Страница:
– Немой ничего не может рассказать, – расплылся в ухмылке Ягер. – Немой может кивать и качать головой. Я должен задавать однозначные вопросы. Где они? А?
– Спросите его, господин… господин штурмбаннфюрер, что случилось с остальными членами экспедиции отца? Они погибли? – Замке говорил умоляющим тоном, прижав руки к груди. Смерив взглядом маленького археолога, вскочившего на ноги, Ягер перевел. Муамар протянул руки к огню и медленно кивнул.
– Их убило… убила пустыня? «Да».
– Вы спасли моего отца? «Да».
– Вы знаете, что он искал и что ищем мы? «Да».
– Это существует на самом деле?
Муамар, прежде чем ответить, долго молчал. Потом оценивающе оглядел всех сидящих и кивнул. После этого издал короткий глухой звук и покачал головой.
– Что он имел в виду? – воскликнул Каунитц.
– Черт его знает, – спокойно сказал штурмбаннфюрер. – И да, и нет.
– Это опасно? – продолжал Замке. Видя, что Ягер отвлекся, он повторил вопрос по-арабски, и Муамар кивнул.
– Удивил, – проворчал Богер, кутаясь поплотнее, – Интересно, а как терпят холод все эти ящерицы и змеи, что целятся сейчас на наши задницы?
– Не мешай, – сказал ему Каунитц. Макс резонно возразил:
– А что, он сказал что-то дельное? Страшно, опасно, ужасно… Я и без него вижу, что здесь не Ривьера и не Сен-Дени с их девчонками и вином. Пошел я спать, вот что.
Поднявшись, Богер ушел в темноту. Словно поняв его слова – или он на самом деле их понял? – встал и Муамар, секунду постоял над костром, отбрасывая черную тень, и ушел вслед за Максом.
– Разговор окончен, – сказал штурмбаннфю-рер. – Он не очень-то склонен к светским беседам, да? А теперь спать, спать… спать.
С этими словами Ягер неуклюже повалился навзничь и захрапел, едва коснувшись песка.
Его решили оставить у костра, укрыв одеялам. Когда Фрисснер шел к машине, его остановил Обст. Унтер-офицер откашлялся и тихо сказал:
– Господин капитан… Солдаты встревожены.
– Так успокойте их, – ответил Фрисснер. – Что там еще?
– Они боятся ехать дальше. Их пугает пустыня, пугает этот зловещий проводник. Они очень тяжело пережили смерть Вайсмюллера, и я боюсь, что с каждым днем напряжение будет нарастать. Пока все под контролем, но я счел своим долгом…
– Спасибо, унтер-офицер, – перебил Фрисснер. Он чувствовал, как холод забирается под одежду. Наверное, сейчас градусов пятнадцать, но после дневного пекла казалось, что руки и ноги буквально мерзнут.
– И еще, господин капитан. – Коренастый Обст переступил с носи на ногу. – Не лучше ли сообщить солдатам, куда мы едем?
– Что-о?!
– Неведение – худший враг, господин капитан. «О боже, он рассуждает, как философ», – подумал Фрисснер.
– Так скажите им правду.
– Какую?
– Настоящую, черт побери! Мы едем к нагорью Тибести, мы – археологическая экспедиция, мы ищем очень ценную вещь, которая необходима рейху! Этого мало?
– Этого достаточно, господин капитан, – благодарно сказал Обст – Пока этого достаточно.
– Скажете мне, когда этого уже не будет достаточно, унтер-офицер, – заключил Фрисснер и прошел к машине. На соседнем сиденье сопел Замке – и когда успел? Капитан устроился поудобнее, захлопнул дверцу и накрылся одеялом. Тесный салон «фиата», в котором пахло несвежим бельем и потом, словно защищал его от враждебной остывающей пустоты вокруг. Снова, как в глиняной хижине ливийского городка, Фрисснер почувствовал, как пустыня вглядывается в него сквозь стекла автомобиля, как дышит сквозь брезентовую крышу, как струится сквозь щели кузова…
Артур Фрисснер закрыл глаза, но услужливое воображение тут же нарисовало недавнюю картину – рука, торчащая сухой ветвью из застывшего песка, хватающая скрюченными пальцами раскаленный воздух.
Что чувствует человек, когда его засасывает песок?
На грудь наваливается жаркая тяжесть, в рот и ноздри льется бесконечный сухой поток, проникая в легкие, в пищевод, в желудок…
Это невыносимо! Капитан рывком поднялся на сиденье, нашарил в укрепленной на спинке переднего кресла сумке флягу и сделал несколько судорожных глотков. Жгучая жидкость окончательно вернула его к реальности.
Пустыня.
Салон «фиата».
Голоса переговаривающихся часовых, потрескивание костра.
И он, штурмбаннфюрер СС Артур Фрисснер, словно улитка в своей скорлупке на самой середине огромной площади. Чужая в чужом мире.
38
Капитан Бернхард фон Акстхельм чувствовал себя совершенно иначе.
Он сидел на груде автомобильных покрышек, курил и наблюдал, как двое танкистов безуспешно пытаются снять поврежденную гусеницу с трофейного танка «Валентайн» Поверх британской эмблемы кто-то уже нарисовал жирную черную свастику, а рядом крупно написал новое имя сменившего хозяев танка – «Regenbogen», «Радуга».
– Скорее подходит для яхты, правда? – дружелюбно сказал фон Акстхельму сидящий рядом итальянский офицер в куртке без знаков различия.
– Очень поэтично, – согласился фон Акстхельм.
– Подполковник Джанфранко Альтобелли, – представился офицер и тут же пресек попытку фон Акстхельма бросить окурок и встать:
– Никакого официоза, господин капитан! Я – ваш будущий проводник.
– Очень рад, господин подполковник!
– Нам вместе кочевать по пустыне, поэтому давайте не будем раскланиваться каждый раз… – Подполковник приветливо улыбнулся. – Мне это не в новинку: и князь Амадей Аоста, и Бадольо погоняли меня взад-вперед по этой прожаренной плеши на земном челе. Признаться, я был удивлен, когда меня вызвали в штаб и приказали сопровождать германскую экспедицию в Эль-Джауф. Сейчас несколько не то время, чтобы проводить археологические изыскания, но раз уж нужно.
Железный лом, при помощи которого танкисты сдирали гусеницу, со скрежетом сорвался.
– О черт! – громко сказал один из них, тряся ушибленной рукой – Черт! Черт!!
39
– Черт.. И кого нам подсунули итальянцы? – спросил Альберт Шпеер в предчувствии подвоха. И подвох последовал.
