– В какую?
– Да сказано – в третью трудовую…
Марийка как встрёпанная вскочила с дивана:
– Мама! А меня возьмут?
– Неужели нет?
– А экзамен будет?
– Экзамен не экзамен, а проверка, говорят, будет. Посмотрят, как вы читаете да пишете.
– Ой, наверно, там нужно очень скоро писать!
Марийка схватила листок бумаги и карандаш и начала быстро-быстро чиркать на бумаге какие-то слова.
– Мама, прочитай! Можно разобрать?
Поля поднесла к глазам листок:
– Ишь ты, намарала! Раньше будто поразборчивей писала.
– Так зато ж это быстро!
Поля с сомнением покачала головой.
Марийка побежала во двор, чтобы рассказать ребятам новость. Но она опоздала. Чуть только она спустилась по лестнице, как увидела Машку, которая бежала к ней навстречу и кричала:
– Школа открывается! Бесплатная! Завтра записываться пойду!
– Значит, ты тоже учиться теперь надумала?
– А то что ж?
Всю ночь Марийка ворочалась с боку на бок, боялась проспать. Ей всё казалось, что если она опоздает в школу хоть на десять минут, для неё уже не хватит места.
Утром она встала очень рано, надела батистовое платье, которое ей Поля перешила из юбки, и побежала за Машкой.
Во дворе было пусто. Трава покрыта росой. На всех окнах закрыты ставни, даже куры ещё спали в своих курятниках. Марийка подошла к дворницкой и потопталась возле запертой двери. Постучать или не постучать?
Вдруг дверь отворилась, звякнув щеколдой. Старый дворник, зевая, вышел на крыльцо и побрёл через двор, волоча за собой метлу.
– Дедушка! – догнала его Марийка. – Машка встала?…
– Спит. А тебе чего надо в этакую рань?
– Да ничего…
Марийка подождала, пока дворник скрылся в сарае, и тихонько стукнула в окно:
– Машка! А Машка!…
В форточке показалась Машкнна голова с всклокоченными белобрысыми вихрами.
– Чего тебе?
– В школу пора…
– Да ты очумела? Только шесть пробило, а сказано к восьми приходить.
– Ну и что ж? Пока дойдём, пока всё разузнаем… Нет уж, Машка, ты как хочешь, а я сейчас пойду.
– Ну ладно, и я с тобой…
Через десять минут они вышли за ворота, и тут только Марийка вспомнила, что она не знает, где находится третья трудовая школа.
– А куда же идти? Где эта школа будет? – спросила она у Машки, жевавшей на ходу кусок хлеба.
– Как, где? На Филимоновской, в четырнадцатом номере.
– На Филимоновской? Это какой же дом? Я по номерам не знаю.
– А вот придём, тогда и увидим…
От волнения у Марийки началась икота. Она всю дорогу икала, а Машка над ней смеялась. Дошли до Филимоновской и стали смотреть на номера. Второй, четвёртый, восьмой, четырнадцатый номер… Жёлтый плиточный дом, точно вылепленный из сливочной помадки. Вот тебе и раз! Да ведь это ж гимназия!… А сказали – третья трудовая.
– Маша, а ты не напутала? Может, не четырнадцатый?
– Говорю – четырнадцатый.
Марийка и Машка поднялись на крыльцо и вдвоём толкнули огромную дубовую дверь. Она не поддавалась.
– Закрыто! Опоздали!… – в ужасе прошептала Марийка.
– «Опоз-да-ли»!… Как же! – передразнила её Машка. – Дай бог, чтоб через час открыли.
Она села верхом на каменного льва и, болтая ногами, принялась доедать свой хлеб. Марийка уселась тут же, на ступеньках.
Через час только начали сходиться ребята. Чуть ли не позже всех прибежал Володька из 35-го номера и, увидев Марийку, сначала удивился, а потом запел:
Многие ребята пришли с родителями. Марийка узнала сапожника Тимошкина из дома № 18. Сапожник привёл своих девочек-близнецов. Тут же была портниха Шурочка с огромным родимым пятном на щеке. Она придерживала за воротник сына, мальчишку лет десяти. Мальчишка был такой же, как все. А Марийка думала, что у Шурочки все дети тоже с родимыми пятнами.
Мальчишка поглядывал по сторонам – видно, и ему хотелось носиться по коридору, а не стоять возле матери.
Тут же, в коридоре, за маленьким столиком сидела молодая девушка в коричневом халате и записывала детей. Возле столика вытянулась очередь. Машка и Марийка стали в конец.
