Бушков Александр Александрович. Д'Артаньян -- гвардеец кардинала (книга вторая)

Александр БУШКОВ

Д'АРТАНЬЯН - ГВАРДЕЕЦ КАРДИНАЛА

(книга вторая)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СОЛНЦЕ И ТЕНИ

Глава первая

Неожиданная встреча

   Вздохнув про себя, он приготовился расстаться еще с сотенкой пистолей - ничего не попишешь, чтобы вырваться из лап полиции, не следует скупиться... Да и письма форменным образом жгли грудь под камзолом.
   Он вновь вынул кошелек, но на сей раз принялся высыпать из него монеты скупо и расчетливо, без лишнего бахвальства.
   Высокая массивная дверь вдруг распахнулась - такое впечатление, даже не от энергичного движения руки, а от доброго пинка. В комнату как вихрь ворвался пожилой невысокий человечек, дородный и румяный, как истый фламандец. Одежда на нем была довольно скромная, уступавшая нарядам обоих бальи, а на поясе не имелось шпаги - но служители закона мгновенно вытянулись, словно исправные солдаты на ротном смотру, старший бальи вскочил...
   Вслед за пожилым вошел второй, одетый, как французский дворянин, при шпаге, в надвинутой на лоб шляпе - и скромно остановился поодаль. Пожилой, уперев руки в бока, тяжело ворочая головой на толстой шее с видом бодливого быка, никак не решившего пока, за кого из пастухов взяться первым, долго рассматривал служителей закона с грозным, не сулившим ничего доброго выражением лица, потом открыл рот...
   - Бре-ке-ке-кекс!
   - Ке-ке-ке-брекс...
   - Нидер-вилем-минхер-фламен!
   - Минхер-фламен-вилем-нидер...
   Интонации были самые недвусмысленные, понятные д'Артаньяну. Неведомый гость ругал полицейских на чем свет стоит, а они лишь осмеливались на то, чтобы вставить порой почтительное словечко да попытаться что-то робко объяснить, но их слова, сразу видно, ничуть не убеждали пожилого, и он, разойдясь, орал уже во весь голос, брызгая слюной, грозя кулаками, определенно обещая обоим множество самых неприятных сюрпризов...
   Его спутник шагнул вперед, поднял руку в замшевой коричневой перчатке и бросил на стол перед старшим бальи два листа бумаги, в которых скосивший глаза д'Артаньян моментально узнал свою подорожную и письмо к статхаудеру, рекомендовавшее "шевалье де Лэга" записным гугенотом и другом Нидерландов с младенческих пеленок...
   И возликовал про себя, видя, что дело его выиграно, а также радуясь, что сберег отцу сотню необходимых в хозяйстве пистолей.
   Все было в совершеннейшем порядке - старший бальи (успевший при вторжении незнакомца куда-то спрятать деньги с проворством фокусника) выскочил из-за стола, кланяясь д'Артаньяну:
   - Вы свободны, ваша милость! Как ветер! Бога ради, не сердитесь на нас, скудоумных! Нами двигали исключительно благородные мотивы защиты отечества от испанских шпионов, и мы сразу поняли, что дело нечисто. Откровенно говоря, этот иезуит мне сразу показался подозрительным, и я немедленно прикажу ловить его по всему Зюдердаму...
   Д'Артаньян, держась с грацией и величавостью истого вельможи, повел рукой:
   - Пустое, господин Ван дер... Не стоит извинений...
   И побыстрее направился к двери, пока, не дай бог, обстановка не изменилась столь же волшебным образом, но в гораздо худшую сторону. Младший бальи, семеня и сгибаясь в поклоне, догнал его, зашел слева:
   - Вы изволили уронить, ваша милость... - прям-таки пропел он, протягивая на ладони два утаенных золотых.
   Д'Артаньян небрежно, двумя пальцами отвел его ладонь:
   - Любезный, сыну великого короля неподобает держать в руках золото, валявшееся на полу... Оставьте себе.
   И вышел на площадь перед ратушей. Неподалеку стоял Планше, улыбаясь во весь рот и держа в поводу двух лошадей, свою и д'Артаньяна, а рядом с ним, тоже при двух лошадях, стоял высокий пожилой человек, судя по одежде, слуга из богатого дома, седой, но крепкий на вид.
