Буревой Роман. Мечта империи

   – Так я тебе и поверил!
   – Поверишь, когда увидишь своего гения! Неважно, где ты дерешься, приятель.
   Главное, чтобы гений доставил твои клейма по назначению. Сегодня вечером каждый из вас получит десять своих клейм, – закончил Макрин.
   – Элий – сенатор, а не гладиатор, – напомнил Вер.
   – Он бывший гладиатор и, надеюсь, не забыл, как держать меч.
   – Кто поставит на бойца со сломанными ногами? – попытался прибегнуть к другому доводу Вер. – Наши шансы не равны.
   – Ничего, я их уравняю, – засмеялся Макрин. – К твоим ногам прикуют по свинцовой гире – вроде тех, что таскают за собой преступники, работающие на каменоломнях.
   – А если мы откажемся драться?
   – Не откажетесь, – хихикнул Макрин. – Гении переговорят с вами лично, и вы станете послушны, как ягнята. А нет – так доза «мечты» поможет. На нашего героя Юния Вера действует только один-единственный наркотик под названием «Мечта».
   Элий хотел тоже что-то ответить, но не смог – лишь облизнул языком потрескавшиеся губы.
   – А ты мразь! – Вер погрозил Макрину кулаком.
   – Я же говорил – это особое место, – хихикнул сочинитель.
   – Дай нам воды! – потребовал Юний Вер. – От твоей отравы жжет горло!
   – Бедняга, – донеслось сверху.
   На пол шлепнулась фляга, и люк наверху захлопнулся. Вер подобрал флягу и протянул ее Элию. Тот сделал несколько глотков, потом вернул флягу. Вер пить не стал – неизвестно, что ждет их впереди. Стоило поберечь воду.
   – Все дело в гениях, – сказал Вер. – Они забирают отсюда клейма – значит, желания исполняются. А наши цензоры, бедняги, пыхтят, составляют списки достойных, печатают гладиаторские книги и воображают, что могут контролировать все порывы людских душ. Как будто можно научить людей желать друг Другу только здоровья и любви и никогда не желать поражения и смерти…
   Когда-то Вер спрашивал Элия, откуда в их благостном обществе, где даже нельзя пожелать худого, случается столько мерзостей и гнусностей? Ответ оказался прост. Но если подпольные бои гладиаторов существуют давно (а скорее всего, это именно так), то почему никто об этом не слышал?
   Вер огляделся. Арена, ждущая крови, как затаившийся в норе зверь, выглядела зловеще. Веру показалось, что на серых ноздреватых плитах он различает засохшие бурые пятна. Тот, кто дерется здесь, дерется насмерть. Но Вер не может драться насмерть со своим другом! Если он убьет Элия, кто научит Вера доброте?
   Гладиатор схватился за решетку и рванул в ярости. К его удивлению, преграда подалась. Составленная из частей, решетка убиралась во время поединка. Попытка выломать ее кусок не казалась такой нелепой. Элий со своей стороны тоже вцепился в прутья. И тут будто кто-то изо всей силы тряхнул Вера за руки. Пальцы разжались сами собой. Элий с криком отскочил назад и упал. Окошко наверху отворилось вновь, но в этот раз в нем появился не Макрин, а плоская физиономия охранника.
   – Немедленно отойти от решетки, или я подниму напряжение! – крикнул тот.
   Элий остался лежать неподвижно на полу. Поначалу Веру показалось, что приятель потерял сознание.
   – Элий, ты жив?! Подонки! Я вас всех передушу! – Вер погрозил невидимым врагам. Но ему никто не ответил.
   Элий наконец поднялся.
   – Даже на заседаниях сената я не чувствовал себя так мерзко, – подвел итог сенатор.
   В нужный час решетку поднимут. Но это будет час поединка, и тогда будет поздно что-то предпринимать.
   – Я придумаю выход, – пообещал Вер, но разум его не мог отыскать ни единой лазейки.