– Ну, как тебя зовут? – спросила девушка, когда очередь дошла до Марийки.
– Внукова, – чуть слышно прошептала Марийка.
– Как? – переспросила девушка. – Ты что же это так говоришь, как будто три дня не ела?
– Боится, – сказала Машка и фыркнула.
– Чего же бояться? Мы не кусаемся. Читать и писать умеешь?
Марийка нерешительно кивнула головой.
– А считаешь хорошо?
– Не очень.
– Ну ладно, иди в комнату № 5. Там сейчас проверочные испытания, и тебе скажут, в какой ты класс годишься.
Марийка пошла по коридору. Через минуту её догнала Машка. Они отыскали комнату № 5, где за партами уже сидело много детей.
– Сядем на последнюю скамейку, там хоть не на виду, – шепнула Машка, которая тоже струхнула в самую последнюю минуту.
Они сели в последнем ряду.
Марийка осмотрелась. Учительницы в комнате ещё не было. Ребята гудели и хлопали крышками парт, будто они не в первый раз в классе, а по крайней мере в сотый. Больше всех шумел Володька из 35-го номера.
В класс вошла молодая учительница. Щёки у неё были румяные, а волосы кудрявые.
– Хорошо, что нам такая красивая попалась! – шепнула Машка. – Она, наверно, не сердитая.
Учительница кивнула головой, улыбнулась и начала вызывать ребят к доске.
– Абросимова Зоя, поди-ка сюда.
Из-за парты вышла маленькая-маленькая девочка, повязанная по-старушечьи платочком. На вид ей нельзя было дать и восьми лет.
– Сколько тебе лет? – спросила учительница.
– Двенадцатый, – ответила девочка тоненьким голоском.
– Ну, возьми мел и напиши своё имя и фамилию.
Зоя Абросимова была так мала ростом, что могла достать только до края доски. Учительница подставила ей скамеечку.
Писала Зоя красивыми круглыми буквами и так ровно, будто по линейке. Читала она тоже очень хорошо и чётко, останавливаясь на всех точках и запятых.
«Вот бы мне так!» – с завистью думала Марийка.
– Ну, садись, Зоя! Молодчина, – сказала учительница. – Теперь следующая по алфавиту будет Внукова Мария.
Марийка тихонько ахнула, вылезла из-за парты, зацепившись ногой за какую-то перекладину, прошла через весь класс и стала боком у доски. От страха у Марийки начался звон в ушах.
Динь-динь-динь! – звенел тоненький колокольчик.
– Ну, Маруся, пиши, – сказала учительница: – «Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром…»
Писать на доске было ещё труднее, чем на листках отрывного календаря. Мел крошился, скрипел, доска покачивалась на шарнирах – от этого Марийкины буквы лезли куда-то наверх, точно взбирались по лестнице. С трудом дописав последние слова, Марийка подумала минутку, поднялась на цыпочки, стёрла рукой самое верхнее слово «в начале» и написала «в ночале». После этого она перевела дыхание и вытерла о платье перепачканные мелом руки.
– Не «в ночале», – сказала учительница, – а «в начале». Ну ладно, сотри написанное, только не рукой, а тряпкой. Так. Теперь напиши: 12 умножить на 14.
Марийка стояла у доски, опустив мел. Она могла в уме быстро складывать и вычитать большие цифры. В последнее время она научилась даже умножать, но ещё не знала, какой бывает знак умножения.
– Это будет… двенадцать умножить на четырнадцать… двенадцать умножить на четырнадцать… Это будет… Это будет сто шестьдесят восемь, – тихо сказала она.
– Совершенно верно. Ну, напиши всё это на доске.
Марийка написала «14» и рядом «12».
– Поставь же между числами знак умножения.
Марийка стояла, понурив голову, и крошила между ладонями мел.
– Крестик, крестик, – услышала она чей-то шёпот.
Маленькая Зоя Абросимова показывала ей два пальца, сложенные крестом.
Марийка нарисовала прямой крест.
– Косой, косой! – закричало несколько голосов.
Марийка изобразила косой крестик.
– Ну ладно, можешь сесть на место, – сказала учительница.
Марийка, спотыкаясь, пошла на место.
– Вот дура! – шепнул Володька, когда она проходила мимо него. – Прямой крест – это же плюс, а косой – это знак умножения, а две точечки – это делить…
Марийка, нахмурившись, села на место.
«Провалилась!… И диктовку написала с ошибкой, да ещё и криво, – вон до сих пор в самом верхнем углу доски остались нестёртыми слова «в ночале мая».
