Можно на что-то надеяться, кроме рывка напролом? А если блеф? И на чем тут можно выстроить блеф в игре с мстительным кавказцем, да еще и наркоманом? Разве что на знакомстве с Зелимхановым… Или убедить, что за меня и Стробача дадут огромный выкуп? Кровная месть кровной местью, но чего ж от денег отказываться… В конце концов, на этом можно выиграть время.
Конечно, Мазуру следовало задаться и такими вопросами, как: «Откуда духи узнали, что это именно он убил Тракториста? И в первую очередь – от кого узнали? Как вышли на меня? Уж не при помощи ли некоего Зелимханова, любителя кофе и миниатюр?» А запросто, между прочим. Что стоило Зелимханову продать неверного…
То, что он помогал консультациями и картинки дарил, не значит ровным счетом ничего. А про события на яхте от кого могли узнать? Продал кто-то из людей Малышевского? Или Больного, или Кахи Георгиевича?..
Но это все потом, потом, после разбираться будем. Сейчас не это главное…
– Сперва я хотел тебя просто убить, – Хадашев поставил чайник на стол, утер губы тыльной стороной ладони. – Тогда я бы не потащил тебя сюда. Я бы не стал поганить дом уважаемого человека твоей собачьей кровью. Но я подумал: столько сил тратил, когда искал тебя, тратил деньги. Мои люди ехали сюда издалека. Им было нелегко ехать, нелегко здесь. Тогда я подумал, что надо получить с тебя пользу. Как с поганой овцы… Слушай, Аслан, – Хадашев повернул голову, – я только не пойму, зачем притащили вот этого, почему не убили? – Хадашев показал пальцем на Стробача.
– Они ехали вместе, вот и прихватили, – пожал плечами Аслан, сидя на краю стола и покачивая ногой. – Про второго им ничего не говорили, а сами они испугались решать. Они подумали: пусть Руслан решает, что делать с каждой русской собакой.
– Раз прихватили, надо тоже взять с него пользу, правильно думаю?
– Правильно, – сказал Аслан.
Хадашев выдернул нож из мяса и вонзил его в стол.
– Вы – две русские собаки, – сказал он, – но вы служите богатым хозяевам. Значит, чего-то знаете. Секреты ваших хозяев – где у них что, как туда попасть, что они скрывают, кого боятся, почему боятся, как с них взять денег, кто у них дети, где живут, сколько денег заплатят за детей, – Хадашев рассмеялся. – Можете сразу начинать с того, как с них взять денег. Это самое главное. Будете хорошо рассказывать, я буду доволен, и мы быстро закончим…
Хадашев выдвинул ящик стола, заглянул в него.
– Я скажу, как буду спрашивать. Сначала я спрошу тебя и тебя по-хорошему, будто мы сидим за столом и разговариваем, как люди. Вы мне все по-хорошему расскажете.
Он достал из ящика одноразовый шприц и резиновый жгут, положил на стол перед собой.
– Потом я буду отводить вас поодиночке туда, – Хадашев показал в сторону верстака, – и спрашивать вас там. Будет немножко больно, но если вы мужчины, стерпите. Зато будете говорить мне правду, только правду. Если первые ваши собачьи слова сойдутся со вторыми, я быстро перережу вам горло, и мучения закончатся. Если хоть раз соврете, будете мучиться долго. А знаете, как это хорошо, когда тебе больно, настолько больно, что хочешь смерти, но тебе не дают себя убить, – Хадашев закрыл глаза, – и тут кто-то дарит тебе смерть – и боль уходит. Как в этот момент тебе хорошо… – Он согнул левую руку в локте и ловко перетянул ее жгутом…
«Кранты, – понял Мазур со всей отчетливостью, никакой блеф не выгорит». Этот героинщик действительно все будет делать так, как только что расписал. Только наверняка наврал насчет того, что быстро прекратит их мучения. Хрена там, войдет в раж, станет догоняться дозами и будет измываться, пока не надоест. А надоесть может не скоро… В такие минуты никак нельзя давать волю воображению, но что делать если, оно тебя не спрашивает? На миг перед Мазуром помимо его воли промелькнули картины того, что ждет их со Стробачем в самом ближайшем будущем. И Мазуру стало по-настоящему страшно. До судорог в животе, до подкатывающей к горлу рвоты. Будь ты хоть на девять десятых супермен, но оставшаяся десятая доля все-таки остается человеческой и в неподходящий момент может завопить от ужаса и бессилия…
Только рывок. Только в подходящий момент. И Мазур видел такой момент. Промедлишь – смерть, начнешь чуть раньше – тоже смерть. Но ему нужна помощь Стробача, позарез нужна. Как бы дать ему знать?
«Английский», – вдруг понял Мазур.
Знанием английского, думается, ваххабиты не обременены. В отличие от Стробача, которого готовили почти по тому же курсу, что и его самого, разница в профессиональной специфике, но уж никак не в иностранных языках. Только… если вдруг сейчас возьмешь и заговоришь со Стробачем по-английски, вахи всполошатся, дело кончится выбитыми зубами, недоконченной фразой, а то могут что-то всерьез заподозрить, развести по углам, приковать к железной трубе. Надо естественно встроить фразу во что-то…
– Зачем же нас убивать, – заискивающе улыбаясь, заговорил Мазур. И с ненавистью к себе понял, что не пришлось прикладывать слишком уж больших усилий, дабы голос дрожал от испуга. – За нас вы получите очень большой выкуп. Мы ценные сотрудники своих корпораций. Знаете, про таких, как мы, говорил английский драматург Шекспир… – и дальше Мазур выдал на чистом английском: – «Когда он кольнется, играй истерику, отвлеки двоих, что сзади. Работаем по команде „Бей“!»
– Что ты несешь, старый дурак! – расхохотался Аслан. – За кого нас принимаешь?
– Это у него от страха в башке замыкает, – спокойно объяснил Хадашев, зубами затягивая узел жгута. – Я видел много русских перед смертями. Мало кто хорошо держался. Ползали, лизали сапоги, хныкали, как бабы, а были такие, кто по-настоящему сходил с ума… Жаль, что моего брата убил такой слизняк, а не настоящий воин.
– Но почему вы решили, что именно я убил вашего брата, – снова заговорил Мазур, начиная проделывать с суставами необходимые манипуляции, стараясь, чтобы его движения выглядели естественно, как неловкие конвульсивные телодвижения дрожащего от ужаса человека. Благо спинка стула прикрывала его кисти и наручники от взглядов стоящих за спиной конвоиров. – Да, я был на корабле, я стрелял, но там было много людей, шла перестрелка и кто кого убил…
– Хватит, старый пес, – бросил Хадашев. – Заткнись, или отрежу твой собачий язык прямо сейчас.
– Языком он нам еще будет много говорить, Руслан, – возразил Аслан, закуривая.
«Вовремя придумал курить, молодец, – про себя похвалил его Мазур. – Долю секунды с сигаретой потеряешь, а это здорово».
– Слушай, а, да! – Хадашев удивленно посмотрел на Аслана. – Не подумал. Тогда я отрежу этой русской собаке палец, если она продолжит тявкать.
– Он даже не тявкает, а скулит, – сказал Аслан.
