Страница:
За долгие годы реформ (да и кунштюков-кренделей собственной, чего греха таить, судьбы) Мазур как-то свыкся с многоликостью и гримасами отечественного капитализма, но вот с тем, что в руки кого-то одного переходит былое народное добро – свыкнуться было пока что сложновато. Одно дело, когда новоявленные богатеи на Рублевском шоссе возводят терема немыслимых размеров и зачастую столь же немыслимой архитектуры. Все-таки они возводят, а не забирают уже возведенное – есть принципиальная разница…
Он смотрел телевизор на забавной мове, читал газеты, наслаждался бездельем… и об Олесе вообще не думал. Что характерно: ни по телевизору, ни в газетах ни слова не прозвучало про инцидент с «Русалкой»… хотя чему тут удивляться: олигархи умели прятать концы в воду. Несколько раз наведывались какие-то хмурые типы в штатском и с диктофонами, расспрашивали, допытывались и интересовались инцидентом – но вежливо, без давления, без угроз…
На третий день принесли одежду, документы, вещи и ласково проводили до машины, где его уже ждала отнюдь не улыбавшаяся Оксана, та самая дивчина, которая встречала его в аэропорту а потом отвозила на чертову «Русалку».
Мазур лишних вопросов не задавал – и так было ясно, куда едем.
– Терпеть не могу жары, – пожаловалась Оксана, когда они, выбравшись из кондиционированной прохлады салона, начали подниматься наверх.
Это были ее первые слова за всю дорогу от больницы. Молодец дивчина, понимает, что после морских игрищ болтать как-то не хочется. Равно как выслушивать охи и соболезнования.
– Еле выношу даже короткие перебежки под палящим солнцем. Что поделать, северный я человек…
– Откуда? – без всякого любопытства поинтересовался Мазур.
– Ханты-Мансийск, – ответила Оксана. – До восемнадцати лет прожила в дыре, где солнце по-настоящему греет лишь два месяца в году.
Мазур кивнул – ну да, понятно: буровые, вяхиревские деньги – вот так она, должно быть, и попала в поле зрения работодателя Малышевского. И вежливо поддержал беседу:
– А в детстве, поди, казалось, что готова круглый год с утра до вечера жариться на пляжах?
– Вот именно. Теперь возможность жариться есть, а хочется, как это ни странно, тени и прохлады.
– Это как и с бананами, – поддакнул Мазур. – Когда их выбрасывали в продажу и за ними вытягивалась очередь длиной в квартал, думалось: дай только дорваться до бананового изобилия, вот уж тогда буду есть с утра до вечера. А сейчас бананы на каждом углу – и не хочется. Зато по-прежнему с удовольствием наяриваешь картошечку с селедочкой, которая уж вроде бы должна набить жуткую оскомину… Ан нет. Парадокс, как выражаются товарищи ученые, доценты с кандидатами… А этот герцог Бэкингем на часах – английский лорд, дворецкий или восковая фигура из личного собрания мадам Тюссо?
– Самый натуральный английский дворецкий, – сказала Оксана. – Стажировался при дворе и по сей день правящей Ее Величества королевы Елизаветы Второй, потом служил у всамделишного английского герцога, члена палаты лордов и владельца поместья в графстве Норфолк.
Дворецкий, о коем шел разговор – благообразный джентльмен самого чопорного обличья, прямой, как школьная указка, – стоял возле предупредительно распахнутой двери. Его лицо украшали бакенбарды, которыми не стыдно отсвечивать и возле особняков доподлинных пэров с сэрами. Обряжен он был в черный фрак, белую манишку с белой же бабочкой, руки обтягивают белые перчатки. Мазур невольно залюбовался колоритной фигурой. Это ж надо, в самом центре вильной Украины – натуральный английский дворецкий! Черт-те что творится на белом свете…
– Это случайно не тот одиозный персонаж, которого со скандалом выперли за кражи в Букингемском дворце?
– Абыдеть хотыте, да? – с кавказским акцентом произнесла Оксана. И продолжала уже серьезно: – Ну зачем нам работники с подобными рекомендациями? У нас же не советское предприятие с вечным недобором кадров. Свои кадры мы отбираем скрупулезно и тщательно…
Дворецкий склонил голову в величественном поклоне и с неподражаемым изяществом показал рукой на дверной проем: мол, ласково просимо, шановни джентльмены, ту ауа бьютифул грейт хату.
Внутри особняка их встретили столь любезная Оксане искусственная прохлада и молодой человек в белой рубашке с короткими рукавами, с которого можно было садиться писать картину «Типичный клерк в офисе».
– Здравствуйте, Кирилл Степанович, – голосом хорошо отрегулированного робота произнес Типичный Клерк. – Меня зовут Сергей, мне поручено препроводить вас к шефу. Какое-то время, чтобы привести себя в порядок, вам требуется? Нет? Тогда, пожалуйста, за мной. Вас ждут.
Он показал рукой на гостеприимно распахнутую кабину, сверху донизу зеркальную и размером с кабинет главной бухгалтерши в фирме, правда – фирме не слишком высокого полета.
– Нам предстоит спуститься на девятый подземный этаж? – поинтересовался Мазур, сохраняя на лице предельно серьезное выражение.
– Нет, – бесстрастно, как и положено роботу, ответил клерк Сергей. – Нам нужно подняться на второй этаж.
В Мазуре взыграл то ли дух противоречия, то ли элементарное мальчишество.
– Я не такой уж старенький, как кажусь, на второй этаж привык без лифта подниматься. От моей прогрессирующей подагры ходьба по ступеням, говорят, хорошо подмогает. А вы поезжайте, други сердешные, я вас догоню.
И направился к лестнице.
– Кирилл Степанович, зачем… – вырвалось у клерка с явно проступившей в голосе досадой.
«Ага, эмоции! – со злорадством подумал Мазур. – У киборга случился сбой в программе. Теперь гляди в оба, как бы все микросхемы не полетели».
Оба его провожатых обреченно потопали следом. Глупо с их стороны было бы бросить дорогого гостя одного, а самим раскатывать на лифте.
По лестнице Мазур поднимался неспешно, с интересом оглядываясь по сторонам. Можно сказать – изучал, как люди совсем уж богатые устраиваются в своих особняках. Мы-то, конечно, тоже не плебеи, однако для таких хором рылом все-таки не вышли… Ну, просто любопытно ему стало.