   Рядом раздались уверенные шаги, и перед д'Артаньяном остановился незнакомый дворянин.
   - Позвольте вас поблагодарить, сударь, - начал гасконец. - Не знаю, кто вы такой, но вы явились как раз вовремя... Как ваше имя?
   - Анна, - послышался звонкий голос.
   Рука в коричневой кожаной перчатке сдвинула шляпу на затылок. И д'Артаньян форменным образом остолбенел, словно персонаж из Библии, кажется, Плот.
   Перед ним стояла очаровательная блондинка из Менга - в мужском костюме для верховой езды, со шпагой на перевязи, с заправленными под шляпу волосами. Большие голубые глаза, столько раз снившиеся гасконцу по ночам, смотрели лукаво и озабоченно.
   - Это вы, миледи? - пробормотал он в совершеннейшей растерянности, тут же уступившей место несказанной радости. - Или ваш призрак?
   - Я, Господин Арамис! - легонько топнула она ногой. - Долго вы еще будете таращиться на меня с глупейшей улыбкой? Немедленно в седло! В этом городе для нас всех становится чересчур жарко...
   Подавая пример, она вставила ногу в стремя и уверенно взмыла в седло, повернула коня так резко, что короткий испанский плащ взметнулся за спиной, как пламя. С трудом опомнившись, д'Артаньян вскочил на своего английского жеребца и пустил его размашистой рысью, торопясь за девушкой. Слуги поскакали следом.
   В переулке неожиданно промелькнула знакомая фигура Атоса с маячившим за его плечом унылым Гримо. Как ни хотелось д'Артаньяну вновь скрестить шпагу с мушкетером, он смирил себя - момент был самый неподходящий. Они успели лишь встретиться взглядами - и горячий жеребчик пронес гасконца мимо. Пожалуй, в Зюдердаме для него и в самом деле становилось жарковато, так и припекало под ногами...
   Он догнал Анну, и их кони пошли голова в голову по набережной очередного канала. Душа д'Артаньяна была переполнена разнообразнейшими чувствами, в которых он от растерянности не пытался разобраться вовсе, но если все же попытаться выразить одной-единственной фразой переживания, терзавшие впечатлительную душу молодого гасконца, то сводились они к нехитрой, в общем, истине - он был на седьмом небе, и душа его пела...
   Как он ни вглядывался, не мог различить ничего, кроме нежной щеки и розовых губ - низко надвинутая шляпа скрывала все остальное.
   - Нахлобучьте шляпу пониже, - распорядилась Анна, не поворачивая головы. - Вас могут узнать, а это совершенно ни к чему.
   - Там, в переулке, был Атос, он-то меня определенно узнал...
   - Ну, это не так уж страшно, - откликнулась она после короткого раздумья. - Главное, они все еще не поняли, что вы и "Арамис" - одно и то же лицо, а это дает нам неплохие шансы...
   - Нам? - радостно переспросил д'Артаньян.
   - Вот именно. Я возвращаюсь во Францию с вами... если вы не имеете ничего против моего общества.
   - Помилуйте, Анна! - воскликнул он протестующе. - Я только рад... Боже мой, вот это сюрприз! Рошфор мне ни словечком не заикнулся, что вы тоже здесь...
   - Значит, у него были к тому причины.
   - Однако, как мне повезло, что вы по счастливой случайности явились в решающий момент...
   Анна чуть повернула к нему голову, ее мелодичный голос звучал чуть насмешливо:
   - Любезный шевалье, когда речь идет о кардинальской службе и выполнении поручений монсеньёра, случайностям нет места, тем более в этом деле...
   - Значит, вы...
   - Я должна была вмешаться, если потребуется. По-моему, момент был самый подходящий, вам пришлось плохо...
   - Да что вы! - сказал д'Артаньян, к которому вновь вернулось извечное гасконское бахвальство. - Собственно говоря, к тому времени, как вы появились, я их уже свернул в бараний рог, купил с потрохами и принудил к повиновению...
   - Кто бы сомневался...
   - Вы что, не верите? Клянусь небесами, я с ними управился, как с болванами...
