Буревой Роман. Мечта империи

   – В юности я два года служил вигилом, – отвечал Элий. – Для меня большая честь вновь надеть эту форму.
   Курций удивленно приподнял бровь, но тут же спешно принялся листать странички своих записей:
   – Итак, что мы имеем? Трое неизвестных схватили сенатора и принялись его пытать.
   Один из неизвестных оказался наемным убийцей по прозвищу Кир-фокусник. А второй оказался гением. Интересно, чьим?
   – Моим, – не особенно охотно признался Элий.
   – Как интересно! Разве гений не может узнать, что думает его подопечный?
   – Против его воли – нет.
   – Что же хотел узнать твой гений, сиятельный?
   – Не знаю… Не помню… – Элий запнулся. – Я думал лишь об одном: я должен был не желать говорить… К тому же такая боль… – Элий судорожно втянул воздух и замолчал. На лбу его вновь заблестели капли пота. Центурион хотел еще что-то спросить, но задумался, глядя на сенатора. Его светлые сумасшедшие глаза сузились, в них мелькнули странные искорки. Когда Курций вновь заговорил, тон его был почти доброжелателен:
   – Извини, сиятельный, я перед тобою в долгу. И перед твоим другом тоже.
   После мерзкой ночи вы оба устали и вам нужен отдых.
   Вер снисходительно фыркнул: наконец этот тип вспомнил об элементарной вежливости.
   – Да, это было бы неплохо, – согласился Вер. – Поблизости найдется приличная таверна и пара свободных комнат?
   Он сделал ударение на слове «пара», но центурион сделал вид, что не понял намека.
   – Таверна ни к чему. Здесь недалеко есть прекрасная вилла писателя Макрина.
   Он обожает гостей из Вечного города. Услышав, что у него хочет погостить сенатор, он будет визжать от восторга. Клянусь Геркулесом, он вас измучит гостеприимством.
   Дежурная машина с пурпурной полосой и надписью «НЕСПЯЩИЕ» поджидала центуриона во дворе возле фонтана. Мраморная Нереида с зеленой шерсткой мха на спине выливала воду из треснувшей мраморной раковины. Опять Нереида. Вер смотрел на нее, и в ту минуту показалось ему, что сейчас он вспомнит нечто… Нечто такое…
   – Здесь повсюду Нереиды… – услышал он будто издалека голос Элия.
   – Ага… Даже наша когорта во Втором Парфянском легионе называлась «Нереида», – сказал Курций.
   «„Нереида“ завтра выступает, сынок», – донесся будто издалека низкий женский голос.
   Вер вновь глянул на значок ветерана. Если бы его мать осталась жива, она бы тоже носила точно такой же значок. Или все же это была его приемная мать?
   Вилла Макрина напоминала дворец – белое здание, украшенное портиком с колоннами, боковые одноэтажные флигели с открытой галереей, под сводами которой расположились статуи.
   Курций оставил машину у ворот, и они двинулись к вилле пешком. Вдоль бассейна около сотни футов в длину стояли, тесня друг друга, мраморные нимфы и юные сатиры. Дорожку сплошь покрывала мозаика – спелые плоды и цветы были разбросаны в цветных квадратах, а на белом фоне попадалась то игривая рыжая кошка, то птичка, клюющая зерна. Мозаика была столь совершенна, что в рассеянном утреннем свете и птицы, и кошки казались живыми. Поначалу Вер опасался ступать на их изображения, особенно после того, как из-под ног его с пронзительным воплем выпрыгнула настоящая рыжая кошка – точная копия мозаичной. Ожившая кошка вспрыгнула на плечо обнаженного мраморного юноши и уставилась на незваных гостей бледно-зелеными светящимися глазами.
   – Я слышал, что гении иногда обращаются в кошек, – сказал Вер.
   – Могу тебя заверить, мой мало походил на домашнего котика, – отозвался Элий.
   – Ну кто там еще ходит и болтает, мешая работать! – воскликнул раздраженный мужской голос.
