Держась за руки, подруги подошли к высокой стойке, за которой стоял толстый рябой старик в ситцевой рубашке с расстёгнутым воротом. Стойка была завалена разрезанными пополам мелкими дыньками и заставлена влажными и холодными бутылками с чёрным пивом.
– Иван Иванович, мама спрашивает, или у вас папаша? – спросила Вера.
Иван Иванович, высунувшись из-за стойки, разглядел девочек, выплеснул через их головы на пол остатки пива из толстой стеклянной кружки и молча указал пальцем на соседнюю дверь.
Марийка и Вера вошли в небольшую комнату, куда Иван Иванович пускал только своих постоянных посетителей.
Здесь на деревянной скамейке лежал Полуцыган, а у стола сидели несколько незнакомых людей. Никто из них даже не посмотрел на девочек. Вера и Марийка остановились у дверей.
Закинув голову, Пол у цыган говорил:
– …И вот, братцы мои, всякую машину я могу постигнуть. Маленький бывало любил я мастерить разные штуки. Таких, как у меня, змеев, мудрёных и пригодных к лёту, таких голубятен с разными затеями не было ни у кого по всей Культяповке. Хотелось мне учиться, да не пришлось, Отдал меня отец в ремесло. Печное дело я изучил довольно прекрасно – печка, она сооружения нехитрая. Увидел я, что негде тут моим способностям развернуться, и стала тоска меня одолевать. Сынишка мой, Сенька, в меня пошёл, тоже всё мастерит да выдумывает, а я запрещаю. Учиться ему не придётся, так пусть лучше с детства отвыкает… А дочка у меня убогонькая. Упала с лестницы, имея четыре года от роду. Посмотрю я на её горб – сердце у меня так и защемит. Всю ведь жизнь ей мучиться, да и замуж никто не возьмёт через это…
Полуцыган смолк. Его распухшее, обросшее чёрной щетиной лицо было страшно. Он закрыл глаза, полежал так с минуту, потом опять их открыл и тут заметил девочек, топтавшихся возле двери.
Он вздрогнул и приподнял голову.
– Вам чего тут? – спросил он девочек каким-то не своим голосом.
– Мама послала… – почти шёпотом ответила Вера.
– Ну, поди сюда…
Вера подошла и остановилась возле скамейки, выпятив живот, крошечная, большеголовая и большеглазая, с огромным горбом на спине. Она была такая маленькая, что её лицо приходилось чуть не вровень со скамейкой, на которой лежали Полуцыган. Печник поднялся и спустил на пол ноги, обмотанные портянками.
– Вот, – сказал он, погладив Веру по волосам, – вот она – моя доченька…
Старик, сидевший у стола, посмотрел на Beрин горб.
– Да, действительный факт, – сказал он, отхлебнув из пивной кружки. – Так сказать, физический дефект тела…
Вера стояла, склонившись на правый бок, словно притягиваемая тяжестью горба к земле, и испуганно мигала.
Полуцыган заплакал, опустив лохматую голову на колени.
Марийка ещё никогда не видела, как плачут мужчины. Ей стало страшно. Она убежала домой, забралась под кровать и долго там сидела, зажмурив глаза. Ей всё ещё виделся трактир Ивана Ивановича, извозчики, поставившие на пол свои цилиндры, и плачущий Полуцыган…
КЛОУН ПАТАПУФ ИЗ ЦИРКА ТРУЦЦИ
ДЕВОЧКА С ЗАГРАНИЧНЫМ ИМЕНЕМ
«КЕМ Я БУДУ?»
В ЦИРКЕ
– Иван Иванович, мама спрашивает, или у вас папаша? – спросила Вера.
Иван Иванович, высунувшись из-за стойки, разглядел девочек, выплеснул через их головы на пол остатки пива из толстой стеклянной кружки и молча указал пальцем на соседнюю дверь.
Марийка и Вера вошли в небольшую комнату, куда Иван Иванович пускал только своих постоянных посетителей.
Здесь на деревянной скамейке лежал Полуцыган, а у стола сидели несколько незнакомых людей. Никто из них даже не посмотрел на девочек. Вера и Марийка остановились у дверей.
Закинув голову, Пол у цыган говорил:
– …И вот, братцы мои, всякую машину я могу постигнуть. Маленький бывало любил я мастерить разные штуки. Таких, как у меня, змеев, мудрёных и пригодных к лёту, таких голубятен с разными затеями не было ни у кого по всей Культяповке. Хотелось мне учиться, да не пришлось, Отдал меня отец в ремесло. Печное дело я изучил довольно прекрасно – печка, она сооружения нехитрая. Увидел я, что негде тут моим способностям развернуться, и стала тоска меня одолевать. Сынишка мой, Сенька, в меня пошёл, тоже всё мастерит да выдумывает, а я запрещаю. Учиться ему не придётся, так пусть лучше с детства отвыкает… А дочка у меня убогонькая. Упала с лестницы, имея четыре года от роду. Посмотрю я на её горб – сердце у меня так и защемит. Всю ведь жизнь ей мучиться, да и замуж никто не возьмёт через это…
Полуцыган смолк. Его распухшее, обросшее чёрной щетиной лицо было страшно. Он закрыл глаза, полежал так с минуту, потом опять их открыл и тут заметил девочек, топтавшихся возле двери.
Он вздрогнул и приподнял голову.
– Вам чего тут? – спросил он девочек каким-то не своим голосом.
– Мама послала… – почти шёпотом ответила Вера.
– Ну, поди сюда…
Вера подошла и остановилась возле скамейки, выпятив живот, крошечная, большеголовая и большеглазая, с огромным горбом на спине. Она была такая маленькая, что её лицо приходилось чуть не вровень со скамейкой, на которой лежали Полуцыган. Печник поднялся и спустил на пол ноги, обмотанные портянками.
– Вот, – сказал он, погладив Веру по волосам, – вот она – моя доченька…
Старик, сидевший у стола, посмотрел на Beрин горб.
– Да, действительный факт, – сказал он, отхлебнув из пивной кружки. – Так сказать, физический дефект тела…
Вера стояла, склонившись на правый бок, словно притягиваемая тяжестью горба к земле, и испуганно мигала.
Полуцыган заплакал, опустив лохматую голову на колени.
Марийка ещё никогда не видела, как плачут мужчины. Ей стало страшно. Она убежала домой, забралась под кровать и долго там сидела, зажмурив глаза. Ей всё ещё виделся трактир Ивана Ивановича, извозчики, поставившие на пол свои цилиндры, и плачущий Полуцыган…
КЛОУН ПАТАПУФ ИЗ ЦИРКА ТРУЦЦИ
Шёл крупный тёплый дождь.
Марийка, Вера и Сенька босые бегали по двору. Они шлёпали по лужам и, запрокидывая головы, ловили, раскрытыми ртами дождевые капли.