Что в холле, что на лестнице наблюдалось, по-научному выражаясь, торжество эклектики, то бишь механического соединения разнородного, подчас и вовсе несоединимого. Скажем – явно оставшееся с ранешних времен мозаичное панно, изображавшее некий колхозный праздник в стиле «Кубанских казаков», соседствовало с медленно проворачивающейся на постаменте абстрактной скульптурой в стиле мобайл, сработанной из скрученных металлических полос и проволочных усиков.
Сие отдавало некоторым сюрреализмом, но, как ни странно, неплохо сочеталось друг с другом. Притяжение противоположностей? Видимо, над интерьером вдумчиво поработал грамотный дизайнер – но уж точно не супруга богатея. Олигарх был холост. Кстати, в каком-то интервью Малышевский заявил, что женится в сорок три года, ни раньше и ни позже – дескать, такой график жизни он себе составил. Стало быть, еще три заветных года было у охотниц за толстыми кошельками, чтобы как следует подготовиться к битве за столь редкий экземпляр, как свободный олигарх.
Поднявшись на второй этаж, они проследовали широким, обитым темными деревянными панелями коридором, вид которого настраивал на сугубо деловой лад.
Как ни странно, некоей специальной охраны Мазур ни в холле, ни на этаже не заметил. Либо олигарх ничего и никого не опасается (что вряд ли, особенно в свете последних событий), либо охрана дом держит под контролем, сама оставаясь вне поля зрения, но готовая в любой момент к решительным действиям. А также вполне допустимо, что Малышевский терпеть не может торчащих в коридоре типов с оттопыренными с левой стороны подмышками.
Оченно кстати вспомнились шантарские Мазуровы злоключения и вор в законе с погонялом Гвоздь – у того тоже был особнячок, но победнее, подешевле… «Растем, товарищ адмирал», – сказал Мазур сам себе. И сам себе ответил: «Хотя, по большому счету, разницы-то никакой…»
Клерк Сергей открыл перед Мазуром высокую дверь. Цельнодеревянную, но такой толщины, что еще и не из всякого гранатомета возьмешь.
– Прошу вас.
Сергей остался за дверью, в кабинет вошли Мазур и Оксана.
Малышевский стоял у окна, сунув руки в карманы, смотрел вниз. Обернулся, когда беззвучно закрылась дверь кабинета.
– Проходите, пожалуйста, – показал на стоявший в углу столик с диваном и креслами вокруг него.
И не скажешь, что каких-то три дня назад этого человека на полном серьезе обрабатывали кулаками, и он едва жизни не лишился – нынче олигарх выглядел бодрячком и орлом. Никак не подумаешь, что именно он совсем недавно, размазывая юшку по ряшке, едва выбравшись из надувной спасательной шлюпки на ночной пустынной берег где-то в окрестностях Одессы, орал хрипло: «Вертолет мне! Прямо сейчас! Убью, суки, если вот прямо сейчас у меня не будет вертолета и Говорова!»
Вокруг подвывали отходившие от стресса супер-модельки, в голос матерились прочие олигархи, и уже шарили по холмам фары вызванных по мобильному телефону джипов… «Русалка», как будто ничего не случилось, спокойненько покачивалась метрах в двадцати от берега…
А Мазур, словно отгородившись от них невидимой стеной, ничего не слыша, смотрел в мертвое лицо Олеси, лежавшей на желтом песке в паре метров от линии прибоя.
Мазур тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Ноне Малышевский был одет демократически: в джинсы и футболку, что лишь подчеркивало его моложавость. Как и кроссовки на ногах.
– Садитесь, Кирилл Степанович, – Малышевский опустился в кресло, показал рукой куда-то вниз. – Напитки, сушеные фрукты и прочая простецкая закуска. Берите что хотите, стаканы там же. Сейчас у нас, что называется, по-простому.
Ага, это он имеет в виду полку справа от стола, и впрямь заставленную бутылками с яркими этикетками; там же валяются цветастые пакеты. Наверху стола находится лишь самое необходимое: открытый ноутбук, пепельница и письменный прибор с ручкой и бумагой.
– Ежели желаете холодненького, а то и вовсе ледяного – бар и холодильник вон там, за панелью с золотистым ромбом. Если что-то еще нужно, скажем, кофе, чай – говорите без стеснения, тут же принесут. Мне важно, чтобы гости – тем более, такие гости – чувствовали себя комфортно. Это не из врожденного благородства, хотя я вам и обязан жизнью, а из чисто прагматических соображений: с человеком гораздо легче разговаривать, когда он ни в чем не испытывает неудобства.
Малышевский подвинул пепельницу к Мазуру.
– Курите. Еще не хватало, чтобы вы сидели и мучались: мол, когда же наконец эта канитель закончится и можно будет выскочить на улицу и всласть подымить. Я сам курил довольно долго. Знаю, как это бывает…
Мазур, как ему и предлагалось, стесняться не стал, выложил на стол сигареты и зажигалку.
– На яхте мы с вами так толком поговорить и не успели. Мне надо представиться по всей форме или можно обойтись без церемоний? – Малышевский достал с полки бутылку минеральной и бокал.
– Можно обойтись, Александр Олегович, – сказал Мазур. – Мы хоть журнал «Форбс» не выписываем и по телевизеру глядим все больше футбол и про погоду, но из известных людей знаем не только Дубовицкую и этого, как его… Тимати, во… Я, так понимаю, тоже могу обойтись без церемониального представления?
– Ну разумеется, Кирилл Степанович. Вы обо мне наслышаны, я о вас.
Олигарх налил себе минеральной воды. Залпом, будто это был крепкий шнапс, выпил полный стакан. И выдал:
– Что вы знаете о рапсе?
– О рапсе?..
– Да. О рапсе.
Следовало признать, Малышевскому удалось огорошить Мазура. Мазур, откровенно говоря, малость растерялся. Дайте тысячу попыток угадать, с чего начнет разговор сия акула капитализма, ведь не угадал бы ни за что! Последнее, о чем подумал бы – так это как раз о рапсе. О котором Мазур имел весьма поверхностное представление. О чем и не замедлил честно доложить товарищу олигарху:
– Рапс – это сельскохозяйственная культура, из которой производят рапсовое масло. Каковым вроде бы наряду с оливковым заливают шпроты и прочие рыбные консервы… И поверите ли, на этом мои познания исчерпываются.
