Страница:
Роман Буревой
Мечта империи
(Империя – 1)
Солнце-кормилец! Ты день с колесницей горючей
Кажешь и прячешь, о пусть, возрождаясь незримо,
Вечное – ты ничего не увидишь могучей Города Рима.
Гораций (пер. А. Фета)
Часть первая
Глава 1
Аполлоновы игры. День первый
«Сегодня, в двадцать первую годовщину победы в Третьей Северной войне, император Марк Руфин Мессий Деций Август открывает Аполлоновы игры».
«Акта диурна», праздничный выпуск, канун Нон июля[1] 1974 года от основания Рима.
Пурпурный веларий[2] над Колизеем разворачивался с завораживающим шорохом.
Зрители, пробираясь к своим местам, невольно поднимали голову, чтобы взглянуть, как один за другим раскрываются лепестки огромного цветка. Вскоре все ряды амфитеатра погрузились в мягкий полумрак. И только арена, засыпанная оранжевым песком, оставалась ярко освещенной. По мере того как солнце будет скользить по небу, одни лепестки велария уберут, а другие развернут так, чтобы солнечные лучи неизменно освещали арену. Пурпурный полумрак рядов и золотой песок арены – эти два истинно римских цвета повторялись повсюду, в императорских знаменах и в драпировках сенаторских лож.
Гладиаторы ждали в куникуле[3]. Вот-вот должна была начаться помпа[4]. Юний Вер, как всегда, встал в первый ряд вместе с Варроном.
– Элий уже здесь, я его видела, – шепнула Клодия. – Неужели ему нравится смотреть игры после того, что с ним произошло?
– Если говорить начистоту, то Элий единственный из нас достоин звания гладиатора, – заявил Варрон. – Он обильно полил кровью арену, как и полагается доблестному мужу. Правда, это была его собственная кровь.
Четверо шоколадных носильщиков в набедренных повязках из золотой парчи и с золочеными обручами на шеях вынесли из боковой галереи носилки. Сидящий в них невысокий упитанный человек в белой тоге отер тончайшим платком мокрое лицо и шепнул:
– Мы задерживаемся. Император уже здесь. Тысяча сестерциев тому, кто выиграет первым вчистую, а не по очкам.
– Вер, не забудь поставить фалерна, когда выиграешь, – хмыкнул Варрон.
Пронзительный рев труб заставил всех замолчать. Украшенные изображениями золотых львов ворота распахнулись. Распорядитель резко обернулся, едва не вывалившись из носилок, и пообещал:
– И еще три тысячи тому, кто выйдет без доспехов.
– Терпеть не могу, когда Пизон распоряжается, – прошипела Клодия. – У него вечные накладки. Будто специально. Он был распорядителем игр, когда Элий потерял ноги.
– Элий потерял, я подобрал, – хмыкнул Варрон.
– Все дело в том, что Элий плохой гладиатор, – назидательным тоном произнес Авреол. – Из аристократов всегда получаются дрянные гладиаторы.
У Авреола была тонкая и длинная шея с острым кадыком. Едва он появился в гладиаторской школе, как к нему намертво прилипло прозвище Цыпленок. А когда Авреол впервые шагнул на арену Колизея, на трибунах тут же завопили: «Цыпа»!
– Разумеется, Элий не может равняться с тобой, Цыпа, – усмехнулся Вер. – Ты неповторим.
Авреол принял его слова за чистую монету и приосанился.
– Со мной вообще никто не может равняться. И в этом году победителем Аполлоновых игр объявят меня. – Он бросил выразительный взгляд на Вера.
– Уж скорее тебя изберут консулом в будущем, – парировал тот.
– Когда-нибудь я стану консулом, – заявил Цыпа. – Все знают, как я талантлив. В три года я научился читать, а в пять знал «Илиаду» и «Одиссею» наизусть. Ты мне не веришь?! – гневно воскликнул он, приметив улыбку на губах Вера.
– Ну что ты, ни минуты не сомневаюсь. Наверняка знание «Илиады» здорово помогает на арене.
– Он над нами издевается! – оскорбился Авреол за всю гладиаторскую центурию. – Его следует исключить из гладиаторов!
– Вер – самый лучший боец, – напомнила Клодия.
– А гладиатор плохой! – не унимался Авреол. – Он нас презирает. Разве ты не видишь?! Нас и тех, чьи желания выполняет. Для него нет ничего возвышенного.
– При чем здесь возвышенное? Мне платят, я машу мечом. На остальное мне плевать, даже на то, что ты обо мне думаешь, Цыпа.
