Страница:
Аскс
Вы видите дым, мои кольца? Дым, спиралью поднимающийся от свежего углубления в разорванной почве Джиджо? Две луны прорезают полный сажи воздух, освещая кратер, в котором горят какие-то металлические обломки.
Наш второй мыслительный тор посылает отвлекающие мысли.
Что скажете, мои кольца? Что это очень большое количество мусора? Мусора, который сам по себе не разложится?
Да, это так. Можно ли надеяться, что чужаки сами все здесь расчистят? Чтобы отвезти такое количество к морю, потребуются сотни караванов ослов.
Другое кольцо предлагает отвести ручей, чтобы здесь образовалось озеро. За столетия перемещенный мульк-паук мог бы растворить все грешные обломки.
Путем голосования мы решаем отослать эти мысли в восковой сердечник – для позднейшего обдумывания.
Толпа зрителей окружает склоны холмов вокруг этой изуродованной долины. Их удерживают на месте ошеломленные измученные прокторы. Еще выше на поросших лесом холмах видны ряды силуэтов, катящихся и маневрирующих, – это занимают позиции отряды милиции. Отсюда нам не видно, что они собираются делать? Защищать Общину от все сокрушительного мщения? Или просто прекращать раздоры, которые убивают Великий Мир: мы ускоряем гибель, разрывая другу друга окровавленными руками?
Наверно, даже командиры этих отрядов не знают точно.
Тем временем, ближе к источнику жара Ур-Джа и Лестер Кембел распоряжаются группами уров, людей, хунов и серых квуэнов, которые спускаются в яму, вооруженные веревками и инструментами из буйурского металла.
Вначале Ро-кенн возражает, не правда ли, мои кольца? На торопливом Галсемь посол ротенов прогоняет тех, кого он называет “бесчувственными грабителями”. Поднимается один из уцелевших роботов, расправляя множество орудий наказания.
Вуббен уговаривает Ро-кенна посмотреть снова. Разве он не видит искреннего стремления спасать? Два напряженных ура мы балансируем на грани пропасти. Затем ротен неохотно отзывает машину смерти – на время.
На харизматическом, по-человечески прекрасном лице Ро-кенна наш реук читает тона горя и гнева. Конечно, это новая для нас раса и реук может обмануться. Но чего еще ожидать от того, чей дом/лагерь лежит в руинах? Чьи товарищи томятся внутри, мертвые или умирающие, под измятыми обломками собственной станции?
На лице мужчины – звездного человека, Ранна, выражение открытого горя. Он едет на роботе, выкрикивает команды тем, кто работает среди обломков, направляет их усилия. Напряженный, но подбадривающий знак сотрудничества.
Линг, другой звездный человек, все еще кажется в шоке, она прислоняется к молодому Ларку, который роется в обломках на краю кратера. Наклоняется к дымящейся планке, подозрительно принюхивается. Мы видим, как в удивлении откидывается его голова.
Линг отстраняется, требует у него объяснения. Наш реук показывает, что Ларк делает это неохотно. Он показывает ей дымящуюся планку – кусок сгоревшего дерева от джиджоанского ящика или корзины.
Линг отпускает его руку. Поворачивается и торопливо идет к Ранну, который парит на своем механическом скакуне.
Гораздо ближе к этой груде колец Ро-кенн ведет спор. Ротенского посла окружает делегация, требующая ответа.
Почему он утверждал, что имеет право и возможность приказывать Святому Яйцу? Ведь теперь совершенно ясно, что святыня отвергает его и весь его род.
Далее, почему он стремится расколоть Шесть своими клеветническими утверждениями относительно человеческой расы? Он беспочвенно лжет, утверждая, что наши братья-земляне не происходят от грешников, как все остальные Пять.
– Вы, ротены, можете быть высокими патронами землян, а можете и не быть ими, – признает глава делегации. – Но это ничто не отнимает у наших предков, прилетевших сюда на “Обители”. Ни их преступление, ни их надежды, когда они вступили на тропу Избавления.
В голосе заступника за людей звучит гнев. Но мы/я также ощущаем подтекст театральности. Стремление усилить пламя дисгармонии, которую разжег Ро-кенн своим рассказом. И окружающие уры одобрительно подхватывают слова своей предводительницы.
Второе мыслительное кольцо посылает новую мысль-гипотезу.
В чем дело, мое кольцо? Ты полагаешь, что дисгармония входила в замысел Ро-кенна? Сознательный план, направленный на создание напряженности между Шестью?
Наше четвертое кольцо возражает – какой цели может служить такой странный план? Настроить Пять против Одного? Вызвать вендетту именно против той группы, которую ротены называют своими возлюбленными клиентами?
Запомните этот странный постулат, мои кольца. Подумаем над ним позже. Потому что сейчас ротен готовится отвечать. Выпрямившись, он разглядывает толпу с выражением, которое вызывает благоговение и у людей, и у тех, кто их знает, – и у носителей реуков, и у тех, кто без них.
В его взгляде доброта. Напряженное терпение и любовь.
Дорогие обманутые дети. Этот взрыв не проявление гнева Джиджо или Яйца. Вероятно, какие-то технические неполадки высвободили могучие силы, заключенные в нашей станции.
Неожиданно он смолкает, видя, как на роботах приближаются Ранн и Линг. У людей выражение мрачного гнева. Они что-то говорят в свои приборы, а ротен слушает, глядя на них. И снова мой реук видит смену выражений на его лице, последнее из которых – кипящая ярость.
Ро-кенн начинает говорить.
Итак, (страшная) правда известна. Установлена. Подтверждена!
Не несчастный случай этот (убийственный) взрыв.
Не (маловероятная) неполадка – не отвержение со стороны вашего (хваленого) Яйца.
Теперь правда известна, подтверждена. Это (грязное, неспровоцированное) убийство!
Убийство обманом исподтишка.
С помощью взрывчатки. Нападением из укрытия.
И напали вы!
Он указывает своим длинным изящным пальцем. Толпа отшатывается от ярости Ро-кенна и этой новости.
Сразу становится ясно, что сделали фанатики. Тайно, скрываясь в природных пещерах, пронизывающих эти холмы, они закопали глубоко под станцией взрывчатый порошок, примитивный, но эффективный, и ждали сигнала, подходящего символического момента, чтобы вызвать пламя и разрушения.
