Страница:
Спрашивается: если даже Тацит пишет о Христе только со слов христиан (что отнюдь не доказано) — в кого же веровали, по ком назывались (vulgus appellabat) христиане (Christiani, т. е. последователи некоего Христа) как в 64-м году, так и ранее, еще во времена прокуратора Понтия Пилата, впервые «на время подавившего суеверие»? По Светонию, уже император Клавдий, около 50 года, изгнал из Рима иудеев из-за упорных волнений, возникших среди них impulsore Chresto, т. е. вследствие проповеди о Христе; известие это подтверждается Кассием Дионом и Деяниями Апостолов (гл. 18, 2). Вообще, если бы церковь выдумала своего сверхъестественного родоначальника, она несомненно отодвинула бы его мнимое существование подальше в глубь времен, уже ради простого вероподобия, как это и имеет место в аналогичных случаях. Никому, ни друзьям новорожденной церкви, ни врагам ее не приходило и в голову ставить вопрос: существовал ли Иисус Назаретский? Сходство новой теории с древним докетством — чисто внешнее. Докеты не отрицали того, что Х. своим современникам казался пришедшим в теле, а утверждали, что этому телу-явлению не соответствовало никакой вещи в себе; Х. телесный у них — не выдумка евангелистов, а их (и всего мира) иллюзия. Основания для такого взгляда были отнюдь не историко-критические, а чисто метафизические: докеты не могли принять Бога воплощенного, так как материю они отожествляли со злом. Поэтому и докеты могли бы фигурировать в защиту разбираемой теории лишь как аргумент вспомогательный; можно бы было, пожалуй, предполагать, что в их учении уцелела смутная память о той истине, что в действительности Х. никогда не существовал — если бы за эту теорию хоть что-нибудь говорило прямо. Между тем прямо не говорит за нее ничто. Что касается попыток второго рода, то надо сознаться: рисуемый ими человеческий образ Христа сам по себе выходит довольно живым и естественным, и многие общие всем исследователям черты его способны внушить мысль, что это — прочный результат истинно-научной работы. Единство выводов покоится, однако, исключительно на двух, одинаково ненаучных основаниях: 1)на более или менее полном отрицании исторического значения за четвертым евангелием, и 2) на отрицательном отношении к идее сверхъестественного. Понятно, что когда материал так урезан, придти к соглашению уже легче, тем более, что три первые евангелия по содержанию в значительной степени покрывают друг друга. Скрытый субъективизм критики, коренная ошибка всего направления, выходит, далее, наружу и, проявляясь в той или иной форме, в большей или меньшей степени, определяет особенности образа Христа, по представлению различных писателей, так, что они далеко расходятся между собой. У одних Х. — нежный, кроткий, непрактичный мечтатель и визионер; у других — суровый социальный реформатор, враг капитала и властей, политический демагог. По одним Он мыслитель, «трезвый» едва ли не до атеизма; по другим Он весь напоен иудейскими фантазиями о видимом царстве Мессии, только ими живет и дышит и за них погибает. По одним Он ученик ессеев и Крестителя, по другим — их противник. По одним Он истинный «человеколюбец», предрешивший, если не осуществивший призвание всех людей в царствие Божие; по другим Он, в отношении к самарянам и хананеям, был «engherzig wie nur Einer der Pharisaer» (узкосердечен не менее любого фарисея). В частности, отвергнув объективное чудо, исследователи наталкиваются на вопрос, в какой мере допустима иллюзия чуда или мнимое чудо: какие, сообразно с тем, евангельские чудеса можно допустить (исцеления бесноватых и других нервных больных, воскрешения мнимо умерших — дочери Иаира или наинского юноши), какие надо истолковать косвенно (хождение по водам), какие мифологизировать (проклятие смоковницы, умножение хлебов). Тут открывается субъективизму широкое поле, исхоженное, действительно, вдоль и поперек разными «Жизнями Иисуса». Тоже и с учением Спасителя. Тут субъективистыисследователи каждый по своему решают вопрос, какие изречения подлинны, какие составлены и приписаны Христу первыми христианскими поколениями, какие «ретушированы» позднейшим преданием. В результате, если верить иным исследователям, совершенно нельзя понять, почему именно этому рядовому раввину, без малейшего не только божественного, но и политического и психологического предведения, без всякой глубины и оригинальности, а только с добрым сердцем и некоторым художественным даром и остроумием, выпала первая роль во всемирной истории. Все самое глубокое, потрясающее душу — лучшие притчи и беседы Христа, эти авторы (напр. Штраус и Вейцзеккер) разносят по разным анонимам, оставляя Христу пять-шесть притч, с десяток изречений (Отче наш, блаженства, воздадите Кесарево Кесареви, Боже мой, вскую...) — и только. Тут школа исследователей, обещавшая дать нам образ человека Христа, постепенно урезывая новозаветный образ, доходит почти до полного упразднения его и подает руку теории, отрицающей Его вовсе: крайности сходятся. Если 0,9 изречений Христа выдуманы другими, то почему не выдуманы