   Голос доносился из раскрытого окна. Неслышно ступая, гладиатор подошел и заглянул внутрь. За столом в плетеном кресле сидел человек. Перед ним стояла пишущая машинка, рядом лежала стопка чистой белоснежной бумаги. Массивный чернильный прибор с фигуркой Гермеса украшал письменный стол. Мраморные бюсты Сенеки и Овидия не оставляли сомнений в том, что перед ним сочинитель.
   Сочинитель был откровенно уродлив, маленького роста, с непомерно большой головой
   и выпуклым лбом. Под густыми бровями прятались темные суетливые глазки. В прежние времена он мог сделать карьеру мима, теперь же нашел занятие более изысканное.
   – Мы помешали? – поинтересовался Курций, подходя.
   Человечек подпрыгнул от неожиданности и на мгновение растерялся. Но тут же его толстые ярко-красные губы сложились в сладенькую улыбочку.
   – Кого я вижу! Центурион Курций собственной персоной. И в сопровождении гостей! Да еще каких! Гладиатор Вер! Как я рад, что ты заглянул именно ко мне!
   – Разве мы знакомы? – несколько опешив, спросил Вер.
   – А как же! Любой римлянин знает тебя в лицо! Лучший исполнитель желаний!
   Твои портреты продаются в лавке книготорговца Вария всего за два сестерция, а скульптуры вышиной в ладонь – за четыре. Я держу одну твою статуэтку в ларарии, боголюбимый Вер, исполнитель желаний.
   – А мою скульптуру ты не держишь в доме? – спросил Элий, подходя.
   – Конечно, сиятельный! У меня есть твой мраморный бюст работы знаменитой Марции.
   – Надо же, а я думал, что Марция изваяла меня всего лишь в единственном числе, – шепнул Элий на ухо своему другу.
   – Этим доблестным мужам досталось в ночной переделке, – сказал Курций, прерывая восторженные ахи и охи хозяина роскошной виллы. – Им надо отдохнуть, пока я занимаюсь их делом. Завтра заеду за ними. А сейчас меня ждут. Надеюсь, гостям у тебя понравится.
   И Курций направился к своей машине. Как показалось Веру, уходя, вигил бросил на него выразительный взгляд.
   – Заходите, друзья, и будьте как дома! – воскликнул сочинитель. – Я работал и как раз писал третью главу новой книги. Да будет вам известно, что я всегда пишу по ночам, отрешившись от дневной суеты. Ночью я беседую с богами. Иногда
   они подсказывают мне кое-какие забавные мысли. Я только что закончил последнюю страницу и теперь полностью свободен и нахожусь в вашем распоряжении, дорогие гости. Кстати, да будет вам ведомо, что я сочиняю новый библион о Траяне Деции, отце Второго тысячелетия. Теперь, когда мы находимся на пороге Третьего, интерес к истории необыкновенно возрос. Издательства завалили меня заказами. Я был уверен, что они обратятся именно ко мне, потому что им больше не к кому обратиться! – На лице хозяина появилась слащавая улыбка. – Я так польщен.
   Боголюбимый сенатор явился в дом простого сочинителя! О, как я тронут! Тит Макрин, неужели ты удостоен такой чести? Так что же, сиятельный, ты стоишь подле окна? Пожалуй в дом со своим благородным другом!
   Элий, не терпевший лести, едва сдерживался, чтобы не сказать в ответ что-нибудь резкое.
   А кошка тем временем уселась на ограде, лизнула лапку и мяукнула:
   – Какие глупые люди!
   И принялась таять в воздухе. Вскоре над оградой остался лишь ее платиновый абрис, да и тот вскоре исчез.
   Макрин сам распахнул двери в дом, оттолкнув заспанных слуг, ухватил Элия под руку и ввел в атрий.
   – Не желает ли сиятельный принять ванну с дороги? – ни на мгновение не умолкал сочинитель. – И что сиятельный думает о моей последней книге? И как ему нравится сочинение этой бездари Фабии? Ужасно, что такие вещи печатают, да еще таким тиражом! Ее библионы примитивны.
