Страница:
Страсти по унии
В XV веке православный мир стал особенно нуждаться в поддержке католиков: православная Византия под ударами мусульман сокращалась, как шагреневая кожа. Западные страны, страны католического мира давно научились успешно воевать с миром ислама. Пусть в конечном счете оказались потеряны все завоевания, сделанные во время крестовых походов. Сами эти походы принципиально изменили расклад сил. В VII—Х веках ислам наступал — и в числе прочего завоевал 70% территории огромной Византийской империи. В XI—XV веках ислам только оборонялся, вел позиционные войны на своей собственной территории, а католический мир лихо наносил ему удары.
Перед лицом все более реальной опасности завоевания турками остатков когда-то славной и могучей Византии православные патриархи Константинополя, Антиохии и Александрии обратились к папе римскому с предложением о церковной унии. Расчет был на то, что тогда весь христианский мир поможет Византии против турок. Особенно если папа провозгласит еще один крестовый поход…
Папа римский благосклонно отнесся к предложению православных патриархов. Вселенский собор, посвященный проблеме объединения церкви, должен был произойти во Флоренции, в 1439 году.
И вот тут-то… Нет, даже не русская православная церковь, а скорее Московское государство во всей красе заявило о своем непринятии унии.
Великий князь московский Василий II Темный самым настоятельным образом «не советовал» митрополиту Исидору (греку по происхождению) ехать на Собор и даже прямо предупреждал: Московия не примет унии! Мятежный Исидор поехал. 5 июля 1439 года папская курия и константинопольская патриархия подписали акт о принятии православной церковью католических догматов и о верхоглавенстве папы римского во всем христианском мире. При этом православные обряды и богослужение полностью сохранялись.
Исидор вернулся в Московию в 1441 году с твердым намерением проводить в жизнь решения флорентийского Вселенского собора. Как видно, он-то действовал вполне в духе византийской традиции и считал себя совершенно вправе решать церковные проблемы без апелляции к светской власти. Возможно, бедняге Исидору и в голову не приходило, что светская власть может сама начать решать, какие догматы веры устраивают ее больше, какие обряды правильнее и допустимо ли объединение церквей.
Василий же Темный действовал в традициях вовсе не византийского, а своего собственного, московитского общества. Митрополит Исидор был по его приказу арестован, как «латинский злой прелестник», и заключен в Чудов монастырь. Только после многих злоключений Исидору удалось бежать в Рим.
Позже Рим попытается добиться выполнения Москвой Флорентийской унии (ведь законный глава Московской митрополии Исидор участвовал во Вселенском соборе и уехал с него в ранге кардинала) — и, конечно же, безрезультатно.
А 15 декабря 1448 год Собор русского православного духовенства по прямому предложению Василия II Темного избрал митрополитом епископа рязанского и муромского Иону: разумеется, без санкции константинопольского патриарха.
С тех пор более ста лет московские митрополиты избираются епископами на Руси без рукоположения константинопольского патриарха. Если принимать всерьез такие вещи, как апостольская преемственность, божественная благодать и рукоположение, придется признать: русская православная церковь на долгое время перестает быть апостольской. То есть внешние-то формы, конечно же, сохраняются, но именно что внешние. Благодати, идущей от апостолов, не было в русской православной церкви; не было весь период, пока она лаяла константинопольских патриархов за латынство и не желала поддерживать связи с остальными православными.
В самой же Московской Руси, впрочем, действия местных епископов и великого князя Василия оказалось очень популярным.
После кончины митрополита Ионы и поставлении преемника митрополита Феодосия, но еще при жизни Василия II (примерно в 1461—1462) неизвестный автор написал «Слово избрано от святых писаний еже на латыню и сказание о составление осмаго сбора латыньского и о свержении Стидора прелестного и о поставлении в Рустей земли митрополлитов, о сих же похвала благоверному великому князю Василью Васильевичи) всея Руси».
В этом длинно и коряво названном и таком же корявом сочинении греческое православие объявлялось покрытым «мраком тьмы», и ему противопоставлялось «правильное православие», русское. Василий II же объявлялся новым Владимиром и вместе с тем и новым Константином. Претензия нешуточная, но падение Константинополя в 1453 году очень подтверждает все претензии русских православных.