и оставшаяся 0,1, и Он Сам? Так судит себя сама субъективная критика. В какие странные «тупики» она иногда заходит — и тем вернее, чем тщательнее и серьёзнее ведется — показывает такой недавний пример. Многократно в евангелиях Х. зовет себя «Сыном Человеческим», и нет сомнения, что для еврея тех времен это выражение означало Мессию. Сначала критика решила, на основании текстов вроде Матф. что Х. сознал себя Мессией не сразу, а сперва учил только о близости пришествия Мессии. Поворотным пунктом, с которого Он открыл себя, как Мессию, ученикам, было исповедание Петра в Кесарии Филипповой (Марка 8, 27-29). Вреде ("Das Messiasgeheimniss in den Evangelien>, 1901) указывает, что Х. зовет себя у того же Марка «женихом» и «Сыном Человеческим» гораздо ранее (гл. 2, 10, 28; 2, 19 — 20). Казалось бы, из этого если что-нибудь следует, то вот что: по евангелиям, Х. не «развивался» в течение своей проповеди, а с самого ее начала сознавал Себя Мессией и лишь открывался ученикам и народу, как таковой, сначала намеками. Если Он говорил: «покайтеся, приблизилось царствие Божие», то это значило: «Мессия (Я) пришел и скоро выступить, как таковой, открыто» (что Он и сделал в беседе с Петром и при входе в Иерусалим). Вроде думает не так. По апостолу Павлу, говорит он, Иисус открыто заявил себя Мессией только в своем воскресении (Римл. 1, 3-4; на деле тут только общецерковная мысль, что в воскресении Своем Х. дал явное тактическое доказательство, что Он — Сын Божий); это и есть первичное представление христиан. Отсюда следует, что до воскресения Х. вовсе не называл Себя ни Мессией, ни Сыном Человеческим; все эти выражения вложили Ему в уста позднейшие христиане, уверовавшие в Его мессианство. Результат логический, и вместе с тем — очевидно нелепый. Раз Х. не воскресал (конечно, воскресения Вреде не признает), никогда себя Мессией не называл, не заявлял на мессианство никаких претензий, не давал и не обещал дать тому никаких доказательств — то с чего же, спрашивается, вообразили христиане, что Он есть Мессия и что Он воскрес? Опять скорее можно поверить, что христиане целиком выдумали Христа, чем что они так нелепо дополнили Его о Себе учение. С научной точки зрения можно заявить лишь то сомнение относительно тожества новозаветного Христа с историческим, что все наши источники о Нем — христианские, и стало быть не выполнено знаменитое правило: audiatur et altera pars. Но помочь в этом случае нечем. Altera pars в данном случае представлена Талмудом и Цельзом, и представляет собой набор грубых сплетен, выдающих свою лживость на каждом шагу. Любопытно, однако, что иудеи не видели возможности отрицать чудеса Христа и таинственность Его происхождения. Прочие известия о Христе (Иосифа Флавия, Лукиана) по своей краткости ничего не дают; к тому же часть их сомнительной подлинности. Пробел, с исторической точки зрения, немаловажный; но, раз мы считаем возможным судить о персидских войнах без персидских источников, о пунических — без пунийских, то можем судить и о Христе без нехристианских. Если же мы хотим быть возможно строгими и осторожными, то нам нет иного выбора как или принять целиком новозаветного Христа, или вовсе отказаться от надежды знать о Нем что-либо достоверное.
Канонические евангелия (кроме Луки 2, 41-52) говорят только об обстоятельствах рождества и младенчества И. Христа и об эпохе Его общественной деятельности, от крещения до вознесения на небо. Они сами свидетельствуют, что в них записаны далеко не все вообще дела и слова Его (Иоанна 20, 30 и 21, 25; Деян. 1, 3). Поэтому написать на их основании полную биографию Спасителя невозможно. Пытаться дать хотя общий Его нравственный образ — тоже задача слишком высокая и трудная; кто бы пожелал получить такой образ, тому нельзя дать лучшего совета, как внимательно читать самое евангелие; никакая «жизнь Иисуса Христа», даже писанная человеком верующим, ученым и даровитым (Фаррар), не дает такого сильного и цельного впечатления, как евангелия. Восстановить точную хронологию всех дел и слов Х. по всем четырем евангелистам — тоже дело едва ли возможное. Хронологическую рамку, по которой следует распределять представляемый синоптиками материал, дает евангелие от Иоанна; но как именно расположить этот материал внутри этой рамки — на это не может быть точного ответа. Все «согласия четырех евангелий» имеют за себя лишь большую или меньшую вероятность, и ни одно из них не авторизуется церковью безусловно. Принятое вообще в православной церкви «согласие» читатель найдет в любой хорошей священной истории Нового Завета или, еще лучше, в 3-м томе «Толкового Евангелия» архимандрита Михаила (стр. 629-643). Год рождения и смерти Спасителя также едва ли когда-нибудь удастся определить вполне точно. Несомненно, что Спаситель родился при Ироде Великом или Старшем (умер 750 г. Рима весной), и следовательно на несколько лет (не менее 3) раньше христианской эры (1 г. =754 г. от основания Рима, считая начало года 1-го января); распят при прокураторе Понтии Пилате, отозванном в 36 г. христианской эры.