   – Да, ты хитроумен, как Улисс, – попытался приободрить друга Элий, – но, к счастью, не так же беспринципен.
   «Я еще более беспринципен…» – хотел сказать Вер, но сдержался, а вместо этого спросил:
   – У тебя есть оружие?
   Элий наклонился и снял с сандалии серебряный полумесяц – один из знаков его сенаторского звания.
   – Это же серебро, – поморщился Вер. Элий предостерегающе поднял палец. И принялся разбирать на части полумесяц. Серебряной оказался только накладка. Внутри полумесяц был из стали и остер, как бритва.
   – Что-то новенькое в одежде сенаторов, – шепнул Вер.
   – Надо же иногда пользоваться своим положением. Подонки, посадили меня в сырой подвал и не дали шерстяных носков, – Элий принялся растирать изуродованные голени. – Теперь ноги будет ломить до следующих Календ.
   Вер решил, что Элий точно сходит с ума. Какие Календы? О чем он?!
   – Элий, нас прикончат сегодня ночью. Так что до Календ тебе не придется мучиться.
   – И тогда ноги перестанут болеть! Какое счастье! Представь, Юний, мои ноги перестанут ныть от холода, только когда я умру.
   Элий попытался улыбнуться. К нему вернулась способность философствовать, а значит – вернулось душевное равновесие. А это немало. Да, да, надо забыть о шерстяных носках и боли и подумать о судьбах человечества, так будет проще оценить собственную странную судьбу.
   – Сейчас мы не можем ничего предпринять, – подвел итог Юний Вер. – Остается ждать встречи с гениями.
   – И философствовать, – добавил Элий. – Мрачный подвал располагает к размышлениям. В самом деле, почему не устроить симпозиум перед боем, если больше нечем заняться? Расположимся поудобнее на холодных камнях и поговорим.
   Элий разорвал свое одеяло и протянул половину Веру. Бывший гладиатор последовал совету друга и уселся подле решетки. Элий расположился с другой стороны.
   – О чем же мы будем рассуждать? – поинтересовался Вер.
   – О том, что с нами происходит.
   – Ты в этом что-то понимаешь? Я лично – нет.
   – В частном, нашем случае, не понимаю. Но в глобальном, пожалуй – да.
   – Как это… Разве такое бывает?
   – Гораздо чаще, чем ты думаешь. К примеру, я могу описать тебе со всеми подробностями положение на хлебном рынке или в военной промышленности, проанализировать тенденции роста тяжелой индустрии и причины упадка легкой промышленности. Но если ты попросишь объяснить, почему Мар-ция не торопится развестись с Пизоном, я не смогу тебе ответить.
   – А она в самом деле не торопится? Но Элий оставил вопрос Вера без ответа.
   – Итак, начнем… Не слишком ли мы полагаемся на богов? Одно время боги активно вмешивались в жизнь людей. Это были времена героев, и сами герои вели свои родословные от небожителей. Но потом люди сделались достаточно самостоятельными, и боги позабыли о них на время. Люди были предоставлены сами
   себе. Архитектура достигла совершенства, дальше которой мнилось лишь разложение. Они уже знали, что Земля – это сфера, Птолемей измерил расстояние от Земли до Луны, установив, что оно равняется пятидесяти девяти земным радиусам.
   Разумеется, он совершил ошибку, решив, что Солнце вращается вокруг Земли, но вскоре бы нашелся иной ученый, готовый перевернуть его систему, если бы наука продолжала процветать. Птолемей использовал термины «параллели и меридианы», разделил сферу на шестьдесят частей – так возникли минуты, а минуты еще на шестьдесят «вторых малых частей», и мы получили секунды. Не буду перечислять достижения инженерной мысли – мосты и акведуки древних стоят незыблемо до сих
   пор. Герон практически изобрел паровую машину, хотя и заставлял свои изобретения служить развлечениям, а не пользе промышленности. Врачи специализировались на лечении различных болезней – так велики были их знания. Все, чего можно было достичь, не зная об антисептике, наркозе и микрохирургии, было достигнуто.