Столица православия приняла унию и почти сразу оказалась захваченной «погаными»! Можно ли представить себе более убедительное доказательство кары Господней и не праведности Константинополя?!
Мусульмане, вряд ли желая этого, оказали огромную, хотя и медвежью, услугу Московской Руси: в конце XV века все православные страны, кроме Руси, оказались завоеваны магометанами. Вот подтверждение правильности выбранного пути: Господь сохранил истинную, правильную, праведную… называйте, как хотите, православную церковь, а не праведная, греховная, погрязшая в латынстве, — пала.
После Флорентийской унии и падения Константинополя Московия, по своему собственному мнению, оказывается в центре православного (тем самым и христианского) мира.
А московский царь занимает место византийского императора — хранителя и блюстителя истинной веры.
Это убеждение в своей исключительности и единственности, конечно же, очень архаично и не имеет ничего общего с христианством. Христианство по определению наднационально. Цитировать Христа насчет «несть ни эллина ни иудея пред ликом Моим» стало навязшим в зубах общим местом. Но ведь христианство не может быть племенной верой или некой истиной, открытой только для своих по национальному или по этнографическому признаку.
А если становится, это уже не христианство. Мне уже доводилось говорить о том, что обрядоверие — вовсе не христианство, даже если имитируются обряды и священнодействия христиан. Но точно так же и здесь — нет и не может быть никакого такого «национального христианства», по определению.
На западе Руси, кстати, это прекрасно понимают. Убедившись, что в Москве не шутят и что действительно московские епископы самовольно выбирают себе особого митрополита (то есть фактически ставят себя вне остальной церкви), в 1458 году от Московской митрополии откололись епископства русской православной церкви в Литве. Константинополь дал русским православным другого митрополита, и этот митрополит снова сел в древней столице, в Киеве.
С этих пор православная церковь в Юго-Западной Руси подчиняется собственному митрополиту и находится под омофором Константинополя.
Назовем вещи своими именами: Московская митрополия откалывается от православной апостольской церкви.
И тогда православная церковь Западной Руси откололась от Московской митрополии и осталась в составе апостольской церкви.
Фактически это означало далеко не только то, что Московская Русь считает себя свободной от Флорентийской унии.
Но действие русского государства в лице Василия II Темного имело еще несколько последствий, и притом несравненно более глобальных:
1. Скандальное объявление Московской патриархии независимой, т.е. автокефальной. Так сказать, объявление с позиции силы.
Любопытная деталь: официально на Руси патриаршество введено только в 1589 году. Больше ста лет Московская митрополия, вопреки всем каноническим законам, существовала де факто, как автокефальная патриархия.
И никого в Московии не волновало, что это совершенно незаконно!
2. Разрыв не только с католицизмом, но и с Византией и всем европейским православием.
3. Объявление своей версии православия единственно верной и отрицание права других на существование.
Есть старая шутка: «Быть святее папы римского». Не знаю, как насчет папы, а вот быть большим православным, чем константинопольский патриарх, Василий Темный сумел.
Великий князь в своем наивном, первобытном зверстве был от души убежден, что ни какому-то там константинопольскому патриарху, даже не всему Вселенскому собору, а именно ему, великому князю московскому, дано познание истины. Истины в последней инстанции.
Кстати, позже патриарх Никон будет вести себя так же, как и Василий Темный. Когда ему потребуется реформировать русское (читай: московское) православие, он обратится к авторитету восточных патриархов. Пусть они подтвердят, что креститься необходимо, складывая щепотью три перста, а не два!
Восточные патриархи отнюдь этого не подтвердят, а константинопольский патриарх Паисий даже утверждал, что вообще неважно, сколькими перстами креститься и благословлять, лишь бы и «благословляющий и благословляемый помнили, что благословение исходит от Иисуса Христа» [69].
Но это не помешало Никону поступить так, как он считает нужным, при этом прямо опереться на авторитет царя, поставив мнение главы государства выше, чем мнение высших иерархов православия.