   - Я верю, верю... Вот, кстати, что это за странный обрывок разговора я слышала при вашем с ними расставании? О каком это сыне великого короля шла речь?
   - Я вам потом расскажу, при удобном случае, - заверил д'Артаньян, покраснев. - Это одна из моих коварных уловок, которая сработала просто великолепно... Анна... Я не могу поверить, что вы здесь, со мной, и мы вот так запросто скачем бок о бок...
   Она, наконец, подняла голову, и в голосе зазвучало неподдельное женское кокетство:
   - Я вам успею еще надоесть, шевалье, нам еще несколько дней ехать вместе, до самого Парижа...
   - Вы? Мне? Надоесть? - От волнения он потерял нить разговора. - Да это невозможно... С тех пор, как я вас увидел впервые, в Менге, вы стоите у меня перед глазами...
   Девушка тихонько рассмеялась:
   - Вы хотите сказать, что соизволили меня запомнить? Видевши один раз и мельком?
   - Вы из тех, кого невозможно забыть, Анна...
   - Даже после всех ваших похождений в Париже и побед над столькими красотками, от очаровательной трактирщицы Луизы до Мари де Шеврез?
   Д'Артаньян почувствовал, как запылали у него кончики ушей. Воровато оглянувшись на слуг, отстававших на три корпуса, он растерянно пробормотал:
   - Кто вам рассказал эти глупости...
   - Тот, кто был неплохо осведомлен о ваших славных свершениях на тех полях, где вместо валькирий порхают амуры...
   - Вздор, - сказал д'Артаньян. - Сплетни, злые языки... Все это время я думал только о вас...
   - Почему вдруг? - спросила она с той восхитительной наивностью, что женщинам дается так легко, а мужчин повергает в полнейшую растерянность. - У вас было столько возможностей, чтобы выбросить из головы скромную путешественницу...
   Д'Артаньян был уже не тот наивный и робкий юнец, что пару месяцев назад пустился в путь из Тарба, не сделав на этом свете ровным счетом ничего примечательного. И он решился.
   - Потому что я люблю вас, - сказал он из-под надвинутой на лицо шляпы, и это далось тем легче, поскольку он не видел ее лица, ее глаз и мог притвориться, что говорит с самим собой или с воображаемым предметом страсти неземной, как это частенько случается в сладких грезах.
   Девушка рассмеялась:
   - Самое подходящее место для объяснения в любви - пустынный берег скучного канала, шпионская поездка...
   - Это звучит, как стихи, - сказал расхрабрившийся д'Артаньян. - Пустынный берег скучного канала...
   - Вы, часом, не пишете стихи?
   - Нет, - честно признался гасконец. - Я их и не читал-то почти. Однажды, честно, попробовал сочинить... О вас.
   - И что у вас получилось?
   - Вы будете смеяться.
   - Честное слово, и не подумаю.
   - Правда?
   - Честное слово, я же сказала.
   - Как это ни странно, я люблю вас, Анна... - осмелился предать гласности свой единственный опыт версификации д'Артаньян.
   - А дальше?
   - А дальше у меня не получилось, как я ни бился, - убитым голосом сознался д'Артаньян. - Не выходит, хоть тресни...
   - Должно быть, все оттого, что я не внушаю вам достаточно сильных чувств... - сказала она.
   - Как вы можете так думать! Просто я... я, честно говоря, не получил никакого образования, в нашей глуши неоткуда было взяться поэтам... Вы - другое дело, вы ведь живете в Париже...
   - Детство и юность я провела большей частью в Лондоне, так сложилось. Но вы правы, там тоже достаточно поэтов...
   - Это у англичан-то? - изумился д'Артаньян. - Вот уж в чем их не подозревал, так что в сочинении стихов!
   - И совершенно зря. Хотите послушать, что сочинил однажды для меня один английский поэт?
   - Пожалуй, - буркнул он недоверчиво. - Посмотрим, на что они там способны...
   Анна, сдвинув шляпу и открыв лицо легкому ветерку, резвившемуся над каналом, напевно, мечтательно продекламировала:

 

 

Блаженная пора признаний затяжных!

Красотки до утра готовы слушать их.

А кто любви урок покамест не постиг -

Пускает в ход намек, зовет на помощь стих.

Хоть лето - мать утех, зиме свои под стать:

Любовь - игра, доступная для всех,

Чтоб ночи коротать...


 

   - Что скажете?
   - Неплохо для англичанина, - великодушно признал д'Артаньян. И тут же осведомился ревниво: - Должно быть, он ухаживал за вами?
   - Шевалье... Он был гостем моего отца. Мне тогда было четырнадцать лет, а ему - пятьдесят...
   - А, это другое дело, - мгновенно успокоился д'Артаньян. - Пятьдесят - это уже глубокий старик...
   "Решено, - подумал он. - Когда с заговором покончат и у меня будет свободное время, немедленно отправлюсь в ту книжную лавку, где у меня кредит, заплачу долги и потребую столько стихов, сколько хозяин в состоянии предоставить, пусть даже придется нагрузить книгами повозку. Черт побери, сумеет же, наверное, человек, прочитав пару сотен стихов, сам написать что-нибудь складное?!"
   - Почему вы замолчали, шевалье? - с любопытством спросила девушка. - Все-таки ревнуете к призракам, существующим только в вашем воображении?
   - Да что вы, - сказал д'Артаньян и перевел разговор на менее опасную тему. - Кто был тот человек, которого вы привели? Какой-нибудь высокий сановник двора статхаудера?
   - Шевалье, вы совершенно не разбираетесь в нидерландских порядках... Двор, собственно, никаким влиянием не пользуется. А самые бедные и менее всего влиятельные в Нидерландах люди - государственные чиновники... Это был известный зюдердамский делец, миллионер. У него есть во Франции обширные финансовые и торговые интересы, и однажды ему сумели объяснить, что он может все это сохранить только в том случае, если будет поддерживать особые отношения с монсеньёром Ришелье... А у вас, кстати, откуда взялось столько золота? Когда я вошла, вы как раз высыпали на стол целую груду...
   - О, сущие пустяки, - сказал д'Артаньян беззаботно. - Это мне дали англичане за то, что я, пока заговорщики будут убивать кардинала, благополучно прикончу в другом углу герцога Анжуйского и принца Конде...
   Анна засмеялась:
   - Положительно, вы не теряете времени даром! Как же вас угораздило, несчастный, в такое злодейство влипнуть?
   - Честное слово, я не набивался, - сказал д'Артаньян столь же беззаботно. - Англичанин сам пришел и предложил. Должно быть, у меня крайне располагающая физиономия, выдающая недюжинную серьезность, - человеку несерьезному не предложат с ходу убить за приличные деньги наследного принца Франции и попутно еще одну особу королевской крови... Правда ведь?

