Начал имперский министр с того, что напомнил Мацуока и присутствовавшему на беседе послу Осима о крахе Англии.
   «Германия, – сказал он, – находится в последней стадии своей борьбы против Англии. В течение минувшей зимы фюрер сделал все необходимые приготовления, так что сейчас Германия вполне готова помериться с Англией силами где угодно. Фюрер имеет в своем распоряжении, вероятно, сильнейшие вооруженные силы из всех существующих когда-либо». Риббентроп с гордостью заявил, что Германия уже имеет 24 танковых дивизии. Мацуока почтительно поклонился. Из источников собственной разведки он знал, что СССР только в западных округах уже развернул 40 танковых дивизий.
   Поэтому японский посол осмелился почтительно осведомиться: каковы ныне отношения Германии и России?
   Но это только конфиденциально, предупредил Риббентроп и сообщил, что «нынешние отношения с Россией являются корректными, хотя и не очень дружественными. После визита Молотова, когда русским предложили присоединиться к пакту трех держав, Россия поставила неприемлемые условия. Они означали принесение в жертву Финляндии, предоставление Сталину баз в Дарданеллах и возможности оказывать сильное влияние на положение на Балканах, особенно в Болгарии.
   Германия явно почувствовала, что с тех пор, как сэр Стаффорд Криппс стал послом в Москве, происходит тайное и даже относительно явное укрепление уз между Россией и Англией. Германия внимательно следит за этими действиями».
   Мацуока поинтересовался, не опасается ли Германия, что в подобной ситуации Сталин, сговорившись с англичанами, нанесет удар, воспользовавшись какими-нибудь удобными обстоятельствами, скажем уходом крупных сил немецкой армии на Балканский полуостров?
   «Я лично знаком со Сталиным, – сдерживая себя, ответил Риббентроп, – и не считаю его склонным к авантюре, но быть вполне уверенным нельзя».
   «Германские армии на Востоке всегда находятся в состоянии готовности, – не совсем уверенным голосом продолжал Риббентроп, но увидев, как переглянулись между собой Мацуока и Осима, а их улыбки из эллипсов неожиданно превратились в овалы, Риббентроп сорвался и почти закричал:
   «Если когда-нибудь Россия займет позицию, которую можно будет истолковать как угрозу Германии, фюрер сокрушит Россию! Германия уверена, что кампания против России завершится абсолютной победой германского оружия и полным разгромом русской армии и русского государства! Фюрер убежден, что в случае боевых действий великая держава Россия перестанет существовать!»
   Риббентроп понял, что говорит лишнее. Улыбки исчезли с японских лиц. Узкие глаза еще более прищурились, чтобы скрыть блеск волнения. Мацуока уже не сомневался, что война между СССР и Германией станет реальностью в самом ближайшем будущем. Не важно, кто нанесет первый удар. Недаром Сталин готов платить столь высокую цену за японский нейтралитет.
   Германия стоит настороже и не потерпит никогда ни малейшей угрозы со стороны России. Германия хочет как можно быстрее завоевать Англию и не допустить, чтобы что-либо помешало ей в этом».
   На это было трудно что-либо возразить.
   «Державы Оси, – подвел итог Риббентроп, – уже определенно выиграли войну. Англичане давно бы вышли из войны, если бы Рузвельт не обнадеживал всякий раз Черчилля… Поэтому цель пакта трех держав – прежде всего запугать Америку и не дать ей вступить в войну. Главный враг нового порядка – Англия, которая является в такой же мере врагом Японии, как и Германии».
   В голосе Риббентропа появились вдруг какие-то просительные нотки. «Поэтому фюрер по зрелому размышлению, – понизив голос, сказал он, – пришел к выводу, что было бы выгодно, если бы Япония решилась как можно скорее принять активное участие в войне против Англии. Например, молниеносное нападение на Сингапур явилось бы решающим фактором в быстром разгроме Англии… Япония, захватив Сингапур, приобретет абсолютно господствующую позицию в этой части Восточной Азии. Фактически она разрубит гордиев узел».
   Это было слишком даже для невозмутимого Мацуока. Он ответил, что подобный вопрос требует тщательного изучения и консультаций с правительством. Покидая германское министерство иностранных дел, он заметил генералу Осима: «Зачем нам захватывать Сингапур, если они летом завоюют Англию? Сингапур сам упадет к нам в руки?»