Сканеры, настроенные на химические следы, показывают нам теперь глубину вашего общего преступления. Какими незаслуженными стали награды, которыми мы собирались наделить полуживотных-убийц!
Он мог бы говорить еще что-то, добавлять ужасные угрозы. Но в этот момент новое обстоятельство привлекает внимание к дымящейся яме. Толпа расступается, пропуская группу вымазанных сажей спасателей, которые, кашляя и отплевываясь, несут свой печальный груз.
Ранн с криком соскакивает со своего робота, чтобы осмотреть фигуру на носилках. Это Беш, вторая небесная женщина. Наш реук не видит признаков жизни в ее изуродованной фигуре.
Толпа снова расступается. На этот раз Ро-кенн испускает отчетливо нечеловеческий вопль. На носилках, опущенных перед ним, другой представитель его расы, Ро-пул. Мы считали ее женщиной (его подруга?).
На этот раз с вымазанного сажей, но по-прежнему прекрасного лица жертвы в инфракрасном излучении поднимается тонкая ниточка дыхания. Ро-кенн наклоняется ближе, как будто хочет о чем-то поговорить.
Эта напряженная сцена длится всего несколько мгновений. Живой нити больше не видно. Под яркими-яркими звездами на носилках второй труп.
Оставшийся в живых ротен распрямляется. Ужасное зрелище, свидетельство страшного гнева.
Время награды, которой заслуживает (грязное) предательство! – восклицает Ро-кенн, поднимая руку к небу; в голосе его такой гнев, что все реуки в долине дрожат. Некоторые люди падают на колени. Разве даже серые квуэны не свистят в отчаянии и страхе?
Вы боялись (праведного) суда свыше. Узрите его воплощенную форму!
Вместе со всеми мы поднимаем взгляд, следуя за вытянутой рукой Ро-кенна.
Мы видим пересекающую небо огненную искру. Безжалостный свет громоздко движется от Паутины к созвездию, которое люди называют Мечом.
Огромный корабль еще далеко, но он не мерцает и не гаснет. Он словно напряженно дрожит, и, если долго смотреть на него, становится больно.
Трудно отказать фанатикам в правильности расчета времени, посылает мысль наше второе кольцо сознания. Если их целью было принести конец нашему присутствию, они лучше не могли выбрать.
Наш второй мыслительный тор посылает отвлекающие мысли.
Что скажете, мои кольца? Что это очень большое количество мусора? Мусора, который сам по себе не разложится?
Да, это так. Можно ли надеяться, что чужаки сами все здесь расчистят? Чтобы отвезти такое количество к морю, потребуются сотни караванов ослов.
Другое кольцо предлагает отвести ручей, чтобы здесь образовалось озеро. За столетия перемещенный мульк-паук мог бы растворить все грешные обломки.
Путем голосования мы решаем отослать эти мысли в восковой сердечник – для позднейшего обдумывания.
Толпа зрителей окружает склоны холмов вокруг этой изуродованной долины. Их удерживают на месте ошеломленные измученные прокторы. Еще выше на поросших лесом холмах видны ряды силуэтов, катящихся и маневрирующих, – это занимают позиции отряды милиции. Отсюда нам не видно, что они собираются делать? Защищать Общину от все сокрушительного мщения? Или просто прекращать раздоры, которые убивают Великий Мир: мы ускоряем гибель, разрывая другу друга окровавленными руками?
Наверно, даже командиры этих отрядов не знают точно.
Тем временем, ближе к источнику жара Ур-Джа и Лестер Кембел распоряжаются группами уров, людей, хунов и серых квуэнов, которые спускаются в яму, вооруженные веревками и инструментами из буйурского металла.
Вначале Ро-кенн возражает, не правда ли, мои кольца? На торопливом Галсемь посол ротенов прогоняет тех, кого он называет “бесчувственными грабителями”. Поднимается один из уцелевших роботов, расправляя множество орудий наказания.
Вуббен уговаривает Ро-кенна посмотреть снова. Разве он не видит искреннего стремления спасать? Два напряженных ура мы балансируем на грани пропасти. Затем ротен неохотно отзывает машину смерти – на время.
На харизматическом, по-человечески прекрасном лице Ро-кенна наш реук читает тона горя и гнева. Конечно, это новая для нас раса и реук может обмануться. Но чего еще ожидать от того, чей дом/лагерь лежит в руинах? Чьи товарищи томятся внутри, мертвые или умирающие, под измятыми обломками собственной станции?
На лице мужчины – звездного человека, Ранна, выражение открытого горя. Он едет на роботе, выкрикивает команды тем, кто работает среди обломков, направляет их усилия. Напряженный, но подбадривающий знак сотрудничества.
Линг, другой звездный человек, все еще кажется в шоке, она прислоняется к молодому Ларку, который роется в обломках на краю кратера. Наклоняется к дымящейся планке, подозрительно принюхивается. Мы видим, как в удивлении откидывается его голова.
Линг отстраняется, требует у него объяснения. Наш реук показывает, что Ларк делает это неохотно. Он показывает ей дымящуюся планку – кусок сгоревшего дерева от джиджоанского ящика или корзины.
Линг отпускает его руку. Поворачивается и торопливо идет к Ранну, который парит на своем механическом скакуне.
Гораздо ближе к этой груде колец Ро-кенн ведет спор. Ротенского посла окружает делегация, требующая ответа.
Почему он утверждал, что имеет право и возможность приказывать Святому Яйцу? Ведь теперь совершенно ясно, что святыня отвергает его и весь его род.
Далее, почему он стремится расколоть Шесть своими клеветническими утверждениями относительно человеческой расы? Он беспочвенно лжет, утверждая, что наши братья-земляне не происходят от грешников, как все остальные Пять.
– Вы, ротены, можете быть высокими патронами землян, а можете и не быть ими, – признает глава делегации. – Но это ничто не отнимает у наших предков, прилетевших сюда на “Обители”. Ни их преступление, ни их надежды, когда они вступили на тропу Избавления.