Перед лицом все более реальной опасности завоевания турками остатков когда-то славной и могучей Византии православные патриархи Константинополя, Антиохии и Александрии обратились к папе римскому с предложением о церковной унии. Расчет был на то, что тогда весь христианский мир поможет Византии против турок. Особенно если папа провозгласит еще один крестовый поход…
Папа римский благосклонно отнесся к предложению православных патриархов. Вселенский собор, посвященный проблеме объединения церкви, должен был произойти во Флоренции, в 1439 году.
И вот тут-то… Нет, даже не русская православная церковь, а скорее Московское государство во всей красе заявило о своем непринятии унии.
Великий князь московский Василий II Темный самым настоятельным образом «не советовал» митрополиту Исидору (греку по происхождению) ехать на Собор и даже прямо предупреждал: Московия не примет унии! Мятежный Исидор поехал. 5 июля 1439 года папская курия и константинопольская патриархия подписали акт о принятии православной церковью католических догматов и о верхоглавенстве папы римского во всем христианском мире. При этом православные обряды и богослужение полностью сохранялись.
Исидор вернулся в Московию в 1441 году с твердым намерением проводить в жизнь решения флорентийского Вселенского собора. Как видно, он-то действовал вполне в духе византийской традиции и считал себя совершенно вправе решать церковные проблемы без апелляции к светской власти. Возможно, бедняге Исидору и в голову не приходило, что светская власть может сама начать решать, какие догматы веры устраивают ее больше, какие обряды правильнее и допустимо ли объединение церквей.
Василий же Темный действовал в традициях вовсе не византийского, а своего собственного, московитского общества. Митрополит Исидор был по его приказу арестован, как «латинский злой прелестник», и заключен в Чудов монастырь. Только после многих злоключений Исидору удалось бежать в Рим.
Позже Рим попытается добиться выполнения Москвой Флорентийской унии (ведь законный глава Московской митрополии Исидор участвовал во Вселенском соборе и уехал с него в ранге кардинала) — и, конечно же, безрезультатно.
А 15 декабря 1448 год Собор русского православного духовенства по прямому предложению Василия II Темного избрал митрополитом епископа рязанского и муромского Иону: разумеется, без санкции константинопольского патриарха.
С тех пор более ста лет московские митрополиты избираются епископами на Руси без рукоположения константинопольского патриарха. Если принимать всерьез такие вещи, как апостольская преемственность, божественная благодать и рукоположение, придется признать: русская православная церковь на долгое время перестает быть апостольской. То есть внешние-то формы, конечно же, сохраняются, но именно что внешние. Благодати, идущей от апостолов, не было в русской православной церкви; не было весь период, пока она лаяла константинопольских патриархов за латынство и не желала поддерживать связи с остальными православными.
В самой же Московской Руси, впрочем, действия местных епископов и великого князя Василия оказалось очень популярным.
После кончины митрополита Ионы и поставлении преемника митрополита Феодосия, но еще при жизни Василия II (примерно в 1461—1462) неизвестный автор написал «Слово избрано от святых писаний еже на латыню и сказание о составление осмаго сбора латыньского и о свержении Стидора прелестного и о поставлении в Рустей земли митрополлитов, о сих же похвала благоверному великому князю Василью Васильевичи) всея Руси».
В этом длинно и коряво названном и таком же корявом сочинении греческое православие объявлялось покрытым «мраком тьмы», и ему противопоставлялось «правильное православие», русское. Василий II же объявлялся новым Владимиром и вместе с тем и новым Константином. Претензия нешуточная, но падение Константинополя в 1453 году очень подтверждает все претензии русских православных.
Столица православия приняла унию и почти сразу оказалась захваченной «погаными»! Можно ли представить себе более убедительное доказательство кары Господней и не праведности Константинополя?!
Мусульмане, вряд ли желая этого, оказали огромную, хотя и медвежью, услугу Московской Руси: в конце XV века все православные страны, кроме Руси, оказались завоеваны магометанами. Вот подтверждение правильности выбранного пути: Господь сохранил истинную, правильную, праведную… называйте, как хотите, православную церковь, а не праведная, греховная, погрязшая в латынстве, — пала.
После Флорентийской унии и падения Константинополя Московия, по своему собственному мнению, оказывается в центре православного (тем самым и христианского) мира.
А московский царь занимает место византийского императора — хранителя и блюстителя истинной веры.
