Страница:
Из-за спины высунулась помятая физиономия Ягера. Он досадливо потрогал распухший нос, тревожно втянул воздух, словно проверяя, не идет ли кровь, и сказал:
– Ну что, господин штурмбаннфюрер, какие планы на будущее?
Фрисснер молча смотрел перед собой, в темноту ночи, где-то сбоку взлетели искры, это Фриц Людвиг подкинул дровину в огонь.
– Понятно, – сделал вывод Ягер – Приятно сознавать, что вы не питаете иллюзий вырваться из этого мистического кошмара.
– Странно слышать, Ягер, вы же мистик.
– Конечно, – подтвердил Ягер. – Мистик.
– Ну так почему бы вам не ударить в бубен и не вызвать каких-нибудь эфирных духов или во что вы там верите…
Ягер с интересом посмотрел на Артура.
– Все вам мало, как я погляжу. Вам мало этого арабо-мусульманского бестиария, вам еще подавай эфирных духов. Вы меня пугаете, Артур. Вы даже не понимаете, в чем ваша сила.
– В чем же?
– В атеизме, конечно. В вашей вере.
– Атеизм это не вера.
– Вера, вера. Самая надежная, потому что подразумевает полное безверие. Понимаете, в чем удобство? Нет возможности ошибиться. Вы ни во что не верите. Вам сам черт не брат, вам не страшны тролли, и гремлины не ломают двигатели ваших самолетов… Это же так удобно – ни во что не верить. Так сохраняйте ваш якорь, держитесь его, может быть, эта мистическая канитель вас и не затронет.
– Почему именно меня?
– Потому… Это же не просто драка, не просто экспедиция. Это нечто большее.
– Что, например?
– Мы идем в мир, где веками верили в Аллаха, в его ангелов, в его пророков. Вокруг этих мест, вокруг Зеркала имеется огромный наговоренный потенциал, который складывался поколениями. Многими поколениями. Вы представляете, какого уровня эта вещь? Вы можете себе представить?
– Нет, – честно ответил Фрисснер.
– Это предмет, который ведет свою биографию от Сотворения мира, если не всей Вселенной. А мы лезем сюда со своими идиотскими техническими игрушками…
– Ну, пока они нас спасали.
– Вы так думаете? После всего? После Богера? Мы здесь только потому, что нас пустили. Я не спал… Я думал, почему мы все-таки дошли, почти дошли, до этого места? Почему профессор, отец нашего очкарика, добрался до этих мест? Почему мы добрались и наверняка не одни мы… но никто, никто не смог овладеть этим предметом?! Вы не знаете?
– Нет.
– А я думаю, что знаю… Я понял… Зеркало! Вот ответ!
– Я вас не понимаю, Людвиг. Мне кажется, сейчас слишком поздно для подобных изысканий в сфере теософии.
– Хм, вы забавный. А какое время для теософских изысканий наилучшее, нежели ночь? Вы поймите меня, Артур, может быть… Может быть, я не прав, тогда поспорьте со мной!
– Вас что-то мучает?
– Да, меня мучает вопрос.
– Какой?
– Почему многие видели его, но никто никогда не владел им?
– У меня нет мыслей по этому поводу… – попытался отговориться Фрисснер, но Ягеру уже не был важен его ответ.
– И мне кажется, я нащупал ответ, Артур… Зеркало так называется не зря. Зеркало… Понимаете? Оно отражает! Оно отражает…
– Кого? Иблиса?
– Нет. Оно отражает нас с вами! Потому что именно в нас заключена та степень зла, которая не дает этому миру жить спокойно. Знаете Коран? Там есть такие строки: «Поклонитесь Адаму!» И поклонились они… Все, кроме Иблиса. Это было сказано Аллахом. Он велел своим ангелам поклониться роду людскому.
И поклонились все, кроме Иблиса Я долго думал, почему? Почему он не поклонился? Из пустого тщеславия? Из-за того, что сам метил на божественный трон? И я понял… Когда увидел черта… Понял. Иблис не мог поклониться сам себе… Мы и есть Иблис! Зло, разрушение…
– Это плохо? – Фрисснер почувствовал, как глаза наливаются тяжестью. Бессонница наконец стала сдавать свои позиции.
– Плохо? Нет… Как может быть плохо разрушение? Без разрушения нет созидания. Без уничтожения старого и мертвого не может расти новое, молодое. Человек – это прах, он пришел из праха и в прах обратится, но зачем? Чтобы снова восстать из праха, обновленным. В своих детях… Так и мир… Он рушится нашими руками, но восстанавливается. Другим, измененным, может быть, даже незнакомым. Совершенно не знакомым для нас, разрушивших его… Но нам-то будет все равно, мы разрушим мир, и сами падем вместе с ним, это… Это почетно, Артур, вдумайтесь! Это трагедия, мощная, красивая трагедия! Вагнеровский размах… Человечество – это Иблис. Вот почему нас так тянет Зеркало.
– Почему?
– Это же просто… Ни одно существо, нацеленное на разрушение, не сможет выдержать собственного лика, истинного лица! Оно падет от своего оружия, падет так, что уже не поднимется. Это будет апофеоз разрушения! Уничтожение границ, баланса сил между хаосом и порядком! Рагнарек! Битва Богов!
– Вы грезите о Валгалле?
Ягер остановился и внимательно посмотрел на Фрисснера.
– Знаете, Артур, что я вижу в вас?
– Что?
– Пустоту. Самую страшную силу во Вселенной. Пустоту. Ваше неверие – вот ваша вера. Потому что вы верите в пустоту. Но остерегайтесь, как только вы усомнитесь в ней, она подомнет вас под себя. Сдавит, поглотит… Пустота – самый страшный властитель. Беспощадный и не прощающий сомнений в собственной правоте.
И он снова уполз к себе. Шуршать газетами или чем-то там…
«Пустота, – подумал Фрисснер. – Пустота не может прощать. Атеизм, мое неверие, мой флаг, может обернуться моим палачом. Может быть, он прав… говорят же люди, что устами безумцев и детей глаголет истина. А штурмбаннфюрер Людвиг Ягер совершенно безумен. Это ясно как день. Надо будет следить за ним повнимательнее…»
И он заснул, провалился в пустой, чуткий сон солдата.
63
– Солдаты видели в том направлении что-то черное. – Фрисснер искоса посмотрел на Ягера.
Тот выглядел свежим и отдохнувшим. Складывалось впечатление, что это совсем другой человек, нежели тот, который ночью говорил странные вещи, философствовал, лепил выдумку на выводы логики… Тот, ночной, Ягер остался где-то далеко, его дневной аналог был практичен и решителен. Фрисснеру даже показалось, что выводы о безумии штурмбаннфюрера были слегка преждевременны.