В голосе заступника за людей звучит гнев. Но мы/я также ощущаем подтекст театральности. Стремление усилить пламя дисгармонии, которую разжег Ро-кенн своим рассказом. И окружающие уры одобрительно подхватывают слова своей предводительницы.
Второе мыслительное кольцо посылает новую мысль-гипотезу.
В чем дело, мое кольцо? Ты полагаешь, что дисгармония входила в замысел Ро-кенна? Сознательный план, направленный на создание напряженности между Шестью?
Наше четвертое кольцо возражает – какой цели может служить такой странный план? Настроить Пять против Одного? Вызвать вендетту именно против той группы, которую ротены называют своими возлюбленными клиентами?
Запомните этот странный постулат, мои кольца. Подумаем над ним позже. Потому что сейчас ротен готовится отвечать. Выпрямившись, он разглядывает толпу с выражением, которое вызывает благоговение и у людей, и у тех, кто их знает, – и у носителей реуков, и у тех, кто без них.
В его взгляде доброта. Напряженное терпение и любовь.
Дорогие обманутые дети. Этот взрыв не проявление гнева Джиджо или Яйца. Вероятно, какие-то технические неполадки высвободили могучие силы, заключенные в нашей станции.
Неожиданно он смолкает, видя, как на роботах приближаются Ранн и Линг. У людей выражение мрачного гнева. Они что-то говорят в свои приборы, а ротен слушает, глядя на них. И снова мой реук видит смену выражений на его лице, последнее из которых – кипящая ярость.
Ро-кенн начинает говорить.
Итак, (страшная) правда известна. Установлена. Подтверждена!
Не несчастный случай этот (убийственный) взрыв.
Не (маловероятная) неполадка – не отвержение со стороны вашего (хваленого) Яйца.
Теперь правда известна, подтверждена. Это (грязное, неспровоцированное) убийство!
Убийство обманом исподтишка.
С помощью взрывчатки. Нападением из укрытия.
И напали вы!
Он указывает своим длинным изящным пальцем. Толпа отшатывается от ярости Ро-кенна и этой новости.
Сразу становится ясно, что сделали фанатики. Тайно, скрываясь в природных пещерах, пронизывающих эти холмы, они закопали глубоко под станцией взрывчатый порошок, примитивный, но эффективный, и ждали сигнала, подходящего символического момента, чтобы вызвать пламя и разрушения.
Сканеры, настроенные на химические следы, показывают нам теперь глубину вашего общего преступления. Какими незаслуженными стали награды, которыми мы собирались наделить полуживотных-убийц!
Он мог бы говорить еще что-то, добавлять ужасные угрозы. Но в этот момент новое обстоятельство привлекает внимание к дымящейся яме. Толпа расступается, пропуская группу вымазанных сажей спасателей, которые, кашляя и отплевываясь, несут свой печальный груз.
Ранн с криком соскакивает со своего робота, чтобы осмотреть фигуру на носилках. Это Беш, вторая небесная женщина. Наш реук не видит признаков жизни в ее изуродованной фигуре.
Толпа снова расступается. На этот раз Ро-кенн испускает отчетливо нечеловеческий вопль. На носилках, опущенных перед ним, другой представитель его расы, Ро-пул. Мы считали ее женщиной (его подруга?).
На этот раз с вымазанного сажей, но по-прежнему прекрасного лица жертвы в инфракрасном излучении поднимается тонкая ниточка дыхания. Ро-кенн наклоняется ближе, как будто хочет о чем-то поговорить.
Эта напряженная сцена длится всего несколько мгновений. Живой нити больше не видно. Под яркими-яркими звездами на носилках второй труп.
Оставшийся в живых ротен распрямляется. Ужасное зрелище, свидетельство страшного гнева.
Время награды, которой заслуживает (грязное) предательство! – восклицает Ро-кенн, поднимая руку к небу; в голосе его такой гнев, что все реуки в долине дрожат. Некоторые люди падают на колени. Разве даже серые квуэны не свистят в отчаянии и страхе?
Вы боялись (праведного) суда свыше. Узрите его воплощенную форму!
Вместе со всеми мы поднимаем взгляд, следуя за вытянутой рукой Ро-кенна.
Мы видим пересекающую небо огненную искру. Безжалостный свет громоздко движется от Паутины к созвездию, которое люди называют Мечом.
Огромный корабль еще далеко, но он не мерцает и не гаснет. Он словно напряженно дрожит, и, если долго смотреть на него, становится больно.
Трудно отказать фанатикам в правильности расчета времени, посылает мысль наше второе кольцо сознания. Если их целью было принести конец нашему присутствию, они лучше не могли выбрать.
Сара
Мудрец Теин хотел поговорить с ней до ее отъезда к пристани Канду. Ариана Фу тоже. Оба хотели бы, чтобы она отложила свой отъезд, но Саре хотелось уехать как можно скорее.
Но всего за мидур до того, как садиться на борт “Гофера”, она неожиданно решила навестить свой старый кабинет, помещавшийся высоко в башне Библиотеки Материальных наук.
Минуя Большую Лестницу, она вначале поднималась мимо обширных стеллажей по физике и химии, где заметны следы недавней эвакуации. В путанице полок видны пробелы. На месте отсутствующих томов лежат листки бумаги, чтобы помочь сотрудникам поставить книги на место, когда минует кризис. Местами деревянная поверхность полок кажется почти новой: эти книги сняли с места впервые со времени Великой Печати.
Посмотрев в глубину одного из проходов, Сара увидела молодого Джому, качающегося под грузом тяжелых томов. Вслед за дядей мальчик начинал сложный ритуал одалживания книг. Им стоит поторопиться, если они хотят вовремя попасть на корабль. Взрывники и кое-кто еще направлялись туда же, куда и Сара, вначале кораблем, потом с караваном ослов – на Поляну Собраний.
Извилистый лабиринт вызывал противоречивые сложные чувства. Она часто терялась здесь в прошлом, но ей было все равно: она была так счастлива жить в этом великолепном месте. В этом храме мудрости.
За долгий прошедший год ее маленький кабинет с узкими окнами, выходящими на обрамленный зеленью Бибур, почти не изменился. Все казалось таким же, каким она его оставила, за исключением пыли. Что ж, я всегда считала, что вернусь сюда. Многие из людей соревновались за право быть отобранными для такой жизни, субсидируемой расой фермеров и ремесленников, главной греховной гордостью которых были книги.
