Страница:
Виктор шел первым. Солнца над головой как будто не было: лишь тусклый серый свет. Магнитный компас шалил, но все же указывал направление. Они двигались на восток. Значит (если верить виденным картам), в сторону Лысых гор.
– Осторожно! – сказал неведомо откуда взявшийся Бурлаков.
Он был в старинной форме: ярко-зеленый мундир, начищенные пуговицы, эполеты, аксельбанты. Он выглядел как живой. Только иногда сквозь тело можно было различить абрис ближайшего дерева.
– Осторожно! – повторил Бурлаков и указал вправо. – Сворачивай!
– Ловушка! – Виктор увел свою спутницу вправо, как приказал генерал.
– Еще правее. Ну вот, теперь можешь идти дальше. – Бурлаков ободряюще улыбнулся. – И не забудь хлебнуть из «Дольфина».
– Вы погибли? – Виктор сделал глоток, как советовал генерал. При жизни он опекал его точно так же.
– Я казался тебе глупцом? Да? Все идеалисты выглядят глупо – это точно, – Бурлаков вздохнул. – Теперь возьми левее. Опять ловушка.
– Мы так и будем петлять? – возмутилась Ли.
– Можешь идти напрямик. Но тогда попрощаемся. На всякий случай, – насмешливо предложил Виктор.
– С кем ты разговариваешь? – Она напрасно вглядывалась в окружающий их лес – призрак явился только Ланьеру.
– С проводником. Он показывает мне, где опасно.
– Я его не вижу.
– Он тебя – тоже.
– Ошибаешься, я ее вижу, – возразил Бурлаков. – Опять правее. Не бойся: я вас выведу, хотя и не бывал никогда при жизни в этом лесу. Но мортал хорошо чувствую, – успокоил Бурлаков.
– Кто вас убил, генерал? – спросил Виктор.
– Этого сказать не могу.
– Почему вы остались в этом мире? Хотя бы на этот вопрос способны ответить?
– Конечно. Вы помните, кто основал Красный крест?
– Нет.
– И я тоже не помню. Зато помню имена участников Манхэттенского проекта, имена тех, кто создал атомную бомбу. И вы наверняка тоже помните...
– Ферми, Оппенгеймер, – пробормотал Ланьер. – Понтекорво. Он потом сбежал в Союз.
– Вот видите.
– Альберт Швейцер... Нет, не он Красный крест основал. Вспомнил. Дюнан. Видите, я знаю его имя.
– И на том спасибо. И еще, Виктор, я вас умоляю: простите меня.
– За что? – не понял Ланьер.
– А вы не догадались?
– Нет.
– Скоро поймете, – вздохнул Бурлаков.
МИР
Колонна растянулась на несколько километров. Строго построенной – с плакатами, знаменами и эмблемами – была только ее голова, а дальше шествие рассыпалась на отдельные группы.
Женьке подарили дудку и флажок, и теперь она что-то радостно выкрикивала вместе с другими девчонками и парнями.
– Весь этот поход – дерьмо, – сказал кудрявый мальчишка лет шестнадцати. Он доставал Женьке до плеча, но держался так, как будто был на голову выше. – Нам не нужны эти долбаные марши, флажки и плакатики. Нам нужен свинец! Мы сняли коммики. Значит, мы можем стрелять.
– Если ты снял штаны, не значит, что ты можешь трахаться, – пожала плечами Женька.
– Я могу трахаться двадцать четыре часа подряд! – похвастался мальчишка. И положил руку Женьке на талию.
– Ага, у меня была подружка. Она могла заниматься этим самым сорок восемь часов, когда надевала фаллоимитатор. – Женька сняла руку пацана с талии, протиснулась вперед, взяла полковника Скотта под руку.
– А, Женечка! Ты, наверное, в восторге от этого спектакля! – вздохнул полковник. – А я, признаться, не особенно.
Он был одет, как все, – в широкополой шляпе, майке, шортах и сандалиях. По правую руку от полковника шагал рен Сироткин, одетый почти точно так же, только вместо шляпы на голове у него была бейсболка.
– Кто бы мог подумать, – продолжал возмущаться полковник, – что я буду принимать участие в этом нелепом марше, натянув на свое дряхлое тело майку с изображением шута Тутмоса. Позор на мою седую голову! Позор!
– Не переживайте так, полковник! – отвечал рен Сироткин. – Вы в очередной раз спасаете мир. Это должно вас согревать.
У рена было совершенно счастливое лицо. Улыбка не сходила с его губ.
– Да, греет! Еще как! Мне уже жарко! – Полковник отер пот со лба. – Еще немного, и меня хватит тепловой удар.
– Я сейчас раздобуду холодной воды! – пообещала Женька и нырнула в толпу.
– Скорее! – простонал полковник.
– Потерпите немного, наш друг скоро объявится, – пообещал рен. – И лично проводит нас за врата.
– Надоели мне ваши шуточки, рен!
– Это не шутка. Я полон осторожного оптимизма. И знаю, что все именно так и будет, как я говорю. Вы слышали про Другие врата, полковник?
– Сказки Дикого мира, чепуха... Уф, дайте мне воды, или я умру!
Рен протянул Скотту бутылку с водой.
– Отнюдь, полковник! Врата существуют. Команданте Тутмос вернулся через эту заднюю калитку нашего мира нынешним летом.
– Говорят, вторые врата пропускают на нашу сторону зимой.
– Это как раз вранье, нарочно пущенная дезинформация, чтобы непосвященным было труднее найти второй вход. Так что первого декабря мы пройдем в Дикий мир. Поль Ланьер нас туда проведет.
– С какой стати? – не понял полковник. – На кой чёрт сдались ему два старика? Женьку, может, он и возьмёт. А мы... – Полковник с сомнением покачал головой. – Нет! Он не станет открывать нам свою тайну.
– Ему очень хочется похвастаться. – Рен подмигнул старому приятелю. – Когда-то вместе с ним мы были на настоящей войне. Тогда он был добровольцем, на особом счету, пусть и рядовым. А я – разнесчастным студентом, призванным настраивать тупых кибов, ничем не примечательным, ничтожным, каких десятки тысяч. Потом у себя в Диком мире Поль Ланьер сделался властителем. Вернулся спустя полвека и вдруг встретил меня. Я не то чтобы богат или влиятелен и, главное – ему не понятен. Я – рен. То есть существо какой-то другой категории. Это его задело. Сильно. Ведь, по сути, Поль в душе все такой же мальчишка, каким был пятьдесят лет назад. Я постарел и душой, и телом, а он остался молодым. То есть задиристым, обидчивым, амбициозным. Теперь он хочет как-то мне ответить. А ответить он мне может только одним способом: показать, что он имеет огромную власть. Причем как над Диким миром, так и над нашим. И власть эта – Другие врата.
