И вот по этому поводу сам собой напрашивается вопрос — а за каким хреном притащился Шилов в город Петербург, да еще и прикидывается разжиревшим барыгой? И почему он заявился в казино в сопровождении какого-то чмыря, мало годящегося ему в приятели, а вот охраны при нем не наблюдается ровным счетом никакой? Даже если представить, что его вчера вдруг погнали из Фонда, он в последнюю очередь мог потащиться глушить грусть-тоску в Питер, да еще таким странным образом и маскируясь под какого-то деятеля шоу-бузнеса.
Он еще сам не знал, для чего ему это нужно. Но собака берет след не потому, что приходит к выводу о целесообразности этого поступка, а потому, что срабатывает инстинкт. А сейчас у Николая Ляпунова инстинкт прямо-таки гудел на холостых оборотах и рвал с поводка. Здоровый инстинкт оперативника. Хороший пес и хороший оперативник суть одно и то же.
Никоим образом Ляпуновым не владели мстительные чувства. Все, что лично он потерял от той истории, — место работы. Нет, дело в другом: прояснить все эти странности и несообразности. Для себя, из любопытства. Что там из этого получится дальше, будет видно. Сперва надо все разнюхать. Итак, надо послать кого-нибудь аккуратненько проследить за одним и за другим товарищем. Толковые и верные ребятки у него в подчинении имеются, слава богу, сам подбирал. Ну и кое-какая техника в заначке припрятана...
Квартирка сия была оформлена на подставное лицо, проживающее в Москве, а де-факто принадлежала Фонду. Вроде бы зачем такой уважаемой и богатой организации зачуханная однокомнатка, да к тому же расположенная в промышленном районе северной столицы, где об экологии и заикаться смешно? Да к тому же еще находящаяся в так называемом «кировском» доме... Понимающие люди при слове «кировка» сходу морщатся, словно лимон надкусили. Потому что таких отвратительных домов в граде на Неве не строили ни до, ни после, а только во время правления товарища Кирова, отчего-то так любимого историками-демократами, будто он чуть ли не за либеральные убеждения радел, а Сталин-де прознал об этом и подло его укокошил. На самом деле, Сергей Миронович был тот еще управленец, которому по-хорошему можно было доверить руководить разве что жилконторой, да и там бы он все развалил и разворовал. И дома-"кировки" — тоже редкостная дрянь. Их строили исключительно вблизи предприятий, все дома с деревянными перекрытиями, в большинстве таких домов ванные комнаты просто непредусмотрены: считалось, что рабочему человеку плескаться в ванных некогда и незачем, для помывки существуют общественные бани, кухни маленькие, ну а от архитектуры «кировок» просто тошнит.
Ну, вообще-то, Фонд владел и питерской недвижимостью класса «евро-люкс», ему принадлежали шикарные апартаменты и с видом на Неву, и с видом на разные достопримечательности, и парочка коттеджей в курортной зоне. Но то все официально, для представительских нужд. А такова уж селяви, что помимо официальных надобностей у Фонда могут возникнуть надобности насквозь неофициальные. Там, где играют на большие деньги, следует быть готовым к разного рода неожиданностям. И если имеешь возможность позволить себе — лучше себе позволить. На всякий случай. К слову, эта квартирка была не единственной питерской «заначкой» Фонда, имелись и еще не одна и не две единицы подобного неприметного жилья.
В квартире никто не жил последние четыре года, и это чувствовалось по всему. Хотя Шилов вчера вызвал бригаду из коммерческой сервисной службы и за пару часов ему навели такой порядок, что даже какой-нибудь прусский капрал и то бы не придрался, однако запустение выглядывало отовсюду. Пустые рассыхающиеся шкафы, оставленные бывшими владельцами, потрескавшийся паркет, над раковиной — отваливающаяся плитка, пустые кухонные полки...
Шилов был вправе собой гордиться. Он выстроил комбинацию, в результате которой клиент по фамилии Карташ будет стопроцентно мертв. Умрет не так, так эдак, не эдак — так иначе. Смерть состоится — по одному из трех разработанных Шиловым сценариев.
Ах, до чего красивая была комбинация! Многоуровневая, как в компьютерной игре, где все три уровня различаются по сложности и друг друга не перекрывают, а потому друг от друга независимы.
Умертвить человека можно по-всякому. Например, долбануть в потемках арматуриной по тыкве, или засадить пику под сердце, или, инсценировав случайную и краткотечную уличную драку, свернуть ему ненароком шейные позвонки. Ну, это все задачки для гопников-наркоманов.
Существуют возможности посложнее: снайперка, автоматная очередь из пролетающей мимо тачки без номеров, заряд «Мухи» по окнам клиента, несколько граммов тротила над его входной дверью. Это похитрее будет, да... но — не эстетично.
А Шилову по нраву были акции изящные, творческие... элитарные, что ли. Яд лягушки-кокои, слыхали про такую? То-то. Экзотика, бля. Да что там кокой, большинство клеточных ядов вообще никакой экспертизой не распознаются! Причем экспертизой, проводимой не только на допотопном российском оборудовании, но и на самом что ни на есть европейском... Или вот, например, шикарнейший вариант: направленный карциогенез. Песня! Крошечная капсулка с изотопом под кресло в кабинете, под сиденье в машину, в спальню, куда угодно, лишь бы поближе к объекту — и все. Металлоискатели, счетчики радиоактивности и всякие другие приборы, призванные выискивать подобные шалости недругов, хрен ее найдут, а объект через месяц-другой загнется от злокачественной опухоли... По слухам, именно так был отстранен от должности самый первый мэр самого красивого северного городка.
Но. Это все решения для клиента, который разгуливает на свободе, пусть и под десятикратно усиленной охраной. А вот как поступить, ежели он сидит в «Крестах», а исполнитель находится снаружи? Самый простой ответ — подписать на мокруху каких-нибудь отморозков, которые преют там же; они разыграют простенькую заводку, слово за слово, махач — и жмур готов. Шилов принял этот вариант в разработку, но — как первый уровень игры, самый простой, и принялся искать решения понадежнее.