– Подполковник Джанфранко Альтобелли 39 лет, профессиональный разведчик, десантник, в 1936 году десантировался в Абиссинии, некоторое время преподавал в парашютных школах Кастель-Бенито и Таркина, затем служба в дивизии «Фольгоре», был при штабе князя Аосты во время вторжения в Британское Сомали, личный друг князя Джунио Боргезе. Отлично знает пустыню, проводил несколько важных разведывательных вылазок, хорошо владеет арабским, немецким, английским и французским. У итальянцев, честно говоря, таких парней мало.
– Спасибо, фон Лоос, спасибо, – сказал Шпеер. – Можете идти.
Значит, итальянцы ведут свою игру. И делают это, не зная о том, что с самого начала попались на пустышку… «Напрасно радуется кот, не знает он, что мочевой пузырь грызет», – неожиданно всплыла в мозгу фраза из какого-то литературного произведения Рабле? Нет, кажется, не Рабле… Не суть важно, ведь мочевой пузырь грызут итальянцы.
Пожалуй, эта новость может развеселить фюрера.
Даже наверняка развеселит.
Положительно, никогда не знаешь, какой сюрприз готовит тебе провидение.
40
Подполковник Альтобелли кривил душой, когда с улыбкой говорил о своих пустынных похождениях. Пустыню Альтобелли терпеть не мог. Больше того, он просто ненавидел ее, но у подполковника было правило – изучить и победить то, чего боишься и что ненавидишь. Поэтому он сразу согласился на работу в парашютных школах Ливии, поэтому он в свое время испытывал новые модели парашютов, поэтому он овладел летным мастерством, поэтому он вместе с Боргезе опускался в прохладные глубины Средиземного моря…
И сейчас, когда десант на Мальту в очередной раз оказался отменен, Альтобелли искренне обрадовался новому поручению. Дивизию «Фольгоре» сватали в обычную пехотную поддержку Африканскому корпусу Роммеля, а это подполковнику было неинтересно. Он и так слишком давно не прыгал с парашютом. А предложение стать проводником таинственной экспедиции, предпринимаемой немцами, тоже своего рода прыжок. Притом такой, что никто, кроме подполковника, о его истинных масштабах даже не догадывался.
– Вы должны вернуться оттуда, – сказал генерал Кавальеро. – Я не буду говорить вам громких слов о надеждах дуче и прочем пропагандистском хламе, но вы должны вернуться, подполковник. Если это действительно мирная археологическая группа, в чем я лично сильно сомневаюсь, считайте это отпуском. Хотя какой в этих краях может быть отпуск… Если же наши уважаемые союзники что-то замышляют, постарайтесь узнать как можно больше и остаться при этом живым.
Альтобелли всегда старался остаться живым – об этом Кавальеро мог не напоминать. Шагая в пустоту из двери трясущегося старого «Капрони» или «Пипистрелло», глядя вниз, на шесть километров свободного падения, подполковник старался остаться живым и оставался. Чего не скажешь о многих из тех, с кем он начинал – о тех, у кого не раскрылись парашюты, кто угодил под партизанскую пулю, кто пропал без вести в ледяных степях России…
И при этом подполковник никогда не был трусом. Он просто был осторожным человеком, привыкшим просчитывать ситуацию на несколько шагов вперед.
Работая инструктором в Таркине и Кастель-Бенито, он учил своих итальянских и ливийских подопечных, не делая никаких различий. И постоянно повторял им основы своей теории:
– Настоящий парашютист-десантник должен бояться. Он должен буквально трястись от страха. Страх спасает людей, что бы вы там ни читали в героических сказках. Бесстрашные обычно погибают в первую очередь, и погибают глупо. Я боюсь, поэтому я проверяю укладку парашюта два, три, четыре раза, но зато я знаю, что он раскроется. Я боюсь, когда прыгаю, но зато я уверен, что приземлюсь. Если десантник ничего не боится – это просто привязанный к стропам труп. Живой труп, который просто дышит и разговаривает в кредит.
Пробежавшись взглядом по белым и смуглым лицам, подполковник обычно завершал лекцию так:
– А теперь пришла пора проверить, кто из вас достойный уважения трус, а кто – храбрый мешок дерьма.
Немецкий капитан явно принадлежал к первой категории. Надо думать, двое остальных офицеров – такие же, вряд ли немцы пошлют на серьезное дело идиотов. Для них это тоже прыжок. После стреляющих скал Крита – дышащая жаром пустыня и британские танки где-то на востоке.
– Вам страшно, капитан? – дружески спросил Альтобелли.
Фон Акстхельм, наблюдавший за ссорящимися танкистами, обернулся и переспросил:
– Извините, что вы сказали, господин подполковник?
– Просто подполковник, если позволите. Я спросил, страшно ли вам?
– Что вы имеете в виду? – Капитан нахмурился.
– Пустыня. Африка. Завтра или послезавтра мы двинемся туда. – Подполковник неопределенно махнул рукой в южном направлении.
– Я получил приказ, – пожал плечами капитан. – Вы тоже получили приказ. На то мы и солдаты, подполковник. Я никогда не был в пустыне, но я думаю, что здесь, как и в любом другом месте, нужно в первую очередь думать головой. Я прав?
– Правы, – засмеявшись, сказал Альтобелли.
Подошли еще двое – почти одинаковые, белобрысые, низкорослые, у одного через все лицо безобразный шрам. Вопросительно взглянув на своего командира, отдали честь итальянскому офицеру.
– Подполковник Альтобелли – наш проводник, – сказал фон Акстхельм. – Знакомьтесь, подполковник: оберлейтенант Иоахим Кельтен, оберлейтенант Конрад Мирш.
Они обменялись рукопожатиями.
– Нам дают английские машины, – недовольным тоном сказал Мирш.
– Так нужно, – развел руками капитан. – И потом, какая разница?
– Я никогда не водил английские машины.
– Поведут солдаты. Могу вас порадовать: мы еще и переоденемся в форму «томми».
– Маскарад, – хмыкнул Кельтен.
– Разумный маскарад, – уточнил подполковник, – А британские машины очень неплохи. Я имел с ними дело и могу сесть за руль. Уверяю вас, полковник Боленберг не подсунет нам рухлядь.
– Вы знаете Боленберга? – спросил капитан.
– Более или менее. Что он предлагает? – Уродливые квадратные грузовики,
– Наверное, «бедфорд». Это в самом деле хорошие машины.
– Будем надеяться, – неопределенно сказал Кельтен и достал из кармана плитку шоколада, которую тут же развернул и принялся невозмутимо жевать.