– Звучит все это красиво и логично, – вздохнул полковник. – Но что-то мне не верится, чтобы этот ваш старый приятель так хотел перед вами покрасоваться.
– Ты не учел одного: он – дезертир. Понимаешь? Пускай не по своей воле, в силу ряда совпадений. Но он – дезертир. Он старается об этом забыть. Но все равно помнит. Это клеймо, которое он ото всех – и от себя в том числе – тщательно скрывает. А, вот и Поль! Едет вон на той платформе.
Ланьер их уже заметил, помахал рукой, спрыгнул вниз и принялся протискиваться сквозь ряды идущих, а вернее, бредущих по пыльной дороге людей. Через несколько минут он уже был рядом. Казалось, Поль еще больше помолодел, надев положенные участнику марша майку и шорты, а также черные очки. Он успел загореть, и оливковый загар очень ему шел.
– Ланьер! Душка! Я тебя лавлю! – Женька выскочила неведомо откуда, как из засады, и кинулась Полю на шею. – Врата долой! Два мира едины! Маров спасем! – выкрикнула она ему прямо в ухо слоганы марширующих, потрясая в воздухе бутылкой с минеральной водой.
– Не надо так громко! Я оглохну, – взмолился Поль.
– У меня в ухе музычка плейкает. Когда громко – я все время ору.
– Как же ты от внешнего наблюдения скрывалась, если у тебя вживленный чип? – подивился Поль. – Не чип, а плеер. Он не идентифицируется.
Ланьер, освободившись от Женькиных объятий, пожал руку рену и полковнику, а Женька наконец вручила Скотту бутылку обещанной воды, только половину по дороге она выпила.
– Я против вживления чипов в организм человека, – объявил рен Сироткин.
– И я, – добавил полковник Скотт. – Я на референдуме проголосовал против.
– А ваш голос не учли. Потому как считали только тех, у кого чип имеется! – захохотала Женька.
– Такого не может быть! Я проверял! – полковник поджал губы.
– Это же шутка, – улыбнулся рен. – А вы не поняли?
– Даня, ты тоже решил поддержать команданте и тоже требуешь слияния миров? – спросил с улыбкой Поль Ланьер.
– Какое, к черту, слияние? – буркнул полковник. – Люди, которые наслаждаются удобствами Вечного мира, хотят, чтобы другие жили в мире войны.
– Все не так просто, полковник, – покачал головой Сироткин. – Врата – это вид оборотничества. Полнолуние... человек превращается в зверя, пьет кровь, рвет мясо, но луна уходит, и зверь вновь становится человеком. Сбрасывает прошлое вместе с волчьей шкурой. Проходит врата, оставляет кровь и смерть на той стороне. Когда стрелок возвращается, все, что творилось в Диком мире, кажется ему не более чем ярким головидео. Ненависть, кровь и смерть становятся ненастоящими. Механизм происходящего неясен. Есть теория, что сам процесс синхронизации обесцвечивает его переживания. Это много раз проверено и подтверждено многочисленными данными исследований...
– А знаете, что говорят на нашей стороне, в Диком мире? – спросил Поль.
– Не знаю, но хотел бы услышать, – сказал рен.
– Врата очищают в прямом смысле. Они делают человека другим. Меняют личность.
– На нашей стороне эта теория тоже существует, – подтвердил Сироткин. – Как бы то ни было, любая теория ведет к благодушию.
– Приготовиться! – загремел усиленный громкоговорителем голос Тутмоса. – Участники марша открытых врат, мы приближаемся к оплоту зла, к старой военной базе!
Толпа отвечала своему кумиру восторженным «гы-ы»...
Женька попыталась разглядеть из-под руки, что же там впереди, каков из себя этот чудовищный оплот. Но увидела только уходящую направо серую полосу боковой дороги, которая через сотню метров упиралась в ограду из старой, начавшей уже местами ржаветь металлической сетки. Не слишком высокие ворота, охраняемые двумя миротворцами, были заперты. На сером пустыре за оградой можно было разглядеть полукруглую крышу ангара и одноэтажные мутно-зеленого цвета бараки.
– Послужим миру! – кричал в громкоговоритель Тутмос. – Разгромим этот вертеп! Вперед! Бегите! И я побегу с вами!
Команданте соскочил со свой платформы и побежал. Не сговариваясь, побежали и остальные. Тутмоса тут же обогнали. Женька неслась в первых рядах. Охранники базы заметили их. Они закричали, один замахал руками, как будто отгонял назойливых мух, а второй кинулся в будочку КПП.
– Ограда под напряжением! – услышала Женька испуганный дрожащий голос, усиленный динамиком.
Но она неслась вперед, и остальные тоже.
– Не надо... Женя! Стой! – издалека донесся задыхающийся голос рена Сироткина.
Она продолжала бежать. Женька уже отчетливо видела миротворцев. Один нажимал на какие-то кнопки внутри будочки охраны, второй стоял за сеткой, сжимая в руках автомат, и явно не знал, что делать. Потом тот, что у ворот, стал пятиться, а тот, что в будочке, все нажимал и нажимал на какую-то одну кнопку, но она, похоже, не срабатывала. Женька уже могла разглядеть их лица: одинаково молодые и одинаково испуганные.
Громко сигналя, толпу бегущих рассекла грузовая платформа. С ее помощью кто-то из участников марша, видимо, надеялся протаранить ворота. Но машину опередил человек. Женьке почудилось, что этот парень с длинными волосами в светлых джинсах и белой рубахе явился ниоткуда, просто возник на той стороне – и все. Очутился рядом с охранником, ударил его кулаком в лицо, и миротворец грохнулся на землю. Только тогда Женька поняла, что это Ланьер. Он рванул дверь будочки, сбил с ног растерявшегося миротворца. И почти сразу ворота стали отворяться.
Когда первые участники марша очутились рядом, в щель можно было протиснуться уже двоим или троим. Люди кинулись внутрь.
– Врата! Мы открыли врата! – вопили вокруг, ликуя.
Участники марша неслись со всех сторон, широко разлившийся поток пытался стечь в одно устье полуоткрытых ворот. Женька проскочила на территорию базы одной из первых. Заметила лежащего на земле миротворца. Каска слетела с его головы, и на серой, лишенной растительности земле, растеклось небольшое черное пятно. Б следующий миг его заслонили штурмующие базу.
«Что это с ним?!» – изумилась Женька.
A из одноэтажного домика выбегали и строились миротворцы. Все в новенькой хамелеоновой форме. И с автоматами.
«Неужели они будут стрелять?» – изумилась Женька.
– Мы будем стрелять! Мы будем! – закричал офицер, будто только и дожидался ее немого вопроса.