– Может быть, это нужная нам скала…
– Вполне может статься А что там говорят по этому поводу наши дневники? Профессор?
– Ну, вы же читали… – Замке выглядел плохо. В эту ночь он ночевал в кузове грузовика, вместе с солдатами. Юлиус болезненно щурился и тер виски. – Там ничего особенного не говорится, по какой-то причине отец не стал указывать точное местонахождение… Он нашел этот камень легко. Должно быть, он не думал, что его дневниками будут пользоваться как руководством… Дальше в тексте можно понять, что этот ориентир находится где-то к западу от того места, где мы были вчера. К западу…
Фрисснер прищурился, что-то прикинул в уме и кивнул.
– Пожалуй, все более или менее сходится. Та чертова наковальня как раз там, к востоку от нас. Значит, черная штука к западу…
– Бред, на кой черт мы искали все эти проклятые приметы, когда самая главная находилась буквально в зоне прямой видимости… – Ягер сплюнул.
– Не совсем, – ответил Фрисснер. – Я совершенно не удивлюсь, что эта головоломка имеет свои законы. Не обнаружь мы первые четыре приметы, пятая так бы нам на глаза и не попалась.
– Да-да, – встрял Замке. – Об этом говорится и в легенде…
– В какой, к черту, легенде?! – оборвал его Ягер. – Где вы были раньше с вашей легендой?
– Легенда не моя, а туарегов. И потом, вы меня не спрашивали. А в тексте…
– Уже не важно, что говорится в тексте, профессор, – произнес Фрисснер. – Пора двигаться. Мне совсем не хочется гонять отряд по дневному пеклу.
– Отряд.. – фыркнул себе под нос Ягер, но Артур не обратил на это никакого внимания.
– Итак, выступаем. Юлиус, вы садитесь рядом со мной, я поведу машину. В случае необходимости меня сменит штурмбаннфюрер.
Ягер, ни слова не сказав, заскочил в кузов. За ним следом забрались солдаты.
Грузовик дернулся, неприятно чихнул и покатился по пескам.
«Все-таки Ягер был неправ – итальянцы знают свое дело. Из трех машин потерять две, с одной стороны, много, а с другой… Не каждая таратайка выдержала бы все то, что выпало на нашу долю. А эта ничего, пока держится…»
Сознание неприятно царапнуло слово «пока». Поначалу Артур не понял почему, а потом догадался. Это слово подразумевало наличие какого-то «потом». Мол, пока машина держится, а потом… Собственно, ничего в слове «потом» страшного не было, но вслед за ним всплывал совершенно неудобный вопрос: «А что потом?»
Артур не был фаталистом. Он видел ситуации, когда казалось – все, никакого потом. Только здесь и сейчас. И только смерть. Но проходило время. И вот снова и снова дороги, задания, угроза неминуемой смерти.
Наверное, ко всему можно привыкнуть. Говорят, что даже в лагерях смерти заключенные старались занять более доминирующую роль в своем бараке, группе, камере. Вели какие-то торги с другими группами. Придавали чему-то значение. Хотя всех их ждала смерть. Неотвратимая и скорая.
Человек приспосабливается, привыкает ко всему, сводя на нет все муки и угрозу Ада. Наверное, даже к раскаленным сковородкам можно привыкнуть, если в твоем распоряжении вечность.
Однако с Фрисснером такого не произошло. Вполне может быть, что именно поэтому он и был до сих пор жив. Артур не смог привыкнуть к угрозе смерти, к тому, что его жизнь висит на волоске. Люди, допустившие подобное в свою голову, обычно подписывали себе смертный приговор, начиная надеяться на какие-то сверхъестественные силы, везение или еще что-то подобное… Фрисснер знал, что его жизнь зависит от него самого и от людей, которые идут вместе с ним, а их жизни, в свою очередь, зависят от его, Фрисснера, решений, поступков и действий. Так, его жизнь спасли Каунитц, умерший посреди взбесившегося праздника воды, Макс Богер, шагнувший навстречу неведомо чему, Обст, Герниг, Гнаук, Опманн, Ханке, Руфф, Эдербауэр, Рилль, Зайлер, Ден… Артур даже удивился, ему показалось, что он не в состоянии запомнить столько имен, но нет. Все они всплывали в памяти. Он видел их в пустыне, и как они валяются на мешках, спят, что-то делают, разговаривают. Заслуга каждого из этих людей была в том, что до сих пор Артур Фрисснер был жив. И казалось совершенно бесчестным умереть, предать память этих людей, сделать их жертву бессмысленной.
– А потом я ему и говорю, – бубнил над ухом Замке. – Как вы держите этот жезл? Его нужно держать от себя, а не к себе. А он мне говорит, мол, это жезл власти египетских фараонов. Он указует на прямого монарха. Я говорю, разверни его, это не жезл власти, это просто искусственный фаллос! Мы купили его вчера в лавке, чтобы подшутить над тобой!
Ха-ха-ха… Ну он не понял шутки, долго дулся, но в итоге мы помирились… Как вам?!
– Изумительная история, – отозвался Фрисснер, поняв, что пропустил, собственно, весь рассказ и совершенно ничего не потерял. – Что вы можете сказать относительно этого черного камня, похожего на ящерицу?
– Ах, это… Ну, не больше, чем написано у отца.
– Вы читали лучше, чем я. Что-нибудь особенное можете сообщить? То, что мог пропустить и я, и Людвиг Ягер…
– Трудно сказать. Отец не вел полноценных записей. Это просто дневник, где зачастую никто не может разобраться, кроме него самого. Знаете, дневники не пишутся в расчете на то, что их кто-нибудь когда-нибудь будет читать.
– Не знаю, никогда не вел дневников.
– Да, в общем-то, и я тоже. Как видите, я даже не веду записей нашей экспедиции.
– И правильно делаете, эта операция все-таки секретная.
– Ну вот, значит, я хотя бы что-то делаю правильно. – Юлиус Замке невесело рассмеялся. – Надеюсь, вы позволите по возвращении написать монографию по нашим изысканиям?
Слова застряли у Фрисснера в глотке. Он вдруг понял, что несчастный профессор еще питает надежду на триумфальное возвращение. До сей поры ему не приходило в голову, что рядом с ними, людьми военными и в той или иной степени готовыми к смерти, находится штатский.
– Понимаете, профессор. – Фрисснер не умел врать, не любил, но старался, чтобы голос его звучал убедительнее. – Разрешения даю не я, я только исполнитель. Но вот мое руководство, безусловно, оценит ваше участие в этом предприятии, и, думаю, положительно.
– Но вы…
– Я, конечно, выскажусь в самых правильных тонах. В этом вы можете быть уверены.
– Хорошо. – Профессор был удовлетворен.