Нанимать в одноразовые киллеры кого-то из служащих «Крестов» было архиглупо: неожиданного убийцу стопроцентно повяжут на месте и расколят на мокруху. И пусть служивый не знает имени заказчика, но наверняка поползет слушок, что это высокопоставленный папа мстит за смерть сынка. То же самое касается профессионального ликвидатора: его надо как-то посадить в тюрьму, да еще и поближе к объекту, да и снабдить оружием, да и обеспечить пути отхода из «Крестов»... Более чем сложно и более чем дорого. А Карташ вовсе не тот клиент, ради которого стоит идти на такие траты...
Что остается?
Остаются бомбы, яды и прочие достижения науки и техники, приходящие вместе с посылкой для арестанта. Шилов остановился на ядах. Ничего сложного — никаких там навороченных препаратов, которые проникают в кровь сквозь поры кожи, стоит только прикоснуться к отравленному предмету. Обыкновенное снотворное, которое принимают внутрь. Перорально, ежели по-научному... Ну, не совсем обыкновенное: таким зельем в ихних зоопарках усыпляют отживших свое слонов и носорогов. Десятая доля миллиграмма — и человек отправляется в гости к Самому Главному Прокурору...
Опять же — но. Как доставить такую посылку? Самое главное препятствие — любая передача проходит через множество загребущих рук. Отведают цирики по наливному яблочку, и привет. Гора трупов. Расследование выяснит, для кого именно предназначалась посылочка, и — смотри пассаж о слухах. И даже если посылка дойдет до адресата в целости и сохранности, то тогда вместе с объектом передохнут все сокамерники Карташа (еда из передач идет на общий стол, сие есть закон, и никто его нарушать не будет), а этого Шилов не хотел. И не потому, что было жалко сокамерников-уркаганов: опять начнется расследование, и — смотри все тот же пассаж.
Короче: отравленный предмет приговоренный Карташ должен получить в целости и сохранности, в собственные руки, и начать употреблять лично, ни с кем не делясь. Употребит немного, назавтра сдохнет, и ни один тупоголовый судебный патологоанатом не станет заморачиваться углубленной экспертизой, так и напишет резюме: «смерть от обширного инфаркта». Так что это может быть за предмет?
И Шилов придумал.
Захарченко пришел на добрых полчаса раньше и, дожидаясь назначенного времени, сперва прогулялся в сторону рынка, потом перекурил на лавочке автобусной остановки — Шилов видел его из окна. То, что он явился с таким запасом, говорило о его крайней заинтересованности во встрече. Ну еще бы — почуял запах денежек! Должник, конечно, должен был сообразить, что от него попросят некую услугу.
Ага. Захарченко взглянул на часы, выбросил окурок и направился к дому.
Через пять минут задребезжал звонок.
Глава 11
Глава 12
Он еще сам не знал, для чего ему это нужно. Но собака берет след не потому, что приходит к выводу о целесообразности этого поступка, а потому, что срабатывает инстинкт. А сейчас у Николая Ляпунова инстинкт прямо-таки гудел на холостых оборотах и рвал с поводка. Здоровый инстинкт оперативника. Хороший пес и хороший оперативник суть одно и то же.
Никоим образом Ляпуновым не владели мстительные чувства. Все, что лично он потерял от той истории, — место работы. Нет, дело в другом: прояснить все эти странности и несообразности. Для себя, из любопытства. Что там из этого получится дальше, будет видно. Сперва надо все разнюхать. Итак, надо послать кого-нибудь аккуратненько проследить за одним и за другим товарищем. Толковые и верные ребятки у него в подчинении имеются, слава богу, сам подбирал. Ну и кое-какая техника в заначке припрятана...
* * *
...Разумеется, эта хата, в отличие от кабинета Гаркалова и, к слову, от всех прочих кабинетов Фонда, не была оборудована защитой от прослушки. Ни тебе вмонтированных между оконными рамами динамиков защитной системы, что создают преграду из акустических помех на пути лазерного микрофона, который по вибрации стекол расшифровывает разговоры внутри помещения; ни тебе хитрого приборчика, что глушит работу любой электроники в радиусе двадцати метров. Короче говоря, абсолютно нормальная человеческая хата. И эта нормальность несколько нервировала Шилова, привыкшего свободно вести разговоры лишь за надежным электронным щитом. Правда, он обошел квартиру с похожей на телевизионный пульт черной коробкой и «клопов» не выявил, но все же, все же... Говоря на профессиональном сленге — Шилов ерзал. А это всегда нехорошо.Квартирка сия была оформлена на подставное лицо, проживающее в Москве, а де-факто принадлежала Фонду. Вроде бы зачем такой уважаемой и богатой организации зачуханная однокомнатка, да к тому же расположенная в промышленном районе северной столицы, где об экологии и заикаться смешно? Да к тому же еще находящаяся в так называемом «кировском» доме... Понимающие люди при слове «кировка» сходу морщатся, словно лимон надкусили. Потому что таких отвратительных домов в граде на Неве не строили ни до, ни после, а только во время правления товарища Кирова, отчего-то так любимого историками-демократами, будто он чуть ли не за либеральные убеждения радел, а Сталин-де прознал об этом и подло его укокошил. На самом деле, Сергей Миронович был тот еще управленец, которому по-хорошему можно было доверить руководить разве что жилконторой, да и там бы он все развалил и разворовал. И дома-"кировки" — тоже редкостная дрянь. Их строили исключительно вблизи предприятий, все дома с деревянными перекрытиями, в большинстве таких домов ванные комнаты просто непредусмотрены: считалось, что рабочему человеку плескаться в ванных некогда и незачем, для помывки существуют общественные бани, кухни маленькие, ну а от архитектуры «кировок» просто тошнит.
Ну, вообще-то, Фонд владел и питерской недвижимостью класса «евро-люкс», ему принадлежали шикарные апартаменты и с видом на Неву, и с видом на разные достопримечательности, и парочка коттеджей в курортной зоне. Но то все официально, для представительских нужд. А такова уж селяви, что помимо официальных надобностей у Фонда могут возникнуть надобности насквозь неофициальные. Там, где играют на большие деньги, следует быть готовым к разного рода неожиданностям. И если имеешь возможность позволить себе — лучше себе позволить. На всякий случай. К слову, эта квартирка была не единственной питерской «заначкой» Фонда, имелись и еще не одна и не две единицы подобного неприметного жилья.
В квартире никто не жил последние четыре года, и это чувствовалось по всему. Хотя Шилов вчера вызвал бригаду из коммерческой сервисной службы и за пару часов ему навели такой порядок, что даже какой-нибудь прусский капрал и то бы не придрался, однако запустение выглядывало отовсюду. Пустые рассыхающиеся шкафы, оставленные бывшими владельцами, потрескавшийся паркет, над раковиной — отваливающаяся плитка, пустые кухонные полки...