Но тут, рыкнув, грузовая платформа наконец пробила так и не успевшие открыться ворота, опередила бегущих и понеслась на миротворцев.
– Огонь! – крикнул срывающимся голосом офицер и отпрыгнул в сторону.
Женька услышала три или четыре выстрела – не больше. А потом миротворцы кинулись наутек.
Грузовая платформа с грохотом обрушила ворота ангара. Несколько парней из «марширующих» поймали офицера. С него сорвали каску и нагрудник, порвали рукав хамелеоновой формы. Какой-то здоровяк в чёрной майке влепил пленнику пощечину.
– Стойте! – закричала Женька. – Не бейте его! Мы все обнимемся. Так велел команданте.
И она, оттолкнув здоровяка в черном, в самом деле обняла офицера. Остальные тоже начали его обнимать.
– Что вам нужно? – спросил миротворец дрожащим голосом. Одна щека у него припухла, на губе была кровь.
– Ты можешь открыть склад?
– Могу... но только наружную дверь. От внутренних помещений у меня нет ключей.
– Открывай! – приказал парень в черной майке.
– Открывай! – подхватили остальные.
Внутри бетонной коробки склада было прохладно, даже зябко. У полуголых девчонок и парней, ворвавшихся внутрь, невольно начали клацать зубы. Они оглядывали унылые коридоры, освещенные вечными фонарями, с варикозными жгутами кабелей, тянувшимися неизвестно откуда и куда, и невольно жались друг к другу, робея. Их порыв улетучился почти мгновенно. Немедленно захотелось назад, наружу, на жаркий воздух из этой ледяной атмосферы.
– Вот вам... вот вам... вот вам... – приговаривала Женька, развешивая на одинаковые металлические ручки флажки с надписями «Мир дикарям».
Многие пытались открыть двери наугад, но все были заперты.
Какой-то парень принялся бить по двери прикладом принесенного снаружи автомата. Потом дал короткую очередь, метя в замок, но тут же закричал и повалился на пол: пули, срикошетив, угодили ему в ноги.
Следом истошно взвыла сирена, мигнули и погасли вечные фонари, а когда снова зажглись, воздух сделался непрозрачным, желтовато-коричневым и горьким на вкус.
– Назад! К выходу! – завопил кто-то. – Назад! Не дышать!
Все побежали, напрасно пытаясь сдавить ладонями рты,, укрыть лицо сорванными с тел майками или пропитанными потом платками. Женька ринулась вслед за другими, упала, ободрала колени, снова побежала. Сирена продолжала надрывно выть.
Когда она выскочила из складского барака, то увидела, что все «марширующие» несутся уже далеко впереди, а рядом нет никого. Женька глотнула жаркого чистого воздуха. Страх почти сразу исчез. Она даже вспомнила, что раненый так и остался там, в коридоре, но не могла себя заставить повернуть назад. Пошатываясь, она брела к воротам. У нее подгибались колени. Она видела, как улепетывают другие, как медленно выезжает из ангара грузовая платформа и, поднимая облако пыли, так же медленно катится ей наперерез.
– Женя! – окликнул ее Поль Ланьер. – Давай к нам! – И протянул ей руку.
Он легко, как ребенка, поднял ее наверх. Она уселась прямо на пол. Девица в ажурном купальнике протянула Женьке бутылку с водой. Вторая – в одних ярко-синих трусиках – одарила яблоком.
– Что с тобой случилось? – спросил Поль. – На тебе лица нет.
– Мне стало так страшно. Я думала... там отравляющий газ. Во рту до сих пор этот мерзкий вкус. Я чуть не умерла. Что это было?
– Эликсир паники. Не слышала про такой? Довольно безобидная штука. Иногда вызывает рвоту и понос. Но стоит пару раз вдохнуть эту дрянь, и человека охватывает смертельный ужас. Когда-то его применяли при разгоне демонстраций.
Поль поднял Женьку с пола и усадил на свернутый спальник. Когда проезжали ворота, она не утерпела и глянула в ту сторону, где прежде лежало тело миротворца. Сейчас его уже не было. Осталось только черное пятно.
Женька слышала, как над дорогой разносится голос Тутмоса, – нельзя было понять, где стоит команданте и поэтому его гремящий голос казался гласом, звучащим свыше:
– Друзья, мы очистили это место! Оно было осквернено войной, мы сделали его зоной мира.
У дороги, поддерживая друг друга, стояли рен Сироткин и полковник. Полковник Скотт держался за сердце.
– Остановите! – приказал Поль водителю. – Мы должны забрать этих милых старичков.
Платформа застыла, Поль спрыгнул и подошел к Сироткину.
– По-моему, вам хватит идти пешком.
– Мне кажется, я там буду не совсем уместен, – заметил рен. – Если бы я был моложе лет на тридцать! – рен посмотрел на двух полуголых девиц на платформе.
– Ерунда! Ты заслужил столь прекрасное обрамление. Полковник, а вы? – повернулся к Скотту Поль. – Всё ещё равнодушны к прекрасному полу? Или как?
– Вас это не касается, – огрызнулся Скотт.
– Не злитесь, полковник! Вам пора отдохнуть! Тутмос расстроится, если вы умрете от инфаркта, одетый в майку с рожей команданте на груди!
Первым на платформу полез полковник Скотт. Ему хотели помочь, но он оттолкнул протянутые руки.
– Я сам! Еще покажу вам, молодым, на что годна старая гвардия!
– Гвардия умирает, но не сдается! – смеясь, выкрикнула Женька. – А на самом деле гвардейцы вопили «Дерьмо»!
Полковник со второй попытки запрыгнул на платформу. Зато рен не стал артачиться, позволил, чтобы его подняли на руках.
– И где тут можно присесть? – пробурчал полковник.
Уставшие плясать девицы садились на скатанные спальники или ложились на пол. Единственное плетеное кресло занимал мужчина – полуголый, в одних шортах. Лицо скрывали черные очки и широкополая шляпа.
– Присаживайтесь, полковник! – мужчина поднялся.
– Вы?! – ахнул Скотт. – Что вы тут делаете? А? – Полковник сжал кулаки и набычил шею, он был готов ринуться в драку.
– Тише! Тише! – подскочил сзади Поль, обнял одной рукой полковника, другой притянул к себе Женьку. – Господин Вязьков на нашей стороне.
ИНТЕРМЕДИЯ
ВОЙНА
За границей мортала снег лежал белой пеленой, и на снежной целине Виктор не мог различить ни единой тропинки. Смеркалось. Сколько времени прошло в хронопостоянной зоне? Бог его знает! Ни у Ланьера, ни у Ли не было нужным образом отрегулированных часов.