Крупная слеза скатилась из глаз Марийки и упала прямо на розовую промокашку, лежавшую на парте. Марийка обхватила голову руками да так и сидела, боясь поднять глаза.
А в это время учительница продолжала вызывать ребят к доске.
Одни из них писали быстро, другие медленно, третьи совсем криво, но Марийке казалось, что ни один из них не писал так плохо, как она.
Вот вызвали последнего из ребят – какого-то мальчика, фамилия которого была Терещук.
Потом учительница начала читать список детей и говорить, кто в какую группу принят. Но Марийка ничего не слышала. Вдруг Машка что было силы толкнула её в бок.
– Слышишь, тебя во вторую, – шептала она. – Тебя во вторую, а меня в первую. А я-то думала, вместе будем учиться…
Марийка как будто проснулась.
Приняли! Да ещё во вторую группу!
Ей сразу стало жарко и весело. Она приподняла голову и оглядела всех ребят, точно увидела их в первый раз. Почти все они ей понравились, но больше всех одна девочка, которая тоже сидела на последней парте, только в другом ряду. Девочка эта была сероглазая, весёлая, с короткой, но очень толстой косой.
Когда Марийка на неё посмотрела, девочка улыбнулась и кивнула ей головой.
«Вот с кем я буду дружить, – подумала Марийка. – Да и Зоя Абросимова тоже хорошая девочка – она хоть и маленькая, да, видно, умная. Лучше всех на доске писала…»
– Ну, ребята, – сказала учительница, – через три дня приходите на занятия с тетрадками и карандашами.
Марийка вспомнила, что у неё уже есть и тетрадки, и карандаши, и сумка, и ей стало ещё веселее.
Она выбежала из класса вслед за ребятами, точно на коньках пронеслась по скользкому плиточному коридору и с размаху отворила дубовую дверь, которая теперь совсем не показалась ей тяжёлой.
На крыльце она на минуту остановилась, зажмурившись от яркого солнца. Было тепло, но в саду уже летали паутинки, и по всей Филимоновской ветер разносил опавшие листья из сквера. Это была осень – первая Марийкина школьная осень.
– Да сказано – в третью трудовую…
Марийка как встрёпанная вскочила с дивана:
– Мама! А меня возьмут?
– Неужели нет?
– А экзамен будет?
– Экзамен не экзамен, а проверка, говорят, будет. Посмотрят, как вы читаете да пишете.
– Ой, наверно, там нужно очень скоро писать!
Марийка схватила листок бумаги и карандаш и начала быстро-быстро чиркать на бумаге какие-то слова.
– Мама, прочитай! Можно разобрать?
Поля поднесла к глазам листок:
– Ишь ты, намарала! Раньше будто поразборчивей писала.
– Так зато ж это быстро!
Поля с сомнением покачала головой.
Марийка побежала во двор, чтобы рассказать ребятам новость. Но она опоздала. Чуть только она спустилась по лестнице, как увидела Машку, которая бежала к ней навстречу и кричала:
– Школа открывается! Бесплатная! Завтра записываться пойду!
– Значит, ты тоже учиться теперь надумала?
– А то что ж?
Всю ночь Марийка ворочалась с боку на бок, боялась проспать. Ей всё казалось, что если она опоздает в школу хоть на десять минут, для неё уже не хватит места.
Утром она встала очень рано, надела батистовое платье, которое ей Поля перешила из юбки, и побежала за Машкой.
Во дворе было пусто. Трава покрыта росой. На всех окнах закрыты ставни, даже куры ещё спали в своих курятниках. Марийка подошла к дворницкой и потопталась возле запертой двери. Постучать или не постучать?
Вдруг дверь отворилась, звякнув щеколдой. Старый дворник, зевая, вышел на крыльцо и побрёл через двор, волоча за собой метлу.
– Дедушка! – догнала его Марийка. – Машка встала?…
– Спит. А тебе чего надо в этакую рань?
– Да ничего…
Марийка подождала, пока дворник скрылся в сарае, и тихонько стукнула в окно:
– Машка! А Машка!…
В форточке показалась Машкнна голова с всклокоченными белобрысыми вихрами.
– Чего тебе?
– В школу пора…
– Да ты очумела? Только шесть пробило, а сказано к восьми приходить.
– Ну и что ж? Пока дойдём, пока всё разузнаем… Нет уж, Машка, ты как хочешь, а я сейчас пойду.
– Ну ладно, и я с тобой…
Через десять минут они вышли за ворота, и тут только Марийка вспомнила, что она не знает, где находится третья трудовая школа.
– А куда же идти? Где эта школа будет? – спросила она у Машки, жевавшей на ходу кусок хлеба.