Хадашев взял со стола шприц, снял с иглы колпачок, примерился…
Стробач вдруг сполз со стула, хлопнулся на колени и на коленях пополз назад, в сторону конвоиров. Бормоча при этом что-то малосвязное и жалостливое. Что-то в стиле «пожалейте, дома жена, ребенок, мать больная, все сделаю, продам все, за меня заплатят, большие деньги…»
Мазур не вслушивался и не смотрел в сторону Стробача. Он предельно сосредоточился… Одна за другой запястные кости выходили из суставов, Мазур, как его когда-то учили (а учили его на совесть), гасил несильную боль.
Есть! Правая рука выскользнула из стального захвата, а больше и не надо, пусть браслеты болтаются на левой, после избавимся.
Он быстро поставил кости на место. Вроде никто ничего не заметил. Конвоиры пинками загоняют Стробача обратно на стул, Аслан, посмеиваясь над трусливой русской собакой, пускает дым, а Хадашев, глядя себе на руку, вгоняет иглу в вену. Лучше момента не будет…
– Бей! – заорал Мазур, вскакивая и подхватывая стул.
Тяжелый стул полетел в Аслана, а Мазур рванул вперед, что твой спринтер со стартовых колодок. Да нет, спринтер бежал бы медленнее, спринтер, в конце концов, упустит только рекорд, а не жизнь.
Перед броском Мазур прокрутил в голове последовательность действий, и теперь мысли были отключены, а тело выполняло заданную программу.
Сгруппировавшись, Мазур взмыл в воздух в расчисленном прыжке, проехал на животе по столу, свалив на пол блюдо с мясом и одновременно выдернув нож, с которого этот чеченец ел мясо и который потом вогнал в столешницу.
Просчитывая свой бросок, Мазур ставил на то, что Хадашев схватится не за нож, а за автомат – просто потому что в ситуации, когда нет времени думать, а работают исключительно рефлексы, человек инстинктивно хватается за более серьезное оружие. Так и вышло.
Руслан схватил автомат, но выстрелить не успел. Мазур уже выдернул нож из столешницы и всадил его Хадашеву в горло. Тут же выхватил из рук чеченца автомат и повалился спиной на пол.
Мазур рассчитал все правильно – очередь, выпущенная Асланом, прошла над ним. Полетело в стороны выбитое из стены бетонное крошево, обжигая щеку. С пола, вытянув руку с израильской короткоствольной трещоткой, подняв ее над столом, Мазур нажал на спуск. И давил его, водя рукой влево-вправо. От грохота в замкнутом помещении заложило уши. Остро и кисло завоняло пороховой гарью. Он не сомневался, что попал, хоть и стрелял вслепую, не мог, не мог он промахнуться с такого расстояния.
Вскочив, Мазур убедился, что так оно и есть – Аслан лежал и не двигался.
Оставались те двое, что торчали за спиной. Мазур надеялся на Стробача. Ноги у того были свободны, двоих уж должен был сбить на пол…
Сейчас, задним числом, Мазур осознал, что в помещении звучали не только его и Аслана выстрелы.
Трое, включая Стробача, лежали позади стульев на полу. Даже не вникая, живы или нет чеченцы, Мазур всадил по короткой очереди в каждого из духов. Один, впрочем, был жив – с запозданием осознал Мазур: мотал башкой, словно пытаясь прийти в себя от нокаутирующего удара.
Мазур опустился на корточки рядом с Тимошем, на всякий случай коснулся пальцем шеи, хотя видел, что тот мертв. Очередь прошила его наискось от левого бедра до правого плеча. Да, пульс не прощупывается.
Вот так. Свой жизненный путь недавний враг и временный напарник закончил в этом подвале. Но умер он как воин, это хорошая смерть – в схватке, на бегу – и сразу насмерть…
Друзяка.
Мазур не отрывал взгляда от двери, готовый в любой миг встретить очередью тех, кто попытается ворваться. Но все же надеялся, что обойдется. В самом гараже никого не было, а на улице выстрелы, вероятно, можно услышать только рядом с гаражом. И это было бы в высшей степени несправедливо, если в кому-то приспичило прогуляться мимо гаража именно в тот короткий отрезок времени, когда в подвале грохотали выстрелы. Бой ведь длился считанные минуты…
Вроде бы тихо. Если в их слышали, то медлить не стали бы, примчались помогать своим.
Следовало прибрать все возможное оружие, потому что еще ничего не кончено, еще предстояло выбраться из этого дома. И неизвестно, впереди самое трудное или позади. Хотя то, что руки свободны – это большое дело. Ах да! На левой руке все еще болтаются наручники.
Наверное, у кого-то из этих в кармане отыщется ключ, но как-то не хотелось шарить у них по карманам. И Мазур вновь прибегнул к надежному способу, известному еще японским ниндзя, который позволил ему освободить правую руку.
Окончательно сброшенные наручники он отшвырнул к стене. Обошел кресло, в котором так и сидел, упав лицом на стол, брат Тракториста.
– Ну что, собака, – сказал Мазур, снимая с мертвеца пояс с кобурой, – передавай привет брату. Вам там долго жариться на одной сковородке…
И тут его что называется, достало. С опозданием, но так всегда и случается. Ноги сделались ватными… Его затрясло ничуть не фигуральным, а самым натуральным образом. И он не никак мог унять эту дрожь, ничего не мог с собой поделать, не мальчик уже и не киношный супермен.
Это состояние длилось всего минуту. Привычка управлять собой все-таки взяла верх над слабостью.
Он прекрасно сознавал, что дело еще не закончено. Даже если на улице высрелов не было слышно, те, кто остался там, наверху, никуда сами собой не делись. И через них надо прорваться.
Да, легче, потому что есть оружие и руки не скованы за спиной железом. Но он один, а этих сволочей неизвестно сколько…
Мазур собрал все оружие, что было в подвале. Отсоединил рожки от всех автоматов, распихал их по карманам. С пистолетами так не получилось, потому что пистолеты, как назло, были все разные. А у одного и вовсе был револьвер доисторического образца. Дедовский, что ли, таскал?
Пистолеты и револьвер пришлось запихнуть за пояс. Мазур невольно усмехнулся. Наверное, со стороны он сейчас выглядит, как осовремененный вариант пирата: из-за пояса торчит куча рукоятей, да еще автомат на плече, да еще непустые ножны болтаются. Короче, разбегайся все, я иду искать…
Он быстро проверил ящики стола. Ничего полезного не обнаружилось. Не считать же полезным одноразовые шприцы и пакет с наркотой…
Потом Мазур, не чувствуя ни малейшей брезгливости, обыскал кармана убитых. То, на что он надеялся, найти не удалось. А именно – мобильного телефона. Понятно, что в подвале телефон, даже найдись таковой, все равно бы не принимал. Но стоило выбраться наверх, и сеть тут же появилась бы…
Естественно, Мазур понятия не имел, где находится. Но местоположение этого гостеприимного домика можно было по спутнику определить с помощью телефона, которым его снабдил Малышевский. Куда уж проще – дозвониться до олигарховых ореликов, сообщить свое местонахождение, главное, этот телефон не выключать. Выключать его Мазур не стал бы, оставил бы наверху, скажем, забросив за ящик с инструментом. А потом надо было всего лишь отсидеться, допустим, как Бумбараш, в подвале, или где еще, и дождаться, когда прискачет конница и его спасет.