Шилов был вправе собой гордиться. Он выстроил комбинацию, в результате которой клиент по фамилии Карташ будет стопроцентно мертв. Умрет не так, так эдак, не эдак — так иначе. Смерть состоится — по одному из трех разработанных Шиловым сценариев.
Ах, до чего красивая была комбинация! Многоуровневая, как в компьютерной игре, где все три уровня различаются по сложности и друг друга не перекрывают, а потому друг от друга независимы.
Умертвить человека можно по-всякому. Например, долбануть в потемках арматуриной по тыкве, или засадить пику под сердце, или, инсценировав случайную и краткотечную уличную драку, свернуть ему ненароком шейные позвонки. Ну, это все задачки для гопников-наркоманов.
Существуют возможности посложнее: снайперка, автоматная очередь из пролетающей мимо тачки без номеров, заряд «Мухи» по окнам клиента, несколько граммов тротила над его входной дверью. Это похитрее будет, да... но — не эстетично.
А Шилову по нраву были акции изящные, творческие... элитарные, что ли. Яд лягушки-кокои, слыхали про такую? То-то. Экзотика, бля. Да что там кокой, большинство клеточных ядов вообще никакой экспертизой не распознаются! Причем экспертизой, проводимой не только на допотопном российском оборудовании, но и на самом что ни на есть европейском... Или вот, например, шикарнейший вариант: направленный карциогенез. Песня! Крошечная капсулка с изотопом под кресло в кабинете, под сиденье в машину, в спальню, куда угодно, лишь бы поближе к объекту — и все. Металлоискатели, счетчики радиоактивности и всякие другие приборы, призванные выискивать подобные шалости недругов, хрен ее найдут, а объект через месяц-другой загнется от злокачественной опухоли... По слухам, именно так был отстранен от должности самый первый мэр самого красивого северного городка.
Но. Это все решения для клиента, который разгуливает на свободе, пусть и под десятикратно усиленной охраной. А вот как поступить, ежели он сидит в «Крестах», а исполнитель находится снаружи? Самый простой ответ — подписать на мокруху каких-нибудь отморозков, которые преют там же; они разыграют простенькую заводку, слово за слово, махач — и жмур готов. Шилов принял этот вариант в разработку, но — как первый уровень игры, самый простой, и принялся искать решения понадежнее.
Нанимать в одноразовые киллеры кого-то из служащих «Крестов» было архиглупо: неожиданного убийцу стопроцентно повяжут на месте и расколят на мокруху. И пусть служивый не знает имени заказчика, но наверняка поползет слушок, что это высокопоставленный папа мстит за смерть сынка. То же самое касается профессионального ликвидатора: его надо как-то посадить в тюрьму, да еще и поближе к объекту, да и снабдить оружием, да и обеспечить пути отхода из «Крестов»... Более чем сложно и более чем дорого. А Карташ вовсе не тот клиент, ради которого стоит идти на такие траты...
Что остается?
Остаются бомбы, яды и прочие достижения науки и техники, приходящие вместе с посылкой для арестанта. Шилов остановился на ядах. Ничего сложного — никаких там навороченных препаратов, которые проникают в кровь сквозь поры кожи, стоит только прикоснуться к отравленному предмету. Обыкновенное снотворное, которое принимают внутрь. Перорально, ежели по-научному... Ну, не совсем обыкновенное: таким зельем в ихних зоопарках усыпляют отживших свое слонов и носорогов. Десятая доля миллиграмма — и человек отправляется в гости к Самому Главному Прокурору...
Опять же — но. Как доставить такую посылку? Самое главное препятствие — любая передача проходит через множество загребущих рук. Отведают цирики по наливному яблочку, и привет. Гора трупов. Расследование выяснит, для кого именно предназначалась посылочка, и — смотри пассаж о слухах. И даже если посылка дойдет до адресата в целости и сохранности, то тогда вместе с объектом передохнут все сокамерники Карташа (еда из передач идет на общий стол, сие есть закон, и никто его нарушать не будет), а этого Шилов не хотел. И не потому, что было жалко сокамерников-уркаганов: опять начнется расследование, и — смотри все тот же пассаж.
Короче: отравленный предмет приговоренный Карташ должен получить в целости и сохранности, в собственные руки, и начать употреблять лично, ни с кем не делясь. Употребит немного, назавтра сдохнет, и ни один тупоголовый судебный патологоанатом не станет заморачиваться углубленной экспертизой, так и напишет резюме: «смерть от обширного инфаркта». Так что это может быть за предмет?
И Шилов придумал.
Захарченко пришел на добрых полчаса раньше и, дожидаясь назначенного времени, сперва прогулялся в сторону рынка, потом перекурил на лавочке автобусной остановки — Шилов видел его из окна. То, что он явился с таким запасом, говорило о его крайней заинтересованности во встрече. Ну еще бы — почуял запах денежек! Должник, конечно, должен был сообразить, что от него попросят некую услугу.
Ага. Захарченко взглянул на часы, выбросил окурок и направился к дому.
Через пять минут задребезжал звонок.
Глава 11
«Дорогая передача...»
— Конспиративная явка? — оглядевшись в прихожей, хохотнул Захарченко. Это нервный смешок выдал его волнение.
— Она самая, — не стал спорить Шилов. — Это квартира моей тетушки. Старушка переехала в деревню, хотела сдавать квартиру, да я отговорил. Напугал историями про плохих съемщиков, которые превращают жилплощадь черте во что, а потом пообещал, что стану материально помогать в ее деревенской жизни. Ну и оставила она ключи мне. Ну, вы же, как мужик мужика, должны меня понять. Необходимо иногда отдохнуть от жены в компании веселых девушек.
— Нечасто, вижу, здесь бываете? — заметил Захарченко, проходя в кухню.
«Неученый еще в хитрых делах, — подумал Шилов. — Не знает простой истины: излишнюю наблюдательность следует всегда держать при себе. А то, бывает, боком выходит».
— Нечасто. Дела, дела, не до маленьких шалостей пока. Ну, мы и без лялек неплохо время проведем, не так ли? — Шилов достал из холодильника бутылку «Русского стандарта» и незамысловатый набор закусочной снеди: сыр, лечо, колбасу, два пластиковых контейнера с готовыми салатами. На столе уже лежали купленные им сегодня два набора одноразовой пластиковой посуды.