– Нормально, – кивнул Малышевский, совсем как умудренный опытом учитель, выслушивая бойкий ответ отличника. – Большинство вообще не знает такого слова – «рапс». Или путает его с рамсом – карточной игрой, а также полубандитским новорусским арготизмом, который означает просто «ошибка», «прокол»… А между тем рапс – тема волнующая и многообещающая.
«Издевается он, что ли? – подумалось Мазуру. – Эдакий непонятный простым людям олигархический юмор?»
– И про биодизель, разумеется, вы слышали?
– Слышал кое-что, – Мазур пожал плечами. – Топливная добавка, которая что-то там повышает и улучшает.
– Если быть точным, биодизель – это метиловые эфиры жирных кислот, химическим путем добываемые из растительной массы. Но в остальном все верно: его добавляют в обычную солярку, и двигатель спокойно может работать, только уже на биодизеле… Что, кстати, лишь повышает сроки его службы. Уж не говоря про экологичность. Известно, как в Европах бьются за экологию, потому потребление биодизеля там возрастает в арифметической прогрессии… А в ближайшее время следует ожидать прогрессии геометрической.
Малышевский снова набулькал себе минералки. Ну ни дать ни взять – оратор на трибуне, которому требуется постоянно смачивать горло. Ему что, слушателей не хватает?..
– Между прочим, еще двигатель танка Т-34 мог работать на растительном масле, – проявил образованность Мазур, воспользовавшись паузой.
– Ну да, – кивнул Малышевский. – И технология производства биодизеля в то время тоже была уже известна. Только не было смысла этим направлением заниматься всерьез, когда вокруг полно нефти и ее запасы казались неисчерпаемыми. Сейчас другое дело. В последнее время возобновляемые источники энергии – в Европах тема номер один. Во многом, кстати, благодаря нашим, расейским, стараниям. Я имею в виду наши энергетические войны с бывшими союзными республиками, отключение нефти и газа и весь шум-гам вокруг этого дела. Европравительства и отдельно взятые канцлеры с идеей уменьшить энергозависимость от России носятся сейчас как с писаной торбой. Это чуть ли не главнейший их лозунг. Конечно, это все больше политическая болтовня, рассчитанная на собственных граждан… Никуда они не денутся, как миленькие будут покупать наши нефть и газ. Хотя бы потому, что это дешево. Однако и в альтернативные источники энергии денежек европейцы намерены вбухать немерено. Например, постепенно переводить автотранспорт с бензина на другое топливо. Уже сейчас кое-где в Европе налоговыми льготами стимулируют потребителей биодизелей… Вы уже уловили тему?
– Боюсь, я не слишком силен в топливном вопросе, – осторожно сказал Мазур. – Разве что в сугубо практической части – куда и сколько заливать, да как за это заплатить поменьше.
«Крыша у парня поехала после яхты, тут к гадалке не ходи», – понял он.
– Если вдруг заинтересуетесь темой всерьез, – олигарх похлопал по крышке лежавшего на столе ноутбука, – у меня здесь подробный бизнес-план. Расчеты впечатляют. Тема, как я уже говорил, горячая. Свободных посевных площадей на Западе осталось мало, масложировые европейцам придется закупать в иных краях, причем закупать во все возрастающих количествах. Тот, кто будет им поставлять всю эту музыку, скажем, рапсовое масло, на европейском рынке будет иметь неплохой навар и репутацию честного торговца. И эту нишу я чертовски хочу занять одним из первых. Высаживать рапс на Украине, здесь же его и перерабатывать. Это как с нефтью: гораздо выгоднее продавать продукты переработки, чем сырье. Плюс лишние рабочие места для своих, а не для европейских работяг, причем в первую очередь для каких-нибудь арабских гастарбайтеров. Вы видите что-нибудь плохое в этой затее?
– Хорошее дело, как ни посмотри, – подумав, не кривя душой, сказал Мазур.
– Вот-вот. Это хороший бизнес. И заметьте, бизнес честный. В белых перчатках. И еще учтите: нет более сладкой мечты у бизнесмена, у любого, какого ни возьми размаха и полета, чем мечта быть монополистом. Ну, на худой конец одним из лидеров рынка, одним из первых проторившим рыночную дорогу. Биллом Гейтсом, короче говоря.
Он снова постучал по ноутбуку.
– Я готов крупно вложиться в этот проект, начинать можно хоть сейчас… Но вот парадокс, – Малышевский развел руками, – отчего-то я не спешу вкладываться ни в этот проект, ни в какой другой еще. А подобных задумок, уж поверьте – винчестеры лопаются. И как, по-вашему, – почему?
– Риски велики.
– Вот именно. Но только какие риски? Разве что сельскохозяйственные, погодные или экономические? Нет. С этим уж как-нибудь разберемся. Риски политические…
На этот раз Малышевский налил водички не только себе, но и Мазуру. Сказал:
– Наверное, вы думаете: что за болтливый олигарх попался. Ну а давайте на миг предположим, что это не приступ словоблудия. Тогда сам собой встает вопрос: зачем я вам все это рассказываю, трачу время, тем более сейчас, после всего происшедшего? Ну, и как вы думаете – зачем?
Пока Мазур собирался с мыслями, чтобы ответить, Малышевский повернулся к Оксане, тишайшим призраком стоявшей у дверей:
– А вот скажи-ка, мой верный Адъютант. А ты бы, оказавшись на моем месте, стала бы затевать дорогостоящие проекты? Вкладывать собственные деньги, договариваться о кредитах, привлекать под свое имя инвесторов? Или подумала бы: на кой мне это, когда у меня и так всего хватает, когда от надежных вложений денежки справно текут полноводными потоками и потоки эти в ближайшие годы не ослабеют, даже разразись вдруг кризис мирового масштаба? Ну что скажешь, Оксаночка?
– Какой может быть ответ, если я вас всегда отговариваю от сомнительных проектов, – пожала плечами Адъютант.
Малышевский вновь повернулся к Мазуру:
– Вот поэтому она так и останется наемным управленцем, пусть и высшего звена, и никогда не поднимется до олигарха. Рисковать не хочет и не умеет. Да, да, рисковать тоже надо уметь. Женщина, что с нее взять…
Олигарх поднялся из кресла, прихватив с собой и бокал с минералкой. Принялся расхаживать по кабинету.