Солнце заходило. Виктор смотрел на алый диск и щурился, из глаз невольно текли слезы. Деревья, сугробы – все стало ультрамариновым, а макушка холма сделалась оранжево-красной. Виктор и его спутница брели широкой просекой, увязая по пояс, то и дело спотыкаясь о припорошенные снегом корни срубленных деревьев. Пни под шапками снега возвышались огромными грибами.
Пот лил с беглецов градом, они распахнули куртки, развязали шарфы. После выхода из мортала у Ланьера пошла носом кровь – пришлось несколько раз прикладывать к переносице снег. Тот таял, стекал розовыми каплями на куртку. Кровь унималась, потом опять шла. Похоже, где-то в последний момент беглецы, торопясь покинуть опасную зону, прошли по краю ловушки.
– Что там? – спросил Виктор, указывая на продолговатый холм, занесенный снегом. – Может, блиндаж? Землянка?
– Стволы. Летом спилены, но не вывезены, – предположила Ли.
Подошли ближе. В самом деле, под снегом так и остался лежать штабель сосновых и еловых бревен. Рядом – укрытый снегом треугольник шалаша, виднелась только макушка. Летом тут, видимо, ночевали лесорубы – теперь не было ни души. Пришлось раскапывать вход – лопатку они все же догадались прихватить из брошенного в мортале вездехода. Залезли внутрь, в промерзшее нутро. Под еловыми лапами безвестный лесоруб оставил два термопатрона, пакет сухарей, вечную зажигалку и люминофор. К тому же в мешке у Виктора были еще термопатроны.
– Кто он, наш таинственный спаситель? – Виктор разостлал на лапнике принесенный с собой спальник. Из съестных припасов у них остались единственная пачка сухарей и полпачки пищевых таблеток – все остальное они съели в мортале.
– Скорее всего, он из Валгаллы, – сказала девушка. – Мы частенько отправляем в этот район лесорубов для наших нужд.
Она слила воду из «Дольфинов» в термостакан, вставила в паз химическую ленту. Вода почти мгновенно закипела. Повалил пар. Пили по очереди, обжигаясь. И каждый приговаривал: «Хорошо!»
Они провели ночь в спальнике, плотно прижавшись друг у другу. Без всякого секса. Между ними вместо меча из мифа, меча, который не допускал соития, лежал термопатрон. После того как вышли из мортала, спали часов двенадцать. Могли бы и дольше, но разбудил голод. Резкая боль и урчание в животе не давали заснуть.
– Осторожно! – сказал неведомо откуда взявшийся Бурлаков.
Он был в старинной форме: ярко-зеленый мундир, начищенные пуговицы, эполеты, аксельбанты. Он выглядел как живой. Только иногда сквозь тело можно было различить абрис ближайшего дерева.
– Осторожно! – повторил Бурлаков и указал вправо. – Сворачивай!
– Ловушка! – Виктор увел свою спутницу вправо, как приказал генерал.
– Еще правее. Ну вот, теперь можешь идти дальше. – Бурлаков ободряюще улыбнулся. – И не забудь хлебнуть из «Дольфина».
– Вы погибли? – Виктор сделал глоток, как советовал генерал. При жизни он опекал его точно так же.
– Я казался тебе глупцом? Да? Все идеалисты выглядят глупо – это точно, – Бурлаков вздохнул. – Теперь возьми левее. Опять ловушка.
– Мы так и будем петлять? – возмутилась Ли.
– Можешь идти напрямик. Но тогда попрощаемся. На всякий случай, – насмешливо предложил Виктор.
– С кем ты разговариваешь? – Она напрасно вглядывалась в окружающий их лес – призрак явился только Ланьеру.
– С проводником. Он показывает мне, где опасно.
– Я его не вижу.
– Он тебя – тоже.
– Ошибаешься, я ее вижу, – возразил Бурлаков. – Опять правее. Не бойся: я вас выведу, хотя и не бывал никогда при жизни в этом лесу. Но мортал хорошо чувствую, – успокоил Бурлаков.
– Кто вас убил, генерал? – спросил Виктор.
– Этого сказать не могу.
– Почему вы остались в этом мире? Хотя бы на этот вопрос способны ответить?
– Конечно. Вы помните, кто основал Красный крест?
– Нет.
– И я тоже не помню. Зато помню имена участников Манхэттенского проекта, имена тех, кто создал атомную бомбу. И вы наверняка тоже помните...
– Ферми, Оппенгеймер, – пробормотал Ланьер. – Понтекорво. Он потом сбежал в Союз.
– Вот видите.
– Альберт Швейцер... Нет, не он Красный крест основал. Вспомнил. Дюнан. Видите, я знаю его имя.
– И на том спасибо. И еще, Виктор, я вас умоляю: простите меня.
– За что? – не понял Ланьер.
– А вы не догадались?
– Нет.
– Скоро поймете, – вздохнул Бурлаков.
МИР
Глава 14
1
Колонна растянулась на несколько километров. Строго построенной – с плакатами, знаменами и эмблемами – была только ее голова, а дальше шествие рассыпалась на отдельные группы.
Женьке подарили дудку и флажок, и теперь она что-то радостно выкрикивала вместе с другими девчонками и парнями.
– Весь этот поход – дерьмо, – сказал кудрявый мальчишка лет шестнадцати. Он доставал Женьке до плеча, но держался так, как будто был на голову выше. – Нам не нужны эти долбаные марши, флажки и плакатики. Нам нужен свинец! Мы сняли коммики. Значит, мы можем стрелять.
– Если ты снял штаны, не значит, что ты можешь трахаться, – пожала плечами Женька.
– Я могу трахаться двадцать четыре часа подряд! – похвастался мальчишка. И положил руку Женьке на талию.
– Ага, у меня была подружка. Она могла заниматься этим самым сорок восемь часов, когда надевала фаллоимитатор. – Женька сняла руку пацана с талии, протиснулась вперед, взяла полковника Скотта под руку.
– А, Женечка! Ты, наверное, в восторге от этого спектакля! – вздохнул полковник. – А я, признаться, не особенно.
Он был одет, как все, – в широкополой шляпе, майке, шортах и сандалиях. По правую руку от полковника шагал рен Сироткин, одетый почти точно так же, только вместо шляпы на голове у него была бейсболка.
– Кто бы мог подумать, – продолжал возмущаться полковник, – что я буду принимать участие в этом нелепом марше, натянув на свое дряхлое тело майку с изображением шута Тутмоса. Позор на мою седую голову! Позор!
– Не переживайте так, полковник! – отвечал рен Сироткин. – Вы в очередной раз спасаете мир. Это должно вас согревать.
У рена было совершенно счастливое лицо. Улыбка не сходила с его губ.
– Да, греет! Еще как! Мне уже жарко! – Полковник отер пот со лба. – Еще немного, и меня хватит тепловой удар.
– Я сейчас раздобуду холодной воды! – пообещала Женька и нырнула в толпу.
