   – Привет вам, царица моего сердца,- сказал я, беря себе чашку чаю.- Всегда приятно видеть вас. С каждым днем вы становитесь все краше. Я рад, что вы не работаете в казначействе.
   – Вот как – вы не хотите, чтобы я у вас работала?
   – Я бы тогда только и делал, что глядел на вас,- сказал я,- и забросил бы всю работу.
   Джун хихикнула.
   – Я слышала, что вы поглядываете на когото другого.
   – Только потому, что вы отказываетесь выйти за меня замуж.
   – Вы еще не сделали мне предложения.
   Я опустился на одно колено и приложил руку к сердцу.
   – Дорогая… нет, да позволено мне будет сказать… дражайшая мисс Окс.
   Предлагаю вам руку и сердце…
   – Не слушай его, Джун,- сказал Тедди.- Он шляется по кабакам с замужними женщинами.
   Я поднялся с колена.
   – Не понимаю, что вы имеете в виду?
   Джун снова хихикнула:
   – Ее имя начинается с буквы Э. И она слишком, слишком стара для вас.- Голос у Джун был очень тонкий, почти писклявый и находился в странном несоответствии с ее пышным бюстом.
   – Ах, вот что,- сказал я небрежно.- Она подвезла меня на своей машине до дома.
   Мы обсуждали пьесу. Тедди не способен этого понять. У нас с ней абсолютно платонические отношения.
   – О нет, я понимаю,- сказал Тедди, обнимая Джун за талию.- Я вот все стараюсь уговорить Джун провести со мной платонический уикэнд. Лишь бы только не получился платонический ребенок.- Он расхохотался громко и, как всегда, несколько театрально и ущипнул Джун за щеку.
   – Ты несносен,- сказала Джун.- Нет, нет, Тедди, отвяжись. Что, если войдет мистер Хойлейк?
   – Он распорядится, чтобы я оставил тебя в покое, и примется за тебя сам,- сказал Тедди.
   – Я больше с тобой не разговариваю! Все!-сказала Джун.- У тебя чудовищно грязные мысли.- Она улыбнулась мне.- А вот Джо – настоящий джентльмен.
   – Ну, особенно на это не полагайтесь,-сказал я.
   Она подошла ко мне ближе. От нее исходил какой-то необычный аромат – не духов, не мыла, не пота,- почти едкий, но чистый. Мне захотелось обнять ее или хотя бы назначить ей свидание. Но первое ничего бы мне, в сущности, не дало, а второе было опасно. Поэтому я только улыбнулся ей.
   – Вы очаровательны,- сказал я.
   – У вас немыслимые глаза,- сказала она. На секунду она коснулась моей руки.- Скажите, чем мы, молодые старые девы, вас не устраиваем? – Все это говорилось так, словно Тедди не было в комнате.
   – Не обращайте на меня внимания,- сказал он.- Вы, мальчик, имеете успех у дам, вы в их вкусе.
   – Как же! Они выстраиваются в очередь, чтобы только поговорить со мной.
   – Вы можете вскружить голову Джун,- сказал Тедди.- Она еще совсем ребенок. А вот миссис Э… Вот тут я, действительно, завидую вам.
   – Завидовать совершенно нечему.
   – Она прелестна,- сказал Тедди. Худое, жесткое лицо его стало вдруг мечтательным.
   – Да, ничего себе. Но я об этом как-то не думаю.
   – Ну, черт побери, а я думаю. Она…- Он остановился, подыскивая слово, затем продолжал без малейшего стеснения: – Она настоящая леди. И настоящая женщина.
   Всякий раз, как я ее вижу, меня бросает то в холод, то в жар.
   – Экий вы сластолюбец,- сказал я.- А ведь вам известно, что священное писание запрещает прелюбодействовать в сердце своем.
   – Ее супруг прелюбодействует несколько другим способом.
   – Это еще не оправдание. Кстати, что он собой представляет?
   – Богатый мануфактурщик. Самодовольный, бледный, холодно любезный.
   – А с кем он путается?
   – С девчонкой из своей же конторы. Пухленькая, глупенькая, молоденькая. Вот уж год, как это тянется.
   – Какое свинство,- сказал я возмущенно.- Неужели ему мало Элис?