   «Извините, Мацуока-сан, – ответил генерал. – Я сильно сомневаюсь, что произойдет так, как нас пытался уверить господин министр».
   «Почему?» – поинтересовался министр иностранных дел.
   «Во-первых, потому, что у них нет флота, – объяснил генерал Осима, – а во-вторых, как только они соберутся высаживаться в Англии, их тут же, как зеленую гусеницу на циновке, раздавит русский сапог. И они это отлично понимают. Так что впереди нас ждет все что угодно, кроме высадки немцев в Англии».
   Мацуока ничего не ответил. Он думал.
   В тот же день, после обеда, Мацуока был принят Гитлером. Тот так же, как Риббентроп, решил произвести впечатление на японского министра перечнем военных побед Германии.
   «С начала войны, – возбужденно рассказывал Гитлер, – уничтожено: 60 польских, 6 норвежских, 18 голландских, 22 бельгийских и 138 французских дивизий. Кроме того, 12 или 13 английских дивизий изгнаны с континента. Сопротивление воле держав Оси стало невозможным. Как известно господину Мацуока, к державам Оси вчера присоединилась и Югославия».
   В этот момент внесли бокалы с минеральной водой для фюрера и шампанским – для остальных и был провозглашен тост за окончательную победу над Англией.
   Гитлер улыбался, и морщинки очень приятно собирались вокруг его глаз, придавая лицу фюрера очень гостеприимное и теплое выражение. «Было бы очень хорошо, – заявил Гитлер, беря под руку маленького японца, – если бы Япония также приняла участие в окончательном разгроме Англии. Быстрый захват Сингапура был бы просто великолепным событием. Англия бы навсегда утратила возможность к сопротивлению. Что на это скажет господин Мацуока?»
   Мацуока поблагодарил Гитлера за откровенность и ответил, что в целом согласен с точкой зрения фюрера. К сожалению, он не обладает, в отличие от Гитлера, верховной властью в Японии и еще должен склонить к своей точке зрения тех, кто правит страной Восходящего Солнца. Поэтому он не может дать никаких определенных обязательств, но лично сделает все от него зависящее.
   Затем Гитлер поинтересовался: о чем Мацуока и Сталин говорили в Москве?
   Мацуока не сказал ни слова о том, что он на обратном пути собирается подписать со Сталиным договор о нейтралитете. (Гитлер тоже ничего не говорил о плане Барбаросса.) Он только поведал Гитлеру о беспокойстве Сталина по поводу судьбы британских владений, особенно в районе Персидского залива и его надежды, что после краха Британии все разногласия между Японией и Россией будут устранены.
   Прием закончился, но ощущение какой-то недоговоренности осталось у той и другой стороны.
 
   У Гитлера, как и у всякого человека с повышенной нервной возбудимостью, было очень острое чувство надвигающейся беды.
   Еще во время приема в честь японского министра иностранных дел Гитлер осознал, что его что-то удручает. Возможно, его раздражали улыбки, уклончивые сладко-вежливые ответы и идиотские поклоны японцев. Нет, тут было что-то другое. Он видел, как его любимый адъютант штурмбанфюрер Гюнше несколько раз появлялся в зале с какой-то бумагой в руке, но, видя, что фюрер занят оживленной беседой с посланцами далекой Японии, не решался подойти.
   Только проводив японцев, Гитлер узнал, в чем дело: в Югославии произошел государственный переворот.
   Уже были известны подробности. 26 марта, когда Цветкович и Маркович возвратились из Вены и стало известно, что они подписали пакт с Гитлером, генерал Симович поднял военный мятеж. Кровопролития не было. Несколько генералов были арестованы. Цветкович, задержанный полицией, доставлен в штаб Симовича, где его заставили подписать заявление об отставке. Как только принц Павел прибыл в Белград, его доставили в штаб генерала Симовича, где он вместе с двумя другими регентами, подписал акт отречения. Ему дано несколько часов на сборы и предписано покинуть страну.
   Улицы Белграда вскоре заполнились ликующими толпами, несущими плакаты: «Лучше война, чем пакт; лучше смерть, чем рабство!» Повсюду появились английские и советские флаги. Везде люди хором исполняли национальный гимн и, что самое интересное, песню времен прошлой войны: «Россия, приди на помощь братьям своим».