– Скорее! – простонал полковник.
– Потерпите немного, наш друг скоро объявится, – пообещал рен. – И лично проводит нас за врата.
– Надоели мне ваши шуточки, рен!
– Это не шутка. Я полон осторожного оптимизма. И знаю, что все именно так и будет, как я говорю. Вы слышали про Другие врата, полковник?
– Сказки Дикого мира, чепуха... Уф, дайте мне воды, или я умру!
Рен протянул Скотту бутылку с водой.
– Отнюдь, полковник! Врата существуют. Команданте Тутмос вернулся через эту заднюю калитку нашего мира нынешним летом.
– Говорят, вторые врата пропускают на нашу сторону зимой.
– Это как раз вранье, нарочно пущенная дезинформация, чтобы непосвященным было труднее найти второй вход. Так что первого декабря мы пройдем в Дикий мир. Поль Ланьер нас туда проведет.
– С какой стати? – не понял полковник. – На кой чёрт сдались ему два старика? Женьку, может, он и возьмёт. А мы... – Полковник с сомнением покачал головой. – Нет! Он не станет открывать нам свою тайну.
– Ему очень хочется похвастаться. – Рен подмигнул старому приятелю. – Когда-то вместе с ним мы были на настоящей войне. Тогда он был добровольцем, на особом счету, пусть и рядовым. А я – разнесчастным студентом, призванным настраивать тупых кибов, ничем не примечательным, ничтожным, каких десятки тысяч. Потом у себя в Диком мире Поль Ланьер сделался властителем. Вернулся спустя полвека и вдруг встретил меня. Я не то чтобы богат или влиятелен и, главное – ему не понятен. Я – рен. То есть существо какой-то другой категории. Это его задело. Сильно. Ведь, по сути, Поль в душе все такой же мальчишка, каким был пятьдесят лет назад. Я постарел и душой, и телом, а он остался молодым. То есть задиристым, обидчивым, амбициозным. Теперь он хочет как-то мне ответить. А ответить он мне может только одним способом: показать, что он имеет огромную власть. Причем как над Диким миром, так и над нашим. И власть эта – Другие врата.
– Звучит все это красиво и логично, – вздохнул полковник. – Но что-то мне не верится, чтобы этот ваш старый приятель так хотел перед вами покрасоваться.
– Ты не учел одного: он – дезертир. Понимаешь? Пускай не по своей воле, в силу ряда совпадений. Но он – дезертир. Он старается об этом забыть. Но все равно помнит. Это клеймо, которое он ото всех – и от себя в том числе – тщательно скрывает. А, вот и Поль! Едет вон на той платформе.
Ланьер их уже заметил, помахал рукой, спрыгнул вниз и принялся протискиваться сквозь ряды идущих, а вернее, бредущих по пыльной дороге людей. Через несколько минут он уже был рядом. Казалось, Поль еще больше помолодел, надев положенные участнику марша майку и шорты, а также черные очки. Он успел загореть, и оливковый загар очень ему шел.
– Ланьер! Душка! Я тебя лавлю! – Женька выскочила неведомо откуда, как из засады, и кинулась Полю на шею. – Врата долой! Два мира едины! Маров спасем! – выкрикнула она ему прямо в ухо слоганы марширующих, потрясая в воздухе бутылкой с минеральной водой.
– Не надо так громко! Я оглохну, – взмолился Поль.
– У меня в ухе музычка плейкает. Когда громко – я все время ору.
– Как же ты от внешнего наблюдения скрывалась, если у тебя вживленный чип? – подивился Поль. – Не чип, а плеер. Он не идентифицируется.
Ланьер, освободившись от Женькиных объятий, пожал руку рену и полковнику, а Женька наконец вручила Скотту бутылку обещанной воды, только половину по дороге она выпила.
– Я против вживления чипов в организм человека, – объявил рен Сироткин.
– И я, – добавил полковник Скотт. – Я на референдуме проголосовал против.
– А ваш голос не учли. Потому как считали только тех, у кого чип имеется! – захохотала Женька.
– Такого не может быть! Я проверял! – полковник поджал губы.
– Это же шутка, – улыбнулся рен. – А вы не поняли?
– Даня, ты тоже решил поддержать команданте и тоже требуешь слияния миров? – спросил с улыбкой Поль Ланьер.
– Какое, к черту, слияние? – буркнул полковник. – Люди, которые наслаждаются удобствами Вечного мира, хотят, чтобы другие жили в мире войны.
– Все не так просто, полковник, – покачал головой Сироткин. – Врата – это вид оборотничества. Полнолуние... человек превращается в зверя, пьет кровь, рвет мясо, но луна уходит, и зверь вновь становится человеком. Сбрасывает прошлое вместе с волчьей шкурой. Проходит врата, оставляет кровь и смерть на той стороне. Когда стрелок возвращается, все, что творилось в Диком мире, кажется ему не более чем ярким головидео. Ненависть, кровь и смерть становятся ненастоящими. Механизм происходящего неясен. Есть теория, что сам процесс синхронизации обесцвечивает его переживания. Это много раз проверено и подтверждено многочисленными данными исследований...
– А знаете, что говорят на нашей стороне, в Диком мире? – спросил Поль.
– Не знаю, но хотел бы услышать, – сказал рен.
– Врата очищают в прямом смысле. Они делают человека другим. Меняют личность.
– На нашей стороне эта теория тоже существует, – подтвердил Сироткин. – Как бы то ни было, любая теория ведет к благодушию.
2
– Приготовиться! – загремел усиленный громкоговорителем голос Тутмоса. – Участники марша открытых врат, мы приближаемся к оплоту зла, к старой военной базе!
Толпа отвечала своему кумиру восторженным «гы-ы»...
Женька попыталась разглядеть из-под руки, что же там впереди, каков из себя этот чудовищный оплот. Но увидела только уходящую направо серую полосу боковой дороги, которая через сотню метров упиралась в ограду из старой, начавшей уже местами ржаветь металлической сетки. Не слишком высокие ворота, охраняемые двумя миротворцами, были заперты. На сером пустыре за оградой можно было разглядеть полукруглую крышу ангара и одноэтажные мутно-зеленого цвета бараки.
– Послужим миру! – кричал в громкоговоритель Тутмос. – Разгромим этот вертеп! Вперед! Бегите! И я побегу с вами!
Команданте соскочил со свой платформы и побежал. Не сговариваясь, побежали и остальные. Тутмоса тут же обогнали. Женька неслась в первых рядах. Охранники базы заметили их. Они закричали, один замахал руками, как будто отгонял назойливых мух, а второй кинулся в будочку КПП.
– Ограда под напряжением! – услышала Женька испуганный дрожащий голос, усиленный динамиком.
Но она неслась вперед, и остальные тоже.