   Инструменты тех лет можно использовать и сейчас почти без изменений. Хотя многие законы устарели, но судебная система основана на положениях того времени. И что же дальше? А дальше – на Рим нападает безумие, верховная власть переходит в руки развратников и тупиц. Один сумасшедший император сменяет другого. Тех, кто хочет остановить безумие, убивают преторианцы, которые больше напоминают бандитов, нежели солдат Рима. Мгновенно из Золотого века Рим скатывается в пропасть. Наука приходит в упадок, ибо первая страдает от подобных пертурбаций. Варвары возникают на границах и угрожают разграбить некогда могущественное государство.
   Вместо того чтобы дать им отпор, римляне дерутся за власть, чтобы хоть месяц пощеголять в драгоценном пурпуре. Что означает этот внезапный крах, похожий на падение с вершины под ударом могущей десницы? «Кого Юпитер желает погубить, того он лишает разума» – вот единственный ответ, который мне приходит на ум.
   – Ты считаешь, что боги хотели уничтожить Рим?
   – Именно так. И начать с чистого листа. Я только не знаю, в самом ли деле это была воля Олимпийцев или некой иной могущественной силы, которая скрыта от наших глаз и которую стоики именуют Космическим разумом.
   – Не будем говорить о стоиках, – прервал его Вер, зная приверженность своего друга философии. – Но, если бы Рим погиб, погибли бы и его боги.
   – Не знаю. Может быть, и так. Однако Рим не погиб. Боги передумали. Они даровали римлянам право исполнять желания и взамен лишили их свободы. Прежде небожителей не интересовали людские поступки, и люди безумствовали, а потом сетовали на безразличие богов и их попустительство. И вот все переменилось. Боги принялись активно вмешиваться в жизнь людей. Люди очутились под постоянной опекой, фактически в положении сытых и довольных рабов под присмотром щедрого хозяина. Им многое дозволено, но судьбой своей они распоряжаться не могут. И тут возникает вопрос: стоят ли приобретенные блага утраченной свободы? – Такая речь была достойна сената, но вряд ли там ее оценили бы по достоинству.
   – Никогда не рассматривал дар богов с такой точки зрения, – признался Вер.
   – Но исполнение или неисполнение желания – тоже воля случая.
   – Хорошо, пусть исполнение желания зависит только от ловкости гладиатора.
   Пусть так. Боги оставили за собой иное право. Ведомо ли тебе, что при храме Юпитера Капитолийского есть специальный фламин, который ведает наукой?
   – Наука, особенно физика и машиностроение, находятся под особым покровительством Юпитера. Об этом «Акта диурна» постоянно упоминает в своих передовицах.
   – В последнее время… – поправил его Элий и на секунду задумался, пытаясь осмыслить мелькнувшую в мозгу догадку. Но неясное подозрение так и осталось подозрением. – Да, в последнее время, – повторил он, досадуя на свою недогадливость, ибо внутренне чувствовал, что находится рядом с нераскрытой тайной. – Прежде об этом почти не писали. Прежде я имею в виду совсем недавние времена, до Третьей Северной войны. И опека фламина, это отнюдь не покровительство. Это каждодневная и внимательная слежка. Рим не должен изобретать слишком мощного оружия.
   – К чему Риму мощное оружие, когда варвары еще стреляют из луков, а у нас есть винтовки, пистолеты и пушки?