В углу лежала свернутая таблица, иллюстрирующая “деволюцию” различных диалектов Склона. Как ветви от родительских корней, от каждого современного галактического языка отходили многочисленные отростки. Эта старая схема показывала ошибочность утверждений ученых-лингвистов и подкреплялась неопровержимым фактом: миллиарднолетние галактические языки когда-то были совершенными, эффективными коммуникационными кодами. Отклонения от совершенства проявлялись в виде части предсказанной спирали к невинности и крикам животных – Тропы Избавления, по которой уже так далеко прошли глейверы, участи, которой боятся или которую приветствуют все на Склоне – в зависимости от степени своего религиозного рвения.
Человеческие языки тоже прослежены в прошлое – не на миллиард, но на десять тысяч лет. Земные ученые типа Чайлда, Шредера и Ренфью тщательно воссоздавали языки-предки, и выяснялось, что их грамматика гораздо более структурирована, лучше предотвращает и исправляет ошибки в передаче информации, чем последующие “ублюдочные” жаргоны. Какое еще нужно доказательство того, что человеческая деволюция началась задолго до высадки на Джиджо? Разве нет во всех человеческих культурах легенды о Золотом веке?
Еще один вывод: отсутствующим патронам землян, должно быть, помешали продолжить работу, их вынудили оставить землян полузавершенными. Правда, последующий упадок был замаскирован некоторыми вспышками преждевременной технологии. Тем не менее многие ученые считают, что земляне много выиграют, идя по тропе, ведущей к новому принятию и второму шансу, особенно если учесть, что они все равно идут по этому пути.
Это ортодоксальная точка зрения. Моя модель учитывает те же данные, но позволяет сделать другие выводы.
Ее самая последняя схема напоминает эту – но только перевернутую. Безжизненные отростки преобразуются в деревья, показывающие, что Шесть движутся в новом направлении.
Во многих направлениях.
Если никто не вмешается.
Вчера она показала свою последнюю работу мудрецу Боннеру, чей энтузиазм усилил удовольствие от оценки коллеги.
– Ну, моя дорогая, – сказал старейший математик Джиджо, поглаживая свою лысину, – похоже, у тебя интересная теория. Давай назначим время семинара! Разумеется, междисциплинарного.
И он подчеркнул свой энтузиазм эмоциональной трелью на ломаном Галдва.
– Мы пригласим этих скучных педантов из лингвистики. Посмотрим, могут ли они для разнообразия воспринять оригинальную новую идею. Хех! Хех в кубе!
Вероятно, Боннер не очень внимательно слушал ее рассуждения об “избыточном кодировании” и о хаосе в теории информации. Престарелый тополог просто радуется возможности организовать оживленное обсуждение, в котором можно опровергнуть некоторые закостенелые взгляды.
Если бы только ты знал, каким хорошим примером моего утверждения являешься, с любовью думала Сара. Ей очень не хотелось его разочаровывать.
– Если повезет, сможем организовать семинар, когда я вернусь с Собрания.
Увы, из предстоящего путешествия возвращения может и не быть. Или, вернувшись, она обнаружит, что взрывники выполнили-таки свой долг и обрушили каменную крышу, а вместе с этим принесли предсказанный век невежества и чистоты. Сара уже повернулась, собираясь уходить, когда негромкий звонок возвестил о появлении на ее столе шара-сообщения. Над приемным ящиком втягивалась труба, которая только что выплюнула шар. Целый лабиринт таких труб пронизывает весь Библос.
О нет. Сара попятилась, надеясь уйти, прежде чем меховой комок развернется. Если посыльный обнаружит, что дома никого нет, он просто вернется в трубу и сообщит об этом пославшему.
Но шар развернулся стремительно, из ящика выбралось крошечное, похожее на мышь существо и радостно запищало, поняв, что достигло цели. Именно с этой целью его вывели древние буйуры – доставлять послания по сложнейшей системе туннелей и труб. Сара со вздохом протянула руку, и курьер выплюнул в нее теплый шарик. Шарик извивался.
Преодолевая отвращение, она подняла симбионта – большего по размерам родственника попугайской мухи – и позволила ему вползти в свое ухо.
Как она и опасалась, послышался голос мудреца Теина.
Сара, если получишь это, я хотел бы поговорить с тобой до отъезда… Очень важно разъяснить наше взаимное недоразумение.
Наступила долгая пауза, затем голос продолжил.
– Я думал об этом и в последнее время пришел к заключению, что это в основном моя вина…
Послание прервалось. Записывающий жучок занял весь объем своей памяти. И начал повторять сообщение снова, с самого начала.
Вина? Ты произнес слово “вина”?
Сара приложила руку к уху. Жучок понял, что в нем больше не нуждаются, и выполз. Сара бросила его в ящик – голос Тэйна продолжал при этом звучать, но стал далеким и жалобным, труба схватила маленького пушистого посланца, зажала острыми челюстями и ждала ответного сообщения Сары.
Прости, едва не сказала Сара вслух.
Мне следовало бы учесть смягчающие обстоятельства. Ты был бестактен, но в своем высокомерном стиле хотел лучшего.
Мне следовало бы гордиться твоим предложением, даже если вначале ты сделал его из чувства долга.
Я неправильно реагировала, когда ты повторил свое предложение после смерти Джошу.
Месяц назад я подумывала о том, чтобы ответить да. Ты предлагаешь не самую плохую жизнь на Склоне.
Но теперь все изменилось. Об этом позаботились чужаки. Теперь наступление новой эры зависит от Двера. Он преуспеет, станет отцом нового поколения охотников-собирателей, если век невинности действительно на подходе.
А что, если чужаки принесут нам всем смерть? Ну, Двер все равно обманет их и выживет.
Эта мысль принесла Саре злую радость.
В любом случае, зачем Джиджо интеллектуалы, подобные нам, Теин?
Перед концом они сравняются в своей бесполезности.
Но вслух Сара ничего не сказала. Посланник печально пискнул. Взял жука в пасть и исчез в переплетении соединений, которые пронизывают Библос, как система артерий и вен.