Выступление Спасителя на проповедь падает не раньше 15-го года правления кесаря Тиверия, по-видимому — даже именно на этот год (Луки гл. 3). Спасителю было в это время около 30 лет (гл. 3-ст. 23). Но и из этих данных нельзя заключить о годе рождения Спасителя с полной точностью, ибо 1) что значит около30 лет? 2) неизвестно, откуда евангелист считает 15-й год Тиверия — от его единодержавия (это будет 782 г. от осн. Рима), или от объявления его соправителем Августа (780 г.); последнее вероятнее, ибо тогда год Рождества Христова падает еще на эпоху Ирода Великого (749-750 г.), считая Спасителю при крещении 31-й год, как прямее всего явствует из показания евангелиста. Кроме того, ев. Лука ставит Рождество Христово в связь с переписью, бывшей в иудее при президе Сирии Квиринии; а Квириний был в первый раз президом Сирии в 4-2 гг. до христианской эры, или в 750-752г. от основания Рима (сама перепись, упоминаемая у Луки — конечно не та, что ценз Квириния 7-го года по Р. Хр., упоминаемый Иосифом Флавием: так поздно Х. не мог родиться, так как в 7 г. Ирода Старшего давно уже не было в живых). Итак, по наиболее естественному пониманию имеющихся данных, Спаситель родился в 4 г. до христианской эры, в 749 или 750 году от основания Рима (Приблизительно к этому же времени ведет и указание Матфея на звезду Рождества Христова, которую уже Кеплер ставил в связь с конъюнкцией Юпитера и Сатурна в созвездии Рыб в 747 г. от основания Рима.). Учил он, по евангелисту Иоанну, не менее 2 1/2 лет, по самому вероятному толкованию его данных — 3 1/2 года; распят накануне еврейской Пасхи 783 г. от основания Рима, 14 нисана, в пятницу (Иоанна 18, 28). Предположение, что Спаситель родился еще значительно ранее (на основании Иоанна 8, 56 — 57, или, вернее, комментариев на эти слова св. Иринея Лионского «Adversus haereses», 2, 23, 4 и 2, 33, 2), не может быть принято, так как слишком резко противоречит показаниям Луки о рождении Х. при Квиринии («пресвитеры», на которых ссылается Ириней, вероятно, никто иной как Папий, о показаниях которого вообще см. Христианство). День Рождества Христова еще менее поддается определению; к 25 декабря оно стало приурочиваться на Востоке только в конце IV в. В Риме этот день был принят ради вытеснения языческого праздника дня рождества Непобедимого Солнца, а не на основании церковного предания, каковое считало днем Рождества 6 января (Епифаний Кипрский), или 25 число египетского месяца пахона (=20-му или 15 мая), или 28 марта (Климент Александрийский; аноним 243 г.). В ночь Рождества вифлеемские пастухи стерегли свое стадо в поле; это как будто указывает, что Х. родился между мартом и ноябрем., так как зимой, с ноября до марта, палестинские пастухи загоняли скот на ночь под крышу (Holtzmann, «Handcommentar zum Neuen Testament», I, 44). Итак, ни год, ни день рождества Христова неопределим с научной точностью. п 2. Церковное учение о личности Иисуса Христа или христология. Над раскрытием догматического учения о Богочеловеке Х. церковь трудилась более шести веков; знаменитый профессор В. В. Болотов находит даже, что если бы понадобилось определить всю деятельность богословской мысли до 6-го собора включительно парой слов, то определение будет гласить: это опыт церковного истолкования слова Theanthropos (=Богочеловек). Дело в том, что на основании обоих Заветов церковь всех времен должна была держаться верования: 1) что Бог один, 2) что Иисус Х. есть Сын Божий и Бог, 3) что Иисус Х. есть вместе с тем и человек. Итак, представлялись вопросы: 1) в каком смысле Богочеловек есть Бог, 2) в каком смысле Он есть человек, 3) каково соотношение Божества и Человечества в Богочеловеке, по отношению к Его существу и личности, по меньшей мере представлявшейся единой всем, кто Его видел. По евангелисту Иоанну, Х. есть Слово воплощенное; до воплощения Слово было «у Бога», «искони к Богу» и «было Бог». Уже иудеи, слышавшие, что Христос называл Отцом своим Бога, и утверждал, что Он и Отец — одно, понимали Его в том смысле, что Он «равен ся творил Богу» и "человек сый, творил себе Бога> (Иоанна 1, 14. и. 2; 8, 54; 10, 35 — 37; 14, 10— 11; 5, 18;10, 29 и пр.). В евангелиях и апостольских посланиях Он постоянно зовется Сыном Божиим (Луки 1, 32; 2, 49, первое послание Иоанна 3, 16; еванг. Иоанна 5, 23) и Богом (Луки 1, 16; Иуды ст. 4); 1-ое послание Иоанна 5, 20 зовет Его Богом истинным, 1-ое послание к Тимофею 3, 16 — Богом, явившимся во плоти и т. д. И однако, в том же Новом Завете сам Х. зовет Себя человеком (Иоанна 8, 40) и сыном человеческим (очень часто), и так же зовут Его апостолы (1 Тим. 2, 5; 1 Корипф. 15, 21 и 47 и пр.). Он испытывает усталость, голод, жажду, жалость, негодование, скорбь (Иоанна 4 6; Луки 22, 44; Луки 4, 2; Иоанна 19, 28; Матф. 14, 14; Марка 3, 5; Иоанна 11, 33 и пр.). Неверующая наука видит в такой двойственности новозаветных показаний выражение различных взглядов на Христа: сам Он считал себя человеком, Мессией, Сыном человеческим по плоти и Сыном Божиим по благодати, и таким де и изображают его древнейшие евангелия — а затем христиане, благоговея пред воскресшим Учителем, потенцировали Его Существо до сверхчеловеческого Богоподобия, приписали Ему богоподобные свойства и предсуществование, и наконец возвели его на Божескую высоту. Исходя из такого взгляда, эта наука считает себя даже в праве объявлять памятники Нового Завета в той мере позднейшими, в какой они проповедуют о Божестве Христа, и показания такого рода у Марка или Матфея признавать позднейшими вставками. Церковь не может так рассуждать. Принимая все показания Нового Завета за богооткровенную истину, она обязана заключать от двойственности показаний Нового Завета о Христе к двойственности природы самого Христа: если Новый Завет изображает и называет Его то Богом, то человеком, то для церкви это значит, что Он и был одновременно Богом и человеком. Если некоторые памятники изображают Его более как человека, другие — более как