– Как, где? На Филимоновской, в четырнадцатом номере.
– На Филимоновской? Это какой же дом? Я по номерам не знаю.
– А вот придём, тогда и увидим…
От волнения у Марийки началась икота. Она всю дорогу икала, а Машка над ней смеялась. Дошли до Филимоновской и стали смотреть на номера. Второй, четвёртый, восьмой, четырнадцатый номер… Жёлтый плиточный дом, точно вылепленный из сливочной помадки. Вот тебе и раз! Да ведь это ж гимназия!… А сказали – третья трудовая.
– Маша, а ты не напутала? Может, не четырнадцатый?
– Говорю – четырнадцатый.
Марийка и Машка поднялись на крыльцо и вдвоём толкнули огромную дубовую дверь. Она не поддавалась.
– Закрыто! Опоздали!… – в ужасе прошептала Марийка.
– «Опоз-да-ли»!… Как же! – передразнила её Машка. – Дай бог, чтоб через час открыли.
Она села верхом на каменного льва и, болтая ногами, принялась доедать свой хлеб. Марийка уселась тут же, на ступеньках.
Через час только начали сходиться ребята. Чуть ли не позже всех прибежал Володька из 35-го номера и, увидев Марийку, сначала удивился, а потом запел:
Наконец открылась тяжёлая дверь. Марийка вошла в длинный коридор, где она уже однажды побывала. Здесь ничего не изменилось. Те же высокие окна без занавесок, те же матовые стеклянные двери классов, тот же сверкающий плиточный пол. Только не видно девочек в коричневых платьях и чёрных передниках. Вместо них по коридору носятся и мальчики и девочки, одетые во что попало.
Кучерявый баран,
Не ходи по дворам,
Там волки живут,
Твои патлы оборвут…
Многие ребята пришли с родителями. Марийка узнала сапожника Тимошкина из дома № 18. Сапожник привёл своих девочек-близнецов. Тут же была портниха Шурочка с огромным родимым пятном на щеке. Она придерживала за воротник сына, мальчишку лет десяти. Мальчишка был такой же, как все. А Марийка думала, что у Шурочки все дети тоже с родимыми пятнами.
Мальчишка поглядывал по сторонам – видно, и ему хотелось носиться по коридору, а не стоять возле матери.
Тут же, в коридоре, за маленьким столиком сидела молодая девушка в коричневом халате и записывала детей. Возле столика вытянулась очередь. Машка и Марийка стали в конец.
– Ну, как тебя зовут? – спросила девушка, когда очередь дошла до Марийки.
– Внукова, – чуть слышно прошептала Марийка.
– Как? – переспросила девушка. – Ты что же это так говоришь, как будто три дня не ела?
– Боится, – сказала Машка и фыркнула.
– Чего же бояться? Мы не кусаемся. Читать и писать умеешь?
Марийка нерешительно кивнула головой.
– А считаешь хорошо?
– Не очень.
– Ну ладно, иди в комнату № 5. Там сейчас проверочные испытания, и тебе скажут, в какой ты класс годишься.
Марийка пошла по коридору. Через минуту её догнала Машка. Они отыскали комнату № 5, где за партами уже сидело много детей.
– Сядем на последнюю скамейку, там хоть не на виду, – шепнула Машка, которая тоже струхнула в самую последнюю минуту.
Они сели в последнем ряду.
Марийка осмотрелась. Учительницы в комнате ещё не было. Ребята гудели и хлопали крышками парт, будто они не в первый раз в классе, а по крайней мере в сотый. Больше всех шумел Володька из 35-го номера.
В класс вошла молодая учительница. Щёки у неё были румяные, а волосы кудрявые.
– Хорошо, что нам такая красивая попалась! – шепнула Машка. – Она, наверно, не сердитая.
Учительница кивнула головой, улыбнулась и начала вызывать ребят к доске.
– Абросимова Зоя, поди-ка сюда.
Из-за парты вышла маленькая-маленькая девочка, повязанная по-старушечьи платочком. На вид ей нельзя было дать и восьми лет.
– Сколько тебе лет? – спросила учительница.
– Двенадцатый, – ответила девочка тоненьким голоском.
– Ну, возьми мел и напиши своё имя и фамилию.
Зоя Абросимова была так мала ростом, что могла достать только до края доски. Учительница подставила ей скамеечку.
Писала Зоя красивыми круглыми буквами и так ровно, будто по линейке. Читала она тоже очень хорошо и чётко, останавливаясь на всех точках и запятых.
«Вот бы мне так!» – с завистью думала Марийка.