Однако весь этот сценарий теперь напрочь не годился, потому что своего телефона Мазур так и не нашел. Не иначе, сволочные «даи» прихватили. Оставался только вариант прорыва – машина. Та самая, знакомая еще по Киеву, серая «мазда». Если она на ходу, если залит бензин, он ее заведет и без ключа, без всякого там иммобилайзера… Правда, ворота, с-суки, у них тут здоровые, надежные. Можно и не вышибить. Это ведь не танк и даже не джип. Тем более и разгон не наберешь. Так стоит ли рисковать? Диверсантская тактика выглядит надежней. Перебить уродов по одному, пользуясь тем, что пока никто ничего не подозревает…
Окончательное решение Мазур пока отложил. Наверху будет видно.
Бросив последний взгляд на Стробача, он подумал: «Придется тебя здесь пока оставить, друзяка, но это ненадолго». И вышел из подвала. С соблюдением спецназовской техники безопасности осторожно поднялся наверх.
Не надо считать противников глупее себя. То, что они не ворвались на звуки пальбы, все же не стопроцентная гарантия, что они их не слышали выстрелов и не ждут в засаде наверху. Мало ли какие жесткие правила у них приняты…
Мазур выбрался в гараж. Все спокойно, в гараже тоже никого. Одна створка гаражных ворот распахнута, в проем видна часть двора, пока пустая.
Он бросил взгляд на «мазду». Заманчиво, конечно. Но сперва Мазур решил оглядеться. Шагнул в сторону выхода… и замер. Потом осторожно, стараясь ступать по-росомашьи мягко, шагнул назад, ближе к лестнице в подвал, чтобы в любой момент нырнуть в углубление спуска вниз, как в окоп.
Мазур не мог бы точно объяснить как, но почувствовал, что вдоль стены к входу в гараж кто-то крадется. Вернее, крадутся, с обеих сторон.
Значит, выстрелы все же услышали. И не бросились на подмогу сломя голову, а сперва вооружились как следует, потом только стали подкрадываться, дожидаясь, когда подставится противник. Духи хреновы, обучились, падлы, в своих горах осторожной партизанской тактике…
Подставляться Мазур не собирался. Пятясь, он дошел до лестницы, принялся бесшумно опускаться в подвал. Оказавшись на уровне пола, остановился. Первых он встретит отсюда. Будем надеяться, кого-то удастся выбить. Потом можно переместиться под прикрытие машины, в подвал уходить нельзя, там окажешься в ловушке, где тебя просто забросают гранатами…
Все! Скользнули в гараж темные силуэты. Пошла работа!
Мазур вряд ли мог бы внятно объяснить, как ему удалось в последний момент, дернув стволом, направить очередь в потолок гаража и, ныряя под прикрытие бетонного окопа, заорать: «Свои!»
Мозг уловил какие-то нюансы, носившиеся в воздухе флюиды, и дал команду руке… Рефлексы помогли, наверное, это единственное внятное объяснение.
Наверное, все из-за того, что в картине ожиданий рисовались силуэты темноволосых людей в повседневной одежде, а когда в гараж скользнули силуэты в черном камуфляже с касками на голове… В общем, сработал, как в самолете, механизм опознания «свой – чужой».
И на крик «Свои!» люди в черном камуфляже не стали поливать свинцом лестницу в подвал. Ну, им-то, как потом выяснилось, было проще сдержать себя – они знали, кто может быть там, внизу…
Эпилог
Конечно, Мазуру следовало задаться и такими вопросами, как: «Откуда духи узнали, что это именно он убил Тракториста? И в первую очередь – от кого узнали? Как вышли на меня? Уж не при помощи ли некоего Зелимханова, любителя кофе и миниатюр?» А запросто, между прочим. Что стоило Зелимханову продать неверного…
То, что он помогал консультациями и картинки дарил, не значит ровным счетом ничего. А про события на яхте от кого могли узнать? Продал кто-то из людей Малышевского? Или Больного, или Кахи Георгиевича?..
Но это все потом, потом, после разбираться будем. Сейчас не это главное…
– Сперва я хотел тебя просто убить, – Хадашев поставил чайник на стол, утер губы тыльной стороной ладони. – Тогда я бы не потащил тебя сюда. Я бы не стал поганить дом уважаемого человека твоей собачьей кровью. Но я подумал: столько сил тратил, когда искал тебя, тратил деньги. Мои люди ехали сюда издалека. Им было нелегко ехать, нелегко здесь. Тогда я подумал, что надо получить с тебя пользу. Как с поганой овцы… Слушай, Аслан, – Хадашев повернул голову, – я только не пойму, зачем притащили вот этого, почему не убили? – Хадашев показал пальцем на Стробача.
– Они ехали вместе, вот и прихватили, – пожал плечами Аслан, сидя на краю стола и покачивая ногой. – Про второго им ничего не говорили, а сами они испугались решать. Они подумали: пусть Руслан решает, что делать с каждой русской собакой.
– Раз прихватили, надо тоже взять с него пользу, правильно думаю?
– Правильно, – сказал Аслан.
Хадашев выдернул нож из мяса и вонзил его в стол.
– Вы – две русские собаки, – сказал он, – но вы служите богатым хозяевам. Значит, чего-то знаете. Секреты ваших хозяев – где у них что, как туда попасть, что они скрывают, кого боятся, почему боятся, как с них взять денег, кто у них дети, где живут, сколько денег заплатят за детей, – Хадашев рассмеялся. – Можете сразу начинать с того, как с них взять денег. Это самое главное. Будете хорошо рассказывать, я буду доволен, и мы быстро закончим…
Хадашев выдвинул ящик стола, заглянул в него.
– Я скажу, как буду спрашивать. Сначала я спрошу тебя и тебя по-хорошему, будто мы сидим за столом и разговариваем, как люди. Вы мне все по-хорошему расскажете.
Он достал из ящика одноразовый шприц и резиновый жгут, положил на стол перед собой.
– Потом я буду отводить вас поодиночке туда, – Хадашев показал в сторону верстака, – и спрашивать вас там. Будет немножко больно, но если вы мужчины, стерпите. Зато будете говорить мне правду, только правду. Если первые ваши собачьи слова сойдутся со вторыми, я быстро перережу вам горло, и мучения закончатся. Если хоть раз соврете, будете мучиться долго. А знаете, как это хорошо, когда тебе больно, настолько больно, что хочешь смерти, но тебе не дают себя убить, – Хадашев закрыл глаза, – и тут кто-то дарит тебе смерть – и боль уходит. Как в этот момент тебе хорошо… – Он согнул левую руку в локте и ловко перетянул ее жгутом…
«Кранты, – понял Мазур со всей отчетливостью, никакой блеф не выгорит». Этот героинщик действительно все будет делать так, как только что расписал. Только наверняка наврал насчет того, что быстро прекратит их мучения. Хрена там, войдет в раж, станет догоняться дозами и будет измываться, пока не надоест. А надоесть может не скоро… В такие минуты никак нельзя давать волю воображению, но что делать если, оно тебя не спрашивает? На миг перед Мазуром помимо его воли промелькнули картины того, что ждет их со Стробачем в самом ближайшем будущем. И Мазуру стало по-настоящему страшно. До судорог в животе, до подкатывающей к горлу рвоты. Будь ты хоть на девять десятых супермен, но оставшаяся десятая доля все-таки остается человеческой и в неподходящий момент может завопить от ужаса и бессилия…
Только рывок. Только в подходящий момент. И Мазур видел такой момент. Промедлишь – смерть, начнешь чуть раньше – тоже смерть. Но ему нужна помощь Стробача, позарез нужна. Как бы дать ему знать?