Ты не один, подумала Сара после исчезновения разочарованного животного. Теперь многие испытают разочарование.
“Гофер” уже пускал пары, когда Сара поднималась на палубу. Поблизости ждала Ариана Фу, сумерки окутали ее инвалидное кресло, так что она напоминала гибрид человека с г'кеком.
– Я бы хотела провести с ним еще несколько дней, – сказала она, беря Сару за руку.
– Вы сотворили чудо, но больше нельзя терять времени.
– Следующий каяк может привезти важные новости…
– Знаю. И я все отдала бы, чтобы получить письмо от Ларка. Но такие рассуждения только пустят нас по кругу. Если произойдет что-то важное, можно послать за нами курьера-скакуна. У меня ощущение… что нам лучше поторопиться.
– Новые сны?
Сара кивнула. Несколько ночей подряд она во сне видела огонь в горах, а потом наводнение. Возможно, это возвращение клаустрофобии, которую она испытывала несколько лет назад, когда впервые оказалась под каменной крышей. Но возможно, в этих кошмарах отражается что-то реальное. Приближающаяся кульминация.
Мама верила в сны, вспомнила Сара. И хоть учила нас с Ларком любить книги и науку, больше всего проводила времени с Двером, когда он маленьким просыпался, увидев сон, – и еще в последнюю неделю перед смертью.
Пароход засвистел, его котлы заработали. Два десятка шимпов на корме меж запечатанных ящиков с книгами затопали и заскулили.
С носа послышался иной, странно контрастирующий звук. Тонкая мелодичная музыка, состоящая из двух параллельных рядов неуверенных, чуть гнусавых нот. Сара наклонила голову.
– Он совершенствуется.
– У него есть мотивация, – ответила женщина-мудрец. – Я думала, он выберет инструмент попроще, типа флейты или виолы. Но он достал из музейной витрины дульцимер и, кажется, получает глубокое удовлетворение, дергая его за струны. Им проще овладеть, и он может петь, когда мелодия оживляет его память. Ну, к путешествию он готов, поэтому, – она глубоко вздохнула, выглядя уставшей и очень старой, – передай Лестеру и остальным их премудростям мой привет. Скажи, чтобы вели себя достойно.
Сара наклонилась и поцеловала Ариану в щеку.
– Обязательно.
Отставной мудрец с неожиданной силой сжала ее руку.
– Благополучного пути, дитя. Пусть Ифни выбрасывает тебе только шестерки.
– Благополучного дома, – тоже благословением ответила Сара. – Пусть Ифни выбросит вам долгую жизнь.
Шимп спустил кресло Арианы с трапа и повез к удобствам вечернего огня. А у Сары уже вошло в привычку сомневаться, увидит ли она когда-нибудь снова того, с кем расстается.
Капитан приказал отдать концы и начал осторожно выводить корабль из-под маскировки. У перил к Саре присоединились Джоп и Ульгор, а также несколько мрачных библиотекарей, которые должны были везти драгоценный груз в опасности дикой местности. Вскоре колеса с лопатками заработали в спокойном ритме, преодолевая течение Бибура.
Незнакомец продолжал сосредоточенно играть. Склонившись к маленькому клинообразному инструменту, он бил по его струнам двумя деревянными молоточками, часто сбиваясь и фальшивя, но излучая оживление и страсть. Музыка сопровождала горькие и сладкие воспоминания: Сара смотрела, как мимо проплывает могучая крепость с ее многооконными залами. Каменная крыша над ней казалась нависшим кулаком бога.
Вернусь ли я сюда?
Вскоре они миновали западный край вырезанного лазером камня – территорию мульчи. Сегодня здесь нет похорон, маленькие субтреки деловито не пожирают плоть, готовя белые кости к отправке в море. Но в полутьме Сара разглядела на берегу одинокую фигуру. Человек, высокий, прямой, с гривой серебристо-белых волос, слегка опирался на трость, хотя казался совсем не слабым. У Сары перехватило дыхание.
Мудрец Теин кивнул – дружественный, даже горячий жест для такого сдержанного человека. Потом, к удивлению Сары, поднял руку в прощальном пожелании добра.
В последний момент она сдалась и тоже подняла руку. Мир, подумала она.
Вскоре Библос остался за кормой, поглощенный сгущающейся ночью. Незнакомец поблизости запел песню о путешествии, из которого не возвращаются. И хотя Сара знала, что песня выражает его собственное чувство потери и одиночества, она сладко и болезненно соответствовала противоречиям в сердце девушки.
Но всего за мидур до того, как садиться на борт “Гофера”, она неожиданно решила навестить свой старый кабинет, помещавшийся высоко в башне Библиотеки Материальных наук.
Минуя Большую Лестницу, она вначале поднималась мимо обширных стеллажей по физике и химии, где заметны следы недавней эвакуации. В путанице полок видны пробелы. На месте отсутствующих томов лежат листки бумаги, чтобы помочь сотрудникам поставить книги на место, когда минует кризис. Местами деревянная поверхность полок кажется почти новой: эти книги сняли с места впервые со времени Великой Печати.
Посмотрев в глубину одного из проходов, Сара увидела молодого Джому, качающегося под грузом тяжелых томов. Вслед за дядей мальчик начинал сложный ритуал одалживания книг. Им стоит поторопиться, если они хотят вовремя попасть на корабль. Взрывники и кое-кто еще направлялись туда же, куда и Сара, вначале кораблем, потом с караваном ослов – на Поляну Собраний.
Извилистый лабиринт вызывал противоречивые сложные чувства. Она часто терялась здесь в прошлом, но ей было все равно: она была так счастлива жить в этом великолепном месте. В этом храме мудрости.
За долгий прошедший год ее маленький кабинет с узкими окнами, выходящими на обрамленный зеленью Бибур, почти не изменился. Все казалось таким же, каким она его оставила, за исключением пыли. Что ж, я всегда считала, что вернусь сюда. Многие из людей соревновались за право быть отобранными для такой жизни, субсидируемой расой фермеров и ремесленников, главной греховной гордостью которых были книги.