   – А мне нравятся ее сочинения, – сказал Элий, чтобы хоть как-нибудь досадить Макрину. – Они чувственны, но лишены пошлости. И в них есть некоторое изящество.
   Макрин взглянул на Элия как на заклятого врага, но тут же вновь приклеил к губам льстивую улыбку и заговорил о другом:
   – Скажу по секрету, у меня замечательная ванная комната! У самого императора нет такой роскошной ванной. Краны исключительно серебряные, лучшие трубы из пластмассы. Вы слышали, надеюсь, что стальные трубы признаны вредными вслед за свинцовыми? У меня есть версия, что деградация Великого Рима на грани Первого тысячелетия произошла именно из-за свинцовых труб водопровода. Ибо свинец дурно влияет на организма человека, и на умственные способности в особенности. Об этом писал еще Витрувий.
   Из атрия они прошли в раздевалку домашних бань. На скамьях разбросана женская одежда, но Макрин сделал вид, что не заметил ее, и провел гостей во фригидарий^[37]. В бассейне с прохладной водой купались две юные красавицы. И еще одна, также совершенно нагая, вытирала волосы льняной простыней. Две красотки, что были в воде, подняв тучу брызг, выскочили наружу и, похватав халаты из махрового хлопка, кинулись вон. Третья же купальщица осталась совершенно невозмутимой. Она даже не потрудилась накинуть на свои роскошные плечи простынь, а продолжала тщательно высушивать вьющиеся золотистые пряди.
   Данная сцена нисколько не смутила Макрина. Он самодовольно хмыкнул и сообщил:
   – Аррия, моя обожаемая дочурка. А это мои гости – сенатор Элий и знаменитый гладиатор Вер.
   – О, какая честь, – с улыбкой отвечала Аррия. – Сенатор-и гладиатор. Или почти что два гладиатора.
   – Это она так шутит, – хихикнул Макрин.
   – В таком случае ее тело гораздо прекраснее ее шуток, – заметил Вер.
   Аррия наконец смутилась. Она взмахнула белым льняным полотнищем и целомудренно закуталась с головы до ног.
   – Твои гости отвратительны, – сообщила она отцу и гордо удалилась.
   Элий заметил, что Вер проводил ее взглядом до самых дверей.
   – Юная кошечка тебе понравилась? Только не говори, что твой гладиаторский меч остался совершенно неподвижен.
   – Так же, как и твой, – огрызнулся Вер.
   – Ошибаешься. После сегодняшней ночи меня бы не могла возбудить даже сама Елена Прекрасная.
   Пизон поднимался рано. Быть может, он поднимался первым во всем городе Риме. И потому никто не обратил внимания, как дверь роскошного особняка отворилась, и на улицу, погруженную в предрассветную дрему, выбрался человек в грубом плаще простолюдина. Человек шагал твердо, не боялся, что за ним могут следить. Впрочем, в этот час за человеком в темном плаще никто и не следил. Он беспрепятственно миновал четыре квартала и нырнул в темный, заросший плющом двор. Открытая каменная лестница вела на третий этаж. Деревянные перила сгнили и держались только благодаря плющу, который теперь являлся ловчей сетью для разваливающихся перил. Пизон отпер почерневшую дверь с крошечным решетчатым оконцем и вошел.
   Квартирка, в которой он оказался, состояла из двух каморок, заваленных всяким хламом. На кровати, укрывшись драной простыней, спал молодой человек с черными вьющимися волосами. Даже сейчас лицо его не выглядело безмятежным или спокойным. Лукаво изогнутые губы ухмылялись, будто во сне он потешался над целым миром.
   Пизон откинул капюшон своего плаща и довольно бесцеремонно пихнул спящего в бок. Юноша проснулся и тут же выхватил из-под подушки обоюдоострый нож, предназначенный отнюдь не для резки хлеба. Гость предусмотрительно отскочил от ложа.
   – А, это ты, папаня, – ухмыльнулся молодой человек и сунул нож обратно под подушку. – Тебе не спится, как всегда.
   – Удалось достать его, Бенит? – Пизон уселся на колченогий стул, который подозрительно заскрипел под его тяжестью.