– Поставить крупную сумму в тотализаторе на «пан или пропал» – это типичный пример глупого риска. Обычно в таких случаях, к слову говоря, отчего-то выпадает как раз таки «пропал». А умный риск – это значит подчинить случайность себе, прибрать к себе в кулак все нити, стать доподлинным хозяином положения, стать своего рода пауком в паутине, ощущающим малейшее колебание сплетенной им сложной сети и представляющим всю сложность этой сети, сделать последний решающий ход, поставив все на карту, и выиграть, – вот что такое рисковать по уму.
Малышевский даже выплеснул минералку из бокала, расписывая теорию разумного риска. Видимо, чтобы не расплескать всю воду, он подошел к окну и поставил бокал на широченный, как взлетно-посадочная полоса, подоконник.
«Шторы отдернуты, стоит перед окном и светится, как памятник на площади, – в голове Мазура сам собой заработал компьютер. – Стекло, конечно, пуленепробиваемое. Только на любое стекло, как известно, найдется своя пуля, свое ружжо и свой меткий стрелок…»
Совсем недавно ему довелось созерцать аккурат такую дуру – четырнадцатимиллиметровое ружьецо, – изготовленное для работы по президенту одной далекой страны.
– Самое смешное, Кирилл Степанович, – после некоторой паузы вновь заговорил Малышевский, отвернувшись от окна, – что этот домина здоровущий – на фиг не нужен вместе с прилегающим парком, по которому я не прогуливался уже сто лет. А в этом чертовом парке, акромя охраны, по-моему, никто и не бывает. Раньше хоть приемы здесь закатывал, так по парку разбредались парочки… а теперь и этого нет. Простаивает парк.
«Тоже мне проблема! Отдай усадебку под детдом или под санаторий ветеранам войны», – мог бы сказать Мазур. Но ясное дело, не сказал.
– Это все приобретено в пору бизнесменского взросления, когда от денежного дождя немножко поехала головушка и хотелось… хотелось куролесить. В духе разудалых русских купчин. Я тогда много понапокупал всякой всячины. Однажды, не поверите, эскиз Варотари[11] купил за сумасшедшие деньги, подлинник. Баб по всей стране и по Европам с Азиями за собой автобусами возил. Но, в общем, довольно скоро угомонился… Так я все же возвращаюсь к своему вопросу, Кирилл Степанович.
Олигарх, прихватив с собой стоявший на подоконнике бокал, вновь направился к столику.
– Как вы думаете, зачем я столько времени потратил, рассказывая вам массу ненужных вещей? Про рапс какой-то, про топливо…
«Это он тест, что ли, такой проводит, последний и окончательный? – устало подумал Мазур. – На искренность? На соображалку? Или на предприимчивость?» И, закуривая, сказал осторожно:
– Подозреваю, чтобы услышать от меня, что мне это все неинтересно. Ну совершенно нелюбопытно. Вы играете в некий свой покер, и чем замысловатей комбинация и выше ставки, тем вам интересней. А топливо, рапсы-шмапсы, вагоны с эшелонами и люди на вас работающие, – всего лишь карты на зеленом сукне, не более. И я одна из этих карт… Причем я совершенно нормально к этому отношусь. И знать хочу только то, что касается моего участка работы. Я хоть и не бодигард, но вот мне почему-то не все равно, что у вас шторы нараспашку, а вы маячите перед окном. И вовсе не из-за беспокойства за вашу шкуру, а за свою собственную. Ежели некие серьезные людишки действительно охотятся на вас, то могут шарахнуть из чего-то серьезного, оставляющего воронки размером с яхту. И накроет всех, кто в кабинете беседует с вами умные беседы.
– Вот это я называю умным риском. Просчитать ситуацию, все взвесить и сделать правильный ход, – Малышевский, смеясь, опустился в кресло.
«Могу сделать такое предположение, что тест я успешно прошел, – подумал Мазур. – Сделал, мать его так, правильный ход».
– Оксан, сходи узнай, что там у нас с билетами.
Адъютант кивнула и вышла. Олигарх проводил ее взглядом, причем отнюдь не похотливым, а когда за Оксаной захлопнулась дверь, повернулся к Мазуру, враз посерьезнев лицом.
«Ага, прелюдия окончена. Вот сейчас-то и пойдет настоящий разговор, – понял Мазур. – Но самое интересное: зачем для прелюдии необходимо было присутствие Оксаны? Руку можно дать на отсечение – все не просто так. Потрахивает он ее, что ли? Ну и что? Товарищ Малышевский явно не из тех, кто делает что-то наобум и от балды, он, сука, все просчитывает наперед, ходов на двадцать, а то и поболее. Что твой Карпов с Каспаровым. Или кто у них там сейчас верхом на шахматном коне? Крамник, вроде… Ладно, поглядим, что будет дальше…»
– Я вынужден сразу предупредить вас, Кирилл Степанович, что с этого момента наш разговор приобретает сугубо деловой оттенок, – сказал Малышевский. – А это означает, что услышанное здесь автоматически переводит вас в разряд посвященных. Это как у вас…
– Подписка о неразглашении, – подсказал Мазур.
– Вот именно, – кивнул он. – Это как точка возврата. Знаете такой термин?
– Естественно, – позволил себе чуть усмехнуться Мазур.
– Существует некий рубеж: пока ты его не перешагнул, еще есть время на разворот, еще можно вернуться, – все же позволил себе объяснить суть вопроса Малышевский. – Перешагнул – и уже разворачиваться поздно. Можно даже не кричать: ах, я ошибся стороной, думал, тут хорошо, простите-извините, перебегаю обратно… Не поймут, не войдут в положение и не простят. Я не стану вас запугивать, но хочу, чтобы вы накрепко уяснили одно: либо мы прямо сейчас прощаемся навеки, либо вы присоединяетесь к нам. И тогда пути назад уже не будет. Слишком многое поставлено на карту. Впрочем, что я вам говорю, разве в вашем… ведомстве все обстояло не точно так же?
– Очень похоже обстояло. Не сочтите за бахвальство, но за всю историю нашего, как вы изволили выразиться, ведомства не случилось ни одного перебежчика на другую сторону.