— За продолжение знакомства, — предложил Шилов, разлив водку по стаканчикам.
— За продолжение.
Это вчера в кафе он вынужденно соблюдал правила приличия. Захарченко пил сейчас по-мужицки, как привык: высоко запрокидывал голову и вливал в себя водку, как в воронку, только кадык ходил ходуном.
— На службе-то как? — задал Шилов разогревочный вопрос.
— А чего ей сделается. Служба идет, зэки сидят, мы сторожим.
— Тяжело?
Константин пожал плечами.
— Обычно. И привычно... Ну... это... давай еще по пятьдесят капель?
— А то.
Налили, выпили, закусили. Водка аккуратненько легла на вчерашнее, и по телам разлилась приятная истома.
— Бр-р-р, — сказал Шилов. — «От сумы и от тюрьмы», и все такое — это понятно, но не дай бог...
— Так а что такого-то, — Захарченко поковырялся вилкой в салате «Греческий», положил в рот кусочек сыра. — Живут же.
— Ну... Не знаю. Уголовники, феня, опускалово... Нормальный человек разве выдержит.
Он потянулся за колбаской и пропустил взгляд, который бросил на него Костя.
— А ты думаешь, в крытку попадают исключительно рецидивисты? Сам ведь сказал: «от тюрьмы и от сумы...» Так что обычные люди тоже сидят и не кукарекуют...
— Ну, а мы лучше выпьем.
— ...А в общем, ты прав, — вдруг жестко сказал Захарченко, когда зажевали следующую рюмашку. — «Кресты» — это в натуре другой мир, бляха-муха. Там не так, там даже язык другой... Но ничего, боремся. Вор не пройдет.
— Хотя, если человек сильный, со стержнем внутри... понимаешь, о чем я?
— Чего ж не понять... — кивнул Костя. — Только вот что я скажу: даже против лома можно найти прием. И обламывают там любые стержни, стоит только намекнуть кому надо.
И под очередной тост он поведал несколько кошмарных историй из серий «Раздавленные крыткой» и «Я — вор в короне», где воровские авторитеты мановением мизинца приказывают шестеркам зачмурить любого не приглянувшегося им бедолагу, старые урки насмерть бьются с бритоголовыми бандитами, отстаивая прежние понятия, а те насаждают новые порядки, и поэтому бунты имеют место примерно раз в неделю...
Ну, не с таким смаком, разумеется, поведал — столичный гость ведь тоже не дурак и лажу почувствует. И все равно прикольно было нести пургу. Захарченко понимал, что этот орел не просто привет передал от Сереги Грушина и по доброте душевной в первый же день накормил-напоил случайного знакомого. Вчера, блин, Захарченко — будем честными — позволил себе быть угощаемым. И совершенно напрасно. Да еще и денег остался должен уйму. А вот это вообще уже никуда не годится. Работая в «Крестах», он на собственном опыте знал, что халявы не бывает, за все надо расплачиваться, а вне службы, на воле, вишь ты, расслабился. И московский орел как пить дать потребует вернуть должок, причем наверняка не деньгами, а услугой. Вот Костя и подпустил в голос трагизма, расписывая ужасы СИЗО, чтобы гость понял: любую услугу, связанную с его службой, выполнить будет ох как затруднительно. Дескать, кровь проливаем, живота не щадим в боях с уркаганами...
— ...поэтому на полу в каждой галере, — это коридоры в «Крестах» так называются — желтой краской полоса нарисована, по этой полосе заключенные на допросы ходят. Шаг влево, шаг вправо, и — сам понимаешь...
— Ужас, — согласился Шилов, и непонятно было, поверил он байкам или нет. — Собственно, так я и полагал... Вот почему у меня к тебе дело есть.
«Ага», — навострил уши Захарченко.
— Пустяк, право слово, ты не думай. В общем, у меня... то есть, у вас в «Крестах» сидит мой хороший друг. За дело, конечно, сидит, но все же... Я только недавно узнал. Короче, ты не мог бы ему передачу отнести? Ничего запрещенного, можешь проверить. Так, фрукты там, консервы, носки теплые, зубная щетка, сигареты...
— Скоропортящееся нельзя, — машинально сказал Захарченко.
Он был несколько разочарован. Дачка — и только-то? А он уже губу раскатал...
— Ну, давай вынем все что нельзя.
— А чего ж через окошко не передашь, официально?
— Да видишь ли... Сам же говорил, какой беспредел у вас там. Растащат ведь по дороге! Не опера, так урки.
— Это верно, — серьезно кивнул Захарченко. — Все ценное, что опера с контролерами не стырили, изымается и в общак идет. Таков воровской закон, против него не попрешь.
— Во! А я о чем! Почему к тебе и обратился. Грушин сказал, что ты смог бы...
И Шилов просительно, стараясь не переиграть, заглянул Константину в глаза.
— Блин, сложно это... — протянул Захарченко, лихорадочно размышляя.
Пес его знает, а вдруг столичный шланг и в самом деле вертится вокруг для того только, чтобы передачу организовать?
— Братан, выручай, а? И про деньги, которые мне должен, забудем, ерунда...
Ну вот и бабки всплыли, а он что говорил... Кто этих москвичей разберет, у них денег куры не клюют, мог и в казино просрать кучу мани, лишь бы товарищу пособить.
— Не в том дело, — вздохнул Захарченко. — Не, что долг прощаешь, это, конечно, спасибо, но... Понимаешь, так просто пронести не удастся. Сразу врубятся и завернут. Так что... максать придется.
— Ну, знаешь!.. — очень натурально возмутился Шилов.
— Эй, не я ж такую систему придумал! — примирительно заметил Константин. — А вдруг я там пулемет несу, чтобы твой кореш самостоятельно на волю вышел?
— Так ведь там нет пулемета!
— Ага, и только поэтому они должны меня забесплатно пропускать?!
— Так, все! Стоп. Тихо, — хлопнул ладонью по столу Шилов.
Где-то он допустил маленький просчет. Костя оказался большим пройдохой, нежели он думал. И ситуация развивалась не так — совсем не так, — как продумывал ее Шилов. Вместо того, чтобы ползать в ногах, с радостью соглашаясь на любую услугу, чертов цирик набивает цену!