Глава вторая

Мост Ватерлоо

   - Эти Нидерланды меня форменным образом угнетают, - сказал д'Артаньян тоскливо. - Как они только тут живут?
   - Интересно, что вам тут не нравится? - спросила Анна.
   - Эти чертовы равнины, - сказал д'Артаньян. - Одни равнины, вся страна - как доска. Некоторые, знаете ли, уверяют, что земля имеет форму шара... Их бы сюда послать, пусть поездят из конца в конец, сами убедятся, что земля плоская...
   Анна прищурилась:
   - А известно ли вам, что даже его святейшество в Риме признает землю шарообразной?
   - Честное слово?
   - Честное слово.
   - Черт знает что, - сказал д'Артаньян грустно. - Вы уже второй человек, который клянется честным словом, что земля круглая. К тому же его святейшество... Поневоле приходится верить, но я никак не возьму в толк, как это может быть... И все равно - эти бескрайние плоские поля нагоняют тоску. То ли дело у нас в Гаскони - горы, леса, иные даже с разбойниками... Единственное, на что годится эта нелепая страна, - здесь очень удобно воевать. Есть где развернуться коннице. Правда, и тут имеется пресловутая ложка дегтя - здешние варварские названия. Взять хотя бы деревушку, которую мы только что проехали. Ватерлоо. Ужасное название, в нем явственно чувствуется что-то невыносимо плебейское и совершенно немелодичное. Не завидую тому бедняге-генералу, кому придется давать тут сражение. Быть победителем при Ватерлоо - хорошенькая честь... Сразу пропадает добрая половина героизма. Все битвы, про какие я знаю, случались возле мест с красивыми, звучными названиями - Канны, Сэ, Рокруа, Павия... Я уже не говорю про Ронсеваль, Гастингс, Каталаун и Пуатье...
   - А вам не приходило в голову, что до того, как состоялись эти славные битвы, все местечки, которые вы перечислили, были столь же захолустными и совершенно неизвестными, как это ваше Ватерлоо?
   - Совершенно об этом не задумывался, - признался д'Артаньян потрясенно. - Анна, я восхищен вашим умом...
   - Вы опять? Ну-ка, повторите обещание. Чего вы не должны делать, чтобы не рассердить меня?
   - Отпускать комплименты, - насупившись, добросовестно повторил д'Артаньян. - Восхищаться вами или какими-либо качествами, вам присущими, а также признаваться в любви... Послушайте, запретите мне еще дышать! Это будет так же невыполнимо, как... Ну что мне прикажете с собой поделать?
   - Почаще вспоминать, что мы едем с серьезнейшей и тайной миссией. Ну какие тут могут быть ухаживания?
   "Понятно, - подумал д'Артаньян тоскливо. - Чего уж тут непонятного? Знать бы только, кто он, счастливый соперник, уж я бы нашел возможность пригласить его прогуляться за Люксембургским дворцом или в другом подобном месте..."
   - Ну хорошо, - сказал он послушно. - А вопросы задавать мне не запрещено?
   - Пожалуйста. Если только они не касаются моих сердечных дел или секретов кардинала.
   - А если я спрошу, как вышло, что вы оказались на кардинальской службе? Это тоже секрет?
   - Нет. Это просто одна из тем, на которую я не склонна говорить попусту... Ну вот, вы опять надулись! Можете вы относиться ко мне не как к женщине, а как к другу и спутнику в важной миссии?
   - Не могу, - честно признался д'Артаньян. - Не получается, и все тут. Я так долго мечтал встретиться с вами вновь, ждал этой встречи...
   Анна послала ему из-под широких полей шляпы крайне лукавый взгляд:
   - Надо сказать, вы очень энергично ждали...
   - Ну вот, вы опять! Вам, похоже, просто нравится меня дразнить...
   - Я же все-таки женщина, - сказала она ангельским голосом. - Что делать, если вы так забавно дуетесь...
   - Ну конечно, - обиженно сказал д'Артаньян. - Одно дело - требовать с меня заведомо невыполнимых обещаний и совсем другое - самой...
   - Смотрите! - озабоченно перебила она, вытягивая руку.
   Д'Артаньян посмотрел вперед, увидел приближавшегося вскачь Планше и привычно проверил, легко ли выходят из седельных кобур оба его пистолета. Впрочем, не походило пока, чтобы за верным слугой кто-нибудь гнался...