   – Неудачный довод: винтовки и пушки есть у всех в отличие от микрохирургии, телефонов и киностудий. Ты забыл, как перед Северной войной на заводах Империи было закуплено оружие для нападения на саму же Империю? Искусство, философия, математика, медицина – здесь людям предоставлена полная свобода. Но физика, химия, механика контролируются постоянно. Воздушные шары способны подняться в небо лишь на несколько минут. Давным-давно создана теория полета на аппаратах тяжелее воздуха. Но как только удается построить такой аппарат и поднять в воздух, как случается катастрофа. Авиатор Корд взял у меня клеймо – его желание было таким простым и естественным – новый аппарат должен наконец взлететь в воздух. И… и… – Элий замолчал.
   – Ты проиграл?
   – Это был поединок с Хлором. Вер не знал, что сказать в ответ.
   – Искусственное торможение, – продолжал Элий. – Но как всякий искусственный процесс, он обречен на провал. Пусть с запозданием, но то, что должно быть изобретено, будет изобретено.
   – А что, если наш мир может существовать только в этих искусственных условиях? Если, лишившись опеки, он погибнет?
   – Тогда это означает, что наш мир не просто несовершенен. Он ущербен.
   Уродлив. – Элий содрогнулся и глянул на свои ноги. – И он искусственно искалечен. Мы ведем ненормальную жизнь. Неважно, хороша она или плоха. Она должна кончиться, потому что она неестественна. Из-за этой искусственности мы оказались в тупике.
   – Ты сам ратовал за исполнение желаний. А теперь хочешь отказаться от этого дара? Отказаться от мечты Империи?
   – Да, ратовал. Пока не столкнулся с собственным гением и не очутился в этом подвале.
   – К чему ты клонишь?
   – Лишь к тому, что люди, как и тысячу лет назад, подошли к очередному опасному рубежу. И перед Космическим разумом вновь стоит вопрос – остановить нас, стереть с лица земли и начать все с чистого листа, или рискнуть и позволить действовать дальше. Может быть, после всех ошибок мы найдем приемлемую форму существования.
   Элий замолчал. Такая теория могла прийти на ум лишь в подземелье. Как видно, и подвал может на что-то сгодиться. У Вера появилось странное чувство – он все это знал и без Элия. Только не удосужился над-этим подумать.
   – Неприятно жить в мире, который вот-вот должны уничтожить. Но может быть, все не так страшно. И запрет разрабатывать оружие – это запрет самих людей? – он возразил лишь для того, чтобы услышать опровержение своих слов.
   – Запрещать самому себе изобретать и узнавать? Разве такое возможно?
   Напротив, каждый стремится перелезть через ограду и сорвать недоступное яблоко Гесперид. «Ведь всех нас влечет к себе и ведет горячее желание познавать и изучать…»^[39]
   Слова Элия заставили бывшего гладиатора вспомнить о золотом яблоке.
   – Я тебе говорил о подарке, который мне прислали в первый день игр?
   – Мне тоже присылали в первый день венки, цветы и даже украшения, особенно если я побеждал. А ты выиграл приз.
   – Элий, мне прислали литое золотое яблоко, и на нем было выгравировано:
   «достойнейшему». Тебе это ничего не напоминает?
   – Спор богинь из-за золотого яблока. А после спора – похищение Елены и Троянская война.
   – У нас нет на примете Елены. Остановимся на войне. Троя пала. А римляне – потомки троянцев.
   – Я тоже изучал историю в начальных классах.
   – Это яблоко – предупреждение богов, что Рим падет. И я должен сделать нечто такое, чтобы предотвратить падение. Но я не знаю – что именно, – признался Вер.
   Элий запрокинул голову и глянул на низкий потолок подвала, как когда-то смотрел на безоблачное небо над Римом.
   – Что касается моей встречи с гением, то я соврал Курцию. Вернее, сказал не все. Мой гений интересовался судьбой гения кухни. Но гораздо больше его интересовала Летиция Кар. Он выпытывал, где она прячется.
   – То есть – они не могут ее найти? Гении не могут найти девчонку?