   Сказать, что Гитлер пришел в ярость, получив это известие, значит не сказать ничего. У него произошла та вспышка конвульсивного гнева, который сначала лишал его способности мыслить, потом приводил к приступу удушья, из которого мог вывести только шприц доктора Морреля. Позднее Гитлер сам рассказывал, что «Югославский путч явился для меня громом среди ясного неба. Когда мне сообщили о нем, я подумал, что это шутка».
   Фюрер немедленно вызвал к себе Геринга, Кейтеля, Иодля, Гальдера и Риббентропа. К их прибытию он уже полностью успокоился и сказал, что это даже хорошо, что Югославия так себя проявила. Хуже было бы, если бы все это произошло, когда началось вторжение в Грецию, а еще хуже – при выполнении плана «Барбаросса».
   Поэтому он решил, не дожидаясь возможных деклараций о лояльности со стороны нового правительства, провести все приготовления к военному разгрому Югославии и уничтожению ее как национального государства.
   Приказ Гитлера был оформлен в виде Директивы № 25. Это нарушало все ранее разработанные военные планы. Операцию «Марита» (вторжение в Грецию) пришлось почти полностью перепланировать. Все приходилось делать в страшной спешке и экспромтом.
   Но беда никогда не приходит одна.
   Не успел Гитлер немного прийти в себя от югославского сюрприза, как пришло сообщение о новом разгроме итальянского флота.
   27 марта, в соответствии с договоренностью, достигнутой в Меране между адмиралами Редером и Риккарди, в море вышло мощное соединение кораблей итальянского флота.
   Новейший линкор «Витторио Венето» под флагом адмирала Якино вел за собой 6 тяжелых крейсеров, 2 легких и 14 эсминцев. Линкор «Витторио Венето» был лучшим в мире. Закованный в 350-миллиметровую броню, водоизмещением более 45 000 тонн, корабль нес девять 15-дюймовых орудий длинной в 54 калибра и мог развивать скорость до 30 узлов. Прекрасные тяжелые крейсеры типа «Пола» по своим боевым и техническим характеристикам превосходили в марте 1941 года все зарубежные корабли своего класса, включая и японские.
   Узнав из сообщения разведки о выходе в море итальянцев, командующий английским флотом Восточного Средиземноморья адмирал Каннингхем вышел на перехват противника, ведя под своим флагом трех ветеранов Ютландского боя – линкоры «Варспайт», «Веллиэнт» и «Бэрхэм». Хотя модернизация, проведения в середине 30-х годов, и придала ютландским ветеранам современный вид, «старики» задыхались уже при скорости 22 узла, а их орудия, номинально имевшие тот же 15-дюймовый калибр, что и у итальянского линкора, были гораздо менее дальнобойными.
   На рассвете 28 марта южнее мыса Матапан (южная оконечность Греции) легкие силы англичан вступили в боевой контакт с противником. Не считаясь с тем, что тяжелые орудия итальянцев способны быстро уничтожить их всех, англичане немедленно открыли ураганный огонь по противнику. Огромные водяные столбы, поднятые снарядами «Витторио Венето», обрушивались на палубы и надстройки английских крейсеров, но попаданий не было. В этот момент в воздухе появились шесть торпедоносцев-бипланов с авианосца «Формидейбл». Маленькие бипланы, совершенно комично выглядевшие на фоне камуфлированных бронированных чудовищ флота Новой Римской Империи, стрекоча моторами на своей парадной скорости 200 км/час, устремились в атаку.
   Ни одного английского самолета итальянцам сбить не удалось, а линкор «Витторио Венето» получил торпеду в корму. Корабль лишился хода и управления, в огромную пробоину хлынула вода. Адмирал Якино немедленно приказал всем кораблям ложиться на обратный курс и отходить в Таранто, до которого было 420 миль.
   Солнце стремительно закатывалось, и наступающая темнота обещала возможность отхода без дальнейших потерь. Окружив поврежденный линкор, сумевший поднять скорость до 19 узлов, итальянское соединение, не выполнив задачи, уходило на запад.
   Через час после захода солнца оно было настигнуто еще одной шестеркой торпедоносцев «Свордфиш».
   На этот раз торпеду получил красавец – тяжелый крейсер «Пола», который, приняв, несколько тысяч тонн воды, полностью лишился хода. «Свордфиши», как ночные жуки, радостно вереща моторами, понеслись к родному авианосцу, который нагло зажег все палубные огни, чтобы принять самолеты на палубу.