– Не надо... Женя! Стой! – издалека донесся задыхающийся голос рена Сироткина.
Она продолжала бежать. Женька уже отчетливо видела миротворцев. Один нажимал на какие-то кнопки внутри будочки охраны, второй стоял за сеткой, сжимая в руках автомат, и явно не знал, что делать. Потом тот, что у ворот, стал пятиться, а тот, что в будочке, все нажимал и нажимал на какую-то одну кнопку, но она, похоже, не срабатывала. Женька уже могла разглядеть их лица: одинаково молодые и одинаково испуганные.
Громко сигналя, толпу бегущих рассекла грузовая платформа. С ее помощью кто-то из участников марша, видимо, надеялся протаранить ворота. Но машину опередил человек. Женьке почудилось, что этот парень с длинными волосами в светлых джинсах и белой рубахе явился ниоткуда, просто возник на той стороне – и все. Очутился рядом с охранником, ударил его кулаком в лицо, и миротворец грохнулся на землю. Только тогда Женька поняла, что это Ланьер. Он рванул дверь будочки, сбил с ног растерявшегося миротворца. И почти сразу ворота стали отворяться.
Когда первые участники марша очутились рядом, в щель можно было протиснуться уже двоим или троим. Люди кинулись внутрь.
– Врата! Мы открыли врата! – вопили вокруг, ликуя.
Участники марша неслись со всех сторон, широко разлившийся поток пытался стечь в одно устье полуоткрытых ворот. Женька проскочила на территорию базы одной из первых. Заметила лежащего на земле миротворца. Каска слетела с его головы, и на серой, лишенной растительности земле, растеклось небольшое черное пятно. Б следующий миг его заслонили штурмующие базу.
«Что это с ним?!» – изумилась Женька.
A из одноэтажного домика выбегали и строились миротворцы. Все в новенькой хамелеоновой форме. И с автоматами.
«Неужели они будут стрелять?» – изумилась Женька.
– Мы будем стрелять! Мы будем! – закричал офицер, будто только и дожидался ее немого вопроса.
Но тут, рыкнув, грузовая платформа наконец пробила так и не успевшие открыться ворота, опередила бегущих и понеслась на миротворцев.
– Огонь! – крикнул срывающимся голосом офицер и отпрыгнул в сторону.
Женька услышала три или четыре выстрела – не больше. А потом миротворцы кинулись наутек.
Грузовая платформа с грохотом обрушила ворота ангара. Несколько парней из «марширующих» поймали офицера. С него сорвали каску и нагрудник, порвали рукав хамелеоновой формы. Какой-то здоровяк в чёрной майке влепил пленнику пощечину.
– Стойте! – закричала Женька. – Не бейте его! Мы все обнимемся. Так велел команданте.
И она, оттолкнув здоровяка в черном, в самом деле обняла офицера. Остальные тоже начали его обнимать.
– Что вам нужно? – спросил миротворец дрожащим голосом. Одна щека у него припухла, на губе была кровь.
– Ты можешь открыть склад?
– Могу... но только наружную дверь. От внутренних помещений у меня нет ключей.
– Открывай! – приказал парень в черной майке.
– Открывай! – подхватили остальные.
3
Внутри бетонной коробки склада было прохладно, даже зябко. У полуголых девчонок и парней, ворвавшихся внутрь, невольно начали клацать зубы. Они оглядывали унылые коридоры, освещенные вечными фонарями, с варикозными жгутами кабелей, тянувшимися неизвестно откуда и куда, и невольно жались друг к другу, робея. Их порыв улетучился почти мгновенно. Немедленно захотелось назад, наружу, на жаркий воздух из этой ледяной атмосферы.
– Вот вам... вот вам... вот вам... – приговаривала Женька, развешивая на одинаковые металлические ручки флажки с надписями «Мир дикарям».
Многие пытались открыть двери наугад, но все были заперты.
Какой-то парень принялся бить по двери прикладом принесенного снаружи автомата. Потом дал короткую очередь, метя в замок, но тут же закричал и повалился на пол: пули, срикошетив, угодили ему в ноги.
Следом истошно взвыла сирена, мигнули и погасли вечные фонари, а когда снова зажглись, воздух сделался непрозрачным, желтовато-коричневым и горьким на вкус.
– Назад! К выходу! – завопил кто-то. – Назад! Не дышать!
Все побежали, напрасно пытаясь сдавить ладонями рты,, укрыть лицо сорванными с тел майками или пропитанными потом платками. Женька ринулась вслед за другими, упала, ободрала колени, снова побежала. Сирена продолжала надрывно выть.
Когда она выскочила из складского барака, то увидела, что все «марширующие» несутся уже далеко впереди, а рядом нет никого. Женька глотнула жаркого чистого воздуха. Страх почти сразу исчез. Она даже вспомнила, что раненый так и остался там, в коридоре, но не могла себя заставить повернуть назад. Пошатываясь, она брела к воротам. У нее подгибались колени. Она видела, как улепетывают другие, как медленно выезжает из ангара грузовая платформа и, поднимая облако пыли, так же медленно катится ей наперерез.
– Женя! – окликнул ее Поль Ланьер. – Давай к нам! – И протянул ей руку.
Он легко, как ребенка, поднял ее наверх. Она уселась прямо на пол. Девица в ажурном купальнике протянула Женьке бутылку с водой. Вторая – в одних ярко-синих трусиках – одарила яблоком.
– Что с тобой случилось? – спросил Поль. – На тебе лица нет.
– Мне стало так страшно. Я думала... там отравляющий газ. Во рту до сих пор этот мерзкий вкус. Я чуть не умерла. Что это было?
– Эликсир паники. Не слышала про такой? Довольно безобидная штука. Иногда вызывает рвоту и понос. Но стоит пару раз вдохнуть эту дрянь, и человека охватывает смертельный ужас. Когда-то его применяли при разгоне демонстраций.
Поль поднял Женьку с пола и усадил на свернутый спальник. Когда проезжали ворота, она не утерпела и глянула в ту сторону, где прежде лежало тело миротворца. Сейчас его уже не было. Осталось только черное пятно.
Женька слышала, как над дорогой разносится голос Тутмоса, – нельзя было понять, где стоит команданте и поэтому его гремящий голос казался гласом, звучащим свыше:
– Друзья, мы очистили это место! Оно было осквернено войной, мы сделали его зоной мира.
У дороги, поддерживая друг друга, стояли рен Сироткин и полковник. Полковник Скотт держался за сердце.
– Остановите! – приказал Поль водителю. – Мы должны забрать этих милых старичков.
Платформа застыла, Поль спрыгнул и подошел к Сироткину.
– По-моему, вам хватит идти пешком.
– Мне кажется, я там буду не совсем уместен, – заметил рен. – Если бы я был моложе лет на тридцать! – рен посмотрел на двух полуголых девиц на платформе.