«Интересно, доставляют ли людям радость те желания, которые исполняет Цыпа?» – подумал с усмешкой Вер.
И с удивлением отметил, что Цыпа побеждает чаще, чем этого можно было ожидать.
– «Апис, кулачный боец, никого и не ранил. За это был от соперников он статуей этой почтен», – процитировал Вер напоследок любимого Лукиана. Он не знал, почему все время шутит. Может, потому, что молод. На самом деле внутренне он не смеялся.
Носилки Пизона, плавно колеблясь, уже появились на арене. Следом шествовали трубачи. И наконец по двое, печатая шаг, выступили гладиаторы. Год от года не менялась помпа. Сотню лет назад и тысячу лет назад она была почти такой же. Менялись сенаторы, музыканты, их трубы, гладиаторы и зрители, оружие и одежда, закуски, которые разносили в перерывах расторопные торговцы.
Дважды реконструировали Колизей, появился пуленепробиваемый экран над императорской ложей после того, как императора Корнелия застрелили из снайперской винтовки во время игр. Поставили комментаторские кабины и громкоговорители. Радио транслировало прямые репортажи на всю Империю. Преторианская гвардия надела пуленепробиваемые нагрудники. Но каждые игры открывались помпой, и гладиаторы совершали свой круг почета, проходя мимо императорской ложи, а затем мимо лож сенаторов.
Император Руфин любил игры и всегда присутствовал на их открытии.
Императору пятьдесят два, он самоуверен, холоден, расчетлив и переполнен тщеславием. Он любит сравнивать себя с Юлием Цезарем. Сходство между ними явное – и тот и другой начали рано лысеть, и теперь Руфин, как божественный Юлий, повсюду щеголяет в дубовом венке. За плечом императора маячит голова Цезаря – бледное, узкое лицо, на губах застыло испуганно-плаксивое выражение, будто он провинился и наказан на долгие-долгие годы. В ложу императора сегодня приглашен академик Трион – его круглая голова виднелась из-за обтянутого пурпуром барьера. Раньше это место занимал префект претория Корнелий Икел. Но нынче его не пригласили.
Процессия остановилась напротив императорской ложи. И хотя сегодня никто из гладиаторов не собирался умирать на арене, они выкрикнули, как и тысячу лет назад: «Славься, император! Идущие на смерть приветствуют тебя!»
Руфин кивнул в ответ, а с трибун на арену полетели цветы. Гладиаторы двинулись дальше. Все они были как на подбор высокого роста и широки в плечах.
Победители игр щеголяли в золотых венках.
Но среди этих красавцев Вер выделялся с первого взгляда. На его длинных пшеничных волосах сверкал золотом венок победителя Больших Римских игр, но не по венку его отличали. Поверх доспехов во время помпы он накидывал затканный золотыми пальмовыми ветвями плащ, схожий с нарядом триумфатора, но не из-за плаща римляне останавливали на нем свой взгляд. Вер шагал как будто со всеми в ногу и все же иначе, махал рукой зрителям, но при этом приветствовал не их, а бирюзовое небо над головой. Он не был похож на остальных, даже проигрывая, он все равно выглядел как победитель. Одна половина зрителей его боготворила, другая ненавидела, но все говорили только о нем.
Веру нравились и любовь и ненависть. Пожалуй, ненависти он отдавал предпочтение.
«Интересно, какие чувства я бы испытывал, если бы мы дрались боевым оружием? Если бы Клодия или Варрон могли погибнуть от моей руки?» – сам себя спросил Вер.
Вопрос не ужаснул его и даже не взволновал. Он не испытывал по этому поводу ничего.
– Ненавижу дурацкое хождение, – вздохнула Клодия.
Слова предназначались Веру, но ответил Варрон:
– Какие это игры у тебя? Пятнадцатые? Шестнадцатые?
– Семнадцатые, – ответила Клодия.
Она одного роста с Вером и почти так же широка в плечах, как Варрон. В доспехах ее всегда принимали за мужчину.
– На три меньше, чем у меня. Кто сегодня выходит против тебя? – продолжал допытываться Варрон.
– Бык…
– А, Бык, он здоровый. Пока махнет рукой, ты успеешь обежать вокруг арены.
Бык был новичком, в первый раз выходил на бой, и его никто не боялся. А зря. Новичков надо бояться. Хлор тоже был новичок, а у Элия заканчивался второй контракт. Вер невольно передернул плечами. Он старался забыть тот день и все равно постоянно вспоминал. Трудно не вспоминать, когда Гай Элий Мессий Деций занял место в сенаторской ложе и вместе с Марцией приветственно машет ему.