Когда они получили транспорт, Альтобелли оставил немецких офицеров возле машин, а сам сослался на служебную надобность и отправился в порт. Он прошел мимо транспорта, с которого краном сгружали бронемашины, мимо санитарных грузовиков, пропахших карболовой кислотой и гноем, мимо пьяных моряков, которых никто не трогал и не тащил в комендатуру…
У пирса его встретил толстенький итальянский капитан с подвижной черноусой физиономией.
– Здравствуйте, – сказал Альтобелли.
– Здравствуйте, подполковник, – кивнул капитан. – У вас есть лишняя минута, или поговорим прямо здесь? Вчера пришел «Бари», старпом привез мне семь бутылок граппы.
– С этого и нужно было начинать, – улыбнулся Альтобелли. – Пойдемте к вам.
Капитан провел его мимо штабелей оливково-зеленых ящиков, отпер едва заметную дверь и пропустил вперед, в небольшое подсобное помещение. На столе лежало несколько книг, бинокль и автомат «беретта».
– Где же ваша граппа, Дзурлини?
– Не заставлю вас долго ждать. – На столе появилась пузатая бутыль, оплетенная ивовым прутом, и два глиняных стакана. Капитан разлил граппу, Альтобелли попробовал и почмокал губами:
– Огонь…
– Итак, что случилось, подполковник? – осведомился капитан, присаживаясь на грубую скамью и тоже прихлебывая из стакана. – Раз вы появились так неожиданно…
– Отряд отправляется завтра или послезавтра. Грузовики «бедфорд». Солдаты будут одеты в английскую военную форму, старший – капитан фон Акстхельм, оберлейтенанты Мирш и Кельтен. Численность отряда – около двадцати человек, все – десантники Штудента. Цель, насколько я понял, Дефа или Эль-Джауф.
Капитан наклонил голову, словно прислушивающийся пес.
– Может быть, вам не стоит ехать? – спросил он. – Мы найдем уважительную причину… Например, можно связаться с Боргезе.
– Князь, само собой, вытащит меня отсюда… – Альтобелли допил граппу, поморщился и поставил стакан. – Но я все же поеду с ними. В крайнем случае я смогу бросить их по пути… Мне чертовски любопытно, что такого можно искать в пустыне в столь важный момент. Зачем срывают с места отборных бойцов и посылают бог знает куда…
– Это опасно.
– Опасно, – согласился подполковник. – Поэтому я хочу попросить у вас одну бутылку этого замечательного напитка, чтобы мне было не так страшно. Идет?
– Идет, – капитан вежливо улыбнулся, – Вам доставят ее.
– Вот и замечательно. К сожалению, я не смогу с вами связаться, разве что передам весточку из Дефы… но я в этом далеко не уверен. Насколько я понимаю, немцы тоже будут без связи. Какое-то авантюрное предприятие, вы не находите?
– Ваша информация уже сегодня будет в Лондоне, – твердо сказал капитан.
– Не сомневаюсь.
– И еще: я предупреждаю вас, что там явно будут недовольны вашим решением следовать с отрядом. Информация получена, и мы могли бы…
– …послать вместо меня какого-нибудь молокососа, – завершил за него Альтобелли, – но я этого не хочу. Давайте договоримся так: вы получите приказ Лондона, но мне его передать не успеете. Ни при каких условиях.
– Черт с вами, – сдался капитан
– Самое забавное, что он, видимо, действительно со мной, – улыбнулся подполковник.
41
Звезды висели в черном небе, как прибитые. Они не дрожали, не жались ближе к огню. И ночь тоже стояла неподвижно где-то за кругом света. Возле костра сидел человек. Иногда он подкидывал в огонь ветку-другую, поглядывая вверх, куда вместе с дымом улетали красные искорки. В ночи слышалось монотонное пение. Человек что-то мычал себе под нос, покачиваясь из стороны в сторону.
В круг света, из черноты, словно открыв неведомую дверь, вошел другой человек. Сел напротив. Сверкнул огнем зеленый камень на руке. Отозвался ему красный рубин. Тихо, молча.
Так они сидели довольно долго.
Первым нарушил молчание Саммад.
– Как ты считаешь, почему он нас оставил?
– Не мог иначе, – ответил Ибрахим, но потом осекся. – Кого ты имеешь в виду?
– Его… – Саммад вздохнул и посмотрел куда-то вверх.
– А… Я думал, может быть, Мухаммада…
– Нет, – улыбнулся Саммад. – Ты лучше меня знаешь, что Мухаммад никуда и не уходил.
– Да, но от этого легче не становится, – протянул Ибрахим.
Саммад покивал, подбросил еще одну ветку.
– И все-таки… Мы всегда обходим этот вопрос, мы всегда заводим разговоры о чем-то другом Я хочу знать. Почему он оставил нас?!
– К сожалению, ты не можешь спросить об этом у него самого… – сказал Ибрахим. – А без этого любые разговоры становятся вещью довольно бесполезной. Он просто ушел… Его место не было занято, оно просто опустело. В этом я вижу корень всех этих бед…
– О чем ты?
– Да все это… – Ибрахим небрежно махнул рукой куда-то за спину. – Люди… Они никак не могут успокоиться. Они позабыли все имена, они позабыли все…
– Но что-то они все-таки помнят.
– Помнят. И именно это толкает их вверх.
– Вверх?
– Да, они понимают какой-то частью своего сознания, что трон пуст. И занять его может каждый.
– Ну, не каждый…
– Если его не можем занять мы с тобой, то это не значит, что они не могут его занять, – рассмеялся Ибрахим. – Ты ведь сам помнишь… И вот, сказал Он Ангелам: «Поклонитесь Адаму!» И поклонились они… – Ибрахим замолчал.
– … кроме Иблиса, – закончил за него Саммад. – Странно, в них, однодневках, гораздо больше Его сущности, чем в нас.
– Потому все это и происходит. Людей манит Его трон. Пустой… Почему он ушел?
– Мудрость его велика. Он всегда знает, чего хочет…
– Это догма, а догма не всегда правда.
– Правда? Правда в том, что мы одиноки… Мы не знаем, что делать. Мы последнее, что осталось на Земле от Него. И мне от этого не радостно.
– Для этого мы существуем. Мы должны быть довольны. – Ибрахим откинулся назад, опершись руками о холодный песок.
– Чем же?
– Тем, что мы знаем, для чего созданы Наш смысл, он нам известен… Все они, все эти люди… – Ибрахим делал паузы между словами, словно с трудом подбирая их. – Все они мучаются, не зная, куда себя деть, что сделать… Они не знают своего предназначения, и в жизни их нет смысла. От этого они несчастливы.
– А в чем для них смысл? В пустом троне?
– Может быть, и так… Хотя это не смысл, а цель. Не знаю… Жаль, что с нами сегодня нет Мухаммада. Он любил такие разговоры.