Бога, то это зависит не от различия воззрений авторов, а от различия их задач. Если встречаются выражения, где, по-видимому, отрицается Божество Христа (Марка 10, 18), то надо не хвататься за них, как за «неискаженное, первичное представление», а толковать их в смысле представления о богочеловечестве Христа, общего Новому Завету, взятому в целом. Итак, Х. есть и Бог, и человек; и раз Новый Завет, не оговариваясь, зовет Его обоими именами, то значит и понимать их надо не в каком-либо особенном значении, а во всегдашнем: Х. есть такой же Бог, как и Отец Его, и человек по природе такой же, как все люди. На третий вопрос (о соотношении Божества и человечества) церковь отвечает: Лицо Христа, единое извне, едино и внутренне, составляет одну Ипостась, одно самосознание; и так как Лицо Логоса, Сына Божия (вторая ипостась св. Троицы), существовало ранее воплощения и упраздниться не могло, то Логос составляет Лицо или Ипостась и в Богочеловеке; Логос принял полное и истинное человеческое естество в Единство Своей Ипостаси. Выражаясь церковным догматическим языком, Он единосущен Отцу по Божеству и Он же единодушен нам по человечеству, "сугуб естеством, но не ипостасию>. Как ни очевидно это учение вытекает из Нового Завета в его церковном значении и понимании, оно должно было вызвать много недоумений и возражений, прежде чем отлилось в только что приведенную формулу. В самом деле, она противоречит, по-видимому, основному догмату, общему еврейству и христианству — о единстве Божием: Х. в Новом Завете противопоставляется Богу Отцу, как Некто, от Него отличный (Аз умолю Отца и иного Утешителя даст вам; Иоанна 14, 16; Марка 13, 32 и т. п.). Итак, напрашивался вопрос: как же Бог один, если и Х. есть истинный Бог? С другой стороны, хотя человек есть образ Божий, все же природа человеческая, как ограниченная и относительная, противоположна природе божественной, как безграничной и абсолютной; относя свойства человечества и Божества Христа к одному и тому же субъекту (ипостаси), мы, по-видимому, вынуждаемся мыслить этот субъект, как обладающий одновременно логически противоречащими признаками (как выражался Несторий, мы должны говорить, что безвременный, вечный Бог был двухмесячный или трехмесячный). Эти недоумения должны были быть особенно сильны в мыслителях древней церкви, веровавшей, со времен апологетов, что Откровение рационально и может быть изложено как строгий логически ряд. Пытаясь вскрыть логически оба указанные недоумения, многие мыслители увлекались ходом своей мысли к тому, чтобы по своей логической мерке переделывать сам догмат. У одних выходило, что Божество Христа или «Логос» есть лишь модус, временная форма явления Единого Бога, или сила Божия, почившая на человеке Иисусе (монархиане — модалисты и динамисты), — то есть, что с точки зрения внутренней жизни самого Божества, между Божеством Отца и Сына нет никакого, ни в каком отношении, различия (Бог есть Hyiopator — Сыноотец); что противопоставление Слова, в Его бытии до и по воплощении, Отцу есть лишь видимость, личина. У других выходило, что Х.-Логос — есть Бог не в собственном смысле этого слова, что — Он не самобытная по сущности, а сотворенная субстанция (ариане); по их учению оказывалось, что христиане покланяются, как Богу, существу сотворенному, тогда как основой веры против язычников было положение, что ничему сотворенному не подобает богопоклонение. По отношению к человечеству Христа одни полагали, что все оно состояло лишь в принятии Логосом призрачного тела (докеты);или в принятии одного тела, без души, место которой в Богочеловеке заступил сотворенный Логос (ариане); или в принятии тела, оживленного животной душой, при чем на место человеческого разумного духа встал несотворенный, единосущный Отцу, Сын Божий или Логос (аполлинариане); выходило, что Христос не был истинным человеком, а каким-то промежуточным существом («смесь Бога и человека», воплощение «по подобию человека»). Другое мнение заключалось в том, что Бог-Слово и человек Иисус были соединены лишь нравственно, составляя каждый особое самосознание или Лицо (несториане); с этой точки зрения выходило, что единство личности Х. было маской, что в эпоху земной жизни Спасителя Его устами, так сказать, попеременно говорил то человек Иисус, то Божественный Логос. Существовал и такой взгляд, что человечество Х., под влиянием его соединения с божеством Логоса, утратило свои человеческие свойства и, следовательно, не единосущно нам (евтихиане): оно страдало, утомлялось и т. д. не по природе, а по особому произволению Логоса, данному при воплощении или раз навсегда (севириане, ктистолатры), или возобновляющемуся в каждый момент земной Его жизни (юлианисты, аффартодокеты) и т. д. Среди хаоса всех этих воззрений церковь твердо держала в памяти, что всякая теория, не признающая истинности Божества Х. или истинности Его человечества, как бы она ни казалась стройна и логична, противоречит Новому Завету и, следовательно истине; в оппозицию еретикам всех времен поднимались из среды церкви чуткие умы и сердца, подмечавшие, что истолкование догмата переходит в искажение, и возвращавшие формулу догмата к подлинному содержанию церковной веры (От этого отступает христология Оригена, неправославная постольку, поскольку неправославна его антропология — учение о предсуществовании душ.). Так шла разработка христологии в течение II-VII вв. Уже замечено, что теория «Богочеловека» логически распадается на два отдела: на учение о Божестве Бога Слова, неразрывно связанное с учением о Троице, и на учение о воплощении. Исторически периодов в разработке было не два, а три: в первом (I-III в.) оба вопроса трактуются нераздельно; IV век есть преимущественно век выработки учения о Троице и о божестве Бога-Слова; век V, VI и VII ушли на учение о воплощении — христологию в тесном смысле слова. О частностях вопроса см. Монархиане, Антитринитарии, Арианство, Аполлинарианство, Несторианство, Монофизитство, Монофелитство.