«Английский», – вдруг понял Мазур.
Знанием английского, думается, ваххабиты не обременены. В отличие от Стробача, которого готовили почти по тому же курсу, что и его самого, разница в профессиональной специфике, но уж никак не в иностранных языках. Только… если вдруг сейчас возьмешь и заговоришь со Стробачем по-английски, вахи всполошатся, дело кончится выбитыми зубами, недоконченной фразой, а то могут что-то всерьез заподозрить, развести по углам, приковать к железной трубе. Надо естественно встроить фразу во что-то…
– Зачем же нас убивать, – заискивающе улыбаясь, заговорил Мазур. И с ненавистью к себе понял, что не пришлось прикладывать слишком уж больших усилий, дабы голос дрожал от испуга. – За нас вы получите очень большой выкуп. Мы ценные сотрудники своих корпораций. Знаете, про таких, как мы, говорил английский драматург Шекспир… – и дальше Мазур выдал на чистом английском: – «Когда он кольнется, играй истерику, отвлеки двоих, что сзади. Работаем по команде „Бей“!»
– Что ты несешь, старый дурак! – расхохотался Аслан. – За кого нас принимаешь?
– Это у него от страха в башке замыкает, – спокойно объяснил Хадашев, зубами затягивая узел жгута. – Я видел много русских перед смертями. Мало кто хорошо держался. Ползали, лизали сапоги, хныкали, как бабы, а были такие, кто по-настоящему сходил с ума… Жаль, что моего брата убил такой слизняк, а не настоящий воин.
– Но почему вы решили, что именно я убил вашего брата, – снова заговорил Мазур, начиная проделывать с суставами необходимые манипуляции, стараясь, чтобы его движения выглядели естественно, как неловкие конвульсивные телодвижения дрожащего от ужаса человека. Благо спинка стула прикрывала его кисти и наручники от взглядов стоящих за спиной конвоиров. – Да, я был на корабле, я стрелял, но там было много людей, шла перестрелка и кто кого убил…
– Хватит, старый пес, – бросил Хадашев. – Заткнись, или отрежу твой собачий язык прямо сейчас.
– Языком он нам еще будет много говорить, Руслан, – возразил Аслан, закуривая.
«Вовремя придумал курить, молодец, – про себя похвалил его Мазур. – Долю секунды с сигаретой потеряешь, а это здорово».
– Слушай, а, да! – Хадашев удивленно посмотрел на Аслана. – Не подумал. Тогда я отрежу этой русской собаке палец, если она продолжит тявкать.
– Он даже не тявкает, а скулит, – сказал Аслан.
Хадашев взял со стола шприц, снял с иглы колпачок, примерился…
Стробач вдруг сполз со стула, хлопнулся на колени и на коленях пополз назад, в сторону конвоиров. Бормоча при этом что-то малосвязное и жалостливое. Что-то в стиле «пожалейте, дома жена, ребенок, мать больная, все сделаю, продам все, за меня заплатят, большие деньги…»
Мазур не вслушивался и не смотрел в сторону Стробача. Он предельно сосредоточился… Одна за другой запястные кости выходили из суставов, Мазур, как его когда-то учили (а учили его на совесть), гасил несильную боль.
Есть! Правая рука выскользнула из стального захвата, а больше и не надо, пусть браслеты болтаются на левой, после избавимся.
Он быстро поставил кости на место. Вроде никто ничего не заметил. Конвоиры пинками загоняют Стробача обратно на стул, Аслан, посмеиваясь над трусливой русской собакой, пускает дым, а Хадашев, глядя себе на руку, вгоняет иглу в вену. Лучше момента не будет…
– Бей! – заорал Мазур, вскакивая и подхватывая стул.
Тяжелый стул полетел в Аслана, а Мазур рванул вперед, что твой спринтер со стартовых колодок. Да нет, спринтер бежал бы медленнее, спринтер, в конце концов, упустит только рекорд, а не жизнь.
Перед броском Мазур прокрутил в голове последовательность действий, и теперь мысли были отключены, а тело выполняло заданную программу.
Сгруппировавшись, Мазур взмыл в воздух в расчисленном прыжке, проехал на животе по столу, свалив на пол блюдо с мясом и одновременно выдернув нож, с которого этот чеченец ел мясо и который потом вогнал в столешницу.
Просчитывая свой бросок, Мазур ставил на то, что Хадашев схватится не за нож, а за автомат – просто потому что в ситуации, когда нет времени думать, а работают исключительно рефлексы, человек инстинктивно хватается за более серьезное оружие. Так и вышло.
Руслан схватил автомат, но выстрелить не успел. Мазур уже выдернул нож из столешницы и всадил его Хадашеву в горло. Тут же выхватил из рук чеченца автомат и повалился спиной на пол.
Мазур рассчитал все правильно – очередь, выпущенная Асланом, прошла над ним. Полетело в стороны выбитое из стены бетонное крошево, обжигая щеку. С пола, вытянув руку с израильской короткоствольной трещоткой, подняв ее над столом, Мазур нажал на спуск. И давил его, водя рукой влево-вправо. От грохота в замкнутом помещении заложило уши. Остро и кисло завоняло пороховой гарью. Он не сомневался, что попал, хоть и стрелял вслепую, не мог, не мог он промахнуться с такого расстояния.
Вскочив, Мазур убедился, что так оно и есть – Аслан лежал и не двигался.
Оставались те двое, что торчали за спиной. Мазур надеялся на Стробача. Ноги у того были свободны, двоих уж должен был сбить на пол…
Сейчас, задним числом, Мазур осознал, что в помещении звучали не только его и Аслана выстрелы.
Трое, включая Стробача, лежали позади стульев на полу. Даже не вникая, живы или нет чеченцы, Мазур всадил по короткой очереди в каждого из духов. Один, впрочем, был жив – с запозданием осознал Мазур: мотал башкой, словно пытаясь прийти в себя от нокаутирующего удара.
Мазур опустился на корточки рядом с Тимошем, на всякий случай коснулся пальцем шеи, хотя видел, что тот мертв. Очередь прошила его наискось от левого бедра до правого плеча. Да, пульс не прощупывается.
Вот так. Свой жизненный путь недавний враг и временный напарник закончил в этом подвале. Но умер он как воин, это хорошая смерть – в схватке, на бегу – и сразу насмерть…
Друзяка.
Мазур не отрывал взгляда от двери, готовый в любой миг встретить очередью тех, кто попытается ворваться. Но все же надеялся, что обойдется. В самом гараже никого не было, а на улице выстрелы, вероятно, можно услышать только рядом с гаражом. И это было бы в высшей степени несправедливо, если в кому-то приспичило прогуляться мимо гаража именно в тот короткий отрезок времени, когда в подвале грохотали выстрелы. Бой ведь длился считанные минуты…
Вроде бы тихо. Если в их слышали, то медлить не стали бы, примчались помогать своим.
Следовало прибрать все возможное оружие, потому что еще ничего не кончено, еще предстояло выбраться из этого дома. И неизвестно, впереди самое трудное или позади. Хотя то, что руки свободны – это большое дело. Ах да! На левой руке все еще болтаются наручники.