– Так что же там про пески? – Артур поспешил перевести разговор в более безопасное для себя русло. Туда, где не будет маячить страшным призраком вопрос: «А что потом?»
– Пески… Какие-то невнятные заметки, что-то про пески, про которые нужно не забыть. Почему не забыть? Никаких данных… И еще говорилось про шевелящиеся пески! Это, я помню, как раз где идет речь непосредственно о Зеркале.
«Шевелящиеся пески, только их не хватает… Хотя когда мы тонули среди барханов, было что-то похожее…» – Фрисснер покрепче ухватился за руль, когда сверху кто-то громко забарабанил по крыше кабины.
Грузовик остановился, скрипнули тормоза.
– Что там? – Артур высунулся из кабины. На него смотрело разъяренное лицо Ягера.
– Вы что, совсем ослепли там?! Если бы я не знал нашего профессора, то подумал бы, что этот интеллигент вас удушил!
– Вы можете изъясняться яснее?
– Яснее?!! Яснее некуда, протрите глаза! Вы едва не врезались в этот чертов монумент!!!
Фрисснер посмотрел вперед и увидел. Огромную, черную как ночь скалу. Которая действительно до жути напоминала вставшего на задние лапы ящера. Песок в тени этого монумента был таким же черным, как и сам камень.
– Какой монумент? Он что, свихнулся? – подал голос сзади Замке.
Ягер свесился еще больше и, рискуя свалиться, заглянул в кабину.
– Кто свихнулся, интель хренов?
Профессор усох и забился в дальний угол.
– Но ведь ничего же нет…
– Где?! – Ягер покраснел, и Артур отстраненно подумал, что от его лица можно прикуривать.
– Там… – Замке сделался еще меньше, но сдаваться не собирался. Дрожащей рукой указал на лобовое стекло.
Ягер посмотрел в указанном направлении, и уже готовое ругательство застряло у него на языке. В пейзаже, который виднелся через лобовое стекло автомобиля, не было никакого черного обелиска, напоминающего огромную ящерицу. Вообще ничего не было Просто пустыня, горная гряда справа. И ничего больше.
64
– Итак, капитан фон Акстхельм, вы утверждаете, что цель экспедиции была вам неизвестна, – осуждающим тоном сказал полный британский полковник, сидящий перед десантником.
– Я уже сказал вам, – кивнул капитан.
– Но вы – командир отряда, насколько мне известно…
– Вам все может рассказать подполковник Альтобелли, который являлся нашим проводником… и вашим агентом, – криво усмехнулся немец.
– Полноте, капитан, – неожиданно добродушно заявил полковник. – Альтобелли имел указание доставить отряд в Эль-Джауф, а вот зачем – ему уже никто не сказал. Вы же знаете отношение в верхах к вашим итальянским союзникам…
– Мне нечего вам сказать.
– Странно это все, вот что я вам скажу, капитан… Хотите курить? – полковник подвинул к десантнику открытую коробку с сигарами. – Не лучшие, но все же…
– Благодарю. – Фон Акстхельм взял сигару, откусил кончик, посмотрел, куда бы сплюнуть.
– На пол, на пол, уважаемый капитан. Тут не до хороших манер… – поморщился полковник.
Его звали Макгрудер, и именно в его ведение перешли все пленные после их доставки в Александрию. Держали всех раздельно, что сделали с солдатами – фон Акстхельм не знал. Один раз в коридоре видел доктора Корнелиуса – старый брюзга выглядел таким же ехидным и злобным.
– Посудите сами, получается очень странно, – продолжал полковник, щелкая большой бензиновой зажигалкой и поднося пламя к сигаре фон Акстхельма. – Вы едете за тридевять земель в не самых лучших условиях – а попросту говоря, во время активных боевых действий, – чтобы копать древние захоронения в Эль-Джауфе, которые там то ли есть, то ли могут быть, по теории господина Корнелиуса.
– Моя задача – охрана профессора. Я не знаю, что может быть в тех захоронениях и есть ли они. Я получил приказ, полковник.
– Уважаемый доктор прочел мне целую лекцию, капитан, – казалось, не услышав фон Акстхельма, говорил полковник. – Я пригласил двух наших археологов из Гизы, они долго и увлеченно спорили и, казалось, остались довольны друг другом. Это очень интересно, скажу вам – династии фараонов, гробницы, грабители могил, проклятия мумий… Я знал лорда Карнарвона, погибшего в свое время от этого проклятия. Но я понял лишь одно – доктор Корне-лиус не знает ровным счетом ничего. Ему неожиданно предложили съездить в Эль-Джауф, куда он даже не надеялся попасть в ближайшие десять лет, и проверить некоторые свои гипотезы. И даже дали целый отряд с техникой и оружием. Зачем? Или вашему рейху некуда девать два десятка отборных солдат?
– Цель экспедиции была мне неизвестна. Я – военный человек, я исполнял полученный приказ.
– Хорошо. Кто вам дал этот приказ?
– Я уже сказал вам – генерал Байерлейн в Триполи.
– А Штудент?
– Со Штудентом все было согласовано. После согласования нас перебросили в Триполи, а там мы получили четкий приказ. Я не знаю, почему послали именно парашютистов.
– Значит, Байерлейн… В Триполи, – задумчиво пробормотал полковник. – Капитан, вы разумный человек. Вы прекрасно понимаете, что из вашей экспедиции мы просто обязаны что-то извлечь. Что я доложу в Лондон? Что взял в плен мирную археологическую экспедицию, вооруженную и переодетую в британскую полевую форму? Тут не может не быть изюминки, капитан. И вы, как старший, что-то должны знать. У нас найдутся методы, но я бы не хотел…
– Я получил приказ, и я его выполнял, – оборвал Макгрудера капитан и загасил сигару в пепельнице. – И еще…
– Что?
– У вас омерзительные сигары, полковник. Но все равно благодарю. Я могу взять окурок с собой?
– Ради бога. И подумайте над моими словами, капитан. Хорошенько подумайте.
Когда фон Акстхельма увели, полковник Макгрудер, морщась, потер бок – с самого утра его мучил желчный пузырь – и полез в шкафчик за маленькой бутылочкой виски. Что бы там ни говорили врачи, а лучшего лекарства Господь пока не выдумал.