В луже прыгала большая бурая жаба. Сенька замахнулся на неё камнем.
– Что ты делаешь? – закричала Вера. – Разве позабыл: кто жабу убьёт, у того мать помрёт?…
– Так я ж её только напугаю…
Загрохотал гром. Где-то на дальнем краю неба блеснула молния.
– Это боженька небо раскрыл и молнию кинул, чтобы чёрта убить… – задумчиво сказала Вера.
– Вот враки! – закричал Сенька. – Молния получается, когда сталкиваются две тучи.
В это время во двор въехала извозчичья пролётка с мокрым, блестящим от воды поднятым верхом и остановилась у подъезда.
С пролётки спрыгнул высокий мужчина в котелке и в клетчатом пальто. Он снял с облучка два больших чемодана, какие-то странные металлические палки с перекладинами и огромную железную лейку. Потом он вытащил из коляски девочку, закутанную в одеяло, и на руках перенёс её через лужи в подъезд. Вернувшись обратно, он стал расплачиваться с извозчиком. Марийка и Вера подошли поближе и во все глаза смотрели на некрасивую, чёрную, как галка, девочку, которая неподвижно стояла, завёрнутая в одеяло, точно в плащ. Зелёная железная лейка, стоявшая рядом, была так велика, что носик её приходился как раз над головой девочки.
– Вот так леечка! – зашептала Марийка на ухо подруге. – Побольше, чем наш самовар…
Девочка опустила тёмные ресницы и закричала сердитым птичьим голосом:
– Папа, иди скорей!
Человек в клетчатом пальто взбежал на крыльцо, стряхнул с себя дождевые брызги, взял в одну руку чемодан, в другую – лейку и стал подниматься наверх. Девочка сунула себе металлические палки под мышку и пошла вслед за ним, волоча одеяло по ступенькам.
– Новые жильцы в шестую квартиру переехали, – сказал Сенька. – Ещё вчера дворник говорил, что к Сметаниным жилец приедет…
– Он, наверно, садовник, – заметила Марийка, – только почему у него лейка такая большая?
– Это чтобы поливать деревья, – уверенно сказал Сенька. – А палки видали? Вроде как бы для удочек. А в чемодане у него что-то гремело железное. Может, у него там и велосипедный насос есть…
– Новые жильцы в шестую квартиру переехали, – сказал Сенька.
Вечером все дети узнали от дворниковой Машки замечательную новость: в квартиру к Сметаниным переехал клоун, который представляет в цирке Труцци. Это про него во всех афишах написано – Патапуф.
На следующий день во дворе только и было разговоров, что о клоуне.
– Я был с мамой в цирке, – говорил толстый Мара, – и ничего там особенного нет. Там был один клоун, и у него в носу зажигалась лампочка… А за пазухой у него была настоящая белая крыса, которую он бросал в публику. И эта крыса попала в одну старушку. Старушка ка-ак закричит. А крыса-то, оказывается, была из ваты…
– И не стыдно так брехать! – укоризненно сказал Сенька. – Как может зажигаться в носу, лампочка? Ведь провода туда не протянешь.
Мара был известный врунишка, и ему не верили даже тогда, когда он говорил правду.
Ребята увидели Митю, шагавшего с корзиной на голове.
– Вон прачка идёт! – закричала Машка.
– Каплаухий, кому бельё несёшь?
– Сметаниным, – ответил Митя.
Все его окружили:
– К Сметаниным клоун переехал!
– У него лейка огромной величины…
– И в чемодане что-то звенит, а девочка в одеяло завёрнута…
– Он в цирке служит…
– Ты, как пойдёшь к Сметаниным, осмотри всё как есть и нам расскажи…
– Ладно, – сказал Митя, – посмотрю. Ну, пустите, а то у меня делов ещё много…
Он вошёл в подъезд, поднялся во второй этаж и позвонил у дверей квартиры № 6. Все ребята со двора проводили его до самого порога этой квартиры.
Дверь приоткрылась, пропустила Митю и снова захлопнулась за ним. Митя вышел обратно минут через двадцать. Пустую корзину он надел на голову, как шляпу.
– Ну что?
– Чего ты так долго?
– Видел лейку?
– А клоуна видел? – спрашивали ребята.
– Видел. Я со Сметанихой в кухне бельё пересчитывал, а клоун этот входит со сковородкой в руке…
– А сковородка большая? – перебила Марийка.
– Да погоди ты, не перебивай! Входит он, значит, со сковородкой в руке и говорит: «Позвольте, мадам, на вашей плите зажарить яичницу для моей дочки…»
– Яичницу! – ахнула Машка.
– Нет, ты скажи лучше, какая сковородка, – допытывалась Марийка.
– Вот пристала! Ну самая обыкновенная сковородка, – ответил Митя. – И вот, значит, ставит этот клоун эту самую сковородку на плиту и начинает жарить яичницу. Шесть яиц разбил – видно, богатый…
– А потом что было? – спросила Марийка.
– Да ничего, зажарил и ушёл.
Митя забарабанил пальцами по корзине и побежал к себе на задний двор. Так от него больше, ничего и не добились.
На следующий день, когда Марийка и Лора вышли погулять во двор, они увидели дочку клоуна. Некрасивая смуглая девочка в красном пальто с пелеринкой стояла возле крыльца.
– Смотри, – зашептала Марийка Лоре. Тёмные глаза девочки глядели сердито. Она не обращала на Марийку и Лору никакого внимания. Те присели на скамейку.
– У неё лаковые туфли, – прошептала Лора.
Из подъезда вышла докторша Елена Матвеевна.
– Мама, ты куда? – закричала Лора.
– За покупками, – ответила Елена Матвеевна и остановилась, заметив девочку в красном пальто.
– Как тебя зовут, детка? – спросила она, наклонившись к девочке.
– Стэлла.
– Я тебя никогда не видела.
– Мы только вчера приехали.
– Откуда же?
– Из Киева.
– Ах, какие у тебя чудесные ресницы! – воскликнула докторша. – А ну, закрой глазки…
– Они постоянно лезут в глаза и очень колются… – сказала Стэлла, не глядя на докторшу.
Елена Матвеевна посмотрела на Лору и Марийку. Они сидели, обнявшись, на скамейке и шептались, исподлобья поглядывая на дочку клоуна.
– Лорочка, иди сюда, познакомься со Стэллочкой, вот тебе будет новая подруга.
Лора подошла к Стэлле и протянула ей руку. Елена Матвеевна кивнула девочкам головой и направилась к воротам.
– Девочка, вы умеете прыгать через скакалку? – спросила Лора.
– Я такими глупостями не занимаюсь, – строго ответила Стэлла.
– А чем вы занимаетесь?