Наверное, у кого-то из этих в кармане отыщется ключ, но как-то не хотелось шарить у них по карманам. И Мазур вновь прибегнул к надежному способу, известному еще японским ниндзя, который позволил ему освободить правую руку.
Окончательно сброшенные наручники он отшвырнул к стене. Обошел кресло, в котором так и сидел, упав лицом на стол, брат Тракториста.
– Ну что, собака, – сказал Мазур, снимая с мертвеца пояс с кобурой, – передавай привет брату. Вам там долго жариться на одной сковородке…
И тут его что называется, достало. С опозданием, но так всегда и случается. Ноги сделались ватными… Его затрясло ничуть не фигуральным, а самым натуральным образом. И он не никак мог унять эту дрожь, ничего не мог с собой поделать, не мальчик уже и не киношный супермен.
Это состояние длилось всего минуту. Привычка управлять собой все-таки взяла верх над слабостью.
Он прекрасно сознавал, что дело еще не закончено. Даже если на улице высрелов не было слышно, те, кто остался там, наверху, никуда сами собой не делись. И через них надо прорваться.
Да, легче, потому что есть оружие и руки не скованы за спиной железом. Но он один, а этих сволочей неизвестно сколько…
Мазур собрал все оружие, что было в подвале. Отсоединил рожки от всех автоматов, распихал их по карманам. С пистолетами так не получилось, потому что пистолеты, как назло, были все разные. А у одного и вовсе был револьвер доисторического образца. Дедовский, что ли, таскал?
Пистолеты и револьвер пришлось запихнуть за пояс. Мазур невольно усмехнулся. Наверное, со стороны он сейчас выглядит, как осовремененный вариант пирата: из-за пояса торчит куча рукоятей, да еще автомат на плече, да еще непустые ножны болтаются. Короче, разбегайся все, я иду искать…
Он быстро проверил ящики стола. Ничего полезного не обнаружилось. Не считать же полезным одноразовые шприцы и пакет с наркотой…
Потом Мазур, не чувствуя ни малейшей брезгливости, обыскал кармана убитых. То, на что он надеялся, найти не удалось. А именно – мобильного телефона. Понятно, что в подвале телефон, даже найдись таковой, все равно бы не принимал. Но стоило выбраться наверх, и сеть тут же появилась бы…
Естественно, Мазур понятия не имел, где находится. Но местоположение этого гостеприимного домика можно было по спутнику определить с помощью телефона, которым его снабдил Малышевский. Куда уж проще – дозвониться до олигарховых ореликов, сообщить свое местонахождение, главное, этот телефон не выключать. Выключать его Мазур не стал бы, оставил бы наверху, скажем, забросив за ящик с инструментом. А потом надо было всего лишь отсидеться, допустим, как Бумбараш, в подвале, или где еще, и дождаться, когда прискачет конница и его спасет.
Однако весь этот сценарий теперь напрочь не годился, потому что своего телефона Мазур так и не нашел. Не иначе, сволочные «даи» прихватили. Оставался только вариант прорыва – машина. Та самая, знакомая еще по Киеву, серая «мазда». Если она на ходу, если залит бензин, он ее заведет и без ключа, без всякого там иммобилайзера… Правда, ворота, с-суки, у них тут здоровые, надежные. Можно и не вышибить. Это ведь не танк и даже не джип. Тем более и разгон не наберешь. Так стоит ли рисковать? Диверсантская тактика выглядит надежней. Перебить уродов по одному, пользуясь тем, что пока никто ничего не подозревает…
Окончательное решение Мазур пока отложил. Наверху будет видно.
Бросив последний взгляд на Стробача, он подумал: «Придется тебя здесь пока оставить, друзяка, но это ненадолго». И вышел из подвала. С соблюдением спецназовской техники безопасности осторожно поднялся наверх.
Не надо считать противников глупее себя. То, что они не ворвались на звуки пальбы, все же не стопроцентная гарантия, что они их не слышали выстрелов и не ждут в засаде наверху. Мало ли какие жесткие правила у них приняты…
Мазур выбрался в гараж. Все спокойно, в гараже тоже никого. Одна створка гаражных ворот распахнута, в проем видна часть двора, пока пустая.
Он бросил взгляд на «мазду». Заманчиво, конечно. Но сперва Мазур решил оглядеться. Шагнул в сторону выхода… и замер. Потом осторожно, стараясь ступать по-росомашьи мягко, шагнул назад, ближе к лестнице в подвал, чтобы в любой момент нырнуть в углубление спуска вниз, как в окоп.
Мазур не мог бы точно объяснить как, но почувствовал, что вдоль стены к входу в гараж кто-то крадется. Вернее, крадутся, с обеих сторон.
Значит, выстрелы все же услышали. И не бросились на подмогу сломя голову, а сперва вооружились как следует, потом только стали подкрадываться, дожидаясь, когда подставится противник. Духи хреновы, обучились, падлы, в своих горах осторожной партизанской тактике…
Подставляться Мазур не собирался. Пятясь, он дошел до лестницы, принялся бесшумно опускаться в подвал. Оказавшись на уровне пола, остановился. Первых он встретит отсюда. Будем надеяться, кого-то удастся выбить. Потом можно переместиться под прикрытие машины, в подвал уходить нельзя, там окажешься в ловушке, где тебя просто забросают гранатами…
Все! Скользнули в гараж темные силуэты. Пошла работа!
Мазур вряд ли мог бы внятно объяснить, как ему удалось в последний момент, дернув стволом, направить очередь в потолок гаража и, ныряя под прикрытие бетонного окопа, заорать: «Свои!»
Мозг уловил какие-то нюансы, носившиеся в воздухе флюиды, и дал команду руке… Рефлексы помогли, наверное, это единственное внятное объяснение.
Наверное, все из-за того, что в картине ожиданий рисовались силуэты темноволосых людей в повседневной одежде, а когда в гараж скользнули силуэты в черном камуфляже с касками на голове… В общем, сработал, как в самолете, механизм опознания «свой – чужой».
И на крик «Свои!» люди в черном камуфляже не стали поливать свинцом лестницу в подвал. Ну, им-то, как потом выяснилось, было проще сдержать себя – они знали, кто может быть там, внизу…
Эпилог
Мазур и Самарин сидели за дощатым столом под навесом, за которым, по всей видимости, обедала, собираясь вместе, большая чеченская семья. Теперь не будет обедать. И винить кроме себя им некого. Мазур к ним в гости не напрашивался, затаскивать себя в подвал не предлагал.
– Держи, – Лаврик протянул ему пачку сигарет и зажигалку.
Прежде чем закурить Мазур выругался – семиэтажно, затейливо, в полный голос.
– И я про тоже, – сказал Лаврик.
Ребятки Лаврика, которые с деловым видом расхаживали по двору, удивленно головы в сторону матерящегося во весь голос мужика не повернули. Потому как все его понимали.
– Ну что, выпустил пар, можешь теперь говорить нормально?
– Вроде да, – выдохнул Мазур, закуривая. Пальцы, однако, у него не дрожали.
– Могли бы и дрожать, – словно прочитал его мысли Лаврик. А ведь мог и в самом деле прочитать, Лаврик – он, сука, такой… – В шаге от смертушки был.
– Знал бы ты, от какой смертушки…
– Догадываюсь. Но все же мы успели. Должны были успеть.