– Вер, у Элия на правой ноге протез? – шепнула Клодия. Она спрашивала об этом каждый раз, когда видела Элия в Колизее.
– Нет, ему восстановили обе ноги. Только правая хуже срослась и осталась короче.
– Ерунда. Говорю, у него протез, – заявил Варрон. – Иначе почему он всюду появляется в тоге?
– Ты повторяешь слово в слово то, что пишет Вилда в своем «Гладиаторском вестнике», – заметил Вер. – Или она повторяет за тобой?
Лицо Варрона пошло пятнами. У Вилды был осведомитель среди гладиаторов, и многие подозревали, что это Варрон.
– Это не ее вестник, а Пизона, – Клодия игриво помахала Элию рукою. Сенатор кивнул в ответ дружески и отнюдь не покровительственно. Он всем так кивал. – Я уверена, что на следующий год Элия непременно изберут консулом.
– Пизон выложит миллион сестерциев, лишь бы не допустить этого, – не без оснований предположил Варрон.
– Ставлю сестерций, что его изберут, – заметил Вер. – Просто потому, что свой миллион Пизону поставить не на кого. Разве только на себя.
Мысль о том, что Пизон может сделаться консулом, вызвала врыв смеха. Банкир оглянулся и посмотрел на своих подопечных подозрительно.
– Не бывать Элию в сенате, если бы не его гладиаторское прошлое, – пробурчал Цыпа.
– Что в таком случае мешает тебе стать сенатором? – поинтересовался Вер.
– Я еще буду.
– Да, да, все мы станем сенаторами, – хихикнула Клодия. – Я, Вер и ты, Варрон… Ты хочешь носить тогу с пурпурной полосой, а, Вер?
– Нет, – с фальшивой горячностью запротестовал Вер. – Сенат – это еще хуже, чем арена. К тому же туда собрался Цыпа. Значит, я точно не пойду в курию.
– А ты, Варрон? Тебе бы пошла сенаторская тога! – не унималась Клодия.
Варрон ничего не ответил и лишь нахмурил брови. В последние месяцы он открыто враждовал с Кло-дией. Это мало походило на пикировку мужчины и женщины, которая готова вот-вот перерасти во взаимную симпатию. Эта была завистливая и непримиримая вражда двух бойцов, соперничающих в одном деле.
«Хорошо, что сегодня они не в паре, – подумал Вер. – Когда-нибудь они убьют друг друга, и это даже не будет смешно».
Круг замкнулся. Гладиаторы вошли в «отстойник» – небольшое помещение в куникуле, где бойцы ожидали своего выхода на арену. Те, кто должен был выступать в конце, удалились в свои раздевалки. Вер выйдет на арену первым – едва отзвучат трубы, едва пробегут, выделывая замысловатые кульбиты, акробаты, в «отстойнике» прозвенит оглушительный звонок и раздастся пронзительный, лишенный эмоций голос распорядителя: «Вер и Красавчик – на арену!»
– Не люблю я первый день игр, – буркнул Варрон. – Контрактов нет – выкладываешься за милостыню, которую Пизон именует платой. Ему бы, жадобе, так платили. Завтра – другое дело. Завтра будет хороший день, ведь так, Вер? – Варрон дружески пихнул приятеля в плечо.
– Акробаты уже ушли, сейчас наша очередь, – отозвался Вер.
– Будешь снимать доспехи? – вызывающе спросила Клодия, оглядывая легкие пластиковые доспехи Вера, украшенные золотым узором. – Я как-то выступала даже без нагрудника.
– И чуть не осталась без одной титьки, – поддакнул Варрон.
– А почему бы нет? – Вер принялся расстегивать ремешки наручей. – Для красоты зрелища я могу отказаться от многого. Даже от меча. Но вряд ли мою самоотверженность оценят.
– Это не смелость, это глупость, подобное безрассудство недопустимо, – тут же встрял со своими поучениями Цыпа.
– Не волнуйся, Цыпа, я надел протектор и шлем.
Так что детородный орган и голова будут целы. А без всего остального можно обойтись, – отвечал Вер. – В Эсквилинской больнице делают прекрасные протезы. Закажи там себе новую голову, если вдруг позабудешь строку из «Илиады».