В углу лежала свернутая таблица, иллюстрирующая “деволюцию” различных диалектов Склона. Как ветви от родительских корней, от каждого современного галактического языка отходили многочисленные отростки. Эта старая схема показывала ошибочность утверждений ученых-лингвистов и подкреплялась неопровержимым фактом: миллиарднолетние галактические языки когда-то были совершенными, эффективными коммуникационными кодами. Отклонения от совершенства проявлялись в виде части предсказанной спирали к невинности и крикам животных – Тропы Избавления, по которой уже так далеко прошли глейверы, участи, которой боятся или которую приветствуют все на Склоне – в зависимости от степени своего религиозного рвения.
Человеческие языки тоже прослежены в прошлое – не на миллиард, но на десять тысяч лет. Земные ученые типа Чайлда, Шредера и Ренфью тщательно воссоздавали языки-предки, и выяснялось, что их грамматика гораздо более структурирована, лучше предотвращает и исправляет ошибки в передаче информации, чем последующие “ублюдочные” жаргоны. Какое еще нужно доказательство того, что человеческая деволюция началась задолго до высадки на Джиджо? Разве нет во всех человеческих культурах легенды о Золотом веке?
Еще один вывод: отсутствующим патронам землян, должно быть, помешали продолжить работу, их вынудили оставить землян полузавершенными. Правда, последующий упадок был замаскирован некоторыми вспышками преждевременной технологии. Тем не менее многие ученые считают, что земляне много выиграют, идя по тропе, ведущей к новому принятию и второму шансу, особенно если учесть, что они все равно идут по этому пути.
Это ортодоксальная точка зрения. Моя модель учитывает те же данные, но позволяет сделать другие выводы.
Ее самая последняя схема напоминает эту – но только перевернутую. Безжизненные отростки преобразуются в деревья, показывающие, что Шесть движутся в новом направлении.
Во многих направлениях.
Если никто не вмешается.
Вчера она показала свою последнюю работу мудрецу Боннеру, чей энтузиазм усилил удовольствие от оценки коллеги.
– Ну, моя дорогая, – сказал старейший математик Джиджо, поглаживая свою лысину, – похоже, у тебя интересная теория. Давай назначим время семинара! Разумеется, междисциплинарного.
И он подчеркнул свой энтузиазм эмоциональной трелью на ломаном Галдва.
– Мы пригласим этих скучных педантов из лингвистики. Посмотрим, могут ли они для разнообразия воспринять оригинальную новую идею. Хех! Хех в кубе!
Вероятно, Боннер не очень внимательно слушал ее рассуждения об “избыточном кодировании” и о хаосе в теории информации. Престарелый тополог просто радуется возможности организовать оживленное обсуждение, в котором можно опровергнуть некоторые закостенелые взгляды.
Если бы только ты знал, каким хорошим примером моего утверждения являешься, с любовью думала Сара. Ей очень не хотелось его разочаровывать.
– Если повезет, сможем организовать семинар, когда я вернусь с Собрания.
Увы, из предстоящего путешествия возвращения может и не быть. Или, вернувшись, она обнаружит, что взрывники выполнили-таки свой долг и обрушили каменную крышу, а вместе с этим принесли предсказанный век невежества и чистоты. Сара уже повернулась, собираясь уходить, когда негромкий звонок возвестил о появлении на ее столе шара-сообщения. Над приемным ящиком втягивалась труба, которая только что выплюнула шар. Целый лабиринт таких труб пронизывает весь Библос.
О нет. Сара попятилась, надеясь уйти, прежде чем меховой комок развернется. Если посыльный обнаружит, что дома никого нет, он просто вернется в трубу и сообщит об этом пославшему.
Но шар развернулся стремительно, из ящика выбралось крошечное, похожее на мышь существо и радостно запищало, поняв, что достигло цели. Именно с этой целью его вывели древние буйуры – доставлять послания по сложнейшей системе туннелей и труб. Сара со вздохом протянула руку, и курьер выплюнул в нее теплый шарик. Шарик извивался.
Преодолевая отвращение, она подняла симбионта – большего по размерам родственника попугайской мухи – и позволила ему вползти в свое ухо.
Как она и опасалась, послышался голос мудреца Теина.
Сара, если получишь это, я хотел бы поговорить с тобой до отъезда… Очень важно разъяснить наше взаимное недоразумение.
Наступила долгая пауза, затем голос продолжил.
– Я думал об этом и в последнее время пришел к заключению, что это в основном моя вина…
Послание прервалось. Записывающий жучок занял весь объем своей памяти. И начал повторять сообщение снова, с самого начала.
Вина? Ты произнес слово “вина”?
Сара приложила руку к уху. Жучок понял, что в нем больше не нуждаются, и выполз. Сара бросила его в ящик – голос Тэйна продолжал при этом звучать, но стал далеким и жалобным, труба схватила маленького пушистого посланца, зажала острыми челюстями и ждала ответного сообщения Сары.
Прости, едва не сказала Сара вслух.
Мне следовало бы учесть смягчающие обстоятельства. Ты был бестактен, но в своем высокомерном стиле хотел лучшего.
Мне следовало бы гордиться твоим предложением, даже если вначале ты сделал его из чувства долга.
Я неправильно реагировала, когда ты повторил свое предложение после смерти Джошу.
Месяц назад я подумывала о том, чтобы ответить да. Ты предлагаешь не самую плохую жизнь на Склоне.
Но теперь все изменилось. Об этом позаботились чужаки. Теперь наступление новой эры зависит от Двера. Он преуспеет, станет отцом нового поколения охотников-собирателей, если век невинности действительно на подходе.
А что, если чужаки принесут нам всем смерть? Ну, Двер все равно обманет их и выживет.
Эта мысль принесла Саре злую радость.
В любом случае, зачем Джиджо интеллектуалы, подобные нам, Теин?
Перед концом они сравняются в своей бесполезности.
Но вслух Сара ничего не сказала. Посланник печально пискнул. Взял жука в пасть и исчез в переплетении соединений, которые пронизывают Библос, как система артерий и вен.
Ты не один, подумала Сара после исчезновения разочарованного животного. Теперь многие испытают разочарование.