– Когда-нибудь мы еще поговорим с ним на эту тему. Я уверен.
Больше они не произнесли ни слова.
Звезды так и остались прибитыми к небосводу, ночь по-прежнему стояла за кругом света, а над песками неслись еле слышные звуки. Обрывки какой-то мелодии, песни, молитвы… Кто разберет?
42
Человечек был страшненький. Не особенно выдающейся внешности, невысокого росточка… Залысины создавали иллюзию большого лба, да и вся форма черепа была, какая-то неправильная, что ли?.. Виски как будто выпуклые или слишком «раздутая» затылочная часть?
Зиверс никак не мог определить, почему внешний вид этого человека так отталкивает. Светлые, голубые, до прозрачности, глаза подобострастно взирают из-за толстых очков. Руки уложены на колени. Примерный человечек.
Однако когда он заходил в кабинет, всегда хотелось открыть окно. Казалось, что сквозь густой запах одеколона, неплохого, кстати, одеколона, пробивается другой, более страшный дух.
Человечек улыбнулся тонкими губами и вдруг начал нервно потирать руки. Зиверса едва не вывернуло, и он поспешил углубиться в отчет. Однако в уши ему лез противный звук, это шуршала сухая кожа рук страшненького человечка…
«Я что-то слишком расслабился, – подумал Зиверс, откидываясь в кресле и разглядывая потолок. – Я слишком многое себе позволяю. Слабость – это слишком большая роскошь. В наше время это вообще непозволительная роскошь, она очень дорого стоит».
– Итак… Я доволен отчетом. Как, впрочем, и всей проведенной вами работой. Судя по всему, ваша просьба не останется без внимания и я замолвлю слово перед Гиммлером.
– Благодарю вас, господин оберштурмбаннфюрер, благодарю вас. Этот проект имеет очень большое значение для нашего общества и для науки в целом. Я всецело надеюсь…
– Да, конечно, – несколько грубовато подтвердил Зиверс. – Да, конечно. Ваша… лаборатория будет получать все необходимые материалы.
Человечек подметил небольшую заминку, произошедшую со словом «лаборатория» и интерпретировал ее по-своему.
– Позволю себе заметить, господин оберштурмбаннфюрер, что этот проект важен для науки. Тут нет чего-то предосудительного, просто научный интерес в данном случае превыше всего. Особенно когда это касается неполноценных народов.
– Я в этом и не сомневался, – поспешил заверить человечка Зиверс. – Так и передайте доктору Хирту. И еще раз большое спасибо за ту работу, которую вы выполнили. Я думаю, не имеет смысла напоминать о той конфиденциальности, которая придана этому делу?
Человечек вскочил, вытянулся во весь свой коротенький росток и рьяно вскинул руку вверх:
– Так точно, господин оберштурмбаннфюрер! Хайль Гитлер!
– Хайль!
Слегка косолапя, человечек вышел из кабинета.
Зиверс открыл окно. В воздухе еще висел запах одеколона, смешанного с чем-то еще. Наверное, с болью.
Ветер, влетев в окно, зашевелил листки бумаги на столе.
Отчет, принесенный страшненьким человечком, тоже зашевелился, как живой. Ветер подхватил буквы, сложил их в слова, играя новыми для себя игрушками.
«В ходе допроса, проведенного мной, было выяснено, что Ганс Вернер…»
«При дальнейшем разбирательстве допрашиваемый проявил упрямство и скрытность, чем вынудил меня применить методы допроса третьей…»
«После того как Ганс Вернер пришел в сознание…»
»…повреждений…»
»…костная ткань…»
»…сердечная недостаточность…»
Подпись ветер не разобрал. Ему стало скучно играть с простой бумагой, и он выпорхнул в окно, подальше от спертого воздуха в кабинете…
Зиверс не видел этой игры, он прокручивал в голове ситуацию с утечкой информации. По всему получалось, что корни этой проблемы уходили так глубоко, что копать отпадало всякое желание.
А в свете последних событий, особенно после того, как фюрер назначил дуболома-Шпеера руководить операцией «Тангейзер», разбираться с утечкой было вообще нежелательно. Почему? Потому что пришлось бы идти через голову того же Шпеера и нарушать субординацию и указ Самого. Но… Говорить об этом с рейхсминистром было бы еще более неправильно. И это означало только одно, нужно снова идти через коридоры власти, к человеку с лицом преподавателя-гуманитария
«Так и сделаем, – решил Зиверс – Так или иначе, проблема с утечкой позволит нанести удар сразу по двум крупным фигурам… Одна из них Шпеер, который, собственно говоря, мешает, только когда запускает руки туда, где разбирается хуже, чем сапожник в настройке роялей, а другая… А другая может провалить все…»
Зиверс еще раз перечитал отчет, вспомнив человека-пиявку Вернера.
«У пиявки оказалось очень слабое сердце. Конечно, одно дело заставлять подопытных жрать траву перед камерой, а совсем другое, когда тебя самого начинают обрабатывать специалисты по физиологии…»
И Зиверс вышел из кабинета.
Вернувшийся ветер игриво поднял со стола какие-то бумажки и загнал их под кресло. Да так там и оставил.
43
Сквозь сон в голову вступила боль. Словно скорпион, неслышно перебирая своими членистыми лапками по песку, подкрался и заполз в ушную раковину. Прогрыз себе дорогу и теперь угнездился в самом центре мозга. Колется своими клешнями и тонким отравленным жалом. Рвет беззащитный мозг, разбрасывая вокруг себя кровоточащие ошметки
Ягер вскрикнул и вскочил. Тут же со стоном схватился за голову.
Коньяк, выпитый накануне, был не то что лишним, а вообще ненужным. Теперь организм, помещенный в сложные условия пустыни, никак не мог разобраться, что ему делать с этим избыточным количеством алкоголя, и посылал сигналы «SOS» по всей нервной системе
Ягер с трудом подтянул под себя затекшие ноги. Было холодно, несмотря на одеяло, наброшенное на него кем-то из сердобольных солдат. Костер уже почти потух, где-то средь седины пепла едва виднелись слабые огоньки.
Внимание Ягера привлек звук неясного происхождения, доносящийся со стороны автомобилей. Преодолевая сопротивление чуть слышно потрескивающих шейных суставов, он тупо посмотрел на колонну, не обнаружив ничего, могущего производить легкие щелчки, доносящиеся из темноты. Ягер поискал глазами часовых. В свете звезд смутно различалась фигура человека с винтовкой, наблюдающего лагерь. Все спокойно.