– Как ты узнал? – Мазур прикончил сигарету чуть ли не в три затяжки и тут же от первой прикурил вторую. – Откуда вообще ты здесь взялся?
– Хорошие вопросы задаешь, правильные, – Лаврик двумя пальцами поправил чертово пенсне на переносице. – И причем таким тоном, будто недоволен. Откуда взялся! Еще недовольно пробурчи чего, мол, приперся… А как сам думаешь, откуда взялся?
– Я сейчас не в состоянии о чем-то думать, уж извини.
– Ладно, пойдем навстречу. Только из уважения к пережитому. А взялся я оттуда, что внимательно изучаю твои донесения бэбиситеру. Ты-то думал, небось, что я все донесения от тебя сразу комкаю и в корзину. Мол, да что он там может написать, Гоголь этот, Шостакович…
Лаврик забрал у Мазура сигареты, закурил сам.
– А к твоему сообщению о слежке отнеслись со всей серьезностью. Вот так вот. Уж больно, знаешь ли, не вязалась эта слежка с теми, кто вам в этой игре оппонировал. Оппонировали-то сплошь профессионалы высокого уровня и, главное, обладающие серьезными возможностями. А слежку явно ставили дилетанты без возможностей. Нестыковочка выходила. А ты сам знаешь, как я не люблю подобные нестыковочки. Мало что так не люблю, как эти нестыковочки. Наверное, только измену в своих рядах больше не люблю, чем такие нестыковочки… В общем, я распорядился за тобой приглядывать оченно ненавязчиво. А что, неужели ни разу не почувствовал на себе заботливый взгляд моих ребяток?
– Нет, – хмуро признался Мазур.
– Хорошо работают, черти. Может, премию выписать, как думаешь? В размере месячного оклада…
– Все равно опоздали вы. Я живой чудом, а Стробача уже не спасти.
– Сам понимаешь, какое-то время ушло, – серьезно сказал Лаврик. – Пока собирали группу, пока ехали. К тому же мы не на своей земле, возможностей меньше. Вертолетом воспользоваться не могли. Кстати, если б вы не ломанулись на прорыв, Стробач был бы жив. Впрочем, чего теперь…
– Вот именно, – Мазур бросил сигарету на землю, растер окурок носком ботинка. – Ну и чего теперь? Куда мне?
– Как куда? – удивился Лаврик. Или сделал вид, что удивился. – Возвращаться к исполнению обязанностей начальника аналитического отдела при Малышевском. По-моему, у тебя неплохо получается.
– А зачем? И дальше что? В чем смысл моей работы? Я его как-то утратил, признаюсь тебе.
– Защита интересов страны для тебя достаточный смысл?
– А я не чувствую, что я ее защищаю! Где враг? Малышевский – враг? Прости, чем дольше я с ним работаю, тем все меньше готов считать его врагом. Вот эти вот? Да, это враги. Так для того чтобы давить их, мне не нужно внедряться в корпорации, изображать из себя Штирлица. И засевшего в Иране террориста, на котором пробы негде ставить, я бы удавил на месте. А вместо этого должен был попивать с ним кофеек и мирные беседы беседовать. Картину какую-то идиотскую мне подарил…
– Просто это ты распробовал наконец до донышка наш особистский хлеб. Вот так и работаем, Кирилл… И никто, кстати, не говорил тебе, что Малышевский – враг. Равно как никто и не говорил, что друг. Если помнишь, в том задача и состояла – постепенно, не наскоком, а по крупицам, но выяснить, на чьей он стороне, что собирается делать в марте ноль восьмого года, а главное – после… И что замышляют его нынешние союзники в лице «реваншистов». Нападение этих диких ослов на «Русалку» чуть все не испортило, но кто ж мог предусмотреть такое! И когда мы тебя потеряли, когда ты перестал выходить на связь, я, откровенно говоря, думал…
Он умолк.
– Я тоже думал, – сказал Мазур. – Поначалу просто уверен был, что это ты нападение организовал – дабы олигархов вконец поссорить. Типа, пусть они снова начнут грызню между собой, и им будет пока не до «ноль-восьмого года».
– Думаешь, я стал бы тебя так подставлять? – искренне возмутился Лаврик.
– Думаю, – искренне сказал Мазур.
Опять помолчали.
– Однако в результате все сложилось как нельзя лучше, – сказал Самарин.
– Лучше? Чем лучше-то?.. А вот ответь мне, друг мой Лаврик: а ты не боишься, что в тысячный… да в какой там тысячный, в миллионный, если не в миллиардный раз может повториться одна и та же история? Я отныне, наверное, буду ее называть историей деда Зелимханова.
– Какого еще деда Зелимханова?
– Ты еще скажи, что Зелимханова не знаешь! А у него был дед… И еще были курды, которых две разведки собирались использовать втемную во имя своих интересов, внушая им, что те борются за Великое Курдское Государство. А в результате деда Зелимханова зарезали, когда тот пил кофе и любовался миниатюрами… Так вот скажи: ты не боишься, что нас могут так же сейчас использовать втемную, зомбируя на то, что мы защищаем интересы государства, боремся за Россию и спасаем ее? А на самом деле нашими руками какие-то люди устраняют конкурентов, плетут комбинации, в общем, решают свои насквозь корыстные, узкокорпоративные, отнюдь не интересами страны обусловленные интересишки? А потом о нас, как водится, вытрут ноги…
Лаврик снял пенсне, помассировал переносицу.
– Кирилл, мы уже не мальчики, чтобы верить пламенным речам вождей. Такова оборотная сторона медали: надо мной такие же люди, а не боги. Конечно, они не живут исключительно интересами страны, как там у Филатова – «Утром мажу бутерброд, сразу мысль: „Как там народ?“» Но их благополучие, так уж получилось, сейчас совпадает с благополучием страны. Так раскинула карты мать-история, что они сейчас вынуждены стараться на благо государства, чтобы самим усидеть наверху. На благо, заметь, того государства, где жить моим детям, да и твоим. Но…
Лаврик опять замолчал.
– Но и это еще не все, дорогой мой пенсионэр местечкового значения, – снова заговорил он. – Есть и третья сторона медали. Существует и фронт, и засевшие в окопах враги. И, уж извини за патетику, есть твой участок фронта, то бишь участок повседневной работы… Просто у тебя сейчас обыкновенный, можно сказать, – плановый срыв. Своего рода корректировка и поднастройка. И у меня такое бывает, скажу тебе по секрету. Сейчас это пройдет. А по-моему, так и уже проходит. И ты сам все поймешь…
– И что же я пойму? – кисло спросил Мазур.
– Ну-у… – протянул Самарин, и в его глазах вновь заплясали чертенята. – Ну, например, что Кривицкий, как бы не желал подмять под себя металлургические комбинаты, как бы не ненавидел твоего Малышевского, – но все же в одиночку никогда в не смог замутить такую кашу с нападением на «Русалку».
Настала пора Мазуру замолчать, переваривая.
В угаре последних дней он как-то совершенно упустил этот факт.
– Но у него же был Говоров, – неуверенно возразил он.
– Тандем, не спорю, сильный, – кивнул Лаврик. – А ты думаешь, денег Кривицкого и возможностей Говорова хватило бы, чтобы незаметно протащить на яхту твоего нового начальника ораву вооруженных горцев?
– Как они туда попали, ты узнал? – быстро спросил Мазур.