“Гофер” уже пускал пары, когда Сара поднималась на палубу. Поблизости ждала Ариана Фу, сумерки окутали ее инвалидное кресло, так что она напоминала гибрид человека с г'кеком.
– Я бы хотела провести с ним еще несколько дней, – сказала она, беря Сару за руку.
– Вы сотворили чудо, но больше нельзя терять времени.
– Следующий каяк может привезти важные новости…
– Знаю. И я все отдала бы, чтобы получить письмо от Ларка. Но такие рассуждения только пустят нас по кругу. Если произойдет что-то важное, можно послать за нами курьера-скакуна. У меня ощущение… что нам лучше поторопиться.
– Новые сны?
Сара кивнула. Несколько ночей подряд она во сне видела огонь в горах, а потом наводнение. Возможно, это возвращение клаустрофобии, которую она испытывала несколько лет назад, когда впервые оказалась под каменной крышей. Но возможно, в этих кошмарах отражается что-то реальное. Приближающаяся кульминация.
Мама верила в сны, вспомнила Сара. И хоть учила нас с Ларком любить книги и науку, больше всего проводила времени с Двером, когда он маленьким просыпался, увидев сон, – и еще в последнюю неделю перед смертью.
Пароход засвистел, его котлы заработали. Два десятка шимпов на корме меж запечатанных ящиков с книгами затопали и заскулили.
С носа послышался иной, странно контрастирующий звук. Тонкая мелодичная музыка, состоящая из двух параллельных рядов неуверенных, чуть гнусавых нот. Сара наклонила голову.
– Он совершенствуется.
– У него есть мотивация, – ответила женщина-мудрец. – Я думала, он выберет инструмент попроще, типа флейты или виолы. Но он достал из музейной витрины дульцимер и, кажется, получает глубокое удовлетворение, дергая его за струны. Им проще овладеть, и он может петь, когда мелодия оживляет его память. Ну, к путешествию он готов, поэтому, – она глубоко вздохнула, выглядя уставшей и очень старой, – передай Лестеру и остальным их премудростям мой привет. Скажи, чтобы вели себя достойно.
Сара наклонилась и поцеловала Ариану в щеку.
– Обязательно.
Отставной мудрец с неожиданной силой сжала ее руку.
– Благополучного пути, дитя. Пусть Ифни выбрасывает тебе только шестерки.
– Благополучного дома, – тоже благословением ответила Сара. – Пусть Ифни выбросит вам долгую жизнь.
Шимп спустил кресло Арианы с трапа и повез к удобствам вечернего огня. А у Сары уже вошло в привычку сомневаться, увидит ли она когда-нибудь снова того, с кем расстается.
Капитан приказал отдать концы и начал осторожно выводить корабль из-под маскировки. У перил к Саре присоединились Джоп и Ульгор, а также несколько мрачных библиотекарей, которые должны были везти драгоценный груз в опасности дикой местности. Вскоре колеса с лопатками заработали в спокойном ритме, преодолевая течение Бибура.
Незнакомец продолжал сосредоточенно играть. Склонившись к маленькому клинообразному инструменту, он бил по его струнам двумя деревянными молоточками, часто сбиваясь и фальшивя, но излучая оживление и страсть. Музыка сопровождала горькие и сладкие воспоминания: Сара смотрела, как мимо проплывает могучая крепость с ее многооконными залами. Каменная крыша над ней казалась нависшим кулаком бога.
Вернусь ли я сюда?
Вскоре они миновали западный край вырезанного лазером камня – территорию мульчи. Сегодня здесь нет похорон, маленькие субтреки деловито не пожирают плоть, готовя белые кости к отправке в море. Но в полутьме Сара разглядела на берегу одинокую фигуру. Человек, высокий, прямой, с гривой серебристо-белых волос, слегка опирался на трость, хотя казался совсем не слабым. У Сары перехватило дыхание.
Мудрец Теин кивнул – дружественный, даже горячий жест для такого сдержанного человека. Потом, к удивлению Сары, поднял руку в прощальном пожелании добра.
В последний момент она сдалась и тоже подняла руку. Мир, подумала она.
Вскоре Библос остался за кормой, поглощенный сгущающейся ночью. Незнакомец поблизости запел песню о путешествии, из которого не возвращаются. И хотя Сара знала, что песня выражает его собственное чувство потери и одиночества, она сладко и болезненно соответствовала противоречиям в сердце девушки.
Ибо я ухожу за темный горизонт
И никогда не узнаю твоего имени…
XXIII. КНИГА МОРЯ
Катящийся г'кек, ты можешь скакать по пересеченной местности? Груда треки, можешь ли ты сплести ковер или овладеть искусством огня? Королевский квуэн, будешь ли ты возделывать лесистые плоскогорья? Можешь лечить прикосновением? Моряк хун, можешь ли ты жить на равнинах или катиться по высоко натянутому проводу? Ур, живущий на равнине, готов ли ты плыть в море или делать бумагу из размочаленного тряпья? Вновь прибывший человек, знаешь ли ты этот мир? Можешь ли ты соткать, сложить песню Джиджо?
Согласны ли вы все следовать по тропе, проложенной блаженными глейверами? По тропе прощения, ведущей к забвению? Если согласны, запомните: вы часть союза, большего, чем сумма его частей.
Свиток Яйца (неофициальный)
Рассказ Олвина
Я не жаловался на свою позицию – в тесноте сзади, далеко от окна. Во всяком случае, не во время долгого спуска вдоль стены утеса, когда море становилось все ближе и ближе. В конце концов эту часть пути я уже видел, а остальные нет. Но как только мы коснулись воды и мои друзья начали охать и ахать над тем, что видели в окно, я понемногу приходил в негодование. К тому же это мешало мне как писателю: ведь мне потом придется все это описывать для своих читателей. В лучшем случае я мог разглядеть только узкую синюю полоску над головами своих сверстников.
Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что мог бы решить эту проблему несколькими способами.
Во-первых, я мог бы солгать. Я хочу сказать, что еще не решил, буду ли писать роман, а, по словам мистера Хайнца, всякая художественная литература – это разновидность лжи. В своем варианте я просто могу придумать окно и на корме. И мой герой сможет описать все, что я знаю только по возгласам остальных. Или я могу написать, что вместе со всеми находился впереди у окна. В литературе ты можешь стать капитаном, если захочешь.