– Ох, завидую я вашему ведомству, – улыбнулся олигарх. – У нас, увы, бегают туда-сюда только так…
Глава четырнадцатая
* * *
Минуло три дня после увлекательных морских приключений. Это время Мазур провел в больнице (в отдельной палате-люкс, с телевизором, холодильником и прехорошенькими сестричками), где ему подлатали царапины. Собственно, царапины и впрямь были пустяковыми, однако ж обслуживающий персонал ни в какую не соглашался выпускать адмирала на волю, мотивируя отказ всяческими бредовыми причинами, из чего Мазур сделал однозначный вывод, что держат его взаперти по чьему-то распоряжению. И он догадывался, от кого именно это распоряжение исходило. И почему. Плохо только, что и мобильник отобрали, даже Нине не позвонить, не говоря уж про бэбиситера…Он смотрел телевизор на забавной мове, читал газеты, наслаждался бездельем… и об Олесе вообще не думал. Что характерно: ни по телевизору, ни в газетах ни слова не прозвучало про инцидент с «Русалкой»… хотя чему тут удивляться: олигархи умели прятать концы в воду. Несколько раз наведывались какие-то хмурые типы в штатском и с диктофонами, расспрашивали, допытывались и интересовались инцидентом – но вежливо, без давления, без угроз…
На третий день принесли одежду, документы, вещи и ласково проводили до машины, где его уже ждала отнюдь не улыбавшаяся Оксана, та самая дивчина, которая встречала его в аэропорту а потом отвозила на чертову «Русалку».
Мазур лишних вопросов не задавал – и так было ясно, куда едем.
* * *
Автомобиль подъехал к особняку и остановился рядом с лестницей, которая вела на пандус с поддерживающими треугольный фронтон колоннами портика.– Терпеть не могу жары, – пожаловалась Оксана, когда они, выбравшись из кондиционированной прохлады салона, начали подниматься наверх.
Это были ее первые слова за всю дорогу от больницы. Молодец дивчина, понимает, что после морских игрищ болтать как-то не хочется. Равно как выслушивать охи и соболезнования.
– Еле выношу даже короткие перебежки под палящим солнцем. Что поделать, северный я человек…
– Откуда? – без всякого любопытства поинтересовался Мазур.
– Ханты-Мансийск, – ответила Оксана. – До восемнадцати лет прожила в дыре, где солнце по-настоящему греет лишь два месяца в году.
Мазур кивнул – ну да, понятно: буровые, вяхиревские деньги – вот так она, должно быть, и попала в поле зрения работодателя Малышевского. И вежливо поддержал беседу:
– А в детстве, поди, казалось, что готова круглый год с утра до вечера жариться на пляжах?
– Вот именно. Теперь возможность жариться есть, а хочется, как это ни странно, тени и прохлады.
– Это как и с бананами, – поддакнул Мазур. – Когда их выбрасывали в продажу и за ними вытягивалась очередь длиной в квартал, думалось: дай только дорваться до бананового изобилия, вот уж тогда буду есть с утра до вечера. А сейчас бананы на каждом углу – и не хочется. Зато по-прежнему с удовольствием наяриваешь картошечку с селедочкой, которая уж вроде бы должна набить жуткую оскомину… Ан нет. Парадокс, как выражаются товарищи ученые, доценты с кандидатами… А этот герцог Бэкингем на часах – английский лорд, дворецкий или восковая фигура из личного собрания мадам Тюссо?
– Самый натуральный английский дворецкий, – сказала Оксана. – Стажировался при дворе и по сей день правящей Ее Величества королевы Елизаветы Второй, потом служил у всамделишного английского герцога, члена палаты лордов и владельца поместья в графстве Норфолк.
Дворецкий, о коем шел разговор – благообразный джентльмен самого чопорного обличья, прямой, как школьная указка, – стоял возле предупредительно распахнутой двери. Его лицо украшали бакенбарды, которыми не стыдно отсвечивать и возле особняков доподлинных пэров с сэрами. Обряжен он был в черный фрак, белую манишку с белой же бабочкой, руки обтягивают белые перчатки. Мазур невольно залюбовался колоритной фигурой. Это ж надо, в самом центре вильной Украины – натуральный английский дворецкий! Черт-те что творится на белом свете…
– Это случайно не тот одиозный персонаж, которого со скандалом выперли за кражи в Букингемском дворце?
– Абыдеть хотыте, да? – с кавказским акцентом произнесла Оксана. И продолжала уже серьезно: – Ну зачем нам работники с подобными рекомендациями? У нас же не советское предприятие с вечным недобором кадров. Свои кадры мы отбираем скрупулезно и тщательно…
Дворецкий склонил голову в величественном поклоне и с неподражаемым изяществом показал рукой на дверной проем: мол, ласково просимо, шановни джентльмены, ту ауа бьютифул грейт хату.
Внутри особняка их встретили столь любезная Оксане искусственная прохлада и молодой человек в белой рубашке с короткими рукавами, с которого можно было садиться писать картину «Типичный клерк в офисе».
– Здравствуйте, Кирилл Степанович, – голосом хорошо отрегулированного робота произнес Типичный Клерк. – Меня зовут Сергей, мне поручено препроводить вас к шефу. Какое-то время, чтобы привести себя в порядок, вам требуется? Нет? Тогда, пожалуйста, за мной. Вас ждут.
Он показал рукой на гостеприимно распахнутую кабину, сверху донизу зеркальную и размером с кабинет главной бухгалтерши в фирме, правда – фирме не слишком высокого полета.
– Нам предстоит спуститься на девятый подземный этаж? – поинтересовался Мазур, сохраняя на лице предельно серьезное выражение.
– Нет, – бесстрастно, как и положено роботу, ответил клерк Сергей. – Нам нужно подняться на второй этаж.
В Мазуре взыграл то ли дух противоречия, то ли элементарное мальчишество.
– Я не такой уж старенький, как кажусь, на второй этаж привык без лифта подниматься. От моей прогрессирующей подагры ходьба по ступеням, говорят, хорошо подмогает. А вы поезжайте, други сердешные, я вас догоню.
И направился к лестнице.
– Кирилл Степанович, зачем… – вырвалось у клерка с явно проступившей в голосе досадой.
«Ага, эмоции! – со злорадством подумал Мазур. – У киборга случился сбой в программе. Теперь гляди в оба, как бы все микросхемы не полетели».
Оба его провожатых обреченно потопали следом. Глупо с их стороны было бы бросить дорогого гостя одного, а самим раскатывать на лифте.
По лестнице Мазур поднимался неспешно, с интересом оглядываясь по сторонам. Можно сказать – изучал, как люди совсем уж богатые устраиваются в своих особняках. Мы-то, конечно, тоже не плебеи, однако для таких хором рылом все-таки не вышли… Ну, просто любопытно ему стало.