– Спросите его, господин… господин штурмбаннфюрер, что случилось с остальными членами экспедиции отца? Они погибли? – Замке говорил умоляющим тоном, прижав руки к груди. Смерив взглядом маленького археолога, вскочившего на ноги, Ягер перевел. Муамар протянул руки к огню и медленно кивнул.
– Их убило… убила пустыня? «Да».
– Вы спасли моего отца? «Да».
– Вы знаете, что он искал и что ищем мы? «Да».
– Это существует на самом деле?
Муамар, прежде чем ответить, долго молчал. Потом оценивающе оглядел всех сидящих и кивнул. После этого издал короткий глухой звук и покачал головой.
– Что он имел в виду? – воскликнул Каунитц.
– Черт его знает, – спокойно сказал штурмбаннфюрер. – И да, и нет.
– Это опасно? – продолжал Замке. Видя, что Ягер отвлекся, он повторил вопрос по-арабски, и Муамар кивнул.
– Удивил, – проворчал Богер, кутаясь поплотнее, – Интересно, а как терпят холод все эти ящерицы и змеи, что целятся сейчас на наши задницы?
– Не мешай, – сказал ему Каунитц. Макс резонно возразил:
– А что, он сказал что-то дельное? Страшно, опасно, ужасно… Я и без него вижу, что здесь не Ривьера и не Сен-Дени с их девчонками и вином. Пошел я спать, вот что.
Поднявшись, Богер ушел в темноту. Словно поняв его слова – или он на самом деле их понял? – встал и Муамар, секунду постоял над костром, отбрасывая черную тень, и ушел вслед за Максом.
– Разговор окончен, – сказал штурмбаннфю-рер. – Он не очень-то склонен к светским беседам, да? А теперь спать, спать… спать.
С этими словами Ягер неуклюже повалился навзничь и захрапел, едва коснувшись песка.
Его решили оставить у костра, укрыв одеялам. Когда Фрисснер шел к машине, его остановил Обст. Унтер-офицер откашлялся и тихо сказал:
– Господин капитан… Солдаты встревожены.
– Так успокойте их, – ответил Фрисснер. – Что там еще?
– Они боятся ехать дальше. Их пугает пустыня, пугает этот зловещий проводник. Они очень тяжело пережили смерть Вайсмюллера, и я боюсь, что с каждым днем напряжение будет нарастать. Пока все под контролем, но я счел своим долгом…
– Спасибо, унтер-офицер, – перебил Фрисснер. Он чувствовал, как холод забирается под одежду. Наверное, сейчас градусов пятнадцать, но после дневного пекла казалось, что руки и ноги буквально мерзнут.
– И еще, господин капитан. – Коренастый Обст переступил с носи на ногу. – Не лучше ли сообщить солдатам, куда мы едем?
– Что-о?!
– Неведение – худший враг, господин капитан. «О боже, он рассуждает, как философ», – подумал Фрисснер.
– Так скажите им правду.
– Какую?
– Настоящую, черт побери! Мы едем к нагорью Тибести, мы – археологическая экспедиция, мы ищем очень ценную вещь, которая необходима рейху! Этого мало?
– Этого достаточно, господин капитан, – благодарно сказал Обст – Пока этого достаточно.
– Скажете мне, когда этого уже не будет достаточно, унтер-офицер, – заключил Фрисснер и прошел к машине. На соседнем сиденье сопел Замке – и когда успел? Капитан устроился поудобнее, захлопнул дверцу и накрылся одеялом. Тесный салон «фиата», в котором пахло несвежим бельем и потом, словно защищал его от враждебной остывающей пустоты вокруг. Снова, как в глиняной хижине ливийского городка, Фрисснер почувствовал, как пустыня вглядывается в него сквозь стекла автомобиля, как дышит сквозь брезентовую крышу, как струится сквозь щели кузова…
Артур Фрисснер закрыл глаза, но услужливое воображение тут же нарисовало недавнюю картину – рука, торчащая сухой ветвью из застывшего песка, хватающая скрюченными пальцами раскаленный воздух.
Что чувствует человек, когда его засасывает песок?
На грудь наваливается жаркая тяжесть, в рот и ноздри льется бесконечный сухой поток, проникая в легкие, в пищевод, в желудок…
Это невыносимо! Капитан рывком поднялся на сиденье, нашарил в укрепленной на спинке переднего кресла сумке флягу и сделал несколько судорожных глотков. Жгучая жидкость окончательно вернула его к реальности.
Пустыня.
Салон «фиата».
Голоса переговаривающихся часовых, потрескивание костра.
И он, штурмбаннфюрер СС Артур Фрисснер, словно улитка в своей скорлупке на самой середине огромной площади. Чужая в чужом мире.
38
Измыслил он на Аллаха ложь!
Коран. Совет. 23 (24)
Капитан Бернхард фон Акстхельм чувствовал себя совершенно иначе.
Он сидел на груде автомобильных покрышек, курил и наблюдал, как двое танкистов безуспешно пытаются снять поврежденную гусеницу с трофейного танка «Валентайн» Поверх британской эмблемы кто-то уже нарисовал жирную черную свастику, а рядом крупно написал новое имя сменившего хозяев танка – «Regenbogen», «Радуга».
– Скорее подходит для яхты, правда? – дружелюбно сказал фон Акстхельму сидящий рядом итальянский офицер в куртке без знаков различия.
– Очень поэтично, – согласился фон Акстхельм.
– Подполковник Джанфранко Альтобелли, – представился офицер и тут же пресек попытку фон Акстхельма бросить окурок и встать:
– Никакого официоза, господин капитан! Я – ваш будущий проводник.
– Очень рад, господин подполковник!
– Нам вместе кочевать по пустыне, поэтому давайте не будем раскланиваться каждый раз… – Подполковник приветливо улыбнулся. – Мне это не в новинку: и князь Амадей Аоста, и Бадольо погоняли меня взад-вперед по этой прожаренной плеши на земном челе. Признаться, я был удивлен, когда меня вызвали в штаб и приказали сопровождать германскую экспедицию в Эль-Джауф. Сейчас несколько не то время, чтобы проводить археологические изыскания, но раз уж нужно.
Железный лом, при помощи которого танкисты сдирали гусеницу, со скрежетом сорвался.
– О черт! – громко сказал один из них, тряся ушибленной рукой – Черт! Черт!!
39
…ведь Он знает про то, что в груди!
Коран. Совет. 23 (24)
– Черт.. И кого нам подсунули итальянцы? – спросил Альберт Шпеер в предчувствии подвоха. И подвох последовал.