Это убеждение в своей исключительности и единственности, конечно же, очень архаично и не имеет ничего общего с христианством. Христианство по определению наднационально. Цитировать Христа насчет «несть ни эллина ни иудея пред ликом Моим» стало навязшим в зубах общим местом. Но ведь христианство не может быть племенной верой или некой истиной, открытой только для своих по национальному или по этнографическому признаку.
А если становится, это уже не христианство. Мне уже доводилось говорить о том, что обрядоверие — вовсе не христианство, даже если имитируются обряды и священнодействия христиан. Но точно так же и здесь — нет и не может быть никакого такого «национального христианства», по определению.
На западе Руси, кстати, это прекрасно понимают. Убедившись, что в Москве не шутят и что действительно московские епископы самовольно выбирают себе особого митрополита (то есть фактически ставят себя вне остальной церкви), в 1458 году от Московской митрополии откололись епископства русской православной церкви в Литве. Константинополь дал русским православным другого митрополита, и этот митрополит снова сел в древней столице, в Киеве.
С этих пор православная церковь в Юго-Западной Руси подчиняется собственному митрополиту и находится под омофором Константинополя.
Назовем вещи своими именами: Московская митрополия откалывается от православной апостольской церкви.
И тогда православная церковь Западной Руси откололась от Московской митрополии и осталась в составе апостольской церкви.
Фактически это означало далеко не только то, что Московская Русь считает себя свободной от Флорентийской унии.
Но действие русского государства в лице Василия II Темного имело еще несколько последствий, и притом несравненно более глобальных:
1. Скандальное объявление Московской патриархии независимой, т.е. автокефальной. Так сказать, объявление с позиции силы.
Любопытная деталь: официально на Руси патриаршество введено только в 1589 году. Больше ста лет Московская митрополия, вопреки всем каноническим законам, существовала де факто, как автокефальная патриархия.
И никого в Московии не волновало, что это совершенно незаконно!
2. Разрыв не только с католицизмом, но и с Византией и всем европейским православием.
3. Объявление своей версии православия единственно верной и отрицание права других на существование.
Есть старая шутка: «Быть святее папы римского». Не знаю, как насчет папы, а вот быть большим православным, чем константинопольский патриарх, Василий Темный сумел.
Великий князь в своем наивном, первобытном зверстве был от души убежден, что ни какому-то там константинопольскому патриарху, даже не всему Вселенскому собору, а именно ему, великому князю московскому, дано познание истины. Истины в последней инстанции.
Кстати, позже патриарх Никон будет вести себя так же, как и Василий Темный. Когда ему потребуется реформировать русское (читай: московское) православие, он обратится к авторитету восточных патриархов. Пусть они подтвердят, что креститься необходимо, складывая щепотью три перста, а не два!
Восточные патриархи отнюдь этого не подтвердят, а константинопольский патриарх Паисий даже утверждал, что вообще неважно, сколькими перстами креститься и благословлять, лишь бы и «благословляющий и благословляемый помнили, что благословение исходит от Иисуса Христа» [69].
Но это не помешало Никону поступить так, как он считает нужным, при этом прямо опереться на авторитет царя, поставив мнение главы государства выше, чем мнение высших иерархов православия.
Ересь нестяжателей… или ересь иосифлян?
В Европе XI—XIV веков священники первыми начали относиться к труду, как к делу доблести и чести, и тем подавали пример всему обществу.
На Руси в XV столетии появились люди, думавшие почти так же. Нестяжатели получили свое название потому, что выступали против «стяжания» церковью земель и другого имущества. Мало того, что великие князья щедро одаривали церковь и землями, и крепостными мужичками, и казной. Люди небедные, готовясь перейти в мир иной, жертвовали церкви с тем, чтобы святые старцы отмолили грехи этих людей.
Вообще-то, православные пообразованнее часто гордятся тем, что на Руси не было торговли индульгенциями — бумажками об отпущении грехов. Католическая церковь исходила из того, что у нее за века молитв и подвигов святых людей есть как бы некий резервуар святости, и из этого резервуара можно черпать, искупая любой, даже самый страшный грех. А раз так, почему бы не продать часть этой святости за деньги? Пусть грешник заплатит малость, и тогда на него изольется благодать… созданная вовсе не этим человеком, а святыми людьми за десятилетия и века. Грех побольше? Придется заплатить побольше, потому что тогда для искупления греха надо будет потратить больше чужой святости. За супружескую измену платишь золотую монету, за преднамеренное убийство — сотню… И катись, ты уже чист и безгрешен!