– Я занимаюсь хозяйством. И потом, папа учит меня акробатике.
– А зачем вы привезли железные палки? – спросила Марийка.
– Это заграничные раздвижные ходули, – сказала Стэлла и отошла в сторону.
Марийка и Лора пошли за ней. Им очень хотелось расспросить про заграничные раздвижные ходули и про цирк. Но Стэлла, насвистывая, прошлась один раз под акациями, потом повернулась и ушла домой.
Через полчаса она снова вышла во двор. Поверх красного пальто у неё на ремне висела через плечо маленькая дорожная сумочка из жёлтой кожи, а в руке она держала проволочную корзинку для провизии.
Стэлла искоса поглядела на девочек и прошла мимо них к воротам. В карманах её пальто звенели деньги.
Марийка и Лора побежали к воротам и увидели, что Стэлла повернула направо и пошла вниз по бульвару на главную улицу.
– Ишь, деньги в кармане звенят, как у большой, – с завистью сказала Лора.
Марийка, Вера и Сенька босые бегали по двору. Они шлёпали по лужам и, запрокидывая головы, ловили, раскрытыми ртами дождевые капли.
В луже прыгала большая бурая жаба. Сенька замахнулся на неё камнем.
– Что ты делаешь? – закричала Вера. – Разве позабыл: кто жабу убьёт, у того мать помрёт?…
– Так я ж её только напугаю…
Загрохотал гром. Где-то на дальнем краю неба блеснула молния.
– Это боженька небо раскрыл и молнию кинул, чтобы чёрта убить… – задумчиво сказала Вера.
– Вот враки! – закричал Сенька. – Молния получается, когда сталкиваются две тучи.
В это время во двор въехала извозчичья пролётка с мокрым, блестящим от воды поднятым верхом и остановилась у подъезда.
С пролётки спрыгнул высокий мужчина в котелке и в клетчатом пальто. Он снял с облучка два больших чемодана, какие-то странные металлические палки с перекладинами и огромную железную лейку. Потом он вытащил из коляски девочку, закутанную в одеяло, и на руках перенёс её через лужи в подъезд. Вернувшись обратно, он стал расплачиваться с извозчиком. Марийка и Вера подошли поближе и во все глаза смотрели на некрасивую, чёрную, как галка, девочку, которая неподвижно стояла, завёрнутая в одеяло, точно в плащ. Зелёная железная лейка, стоявшая рядом, была так велика, что носик её приходился как раз над головой девочки.
– Вот так леечка! – зашептала Марийка на ухо подруге. – Побольше, чем наш самовар…
Девочка опустила тёмные ресницы и закричала сердитым птичьим голосом:
– Папа, иди скорей!
Человек в клетчатом пальто взбежал на крыльцо, стряхнул с себя дождевые брызги, взял в одну руку чемодан, в другую – лейку и стал подниматься наверх. Девочка сунула себе металлические палки под мышку и пошла вслед за ним, волоча одеяло по ступенькам.
– Новые жильцы в шестую квартиру переехали, – сказал Сенька. – Ещё вчера дворник говорил, что к Сметаниным жилец приедет…
– Он, наверно, садовник, – заметила Марийка, – только почему у него лейка такая большая?
– Это чтобы поливать деревья, – уверенно сказал Сенька. – А палки видали? Вроде как бы для удочек. А в чемодане у него что-то гремело железное. Может, у него там и велосипедный насос есть…
Вечером все дети узнали от дворниковой Машки замечательную новость: в квартиру к Сметаниным переехал клоун, который представляет в цирке Труцци. Это про него во всех афишах написано – Патапуф.
На следующий день во дворе только и было разговоров, что о клоуне.
– Я был с мамой в цирке, – говорил толстый Мара, – и ничего там особенного нет. Там был один клоун, и у него в носу зажигалась лампочка… А за пазухой у него была настоящая белая крыса, которую он бросал в публику. И эта крыса попала в одну старушку. Старушка ка-ак закричит. А крыса-то, оказывается, была из ваты…
– И не стыдно так брехать! – укоризненно сказал Сенька. – Как может зажигаться в носу, лампочка? Ведь провода туда не протянешь.
Мара был известный врунишка, и ему не верили даже тогда, когда он говорил правду.
Ребята увидели Митю, шагавшего с корзиной на голове.
– Вон прачка идёт! – закричала Машка.
– Каплаухий, кому бельё несёшь?
– Сметаниным, – ответил Митя.
Все его окружили:
– К Сметаниным клоун переехал!
– У него лейка огромной величины…
– И в чемодане что-то звенит, а девочка в одеяло завёрнута…
– Он в цирке служит…
– Ты, как пойдёшь к Сметаниным, осмотри всё как есть и нам расскажи…
– Ладно, – сказал Митя, – посмотрю. Ну, пустите, а то у меня делов ещё много…
Он вошёл в подъезд, поднялся во второй этаж и позвонил у дверей квартиры № 6. Все ребята со двора проводили его до самого порога этой квартиры.
Дверь приоткрылась, пропустила Митю и снова захлопнулась за ним. Митя вышел обратно минут через двадцать. Пустую корзину он надел на голову, как шляпу.
– Ну что?
– Чего ты так долго?
– Видел лейку?
– А клоуна видел? – спрашивали ребята.
– Видел. Я со Сметанихой в кухне бельё пересчитывал, а клоун этот входит со сковородкой в руке…
– А сковородка большая? – перебила Марийка.
– Да погоди ты, не перебивай! Входит он, значит, со сковородкой в руке и говорит: «Позвольте, мадам, на вашей плите зажарить яичницу для моей дочки…»
– Яичницу! – ахнула Машка.
– Нет, ты скажи лучше, какая сковородка, – допытывалась Марийка.
– Вот пристала! Ну самая обыкновенная сковородка, – ответил Митя. – И вот, значит, ставит этот клоун эту самую сковородку на плиту и начинает жарить яичницу. Шесть яиц разбил – видно, богатый…
– А потом что было? – спросила Марийка.
– Да ничего, зажарил и ушёл.
Митя забарабанил пальцами по корзине и побежал к себе на задний двор. Так от него больше, ничего и не добились.
На следующий день, когда Марийка и Лора вышли погулять во двор, они увидели дочку клоуна. Некрасивая смуглая девочка в красном пальто с пелеринкой стояла возле крыльца.
– Смотри, – зашептала Марийка Лоре. Тёмные глаза девочки глядели сердито. Она не обращала на Марийку и Лору никакого внимания. Те присели на скамейку.
– У неё лаковые туфли, – прошептала Лора.
Из подъезда вышла докторша Елена Матвеевна.
– Мама, ты куда? – закричала Лора.
– За покупками, – ответила Елена Матвеевна и остановилась, заметив девочку в красном пальто.
– Как тебя зовут, детка? – спросила она, наклонившись к девочке.