– Подполковник Джанфранко Альтобелли 39 лет, профессиональный разведчик, десантник, в 1936 году десантировался в Абиссинии, некоторое время преподавал в парашютных школах Кастель-Бенито и Таркина, затем служба в дивизии «Фольгоре», был при штабе князя Аосты во время вторжения в Британское Сомали, личный друг князя Джунио Боргезе. Отлично знает пустыню, проводил несколько важных разведывательных вылазок, хорошо владеет арабским, немецким, английским и французским. У итальянцев, честно говоря, таких парней мало.
– Спасибо, фон Лоос, спасибо, – сказал Шпеер. – Можете идти.
Значит, итальянцы ведут свою игру. И делают это, не зная о том, что с самого начала попались на пустышку… «Напрасно радуется кот, не знает он, что мочевой пузырь грызет», – неожиданно всплыла в мозгу фраза из какого-то литературного произведения Рабле? Нет, кажется, не Рабле… Не суть важно, ведь мочевой пузырь грызут итальянцы.
Пожалуй, эта новость может развеселить фюрера.
Даже наверняка развеселит.
Положительно, никогда не знаешь, какой сюрприз готовит тебе провидение.
40
Я не прошу у вас за это награды…
Коран. Совет. 22 (23)
Подполковник Альтобелли кривил душой, когда с улыбкой говорил о своих пустынных похождениях. Пустыню Альтобелли терпеть не мог. Больше того, он просто ненавидел ее, но у подполковника было правило – изучить и победить то, чего боишься и что ненавидишь. Поэтому он сразу согласился на работу в парашютных школах Ливии, поэтому он в свое время испытывал новые модели парашютов, поэтому он овладел летным мастерством, поэтому он вместе с Боргезе опускался в прохладные глубины Средиземного моря…
И сейчас, когда десант на Мальту в очередной раз оказался отменен, Альтобелли искренне обрадовался новому поручению. Дивизию «Фольгоре» сватали в обычную пехотную поддержку Африканскому корпусу Роммеля, а это подполковнику было неинтересно. Он и так слишком давно не прыгал с парашютом. А предложение стать проводником таинственной экспедиции, предпринимаемой немцами, тоже своего рода прыжок. Притом такой, что никто, кроме подполковника, о его истинных масштабах даже не догадывался.
– Вы должны вернуться оттуда, – сказал генерал Кавальеро. – Я не буду говорить вам громких слов о надеждах дуче и прочем пропагандистском хламе, но вы должны вернуться, подполковник. Если это действительно мирная археологическая группа, в чем я лично сильно сомневаюсь, считайте это отпуском. Хотя какой в этих краях может быть отпуск… Если же наши уважаемые союзники что-то замышляют, постарайтесь узнать как можно больше и остаться при этом живым.
Альтобелли всегда старался остаться живым – об этом Кавальеро мог не напоминать. Шагая в пустоту из двери трясущегося старого «Капрони» или «Пипистрелло», глядя вниз, на шесть километров свободного падения, подполковник старался остаться живым и оставался. Чего не скажешь о многих из тех, с кем он начинал – о тех, у кого не раскрылись парашюты, кто угодил под партизанскую пулю, кто пропал без вести в ледяных степях России…
И при этом подполковник никогда не был трусом. Он просто был осторожным человеком, привыкшим просчитывать ситуацию на несколько шагов вперед.
Работая инструктором в Таркине и Кастель-Бенито, он учил своих итальянских и ливийских подопечных, не делая никаких различий. И постоянно повторял им основы своей теории:
– Настоящий парашютист-десантник должен бояться. Он должен буквально трястись от страха. Страх спасает людей, что бы вы там ни читали в героических сказках. Бесстрашные обычно погибают в первую очередь, и погибают глупо. Я боюсь, поэтому я проверяю укладку парашюта два, три, четыре раза, но зато я знаю, что он раскроется. Я боюсь, когда прыгаю, но зато я уверен, что приземлюсь. Если десантник ничего не боится – это просто привязанный к стропам труп. Живой труп, который просто дышит и разговаривает в кредит.
Пробежавшись взглядом по белым и смуглым лицам, подполковник обычно завершал лекцию так:
– А теперь пришла пора проверить, кто из вас достойный уважения трус, а кто – храбрый мешок дерьма.
Немецкий капитан явно принадлежал к первой категории. Надо думать, двое остальных офицеров – такие же, вряд ли немцы пошлют на серьезное дело идиотов. Для них это тоже прыжок. После стреляющих скал Крита – дышащая жаром пустыня и британские танки где-то на востоке.
– Вам страшно, капитан? – дружески спросил Альтобелли.
Фон Акстхельм, наблюдавший за ссорящимися танкистами, обернулся и переспросил:
– Извините, что вы сказали, господин подполковник?
– Просто подполковник, если позволите. Я спросил, страшно ли вам?
– Что вы имеете в виду? – Капитан нахмурился.
– Пустыня. Африка. Завтра или послезавтра мы двинемся туда. – Подполковник неопределенно махнул рукой в южном направлении.
– Я получил приказ, – пожал плечами капитан. – Вы тоже получили приказ. На то мы и солдаты, подполковник. Я никогда не был в пустыне, но я думаю, что здесь, как и в любом другом месте, нужно в первую очередь думать головой. Я прав?
– Правы, – засмеявшись, сказал Альтобелли.
Подошли еще двое – почти одинаковые, белобрысые, низкорослые, у одного через все лицо безобразный шрам. Вопросительно взглянув на своего командира, отдали честь итальянскому офицеру.
– Подполковник Альтобелли – наш проводник, – сказал фон Акстхельм. – Знакомьтесь, подполковник: оберлейтенант Иоахим Кельтен, оберлейтенант Конрад Мирш.
Они обменялись рукопожатиями.
– Нам дают английские машины, – недовольным тоном сказал Мирш.
– Так нужно, – развел руками капитан. – И потом, какая разница?
– Я никогда не водил английские машины.
– Поведут солдаты. Могу вас порадовать: мы еще и переоденемся в форму «томми».
– Маскарад, – хмыкнул Кельтен.
– Разумный маскарад, – уточнил подполковник, – А британские машины очень неплохи. Я имел с ними дело и могу сесть за руль. Уверяю вас, полковник Боленберг не подсунет нам рухлядь.
– Вы знаете Боленберга? – спросил капитан.
– Более или менее. Что он предлагает? – Уродливые квадратные грузовики,
– Наверное, «бедфорд». Это в самом деле хорошие машины.
– Будем надеяться, – неопределенно сказал Кельтен и достал из кармана плитку шоколада, которую тут же развернул и принялся невозмутимо жевать.
Когда они получили транспорт, Альтобелли оставил немецких офицеров возле машин, а сам сослался на служебную надобность и отправился в порт. Он прошел мимо транспорта, с которого краном сгружали бронемашины, мимо санитарных грузовиков, пропахших карболовой кислотой и гноем, мимо пьяных моряков, которых никто не трогал и не тащил в комендатуру…
У пирса его встретил толстенький итальянский капитан с подвижной черноусой физиономией.