Б. Мелиоранский
Икар
Иконы
Канонические евангелия (кроме Луки 2, 41-52) говорят только об обстоятельствах рождества и младенчества И. Христа и об эпохе Его общественной деятельности, от крещения до вознесения на небо. Они сами свидетельствуют, что в них записаны далеко не все вообще дела и слова Его (Иоанна 20, 30 и 21, 25; Деян. 1, 3). Поэтому написать на их основании полную биографию Спасителя невозможно. Пытаться дать хотя общий Его нравственный образ — тоже задача слишком высокая и трудная; кто бы пожелал получить такой образ, тому нельзя дать лучшего совета, как внимательно читать самое евангелие; никакая «жизнь Иисуса Христа», даже писанная человеком верующим, ученым и даровитым (Фаррар), не дает такого сильного и цельного впечатления, как евангелия. Восстановить точную хронологию всех дел и слов Х. по всем четырем евангелистам — тоже дело едва ли возможное. Хронологическую рамку, по которой следует распределять представляемый синоптиками материал, дает евангелие от Иоанна; но как именно расположить этот материал внутри этой рамки — на это не может быть точного ответа. Все «согласия четырех евангелий» имеют за себя лишь большую или меньшую вероятность, и ни одно из них не авторизуется церковью безусловно. Принятое вообще в православной церкви «согласие» читатель найдет в любой хорошей священной истории Нового Завета или, еще лучше, в 3-м томе «Толкового Евангелия» архимандрита Михаила (стр. 629-643). Год рождения и смерти Спасителя также едва ли когда-нибудь удастся определить вполне точно. Несомненно, что Спаситель родился при Ироде Великом или Старшем (умер 750 г. Рима весной), и следовательно на несколько лет (не менее 3) раньше христианской эры (1 г. =754 г. от основания Рима, считая начало года 1-го января); распят при прокураторе Понтии Пилате, отозванном в 36 г. христианской эры.
Выступление Спасителя на проповедь падает не раньше 15-го года правления кесаря Тиверия, по-видимому — даже именно на этот год (Луки гл. 3). Спасителю было в это время около 30 лет (гл. 3-ст. 23). Но и из этих данных нельзя заключить о годе рождения Спасителя с полной точностью, ибо 1) что значит около30 лет? 2) неизвестно, откуда евангелист считает 15-й год Тиверия — от его единодержавия (это будет 782 г. от осн. Рима), или от объявления его соправителем Августа (780 г.); последнее вероятнее, ибо тогда год Рождества Христова падает еще на эпоху Ирода Великого (749-750 г.), считая Спасителю при крещении 31-й год, как прямее всего явствует из показания евангелиста. Кроме того, ев. Лука ставит Рождество Христово в связь с переписью, бывшей в иудее при президе Сирии Квиринии; а Квириний был в первый раз президом Сирии в 4-2 гг. до христианской эры, или в 750-752г. от основания Рима (сама перепись, упоминаемая у Луки — конечно не та, что ценз Квириния 7-го года по Р. Хр., упоминаемый Иосифом Флавием: так поздно Х. не мог родиться, так как в 7 г. Ирода Старшего давно уже не было в живых). Итак, по наиболее естественному пониманию имеющихся данных, Спаситель родился в 4 г. до христианской эры, в 749 или 750 году от основания Рима (Приблизительно к этому же времени ведет и указание Матфея на звезду Рождества Христова, которую уже Кеплер ставил в связь с конъюнкцией Юпитера и Сатурна в созвездии Рыб в 747 г. от основания Рима.). Учил он, по евангелисту Иоанну, не менее 2 1/2 лет, по самому вероятному толкованию его данных — 3 1/2 года; распят накануне еврейской Пасхи 783 г. от основания Рима, 14 нисана, в пятницу (Иоанна 18, 28). Предположение, что Спаситель родился еще значительно ранее (на основании Иоанна 8, 56 — 57, или, вернее, комментариев на эти слова св. Иринея Лионского «Adversus haereses», 2, 23, 4 и 2, 33, 2), не может быть принято, так как слишком резко противоречит показаниям Луки о рождении Х. при Квиринии («пресвитеры», на которых ссылается Ириней, вероятно, никто иной как Папий, о показаниях которого вообще см. Христианство). День Рождества Христова еще менее поддается определению; к 25 декабря оно стало приурочиваться на Востоке только в конце IV в. В Риме этот день был принят ради вытеснения языческого праздника дня рождества Непобедимого Солнца, а не на основании церковного предания, каковое считало днем Рождества 6 января (Епифаний Кипрский), или 25 число египетского месяца пахона (=20-му или 15 мая), или 28 марта (Климент Александрийский; аноним 243 г.). В ночь Рождества вифлеемские пастухи стерегли свое стадо в поле; это как будто указывает, что Х. родился между мартом и ноябрем., так как зимой, с ноября до марта, палестинские пастухи загоняли скот на ночь