Но прессовать его долгом, грозить счетчиком и бандитами было сейчас в высшей степени неразумно: Захарченко скажет, что денег прямо сейчас нет, тем более, что они не договаривались о сроках, да еще и напомнит слова самого Шилова: «Отыграешься — отдашь». Стало быть, сначала надо отыграться...
Так что ссориться было не в интересах московского гостя. Не дай бог, марамой заподозрит и насторожится.
— Сколько? — тихо спросил Шилов.
— Ну... Это, брателло, зависит от того, что ты припас.
Шилов сходил в комнату, вернулся с большим полиэтиленовым пакетом «Максидом», водрузил на стол среди закусок, принялся разбирать. На столе постепенно росла куча: яблоки, апельсины, два блока «Лаки-страйк», шерстяные носки, перчатки, шапочка-"пидорка", бритвенный станок «Мах 3», сахар, зубная щетка с зубной пастой, пакетик с чищенным фундуком, пара лимонов и бутыль «Кристалла» ноль-семь.
— Ты офуел? — спросил Костя.
— Что опять не так? — нахмурился гость.
Захарченко обличающе поднял бутылку водки:
— "Кресты", по-твоему, что, кабак? Ты бы еще девочку для него позвал!
— Отставь в сторону, — равнодушно пожал плечами Шилов, но Костя заколебался.
Ага, сучара, подумал Шилов, жалко отставлять-то. Куда проще вылакать самому, со своими коллегами-мудозвонами? Давай-давай, лакай...
— Ладно, попробуем пронести, — сказал Захарченко и поставил бутылку на стол. — А вот бритву точно нельзя.
— Бритву-то почему?
— Колюще-режущее.
— Да им даже бумагу не разрезать!
Захарченко задумчиво посмотрел на Шилова и сказал:
— Знаешь, старик, находятся умельцы, которые такой штучкой тебе глотку от уха до уха разделают на лепестки, ты и квакнуть не успеешь.
— Слушай, а как же Мадуеву ствол пронесли? — нахмурился Шилов.
— Это ты у той следачки спроси...
Вот теперь Костя чувствовал себя в своей тарелке. Теперь уже не ему, а он оказывает услугу. И волен карать и миловать. Захочет — так вообще пошлет москвича... Нет, послать нельзя, тогда он денег потребует...
Захарченко заглянул в носки, подбросил на ладони выбранный наугад запечатанный блок сигарет, открыл тюбик с пастой, понюхал.
— Чистый кокаин, — мрачно пошутил Шилов. — Можешь попробовать.
Он ничем не рисковал: как раз на тот случай, если какому-нибудь бдительному вертухаю захочется таки попробовать на язык и проверить, так сказать, органолептически, соответствие надписи на тюбике содержимому, сверху было немного чистой зубной пасты.
Паста же, пропитанная ядом, ждала часа своего попадания в рот сантиметром ниже...
Захарченко пасту закрыл, согнул тюбик немного — нет ли чего внутри. И сказал нерешительно:
— Ну, в общем, остальное тоже не все можно, но я попробую договориться. Значит, пост на входе, пост у корпуса, корпусному придется отстегнуть, цирикам на отделении и у галеры, ну тем немного, они непривередливые...
Он налил себе водки из уже открытой бутылки, махнул в одиночку, постоял немного, прислушиваясь к ощущениям. Поразмыслил малость и, больше никого не придумав, Костя назвал сумму. И тут же пожалел, что не назвал в два раза больше.
Шилов уважительно крякнул. Сумма для такого дела, как пронос посылки мимо «таможни», была запредельной. Но для отмщения убийце Гаркалова-младшего более чем скромной, причем он готов был дать голову на отсечение, что Захарченко большую часть положит себе в карман. Ладно, пусть пока живет, су-ченок, лишь бы дело сделал.
— Ладно, — буркнул Шилов, — договорились.
— Ну и хоккей, — подмигнул ему Костя. — Да ты не переживай, доставим лично в руки. Через пару дней созвонимся...
— А что так долго-то?
— А почву прощупать, людей подготовить? В общем, я позвоню. А ты подгребешь к «Крестам». Музей где, знаешь? Бабки не забудь. Ну, и дачку захвати, тоже, ха-ха...
Когда Захарченко отчалил, зело довольный состоявшейся беседой, Шилов побродил по кухне в состоянии глубочайшей задумчивости, потом достал мобильник, настучал номер и переговорил с абонентом.
В цене сошлись быстро. Если не сработает схема с уркаганом Карновского, если заряженный тюбик с пастой Карташ по каким-то причинам не получит, то тогда наступит время третьего, заключительного уровня компьютерной игрышки «Карташ маст дай», и в дело вступит снайперский автомат СВУ-АС. Вот только придется дожидаться, когда означенного Карташа вывезут наконец-таки из «Крестов». А уж об этом событии Шилов узнает загодя.
— Она самая, — не стал спорить Шилов. — Это квартира моей тетушки. Старушка переехала в деревню, хотела сдавать квартиру, да я отговорил. Напугал историями про плохих съемщиков, которые превращают жилплощадь черте во что, а потом пообещал, что стану материально помогать в ее деревенской жизни. Ну и оставила она ключи мне. Ну, вы же, как мужик мужика, должны меня понять. Необходимо иногда отдохнуть от жены в компании веселых девушек.
— Нечасто, вижу, здесь бываете? — заметил Захарченко, проходя в кухню.
«Неученый еще в хитрых делах, — подумал Шилов. — Не знает простой истины: излишнюю наблюдательность следует всегда держать при себе. А то, бывает, боком выходит».
— Нечасто. Дела, дела, не до маленьких шалостей пока. Ну, мы и без лялек неплохо время проведем, не так ли? — Шилов достал из холодильника бутылку «Русского стандарта» и незамысловатый набор закусочной снеди: сыр, лечо, колбасу, два пластиковых контейнера с готовыми салатами. На столе уже лежали купленные им сегодня два набора одноразовой пластиковой посуды.
— За продолжение знакомства, — предложил Шилов, разлив водку по стаканчикам.
— За продолжение.
Это вчера в кафе он вынужденно соблюдал правила приличия. Захарченко пил сейчас по-мужицки, как привык: высоко запрокидывал голову и вливал в себя водку, как в воронку, только кадык ходил ходуном.
— На службе-то как? — задал Шилов разогревочный вопрос.