   – Разумеется.
   Молодой человек спустил с кровати ноги. Он сидел, покачивая ногами и шевеля пальцами. Пальцы У него на ногах были необыкновенно гибкие и шевелились гораздо проворнее, чем у других пальцы рук.
   – Так давай его сюда, – потребовал Пизон.
   – А ты знаешь, я играл на органе, особенно хорошо – ногами. И мне за это платили неплохо, – сказал Бенит, глядя куда-то в пустоту.
   Пальцы на его ногах двигались так, будто нажимали на клавиши.
   – Ты достал резец?..
   – Мне хорошо платили, когда я играл на органе… – пальцы вытворяли что-то невероятное.
   Пизон вытащил из-под плаща увесистый мешочек и швырнул его на колени Бениту.
   – Вот плата. Как уговорено.
   – Неужели у нас был какой-то уговор, папаша?
   – Был, – Пизон посмотрел на Бенита почти с ненавистью.
   – Ах да, я тоже что-то припоминаю. Но я передумал. Запросил слишком мало.
   Хочу больше. Совсем капельку. Чуть-чуть. Хочу, чтобы ты меня усыновил. Мне не нравится мое имя. К тому же именно ты обрюхатил мою мамушку, когда ей исполнилось четырнадцать. А потом удрал, и ей пришлось выйти замуж за маляра-пьянчужку. Его всегда рвало, когда он напивался. Б-р-р… Когда я затирал за старым уродом лужицы рвоты, я мечтал сделаться богатым сыном банкира. Усынови меня, папаша! И ты не прогадаешь. Во-первых, у тебя нет других детей. Вернее, других ты не стал разыскивать. А того ублюдка, что родила Марция, ты совершенно правильно придушил.
   – Он родился мертвым, – сиплым голосом сообщил Пизон. – И в этом виновата эта шлюха. И этот подонок Элий, продавший ей клеймо.
   – Да ладно, папашка, со мной-то не нужно хитрить. Ты его придушил и правильно сделал. Одобряю. А во-вторых, я прославлю твое имя. Так прославлю, как тебе и не снилось. Я стану императором.
   – Что? – Пизон даже приподнялся, глядя на Бенита, открыл было рот, но, так ничего и не сказав, плюхнулся обратно на стул.
   – Я тебя удивил? Неужели ты не видишь, что род Дециев выродился. Его нужно срочно заменить, пока они не превратили Империю в грязную свинарню. И их заменю я. Гай Бенит Пизон. Я поведу Империю к новым победам, и вскоре Риму будет принадлежать весь мир! Ну как, я хорошую речь произнес?
   – Отвратительную, – брезгливо скривил губы Пизон. – Сразу видно, что ты никогда не учился у риторов. Тебе надо послушать мои выступления на заседаниях совета банка, тогда ты поймешь, что такое хорошая речь.
   – А мне надоели риторы. И всему Риму они надоели.
   Бенит вытащил из-под подушки, откуда совсем недавно извлекал нож, мятую брошюрку и протянул ее Пизону.
   – Вот взгляни. Это манифест «Первооткрывателей». Мое заявление там третье.
   Пизон машинально развернул книжонку и прочел заголовок:
   – «Гай Бенит Пизон. „Подлинная мечта Рима“„. «…у меня есть один бог – действие, и один культ – культ силы“. Ты присвоил себе мое имя, подонок!
   – Я ничего не присваивал. Просто предугадал события. Я это умею. К примеру, я поквитаюсь с Марцией. Ведь ты хочешь проучить ее? Отомстить этой бабенке и ее хромому любовнику – какая услада для сердца! Ну так как, ты усыновишь меня, папашка?
   Лицо Пизона пошло красными пятнами.
   – Ты достал резец? – прохрипел он.
   Бенит погрозил Пизону пальцем и расхохотался.
   – Ты боишься меня, папашка. И всегда боялся. Даже тогда, когда я был совсем маленьким. С чего бы это, не пойму? Скоро я стану императором Великого Рима. И тогда все будут меня бояться. Все-все, даже боги.