– Здравствуйте, – сказал Альтобелли.
– Здравствуйте, подполковник, – кивнул капитан. – У вас есть лишняя минута, или поговорим прямо здесь? Вчера пришел «Бари», старпом привез мне семь бутылок граппы.
– С этого и нужно было начинать, – улыбнулся Альтобелли. – Пойдемте к вам.
Капитан провел его мимо штабелей оливково-зеленых ящиков, отпер едва заметную дверь и пропустил вперед, в небольшое подсобное помещение. На столе лежало несколько книг, бинокль и автомат «беретта».
– Где же ваша граппа, Дзурлини?
– Не заставлю вас долго ждать. – На столе появилась пузатая бутыль, оплетенная ивовым прутом, и два глиняных стакана. Капитан разлил граппу, Альтобелли попробовал и почмокал губами:
– Огонь…
– Итак, что случилось, подполковник? – осведомился капитан, присаживаясь на грубую скамью и тоже прихлебывая из стакана. – Раз вы появились так неожиданно…
– Отряд отправляется завтра или послезавтра. Грузовики «бедфорд». Солдаты будут одеты в английскую военную форму, старший – капитан фон Акстхельм, оберлейтенанты Мирш и Кельтен. Численность отряда – около двадцати человек, все – десантники Штудента. Цель, насколько я понял, Дефа или Эль-Джауф.
Капитан наклонил голову, словно прислушивающийся пес.
– Может быть, вам не стоит ехать? – спросил он. – Мы найдем уважительную причину… Например, можно связаться с Боргезе.
– Князь, само собой, вытащит меня отсюда… – Альтобелли допил граппу, поморщился и поставил стакан. – Но я все же поеду с ними. В крайнем случае я смогу бросить их по пути… Мне чертовски любопытно, что такого можно искать в пустыне в столь важный момент. Зачем срывают с места отборных бойцов и посылают бог знает куда…
– Это опасно.
– Опасно, – согласился подполковник. – Поэтому я хочу попросить у вас одну бутылку этого замечательного напитка, чтобы мне было не так страшно. Идет?
– Идет, – капитан вежливо улыбнулся, – Вам доставят ее.
– Вот и замечательно. К сожалению, я не смогу с вами связаться, разве что передам весточку из Дефы… но я в этом далеко не уверен. Насколько я понимаю, немцы тоже будут без связи. Какое-то авантюрное предприятие, вы не находите?
– Ваша информация уже сегодня будет в Лондоне, – твердо сказал капитан.
– Не сомневаюсь.
– И еще: я предупреждаю вас, что там явно будут недовольны вашим решением следовать с отрядом. Информация получена, и мы могли бы…
– …послать вместо меня какого-нибудь молокососа, – завершил за него Альтобелли, – но я этого не хочу. Давайте договоримся так: вы получите приказ Лондона, но мне его передать не успеете. Ни при каких условиях.
– Черт с вами, – сдался капитан
– Самое забавное, что он, видимо, действительно со мной, – улыбнулся подполковник.
41
И научил он Адама всем именам.
Коран. Корова 29 (31)
Звезды висели в черном небе, как прибитые. Они не дрожали, не жались ближе к огню. И ночь тоже стояла неподвижно где-то за кругом света. Возле костра сидел человек. Иногда он подкидывал в огонь ветку-другую, поглядывая вверх, куда вместе с дымом улетали красные искорки. В ночи слышалось монотонное пение. Человек что-то мычал себе под нос, покачиваясь из стороны в сторону.
В круг света, из черноты, словно открыв неведомую дверь, вошел другой человек. Сел напротив. Сверкнул огнем зеленый камень на руке. Отозвался ему красный рубин. Тихо, молча.
Так они сидели довольно долго.
Первым нарушил молчание Саммад.
– Как ты считаешь, почему он нас оставил?
– Не мог иначе, – ответил Ибрахим, но потом осекся. – Кого ты имеешь в виду?
– Его… – Саммад вздохнул и посмотрел куда-то вверх.
– А… Я думал, может быть, Мухаммада…
– Нет, – улыбнулся Саммад. – Ты лучше меня знаешь, что Мухаммад никуда и не уходил.
– Да, но от этого легче не становится, – протянул Ибрахим.
Саммад покивал, подбросил еще одну ветку.
– И все-таки… Мы всегда обходим этот вопрос, мы всегда заводим разговоры о чем-то другом Я хочу знать. Почему он оставил нас?!
– К сожалению, ты не можешь спросить об этом у него самого… – сказал Ибрахим. – А без этого любые разговоры становятся вещью довольно бесполезной. Он просто ушел… Его место не было занято, оно просто опустело. В этом я вижу корень всех этих бед…
– О чем ты?
– Да все это… – Ибрахим небрежно махнул рукой куда-то за спину. – Люди… Они никак не могут успокоиться. Они позабыли все имена, они позабыли все…
– Но что-то они все-таки помнят.
– Помнят. И именно это толкает их вверх.
– Вверх?
– Да, они понимают какой-то частью своего сознания, что трон пуст. И занять его может каждый.
– Ну, не каждый…
– Если его не можем занять мы с тобой, то это не значит, что они не могут его занять, – рассмеялся Ибрахим. – Ты ведь сам помнишь… И вот, сказал Он Ангелам: «Поклонитесь Адаму!» И поклонились они… – Ибрахим замолчал.
– … кроме Иблиса, – закончил за него Саммад. – Странно, в них, однодневках, гораздо больше Его сущности, чем в нас.
– Потому все это и происходит. Людей манит Его трон. Пустой… Почему он ушел?
– Мудрость его велика. Он всегда знает, чего хочет…
– Это догма, а догма не всегда правда.
– Правда? Правда в том, что мы одиноки… Мы не знаем, что делать. Мы последнее, что осталось на Земле от Него. И мне от этого не радостно.
– Для этого мы существуем. Мы должны быть довольны. – Ибрахим откинулся назад, опершись руками о холодный песок.
– Чем же?
– Тем, что мы знаем, для чего созданы Наш смысл, он нам известен… Все они, все эти люди… – Ибрахим делал паузы между словами, словно с трудом подбирая их. – Все они мучаются, не зная, куда себя деть, что сделать… Они не знают своего предназначения, и в жизни их нет смысла. От этого они несчастливы.
– А в чем для них смысл? В пустом троне?
– Может быть, и так… Хотя это не смысл, а цель. Не знаю… Жаль, что с нами сегодня нет Мухаммада. Он любил такие разговоры.