— А чего ей сделается. Служба идет, зэки сидят, мы сторожим.
— Тяжело?
Константин пожал плечами.
— Обычно. И привычно... Ну... это... давай еще по пятьдесят капель?
— А то.
Налили, выпили, закусили. Водка аккуратненько легла на вчерашнее, и по телам разлилась приятная истома.
— Бр-р-р, — сказал Шилов. — «От сумы и от тюрьмы», и все такое — это понятно, но не дай бог...
— Так а что такого-то, — Захарченко поковырялся вилкой в салате «Греческий», положил в рот кусочек сыра. — Живут же.
— Ну... Не знаю. Уголовники, феня, опускалово... Нормальный человек разве выдержит.
Он потянулся за колбаской и пропустил взгляд, который бросил на него Костя.
— А ты думаешь, в крытку попадают исключительно рецидивисты? Сам ведь сказал: «от тюрьмы и от сумы...» Так что обычные люди тоже сидят и не кукарекуют...
— Ну, а мы лучше выпьем.
— ...А в общем, ты прав, — вдруг жестко сказал Захарченко, когда зажевали следующую рюмашку. — «Кресты» — это в натуре другой мир, бляха-муха. Там не так, там даже язык другой... Но ничего, боремся. Вор не пройдет.
— Хотя, если человек сильный, со стержнем внутри... понимаешь, о чем я?
— Чего ж не понять... — кивнул Костя. — Только вот что я скажу: даже против лома можно найти прием. И обламывают там любые стержни, стоит только намекнуть кому надо.
И под очередной тост он поведал несколько кошмарных историй из серий «Раздавленные крыткой» и «Я — вор в короне», где воровские авторитеты мановением мизинца приказывают шестеркам зачмурить любого не приглянувшегося им бедолагу, старые урки насмерть бьются с бритоголовыми бандитами, отстаивая прежние понятия, а те насаждают новые порядки, и поэтому бунты имеют место примерно раз в неделю...
Ну, не с таким смаком, разумеется, поведал — столичный гость ведь тоже не дурак и лажу почувствует. И все равно прикольно было нести пургу. Захарченко понимал, что этот орел не просто привет передал от Сереги Грушина и по доброте душевной в первый же день накормил-напоил случайного знакомого. Вчера, блин, Захарченко — будем честными — позволил себе быть угощаемым. И совершенно напрасно. Да еще и денег остался должен уйму. А вот это вообще уже никуда не годится. Работая в «Крестах», он на собственном опыте знал, что халявы не бывает, за все надо расплачиваться, а вне службы, на воле, вишь ты, расслабился. И московский орел как пить дать потребует вернуть должок, причем наверняка не деньгами, а услугой. Вот Костя и подпустил в голос трагизма, расписывая ужасы СИЗО, чтобы гость понял: любую услугу, связанную с его службой, выполнить будет ох как затруднительно. Дескать, кровь проливаем, живота не щадим в боях с уркаганами...
— ...поэтому на полу в каждой галере, — это коридоры в «Крестах» так называются — желтой краской полоса нарисована, по этой полосе заключенные на допросы ходят. Шаг влево, шаг вправо, и — сам понимаешь...
— Ужас, — согласился Шилов, и непонятно было, поверил он байкам или нет. — Собственно, так я и полагал... Вот почему у меня к тебе дело есть.
«Ага», — навострил уши Захарченко.
— Пустяк, право слово, ты не думай. В общем, у меня... то есть, у вас в «Крестах» сидит мой хороший друг. За дело, конечно, сидит, но все же... Я только недавно узнал. Короче, ты не мог бы ему передачу отнести? Ничего запрещенного, можешь проверить. Так, фрукты там, консервы, носки теплые, зубная щетка, сигареты...
— Скоропортящееся нельзя, — машинально сказал Захарченко.
Он был несколько разочарован. Дачка — и только-то? А он уже губу раскатал...
— Ну, давай вынем все что нельзя.
— А чего ж через окошко не передашь, официально?
— Да видишь ли... Сам же говорил, какой беспредел у вас там. Растащат ведь по дороге! Не опера, так урки.
— Это верно, — серьезно кивнул Захарченко. — Все ценное, что опера с контролерами не стырили, изымается и в общак идет. Таков воровской закон, против него не попрешь.
— Во! А я о чем! Почему к тебе и обратился. Грушин сказал, что ты смог бы...
И Шилов просительно, стараясь не переиграть, заглянул Константину в глаза.
— Блин, сложно это... — протянул Захарченко, лихорадочно размышляя.
Пес его знает, а вдруг столичный шланг и в самом деле вертится вокруг для того только, чтобы передачу организовать?
— Братан, выручай, а? И про деньги, которые мне должен, забудем, ерунда...
Ну вот и бабки всплыли, а он что говорил... Кто этих москвичей разберет, у них денег куры не клюют, мог и в казино просрать кучу мани, лишь бы товарищу пособить.
— Не в том дело, — вздохнул Захарченко. — Не, что долг прощаешь, это, конечно, спасибо, но... Понимаешь, так просто пронести не удастся. Сразу врубятся и завернут. Так что... максать придется.
— Ну, знаешь!.. — очень натурально возмутился Шилов.
— Эй, не я ж такую систему придумал! — примирительно заметил Константин. — А вдруг я там пулемет несу, чтобы твой кореш самостоятельно на волю вышел?
— Так ведь там нет пулемета!
— Ага, и только поэтому они должны меня забесплатно пропускать?!
— Так, все! Стоп. Тихо, — хлопнул ладонью по столу Шилов.
Где-то он допустил маленький просчет. Костя оказался большим пройдохой, нежели он думал. И ситуация развивалась не так — совсем не так, — как продумывал ее Шилов. Вместо того, чтобы ползать в ногах, с радостью соглашаясь на любую услугу, чертов цирик набивает цену!
Но прессовать его долгом, грозить счетчиком и бандитами было сейчас в высшей степени неразумно: Захарченко скажет, что денег прямо сейчас нет, тем более, что они не договаривались о сроках, да еще и напомнит слова самого Шилова: «Отыграешься — отдашь». Стало быть, сначала надо отыграться...
Так что ссориться было не в интересах московского гостя. Не дай бог, марамой заподозрит и насторожится.
— Сколько? — тихо спросил Шилов.
— Ну... Это, брателло, зависит от того, что ты припас.