под крышу (Holtzmann, «Handcommentar zum Neuen Testament», I, 44). Итак, ни год, ни день рождества Христова неопределим с научной точностью. п 2. Церковное учение о личности Иисуса Христа или христология. Над раскрытием догматического учения о Богочеловеке Х. церковь трудилась более шести веков; знаменитый профессор В. В. Болотов находит даже, что если бы понадобилось определить всю деятельность богословской мысли до 6-го собора включительно парой слов, то определение будет гласить: это опыт церковного истолкования слова Theanthropos (=Богочеловек). Дело в том, что на основании обоих Заветов церковь всех времен должна была держаться верования: 1) что Бог один, 2) что Иисус Х. есть Сын Божий и Бог, 3) что Иисус Х. есть вместе с тем и человек. Итак, представлялись вопросы: 1) в каком смысле Богочеловек есть Бог, 2) в каком смысле Он есть человек, 3) каково соотношение Божества и Человечества в Богочеловеке, по отношению к Его существу и личности, по меньшей мере представлявшейся единой всем, кто Его видел. По евангелисту Иоанну, Х. есть Слово воплощенное; до воплощения Слово было «у Бога», «искони к Богу» и «было Бог». Уже иудеи, слышавшие, что Христос называл Отцом своим Бога, и утверждал, что Он и Отец — одно, понимали Его в том смысле, что Он «равен ся творил Богу» и "человек сый, творил себе Бога> (Иоанна 1, 14. и. 2; 8, 54; 10, 35 — 37; 14, 10— 11; 5, 18;10, 29 и пр.). В евангелиях и апостольских посланиях Он постоянно зовется Сыном Божиим (Луки 1, 32; 2, 49, первое послание Иоанна 3, 16; еванг. Иоанна 5, 23) и Богом (Луки 1, 16; Иуды ст. 4); 1-ое послание Иоанна 5, 20 зовет Его Богом истинным, 1-ое послание к Тимофею 3, 16 — Богом, явившимся во плоти и т. д. И однако, в том же Новом Завете сам Х. зовет Себя человеком (Иоанна 8, 40) и сыном человеческим (очень часто), и так же зовут Его апостолы (1 Тим. 2, 5; 1 Корипф. 15, 21 и 47 и пр.). Он испытывает усталость, голод, жажду, жалость, негодование, скорбь (Иоанна 4 6; Луки 22, 44; Луки 4, 2; Иоанна 19, 28; Матф. 14, 14; Марка 3, 5; Иоанна 11, 33 и пр.). Неверующая наука видит в такой двойственности новозаветных показаний выражение различных взглядов на Христа: сам Он считал себя человеком, Мессией, Сыном человеческим по плоти и Сыном Божиим по благодати, и таким де и изображают его древнейшие евангелия — а затем христиане, благоговея пред воскресшим Учителем, потенцировали Его Существо до сверхчеловеческого Богоподобия, приписали Ему богоподобные свойства и предсуществование, и наконец возвели его на Божескую высоту. Исходя из такого взгляда, эта наука считает себя даже в праве объявлять памятники Нового Завета в той мере позднейшими, в какой они проповедуют о Божестве Христа, и показания такого рода у Марка или Матфея признавать позднейшими вставками. Церковь не может так рассуждать. Принимая все показания Нового Завета за богооткровенную истину, она обязана заключать от двойственности показаний Нового Завета о Христе к двойственности природы самого Христа: если Новый Завет изображает и называет Его то Богом, то человеком, то для церкви это значит, что Он и был одновременно Богом и человеком. Если некоторые памятники изображают Его более как человека, другие — более как Бога, то это зависит не от различия воззрений авторов, а от различия их задач. Если встречаются выражения, где, по-видимому, отрицается Божество Христа (Марка 10, 18), то надо не хвататься за них, как за «неискаженное, первичное представление», а толковать их в смысле представления о богочеловечестве Христа, общего Новому Завету, взятому в целом. Итак, Х. есть и Бог, и человек; и раз Новый Завет, не оговариваясь, зовет Его обоими именами, то значит и понимать их надо не в каком-либо особенном значении, а во всегдашнем: Х. есть такой же Бог, как и Отец Его, и человек по природе такой же, как все люди. На третий вопрос (о соотношении Божества и человечества) церковь отвечает: Лицо Христа, единое извне, едино и внутренне, составляет одну Ипостась, одно самосознание; и так как Лицо Логоса, Сына Божия (вторая ипостась св. Троицы), существовало ранее воплощения и упраздниться не могло, то Логос составляет Лицо или Ипостась и в Богочеловеке; Логос принял полное и истинное человеческое естество в Единство Своей Ипостаси. Выражаясь церковным догматическим языком, Он единосущен Отцу по Божеству и Он же единодушен нам по человечеству, "сугуб естеством, но не ипостасию>. Как ни очевидно это учение вытекает из Нового Завета в его церковном значении и понимании, оно должно было вызвать много недоумений и возражений, прежде чем отлилось в только что приведенную