   – Выходит так… – Элий сдавил пальцами виски. – Дай еще воды, – попросил он. – После этой отравы у меня все горит внутри. – Вер протянул ему флягу. – Да, вот еще… Ты не поверишь, он был напуган, он буквально трясся от страха. Но кого он боялся? Богов? Людей? Себя самого?
   «Он боялся грядущего, – подумал Вер. – Мы все боимся грядущего. И люди, и боги… Только идиоты не боятся того, что совершают, ибо уверены в своей непогрешимости».
   Меркурий уже собирался поднести к губам бокал с нектаром, когда его кто-то окликнул.
   – Папа… папочка…
   Меркурий оглянулся, но никого не увидел в комнате.
   – Я здесь… – вновь послышался жалобный голос. Меркурий откинул занавеску.
   В небольшой нише, где он обычно любил прятаться, наблюдая за поведением пришедших к нему гостей, сидел Пан. Козлоногий скрючился в три погибели, а лицо его со спутанными волосами и всклокоченной бородой было мокрым от слез.
   – Что это значит? Ты был в Массилии? Вместо ответа Пан вытянул руку.
   Почерневшие изуродованные пальцы с острыми когтями напоминали лапы гарпии. Рука Пана непрерывно тряслась, будто бога била лихорадка.
   – Я подобрал камешек из тех таинственных ящиков и хотел принести его тебе… и видишь, что из этого вышло.
   Меркурий в ужасе смотрел на изуродованную руку сына.
   – Где камень? – спросил он, и зубы его невольно выбили дробь.
   – Выбросил где-то на земле. И больше не пойду искать… не пойду… – Пан трясся все сильнее. – Как я буду играть на свирели? Сатиры поднимут меня на смех, а Силен займет первое место в свите Вакха. Папочка, мне уже кажется, что моя рука не принадлежит мне. Что она чужая… Вдруг она захочет убить? Сама по себе возьмет нож и… Я не смогу ей помешать. Вдруг она убьет меня? Или тебя? Или покусится на самого Юпитера?
   Меркурий поднес бокал к губам Пана, и тот с жадностью выпил нектар.
   Меркурий погладил сына по взъерошенным волосам.
   – Ты молодец, мой мальчик, что не принес этот камень сюда. Ты сам не представляешь, какой ты молодец! И пожалуйста, не говори Юпитеру о своей находке.
   Пан перестал на секунду трястись и с удивлением уставился на Меркурия.
   – Это почему?
   – Потому что Юпитер выкинет тебя из Небесного дворца, как некогда скинул Вулкана с Олимпа. Надеюсь, в довершение всего ты не хочешь сделаться еще и хромым?
   – Разве я в чем-то виноват? – прошептал Пан.
   – А разве боги всегда справедливы, мой мальчик? И вообще… – Меркурий на мгновение задумался. – Лучше тебе, друг мой, пожить на земле, где-нибудь в отдаленной пещере, и не посещать пока Небесный дворец.
   – Ты меня изгоняешь?! Ты?! По твоей просьбе я…
   – Тс-с… – Меркурий приложил палец к губам. – Извини, мой мальчик, но теперь твои болячки касаются только тебя. И не переживай так. Я о тебе позабочусь.
   После.
   Пан выбрался из своего закутка и, по-прежнему горбясь, вышел из комнаты. Меркурий слышал, как цоканье копыт постепенно затихает в атрии. Теперь он знал, что за руду привозят из Конго. Но он по-прежнему не ведал, для кого она предназначена… И для чего…
   Но он должен все это остановить как можно скорее. Пока боги еще что-то могут сделать.
   Никогда перед поединком Вер так не волновался. Впрочем, никогда он и не рисковал столь многим.
   Волнение… Он знает теперь, что такое волнение… И это хорошо.
   Вер, исполнитель желаний. Как прежде это звучало заманчиво! Теперь эти слова вызывали отвращение как чересчур обильная и жирная пища. Что за желание Вер исполнит сегодня, он никогда и не узнает. Но он может сказать заранее:
   что-то недопустимое нечто отвратительное.