– Ерунда! Ты заслужил столь прекрасное обрамление. Полковник, а вы? – повернулся к Скотту Поль. – Всё ещё равнодушны к прекрасному полу? Или как?
– Вас это не касается, – огрызнулся Скотт.
– Не злитесь, полковник! Вам пора отдохнуть! Тутмос расстроится, если вы умрете от инфаркта, одетый в майку с рожей команданте на груди!
Первым на платформу полез полковник Скотт. Ему хотели помочь, но он оттолкнул протянутые руки.
– Я сам! Еще покажу вам, молодым, на что годна старая гвардия!
– Гвардия умирает, но не сдается! – смеясь, выкрикнула Женька. – А на самом деле гвардейцы вопили «Дерьмо»!
Полковник со второй попытки запрыгнул на платформу. Зато рен не стал артачиться, позволил, чтобы его подняли на руках.
– И где тут можно присесть? – пробурчал полковник.
Уставшие плясать девицы садились на скатанные спальники или ложились на пол. Единственное плетеное кресло занимал мужчина – полуголый, в одних шортах. Лицо скрывали черные очки и широкополая шляпа.
– Присаживайтесь, полковник! – мужчина поднялся.
– Вы?! – ахнул Скотт. – Что вы тут делаете? А? – Полковник сжал кулаки и набычил шею, он был готов ринуться в драку.
– Тише! Тише! – подскочил сзади Поль, обнял одной рукой полковника, другой притянул к себе Женьку. – Господин Вязьков на нашей стороне.
ИНТЕРМЕДИЯ
ПОЛКОВНИК СКОТТ
Вилли Скотт всегда гордился своей фамилией. В детстве он воображал, что в него переселилась душа капитана Скотта, героя начала двадцатого века, который стремился к Южному полюсу, достиг его, но проиграл. И не сумел вернуться. Сил хватило на бросок туда; ко возвращаться проигравшему не было смысла. Скотт был героем эпохи, которую смыла кровь Первой мировой. Осколки ее пытались сберечь до тридцать девятого года. А потом уже не стало ни прежних целей, ни прежних задач.
Маленькому Вилли часто снился один и тот же сон: палатка, холод... (Может ли сниться холод? Вилли был уверен, что может.) Он лежит в спальнике, а снаружи бесится снежная буря, в которой не отличить небо от земли, в снежном безумии не видны следы. Путь потерян. «Белая тьма». Он прислушивается, ждет в надежде, что буря утихнет и можно будет идти дальше. Но ветер воет все громче, палатка ходит ходуном. Моргает крошечный светильник, в нем кончается керосин. Рядом лежат двое товарищей. Спят. Или уже умерли во сне? Шесть дней. Шесть бесконечных дней капитан Скотт сознает, что умирает. Пишет прощальные письма. А всего в одиннадцати милях спасение, запасы продовольствия и керосина. Но Антарктида не отпускает его из своих лап. Он – ее вечный суженый, ее избранник на века. Ноги обморожены, если вернуться – их наверняка ампутируют. Б мире цивилизации и тепла капитан Скотт станет калекой. Но он не вернется. Он останется в этой палатке навсегда. Навсегда в прямом смысле. Палатка превратится в его могилу, пока не растают льды Антарктиды. А они растают не скоро.
Светильник гаснет...
И маленький Вилли Скотт просыпается.
Вместе с пробуждением к нему приходило понимание: то была первая попытка жизни, переполненная ошибками. Есть люди, которые живут во второй раз или в третий. Они все знают – где ошиблись прежде, что нужно исправить. У них получается. А кто живет в первый раз – у того все кувырком, у того неудача на неудаче, но у них есть азарт молодости, жажда действовать, они стремятся к своему полюсу и не отступают. Наверное, Земля наша из тех миров, что проживают свою историю по первому кругу. Потому и ляп на ляпе. А как только по второму кругу жизнь начнется, тогда...
Тут рассуждения Вилли сбивались. Второй круг? Что значит – второй круг? Армагеддон? Уничтожение жизни и возрождение с нуля?.. Когда через несколько лет он попал на войну, то подумал сначала: вот оно, начало нового круга. И никому не удастся избежать уничтожения. Но он уцелел, хотя многие другие, куда более сильные и ловкие, погибли. Третья мировая война выживших приучила к равнодушию, тысячи и миллионы благополучно нарастили носорожью кожу, тысячи и миллионы искали смысл в чужой смерти.
«Союз палача и жертвы», «их мистический брак», «они втайне мечтали, чтобы их уничтожили», – сколько он слышал подобных утверждений? Но в вопле «Покарай!», который якобы дуэтом исполняли палач и жертва, Вилли слышал вовсе не дуэт, а один-единственный голос – утробный вопль палача. Жертва молчала – обрубок языка бессильно бился в переполненном кровью рту.
«Жертву в ров! Палача в кумиры!» – безумствовала толпа.
Вилли решил, что от имени всех погибших и гонимых, всех неудачников, всех достигших полюса, но не сумевших вернуться, будет говорить он, полковник Вилли Скотт. Он был везучий. Три ранения. Первое – в первом бою. Не то чтобы легкое (осколок на излете впился в спину), но сознание не потерял и кое-как доковылял до медчасти, откуда его и эвакуировали. Он – единственный, кто уцелел из всего взвода. Потом много было разных совпадений, везения, встреч. Новые сражения и новые ранения. Впрочем, Вилли никогда не подчеркивал свое геройское прошлое. Главное в его жизни началось после войны, когда открылись врата.
Вот он, второй мир, где можно все начать сначала, не повторять ошибок прошлого, не убивать, а созидать! Вот оно, будущее!
Вилли шел позади рычащего робота-лесоруба, что раскидывал по обеим сторонам просеки могучие стволы, и утирал слезы, что катились по его щекам непрерывно. Он прокладывал дорогу в новый мир. Дивный мир. Будущий главный тракт. Полковник Скотт шел к своему полюсу. Если бы Вилли взял левее, то почти вся дорога, не только до перевала Ганнибала, но и до самого Арколя прошла бы по хронопостоянной зоне. А теперь (и это уже оказалось непоправимо) тракт пролег по границе мортала, по зоне средне-слабого временного ускорения. Поэтому на дороге через год приходилось менять покрытие, поэтому и рушились без всякой причины мосты.
Но первый шаг всегда ошибочен. Даже если его совершаешь во втором мире.