– Во! – засмеялся Лаврик. – Наконец-то вижу в твоих пенсионерских глазенках прежний азартный огонек! Но я лучше спрошу вот еще о чем: ты газеты вообще читаешь?
– Да знаешь, – зло ответил Мазур, – как времени все не было – то одно, то другое…
– А зря, батенька, зря – увлекательнейшее дело, доложу я вам! И для тебя, как начальника аналитического, блин, отдела, – это непростительно. Напрасно я тебя похвалил… А особенно увлекательно изучать статьи, посвященные внутренней политике тут, в незалежной. Интересное возникает ощущение. Явственно попахивает назревающим политическим кризисом. Очередным. Еще все в зародыше, до выплеска пока далеко, но, наверное, когда-то это случится. Через годик, думаю, начнется… И подозреваю, что это будет нечто вроде нашего девяносто третьего года. А в бескровном случае – повторится Оранжевая революция, только значительно менее спокойная. Полный кризис власти, противостояние Рады и президента со всеми сопутствующими политическими удовольствиями, вплоть до новых и разноцветных майданов… И готов поспорить, что кризис удивительным образом совпадет с торгами по металлургическим гигантам…
Мазур нахмурился, соображая, куда клонит Самарин.
– А вот теперь представим себе, что все восточноукраинские концерны, подконтрольные Малышевскому, в случае его смерти в едином экстазе отходят этому индусу, Митталу, к его Arcelor'y, как и планировал Кривицкий, – продолжал давить Лаврик, – что тогда произойдет? Окончательный разрыв с Россией, раскол Украины на две части? А к расколу ведь все и идет, не так ли? И наши американские друзья с визгом и воплями поддержат не только успех означенной сделки по концернам, но и раскол – поскольку ясно, что Крым и юго-восток Украины никогда не лягут под НАТО, да еще и другие регионы будут агитировать против вступления в блок…
Мазур кивнул. В пальцах у него появился знакомый зуд – сволочь Самарин, как всегда, оказался прав: это был охотничий азарт.
– Значит, американцы?.. – тихо спросил он.
– Кто сказал хоть слово про американцев? – возмутился Лаврик. – Нет, ты точно тупеешь, причем прямо на глазах! А что, России раскол Украины выгоден меньше? Сколько можно, дескать, с хохлами спорить и торговаться? А так – Крым и весь юго-восток возвращается к нам, а западэнцы нехай дружат хоть с НАТО, хоть с кем, но уже без нашего газа…
– Ё-мое… – почти простонал Мазур. – Я уже ни хрена не понимаю… Ты можешь объяснить все толком?!
– И ты еще забыл про тех, кто у тебя про Бригаду выпытывал посредством хитрой химии, – окончательно добил друга Самарин.
– Слушай, – вдруг сказал Мазур, – а может, на покой пора, а? На речку с удочкой? Как по легенде: пенсионер, скука, жена, дети…
– Да кого ты можешь поймать на эту удочку, рыболов фигов!.. Ладно, хватит косить под Гамлета. Давай-ка за работу. А то разнылся, понимаешь, какого-то деда Зелимханова тут мне приплел…
Лаврик поднялся.
– Дед Зелимханов, понимаешь. Сам ты дед старый!
Красноярск, 2006—2007 гг.
– Держи, – Лаврик протянул ему пачку сигарет и зажигалку.
Прежде чем закурить Мазур выругался – семиэтажно, затейливо, в полный голос.
– И я про тоже, – сказал Лаврик.
Ребятки Лаврика, которые с деловым видом расхаживали по двору, удивленно головы в сторону матерящегося во весь голос мужика не повернули. Потому как все его понимали.
– Ну что, выпустил пар, можешь теперь говорить нормально?
– Вроде да, – выдохнул Мазур, закуривая. Пальцы, однако, у него не дрожали.
– Могли бы и дрожать, – словно прочитал его мысли Лаврик. А ведь мог и в самом деле прочитать, Лаврик – он, сука, такой… – В шаге от смертушки был.
– Знал бы ты, от какой смертушки…
– Догадываюсь. Но все же мы успели. Должны были успеть.
– Как ты узнал? – Мазур прикончил сигарету чуть ли не в три затяжки и тут же от первой прикурил вторую. – Откуда вообще ты здесь взялся?
– Хорошие вопросы задаешь, правильные, – Лаврик двумя пальцами поправил чертово пенсне на переносице. – И причем таким тоном, будто недоволен. Откуда взялся! Еще недовольно пробурчи чего, мол, приперся… А как сам думаешь, откуда взялся?
– Я сейчас не в состоянии о чем-то думать, уж извини.
– Ладно, пойдем навстречу. Только из уважения к пережитому. А взялся я оттуда, что внимательно изучаю твои донесения бэбиситеру. Ты-то думал, небось, что я все донесения от тебя сразу комкаю и в корзину. Мол, да что он там может написать, Гоголь этот, Шостакович…
Лаврик забрал у Мазура сигареты, закурил сам.
– А к твоему сообщению о слежке отнеслись со всей серьезностью. Вот так вот. Уж больно, знаешь ли, не вязалась эта слежка с теми, кто вам в этой игре оппонировал. Оппонировали-то сплошь профессионалы высокого уровня и, главное, обладающие серьезными возможностями. А слежку явно ставили дилетанты без возможностей. Нестыковочка выходила. А ты сам знаешь, как я не люблю подобные нестыковочки. Мало что так не люблю, как эти нестыковочки. Наверное, только измену в своих рядах больше не люблю, чем такие нестыковочки… В общем, я распорядился за тобой приглядывать оченно ненавязчиво. А что, неужели ни разу не почувствовал на себе заботливый взгляд моих ребяток?
– Нет, – хмуро признался Мазур.
– Хорошо работают, черти. Может, премию выписать, как думаешь? В размере месячного оклада…
– Все равно опоздали вы. Я живой чудом, а Стробача уже не спасти.
– Сам понимаешь, какое-то время ушло, – серьезно сказал Лаврик. – Пока собирали группу, пока ехали. К тому же мы не на своей земле, возможностей меньше. Вертолетом воспользоваться не могли. Кстати, если б вы не ломанулись на прорыв, Стробач был бы жив. Впрочем, чего теперь…
– Вот именно, – Мазур бросил сигарету на землю, растер окурок носком ботинка. – Ну и чего теперь? Куда мне?
– Как куда? – удивился Лаврик. Или сделал вид, что удивился. – Возвращаться к исполнению обязанностей начальника аналитического отдела при Малышевском. По-моему, у тебя неплохо получается.
– А зачем? И дальше что? В чем смысл моей работы? Я его как-то утратил, признаюсь тебе.
– Защита интересов страны для тебя достаточный смысл?
– А я не чувствую, что я ее защищаю! Где враг? Малышевский – враг? Прости, чем дольше я с ним работаю, тем все меньше готов считать его врагом. Вот эти вот? Да, это враги. Так для того чтобы давить их, мне не нужно внедряться в корпорации, изображать из себя Штирлица. И засевшего в Иране террориста, на котором пробы негде ставить, я бы удавил на месте. А вместо этого должен был попивать с ним кофеек и мирные беседы беседовать. Картину какую-то идиотскую мне подарил…
– Просто это ты распробовал наконец до донышка наш особистский хлеб. Вот так и работаем, Кирилл… И никто, кстати, не говорил тебе, что Малышевский – враг. Равно как никто и не говорил, что друг. Если помнишь, в том задача и состояла – постепенно, не наскоком, а по крупицам, но выяснить, на чьей он стороне, что собирается делать в марте ноль восьмого года, а главное – после… И что замышляют его нынешние союзники в лице «реваншистов». Нападение этих диких ослов на «Русалку» чуть все не испортило, но кто ж мог предусмотреть такое! И когда мы тебя потеряли, когда ты перестал выходить на связь, я, откровенно говоря, думал…
Он умолк.