   Окошко на потолке отворилось, и в отверстии появилась голова Макрина.
   – Эй, гора мышц, я принес твои клейма!
   И вниз полетела картонная коробка. Вер поймал ее на лету и открыл. Внутри лежало десять черных квадратов. Каждый с паутиной замысловатого золотого узора. Никогда прежде Вер не видел таких клейм.
   Вер лишь успел бросить мимолетный взгляд на Элия, прежде чем в стене медленно, со скрипом принялась открываться боковая дверь. Судя по свисту, она приводилось в движение пневмоприводом. Когда дверь отворилась полностью, Вер увидел внутри знакомое платиновое сияние. У стены, скрестив руки на груди, стоял его гений. Вер вошел в комнатку. И тут же дверь принялась закрываться. Вер огляделся. Он ошибся – это была не комната, а что-то вроде пустой шахты подъемника. Вот только подъемника в ней не было. Если зала – и будущая арена – была придавлена низким каменным потолком, то над комнаткой вообще не было потолка. Гладиатор видел вечерею-щее небо с легкими завитками золотых облаков.
   Гюн стоял в небрежной позе, одетый в легкую белую тунику, и светлые его волосы украшал венок из нераспустившихся водных лилий. Дух, создавший для себя плоть, – в этом есть что-то отвратительное. Интересно, как он ее делает? Из чего? И что внутри этой человекоподобной оболочки?
   – Сожги клейма, – приказал гений Веру. Как любой гений, он полагал, что человек должен ему повиноваться беспрекословно. Но на Вера его слова не действовали. Пустой звук, сотрясение воздуха.
   Гений не мог ни к чему принудить Вера. Только знал ли об этом гений?
   – Здесь нет ларария, – заметил гладиатор. Гюн усмехнулся:
   – Раз я здесь, вся эта комната теперь ларарий. Вер швырнул клейма на пол, и они разлетелись веером. Гладиатор сделал вид, что хочет подтолкнуть одно из них ногой, а на самом деле шаркнул пяткой и измял нежную бумагу.
   – Никогда не доводилось топтать клейма. Но эти заслуживают такого отношения. – И он смачно плюнул на другое клеймо.
   Он надеялся вывести гения из себя. Но тот лишь пожал плечами:
   – Не стоит этого делать – клеймо не будет гореть. Вер наклонился и нехотя сгреб клейма. При этом он заметил лежащие в углу гири. Круглые ядра были прикованы к стальным обручам для ног цепями. Кандалы приготовили для Вера.
   – Надо же, и гирьки уже здесь.
   Сделав вид, что его больше не интересуют клейма, гладиатор вытащил гири из угла. Обручи были раскрыты. Замок захлопывался сам, без ключа. Недолго думая, Вер защелкнул пружины.
   – Что ты сделал, идиот?! – воскликнул гений. – Как ты теперь их наденешь?
   – Не знаю, – Вер пожал плечами. – Значит, никак.
   И он швырнул гири на пол. Гений раздраженно топнул ногой, плоть его стала испаряться, таять, легкое облачко пара окутало гения. Тогда Гюн оттолкнулся от пола и взмыл вверх, оставляя в воздухе светящийся платиновый след.
   – Эй, ты куда?! – крикнул Вер со смехом. – А как же клейма? Доминус Макрин будет недоволен. Неужели струсил? Не бойся! Я не желаю тебе зла, хотя ты чуть не отправил меня в гости к Плутону!
   Видя, что его доводы остались без внимания. Вер пожал плечами:
   – Не думал, что он так труслив. В этом он на меня не похож!
   Но гений вскоре вернулся, держа в руках металлический ключ. Пар вновь сгустился вокруг него, впитался в платиновый призрак, и тело приобрело прежнюю почти подлинную материальность. Вер смотрел с восхищением на подобные метаморфозы.