Сделав глоточек и с наслаждением подождав, пока огненный комок прокатится по пищеводу и упадет в пустой желудок (кстати, надо бы и поесть, все же к полудню дело), Макгрудер принялся со вздохами ворошить скопившиеся на столе бумаги. Это уму непостижимо, сколько ненужной макулатуры приходится исписывать, пусть ты даже офицер в высшей степени секретной службы. Хотя, наверное, именно из-за этого прибавляется еще процентов двадцать писанины…
Полковник действительно пребывал в растерянности. Многодневные допросы не давали никакой информации. Профессор не видел в экспедиции ровным счетом никакой секретности и охотно болтал на археологические темы. Двое уцелевших офицеров то ли в самом деле выполняли исключительно охранные функции, то ли скрывали истинную цель отряда. О солдатах не приходилось и говорить. Возможно, лучом света мог бы стать Ворон – подполковник Альтобелли, но он предпочел вернуться обратно. Наверное, в уверенности, что его познания окажутся ненужными. Да оно так и есть – проводника и специалиста по пустыне, его никто не вводил в курс дела.
Что ж, капитан фон Акстхельм попал в переплет. Полковник сделал еще глоток и покачал головой.
Жаль бравого парашютиста, а ничего не поделаешь. Даже если он ничего не знает, из него будут тянуть показания, и это бывает очень больно. Наверху хотят знать, что за экспедиция, зачем экспедиция, ведь археологических экспедиций «просто так» в военное время не бывает.
В дверь скромно постучали, и вошел капитан Пэкстон, очкастый трудяга с зализанными на плешь светлыми волосами. Такие обычно не теряют время на выпивку и развлечения, предпочитая написать очередную служебную записку, но Пэкстон как раз являлся исключением. Макгрудер без лишних слов протянул ему бутылочку, и Пэкстон с готовностью к ней приложийся.
– Мэн, – сказал он, возвращая напиток.
– Не угадал, Эрни, – улыбнулся полковник – Глазго.
– Не важно, все равно продирает до костей.. – Пэкстон опустился на стул, где еще несколько минут назад сидел немецкий капитан, и сообщил:
– Есть интересный документ, сэр.
– Ну-ну…
Пэкстон раскрыл папку со шнурочками и положил на стол перед полковником написанное от руки донесение Взглянув на дату, Макгрудер крякнул.
– И где это валялось до сих пор?
– Никто не придал значения, сэр. Я нашел совершенно случайно.
Писал некий лейтенант Стюарт Б. Боддхэм, командир самолета-разведчика «уэллсли». Боддхэм сообщал, что экипажем в составе его, а также сержантов Миллза и Хардисти в ходе планового разведывательного вылета был обнаружен покидающий Эш-Шувейреф небольшой итальянский отряд в составе трех грузовиков «фиат» и легкового автомобиля, направляющийся предположительно на юго-восток. Возвращаясь, самолет был обстрелян итальянским истребителем, получил незначительные повреждения и вернулся на базу… так, это уже неинтересно.
– Что думаете, Пэкстон? – официальным тоном спросил полковник.
– Думаю, что не каждый день итальянцы засылают свои отряды на юг пустыни. У них сейчас иные проблемы, сэр.
– Верно, верно… Три грузовика и легковушка. Итальянцы… – пробормотал Маюрудер. – Сплошное веселье, не так ли? М-да… Лучше бы я сидел в Лондоне.
– Очень похоже на наших приятелей, направлявшихся на раскопки.
– Очень похоже, согласен. Что мы можем проверить?
– Запросить резидентуру в Триполи, не более того, сэр.
– Ну так запросите. – Полковник с решительным видом спрятал бутылочку в шкаф. – Возможно, что-то всплывет. А этого немецкого капитана… Пока оставим здесь. Поработаем сами.
– Да, сэр, – сказал Пэкстон, аккуратно завязал шнурочки на папке и удалился.
65
Замке долго ползал по крыше и капоту грузовика, рассматривая лобовое стекло. Нашел несколько царапин, каверну с воздушным пузырьком и маркировочный номер, выгравированный в правом верхнем углу. Ничего более подозрительного обнаружить не удалось. Стекло как стекло, иссеченное песчинками. Но через него никакого черного камня видно не было. Совершенно.
– Я не понимаю, – твердил Замке и снова, с упорством фанатика лез с капота на крышу, потом в кабину, потом снова на капот. – Не понимаю! Это удивительный феномен, совершенно удивительный… Вы понимаете?
Фрисснер и Ягер стояли перед машиной и рассматривали скалу. Ягер никак не мог отделаться от поганого ощущения, что за ним кто-то наблюдает. Он часто оборачивался, осматривал скальную гряду, песок и все время возвращался к скале. По спине ползали мурашки, тело била мелкая дрожь.
Людвиг беспокойно выдохнул.
– Что вы дергаетесь? – вполголоса спросил Фрисснер.
– Не знаю, – резко ответил Ягер. – Не знаю. Мне тут сильно не нравится.
– О, – Фрисснер удивленно поднял брови. – Мне тут давно не нравится…
– Нет, не то, что в пустыне, это… Это другое. Вот именно тут… – Людвиг дернул плечами, казалось, что под лопатками ползают мураши.
– Успокоитесь, мы уже много видели. По крайней мере, достаточно, чтобы не впадать в истерику от какого-то оптического феномена.
– При чем тут… Неужели вы не чувствуете?
– Чего?
– За нами кто-то наблюдает.
Фрисснер посмотрел на Ягера более внимательно. Того дергало, лицевые мускулы выполняли какой-то замысловатый танец. Людвиг щурился, оскаливался, дергал щекой, глаза его бегали. Ко всему этому добавлялись рефлекторные почесывания и прочие телодвижения.
– Постарайтесь успокоиться. За нами действительно наблюдают. Например, наши солдаты. Им совершенно необязательно видеть вас в таком состоянии… В аптечке, в грузовике под сиденьем, есть таблетки. Примите сразу две.
Ягер дернул щекой, но полез-таки в кабину, оттолкнув совершенно ошалевшего профессора.
– Я не понимаю… – бормотал Замке. – Вы только послушайте… Такого не может быть по законам физики.
– Забавно, а эта тварь с двумя членами может быть по законам физики? – спросил Ксавьер Лангер, следивший за действиями профессора.
– Тварь… – Замке потер переносицу. – Тварь, пожалуй, может быть. Все-таки существование таких живых организмов… возможно.
– Здорово, а два члена ему зачем, по-вашему? – Лангер привалился к бензобаку и крутил в руках нож. У Фрисснера создалось ощущение, что Ксавьер пьян, хотя все запасы спирта если и были, то находились у Ягера.
– Ну, – профессор находился в таком возбуждении, что даже не заметил издевательского тона. – Вероятно… Если следовать логике, где-то есть, может быть, две самки. Или…
– Бред какой, – сказал Ксавьер.
– Займитесь людьми, Лангер, – сказал Фрисснер, отметив про себя, что распоряжение его было воспринято довольно равнодушно. – Пусть поедят и выпьют по три глотка воды. Не больше. Нам нужно экономить воду.
– Ну что, господин штурмбаннфюрер, какие планы на будущее?