   – Надеюсь, они тебя не слышат… – Пизон даже не пытался скрыть брезгливую гримасу.
   – Папашка, ну почему ты так всех боишься? Почему ты такой трус? Богам до нас нет дела. Эй, боги если вы слышите мои дерзкие слова, то немедленно поразите меня молнией. Ну, чего ты там медлишь, Юпитер, старикашка?! – Бенит встал и воздел руки к потолку, едва не коснувшись пальцами почерневших досок. – Вот видишь, ничегошеньки твои боги не могут.
   Бенит распахнул кривые, изъеденные жучком дверцы ларария.
   Внутри шкафчика не было статуэток, валялись засохшие корки и обрывки грязной пергаментной бумаги, в которую уличные торговцы заворачивают горячие сырные лепешки. Отметя ладонью мусор, Бенит вытащил украденный у Марции резец.
   – Вот оно, наше сокровище! Все идет, как мы задумали. И не забудь, что завтра ты меня усыновляешь. Знаешь почему?
   – Нет, – зло ответил Пизон
   – Дедуля! – крикнул Бенит, отворяя дверь в соседнюю каморку.
   На пороге тотчас возник старик в заплатанном махровом халате. При виде Пизона старик сладко улыбнулся, так улыбается кошка при виде мышки.
   – Привет тебе, дорогой несостоявшийся зятек. Дорогой в том смысле, что денег у тебя много. Я купил клеймо у Юния Вера. И в том самом поединке, когда погиб Варрон, Вер заклеймил желание. А пожелал я, чтобы ты усыновил Бенита. Какая радость! Ты наверняка всю жизнь об этом мечтал. Хотел искупить свою вину, но боялся, что Бенит гордо отвергнет твои милости. Вот я и решил помочь вам примириться.
   Пизон смотрел на старика с отвращением. Он всегда боялся этого типа, еще в те дни, когда волочился за его смазливой дочуркой.
   – Ты истратил на свое желание деньги, что должен был заплатить Клодии? – прошипел Пизон, поворачиваясь к Бениту.
   – А что если так? Ты меня убьешь? Или отдашь под суд? Ой, как я испугался!
   Ладно, не бойся, па-пашка, – Бенит зевнул вполне натурально, – на счет Руфина клеймо я заказал. А для усыновления дедушка нашел патрона. И знаешь, кто заплатил за исполнение моего и твоего желания – ведь это и твое самое горячее желание, не так ли? – Бенит подождал, чтобы Пизон кивнул в ответ. – Так вот – за это клеймо заплатил Элий.
   Бенит высунул в восторге язык, наблюдая, как банкир пошатнулся при этом известии.
   – Да здравствует мечта Империи, дорогой сынок! – захихикал старик.
   – Дедуля все устроил! Молодец, дедуля! Он так натурально плакал на плече у этого идиота Элия! Сенатор тоже пустил слезу и выложил пять тысяч сестерциев из личных средств. Да здравствуют добродетельные идиоты, без них жизнь была бы совсем скучной! Знаешь, папашка, мне этот Элий даже чем-то симпатичен.
   При этом заявлении лицо Пизона перекосилось.
   – Ладно, ладно, когда стану императором, ты его прикончишь. Или отрежешь ему яйца – на твое усмотрение. Итак, наш план начал действовать, – заявил Бенит.
   – Сначала ты усыновишь меня, папашка. Видишь, как легко – стоит только пожелать, и человек на все согласен. А потом, когда стану императором, я эту халяву с желаниями отменю.
   – Пойду соберу вещи, – сказал старик. – Мы переезжаем к тебе, сынок, – и он похлопал Пизона по плечу.
   – Ты вне себя от радости, папашка! – Бенит хлопнул его по другому плечу.
   «О боги, неужели я не сплю?» – в ужасе подумал Пизон.