   Тем временем Гюн разомкнул обручи кандалов.
   – Надевай, – приказал не терпящим возражений тоном. – И чтобы без фокусов.
   – А как же клейма?
   – Клейма ты можешь сжечь и с гирями на ногах.
   Вер театрально всплеснул руками:
   – Как же я сам не додумался! Гири мне нисколько не помешают. Гири вообще мало чему мешают, не так ли, Гюн?
   Как только обручи защелкнулись на щиколотках Вера, гений опустил ключик в кармашек на поясе. Очень удобный кармашек с металлической застежкой. Из такого трудно выронить ключ.
   – Сжигай клейма, – повторил приказ гений.
   – Не раньше, чем ты ответишь мне на один вопрос. Ты так мило поведал мне о том, что я должен проиграть. И вот теперь при встрече даже не хочешь объяснить, за что такая немилость.
   – А сам не догадываешься?
   – Понимаешь, милый гений, догадки – одно, а твое веское гениальное слово – совсем другое.
   – Ну хорошо… – гений колебался – говорить или нет. Он был небесным патроном Вера. А отношения клиента-патрона в Риме святы. Нет, гений не мог
   отказать смертнику в такой малости. – Ты не должен был клеймить желание для этой девчонки.
   – Разве ты имел право мне приказывать?
   – Не имел. Но не имеющие права порой так сильно желают его получить.
   – Как Макрин, – подсказал Вер.
   – О, Макрин – мелюзга, всего лишь глупая игрушка в чужих руках. Когда в нем отпадет надобность, его сломают… Сжигай клейма, – и гений протянул гладиатору зажигалку.
   – А чем бедная девочка так тебе насолила? – Вер щелкал зажигалкой и наблюдал, как бледно-синее пламя выскальзывает из своего укрытия и вновь прячется.
   – Я обещал ответить на один вопрос. И я ответил. Ты доволен? Я даже могу поведать тебе еще кое-что. Ты наверняка хочешь знать, что в этих клеймах? – Гения распирало от самодовольства – так хотелось похвастаться своей почти божественной властью. – Я отвечу, хотя ты и не просил. В одном – желание, чтобы умер юный Цезарь, в другом – мощное землетрясение вроде того, что разрушило четыреста лет назад форум Траяна, в третьем – ранняя старость и болезнь…
   – Хватит, – сказал Вер.
   Он наклонился и поджег клейма. Пламя весело запрыгало по бумажкам. В узкой комнате-шахте распространился приятный запах благовоний. Кто бы мог подумать, что у столь отвратительных желаний такой приятный аромат. Гений с улыбкой смотрел, как сиреневый дымок, извиваясь, крадется к синему, утратившему прозрачность небу. И в этот момент Вер рванулся к Гюну. Гладиатор навалился на своего покровителя всей массой тела и мгновенно повалил гения на пол. Прежде чем тот успел опомниться, Вер полоснул стальным полумесяцем и рассек Гюну запястье. Кровь брызнула из перерезанных вен.
   Пока гений истошно вопил и пытался зажать рану, Вер открыл кошелек на поясе покровителя и вытащил ключ. При этом одной рукой он продолжал наносить удары по голове гения, так чтобы тот принимал все происходящее за вспышку отчаяния и не заметил пропажи. Наконец Гюн сумел вырваться и, издав протяжный крик, раскаленной головней взмыл в небо, оставляя в воздухе отнюдь не платиновый, а красноватый след. При этом он менял свой облик во время полета, утрачивая материальность. Покровителю Объединения кухонных работников подобные метаморфозы не под силу. Оказывается, не все гении равны.
   Вер махнул рукой вслед улетающему:
   – Счастливого полета, милый гений! Вряд ли Гюн скоро заметит пропажу. В этот момент пневмопривод тяжело всхлипнул, и дверь вновь поехала в сторону, открываясь.