– Я тоже думал, – сказал Мазур. – Поначалу просто уверен был, что это ты нападение организовал – дабы олигархов вконец поссорить. Типа, пусть они снова начнут грызню между собой, и им будет пока не до «ноль-восьмого года».
– Думаешь, я стал бы тебя так подставлять? – искренне возмутился Лаврик.
– Думаю, – искренне сказал Мазур.
Опять помолчали.
– Однако в результате все сложилось как нельзя лучше, – сказал Самарин.
– Лучше? Чем лучше-то?.. А вот ответь мне, друг мой Лаврик: а ты не боишься, что в тысячный… да в какой там тысячный, в миллионный, если не в миллиардный раз может повториться одна и та же история? Я отныне, наверное, буду ее называть историей деда Зелимханова.
– Какого еще деда Зелимханова?
– Ты еще скажи, что Зелимханова не знаешь! А у него был дед… И еще были курды, которых две разведки собирались использовать втемную во имя своих интересов, внушая им, что те борются за Великое Курдское Государство. А в результате деда Зелимханова зарезали, когда тот пил кофе и любовался миниатюрами… Так вот скажи: ты не боишься, что нас могут так же сейчас использовать втемную, зомбируя на то, что мы защищаем интересы государства, боремся за Россию и спасаем ее? А на самом деле нашими руками какие-то люди устраняют конкурентов, плетут комбинации, в общем, решают свои насквозь корыстные, узкокорпоративные, отнюдь не интересами страны обусловленные интересишки? А потом о нас, как водится, вытрут ноги…
Лаврик снял пенсне, помассировал переносицу.
– Кирилл, мы уже не мальчики, чтобы верить пламенным речам вождей. Такова оборотная сторона медали: надо мной такие же люди, а не боги. Конечно, они не живут исключительно интересами страны, как там у Филатова – «Утром мажу бутерброд, сразу мысль: „Как там народ?“» Но их благополучие, так уж получилось, сейчас совпадает с благополучием страны. Так раскинула карты мать-история, что они сейчас вынуждены стараться на благо государства, чтобы самим усидеть наверху. На благо, заметь, того государства, где жить моим детям, да и твоим. Но…
Лаврик опять замолчал.
– Но и это еще не все, дорогой мой пенсионэр местечкового значения, – снова заговорил он. – Есть и третья сторона медали. Существует и фронт, и засевшие в окопах враги. И, уж извини за патетику, есть твой участок фронта, то бишь участок повседневной работы… Просто у тебя сейчас обыкновенный, можно сказать, – плановый срыв. Своего рода корректировка и поднастройка. И у меня такое бывает, скажу тебе по секрету. Сейчас это пройдет. А по-моему, так и уже проходит. И ты сам все поймешь…
– И что же я пойму? – кисло спросил Мазур.
– Ну-у… – протянул Самарин, и в его глазах вновь заплясали чертенята. – Ну, например, что Кривицкий, как бы не желал подмять под себя металлургические комбинаты, как бы не ненавидел твоего Малышевского, – но все же в одиночку никогда в не смог замутить такую кашу с нападением на «Русалку».
Настала пора Мазуру замолчать, переваривая.
В угаре последних дней он как-то совершенно упустил этот факт.
– Но у него же был Говоров, – неуверенно возразил он.
– Тандем, не спорю, сильный, – кивнул Лаврик. – А ты думаешь, денег Кривицкого и возможностей Говорова хватило бы, чтобы незаметно протащить на яхту твоего нового начальника ораву вооруженных горцев?
– Как они туда попали, ты узнал? – быстро спросил Мазур.
– Во! – засмеялся Лаврик. – Наконец-то вижу в твоих пенсионерских глазенках прежний азартный огонек! Но я лучше спрошу вот еще о чем: ты газеты вообще читаешь?
– Да знаешь, – зло ответил Мазур, – как времени все не было – то одно, то другое…
– А зря, батенька, зря – увлекательнейшее дело, доложу я вам! И для тебя, как начальника аналитического, блин, отдела, – это непростительно. Напрасно я тебя похвалил… А особенно увлекательно изучать статьи, посвященные внутренней политике тут, в незалежной. Интересное возникает ощущение. Явственно попахивает назревающим политическим кризисом. Очередным. Еще все в зародыше, до выплеска пока далеко, но, наверное, когда-то это случится. Через годик, думаю, начнется… И подозреваю, что это будет нечто вроде нашего девяносто третьего года. А в бескровном случае – повторится Оранжевая революция, только значительно менее спокойная. Полный кризис власти, противостояние Рады и президента со всеми сопутствующими политическими удовольствиями, вплоть до новых и разноцветных майданов… И готов поспорить, что кризис удивительным образом совпадет с торгами по металлургическим гигантам…
Мазур нахмурился, соображая, куда клонит Самарин.
– А вот теперь представим себе, что все восточноукраинские концерны, подконтрольные Малышевскому, в случае его смерти в едином экстазе отходят этому индусу, Митталу, к его Arcelor'y, как и планировал Кривицкий, – продолжал давить Лаврик, – что тогда произойдет? Окончательный разрыв с Россией, раскол Украины на две части? А к расколу ведь все и идет, не так ли? И наши американские друзья с визгом и воплями поддержат не только успех означенной сделки по концернам, но и раскол – поскольку ясно, что Крым и юго-восток Украины никогда не лягут под НАТО, да еще и другие регионы будут агитировать против вступления в блок…
Мазур кивнул. В пальцах у него появился знакомый зуд – сволочь Самарин, как всегда, оказался прав: это был охотничий азарт.
– Значит, американцы?.. – тихо спросил он.
– Кто сказал хоть слово про американцев? – возмутился Лаврик. – Нет, ты точно тупеешь, причем прямо на глазах! А что, России раскол Украины выгоден меньше? Сколько можно, дескать, с хохлами спорить и торговаться? А так – Крым и весь юго-восток возвращается к нам, а западэнцы нехай дружат хоть с НАТО, хоть с кем, но уже без нашего газа…
– Ё-мое… – почти простонал Мазур. – Я уже ни хрена не понимаю… Ты можешь объяснить все толком?!
– И ты еще забыл про тех, кто у тебя про Бригаду выпытывал посредством хитрой химии, – окончательно добил друга Самарин.
– Слушай, – вдруг сказал Мазур, – а может, на покой пора, а? На речку с удочкой? Как по легенде: пенсионер, скука, жена, дети…
– Да кого ты можешь поймать на эту удочку, рыболов фигов!.. Ладно, хватит косить под Гамлета. Давай-ка за работу. А то разнылся, понимаешь, какого-то деда Зелимханова тут мне приплел…
Лаврик поднялся.
– Дед Зелимханов, понимаешь. Сам ты дед старый!
Красноярск, 2006—2007 гг.