Фрисснер молча смотрел перед собой, в темноту ночи, где-то сбоку взлетели искры, это Фриц Людвиг подкинул дровину в огонь.
– Понятно, – сделал вывод Ягер – Приятно сознавать, что вы не питаете иллюзий вырваться из этого мистического кошмара.
– Странно слышать, Ягер, вы же мистик.
– Конечно, – подтвердил Ягер. – Мистик.
– Ну так почему бы вам не ударить в бубен и не вызвать каких-нибудь эфирных духов или во что вы там верите…
Ягер с интересом посмотрел на Артура.
– Все вам мало, как я погляжу. Вам мало этого арабо-мусульманского бестиария, вам еще подавай эфирных духов. Вы меня пугаете, Артур. Вы даже не понимаете, в чем ваша сила.
– В чем же?
– В атеизме, конечно. В вашей вере.
– Атеизм это не вера.
– Вера, вера. Самая надежная, потому что подразумевает полное безверие. Понимаете, в чем удобство? Нет возможности ошибиться. Вы ни во что не верите. Вам сам черт не брат, вам не страшны тролли, и гремлины не ломают двигатели ваших самолетов… Это же так удобно – ни во что не верить. Так сохраняйте ваш якорь, держитесь его, может быть, эта мистическая канитель вас и не затронет.
– Почему именно меня?
– Потому… Это же не просто драка, не просто экспедиция. Это нечто большее.
– Что, например?
– Мы идем в мир, где веками верили в Аллаха, в его ангелов, в его пророков. Вокруг этих мест, вокруг Зеркала имеется огромный наговоренный потенциал, который складывался поколениями. Многими поколениями. Вы представляете, какого уровня эта вещь? Вы можете себе представить?
– Нет, – честно ответил Фрисснер.
– Это предмет, который ведет свою биографию от Сотворения мира, если не всей Вселенной. А мы лезем сюда со своими идиотскими техническими игрушками…
– Ну, пока они нас спасали.
– Вы так думаете? После всего? После Богера? Мы здесь только потому, что нас пустили. Я не спал… Я думал, почему мы все-таки дошли, почти дошли, до этого места? Почему профессор, отец нашего очкарика, добрался до этих мест? Почему мы добрались и наверняка не одни мы… но никто, никто не смог овладеть этим предметом?! Вы не знаете?
– Нет.
– А я думаю, что знаю… Я понял… Зеркало! Вот ответ!
– Я вас не понимаю, Людвиг. Мне кажется, сейчас слишком поздно для подобных изысканий в сфере теософии.
– Хм, вы забавный. А какое время для теософских изысканий наилучшее, нежели ночь? Вы поймите меня, Артур, может быть… Может быть, я не прав, тогда поспорьте со мной!
– Вас что-то мучает?
– Да, меня мучает вопрос.
– Какой?
– Почему многие видели его, но никто никогда не владел им?
– У меня нет мыслей по этому поводу… – попытался отговориться Фрисснер, но Ягеру уже не был важен его ответ.
– И мне кажется, я нащупал ответ, Артур… Зеркало так называется не зря. Зеркало… Понимаете? Оно отражает! Оно отражает…
– Кого? Иблиса?
– Нет. Оно отражает нас с вами! Потому что именно в нас заключена та степень зла, которая не дает этому миру жить спокойно. Знаете Коран? Там есть такие строки: «Поклонитесь Адаму!» И поклонились они… Все, кроме Иблиса. Это было сказано Аллахом. Он велел своим ангелам поклониться роду людскому.
И поклонились все, кроме Иблиса Я долго думал, почему? Почему он не поклонился? Из пустого тщеславия? Из-за того, что сам метил на божественный трон? И я понял… Когда увидел черта… Понял. Иблис не мог поклониться сам себе… Мы и есть Иблис! Зло, разрушение…
– Это плохо? – Фрисснер почувствовал, как глаза наливаются тяжестью. Бессонница наконец стала сдавать свои позиции.
– Плохо? Нет… Как может быть плохо разрушение? Без разрушения нет созидания. Без уничтожения старого и мертвого не может расти новое, молодое. Человек – это прах, он пришел из праха и в прах обратится, но зачем? Чтобы снова восстать из праха, обновленным. В своих детях… Так и мир… Он рушится нашими руками, но восстанавливается. Другим, измененным, может быть, даже незнакомым. Совершенно не знакомым для нас, разрушивших его… Но нам-то будет все равно, мы разрушим мир, и сами падем вместе с ним, это… Это почетно, Артур, вдумайтесь! Это трагедия, мощная, красивая трагедия! Вагнеровский размах… Человечество – это Иблис. Вот почему нас так тянет Зеркало.
– Почему?
– Это же просто… Ни одно существо, нацеленное на разрушение, не сможет выдержать собственного лика, истинного лица! Оно падет от своего оружия, падет так, что уже не поднимется. Это будет апофеоз разрушения! Уничтожение границ, баланса сил между хаосом и порядком! Рагнарек! Битва Богов!
– Вы грезите о Валгалле?
Ягер остановился и внимательно посмотрел на Фрисснера.
– Знаете, Артур, что я вижу в вас?
– Что?
– Пустоту. Самую страшную силу во Вселенной. Пустоту. Ваше неверие – вот ваша вера. Потому что вы верите в пустоту. Но остерегайтесь, как только вы усомнитесь в ней, она подомнет вас под себя. Сдавит, поглотит… Пустота – самый страшный властитель. Беспощадный и не прощающий сомнений в собственной правоте.
И он снова уполз к себе. Шуршать газетами или чем-то там…
«Пустота, – подумал Фрисснер. – Пустота не может прощать. Атеизм, мое неверие, мой флаг, может обернуться моим палачом. Может быть, он прав… говорят же люди, что устами безумцев и детей глаголет истина. А штурмбаннфюрер Людвиг Ягер совершенно безумен. Это ясно как день. Надо будет следить за ним повнимательнее…»
И он заснул, провалился в пустой, чуткий сон солдата.
63
Видимое не всегда существующее. Только Аллах знает правду.
Апокриф. Книга Пяти Зеркал. 36 (36)
– Солдаты видели в том направлении что-то черное. – Фрисснер искоса посмотрел на Ягера.
Тот выглядел свежим и отдохнувшим. Складывалось впечатление, что это совсем другой человек, нежели тот, который ночью говорил странные вещи, философствовал, лепил выдумку на выводы логики… Тот, ночной, Ягер остался где-то далеко, его дневной аналог был практичен и решителен. Фрисснеру даже показалось, что выводы о безумии штурмбаннфюрера были слегка преждевременны.
– Может быть, это нужная нам скала…
– Вполне может статься А что там говорят по этому поводу наши дневники? Профессор?