Или я мог бы написать все от лица Клешни. Ведь это в большей степени его лодка, чем наша. И он лучше всех видит, что впереди. Это означало бы описывать все глазами квуэна. Вероятно, не так чуждо, как треки. Но, возможно, я еще не готов к таким вызовам.
Конечно, если выживу я или кто-нибудь другой, кто мог бы прочесть мой рассказ.
А пока придется обойтись полуправдивым дневниковым стилем, а это значит, что нужно рассказывать, что я действительно видел, слышал и чувствовал.
Вращающиеся барабаны через трос передавали устойчивую дрожь. Слева у моего уха урчал и гудел шланг, подающий свежий воздух, так что вряд ли я бы назвал наш спуск неслышным погружением в молчаливую глубину. Время от времени Ур-ронн ахала: “Что это?” В таком случае Клешня называл какую-нибудь рыбу или другое морское животное – хуны обычно видят их мертвыми в своих сетях, а уры, вероятно, вообще никогда не видят. Но никаких фантастических чудовищ. И никаких сказочных минаретов подземных городов. Пока.
По мере спуска быстро темнело. Вскоре я смог различать светящиеся пятна по всей кабине: это Тиуг намазал фосфором разные приборы: мою моторную ручку, глубокомер и ручку сброса балласта. От нечего делать я каталогизировал испускаемые друзьями запахи. Знакомые запахи, но они никогда не были такими острыми. И ведь это только начало.
Повод радоваться, что с нами нет человека, подумал я. Одной из многих проблем, объяснявших сложности взаимоотношений людей с урами, было то, что они по-разному пахнут. До сих пор, несмотря на Великий Мир, вряд ли представитель одной расы согласится надолго быть запертым с представителем другой в огромном гробу.
Ур-ронн начала читать данные о глубине с прибора, измеряющего давление. На глубине в семь кабельтовых она повернула ручку и зажглись огни эйка, посылая вперед в холодную темную воду два одинаковых луча. Я ожидал, что сидящие впереди возобновят свои взволнованные восклицания, но, очевидно, на этой глубине не на что смотреть. Каждые несколько дуров Клешня разочарованным голосом называл вид рыбы.
На девяти кабельтовых мы все напряглись: именно здесь при первом испытании начались неприятности. Но критическая глубина была пройдена без происшествий. Еще бы: сама Уриэль лично осмотрела каждое копыто троса.
На одиннадцати с половиной кабельтовых в кабине неожиданно стало холодно, на короткое время образовался туман. Все твердые поверхности увлажнились, и Гек включила поглотитель влаги. Я коснулся корпуса из древесины тару: он казался заметно холодней. “Мечта Вуфона” начала слегка покачиваться, корабль потянуло в сторону, больше не было мягкого движения только вниз. Мы заранее знали, что попадем в глубокое холодное течение. Все равно было страшновато.
Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что мог бы решить эту проблему несколькими способами.
Во-первых, я мог бы солгать. Я хочу сказать, что еще не решил, буду ли писать роман, а, по словам мистера Хайнца, всякая художественная литература – это разновидность лжи. В своем варианте я просто могу придумать окно и на корме. И мой герой сможет описать все, что я знаю только по возгласам остальных. Или я могу написать, что вместе со всеми находился впереди у окна. В литературе ты можешь стать капитаном, если захочешь.
Или я мог бы написать все от лица Клешни. Ведь это в большей степени его лодка, чем наша. И он лучше всех видит, что впереди. Это означало бы описывать все глазами квуэна. Вероятно, не так чуждо, как треки. Но, возможно, я еще не готов к таким вызовам.
Конечно, если выживу я или кто-нибудь другой, кто мог бы прочесть мой рассказ.
А пока придется обойтись полуправдивым дневниковым стилем, а это значит, что нужно рассказывать, что я действительно видел, слышал и чувствовал.
Вращающиеся барабаны через трос передавали устойчивую дрожь. Слева у моего уха урчал и гудел шланг, подающий свежий воздух, так что вряд ли я бы назвал наш спуск неслышным погружением в молчаливую глубину. Время от времени Ур-ронн ахала: “Что это?” В таком случае Клешня называл какую-нибудь рыбу или другое морское животное – хуны обычно видят их мертвыми в своих сетях, а уры, вероятно, вообще никогда не видят. Но никаких фантастических чудовищ. И никаких сказочных минаретов подземных городов. Пока.
По мере спуска быстро темнело. Вскоре я смог различать светящиеся пятна по всей кабине: это Тиуг намазал фосфором разные приборы: мою моторную ручку, глубокомер и ручку сброса балласта. От нечего делать я каталогизировал испускаемые друзьями запахи. Знакомые запахи, но они никогда не были такими острыми. И ведь это только начало.
Повод радоваться, что с нами нет человека, подумал я. Одной из многих проблем, объяснявших сложности взаимоотношений людей с урами, было то, что они по-разному пахнут. До сих пор, несмотря на Великий Мир, вряд ли представитель одной расы согласится надолго быть запертым с представителем другой в огромном гробу.
Ур-ронн начала читать данные о глубине с прибора, измеряющего давление. На глубине в семь кабельтовых она повернула ручку и зажглись огни эйка, посылая вперед в холодную темную воду два одинаковых луча. Я ожидал, что сидящие впереди возобновят свои взволнованные восклицания, но, очевидно, на этой глубине не на что смотреть. Каждые несколько дуров Клешня разочарованным голосом называл вид рыбы.
На девяти кабельтовых мы все напряглись: именно здесь при первом испытании начались неприятности. Но критическая глубина была пройдена без происшествий. Еще бы: сама Уриэль лично осмотрела каждое копыто троса.
На одиннадцати с половиной кабельтовых в кабине неожиданно стало холодно, на короткое время образовался туман. Все твердые поверхности увлажнились, и Гек включила поглотитель влаги. Я коснулся корпуса из древесины тару: он казался заметно холодней. “Мечта Вуфона” начала слегка покачиваться, корабль потянуло в сторону, больше не было мягкого движения только вниз. Мы заранее знали, что попадем в глубокое холодное течение. Все равно было страшновато.