Что в холле, что на лестнице наблюдалось, по-научному выражаясь, торжество эклектики, то бишь механического соединения разнородного, подчас и вовсе несоединимого. Скажем – явно оставшееся с ранешних времен мозаичное панно, изображавшее некий колхозный праздник в стиле «Кубанских казаков», соседствовало с медленно проворачивающейся на постаменте абстрактной скульптурой в стиле мобайл, сработанной из скрученных металлических полос и проволочных усиков.
Сие отдавало некоторым сюрреализмом, но, как ни странно, неплохо сочеталось друг с другом. Притяжение противоположностей? Видимо, над интерьером вдумчиво поработал грамотный дизайнер – но уж точно не супруга богатея. Олигарх был холост. Кстати, в каком-то интервью Малышевский заявил, что женится в сорок три года, ни раньше и ни позже – дескать, такой график жизни он себе составил. Стало быть, еще три заветных года было у охотниц за толстыми кошельками, чтобы как следует подготовиться к битве за столь редкий экземпляр, как свободный олигарх.
Поднявшись на второй этаж, они проследовали широким, обитым темными деревянными панелями коридором, вид которого настраивал на сугубо деловой лад.
Как ни странно, некоей специальной охраны Мазур ни в холле, ни на этаже не заметил. Либо олигарх ничего и никого не опасается (что вряд ли, особенно в свете последних событий), либо охрана дом держит под контролем, сама оставаясь вне поля зрения, но готовая в любой момент к решительным действиям. А также вполне допустимо, что Малышевский терпеть не может торчащих в коридоре типов с оттопыренными с левой стороны подмышками.
Оченно кстати вспомнились шантарские Мазуровы злоключения и вор в законе с погонялом Гвоздь – у того тоже был особнячок, но победнее, подешевле… «Растем, товарищ адмирал», – сказал Мазур сам себе. И сам себе ответил: «Хотя, по большому счету, разницы-то никакой…»
Клерк Сергей открыл перед Мазуром высокую дверь. Цельнодеревянную, но такой толщины, что еще и не из всякого гранатомета возьмешь.
– Прошу вас.
Сергей остался за дверью, в кабинет вошли Мазур и Оксана.
Малышевский стоял у окна, сунув руки в карманы, смотрел вниз. Обернулся, когда беззвучно закрылась дверь кабинета.
– Проходите, пожалуйста, – показал на стоявший в углу столик с диваном и креслами вокруг него.
И не скажешь, что каких-то три дня назад этого человека на полном серьезе обрабатывали кулаками, и он едва жизни не лишился – нынче олигарх выглядел бодрячком и орлом. Никак не подумаешь, что именно он совсем недавно, размазывая юшку по ряшке, едва выбравшись из надувной спасательной шлюпки на ночной пустынной берег где-то в окрестностях Одессы, орал хрипло: «Вертолет мне! Прямо сейчас! Убью, суки, если вот прямо сейчас у меня не будет вертолета и Говорова!»
Вокруг подвывали отходившие от стресса супер-модельки, в голос матерились прочие олигархи, и уже шарили по холмам фары вызванных по мобильному телефону джипов… «Русалка», как будто ничего не случилось, спокойненько покачивалась метрах в двадцати от берега…
А Мазур, словно отгородившись от них невидимой стеной, ничего не слыша, смотрел в мертвое лицо Олеси, лежавшей на желтом песке в паре метров от линии прибоя.
Мазур тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Ноне Малышевский был одет демократически: в джинсы и футболку, что лишь подчеркивало его моложавость. Как и кроссовки на ногах.
– Садитесь, Кирилл Степанович, – Малышевский опустился в кресло, показал рукой куда-то вниз. – Напитки, сушеные фрукты и прочая простецкая закуска. Берите что хотите, стаканы там же. Сейчас у нас, что называется, по-простому.
Ага, это он имеет в виду полку справа от стола, и впрямь заставленную бутылками с яркими этикетками; там же валяются цветастые пакеты. Наверху стола находится лишь самое необходимое: открытый ноутбук, пепельница и письменный прибор с ручкой и бумагой.
– Ежели желаете холодненького, а то и вовсе ледяного – бар и холодильник вон там, за панелью с золотистым ромбом. Если что-то еще нужно, скажем, кофе, чай – говорите без стеснения, тут же принесут. Мне важно, чтобы гости – тем более, такие гости – чувствовали себя комфортно. Это не из врожденного благородства, хотя я вам и обязан жизнью, а из чисто прагматических соображений: с человеком гораздо легче разговаривать, когда он ни в чем не испытывает неудобства.
Малышевский подвинул пепельницу к Мазуру.
– Курите. Еще не хватало, чтобы вы сидели и мучались: мол, когда же наконец эта канитель закончится и можно будет выскочить на улицу и всласть подымить. Я сам курил довольно долго. Знаю, как это бывает…
Мазур, как ему и предлагалось, стесняться не стал, выложил на стол сигареты и зажигалку.
– На яхте мы с вами так толком поговорить и не успели. Мне надо представиться по всей форме или можно обойтись без церемоний? – Малышевский достал с полки бутылку минеральной и бокал.
– Можно обойтись, Александр Олегович, – сказал Мазур. – Мы хоть журнал «Форбс» не выписываем и по телевизеру глядим все больше футбол и про погоду, но из известных людей знаем не только Дубовицкую и этого, как его… Тимати, во… Я, так понимаю, тоже могу обойтись без церемониального представления?
– Ну разумеется, Кирилл Степанович. Вы обо мне наслышаны, я о вас.
Олигарх налил себе минеральной воды. Залпом, будто это был крепкий шнапс, выпил полный стакан. И выдал:
– Что вы знаете о рапсе?
– О рапсе?..
– Да. О рапсе.
Следовало признать, Малышевскому удалось огорошить Мазура. Мазур, откровенно говоря, малость растерялся. Дайте тысячу попыток угадать, с чего начнет разговор сия акула капитализма, ведь не угадал бы ни за что! Последнее, о чем подумал бы – так это как раз о рапсе. О котором Мазур имел весьма поверхностное представление. О чем и не замедлил честно доложить товарищу олигарху:
– Рапс – это сельскохозяйственная культура, из которой производят рапсовое масло. Каковым вроде бы наряду с оливковым заливают шпроты и прочие рыбные консервы… И поверите ли, на этом мои познания исчерпываются.