– Ну, садись, Зоя! Молодчина, – сказала учительница. – Теперь следующая по алфавиту будет Внукова Мария.
Марийка тихонько ахнула, вылезла из-за парты, зацепившись ногой за какую-то перекладину, прошла через весь класс и стала боком у доски. От страха у Марийки начался звон в ушах.
Динь-динь-динь! – звенел тоненький колокольчик.
– Ну, Маруся, пиши, – сказала учительница: – «Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром…»
Писать на доске было ещё труднее, чем на листках отрывного календаря. Мел крошился, скрипел, доска покачивалась на шарнирах – от этого Марийкины буквы лезли куда-то наверх, точно взбирались по лестнице. С трудом дописав последние слова, Марийка подумала минутку, поднялась на цыпочки, стёрла рукой самое верхнее слово «в начале» и написала «в ночале». После этого она перевела дыхание и вытерла о платье перепачканные мелом руки.
– Не «в ночале», – сказала учительница, – а «в начале». Ну ладно, сотри написанное, только не рукой, а тряпкой. Так. Теперь напиши: 12 умножить на 14.
Марийка стояла у доски, опустив мел. Она могла в уме быстро складывать и вычитать большие цифры. В последнее время она научилась даже умножать, но ещё не знала, какой бывает знак умножения.
– Это будет… двенадцать умножить на четырнадцать… двенадцать умножить на четырнадцать… Это будет… Это будет сто шестьдесят восемь, – тихо сказала она.
– Совершенно верно. Ну, напиши всё это на доске.
Марийка написала «14» и рядом «12».
– Поставь же между числами знак умножения.
Марийка стояла, понурив голову, и крошила между ладонями мел.
– Крестик, крестик, – услышала она чей-то шёпот.
Маленькая Зоя Абросимова показывала ей два пальца, сложенные крестом.
Марийка нарисовала прямой крест.
– Косой, косой! – закричало несколько голосов.
Марийка изобразила косой крестик.
– Ну ладно, можешь сесть на место, – сказала учительница.
Марийка, спотыкаясь, пошла на место.
– Вот дура! – шепнул Володька, когда она проходила мимо него. – Прямой крест – это же плюс, а косой – это знак умножения, а две точечки – это делить…
Марийка, нахмурившись, села на место.
«Провалилась!… И диктовку написала с ошибкой, да ещё и криво, – вон до сих пор в самом верхнем углу доски остались нестёртыми слова «в ночале мая».
Крупная слеза скатилась из глаз Марийки и упала прямо на розовую промокашку, лежавшую на парте. Марийка обхватила голову руками да так и сидела, боясь поднять глаза.
А в это время учительница продолжала вызывать ребят к доске.
Одни из них писали быстро, другие медленно, третьи совсем криво, но Марийке казалось, что ни один из них не писал так плохо, как она.
Вот вызвали последнего из ребят – какого-то мальчика, фамилия которого была Терещук.
Потом учительница начала читать список детей и говорить, кто в какую группу принят. Но Марийка ничего не слышала. Вдруг Машка что было силы толкнула её в бок.
– Слышишь, тебя во вторую, – шептала она. – Тебя во вторую, а меня в первую. А я-то думала, вместе будем учиться…
Марийка как будто проснулась.
Приняли! Да ещё во вторую группу!
Ей сразу стало жарко и весело. Она приподняла голову и оглядела всех ребят, точно увидела их в первый раз. Почти все они ей понравились, но больше всех одна девочка, которая тоже сидела на последней парте, только в другом ряду. Девочка эта была сероглазая, весёлая, с короткой, но очень толстой косой.
Когда Марийка на неё посмотрела, девочка улыбнулась и кивнула ей головой.
«Вот с кем я буду дружить, – подумала Марийка. – Да и Зоя Абросимова тоже хорошая девочка – она хоть и маленькая, да, видно, умная. Лучше всех на доске писала…»
– Ну, ребята, – сказала учительница, – через три дня приходите на занятия с тетрадками и карандашами.
Марийка вспомнила, что у неё уже есть и тетрадки, и карандаши, и сумка, и ей стало ещё веселее.
Она выбежала из класса вслед за ребятами, точно на коньках пронеслась по скользкому плиточному коридору и с размаху отворила дубовую дверь, которая теперь совсем не показалась ей тяжёлой.
На крыльце она на минуту остановилась, зажмурившись от яркого солнца. Было тепло, но в саду уже летали паутинки, и по всей Филимоновской ветер разносил опавшие листья из сквера. Это была осень – первая Марийкина школьная осень.