– Ну, вы же читали… – Замке выглядел плохо. В эту ночь он ночевал в кузове грузовика, вместе с солдатами. Юлиус болезненно щурился и тер виски. – Там ничего особенного не говорится, по какой-то причине отец не стал указывать точное местонахождение… Он нашел этот камень легко. Должно быть, он не думал, что его дневниками будут пользоваться как руководством… Дальше в тексте можно понять, что этот ориентир находится где-то к западу от того места, где мы были вчера. К западу…
Фрисснер прищурился, что-то прикинул в уме и кивнул.
– Пожалуй, все более или менее сходится. Та чертова наковальня как раз там, к востоку от нас. Значит, черная штука к западу…
– Бред, на кой черт мы искали все эти проклятые приметы, когда самая главная находилась буквально в зоне прямой видимости… – Ягер сплюнул.
– Не совсем, – ответил Фрисснер. – Я совершенно не удивлюсь, что эта головоломка имеет свои законы. Не обнаружь мы первые четыре приметы, пятая так бы нам на глаза и не попалась.
– Да-да, – встрял Замке. – Об этом говорится и в легенде…
– В какой, к черту, легенде?! – оборвал его Ягер. – Где вы были раньше с вашей легендой?
– Легенда не моя, а туарегов. И потом, вы меня не спрашивали. А в тексте…
– Уже не важно, что говорится в тексте, профессор, – произнес Фрисснер. – Пора двигаться. Мне совсем не хочется гонять отряд по дневному пеклу.
– Отряд.. – фыркнул себе под нос Ягер, но Артур не обратил на это никакого внимания.
– Итак, выступаем. Юлиус, вы садитесь рядом со мной, я поведу машину. В случае необходимости меня сменит штурмбаннфюрер.
Ягер, ни слова не сказав, заскочил в кузов. За ним следом забрались солдаты.
Грузовик дернулся, неприятно чихнул и покатился по пескам.
«Все-таки Ягер был неправ – итальянцы знают свое дело. Из трех машин потерять две, с одной стороны, много, а с другой… Не каждая таратайка выдержала бы все то, что выпало на нашу долю. А эта ничего, пока держится…»
Сознание неприятно царапнуло слово «пока». Поначалу Артур не понял почему, а потом догадался. Это слово подразумевало наличие какого-то «потом». Мол, пока машина держится, а потом… Собственно, ничего в слове «потом» страшного не было, но вслед за ним всплывал совершенно неудобный вопрос: «А что потом?»
Артур не был фаталистом. Он видел ситуации, когда казалось – все, никакого потом. Только здесь и сейчас. И только смерть. Но проходило время. И вот снова и снова дороги, задания, угроза неминуемой смерти.
Наверное, ко всему можно привыкнуть. Говорят, что даже в лагерях смерти заключенные старались занять более доминирующую роль в своем бараке, группе, камере. Вели какие-то торги с другими группами. Придавали чему-то значение. Хотя всех их ждала смерть. Неотвратимая и скорая.
Человек приспосабливается, привыкает ко всему, сводя на нет все муки и угрозу Ада. Наверное, даже к раскаленным сковородкам можно привыкнуть, если в твоем распоряжении вечность.
Однако с Фрисснером такого не произошло. Вполне может быть, что именно поэтому он и был до сих пор жив. Артур не смог привыкнуть к угрозе смерти, к тому, что его жизнь висит на волоске. Люди, допустившие подобное в свою голову, обычно подписывали себе смертный приговор, начиная надеяться на какие-то сверхъестественные силы, везение или еще что-то подобное… Фрисснер знал, что его жизнь зависит от него самого и от людей, которые идут вместе с ним, а их жизни, в свою очередь, зависят от его, Фрисснера, решений, поступков и действий. Так, его жизнь спасли Каунитц, умерший посреди взбесившегося праздника воды, Макс Богер, шагнувший навстречу неведомо чему, Обст, Герниг, Гнаук, Опманн, Ханке, Руфф, Эдербауэр, Рилль, Зайлер, Ден… Артур даже удивился, ему показалось, что он не в состоянии запомнить столько имен, но нет. Все они всплывали в памяти. Он видел их в пустыне, и как они валяются на мешках, спят, что-то делают, разговаривают. Заслуга каждого из этих людей была в том, что до сих пор Артур Фрисснер был жив. И казалось совершенно бесчестным умереть, предать память этих людей, сделать их жертву бессмысленной.
– А потом я ему и говорю, – бубнил над ухом Замке. – Как вы держите этот жезл? Его нужно держать от себя, а не к себе. А он мне говорит, мол, это жезл власти египетских фараонов. Он указует на прямого монарха. Я говорю, разверни его, это не жезл власти, это просто искусственный фаллос! Мы купили его вчера в лавке, чтобы подшутить над тобой!
Ха-ха-ха… Ну он не понял шутки, долго дулся, но в итоге мы помирились… Как вам?!
– Изумительная история, – отозвался Фрисснер, поняв, что пропустил, собственно, весь рассказ и совершенно ничего не потерял. – Что вы можете сказать относительно этого черного камня, похожего на ящерицу?
– Ах, это… Ну, не больше, чем написано у отца.
– Вы читали лучше, чем я. Что-нибудь особенное можете сообщить? То, что мог пропустить и я, и Людвиг Ягер…
– Трудно сказать. Отец не вел полноценных записей. Это просто дневник, где зачастую никто не может разобраться, кроме него самого. Знаете, дневники не пишутся в расчете на то, что их кто-нибудь когда-нибудь будет читать.
– Не знаю, никогда не вел дневников.
– Да, в общем-то, и я тоже. Как видите, я даже не веду записей нашей экспедиции.
– И правильно делаете, эта операция все-таки секретная.
– Ну вот, значит, я хотя бы что-то делаю правильно. – Юлиус Замке невесело рассмеялся. – Надеюсь, вы позволите по возвращении написать монографию по нашим изысканиям?
Слова застряли у Фрисснера в глотке. Он вдруг понял, что несчастный профессор еще питает надежду на триумфальное возвращение. До сей поры ему не приходило в голову, что рядом с ними, людьми военными и в той или иной степени готовыми к смерти, находится штатский.
– Понимаете, профессор. – Фрисснер не умел врать, не любил, но старался, чтобы голос его звучал убедительнее. – Разрешения даю не я, я только исполнитель. Но вот мое руководство, безусловно, оценит ваше участие в этом предприятии, и, думаю, положительно.
– Но вы…
– Я, конечно, выскажусь в самых правильных тонах. В этом вы можете быть уверены.
– Хорошо. – Профессор был удовлетворен.
– Так что же там про пески? – Артур поспешил перевести разговор в более безопасное для себя русло. Туда, где не будет маячить страшным призраком вопрос: «А что потом?»