– Нормально, – кивнул Малышевский, совсем как умудренный опытом учитель, выслушивая бойкий ответ отличника. – Большинство вообще не знает такого слова – «рапс». Или путает его с рамсом – карточной игрой, а также полубандитским новорусским арготизмом, который означает просто «ошибка», «прокол»… А между тем рапс – тема волнующая и многообещающая.
«Издевается он, что ли? – подумалось Мазуру. – Эдакий непонятный простым людям олигархический юмор?»
– И про биодизель, разумеется, вы слышали?
– Слышал кое-что, – Мазур пожал плечами. – Топливная добавка, которая что-то там повышает и улучшает.
– Если быть точным, биодизель – это метиловые эфиры жирных кислот, химическим путем добываемые из растительной массы. Но в остальном все верно: его добавляют в обычную солярку, и двигатель спокойно может работать, только уже на биодизеле… Что, кстати, лишь повышает сроки его службы. Уж не говоря про экологичность. Известно, как в Европах бьются за экологию, потому потребление биодизеля там возрастает в арифметической прогрессии… А в ближайшее время следует ожидать прогрессии геометрической.
Малышевский снова набулькал себе минералки. Ну ни дать ни взять – оратор на трибуне, которому требуется постоянно смачивать горло. Ему что, слушателей не хватает?..
– Между прочим, еще двигатель танка Т-34 мог работать на растительном масле, – проявил образованность Мазур, воспользовавшись паузой.
– Ну да, – кивнул Малышевский. – И технология производства биодизеля в то время тоже была уже известна. Только не было смысла этим направлением заниматься всерьез, когда вокруг полно нефти и ее запасы казались неисчерпаемыми. Сейчас другое дело. В последнее время возобновляемые источники энергии – в Европах тема номер один. Во многом, кстати, благодаря нашим, расейским, стараниям. Я имею в виду наши энергетические войны с бывшими союзными республиками, отключение нефти и газа и весь шум-гам вокруг этого дела. Европравительства и отдельно взятые канцлеры с идеей уменьшить энергозависимость от России носятся сейчас как с писаной торбой. Это чуть ли не главнейший их лозунг. Конечно, это все больше политическая болтовня, рассчитанная на собственных граждан… Никуда они не денутся, как миленькие будут покупать наши нефть и газ. Хотя бы потому, что это дешево. Однако и в альтернативные источники энергии денежек европейцы намерены вбухать немерено. Например, постепенно переводить автотранспорт с бензина на другое топливо. Уже сейчас кое-где в Европе налоговыми льготами стимулируют потребителей биодизелей… Вы уже уловили тему?
– Боюсь, я не слишком силен в топливном вопросе, – осторожно сказал Мазур. – Разве что в сугубо практической части – куда и сколько заливать, да как за это заплатить поменьше.
«Крыша у парня поехала после яхты, тут к гадалке не ходи», – понял он.
– Если вдруг заинтересуетесь темой всерьез, – олигарх похлопал по крышке лежавшего на столе ноутбука, – у меня здесь подробный бизнес-план. Расчеты впечатляют. Тема, как я уже говорил, горячая. Свободных посевных площадей на Западе осталось мало, масложировые европейцам придется закупать в иных краях, причем закупать во все возрастающих количествах. Тот, кто будет им поставлять всю эту музыку, скажем, рапсовое масло, на европейском рынке будет иметь неплохой навар и репутацию честного торговца. И эту нишу я чертовски хочу занять одним из первых. Высаживать рапс на Украине, здесь же его и перерабатывать. Это как с нефтью: гораздо выгоднее продавать продукты переработки, чем сырье. Плюс лишние рабочие места для своих, а не для европейских работяг, причем в первую очередь для каких-нибудь арабских гастарбайтеров. Вы видите что-нибудь плохое в этой затее?
– Хорошее дело, как ни посмотри, – подумав, не кривя душой, сказал Мазур.
– Вот-вот. Это хороший бизнес. И заметьте, бизнес честный. В белых перчатках. И еще учтите: нет более сладкой мечты у бизнесмена, у любого, какого ни возьми размаха и полета, чем мечта быть монополистом. Ну, на худой конец одним из лидеров рынка, одним из первых проторившим рыночную дорогу. Биллом Гейтсом, короче говоря.
Он снова постучал по ноутбуку.
– Я готов крупно вложиться в этот проект, начинать можно хоть сейчас… Но вот парадокс, – Малышевский развел руками, – отчего-то я не спешу вкладываться ни в этот проект, ни в какой другой еще. А подобных задумок, уж поверьте – винчестеры лопаются. И как, по-вашему, – почему?
– Риски велики.
– Вот именно. Но только какие риски? Разве что сельскохозяйственные, погодные или экономические? Нет. С этим уж как-нибудь разберемся. Риски политические…
На этот раз Малышевский налил водички не только себе, но и Мазуру. Сказал:
– Наверное, вы думаете: что за болтливый олигарх попался. Ну а давайте на миг предположим, что это не приступ словоблудия. Тогда сам собой встает вопрос: зачем я вам все это рассказываю, трачу время, тем более сейчас, после всего происшедшего? Ну, и как вы думаете – зачем?
Пока Мазур собирался с мыслями, чтобы ответить, Малышевский повернулся к Оксане, тишайшим призраком стоявшей у дверей:
– А вот скажи-ка, мой верный Адъютант. А ты бы, оказавшись на моем месте, стала бы затевать дорогостоящие проекты? Вкладывать собственные деньги, договариваться о кредитах, привлекать под свое имя инвесторов? Или подумала бы: на кой мне это, когда у меня и так всего хватает, когда от надежных вложений денежки справно текут полноводными потоками и потоки эти в ближайшие годы не ослабеют, даже разразись вдруг кризис мирового масштаба? Ну что скажешь, Оксаночка?
– Какой может быть ответ, если я вас всегда отговариваю от сомнительных проектов, – пожала плечами Адъютант.
Малышевский вновь повернулся к Мазуру:
– Вот поэтому она так и останется наемным управленцем, пусть и высшего звена, и никогда не поднимется до олигарха. Рисковать не хочет и не умеет. Да, да, рисковать тоже надо уметь. Женщина, что с нее взять…
Олигарх поднялся из кресла, прихватив с собой и бокал с минералкой. Принялся расхаживать по кабинету.