   В этот момент к месту боя подошли старики-ветераны адмирала сэра Эндрю Каннингхема. Обнаружив радарами итальянский отряд, линкоры Каннингхема обрушили на противника огонь своих пятнадцатидюймовых орудий.
   Тяжелые крейсеры «Зара» и «Фиуме» мгновенно взорвались и затонули, не успев даже открыть ответного огня.
   В это время в луч английского прожектора попал без хода тяжелый крейсер «Пола». Сгрудившийся на баке подбитого крейсера экипаж протягивал англичанам буксирные концы.
   Мозг адмирала Каннингхема был не в состоянии этого осознать. Он приказал снять итальянцев на эсминцы, а «Полу» добить торпедами, упустив тем самым уникальный случай захвата в море и привода в Александрию тяжелого крейсера противника, что стало бы наиболее уникальным эпизодом второй мировой войны на море. Со времен Цусимы, когда в плен японцам сдалась целая русская эскадра, ничего подобного в XX веке еще не случалось…
   Это был конец. Итальянский флот больше и не пытался доказать кому-то свою полезность. Огромные корабли простояли по портам до 1943 года, а потом дисциплинированно сдались союзникам.
   Даже Гитлер больше не напоминал ничего Муссолини о его флоте.
 
   Известие о военном перевороте в Югославии вызвало в Кремле радостное возбуждение. Дело в том, что мудрая политика товарища Сталина привела фактически к полной политической изоляции Советского Союза. У Гитлера была Италия, Венгрия, Румыния, Болгария и в потенциале – Япония, а у СССР – никого, если не считать, конечно, Монголии. Впрочем, это мало кого сильно беспокоило.
   Никто особенно не анализировал даже такой, казалось бы, важный вопрос: как поведут себя Англия и Соединенные Штаты после начала операции «Гроза». Некоторые склонялись к мысли, что Англия автоматически станет союзницей по принципу «враг моего врага – мой друг». Другие, а таких было большинство, напротив, предостерегали, что с началом освободительного похода Красной Армии в Европу англичане, перепугавшись, как и все буржуи, грядущей всеобщей победы пролетариата, заключат быстро мир с Гитлером и выступят совместно против СССР.
   Но такими сказками товарища Сталина можно было еще запугать в начале 1940 года, но не сейчас.
   Соединенные Штаты он презирал и ненавидел, и как они себя поведут, было решительно наплевать.
   Что касается англичан, то они, ведя кровопролитные бои на юге своей страны, не скоро очухаются, чтобы как-то среагировать на наши действия, договориться с немцами или, наоборот, утопят их в канале, поскольку деваться тем уже будет некуда. На побережье Ла-Манша будет стоять непобедимая Красная Армия.
   Поэтому товарищ Сталин твердо придерживался мнения, что не следует мешать Гитлеру окончательно очистить континент от англичан, чтобы не создавать себе в дальнейшем лишних проблем.
   Плодить ненужных союзников так же опасно, как и лишних врагов. Некоторые горячие головы в Генштабе высказывали предположение, что на волне общего хаоса, вызванного нашим наступлением, может быть удастся и с ходу форсировать Ла-Манш, захватив заодно и Британские острова. Но вождь подобных подходов не одобрял, считая подобные взгляды волюнтаризмом, от которых уже рукой подать до «головокружения от успехов». Что очень опасно.
   Что касается Югославии, то, конечно, в конце концов, есть она или нет ее – было не так уж важно. Однако генштабисты просчитали великолепную возможность переброски в Югославию по воздуху крупных контингентов Красной Армии. Кинжальными ударами можно было быстро искромсать весь этот район, включая и Италию. Попутный захват Швейцарии сулил еще большие выгоды. Еще Ленин считал, что лучшими местом для начала мировой революции является именно Швейцария, а отнюдь не Россия. Семиязычная Швейцария предоставляла в теории такие возможности, даже не говоря об ее банках, что захватывало дух от открывающихся перспектив.
   Москва немедленно признала правительство Симовича и с быстротой, поистине необыкновенной, стала втягивать Югославию в договорные отношения.