   Для вящей предосторожности они применили нехитрый, но действенный метод: один из слуг все время ехал в полусотне туазов<Туаз - мера длины, около двух метров> впереди, чтобы вовремя оповестить о засаде, а второй отставал на такое же расстояние, оберегая от внезапного нападения сзади.
   Гасконец огляделся. Вокруг, насколько хватало взгляда, простирались унылые равнины, впереди виднелась речка, в подступавших сумерках ставшая из синей свинцово-серой, там же, слева, вздымалась на фоне вечернего неба островерхая громада ветряной мельницы, и ее крылья кружили безостановочно, словно бы с начала времен. Никаких признаков засады...
   Действительно, когда Плашне подскакал совсем близко, д'Артаньян убедился, что лицо слуги, хотя и озабоченное, вовсе не похоже на физиономию преследуемого врагами.
   - Что случилось?
   - Похоже, дальше нам не проехать, сударь... Моста нет.
   - Здесь же, нам толково разъяснили, должен быть мост...
   - Был-то он был, и совсем даже недавно... Извольте сами убедиться, сударь! С ним приключилась неприятность...
   Подхлестнув коней, они вскоре достигли крутого берега реки, не особенно и широкой, но, как сразу определил д'Артаньян, глубокой, с быстрым течением и омутами.
   Планше был совершенно прав - мост существовал до самого недавнего времени, и приключившаяся с ним неприятность, очень возможно, произошла еще сегодня: от настила не осталось и следа, только черные головешки, остатки свай, торчали из воды на фут, не более, и от них еще остро несло свежей гарью...
   Четыре всадника стояли в ряд на берегу - к ним давно уже присоединился слуга Анны по имени Лорме - и растерянно оглядывались. Неподалеку, в какой-то сотне туазов от них, с легким поскрипыванием продолжали нескончаемое круженье мельничные крылья. И поблизости от мельницы располагался небольшой домик в два этажа, похожий скорее на те, к которым д'Артаньян привык во Франции: здешние места, юг Гено, вот уже несколько столетий испытывали больше французского влияния, нежели голландского.
   - Там кто-то стоит, - сказал Лорме.
   - Действительно, - присмотрелся д'Артаньян и громко позвал: - Эй, любезный, идите-ка сюда!
   Человек неторопливо приблизился, пуская клубы дыма из глиняной трубки со свойственной фламандцам ленивой невозмутимостью, покидавшей их лишь за выпивкой или во время игры вроде той, когда бедного кота безжалостно осыпали ударами дубинок.
   А впрочем, имелся еще один вернейший способ привести в оживление любого сонного лентяя, общий для всех обитаемых человеком земель. Помня об этом, д'Артаньян торопливо достал ливр и после короткого колебания простер свое дружеское расположение настолько, что подал монету незнакомцу. Имей он дело с французским простолюдином, попросту бы бросил ему монету, а уж от того зависело бы, поймать на лету или поднять с земли, - но с обитателями Нидерландов, с их странным укладом, где нет ни короля, ни дворянства, приходилось порой держаться значительно вежливее, поскольку человек, посланный с тайной миссией, вынужден вести себя учтиво с каждым встречным, не привлекая внимания ссорами и вспыльчивостью...
   Незнакомец, чуточку оживившись, принял монету - и оказался достаточно благовоспитанным для того, чтобы не пробовать ее на зуб прилюдно, как это принято у неотесанной деревенщины.
   - Вы, сударь, здесь живете? - спросил д'Артаньян.
   - Ясное дело. И давненько. Эвона-вон моя мельница, от отца осталась давно тому...
   - И дом, стало быть, тоже ваш?
   - Ясное дело.
   - Что случилось с мостом? - нетерпеливо спросил д'Артаньян, как будто от его напористости мост мог волшебным образом восстановиться в прежней красе.