– Поставить крупную сумму в тотализаторе на «пан или пропал» – это типичный пример глупого риска. Обычно в таких случаях, к слову говоря, отчего-то выпадает как раз таки «пропал». А умный риск – это значит подчинить случайность себе, прибрать к себе в кулак все нити, стать доподлинным хозяином положения, стать своего рода пауком в паутине, ощущающим малейшее колебание сплетенной им сложной сети и представляющим всю сложность этой сети, сделать последний решающий ход, поставив все на карту, и выиграть, – вот что такое рисковать по уму.
Малышевский даже выплеснул минералку из бокала, расписывая теорию разумного риска. Видимо, чтобы не расплескать всю воду, он подошел к окну и поставил бокал на широченный, как взлетно-посадочная полоса, подоконник.
«Шторы отдернуты, стоит перед окном и светится, как памятник на площади, – в голове Мазура сам собой заработал компьютер. – Стекло, конечно, пуленепробиваемое. Только на любое стекло, как известно, найдется своя пуля, свое ружжо и свой меткий стрелок…»
Совсем недавно ему довелось созерцать аккурат такую дуру – четырнадцатимиллиметровое ружьецо, – изготовленное для работы по президенту одной далекой страны.
– Самое смешное, Кирилл Степанович, – после некоторой паузы вновь заговорил Малышевский, отвернувшись от окна, – что этот домина здоровущий – на фиг не нужен вместе с прилегающим парком, по которому я не прогуливался уже сто лет. А в этом чертовом парке, акромя охраны, по-моему, никто и не бывает. Раньше хоть приемы здесь закатывал, так по парку разбредались парочки… а теперь и этого нет. Простаивает парк.
«Тоже мне проблема! Отдай усадебку под детдом или под санаторий ветеранам войны», – мог бы сказать Мазур. Но ясное дело, не сказал.
– Это все приобретено в пору бизнесменского взросления, когда от денежного дождя немножко поехала головушка и хотелось… хотелось куролесить. В духе разудалых русских купчин. Я тогда много понапокупал всякой всячины. Однажды, не поверите, эскиз Варотари[11] купил за сумасшедшие деньги, подлинник. Баб по всей стране и по Европам с Азиями за собой автобусами возил. Но, в общем, довольно скоро угомонился… Так я все же возвращаюсь к своему вопросу, Кирилл Степанович.
Олигарх, прихватив с собой стоявший на подоконнике бокал, вновь направился к столику.
– Как вы думаете, зачем я столько времени потратил, рассказывая вам массу ненужных вещей? Про рапс какой-то, про топливо…
«Это он тест, что ли, такой проводит, последний и окончательный? – устало подумал Мазур. – На искренность? На соображалку? Или на предприимчивость?» И, закуривая, сказал осторожно:
– Подозреваю, чтобы услышать от меня, что мне это все неинтересно. Ну совершенно нелюбопытно. Вы играете в некий свой покер, и чем замысловатей комбинация и выше ставки, тем вам интересней. А топливо, рапсы-шмапсы, вагоны с эшелонами и люди на вас работающие, – всего лишь карты на зеленом сукне, не более. И я одна из этих карт… Причем я совершенно нормально к этому отношусь. И знать хочу только то, что касается моего участка работы. Я хоть и не бодигард, но вот мне почему-то не все равно, что у вас шторы нараспашку, а вы маячите перед окном. И вовсе не из-за беспокойства за вашу шкуру, а за свою собственную. Ежели некие серьезные людишки действительно охотятся на вас, то могут шарахнуть из чего-то серьезного, оставляющего воронки размером с яхту. И накроет всех, кто в кабинете беседует с вами умные беседы.
– Вот это я называю умным риском. Просчитать ситуацию, все взвесить и сделать правильный ход, – Малышевский, смеясь, опустился в кресло.
«Могу сделать такое предположение, что тест я успешно прошел, – подумал Мазур. – Сделал, мать его так, правильный ход».
– Оксан, сходи узнай, что там у нас с билетами.
Адъютант кивнула и вышла. Олигарх проводил ее взглядом, причем отнюдь не похотливым, а когда за Оксаной захлопнулась дверь, повернулся к Мазуру, враз посерьезнев лицом.
«Ага, прелюдия окончена. Вот сейчас-то и пойдет настоящий разговор, – понял Мазур. – Но самое интересное: зачем для прелюдии необходимо было присутствие Оксаны? Руку можно дать на отсечение – все не просто так. Потрахивает он ее, что ли? Ну и что? Товарищ Малышевский явно не из тех, кто делает что-то наобум и от балды, он, сука, все просчитывает наперед, ходов на двадцать, а то и поболее. Что твой Карпов с Каспаровым. Или кто у них там сейчас верхом на шахматном коне? Крамник, вроде… Ладно, поглядим, что будет дальше…»
– Я вынужден сразу предупредить вас, Кирилл Степанович, что с этого момента наш разговор приобретает сугубо деловой оттенок, – сказал Малышевский. – А это означает, что услышанное здесь автоматически переводит вас в разряд посвященных. Это как у вас…
– Подписка о неразглашении, – подсказал Мазур.
– Вот именно, – кивнул он. – Это как точка возврата. Знаете такой термин?
– Естественно, – позволил себе чуть усмехнуться Мазур.
– Существует некий рубеж: пока ты его не перешагнул, еще есть время на разворот, еще можно вернуться, – все же позволил себе объяснить суть вопроса Малышевский. – Перешагнул – и уже разворачиваться поздно. Можно даже не кричать: ах, я ошибся стороной, думал, тут хорошо, простите-извините, перебегаю обратно… Не поймут, не войдут в положение и не простят. Я не стану вас запугивать, но хочу, чтобы вы накрепко уяснили одно: либо мы прямо сейчас прощаемся навеки, либо вы присоединяетесь к нам. И тогда пути назад уже не будет. Слишком многое поставлено на карту. Впрочем, что я вам говорю, разве в вашем… ведомстве все обстояло не точно так же?
– Очень похоже обстояло. Не сочтите за бахвальство, но за всю историю нашего, как вы изволили выразиться, ведомства не случилось ни одного перебежчика на другую сторону.
– Ох, завидую я вашему ведомству, – улыбнулся олигарх. – У нас, увы, бегают туда-сюда только так…
Глава четырнадцатая
РАССТАНОВКА СИЛ
Мазур потушил в пепельнице докуренную сигарету, без спроса взял с полки бутылку виски и толстостенный бокал, нацедил себе немного – ведь сказано было, что можно по-простецки, то бишь не чинясь и без этикета.