– Стэлла.
– Я тебя никогда не видела.
– Мы только вчера приехали.
– Откуда же?
– Из Киева.
– Ах, какие у тебя чудесные ресницы! – воскликнула докторша. – А ну, закрой глазки…
– Они постоянно лезут в глаза и очень колются… – сказала Стэлла, не глядя на докторшу.
Елена Матвеевна посмотрела на Лору и Марийку. Они сидели, обнявшись, на скамейке и шептались, исподлобья поглядывая на дочку клоуна.
– Лорочка, иди сюда, познакомься со Стэллочкой, вот тебе будет новая подруга.
Лора подошла к Стэлле и протянула ей руку. Елена Матвеевна кивнула девочкам головой и направилась к воротам.
– Девочка, вы умеете прыгать через скакалку? – спросила Лора.
– Я такими глупостями не занимаюсь, – строго ответила Стэлла.
– А чем вы занимаетесь?
– Я занимаюсь хозяйством. И потом, папа учит меня акробатике.
– А зачем вы привезли железные палки? – спросила Марийка.
– Это заграничные раздвижные ходули, – сказала Стэлла и отошла в сторону.
Марийка и Лора пошли за ней. Им очень хотелось расспросить про заграничные раздвижные ходули и про цирк. Но Стэлла, насвистывая, прошлась один раз под акациями, потом повернулась и ушла домой.
Через полчаса она снова вышла во двор. Поверх красного пальто у неё на ремне висела через плечо маленькая дорожная сумочка из жёлтой кожи, а в руке она держала проволочную корзинку для провизии.
Стэлла искоса поглядела на девочек и прошла мимо них к воротам. В карманах её пальто звенели деньги.
Марийка и Лора побежали к воротам и увидели, что Стэлла повернула направо и пошла вниз по бульвару на главную улицу.
– Ишь, деньги в кармане звенят, как у большой, – с завистью сказала Лора.
ДЕВОЧКА С ЗАГРАНИЧНЫМ ИМЕНЕМ
Все дети во дворе гордились тем, что к ним в дом переехала настоящая девочка из цирка. Наверно, во всём городе не было второй девочки с таким красивым заграничным именем, девочки, которая носила бы красное пальто с пелеринкой, широкий гранатовый браслет у самого локтя и умела бы отдавать ногою честь.
Даже Ляля Геннинг и та не выдержала. Она нацепила себе на руку вместо браслета нитку кораллов и попросила, чтобы с этих пор все дети во дворе называли её не Лялей, а «Лилли».
Стэлла бывала во дворе редко. Утром она ходила в лавки и занималась акробатикой, а по вечерам отправлялась с отцом в цирк. Все дети знали, что Стэлла сама хозяйничает и на обед никогда не готовит супа, а только жарит колбасу или оладьи с вареньем. Они часто видели в окне второго этажа Стэллу в голубом переднике. Насвистывая вальс, Стэлла чистила на подоконнике ягоды или перемывала чашки.
Во дворе Стэлла играла только с мальчишками. Она очень быстро бегала, была сильная, ловкая, и ей не по вкусу были спокойные игры девчонок.
Марийке очень нравилась Стэлла, но дочка клоуна не обращала на неё никакого внимания до тех пор, пока не произошёл один случай.
В тот год лето выдалось очень жаркое. Дворники поливали улицы несколько раз в день, но вода тут же высыхала. В городе появилось множество бешеных собак. По приказу губернатора, на углу каждой улицы для собак были выставлены плошки с водой, прикреплённые железными цепочками к тумбам.
Однажды утром, когда Марийка чистила вилки возле своего крыльца, во двор вбежала большая чёрная собака с опущенным хвостом, язык у неё висел чуть ли не до земли, и одно ухо было разорвано.
– Бешеная! Бешеная! – закричала Ванда и первая бросилась бежать.
Все дети рассыпались в разные стороны, только один толстый, неповоротливый Мара не успел удрать. Он залез на скамейку и визжал так, точно его резали. Собака кинулась прямо на него.
«Сейчас укусит», – подумала Марийка и, размахнувшись что есть силы, бросила в собаку вилкой. Собака взвизгнула, ещё больше поджала хвост и повернула к воротам. Тут откуда-то сверху вдогонку ей полетели огурец, две картофелины и медная пепельница.
Собака с визгом выскочила за калитку. А через минуту с лестницы сбежала Стэлла, путаясь в длинном голубом переднике. Она подобрала пепельницу, щёлкнула по лбу Мару, который всё ещё стоял на скамейке и ревел, а Марийке крикнула:
– Послушай, как тебя зовут?
– Марийка.
– Ты молодчина, Марийка, что не испугалась. Собака-то, пожалуй, и вправду была бешеная…
Через час с улицы прибежала Машка и рассказала, что в соседнем дворе большая чёрная собака покусала двух девочек. Все решили, что это та самая.
А на другой день после случая с собакой Стэлла вдруг позвала Марийку к себе в гости.
В комнатах у Стэллы всё было не похоже на то, что привыкла видеть Марийка в других домах.
На стенах висели большие пёстрые афиши.
– А что это такое – «в антрактах»? – спросила Марийка.
– Это, когда зажигают свет и устраивают перерыв. Неужели ты никогда не была в цирке?
– Нет.
– Не может быть! Ни разу? – сказалаСтэлла. – Ну ладно, я тебя как-нибудь возьму с собой.
Под потолком в комнате у клоуна раскачивались кольца для гимнастических упражнений, на стульях были навалены зелёные и рыжие парики, панталоны с разноцветными штанинами и высокие шляпы всех цветов и размеров, которые Стэлла называла «цилиндрами».
Над кроватью висел большой портрет. Темноглазая кудрявая женщина в пышной газовой юбочке сидела на белом коне.
– Это моя мама, – сказала Стэлла, – она была наездница… – И, немного помолчав, добавила: – Мама разбилась насмерть, когда проделывала один трудный номер. Она упала с лошади на полном скаку. Я и сама хотела стать наездницей, но папа не позволяет, поэтому я готовлюсь на акробатку. Вот, смотри…
Стэлла стащила с себя платье и осталась в чёрных трусиках и красной вязаной фуфайке. Она натёрла ладони каким-то белым порошком, разбежалась, ухватилась за кольца и начала на них кувыркаться. Она качалась то на одной руке, то на другой, стояла в кольцах, как на полу, и наконец повисла вниз головой, совсем не держась руками. Потом она спрыгнула на пол и отёрла пот с покрасневшего лица.
– Здорово ты кувыркаешься! – сказала Марийка с восхищением.
– Что ты! Это ведь самые простые упражнения. Вот погоди, я тебе сейчас что-то покажу.