– Пески… Какие-то невнятные заметки, что-то про пески, про которые нужно не забыть. Почему не забыть? Никаких данных… И еще говорилось про шевелящиеся пески! Это, я помню, как раз где идет речь непосредственно о Зеркале.
«Шевелящиеся пески, только их не хватает… Хотя когда мы тонули среди барханов, было что-то похожее…» – Фрисснер покрепче ухватился за руль, когда сверху кто-то громко забарабанил по крыше кабины.
Грузовик остановился, скрипнули тормоза.
– Что там? – Артур высунулся из кабины. На него смотрело разъяренное лицо Ягера.
– Вы что, совсем ослепли там?! Если бы я не знал нашего профессора, то подумал бы, что этот интеллигент вас удушил!
– Вы можете изъясняться яснее?
– Яснее?!! Яснее некуда, протрите глаза! Вы едва не врезались в этот чертов монумент!!!
Фрисснер посмотрел вперед и увидел. Огромную, черную как ночь скалу. Которая действительно до жути напоминала вставшего на задние лапы ящера. Песок в тени этого монумента был таким же черным, как и сам камень.
– Какой монумент? Он что, свихнулся? – подал голос сзади Замке.
Ягер свесился еще больше и, рискуя свалиться, заглянул в кабину.
– Кто свихнулся, интель хренов?
Профессор усох и забился в дальний угол.
– Но ведь ничего же нет…
– Где?! – Ягер покраснел, и Артур отстраненно подумал, что от его лица можно прикуривать.
– Там… – Замке сделался еще меньше, но сдаваться не собирался. Дрожащей рукой указал на лобовое стекло.
Ягер посмотрел в указанном направлении, и уже готовое ругательство застряло у него на языке. В пейзаже, который виднелся через лобовое стекло автомобиля, не было никакого черного обелиска, напоминающего огромную ящерицу. Вообще ничего не было Просто пустыня, горная гряда справа. И ничего больше.
64
Он скажет: Разве это – не истина? Они скажут: Да, клянемся Господом нашим!
Коран. Скот. 30 (30)
– Итак, капитан фон Акстхельм, вы утверждаете, что цель экспедиции была вам неизвестна, – осуждающим тоном сказал полный британский полковник, сидящий перед десантником.
– Я уже сказал вам, – кивнул капитан.
– Но вы – командир отряда, насколько мне известно…
– Вам все может рассказать подполковник Альтобелли, который являлся нашим проводником… и вашим агентом, – криво усмехнулся немец.
– Полноте, капитан, – неожиданно добродушно заявил полковник. – Альтобелли имел указание доставить отряд в Эль-Джауф, а вот зачем – ему уже никто не сказал. Вы же знаете отношение в верхах к вашим итальянским союзникам…
– Мне нечего вам сказать.
– Странно это все, вот что я вам скажу, капитан… Хотите курить? – полковник подвинул к десантнику открытую коробку с сигарами. – Не лучшие, но все же…
– Благодарю. – Фон Акстхельм взял сигару, откусил кончик, посмотрел, куда бы сплюнуть.
– На пол, на пол, уважаемый капитан. Тут не до хороших манер… – поморщился полковник.
Его звали Макгрудер, и именно в его ведение перешли все пленные после их доставки в Александрию. Держали всех раздельно, что сделали с солдатами – фон Акстхельм не знал. Один раз в коридоре видел доктора Корнелиуса – старый брюзга выглядел таким же ехидным и злобным.
– Посудите сами, получается очень странно, – продолжал полковник, щелкая большой бензиновой зажигалкой и поднося пламя к сигаре фон Акстхельма. – Вы едете за тридевять земель в не самых лучших условиях – а попросту говоря, во время активных боевых действий, – чтобы копать древние захоронения в Эль-Джауфе, которые там то ли есть, то ли могут быть, по теории господина Корнелиуса.
– Моя задача – охрана профессора. Я не знаю, что может быть в тех захоронениях и есть ли они. Я получил приказ, полковник.
– Уважаемый доктор прочел мне целую лекцию, капитан, – казалось, не услышав фон Акстхельма, говорил полковник. – Я пригласил двух наших археологов из Гизы, они долго и увлеченно спорили и, казалось, остались довольны друг другом. Это очень интересно, скажу вам – династии фараонов, гробницы, грабители могил, проклятия мумий… Я знал лорда Карнарвона, погибшего в свое время от этого проклятия. Но я понял лишь одно – доктор Корне-лиус не знает ровным счетом ничего. Ему неожиданно предложили съездить в Эль-Джауф, куда он даже не надеялся попасть в ближайшие десять лет, и проверить некоторые свои гипотезы. И даже дали целый отряд с техникой и оружием. Зачем? Или вашему рейху некуда девать два десятка отборных солдат?
– Цель экспедиции была мне неизвестна. Я – военный человек, я исполнял полученный приказ.
– Хорошо. Кто вам дал этот приказ?
– Я уже сказал вам – генерал Байерлейн в Триполи.
– А Штудент?
– Со Штудентом все было согласовано. После согласования нас перебросили в Триполи, а там мы получили четкий приказ. Я не знаю, почему послали именно парашютистов.
– Значит, Байерлейн… В Триполи, – задумчиво пробормотал полковник. – Капитан, вы разумный человек. Вы прекрасно понимаете, что из вашей экспедиции мы просто обязаны что-то извлечь. Что я доложу в Лондон? Что взял в плен мирную археологическую экспедицию, вооруженную и переодетую в британскую полевую форму? Тут не может не быть изюминки, капитан. И вы, как старший, что-то должны знать. У нас найдутся методы, но я бы не хотел…
– Я получил приказ, и я его выполнял, – оборвал Макгрудера капитан и загасил сигару в пепельнице. – И еще…
– Что?
– У вас омерзительные сигары, полковник. Но все равно благодарю. Я могу взять окурок с собой?
– Ради бога. И подумайте над моими словами, капитан. Хорошенько подумайте.
Когда фон Акстхельма увели, полковник Макгрудер, морщась, потер бок – с самого утра его мучил желчный пузырь – и полез в шкафчик за маленькой бутылочкой виски. Что бы там ни говорили врачи, а лучшего лекарства Господь пока не выдумал.