Вер взял меч, сделал несколько оборотов кистью. Голоса разом смолкли. Не потому, что в отстойнике перестали орать, а потому, что Вер никого больше не слышал. Руки двигались сами по себе, повторяя заученные движения. Краем глаза Вер заметил Красавчика. Тот был закован в броню с головы до ног. Пробить тупым гладиаторским мечом можно лишь места сочленений. Гораздо проще сбить Красавчика с ног. Но учитывая, что тот на двадцать фунтов тяжелее Вера, задача тоже не из легких. Репродуктор ожил и зарокотал:
– Вер, Красавчик! На арену!
Будущие противники плечом к плечу шагнули вперед. Ворота распахнулись.
Арена была как золотой поднос. Блюдо для победителя. Яства на пиршестве Вер приготовит сам. Два гения в платиновых всполохах защитного поля кружили в бирюзовом небе над Колизеем. И Вер помахал им, как старым друзьям, заглянувшим в гости.
– Противники вооружены только мечами, – разносился голос из усилителей, перекрывая рев толпы. – Гладиатор Юний Вер снял нагрудник, поножи и защиту на руках.
Красавчик кинулся в атаку. Но меч рубанул воздух. Поворот, удар, и вновь Вер ускользает, а Красавчик сражается с тенью. Вер в доспехах быстр, как лесной зверь, без доспехов – молниеносен. Даже в первых рядах зрители не могут проследить за взмахом его руки. Но надо немного побаловать римлян, дать им зрелище, дать несколько томительных секунд борьбы, когда кажется, что может одолеть любой. В такие мгновения зрители ревут от восторга, мужчины вскакивают с мест, а женщины близки к обмороку.
Мечи скрещиваются в высоком блоке, Красавчик тянется вверх, а Вер ныряет и рубит по ногам. Но Красавчик достаточно быстр, чтобы перемахнуть через несущийся со свистом клинок, и зрителям кажется, что акробаты вышли на арену их позабавить.Красавчик, окрыленный первым успехом, пробует ударить Вера в шею, но клинок разит воздух – Вер давно выпрямился и со скучающим видом ждет новой атаки. Красавчик решает повторить прием Вера: он тоже бьет по ногам, рассчитывая свалить противника. Вер прыгает через клинок, будто упражняется в гимнасии.
Зрители кричат от восторга и страха, они еще не забыли, как Хлор подобным ударом отрубил Элию ноги.
Красавчик вновь атакует. Вер не парирует – он ускользает змеей, почти в открытую издеваясь над противником. Время разящих ударов не наступило, зрители еще не насладились красотой схватки до конца. Красавчик носится как сумасшедший, пыхтит как паровоз, машет мечом, лезет вон из кожи. А Вер даже не запыхался. Он забавляется… Вер понимает, что противнику унизительно столь несомненное превосходство. Но почему забавляться должны только зрители? Юний Вер тоже хочет повеселиться.
Бойцы расходятся.
Представление для зрителей закончено. Теперь все решит один удар. И Красавчик понимает это.
Гладиаторы вновь кружат по арене. В этот раз Красавчик боится атаковать. Он ждет, надеясь на прочность доспехов. Вер атакует. Красавчик парирует, но вкладывает в это слишком много силы – клинок Вера отскакивает, чтобы тут же обрушиться на голову неопытного бойца. Красавчик падает лицом в песок, но через несколько секунд приподнимается и оглядывает арену. Отличный шлем защитил его, как всегда. К нему спешат два служителя, одетые Меркуриями, в крылатых шлемах и крылатых сандалиях, чтобы вытащить за ноги с арены, а он должен изображать мертвеца. Красавчик не может вынести такого позора – он вскакивает и несется к выходу. «Меркурии» бегут за ним, но не могут догнать – мешают дурацкие сандалии с крылышками.
– Вер, Вер, Вер, – несется над Колизеем. Юний Вер поднимает голову. Гений Красавчика исчез. А его гений кружит и кружит над ареной.
Только гладиаторы видят гениев. Гай Элий Мессий Деций тоже видел сверкающую платиновую фигуру, парящую в вышине. И он стиснул зубы, чтобы заглушить вздох. С того дня, как Хлор отрубил ему на арене обе ноги, он нередко видел своего гения. Но Элий не любил вспоминать эти встречи. Порой у него появлялось чувство, что гений здесь и, спрятавшись поблизости, следит за бывшим подопечным. Чего-то ждет.