Стэлла просунула в кольца толстую палку, а посередине палки укрепила кожаную петлю. Потом она разбежалась, подпрыгнула кверху и вдруг повисла на петле, уцепившись за неё зубами, словно собака.
Марийка смотрела, раскрыв от удивления рот.
– Хочешь попробовать? – спросила Стэлла. – Это совсем не трудно. Нужно только не разжимать зубов.
– Я не смогу, – покачала головой Марийка.
– Ну попробуй.
Марийка взяла в рот кожаную петлю. Она была солёная, и от неё пахло сапогом.
– Нет, я не могу, – сказала Марийка, отплёвываясь, – у меня и так болит молочный зуб…
– Ну, тогда попробуй перекувыркнуться в кольцах.
Стэлла заколола булавкой Марийкино платье на манер штанов. Ухватившись за кольца, Марийка начала раскачиваться, как на качелях, и перекувыркнулась два раза подряд.
– Ты способная, – похвалила её Стэлла. – Ну, слезай. Теперь мы будем стряпать обед.
Она надела поверх трусиков свой длинный голубой передник и зажгла керосинку. Стэлла и Марийка нажарили полную сковородку гренков и сварили какао. На сладкое у них были бисквиты с земляничным вареньем. Марийке очень понравилось стряпать такой обед. Это не то что у доктора, где чуть ли не полдня приходится чистить картошку и молоть в мясорубке мясо. Гренки они ели прямо со сковородки, какао Стэлла пила из кастрюльки, а Марийка из молочника. Молочник потом сполоснули под рукомойником и поставили сохнуть на окно.
Когда Ляля и Ванда узнали, что Марийка побывала в гостях у Стэллы, ела там бисквиты с вареньем и кувыркалась на кольцах, они очень обиделись, что Стэлла позвала в гости Марийку, а не их. Целый день они ходили надутые и всё время перешёптывались. А в семь часов вечера Марийка увидела, что во двор въехал извозчик и остановился у подъезда Шамборских. Через несколько минут выбежали разряженные Ванда и Ляля, а вслед за ними вышла толстая Шамборщиха. Все они уселись на пролётку и уехали.
– В цирк покатили! – сказала Машка, которая всегда всё знала.
На следующее утро, когда Марийка бежала через двор в лавочку к Фельдману, она увидела под старой акацией кучу ребят, столпившихся вокруг Ляли и Ванды. Ляля и Ванда что-то рассказывали, а ребята смеялись. Марийка подошла поближе и прислушалась.
– Подумаешь, есть чего задаваться, – говорила Ляля, – артист… артист… а его всё время бьют по щекам и дают ему подзатыльники.
«Про кого это они?» – подумала Марийка.
– Это прямо ужасно, как его били, – сказала Ванда. – Я бы не могла перенести, если бы моего папу так хлестали по щекам.
– И я бы не могла, – сказала Лора.
– Другие артисты представляют, – опять начала Ляля, передёрнув плечами, – ездят на лошадях, качаются на трапециях, а он только бегает и кричит, как дурак. Вот вам и артист!
Вдруг лицо у Ляли вытянулось, она толкнула Ванду плечом и шагнула назад.
Марийка оглянулась.
За спиной у неё стояла Стэлла. Оскалившаяся, с растрёпанной чёлкой, она была похожа на злую, взъерошенную кошку. Она ничего не говорила, а только смотрела на Лялю, не мигая своими пристальными чёрными глазами. И это было гораздо страшнее, чем если бы она ругалась.
Все дети с визгом бросились врассыпную, и только один Мара, как всегда, не успел удрать.
Стэлла схватила его за шиворот и всё так же молча надрала ему уши.
Потом она подтолкнула его в спину коленкой, и он, широко расставив руки, спотыкаясь, полетел по двору, да так быстро, как не бегал никогда в жизни.
Возле самого своего крыльца Мара упал животом на кучу песка и только тут догадался зареветь.
А Стэлла кому-то погрозила кулаком и, опустив голову, пошла к дому.
Она села на крыльцо и от злости стала стучать по ступеньке каблуками и скручивать жгутом свой носовой платок.
Марийка на цыпочках подошла к Стэлле.
– Они всё врут… Ты их не слушай, – сказала она тихонько.
– Нет, не врут, – сказала Стэлла, не глядя на Марийку.
Марийка так и ахнула:
– Ну?… А за что ж это его?
– Дура! – закричала Стэлла. – Как ты не понимаешь? Ведь это представление, это нарочно!
Марийка не слишком-то ясно понимала, что такое «представление», но зато она хорошо поняла, что Ляля с Вандой зря обидели Стэллу.
– Ну я ж и говорю, что они дуры, – успокоительно сказала она. – А Маре-то, Маре-то как здорово ты солдатского хлеба задала! Будет помнить!
Стэлла приподнялась и посмотрела на кучу песка, возле которой всё ещё топтался и всхлипывал Мара.
Она вдруг громко засмеялась и схватила Марийку за руку:
– Пойдём ко мне орехи щёлкать.
Марийке нужно было отнести домой лавровый лист для ухи, но она побоялась рассердить Стэллу и пошла к ней щёлкать орехи.
Даже Ляля Геннинг и та не выдержала. Она нацепила себе на руку вместо браслета нитку кораллов и попросила, чтобы с этих пор все дети во дворе называли её не Лялей, а «Лилли».
Стэлла бывала во дворе редко. Утром она ходила в лавки и занималась акробатикой, а по вечерам отправлялась с отцом в цирк. Все дети знали, что Стэлла сама хозяйничает и на обед никогда не готовит супа, а только жарит колбасу или оладьи с вареньем. Они часто видели в окне второго этажа Стэллу в голубом переднике. Насвистывая вальс, Стэлла чистила на подоконнике ягоды или перемывала чашки.
Во дворе Стэлла играла только с мальчишками. Она очень быстро бегала, была сильная, ловкая, и ей не по вкусу были спокойные игры девчонок.
Марийке очень нравилась Стэлла, но дочка клоуна не обращала на неё никакого внимания до тех пор, пока не произошёл один случай.
В тот год лето выдалось очень жаркое. Дворники поливали улицы несколько раз в день, но вода тут же высыхала. В городе появилось множество бешеных собак. По приказу губернатора, на углу каждой улицы для собак были выставлены плошки с водой, прикреплённые железными цепочками к тумбам.
Однажды утром, когда Марийка чистила вилки возле своего крыльца, во двор вбежала большая чёрная собака с опущенным хвостом, язык у неё висел чуть ли не до земли, и одно ухо было разорвано.
– Бешеная! Бешеная! – закричала Ванда и первая бросилась бежать.
Все дети рассыпались в разные стороны, только один толстый, неповоротливый Мара не успел удрать. Он залез на скамейку и визжал так, точно его резали. Собака кинулась прямо на него.