   Германская реакция была очевидной. Советская разведка в Венгрии перехватила послание Гитлера венгерскому регенту адмиралу Хорти, где ясно говорилось: «Югославия будет уничтожена, так как она только что открыто отвергла политику взаимопонимания с державами Оси».
   В то же время премьер-министр граф Телеки вечером 2 апреля получил телеграмму от своего посланника в Лондоне, тоже легко добытую советской разведкой. Английское министерство иностранных дел официально предупреждало, что, если Венгрия примет участие в каких-либо операциях Германии против Югославии, она должна ожидать объявления войны со стороны Великобритании.
   Клубок интересно затягивался, и в Москве было решено несколько обострить игру.
   Был подготовлен договор о «ненападении и дружбе», в котором Советский Союз не брал на себя абсолютно никаких обязательств, кроме обязательства самому не нападать на Югославию.
   4 апреля с текстом предстоящего советско-югославского договора был ознакомлен посол Германии граф Шуленбург. На всякий случай. Граф прочел проект договора и выразил осторожное мнение, что он «сомневается в том, что момент, выбранный для подписания такого договора, являлся бы особенно благоприятным».
   5 апреля югославы в Кремле, где их встретили Сталин и Молотов, предложили готовый проект договора в собственной редакции. Это был даже не договор, а нечто вроде дружелюбного жеста.
   Габрилович затем поговорил со Сталиным с глазу на глаз, пытаясь конкретизировать вопрос о военных поставках. В первую очередь танков и самолетов. Сталин щедро обещал.
   А утром 6 апреля стало известно, что немецкие войска вторглись в Югославию и Грецию, а Белград подвергся беспощадному удару с воздуха, в результате которого погибли 17 тысяч мирных жителей.
   В Кремле царила мертвая тишина.
   Когда же 6 апреля Шуленбург явился к Молотову с разъяснениями, что «югославское правительство, пришедшее к власти нелегально в результате переворота 27 марта, объединилось с Англией и Грецией» и Германия «располагала точной информацией, что югославский генеральный штаб вместе с греческим генеральным штабом и командованием высадившейся в Греции британской экспедиционной армии подготовились к совместной операции против Германии и Италии», Молотов только вздохнул. Он специально приехал с дачи, чтобы принять германского посла, и был в меланхолическом настроении.
   Председатель Совета Народных Комиссаров и Нарком Иностранных Дел СССР вздохнул еще раз и выразил свою крайнюю печаль о том, что, несмотря на все усилия, избежать расширения войны так и не удалось. И, видимо, никогда не удастся, пока не будет покончено с Англией. О подписанном вчера советско-югославском договоре о дружбе Молотов не упомянул ни словом, а Шуленбург и подавно.
   Все было ясно без лишних слов. При очередной попытке влезть в европейские дела Сталин получил от Гитлера недвусмысленную затрещину, но стерпел ее, поскольку она соответствовала так или иначе его глобальным планам.
   Однако 13 апреля Сталин отвесил Гитлеру ответную и гораздо более болезненную оплеуху, когда из Москвы пришло сообщение о подписании между СССР и Японией договора о нейтралитете, о чем хитрый Мацуока, будучи в Берлине, даже не намекал.
   Более того, сообщалось, что при отъезде Мацуока домой Сталин лично появился на перроне, чего вообще никогда не случалось, чуть ли не целовался с японцами, а затем обнялся с немецким военным атташе полковником Кребсом и провозгласил вечную дружбу между СССР и Германией.
   Тот, кто хорошо знал Сталина, должен был от подобного его поведения просто умереть от страха.
   Многим было хорошо известно сталинское выражение о том, что «он обнимает кого-либо только тогда, когда не имеет возможности его зарезать». Сборники крылатых сталинских фраз хранились уже не в одной разведке.
   Была понятна и его радость.
   В отличие от Гитлера, Сталин решил проблему войны на два фронта. Теперь всю свою боевую мощь он может обрушить на Европу, т.е. на Гитлера.
   Предательство Японии, на которую он так рассчитывал, снова выбило Гитлера из колеи. Он впал в сильнейшую депрессию, из которой его не мог вывести ни укол доктора Морреля, ни известие о том, что генерал Роммель, совершив 400-мильный марш по пустыне, нанес англичанам первое поражение.