Три женщины сидели в первом ряду для простых граждан. Впереди располагались сенаторские ложи, и следующий ряд возвышался на несколько футов над головами отцов-сенаторов. Это были самые дорогие места в амфитеатре. Обычно билеты сюда покупали знаменитые актеры, «новые люди», разбогатевшие быстро и сомнительно, банкиры и хозяева оружейных заводов. Иногда здесь бывали дорогие куртизанки, и тогда в перерывах зрители пялятся не на акробатов и бестиариев[5] со зверьми, а на этих доступных и одновременно недоступных красоток, одна ночь с которыми стоила целое состояние. Но три женщины, одетые в белое, не походили на обитателей Субуры, хотя все три были молоды и необыкновенно красивы. Особенно одна, со сверкающими золотом волнистыми волосами. Ее палла[6] будто ненароком соскользнула не только с головы, но и с плеч, давая возможность зрителям полюбоваться на их совершенные формы.
– Не надо так демонстрировать свою красоту, детка, – сказала ее соседка, роскошная матрона в шелковой столе[7], расшитой узором в виде павлиньих перьев. – А то зрители догадаются, кто мы.
– Ты слишком высокого мнения о людях, – заметила третья красавица с правильными, но слишком резкими чертами лица. Ее светлые, будто светящиеся изнутри глаза скорее могли оттолкнуть поклонника, нежели привлечь.
– Мне нравится тот, что выступал без доспехов, – улыбнулась златокудрая красавица, не подумав поправить паллу. – Он еще появится на арене?
– Он выиграл, – отвечала светлоокая. – Значит, будет сражаться во втором поединке.
– Мне казалось, что они должны выступать лишь по разу, – засомневалась матрона.
– Это в обычные дни, – пояснила светлоокая. – Когда они бьются за исполнение желаний. А сегодня гладиаторы сражаются только за приз. И значит, победитель будет один.
В этот момент на арену вновь вышел Юний Вер.
Трибуны взревели.
– Ставлю бокал нектара, что Вер победит за три минуты! – воскликнула златокудрая. – Кто хочет со мной поспорить?
– Я хочу, красавица, – воскликнул мужчина в тоге всадника во втором ряду.
Златокудрая красотка обернулась и смерила его снисходительным взглядом.
– А где ты возьмешь бокал нектара, когда проиграешь? – И она шепнула на ухо своей светлоокой подруге: – Так ты будешь со мной спорить?
– О нет, Венера! Ты же знаешь, я не делаю глупостей.
– Просто ты, Минерва, умеешь скрывать свои промахи. На то ты и богиня мудрости.
– Девочки, пожалуйста без имен, – одернула их матрона.
Поединок длился чуть больше минуты. Вер победил.
– Мы присудим ему приз сейчас или дождемся конца выступлений? – поинтересовалась светлоокая богиня.
– Куда ты торопишься, дорогая, у нас впереди вечность.
– В самом деле, дождемся последнего поединка, – предложила матрона, в которой никто не хотел узнавать богиню Юнону, и это ее задевало. – Иногда занятно понаблюдать за людьми. Они с таким азартом дерутся неизвестно за что.
– Признайся, он тебя волнует, – шепнула златокудрая красавица на ухо Минерве. – Взгляни, какие мускулы, какие великолепные плечи. Такой торс, изваянный из мрамора, может украсить любой храм. Неужели тебя нисколько не возбуждает мужская красота?
– Ее волнует лишь мужской ум, – заметила не без яду Юнона. – А поскольку ни один мужчина не может быть умнее ее, то ни один и не способен ее покорить.
– А вдруг наш герой так же умен, как и красив? – улыбнулась Венера. – Давай устроим ему испытание, вдруг он мудрее тебя?
В этот момент зрители вновь взревели. «Вер! Вер! Вер!» – неслось по рядам.
– Боец он отменный. Он опять победил, – улыбнулась матрона.
– Его испытание началось давным-давно, – сказала светлоокая. – В час его рождения. Только он об этом не подозревает.
Они перестали болтать, потому что объявили последний поединок – Вер выходил против Авреола.
– Если победит тонкошеий, – презрительно фыркнула Венера, – я больше никогда не буду спать с мужчиной. Во всяком случае, до ближайших Столетних игр.
– Ничего страшного, – успокоила ее Юнона. – Лесбийская любовь снова входит в моду.
Вер разбежался, сделал сальто и вновь встал на ноги. Такие акробатические штучки считались среди гладиаторов дурным тоном. Но Веру было плевать, что думают другие. Ему хотелось разозлить Цыпу. Но тот владел собой. Даже проигрывая, Авреол оставался невозмутим. Может, цитировал про себя «Илиаду» от начала до конца?