«Сейчас укусит», – подумала Марийка и, размахнувшись что есть силы, бросила в собаку вилкой. Собака взвизгнула, ещё больше поджала хвост и повернула к воротам. Тут откуда-то сверху вдогонку ей полетели огурец, две картофелины и медная пепельница.
Собака с визгом выскочила за калитку. А через минуту с лестницы сбежала Стэлла, путаясь в длинном голубом переднике. Она подобрала пепельницу, щёлкнула по лбу Мару, который всё ещё стоял на скамейке и ревел, а Марийке крикнула:
– Послушай, как тебя зовут?
– Марийка.
– Ты молодчина, Марийка, что не испугалась. Собака-то, пожалуй, и вправду была бешеная…
Через час с улицы прибежала Машка и рассказала, что в соседнем дворе большая чёрная собака покусала двух девочек. Все решили, что это та самая.
А на другой день после случая с собакой Стэлла вдруг позвала Марийку к себе в гости.
В комнатах у Стэллы всё было не похоже на то, что привыкла видеть Марийка в других домах.
На стенах висели большие пёстрые афиши.
С Е Г О Д Н Я– Видишь, это мой папа – любимец публики, – указала Стэлла на последнюю строчку.
ГРАНДИОЗНОЕ ЦИРКОВОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
КОНЮШНЯ ВИЛЛИАМА ТРУЦЦИ
БОКС АВСТРАЛИЙСКОГО КЕНГУРУ С ЧЕЛОВЕКОМ
в антрактах знаменитый клоун
ЛЮБИМЕЦ ПУБЛИКИ ПАТАПУФ
– А что это такое – «в антрактах»? – спросила Марийка.
– Это, когда зажигают свет и устраивают перерыв. Неужели ты никогда не была в цирке?
– Нет.
– Не может быть! Ни разу? – сказалаСтэлла. – Ну ладно, я тебя как-нибудь возьму с собой.
Под потолком в комнате у клоуна раскачивались кольца для гимнастических упражнений, на стульях были навалены зелёные и рыжие парики, панталоны с разноцветными штанинами и высокие шляпы всех цветов и размеров, которые Стэлла называла «цилиндрами».
Над кроватью висел большой портрет. Темноглазая кудрявая женщина в пышной газовой юбочке сидела на белом коне.
– Это моя мама, – сказала Стэлла, – она была наездница… – И, немного помолчав, добавила: – Мама разбилась насмерть, когда проделывала один трудный номер. Она упала с лошади на полном скаку. Я и сама хотела стать наездницей, но папа не позволяет, поэтому я готовлюсь на акробатку. Вот, смотри…
Стэлла стащила с себя платье и осталась в чёрных трусиках и красной вязаной фуфайке. Она натёрла ладони каким-то белым порошком, разбежалась, ухватилась за кольца и начала на них кувыркаться. Она качалась то на одной руке, то на другой, стояла в кольцах, как на полу, и наконец повисла вниз головой, совсем не держась руками. Потом она спрыгнула на пол и отёрла пот с покрасневшего лица.
– Здорово ты кувыркаешься! – сказала Марийка с восхищением.
– Что ты! Это ведь самые простые упражнения. Вот погоди, я тебе сейчас что-то покажу.
Стэлла просунула в кольца толстую палку, а посередине палки укрепила кожаную петлю. Потом она разбежалась, подпрыгнула кверху и вдруг повисла на петле, уцепившись за неё зубами, словно собака.
Марийка смотрела, раскрыв от удивления рот.
– Хочешь попробовать? – спросила Стэлла. – Это совсем не трудно. Нужно только не разжимать зубов.
– Я не смогу, – покачала головой Марийка.
– Ну попробуй.
Марийка взяла в рот кожаную петлю. Она была солёная, и от неё пахло сапогом.
– Нет, я не могу, – сказала Марийка, отплёвываясь, – у меня и так болит молочный зуб…
– Ну, тогда попробуй перекувыркнуться в кольцах.
Стэлла заколола булавкой Марийкино платье на манер штанов. Ухватившись за кольца, Марийка начала раскачиваться, как на качелях, и перекувыркнулась два раза подряд.
– Ты способная, – похвалила её Стэлла. – Ну, слезай. Теперь мы будем стряпать обед.
Она надела поверх трусиков свой длинный голубой передник и зажгла керосинку. Стэлла и Марийка нажарили полную сковородку гренков и сварили какао. На сладкое у них были бисквиты с земляничным вареньем. Марийке очень понравилось стряпать такой обед. Это не то что у доктора, где чуть ли не полдня приходится чистить картошку и молоть в мясорубке мясо. Гренки они ели прямо со сковородки, какао Стэлла пила из кастрюльки, а Марийка из молочника. Молочник потом сполоснули под рукомойником и поставили сохнуть на окно.
Когда Ляля и Ванда узнали, что Марийка побывала в гостях у Стэллы, ела там бисквиты с вареньем и кувыркалась на кольцах, они очень обиделись, что Стэлла позвала в гости Марийку, а не их. Целый день они ходили надутые и всё время перешёптывались. А в семь часов вечера Марийка увидела, что во двор въехал извозчик и остановился у подъезда Шамборских. Через несколько минут выбежали разряженные Ванда и Ляля, а вслед за ними вышла толстая Шамборщиха. Все они уселись на пролётку и уехали.
– В цирк покатили! – сказала Машка, которая всегда всё знала.
На следующее утро, когда Марийка бежала через двор в лавочку к Фельдману, она увидела под старой акацией кучу ребят, столпившихся вокруг Ляли и Ванды. Ляля и Ванда что-то рассказывали, а ребята смеялись. Марийка подошла поближе и прислушалась.
– Подумаешь, есть чего задаваться, – говорила Ляля, – артист… артист… а его всё время бьют по щекам и дают ему подзатыльники.
«Про кого это они?» – подумала Марийка.
– Это прямо ужасно, как его били, – сказала Ванда. – Я бы не могла перенести, если бы моего папу так хлестали по щекам.
– И я бы не могла, – сказала Лора.
– Другие артисты представляют, – опять начала Ляля, передёрнув плечами, – ездят на лошадях, качаются на трапециях, а он только бегает и кричит, как дурак. Вот вам и артист!
Вдруг лицо у Ляли вытянулось, она толкнула Ванду плечом и шагнула назад.
Марийка оглянулась.
За спиной у неё стояла Стэлла. Оскалившаяся, с растрёпанной чёлкой, она была похожа на злую, взъерошенную кошку. Она ничего не говорила, а только смотрела на Лялю, не мигая своими пристальными чёрными глазами. И это было гораздо страшнее, чем если бы она ругалась.
Все дети с визгом бросились врассыпную, и только один Мара, как всегда, не успел удрать.
Стэлла схватила его за шиворот и всё так же молча надрала ему уши.