Шилов сходил в комнату, вернулся с большим полиэтиленовым пакетом «Максидом», водрузил на стол среди закусок, принялся разбирать. На столе постепенно росла куча: яблоки, апельсины, два блока «Лаки-страйк», шерстяные носки, перчатки, шапочка-"пидорка", бритвенный станок «Мах 3», сахар, зубная щетка с зубной пастой, пакетик с чищенным фундуком, пара лимонов и бутыль «Кристалла» ноль-семь.
— Ты офуел? — спросил Костя.
— Что опять не так? — нахмурился гость.
Захарченко обличающе поднял бутылку водки:
— "Кресты", по-твоему, что, кабак? Ты бы еще девочку для него позвал!
— Отставь в сторону, — равнодушно пожал плечами Шилов, но Костя заколебался.
Ага, сучара, подумал Шилов, жалко отставлять-то. Куда проще вылакать самому, со своими коллегами-мудозвонами? Давай-давай, лакай...
— Ладно, попробуем пронести, — сказал Захарченко и поставил бутылку на стол. — А вот бритву точно нельзя.
— Бритву-то почему?
— Колюще-режущее.
— Да им даже бумагу не разрезать!
Захарченко задумчиво посмотрел на Шилова и сказал:
— Знаешь, старик, находятся умельцы, которые такой штучкой тебе глотку от уха до уха разделают на лепестки, ты и квакнуть не успеешь.
— Слушай, а как же Мадуеву ствол пронесли? — нахмурился Шилов.
— Это ты у той следачки спроси...
Вот теперь Костя чувствовал себя в своей тарелке. Теперь уже не ему, а он оказывает услугу. И волен карать и миловать. Захочет — так вообще пошлет москвича... Нет, послать нельзя, тогда он денег потребует...
Захарченко заглянул в носки, подбросил на ладони выбранный наугад запечатанный блок сигарет, открыл тюбик с пастой, понюхал.
— Чистый кокаин, — мрачно пошутил Шилов. — Можешь попробовать.
Он ничем не рисковал: как раз на тот случай, если какому-нибудь бдительному вертухаю захочется таки попробовать на язык и проверить, так сказать, органолептически, соответствие надписи на тюбике содержимому, сверху было немного чистой зубной пасты.
Паста же, пропитанная ядом, ждала часа своего попадания в рот сантиметром ниже...
Захарченко пасту закрыл, согнул тюбик немного — нет ли чего внутри. И сказал нерешительно:
— Ну, в общем, остальное тоже не все можно, но я попробую договориться. Значит, пост на входе, пост у корпуса, корпусному придется отстегнуть, цирикам на отделении и у галеры, ну тем немного, они непривередливые...
Он налил себе водки из уже открытой бутылки, махнул в одиночку, постоял немного, прислушиваясь к ощущениям. Поразмыслил малость и, больше никого не придумав, Костя назвал сумму. И тут же пожалел, что не назвал в два раза больше.
Шилов уважительно крякнул. Сумма для такого дела, как пронос посылки мимо «таможни», была запредельной. Но для отмщения убийце Гаркалова-младшего более чем скромной, причем он готов был дать голову на отсечение, что Захарченко большую часть положит себе в карман. Ладно, пусть пока живет, су-ченок, лишь бы дело сделал.
— Ладно, — буркнул Шилов, — договорились.
— Ну и хоккей, — подмигнул ему Костя. — Да ты не переживай, доставим лично в руки. Через пару дней созвонимся...
— А что так долго-то?
— А почву прощупать, людей подготовить? В общем, я позвоню. А ты подгребешь к «Крестам». Музей где, знаешь? Бабки не забудь. Ну, и дачку захвати, тоже, ха-ха...
Когда Захарченко отчалил, зело довольный состоявшейся беседой, Шилов побродил по кухне в состоянии глубочайшей задумчивости, потом достал мобильник, настучал номер и переговорил с абонентом.
В цене сошлись быстро. Если не сработает схема с уркаганом Карновского, если заряженный тюбик с пастой Карташ по каким-то причинам не получит, то тогда наступит время третьего, заключительного уровня компьютерной игрышки «Карташ маст дай», и в дело вступит снайперский автомат СВУ-АС. Вот только придется дожидаться, когда означенного Карташа вывезут наконец-таки из «Крестов». А уж об этом событии Шилов узнает загодя.
Глава 12
Смотрите, кто пришел!
На следующий день к Карташу заявился следователь, вот радость-то. Терпеливо ждал его, что характерно, в той же самой комнатенке, где Алексей свиданькался с адвокатом. Как водится, выложил перед Алексеем пачку сигарет, достал из «дипломата» папку, дешевую шариковую ручку и весьма ласково представился:
— Виктор Витальевич Малгашин, следователь по особо важным делам. Курите, пожалуйста.
Карташ прикурил от протянутой зажигалки и с наслаждением затянулся. Курил следак, если, конечно, эта пачка не была специально предназначена для установления контакта с подследственным элементом, сигареты не столько хорошие, сколько дорогие — «Собрание», да и не какого-нибудь там местного рассыпа, а настоящие, аглицкие, что явствовало из надписей на серебристой пачке. Хотя, признаться, «Собрание» в этой ситуации было не к месту. В этом месте и в это время более подходили бы «Прима» или, скажем, «Астра». Чтоб одной сигаретки хватило надолго. Ну да не в положении Карташа было привередничать. Малгашин подождал, пока Алексей докурил сигарету практически до фильтра, и сказал:
— Итак, господин Карташ, приступим к нашему Марлезонскому балету.
Сфокусировал взгляд на кончике носа Алексея — вроде бы смотрит прямо в лицо, а взглядом не встретишься, и это, по следовательской идее, должно было выводить допрашиваемого из себя. Но Карташ почему-то — ну что ты будешь делать! — оставался спокойным, как танк на постаменте.
Следак еще немного поиграл в гляделки и тут же взял быка за рога.
— Вы знаете, что меня больше всего поражает в вашей истории?
Он выдержал театральную паузу.
— То, что вы не сделали чистосердечного признания. Ни сразу после задержания, ни позже. А ведь вам предлагали, я знаю, оформить явку с повинной. Да и сейчас вы не донимаете меня просьбами о чистосердечном и о раскаянии — меня это тоже поражает. Ей-богу. Честное слово. На что вы надеетесь? В вашем положении вроде бы не остается ничего другого как активно сотрудничать со следствием. Или я чего-то не понимаю! Я читал ваше дело и удивлялся. Ведь вы должны были, очухавшись и увидев картину содеянного, схватиться за разлохмаченную голову и воскликнуть: «Как я мог! Что я наделал! Нет мне прощения! Я достоин самого ужасного наказания!» И тут же бухнуться в ноги подбежавшим органам правопорядка...