Глава 15. Ослепление

   Парад войск на Красной площади 1 мая 1941 года поразил всех наблюдателей своей агрессивной направленностью. Даже предыдущий парад 7 ноября 1940 года, специально задуманный, чтобы оказать впечатление на Берлин перед визитом Молотова, не проходил в таком милитаристском угаре. Возможно, большое значение имело музыкальное сопровождение этого военного шоу. Если 7 ноября над Красной площадью лилась музыка Шопена, то ныне военные духовые оркестры постоянно играли знакомые каждому бравурные марши: «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин», «Если завтра война», «По дорогам знакомым за любимым наркомом». Боевым набатом звучали традиционные первомайские призывы ЦК ВКП(б) и, что интереснее всего, призывали к готовности ко всяким неожиданностям. Всему этому созвучна была и речь принимавшего парад Наркома обороны маршала Советского Союза Тимошенко, произнесенная им с трибуны мавзолея.
   «В этом году, – ревел усиленный громкоговорителями голос первого маршала, – трудящиеся нашей страны и всего мира встречают Первое мая в исключительно сложной международной обстановке…
   Поэтому весь советский народ, Красная Армия и Военно-морской флот должны быть в состоянии мобилизационной и боевой готовности… Товарищи! Будьте бдительны, неустанно овладевайте военным делом, с удесятеренной энергией на всех участках социалистического строительства крепите экономическое и военное могущество нашей Родины! Да здравствует великий Сталин! Ура!» Вспугнутые стаи голубей взлетели с куполов Василия Блаженного и башенок Исторического музея.
   По площади поползли танки. Все обратили внимание на то, что на параде были представлены только новейшие танки Т-34 и КВ. Гусеничные тягачи тащили за собой огромные артиллерийские орудия невиданных ранее систем. Прошли грузовики с воздушными десантниками. Со штыками наперевес и в касках прошли, чеканя шаг, части НКВД. В небе плыли армады боевых самолетов.
   Войска сменили физкультурники. Многие из них также шли с винтовками наперевес или изображали своими мускулистыми, гибкими телами различные виды боевой техники. Затем пошли колоны демонстрантов, всем своим видом символизируя несокрушимое единство партии и народа. «Великому Сталину – Ура!» – неслось над площадью.
   «Ура!» – ревели в ответ демонстранты.
   Сталин, стоявший на трибуне мавзолея и приветствовавший ликующие крики усталым поднятием руки, мог быть доволен. Вряд ли у кого-нибудь из идущих сейчас по Красной площади и восторженно орущих «ура» не был кто-то из родных арестован, расстрелян, выслан. И, тем не менее, с какой неподдельной радостью и энтузиазмом они сплотились вокруг вождя, готовые идти за ним, куда он поведет, не задавая никаких вопросов.
 
   Время от времени Сталин уходил за спины стоявших на трибуне членов политбюро и задумчиво мерил трибуну неторопливыми шагами туда и обратно. Он думал. И было о чем.
   Все события последнего времени говорили о том, что доставленный советскими разведчиками план дальнейшего развития военных действий на европейском и африканском континентах, был правильным.
   Как и следовало ожидать, Югославия и Греция не выдержали удара мощных сил вермахта. Была некоторая надежда, что англичане в районе горы Олимп остановят немецкое наступление. Но этого не произошло. Неожиданно для всех англичане начали эвакуацию своего почти пятидесятитысячного экспедиционного корпуса. Они эвакуировались на Крит, уведя с собой почти все суда греческого торгового флота – пятого в мире.
   Наступление немцев в Греции и Югославии совпало по времени с их наступлением и в Северной Африке, где генерал Роммель уже фактически отогнал англичан обратно к египетской границе, а победитель итальянцев генерал О'Коннор захвачен немцами в плен.
   На побережье Франции немецкие войска, по сообщениям разведки, продолжают интенсивные учения по высадке десанта. Немцы предполагают использовать при вторжении в Англию крупные силы воздушно-десантных войск, предварительно испытав их боевые возможности при захвате какого-нибудь крупного острова. Разведчики сходятся во мнении, что это будет остров Крит.
   Англичане явно встревожены. Весь апрель приема у Сталина пытался добиться английский посол Стаффорд Криппс с какими-то новыми провокационными сообщениями о планах Германии напасть на СССР. Сталин не принял его и приказал Молотову английского посла Криппса и американского посла Штейнхарта также не принимать. Пусть ими занимается Вышинский.