   – Ты ведь не можешь отказать мне, папашка, – ухмылялся ему в лицо Бенит. – А не то цензоры ненароком могут узнать, что именно ты посоветовал мне заказать то клеймо на счет Руфина, а сам поставил Клодию против Вера. Да еще подкупил Тутикана, чтобы тот не продавал клейм на эту игру. В этом случае Клодия не могла выиграть. Ловко сработано. Думаю, цензоры это оценят… Тебя занесут в гладиаторские книги навечно. К тому же Римские суды обожают конфисковывать имущество. Сокровища твоего банка пойдут на воспитание римских сирот. Воображаю, как бедные сироты разжиреют. А я останусь в стороне – раз ты меня не усыновишь. Ловко получается, да?
   – Подонок… – прохрипел Пизон.
   – Но я тебе нравлюсь, – самодовольно хмыкнул Бенит. – Не так ли, папашка?
   Ты в восторге от моих талантов!
   Элий ограничился купанием в прохладном бассейне – в горячей парильне его порезы невыносимо саднили. Но он позволил бальнеатору вымыть себе голову душистым галльским мылом. Прекрасное мыло делают на парфюмерной фабрике Каров в Лютеции^[38]. Зато Вер попарился вволю, выбивая из своего организма остаток ядов, которые он сам добровольно ввел.
   После купания молоденькая смуглая прислужница в полупрозрачной тунике принесла мужчинам серебряный кофейник с горячим черным кофе, вазочку с сухими бисквитами и фрукты.
   – Все литераторы пьют кофе, – сказал Элий, пробуя черный дымящийся напиток.
   – Может, мы с тобой, Юний, тоже начнем сочинять, если будем пить кофе по утрам?
   – Здешняя обстановка напоминает роскошь и порочность конца первого Тысячелетия, – проговорил Вер глядя на аппетитные загорелые бедра юной красавицы. – По-моему, Макрин прислал эту красотку сюда не случайно.
   – По-моему, тоже.
   – Ничего не выйдет! – смуглянка окинула гостей гневным взглядом. – Я сплю с хозяином, но не собираюсь делить ложе с кем-нибудь из вас!
   – Вот скупердяй! Прислал одну на двоих! И притом свою собственную девочку.
   Надеюсь, за обедом он не предложит нам одно яйцо и одну грушу разделить вместе с хозяином.
   Приятели рассмеялись, а служанка, изобразив на смуглом личике обиду, ушла. После нескольких глотков вина Вера нестерпимо потянуло в сон. Он видел, что и Элий постоянно клюет носом.
   – Эй, Элий, не спи, мне нужен от тебя еще один ответ.
   – Изволь. Я даю их по сотне в день во время приема избирателей моей трибы.
   Чего стоит один-единственный ответ на один-единственный вопрос?
   – Ты в самом деле считаешь, что наркотик пробудил во мне подлинные воспоминания? Элий затряс головой, прогоняя сон.
   – В Александрии люди, принимавшие подобный препарат, вспоминали даже час своего рождения, – язык его пьяно заплетался, хотя Элий выпил лишь чашку кофе.
   – В этом сне я видел собственную мать. Не ту, что погибла во время войны. А другую, настоящую. И я даже не знаю, кто она. Ни ее имени, ни…
   Юний Вер замолчал. Ибо в ту минуту вспомнил висящий на шее медальон со странным изображением.
   – Нереида… – сказал он.
   – Что?
   – У нее был медальон с камеей из сардоникса. И на камее – Нереида. Я видел это абсолютно отчетливо, – – сердце Вера опять отчаянно забилось.
   – Насколько я помню, так называлось подразделение, в котором служила твоя мать. Приемная мать, – добавил Элий после паузы.
   – И наш новый знакомый Курций… – усмехнулся Вер.
   Но женщина из сна никак не походила на легионера. С каждой минутой Юний уверялся все больше, что видел во время галлюцинации свою настоящую мать. Она любила сына и отказалась от него. Она чего-то боялась… Но чего?
   Дверь отворилась, и в комнату заглянул Макрин, но не вошел, остался у порога, странно улыбаясь.
   – Подхалим лично пришел позвать нас на завтрак… – Вер вдруг заметил, что лицо Элия сделалось белым, как полотно, а на лбу мелким бисером выступили капли пота.