Авреол ушел в глухую оборону. Удары Вера сыпались градом, но Цыпа их не замечал – его выносливость была почти нечеловеческой. Но если Авреол делал ответный выпад, его меч всякий раз натыкался на щит Вера. При этом Вер, дабы позабавить зрителей, умудрялся еще сделать полный оборот или замысловатый прыжок и ударить ногой в щит противника. Но пока что это была только игра. Оба играли неплохо. Но Вер был артистичен, Цыпа напоминал автомат.
– Авреол рассчитывает на промах нашего красавца, – заметила светлоокая.
– Что ты так волнуешься? – пожала плечами златокудрая Венера. – Обет дала я, а не ты. Впрочем, такой проигрыш тебя не расстроит.
Наконец Веру надоела эта игра. Почти никто из зрителей не заметил, как Авреол пропустил удар. Внезапно Цыпа пошатнулся и упал на колени. Он попытался встать, но Вер не позволил. Ударил, будто крикнул: «Лежать!» И Авреол подчинился без звука. – Какой молодец! – захлопала в ладоши златокудрая красавица. – В честь его
победы я сплю сегодня с тремя партнерами одновременно.
– А можно я буду одним из этих троих счастливцев? – поинтересовался нахальный красавец-всадник.
– Разумеется, если отыщешь дорогу к дверям моей спальни, – отвечала Венера.
– Я была права, – вздохнула светлоокая Минерва, – Ни к чему было сидеть столько времени на жаре и мучиться от жажды и от дурацких приставаний глупцов.
– Надеюсь, ему понравится наш подарок, – улыбнулась златокудрая и, поднимаясь со скамьи, будто невзначай подмигнула нахальному ухажеру.
Над входом в гостиницу «Император» висело огромное пурпурное полотнище с четырьмя буквами «S.P.Q.R.» – «Сенат и Народ Великого Рима». Огромные золотые буквы колебались, когда ветер пытался подхватить полотнище и унести его в небо.
Чуть ниже полоскалась ткань с надписью: «Юний Вер – трехкратный победитель Больших Римских игр и двукратный победитель Аполлоновых игр». Они были почти равны – первый гладиатор, служитель Фортуны, увенчанный богиней победы Викторией, и сенат Рима. Власть Империи и отдельное желание отдельного человека.
«Рим исполняет желания» – эту формулу приказал выбить Траян Деций золотыми буквами над входом в Колизей.
– Доминус Вер, у тебя не появилось свободного клейма? – услышал Вер за спиной скрипучий голос.
Оглянулся. Человек в белой тунике с серебряным значком ветерана Третьей Северной войны на левом плече изогнулся в подобострастном поклоне. Вер прекрасно его знал – вернее, о нем самом он не знал ничего. Но видел его во время Аполлоновых игр каждый год. Этот старик (он имел полное право называть его стариком, ибо просителю было далеко за шестьдесят) всякий раз подкарауливал Вера
после первого дня игр и выпрашивал клеймо задаром. Пять лет подряд. Ни разу Юний
Вер не спросил, какое желание старика не может исполниться так долго.
– Доминус Вер, ты так знаменит. И ты откажешь мне, старому и больному?
Вспомни: каждому гражданину Рима гарантировано исполнение желаний. Этот закон выбит на бронзовой доске.
Вер почувствовал досадную неловкость. Будто нищий попросил у него асе, а он, Вер, имея тысячу в кошельке, не бросил в протянутую руку медной монетки. «Но не жалость, а именно неловкость», – уточнил он сам для себя.С некоторых пор он стал анализировать собственные чувства.
«Каждому нищему обязан подавать…» Выходя из школы в город, гладиатор брал с собой кошелек, наполненный медяками, и одаривал всех встречных нищих. Исполнять желания надо тоже с желанием. Это первая аксиома, которую они должны были выучить в гладиаторской школе. И Вер затвердил ее, как ученики лицеев заучивают наизусть отрывки из «Илиады» и «Одиссеи».
Но старик не производил впечатление бедного.
Туника его была новой и чистой, сандалии – из хорошей кожи. Он носил серебряный значок, значит, должен получать военную пенсию. Но он почему-то не мог заплатить за клеймо. Порой с возрастом люди становятся необыкновенно скаредными. Они экономят каждый асе и даже в роскошные термы Каракаллы норовят пройти задаром, не говоря уже об играх. Старики, как дети, обожают собственные капризы. Но Рим достаточно мудр и достаточно богат, чтобы позволить своим старикам и детям капризничать.