— Тебе бы, начальник, книжки писать, — перебил Карташ крылатой фразой.
— Может, и засяду когда-нибудь, — следак откинулся на спинку стула. — Обещаю одну главу уделить и вашему делу. Народу должно понравиться. Любовь, измена, ревность, трагический финал... Нет, ну правда, на что вы рассчитываете, упрямо твердя о своей невиновности? Ведь вас же, простите, взяли на горячем и с поличным.
— А на что может надеяться человек, знающий, что этих двоих он не убивал? Или, говоря понятнее, зачем мне брать на себя чужое?
Малгашин мигом напрягся.
— Очаровательная оговорочка... Или, говоря понятнее, — недоговорочка, — проникновенно передразнил он. — Любой человек на вашем месте выразился бы: «Я не убивал этих двоих», — или: «Я никогда никого не убивал». Устойчивый оборот, знаете ли, штампы влияют на нас гораздо сильнее, нежели мы себе представляем... Почувствовали разницу? Вы же сакцентировались конкретно на «этих двоих»... Так если не их, то кого же вы убили?
Карташ внимательно посмотрел следователю в глаза: придуривается, что ли? Но по водянисто-серым зенкам Малгашина ни черта было не понять.
— Слушайте, может, хватит к словам придираться? — поморщился Алексей. И подумал: «А человек ты у нас непростой. Или знаешь слишком много обо мне, несчастном?..»
— Придираюсь? — деланно удивился следак. — Полноте! Просто пытаюсь разобраться, дорогой мой гражданин Карташ, как положено. Итак, значит, заявление делать не желаете? Сознаваться, то есть? Не желаете. Хорошо. Тогда давайте для начала восстановим картину преступления. Чтобы, так сказать, не осталось недомолвок и разночтений... Мы поступим так. Я буду вам рассказывать, а вы меня поправлять, если что напутаю. Обещаю: все материалы, протоколы, показания и акты я вам предоставлю — дабы вы убедились, что я не вру.
— Виктор Витальевич Малгашин, следователь по особо важным делам. Курите, пожалуйста.
Карташ прикурил от протянутой зажигалки и с наслаждением затянулся. Курил следак, если, конечно, эта пачка не была специально предназначена для установления контакта с подследственным элементом, сигареты не столько хорошие, сколько дорогие — «Собрание», да и не какого-нибудь там местного рассыпа, а настоящие, аглицкие, что явствовало из надписей на серебристой пачке. Хотя, признаться, «Собрание» в этой ситуации было не к месту. В этом месте и в это время более подходили бы «Прима» или, скажем, «Астра». Чтоб одной сигаретки хватило надолго. Ну да не в положении Карташа было привередничать. Малгашин подождал, пока Алексей докурил сигарету практически до фильтра, и сказал:
— Итак, господин Карташ, приступим к нашему Марлезонскому балету.
Сфокусировал взгляд на кончике носа Алексея — вроде бы смотрит прямо в лицо, а взглядом не встретишься, и это, по следовательской идее, должно было выводить допрашиваемого из себя. Но Карташ почему-то — ну что ты будешь делать! — оставался спокойным, как танк на постаменте.
Следак еще немного поиграл в гляделки и тут же взял быка за рога.
— Вы знаете, что меня больше всего поражает в вашей истории?
Он выдержал театральную паузу.
— То, что вы не сделали чистосердечного признания. Ни сразу после задержания, ни позже. А ведь вам предлагали, я знаю, оформить явку с повинной. Да и сейчас вы не донимаете меня просьбами о чистосердечном и о раскаянии — меня это тоже поражает. Ей-богу. Честное слово. На что вы надеетесь? В вашем положении вроде бы не остается ничего другого как активно сотрудничать со следствием. Или я чего-то не понимаю! Я читал ваше дело и удивлялся. Ведь вы должны были, очухавшись и увидев картину содеянного, схватиться за разлохмаченную голову и воскликнуть: «Как я мог! Что я наделал! Нет мне прощения! Я достоин самого ужасного наказания!» И тут же бухнуться в ноги подбежавшим органам правопорядка...
— Тебе бы, начальник, книжки писать, — перебил Карташ крылатой фразой.
— Может, и засяду когда-нибудь, — следак откинулся на спинку стула. — Обещаю одну главу уделить и вашему делу. Народу должно понравиться. Любовь, измена, ревность, трагический финал... Нет, ну правда, на что вы рассчитываете, упрямо твердя о своей невиновности? Ведь вас же, простите, взяли на горячем и с поличным.
— А на что может надеяться человек, знающий, что этих двоих он не убивал? Или, говоря понятнее, зачем мне брать на себя чужое?
Малгашин мигом напрягся.
— Очаровательная оговорочка... Или, говоря понятнее, — недоговорочка, — проникновенно передразнил он. — Любой человек на вашем месте выразился бы: «Я не убивал этих двоих», — или: «Я никогда никого не убивал». Устойчивый оборот, знаете ли, штампы влияют на нас гораздо сильнее, нежели мы себе представляем... Почувствовали разницу? Вы же сакцентировались конкретно на «этих двоих»... Так если не их, то кого же вы убили?
Карташ внимательно посмотрел следователю в глаза: придуривается, что ли? Но по водянисто-серым зенкам Малгашина ни черта было не понять.
— Слушайте, может, хватит к словам придираться? — поморщился Алексей. И подумал: «А человек ты у нас непростой. Или знаешь слишком много обо мне, несчастном?..»
— Придираюсь? — деланно удивился следак. — Полноте! Просто пытаюсь разобраться, дорогой мой гражданин Карташ, как положено. Итак, значит, заявление делать не желаете? Сознаваться, то есть? Не желаете. Хорошо. Тогда давайте для начала восстановим картину преступления. Чтобы, так сказать, не осталось недомолвок и разночтений... Мы поступим так. Я буду вам рассказывать, а вы меня поправлять, если что напутаю. Обещаю: все материалы, протоколы, показания и акты я вам предоставлю — дабы вы убедились, что я не вру.