Сделав глоточек и с наслаждением подождав, пока огненный комок прокатится по пищеводу и упадет в пустой желудок (кстати, надо бы и поесть, все же к полудню дело), Макгрудер принялся со вздохами ворошить скопившиеся на столе бумаги. Это уму непостижимо, сколько ненужной макулатуры приходится исписывать, пусть ты даже офицер в высшей степени секретной службы. Хотя, наверное, именно из-за этого прибавляется еще процентов двадцать писанины…
Полковник действительно пребывал в растерянности. Многодневные допросы не давали никакой информации. Профессор не видел в экспедиции ровным счетом никакой секретности и охотно болтал на археологические темы. Двое уцелевших офицеров то ли в самом деле выполняли исключительно охранные функции, то ли скрывали истинную цель отряда. О солдатах не приходилось и говорить. Возможно, лучом света мог бы стать Ворон – подполковник Альтобелли, но он предпочел вернуться обратно. Наверное, в уверенности, что его познания окажутся ненужными. Да оно так и есть – проводника и специалиста по пустыне, его никто не вводил в курс дела.
Что ж, капитан фон Акстхельм попал в переплет. Полковник сделал еще глоток и покачал головой.
Жаль бравого парашютиста, а ничего не поделаешь. Даже если он ничего не знает, из него будут тянуть показания, и это бывает очень больно. Наверху хотят знать, что за экспедиция, зачем экспедиция, ведь археологических экспедиций «просто так» в военное время не бывает.
В дверь скромно постучали, и вошел капитан Пэкстон, очкастый трудяга с зализанными на плешь светлыми волосами. Такие обычно не теряют время на выпивку и развлечения, предпочитая написать очередную служебную записку, но Пэкстон как раз являлся исключением. Макгрудер без лишних слов протянул ему бутылочку, и Пэкстон с готовностью к ней приложийся.
– Мэн, – сказал он, возвращая напиток.
– Не угадал, Эрни, – улыбнулся полковник – Глазго.
– Не важно, все равно продирает до костей.. – Пэкстон опустился на стул, где еще несколько минут назад сидел немецкий капитан, и сообщил:
– Есть интересный документ, сэр.
– Ну-ну…
Пэкстон раскрыл папку со шнурочками и положил на стол перед полковником написанное от руки донесение Взглянув на дату, Макгрудер крякнул.
– И где это валялось до сих пор?
– Никто не придал значения, сэр. Я нашел совершенно случайно.
Писал некий лейтенант Стюарт Б. Боддхэм, командир самолета-разведчика «уэллсли». Боддхэм сообщал, что экипажем в составе его, а также сержантов Миллза и Хардисти в ходе планового разведывательного вылета был обнаружен покидающий Эш-Шувейреф небольшой итальянский отряд в составе трех грузовиков «фиат» и легкового автомобиля, направляющийся предположительно на юго-восток. Возвращаясь, самолет был обстрелян итальянским истребителем, получил незначительные повреждения и вернулся на базу… так, это уже неинтересно.
– Что думаете, Пэкстон? – официальным тоном спросил полковник.
– Думаю, что не каждый день итальянцы засылают свои отряды на юг пустыни. У них сейчас иные проблемы, сэр.
– Верно, верно… Три грузовика и легковушка. Итальянцы… – пробормотал Маюрудер. – Сплошное веселье, не так ли? М-да… Лучше бы я сидел в Лондоне.
– Очень похоже на наших приятелей, направлявшихся на раскопки.
– Очень похоже, согласен. Что мы можем проверить?
– Запросить резидентуру в Триполи, не более того, сэр.
– Ну так запросите. – Полковник с решительным видом спрятал бутылочку в шкаф. – Возможно, что-то всплывет. А этого немецкого капитана… Пока оставим здесь. Поработаем сами.
– Да, сэр, – сказал Пэкстон, аккуратно завязал шнурочки на папке и удалился.
65
В убытке остались те, которые считали ложью встречу с Аллахом…
Коран. Скот. 31 (31)
Замке долго ползал по крыше и капоту грузовика, рассматривая лобовое стекло. Нашел несколько царапин, каверну с воздушным пузырьком и маркировочный номер, выгравированный в правом верхнем углу. Ничего более подозрительного обнаружить не удалось. Стекло как стекло, иссеченное песчинками. Но через него никакого черного камня видно не было. Совершенно.
– Я не понимаю, – твердил Замке и снова, с упорством фанатика лез с капота на крышу, потом в кабину, потом снова на капот. – Не понимаю! Это удивительный феномен, совершенно удивительный… Вы понимаете?
Фрисснер и Ягер стояли перед машиной и рассматривали скалу. Ягер никак не мог отделаться от поганого ощущения, что за ним кто-то наблюдает. Он часто оборачивался, осматривал скальную гряду, песок и все время возвращался к скале. По спине ползали мурашки, тело била мелкая дрожь.
Людвиг беспокойно выдохнул.
– Что вы дергаетесь? – вполголоса спросил Фрисснер.
– Не знаю, – резко ответил Ягер. – Не знаю. Мне тут сильно не нравится.
– О, – Фрисснер удивленно поднял брови. – Мне тут давно не нравится…
– Нет, не то, что в пустыне, это… Это другое. Вот именно тут… – Людвиг дернул плечами, казалось, что под лопатками ползают мураши.
– Успокоитесь, мы уже много видели. По крайней мере, достаточно, чтобы не впадать в истерику от какого-то оптического феномена.
– При чем тут… Неужели вы не чувствуете?
– Чего?
– За нами кто-то наблюдает.
Фрисснер посмотрел на Ягера более внимательно. Того дергало, лицевые мускулы выполняли какой-то замысловатый танец. Людвиг щурился, оскаливался, дергал щекой, глаза его бегали. Ко всему этому добавлялись рефлекторные почесывания и прочие телодвижения.
– Постарайтесь успокоиться. За нами действительно наблюдают. Например, наши солдаты. Им совершенно необязательно видеть вас в таком состоянии… В аптечке, в грузовике под сиденьем, есть таблетки. Примите сразу две.
Ягер дернул щекой, но полез-таки в кабину, оттолкнув совершенно ошалевшего профессора.
– Я не понимаю… – бормотал Замке. – Вы только послушайте… Такого не может быть по законам физики.
– Забавно, а эта тварь с двумя членами может быть по законам физики? – спросил Ксавьер Лангер, следивший за действиями профессора.
– Тварь… – Замке потер переносицу. – Тварь, пожалуй, может быть. Все-таки существование таких живых организмов… возможно.
– Здорово, а два члена ему зачем, по-вашему? – Лангер привалился к бензобаку и крутил в руках нож. У Фрисснера создалось ощущение, что Ксавьер пьян, хотя все запасы спирта если и были, то находились у Ягера.
– Ну, – профессор находился в таком возбуждении, что даже не заметил издевательского тона. – Вероятно… Если следовать логике, где-то есть, может быть, две самки. Или…
– Бред какой, – сказал Ксавьер.
– Займитесь людьми, Лангер, – сказал Фрисснер, отметив про себя, что распоряжение его было воспринято довольно равнодушно. – Пусть поедят и выпьют по три глотка воды. Не больше. Нам нужно экономить воду.