Потом она подтолкнула его в спину коленкой, и он, широко расставив руки, спотыкаясь, полетел по двору, да так быстро, как не бегал никогда в жизни.
Возле самого своего крыльца Мара упал животом на кучу песка и только тут догадался зареветь.
А Стэлла кому-то погрозила кулаком и, опустив голову, пошла к дому.
Она села на крыльцо и от злости стала стучать по ступеньке каблуками и скручивать жгутом свой носовой платок.
Марийка на цыпочках подошла к Стэлле.
– Они всё врут… Ты их не слушай, – сказала она тихонько.
– Нет, не врут, – сказала Стэлла, не глядя на Марийку.
Марийка так и ахнула:
– Ну?… А за что ж это его?
– Дура! – закричала Стэлла. – Как ты не понимаешь? Ведь это представление, это нарочно!
Марийка не слишком-то ясно понимала, что такое «представление», но зато она хорошо поняла, что Ляля с Вандой зря обидели Стэллу.
– Ну я ж и говорю, что они дуры, – успокоительно сказала она. – А Маре-то, Маре-то как здорово ты солдатского хлеба задала! Будет помнить!
Стэлла приподнялась и посмотрела на кучу песка, возле которой всё ещё топтался и всхлипывал Мара.
Она вдруг громко засмеялась и схватила Марийку за руку:
– Пойдём ко мне орехи щёлкать.
Марийке нужно было отнести домой лавровый лист для ухи, но она побоялась рассердить Стэллу и пошла к ней щёлкать орехи.
«КЕМ Я БУДУ?»
Марийка часто забегала к дочке клоуна.
Каждый раз, как она подходила к двери Патапуфа, она ещё издали слышала топот и прыжки. Можно было подумать, что в комнате клоуна скачут и возятся несколько человек, хотя там никого не было, кроме Стэллы.
Последнее время Стэлла всё реже и реже выходила во двор.
Тяжело дыша и обливаясь потом, она каждое, утро проделывала по двадцать пять стоек на руках, и двадцать пять мельниц, и двадцать пять флик-фляков.
«И как ей это не надоест! – думала Марийка, глядя на жёлтые ладони Стэллы, с которых никогда не сходили мозоли, натёртые гимнастическими кольцами. – Сама занимается, ведь её никто не подгоняет…»
Марийке вспоминалась Лора, которая сидит за низеньким столиком и зевает над раскрытыми тетрадками.
Лора занималась не каждый день, а через день. К ней ходила старенькая учительница. Услышав её звонок, Лора всякий раз убегала в ванную и запиралась там на крючок. Учительница по полчаса простаивала перед дверью ванной, то упрашивала Лору, то пугала её доктором. Лора выходила из засады только в том случае, если ей обещали, что сегодня она не будет писать диктовку. С занятиями по музыке бывало ещё хуже: один доктор мог заставить Лору сесть за рояль на пятнадцать минут, чтобы отбарабанить гаммы.
Иногда, глядя на Стэллу, Марийка тоже начинала кувыркаться или ходить на руках.
– Ты очень способная, – говорила Стэлла. – Хочешь, я попрошу папу, чтобы он с тобой занимался?
Однажды, соскочив с колец после удачно сделанного упражнения, Стэлла сказала Марийке:
– Знаешь что? Ты непременно должна учиться у папы акробатике. А когда ты выучишься, мы будем выступать втроём: папа, ты и я. Мы будем называться «Три Сольди три» или «Три Стэллио», Это хорошо получится на афише…
Вдруг девочки услышали какой-то странный звук, похожий на чиханье.
Это Патапуф, лежавший на кровати, давился от смеха.
– Папка, противный! Ты зачем подслушиваешь! – закричала Стэлла.
– Поди сюда, чудовище, я тебя поцелую, – сказал Патапуф.
Тут Марийка в первый раз услышала, как Патапуф смеётся.
Вернувшись в этот вечер домой, Марийка спросила у Поли:
– Мама, а кем я буду?
Поля месила тесто для пирога.
– Чего? – переспросила она, не поняв.
– Ну, кем я буду, когда вырасту большая? Стэлла будет акробаткой, Лора говорит, что она будет картины рисовать, а я кем буду?
Тесто в квашне сильней зачмокало под руками Поли.
– Подсыпь муки, – сердито приказала она Марийке.
Марийка взяла со стола мешочек с мукой и начала подсыпать в квашню.
– Хватит! Всю муку вытряхнула! – закричала Поля.
Марийка удивлённо посмотрела на мать. Она не понимала, почему это Поля так рассердилась.
– Известно, не генеральшей будешь, – вдруг заговорила Поля, – в горничные или в кухарки пойдёшь. Вот присматривалась бы, как Катерина гладит и кружева стирает. Со стиркой да с крахмалом горничным лучше платят. А то, может, удастся на портниху выучиться. Если кто в ученицы возьмёт…
Марийке вспомнилась портниха Шурочка, которая по целым неделям шила докторше белье и переделывала старые платья. Это была маленькая женщина с унылым, испуганным лицом, на котором во всю щёку расплылось огромное родимое пятно. С утра и до позднего вечера Шурочка не выходила из «швейной комнаты». Когда Марийка пробегала мимо, она видела, как Шурочка быстро вертит ручку машинки, или ползает по полу над газетными выкройками, или торопливо ест, поставив тарелку, на край швейной машинки и даже не сняв с пальца напёрстка.
Нет! Уж лучше в горничные или в кухарки пойти.
Марийка задумалась. Она представляла себе, как она вырастет большая и будет носить такой же, как у Поли, передник, испачканный в муке и масле. Может быть, ей даже придётся служить в кухарках у Лоры. Она будет варить суп в этой же самой кастрюле с отломанной ручкой и спать за занавеской с синими петухами.
«Иди, тебя барыня зовёт!» – скажет ей горничная. Она придёт в спальню и станет у порога, заложив руки под фартук, а Лора, высунув голову из-под шёлкового одеяла, прикажет: «Марийка, сготовь на обед бульон с пирожками и биточки в томате».
Нет, она, пожалуй, назовёт её не Марийкой, а Марией: «Мария, смотри, чтоб не подгорело!…»
А что, если и в самом деле поступить в цирк? Надо только почаще делать разные упражнения, чтобы руки и ноги стали гнуться в разные стороны, как у Стэллы.
– А ну-ка, попробую сейчас сделать стойку-берёзку!
Когда Поля вошла в кухню, она увидела, что Марийка стоит вверх ногами и что вся стенка измазана следами Марийкиных босых пяток.
– Да что ж это такое! – закричала Поля, – Не ребёнок, а горечко одно!…
Каждый раз, как она подходила к двери Патапуфа, она ещё издали слышала топот и прыжки. Можно было подумать, что в комнате клоуна скачут и возятся несколько человек, хотя там никого не было, кроме Стэллы.