   - С мостом-то? А это, изволите знать, ехали тут с ярмарки цеховые мастера... И повздорили аккурат на мосту с торговцами смолой - те-то ехали в противоположном направлении, как раз на ярмарку... Ну, и вышел спор, чьим повозкам первыми проехать. Мастера, едучи с ярмарки, были уже крепенько выпивши, а торговцы ангельской кротостью не отличались, им интересно было побыстрее со своей смолой до ярмарки добраться... Слово за слово, и началась у них драка. У кого-то сразу трубку изо рта выбили, один бочонок, должно быть, рассохся, смола подтекла, а она ж - как порох... Ну и заполыхало. А им и горя мало, знай тузят друг друга, как нанятые. Пока спохватились, занялся сам мост... Тут они, конечно, кинулись резать постромки, уводить лошадей, сами спасаться... Кто ж тут будет тушить мост? Был бы он их собственный... Короче говоря, сударь, сами-то они все разбежались, одежду малость подпаливши, и лошадей всех до одной увели, а повозка со смолой на мосту осталась, и горел он себе невозбранно, пока не выгорел дотла, а что не сгорело, упало в реку, колеса там, доски, и водой все унесло, течение вон какое, сами изволите видеть... Вот и остались мы, стало быть, без моста. Дали, конечно, знать кому следует, чтобы их изловили и наказали, как следует, только ж от этого мост сам собой не починится в тот же день... А вам, я так полагаю, на ту сторону надо?
   - Правильно полагаешь, - нетерпеливо сказал д'Артаньян. - Есть тут где-нибудь брод?
   - Брод-то? - Мельник старательно поскреб в затылке растопыренной пятерней. - Старики говорили, должен был где-то быть, то ли на пол-лье ниже по течению, то ли, наоборот, на лье выше... Только толком никто уже и не помнит. Сколько лет здесь живу, не видел, чтобы кто-то искал брод. Зачем? Мост на этом самом месте стоял лет двести, и никто никогда брода не искал - на кой, при мосте-то? Кто ж мог знать, что эти пьяницы такое учудят...
   Д'Артаньян, смирив гнев, постарался обдумать все взвешенно. Он не побоялся бы поискать брод даже в сумерках, в Беарне переплывал с конем реки и пошире, - но он был не один, чересчур рискованно подвергать Анну нешуточной опасности...
   - Что же, - спросил он безнадежно, - никто не знает, где брод?
   - Отчего ж, сударь. Надо полагать, кто-нибудь да знает. Только вам придется возвращаться в Ватерлоо на ночь глядя, а это добрых парочка лье, уже огни, поди, погасили, дрыхнут все, крестьянин, он спать рано заваливается, потому что и встает рано. Даже если и добудете кого из постели, он вам наврет, что ничегошеньки про брод не знает, чтобы не тащиться ночью неведомо куда, пусть даже вы ему и деньги предложите... Это вы-то на конях, а ему ж придется за вами в темноте пару лье тащиться, да брод искать, да назад топать те же пару лье...
   Все, что он говорил, было справедливо: сам д'Артаньян, зная деревенские нравы, не сомневался, что именно так и будет. Мало найдется охотников даже за щедрое вознаграждение шляться в ночи туда-обратно, разыскивая брод для случайных путников...
   - Можете у меня переночевать, пожалуй что, господа проезжающие, - поразмыслив, предложил мельник. - У меня хоть и не постоялый двор с трактиром, но комнаты найдутся, и поесть можно будет чего-нибудь соорудить... Семейство мое на ярмарке, жена к тетке собралась и детишек прихватила, один я остался, потому что работы много, не сдвинешься с места даже заради ярмарки... Что заплатите, то и ладно, потому как гость в дом - бог в дом, а то я на мельнице, а дом без присмотра... Там и конюшня найдется.
   - Пожалуй, это наилучший выход? - тихонько спросил д'Артаньян у Анны.
   Она пожала плечами:
   - А что еще остается делать? Утром вернемся в деревню и найдем кого-нибудь, кто знает брод...
   Д'Артаньян первым повернул коня, кляня в душе последними словами всех цеховых мастеров и торговцев смолой, сколько их ни есть на белом свете. По его глубокому убеждению, право на подобные забавы - с драками на мосту и поджогом таковых - имели исключительно благородные дворяне, подобно сьеру де Монтлюку из Тарба, который однажды хладнокровнейшим образом спалил воз с сеном, загородивший на мосту путь его лошади. Вместе с сеном нечаянным образом сгорел и мост, но тут уж общественное мнение единогласно признало виновным во всем олуха-крестьянина - никто его не просил соваться с возом поперек дороги благородному дворянину, чьи предки участвовали еще в крестовых походах. Олух, естественно, и подвергся судебному преследованию, а как же иначе? Не взваливать же расходы на восстановление моста на сьера де Монтлюка?