– Когда-нибудь мы еще поговорим с ним на эту тему. Я уверен.
Больше они не произнесли ни слова.
Звезды так и остались прибитыми к небосводу, ночь по-прежнему стояла за кругом света, а над песками неслись еле слышные звуки. Обрывки какой-то мелодии, песни, молитвы… Кто разберет?
42
Нет ли пути к возвращению?
Коран. Совет. 43
Человечек был страшненький. Не особенно выдающейся внешности, невысокого росточка… Залысины создавали иллюзию большого лба, да и вся форма черепа была, какая-то неправильная, что ли?.. Виски как будто выпуклые или слишком «раздутая» затылочная часть?
Зиверс никак не мог определить, почему внешний вид этого человека так отталкивает. Светлые, голубые, до прозрачности, глаза подобострастно взирают из-за толстых очков. Руки уложены на колени. Примерный человечек.
Однако когда он заходил в кабинет, всегда хотелось открыть окно. Казалось, что сквозь густой запах одеколона, неплохого, кстати, одеколона, пробивается другой, более страшный дух.
Человечек улыбнулся тонкими губами и вдруг начал нервно потирать руки. Зиверса едва не вывернуло, и он поспешил углубиться в отчет. Однако в уши ему лез противный звук, это шуршала сухая кожа рук страшненького человечка…
«Я что-то слишком расслабился, – подумал Зиверс, откидываясь в кресле и разглядывая потолок. – Я слишком многое себе позволяю. Слабость – это слишком большая роскошь. В наше время это вообще непозволительная роскошь, она очень дорого стоит».
– Итак… Я доволен отчетом. Как, впрочем, и всей проведенной вами работой. Судя по всему, ваша просьба не останется без внимания и я замолвлю слово перед Гиммлером.
– Благодарю вас, господин оберштурмбаннфюрер, благодарю вас. Этот проект имеет очень большое значение для нашего общества и для науки в целом. Я всецело надеюсь…
– Да, конечно, – несколько грубовато подтвердил Зиверс. – Да, конечно. Ваша… лаборатория будет получать все необходимые материалы.
Человечек подметил небольшую заминку, произошедшую со словом «лаборатория» и интерпретировал ее по-своему.
– Позволю себе заметить, господин оберштурмбаннфюрер, что этот проект важен для науки. Тут нет чего-то предосудительного, просто научный интерес в данном случае превыше всего. Особенно когда это касается неполноценных народов.
– Я в этом и не сомневался, – поспешил заверить человечка Зиверс. – Так и передайте доктору Хирту. И еще раз большое спасибо за ту работу, которую вы выполнили. Я думаю, не имеет смысла напоминать о той конфиденциальности, которая придана этому делу?
Человечек вскочил, вытянулся во весь свой коротенький росток и рьяно вскинул руку вверх:
– Так точно, господин оберштурмбаннфюрер! Хайль Гитлер!
– Хайль!
Слегка косолапя, человечек вышел из кабинета.
Зиверс открыл окно. В воздухе еще висел запах одеколона, смешанного с чем-то еще. Наверное, с болью.
Ветер, влетев в окно, зашевелил листки бумаги на столе.
Отчет, принесенный страшненьким человечком, тоже зашевелился, как живой. Ветер подхватил буквы, сложил их в слова, играя новыми для себя игрушками.
«В ходе допроса, проведенного мной, было выяснено, что Ганс Вернер…»
«При дальнейшем разбирательстве допрашиваемый проявил упрямство и скрытность, чем вынудил меня применить методы допроса третьей…»
«После того как Ганс Вернер пришел в сознание…»
»…повреждений…»
»…костная ткань…»
»…сердечная недостаточность…»
Подпись ветер не разобрал. Ему стало скучно играть с простой бумагой, и он выпорхнул в окно, подальше от спертого воздуха в кабинете…
Зиверс не видел этой игры, он прокручивал в голове ситуацию с утечкой информации. По всему получалось, что корни этой проблемы уходили так глубоко, что копать отпадало всякое желание.
А в свете последних событий, особенно после того, как фюрер назначил дуболома-Шпеера руководить операцией «Тангейзер», разбираться с утечкой было вообще нежелательно. Почему? Потому что пришлось бы идти через голову того же Шпеера и нарушать субординацию и указ Самого. Но… Говорить об этом с рейхсминистром было бы еще более неправильно. И это означало только одно, нужно снова идти через коридоры власти, к человеку с лицом преподавателя-гуманитария
«Так и сделаем, – решил Зиверс – Так или иначе, проблема с утечкой позволит нанести удар сразу по двум крупным фигурам… Одна из них Шпеер, который, собственно говоря, мешает, только когда запускает руки туда, где разбирается хуже, чем сапожник в настройке роялей, а другая… А другая может провалить все…»
Зиверс еще раз перечитал отчет, вспомнив человека-пиявку Вернера.
«У пиявки оказалось очень слабое сердце. Конечно, одно дело заставлять подопытных жрать траву перед камерой, а совсем другое, когда тебя самого начинают обрабатывать специалисты по физиологии…»
И Зиверс вышел из кабинета.
Вернувшийся ветер игриво поднял со стола какие-то бумажки и загнал их под кресло. Да так там и оставил.
43
Аллах не любит преступающих. Нет оправданий у преступивших.
Апокриф. Книга Пяти Зеркал. 100
Сквозь сон в голову вступила боль. Словно скорпион, неслышно перебирая своими членистыми лапками по песку, подкрался и заполз в ушную раковину. Прогрыз себе дорогу и теперь угнездился в самом центре мозга. Колется своими клешнями и тонким отравленным жалом. Рвет беззащитный мозг, разбрасывая вокруг себя кровоточащие ошметки
Ягер вскрикнул и вскочил. Тут же со стоном схватился за голову.
Коньяк, выпитый накануне, был не то что лишним, а вообще ненужным. Теперь организм, помещенный в сложные условия пустыни, никак не мог разобраться, что ему делать с этим избыточным количеством алкоголя, и посылал сигналы «SOS» по всей нервной системе
Ягер с трудом подтянул под себя затекшие ноги. Было холодно, несмотря на одеяло, наброшенное на него кем-то из сердобольных солдат. Костер уже почти потух, где-то средь седины пепла едва виднелись слабые огоньки.
Внимание Ягера привлек звук неясного происхождения, доносящийся со стороны автомобилей. Преодолевая сопротивление чуть слышно потрескивающих шейных суставов, он тупо посмотрел на колонну, не обнаружив ничего, могущего производить легкие щелчки, доносящиеся из темноты. Ягер поискал глазами часовых. В свете звезд смутно различалась фигура человека с винтовкой, наблюдающего лагерь. Все спокойно.