Последнее время Стэлла всё реже и реже выходила во двор.
Тяжело дыша и обливаясь потом, она каждое, утро проделывала по двадцать пять стоек на руках, и двадцать пять мельниц, и двадцать пять флик-фляков.
«И как ей это не надоест! – думала Марийка, глядя на жёлтые ладони Стэллы, с которых никогда не сходили мозоли, натёртые гимнастическими кольцами. – Сама занимается, ведь её никто не подгоняет…»
Марийке вспоминалась Лора, которая сидит за низеньким столиком и зевает над раскрытыми тетрадками.
Лора занималась не каждый день, а через день. К ней ходила старенькая учительница. Услышав её звонок, Лора всякий раз убегала в ванную и запиралась там на крючок. Учительница по полчаса простаивала перед дверью ванной, то упрашивала Лору, то пугала её доктором. Лора выходила из засады только в том случае, если ей обещали, что сегодня она не будет писать диктовку. С занятиями по музыке бывало ещё хуже: один доктор мог заставить Лору сесть за рояль на пятнадцать минут, чтобы отбарабанить гаммы.
Иногда, глядя на Стэллу, Марийка тоже начинала кувыркаться или ходить на руках.
– Ты очень способная, – говорила Стэлла. – Хочешь, я попрошу папу, чтобы он с тобой занимался?
Однажды, соскочив с колец после удачно сделанного упражнения, Стэлла сказала Марийке:
– Знаешь что? Ты непременно должна учиться у папы акробатике. А когда ты выучишься, мы будем выступать втроём: папа, ты и я. Мы будем называться «Три Сольди три» или «Три Стэллио», Это хорошо получится на афише…
Вдруг девочки услышали какой-то странный звук, похожий на чиханье.
Это Патапуф, лежавший на кровати, давился от смеха.
– Папка, противный! Ты зачем подслушиваешь! – закричала Стэлла.
– Поди сюда, чудовище, я тебя поцелую, – сказал Патапуф.
Тут Марийка в первый раз услышала, как Патапуф смеётся.
Вернувшись в этот вечер домой, Марийка спросила у Поли:
– Мама, а кем я буду?
Поля месила тесто для пирога.
– Чего? – переспросила она, не поняв.
– Ну, кем я буду, когда вырасту большая? Стэлла будет акробаткой, Лора говорит, что она будет картины рисовать, а я кем буду?
Тесто в квашне сильней зачмокало под руками Поли.
– Подсыпь муки, – сердито приказала она Марийке.
Марийка взяла со стола мешочек с мукой и начала подсыпать в квашню.
– Хватит! Всю муку вытряхнула! – закричала Поля.
Марийка удивлённо посмотрела на мать. Она не понимала, почему это Поля так рассердилась.
– Известно, не генеральшей будешь, – вдруг заговорила Поля, – в горничные или в кухарки пойдёшь. Вот присматривалась бы, как Катерина гладит и кружева стирает. Со стиркой да с крахмалом горничным лучше платят. А то, может, удастся на портниху выучиться. Если кто в ученицы возьмёт…
Марийке вспомнилась портниха Шурочка, которая по целым неделям шила докторше белье и переделывала старые платья. Это была маленькая женщина с унылым, испуганным лицом, на котором во всю щёку расплылось огромное родимое пятно. С утра и до позднего вечера Шурочка не выходила из «швейной комнаты». Когда Марийка пробегала мимо, она видела, как Шурочка быстро вертит ручку машинки, или ползает по полу над газетными выкройками, или торопливо ест, поставив тарелку, на край швейной машинки и даже не сняв с пальца напёрстка.
Нет! Уж лучше в горничные или в кухарки пойти.
Марийка задумалась. Она представляла себе, как она вырастет большая и будет носить такой же, как у Поли, передник, испачканный в муке и масле. Может быть, ей даже придётся служить в кухарках у Лоры. Она будет варить суп в этой же самой кастрюле с отломанной ручкой и спать за занавеской с синими петухами.
«Иди, тебя барыня зовёт!» – скажет ей горничная. Она придёт в спальню и станет у порога, заложив руки под фартук, а Лора, высунув голову из-под шёлкового одеяла, прикажет: «Марийка, сготовь на обед бульон с пирожками и биточки в томате».
Нет, она, пожалуй, назовёт её не Марийкой, а Марией: «Мария, смотри, чтоб не подгорело!…»
А что, если и в самом деле поступить в цирк? Надо только почаще делать разные упражнения, чтобы руки и ноги стали гнуться в разные стороны, как у Стэллы.
– А ну-ка, попробую сейчас сделать стойку-берёзку!
Когда Поля вошла в кухню, она увидела, что Марийка стоит вверх ногами и что вся стенка измазана следами Марийкиных босых пяток.
– Да что ж это такое! – закричала Поля, – Не ребёнок, а горечко одно!…
В ЦИРКЕ
В одно из воскресений Стэлла сказала Марийке:
– Попроси мать, чтобы она отпустила тебя сегодня вечером. Ты пойдёшь с нами в цирк.
Чуть только стемнело, Марийка надела своё праздничное платье-татьянку, начистила башмаки и вышла во двор подождать Стэллу. Ей долго пришлось слоняться под окнами, пока Стэлла наконец не вышла из дома и не окликнула её:
– Марийка, пора!
Клоун Патапуф уже шагал через двор с чемоданом в руке, Марийка и Стэлла, взявшись за руки, побежали вдогонку.
Они пересекли бульвар, прошли узкий переулочек и вышли на городскую, площадь посреди площади возвышался полотняный купол цирка Шапито. У входа в цирк горечи разноцветные лампочки. Возле кассы толпилась публика. Мороженщики, продавцы кваса и варёной кукурузы расхваливали свой товар. Мальчишки топтались у кассы, перешёптывались и жадно смотрели на входную дверь.
– Попроси мать, чтобы она отпустила тебя сегодня вечером. Ты пойдёшь с нами в цирк.
Чуть только стемнело, Марийка надела своё праздничное платье-татьянку, начистила башмаки и вышла во двор подождать Стэллу. Ей долго пришлось слоняться под окнами, пока Стэлла наконец не вышла из дома и не окликнула её:
– Марийка, пора!
Клоун Патапуф уже шагал через двор с чемоданом в руке, Марийка и Стэлла, взявшись за руки, побежали вдогонку.
Они пересекли бульвар, прошли узкий переулочек и вышли на городскую, площадь посреди площади возвышался полотняный купол цирка Шапито. У входа в цирк горечи разноцветные лампочки. Возле кассы толпилась публика. Мороженщики, продавцы кваса и варёной кукурузы расхваливали свой товар. Мальчишки топтались у кассы, перешёптывались и жадно смотрели на входную дверь.