   Элий замычал от боли и попытался встать с ложа, но согнулся пополам и рухнул на пол. Вер рванулся к Макрину. Комната поплыла перед глазами. Макрин неожиданно очутился сбоку и гнусно захихикал. Лицо сочинителя превратилось в подушку и, раздувшись, заслонило весь мир. А из этой подушки лезли наружу клочья голубого плотного тумана и застилали глаза. Гладиатор выхватил меч и рубанул наугад. Раздался звон разбитого стекла. Вер еще успел распороть подушку и разрубить пополам серебряную вазу вместе с фруктами и серебряный кофейник. И лишь после этого упал возле своего приятеля, обсыпанный пухом и облитый горячим кофе.
   «Я умер и сейчас бреду по подземной галерее в Аид», – подумал Вер, открывая глаза.
   Но к своему изумлению увидел, что никуда не идёт, а лежит на каменном полу, а над ним нависает низ: каменный потолок. Свет двух тусклых лампочек, забранных решеткой, лишь обозначал контуры предметов. Вер вскочил на ноги. Пол тут же качнулся, и гладиатора швырнуло вперед, и он едва не врезался головой в стальную решетку, что делила подвал на две равные части. Вер вновь уселся на каменные плиты. Голову его сверлила тупая боль, а все тело ломило так, будто он только что принял участие в марафонской дистанции. На второй половине, за решеткой, на полу лежал человек. Не ясно было: жив он или нет.
   – Элий… – позвал Вер.
   Никакого ответа. Юний Вер подполз к решетке. Элий не шевелился. Кто-то заботливо укрыл сенатора одеялом, прежде чем оставить здесь, в подвале. Вер просунул руку сквозь решетку и дотронулся до запястья Элия. Тот был жив. Сенатор либо спал, либо находился в «отключке» под действием наркотиков. Юний Вер ухватил его за руку и притянул поближе к решетке. Элий пробормотал что-то невнятное, но глаз не открыл. Вер влепил ему пощечину, потому вторую. Тогда лежащий наконец приподнял голову.
   – Пить, – прошептал Элий. Вер отрицательно покачал головой: воды в подвале не было.
   – Как мне плохо… – Элий вновь растянулся на полу – питье Макрина подействовало на него куда сильнее, чем на Вера.
   – Интересно знать, что нужно от нас этому подонку, – спросил сам себя Вер, потому что Элий вряд ли мог ему ответить. – Может, он хочет принести нас в жертву своей музе, чтобы его книги пользовались большим успехом, чем книги ненавистной Фабии.
   – Ты почти угадал, гладиатор! – раздался голос сверху.
   Вер поднял голову. В маленькое окошко на потолке выглядывала физиономия Макрина. Вер невольно схватился за рукоять меча, но пальцы стиснули лишь воздух – меч исчез.
   – Слушай, ты, мразь, если ты сейчас же не выпустишь нас отсюда…
   – Непременно выпущу, – отозвался Макрин. – Но не сейчас. Сначала ты исполнишь одно мое желание – как раз то, о котором ты говорил, боголюбимый
   гладиатор. Ах нет, я ошибся, ты уже не любим богами. Но это неважно. Ты со своим другом устроишь на этой арене маленький бой, и каждый из вас получит с десяток заявок на исполнение желаний.
   Вер расхохотался.
   – Как же ты глуп, сочинитель! Желания исполняются только на аренах амфитеатров, входящих в Большой круг. А здесь мы можем биться с утра до вечера, и ни одно желание не исполнится.
   – Это ты глуп, гора мышц, – презрительно фыркнул Макрин. – Здесь тоже исполняются желания. Да, да, как раз в этом самом подвале. И кстати – любые желания, без ограничений и запретов напыщенных цензоров. Настоящие желания! Мне не надо просматривать справочники, чтобы узнать, можно помочь господину булочнику или надо отказать, потому что его брат приговорен к двум месяцам карцера за хулиганство. У меня не надо платить сто тысяч сестерциев «формулировщикам» за выхолощенную фразу и все время опасаться, что твое желание принесет кому-то вред. Здесь можно заказать титул сенатора, начало или прекращение войны.