формулу. В самом деле, она противоречит, по-видимому, основному догмату, общему еврейству и христианству — о единстве Божием: Х. в Новом Завете противопоставляется Богу Отцу, как Некто, от Него отличный (Аз умолю Отца и иного Утешителя даст вам; Иоанна 14, 16; Марка 13, 32 и т. п.). Итак, напрашивался вопрос: как же Бог один, если и Х. есть истинный Бог? С другой стороны, хотя человек есть образ Божий, все же природа человеческая, как ограниченная и относительная, противоположна природе божественной, как безграничной и абсолютной; относя свойства человечества и Божества Христа к одному и тому же субъекту (ипостаси), мы, по-видимому, вынуждаемся мыслить этот субъект, как обладающий одновременно логически противоречащими признаками (как выражался Несторий, мы должны говорить, что безвременный, вечный Бог был двухмесячный или трехмесячный). Эти недоумения должны были быть особенно сильны в мыслителях древней церкви, веровавшей, со времен апологетов, что Откровение рационально и может быть изложено как строгий логически ряд. Пытаясь вскрыть логически оба указанные недоумения, многие мыслители увлекались ходом своей мысли к тому, чтобы по своей логической мерке переделывать сам догмат. У одних выходило, что Божество Христа или «Логос» есть лишь модус, временная форма явления Единого Бога, или сила Божия, почившая на человеке Иисусе (монархиане — модалисты и динамисты), — то есть, что с точки зрения внутренней жизни самого Божества, между Божеством Отца и Сына нет никакого, ни в каком отношении, различия (Бог есть Hyiopator — Сыноотец); что противопоставление Слова, в Его бытии до и по воплощении, Отцу есть лишь видимость, личина. У других выходило, что Х.-Логос — есть Бог не в собственном смысле этого слова, что — Он не самобытная по сущности, а сотворенная субстанция (ариане); по их учению оказывалось, что христиане покланяются, как Богу, существу сотворенному, тогда как основой веры против язычников было положение, что ничему сотворенному не подобает богопоклонение. По отношению к человечеству Христа одни полагали, что все оно состояло лишь в принятии Логосом призрачного тела (докеты);или в принятии одного тела, без души, место которой в Богочеловеке заступил сотворенный Логос (ариане); или в принятии тела, оживленного животной душой, при чем на место человеческого разумного духа встал несотворенный, единосущный Отцу, Сын Божий или Логос (аполлинариане); выходило, что Христос не был истинным человеком, а каким-то промежуточным существом («смесь Бога и человека», воплощение «по подобию человека»). Другое мнение заключалось в том, что Бог-Слово и человек Иисус были соединены лишь нравственно, составляя каждый особое самосознание или Лицо (несториане); с этой точки зрения выходило, что единство личности Х. было маской, что в эпоху земной жизни Спасителя Его устами, так сказать, попеременно говорил то человек Иисус, то Божественный Логос. Существовал и такой взгляд, что человечество Х., под влиянием его соединения с божеством Логоса, утратило свои человеческие свойства и, следовательно, не единосущно нам (евтихиане): оно страдало, утомлялось и т. д. не по природе, а по особому произволению Логоса, данному при воплощении или раз навсегда (севириане, ктистолатры), или возобновляющемуся в каждый момент земной Его жизни (юлианисты, аффартодокеты) и т. д. Среди хаоса всех этих воззрений церковь твердо держала в памяти, что всякая теория, не признающая истинности Божества Х. или истинности Его человечества, как бы она ни казалась стройна и логична, противоречит Новому Завету и, следовательно истине; в оппозицию еретикам всех времен поднимались из среды церкви чуткие умы и сердца, подмечавшие, что истолкование догмата переходит в искажение, и возвращавшие формулу догмата к подлинному содержанию церковной веры (От этого отступает христология Оригена, неправославная постольку, поскольку неправославна его антропология — учение о предсуществовании душ.). Так шла разработка христологии в течение II-VII вв. Уже замечено, что теория «Богочеловека» логически распадается на два отдела: на учение о Божестве Бога Слова, неразрывно связанное с учением о Троице, и на учение о воплощении. Исторически периодов в разработке было не два, а три: в первом (I-III в.) оба вопроса трактуются нераздельно; IV век есть преимущественно век выработки учения о Троице и о божестве Бога-Слова; век V, VI и VII ушли на учение о воплощении — христологию в тесном смысле слова. О частностях вопроса см. Монархиане, Антитринитарии, Арианство, Аполлинарианство, Несторианство, Монофизитство, Монофелитство.