Маленькому Вилли часто снился один и тот же сон: палатка, холод... (Может ли сниться холод? Вилли был уверен, что может.) Он лежит в спальнике, а снаружи бесится снежная буря, в которой не отличить небо от земли, в снежном безумии не видны следы. Путь потерян. «Белая тьма». Он прислушивается, ждет в надежде, что буря утихнет и можно будет идти дальше. Но ветер воет все громче, палатка ходит ходуном. Моргает крошечный светильник, в нем кончается керосин. Рядом лежат двое товарищей. Спят. Или уже умерли во сне? Шесть дней. Шесть бесконечных дней капитан Скотт сознает, что умирает. Пишет прощальные письма. А всего в одиннадцати милях спасение, запасы продовольствия и керосина. Но Антарктида не отпускает его из своих лап. Он – ее вечный суженый, ее избранник на века. Ноги обморожены, если вернуться – их наверняка ампутируют. Б мире цивилизации и тепла капитан Скотт станет калекой. Но он не вернется. Он останется в этой палатке навсегда. Навсегда в прямом смысле. Палатка превратится в его могилу, пока не растают льды Антарктиды. А они растают не скоро.
Светильник гаснет...
И маленький Вилли Скотт просыпается.
Вместе с пробуждением к нему приходило понимание: то была первая попытка жизни, переполненная ошибками. Есть люди, которые живут во второй раз или в третий. Они все знают – где ошиблись прежде, что нужно исправить. У них получается. А кто живет в первый раз – у того все кувырком, у того неудача на неудаче, но у них есть азарт молодости, жажда действовать, они стремятся к своему полюсу и не отступают. Наверное, Земля наша из тех миров, что проживают свою историю по первому кругу. Потому и ляп на ляпе. А как только по второму кругу жизнь начнется, тогда...
Тут рассуждения Вилли сбивались. Второй круг? Что значит – второй круг? Армагеддон? Уничтожение жизни и возрождение с нуля?.. Когда через несколько лет он попал на войну, то подумал сначала: вот оно, начало нового круга. И никому не удастся избежать уничтожения. Но он уцелел, хотя многие другие, куда более сильные и ловкие, погибли. Третья мировая война выживших приучила к равнодушию, тысячи и миллионы благополучно нарастили носорожью кожу, тысячи и миллионы искали смысл в чужой смерти.
«Союз палача и жертвы», «их мистический брак», «они втайне мечтали, чтобы их уничтожили», – сколько он слышал подобных утверждений? Но в вопле «Покарай!», который якобы дуэтом исполняли палач и жертва, Вилли слышал вовсе не дуэт, а один-единственный голос – утробный вопль палача. Жертва молчала – обрубок языка бессильно бился в переполненном кровью рту.
«Жертву в ров! Палача в кумиры!» – безумствовала толпа.
Вилли решил, что от имени всех погибших и гонимых, всех неудачников, всех достигших полюса, но не сумевших вернуться, будет говорить он, полковник Вилли Скотт. Он был везучий. Три ранения. Первое – в первом бою. Не то чтобы легкое (осколок на излете впился в спину), но сознание не потерял и кое-как доковылял до медчасти, откуда его и эвакуировали. Он – единственный, кто уцелел из всего взвода. Потом много было разных совпадений, везения, встреч. Новые сражения и новые ранения. Впрочем, Вилли никогда не подчеркивал свое геройское прошлое. Главное в его жизни началось после войны, когда открылись врата.
Вот он, второй мир, где можно все начать сначала, не повторять ошибок прошлого, не убивать, а созидать! Вот оно, будущее!
Вилли шел позади рычащего робота-лесоруба, что раскидывал по обеим сторонам просеки могучие стволы, и утирал слезы, что катились по его щекам непрерывно. Он прокладывал дорогу в новый мир. Дивный мир. Будущий главный тракт. Полковник Скотт шел к своему полюсу. Если бы Вилли взял левее, то почти вся дорога, не только до перевала Ганнибала, но и до самого Арколя прошла бы по хронопостоянной зоне. А теперь (и это уже оказалось непоправимо) тракт пролег по границе мортала, по зоне средне-слабого временного ускорения. Поэтому на дороге через год приходилось менять покрытие, поэтому и рушились без всякой причины мосты.
Но первый шаг всегда ошибочен. Даже если его совершаешь во втором мире.
ВОЙНА
Глава 15
1
За границей мортала снег лежал белой пеленой, и на снежной целине Виктор не мог различить ни единой тропинки. Смеркалось. Сколько времени прошло в хронопостоянной зоне? Бог его знает! Ни у Ланьера, ни у Ли не было нужным образом отрегулированных часов.
Солнце заходило. Виктор смотрел на алый диск и щурился, из глаз невольно текли слезы. Деревья, сугробы – все стало ультрамариновым, а макушка холма сделалась оранжево-красной. Виктор и его спутница брели широкой просекой, увязая по пояс, то и дело спотыкаясь о припорошенные снегом корни срубленных деревьев. Пни под шапками снега возвышались огромными грибами.
Пот лил с беглецов градом, они распахнули куртки, развязали шарфы. После выхода из мортала у Ланьера пошла носом кровь – пришлось несколько раз прикладывать к переносице снег. Тот таял, стекал розовыми каплями на куртку. Кровь унималась, потом опять шла. Похоже, где-то в последний момент беглецы, торопясь покинуть опасную зону, прошли по краю ловушки.
– Что там? – спросил Виктор, указывая на продолговатый холм, занесенный снегом. – Может, блиндаж? Землянка?
– Стволы. Летом спилены, но не вывезены, – предположила Ли.
Подошли ближе. В самом деле, под снегом так и остался лежать штабель сосновых и еловых бревен. Рядом – укрытый снегом треугольник шалаша, виднелась только макушка. Летом тут, видимо, ночевали лесорубы – теперь не было ни души. Пришлось раскапывать вход – лопатку они все же догадались прихватить из брошенного в мортале вездехода. Залезли внутрь, в промерзшее нутро. Под еловыми лапами безвестный лесоруб оставил два термопатрона, пакет сухарей, вечную зажигалку и люминофор. К тому же в мешке у Виктора были еще термопатроны.
– Кто он, наш таинственный спаситель? – Виктор разостлал на лапнике принесенный с собой спальник. Из съестных припасов у них остались единственная пачка сухарей и полпачки пищевых таблеток – все остальное они съели в мортале.
– Скорее всего, он из Валгаллы, – сказала девушка. – Мы частенько отправляем в этот район лесорубов для наших нужд.
Она слила воду из «Дольфинов» в термостакан, вставила в паз химическую ленту. Вода почти мгновенно закипела. Повалил пар. Пили по очереди, обжигаясь. И каждый приговаривал: «Хорошо!»
Они провели ночь в спальнике, плотно прижавшись друг у другу. Без всякого секса. Между ними вместо меча из мифа, меча, который не допускал соития, лежал термопатрон. После того как вышли из мортала, спали часов двенадцать. Могли бы и дольше, но разбудил голод. Резкая боль и урчание в животе не давали заснуть.