Б. Мелиоранский
Икар
Икар (IkaroV) — сын Дедала. Чтобы спастись с о-ва Крита от раздраженного Миноса, Дедал сделал для себя и сына крылья, скрепленные воском, и советовал сыну не подниматься при полете слишком высоко. И. не послушался и приблизился слишком к солнцу, лучи которого растопили воск, и И. утонул недалеко от о-ва Самоса в море, которое и получило в этой части название Икарова моря (Ovid. Metam. VIII, 145). Тело его, прибитое волнами к берегу, похоронено Геркулесом на маленьком островке, названном по его имени Икарией. Древние думали, что в форме мифа об И. сохранилось воспоминание об изобретении парусов (по одной версии Дедал и И. спаслись с Крита просто на корабле). Миф об И. представлен, между прочим, на рельефах виллы Альбани в Риме и на одной из стенных картин в Помпее.
Иконы
Иконы — название, в христианской церкви, живописных изображений Иисуса Христа, Богоматери и святых, имеющий священный характер и служащих предметами религиозного чествования в смысле образов, которые возводят мысль и чувство молящихся к изображаемому. В православной и римской церквах они составляют необходимую принадлежность храма и домашнего культа христианина, как и крест с изображением распятого на нем И. Хр. или без оного. Происхождение И. восходит к началу христианства. По преданию, записанному церковным историком Евсевием, сам И. Христос дал свой образ, отпечатлевшийся на плате, которым Он утер свое лицо, эдесскому царю Авгарю. По тому же преданию, евангелист Лука, по профессии живописец, оставил после себя несколько икон Божьей Матеря (за таковые признаются Казанская и Смоленская иконы Богоматери). О существовании И. в церкви в первые три века свидетельствуют упоминания о них Тертуллиана, Минуция Феликса, Климента Александрийского, Мефодия Тирского, Оригена, а также вещественные памятники, найденные в катакомбах (см. Aringhius, «Roma Subterranea novissima»: Rossi, «Roma subterranea» и др.), хотя в эти века гонений на христианство христианская иконопись имела по преимуществу символический характер (напр., И. Христос изображался в виде пастыря с овцой на плечах и т. п.). Со времени Константина Вел. И. входят во всеобщее открытое употребление в храмах и домах. Со времени VII вселенского собора И. становятся обязательною принадлежностью христианского культа, и получает обширное развитие иконопись. В более позднее время Византийской империи (VI и следующие века) мало по малу устанавливаются общие типы иконописных изображений) а в еще более позднее время являются на Востоке так назыв. «иконописные подлинники», в качестве руководств для иконописцев, в которых подробно указываются внешние черты каждого святого и его иконописные аксессуары. Этою регламентацией иконописи установился около XII в. византийский иконописный стиль. В древней Руси иконопись развивалась в строгой зависимости от визант. образцов. Озабочиваясь соответствием иконописного изображения священному достоинству иконописных предметов, русская церковь делала особые постановления по этому предмету на соборах: стоглавом (1667 — 1674), а также при самом начале синодального управления (1722), которыми вменялось в обязанность допускать до иконописания лишь людей искусных в художестве и отличающихся добрым поведением, предписывалось даже — наблюдать за нравственностью иконописцев, в самые иконы писать с древних образцов, «от своего же смышления и по своим догадкам Божества не писать». Со времени Екатерины II в нашей иконописи получает широкое применение итальянский стиль живописи. Позднейшее законодательство ограничивается общими требованиями, чтобы И. были писаны искусно и без нарушения священного достоинства иконописных сюжетов, чтобы на них не допускались «изображения, производящие воспламенение нечистых удовольствий» и вообще могущие подать повод к суеверию и соблазну. Запрещаются И. резные и отливные из металлов кроме распятий и лепных изображений, поставляемых на высоких местах, а также — нагрудных крестов). Иконописное ремесло безусловно запрещается лицам нехристианских исповеданий, также торговля И. и крестами, а равно продажа И. с аукциона и передача их кредиторам — иностранцам: раскольникам позволяется приписываться к иконописному цеху. но не иначе, как с особого разрешения министра внутренних дел. Искусство иконописцев, вообще, должно быть свидетельствуемо духовными лицами; впрочем, признано полезным посредничество между заказчиками и мастерами иконописания со стороны академии художеств. Чаще всего, современные иконописцы пользуются руководством, одобренных св. синодом «иконописных подлинников», составленных академиком Солнцевым по древним византийским и русским подлинникам. Запрещается делать вещи, употребляемые в житейском быту (напр., печати) с священными изображениями; вывозимые из за границы подобные вещи конфискуются, а владельцы их подвергаются штрафу; запрещается выставлять на показ восковые фигуры Иисуса Христа, Богоматери, а также фигуры оскорбительные для священного сана. Нехристиане хотя и допускаются до наследования И., но не иначе; как с обязательством по истечении шести месяцев передавать их со всеми украшениями людям православным или в храмы. Изображение креста, сделанное кем-либо на земле или песке, на дороге, должно «разметать». И., особенно чествуемые, позволяется из храма переносить в дома обывателей, но не иначе, как на руках или в карете и без пения. И., оглашаемые в народе чудотворными, отбираются в ризницы кафедральных соборов, впредь до удостоверения в указанном порядке их чудотворности, после чего поставляются для общего чествования в храмах или часовнях. В деревнях священники обязаны наблюдать, чтобы И. в домах сохранялись в чистоте.