Страшненькая идея? Еще бы… Но чем лучше то, что делала официальная русская православная церковь? Перед концом земного пути плати нам, человече. Мы помолимся, изольем на тебя накопленную нами благодать, и войдешь ты в царствие небесное… нашими молитвами. То есть молитвами толстого игумена спастись, пожалуй, трудновато, да зато у нас в земляной яме святой подвижник сидит. Так ты, грешник, плати давай отцу игумену, а уж отец игумен разъяснит подвижнику, за кого надо молиться и сколько.
Если читатель думает, что я шучу или преувеличиваю, отсылаю его к нескольким довольно впечатляющим книжкам [69]. И я решительно не вижу, чем эта практика отличается от практики продажи индульгенций. Та же самая индульгенция, спасение чужим трудом, за деньги. Только разовая индульгенция.
Нестяжатели полагали, что каждый может спасти душу только личным трудом, персональным усилием и рук, и души. И что нет иных путей спасения. Лидер нестяжателей Нил Сорский, основавший скит на реке Соре, завел у себя режим неустанного труда. А если к нему приходили за спасением души миряне, Нил накладывал на них послушание — трудиться или принуждал к покаянию. Личностному, самостоятельному покаянию, стоянию перед Богом. Это было дешево, но требовало затрат личного времени, душевных сил и труда.
Сторонники официальной церкви называли себя иосифлянами по имени своего лидера Иосифа Волоцкого (1439). В своем монастыре Иосиф охотно принимал материальные дары и освобождал дарителей от бремени грехов молитвой братии. А монахам велел не трудиться и размышлять, а нести груз непонятной, зато и безответственной епитимьи. Общение с Иосифом Волоцким могло влететь в копеечку, но зато не требовало ни усилий мысли, ни работы души, ни физического труда.
Верховным арбитром в богословских спорах, как заведено на Московии, стал великий князь Иван III. С одной стороны, Иосиф Волоцкий возглашал божественную природу царя, который только естеством подобен человеку, «властию же сана яко от Бога». Волоцкий призывал подчиняться великому князю и выполнять его волю, «как если бы Господу работали, а не человеку». Нил же Сорский неуважительно полагал, что у великого князя душа такая же, как и у всех людей, и спасать ее надо, как и всем.
Но и в проповеди Нила Сорского было нечто очень полезное. Нил Сорский и другие нестяжатели ничего не имели против отнятия земель и другого имущества у монастырей и передачи их государству. Это было так привлекательно, что Иван был готов уже поддержать нестяжателей на церковном Соборе 1503 года.
И тогда иосифляне двинулись на Москву. Не в переносном — в прямом смысле слова. При жесточайшем подчинении низших высшим в системе иосифлян им было нетрудно собрать буквально десятки тысяч людей, многие из которых даже не очень понимали, что происходит. Непрерывно анафемствуя и проклиная Ивана III, полчища иосифлян двигались к Москве, на церковный Собор.
Когда Иван III узнал об этом, он страшно разгневался.
Зная характер великого князя Ивана, можно быть уверенным — иосифлянам не сносить головы. Речь шла уже не об отнятии монастырей, о самой жизни тех, кто покусился изрыгнуть хулу на священную особу.
Но там гнев обратился против пожилого уже князя.
С Иваном случился удар, а говоря современным языком — инсульт. Отнялась вся правая половина тела: правая рука, правая нога, правый глаз, правое ухо. Естественно, и сам Иван, и его современники истолковали удар однозначно — как Божью кару. Царская длань, уже занесенная над иосифлянами, опустилась, не ударив.
Нестяжатели, конечно же, никуда не исчезли, но и выше уже не поднялись.
Учение нестяжателей обсуждалось на церковном Соборе 1531 года и было там осуждено — не было больше у них высочайшего покровителя. С тех пор оно считалось еретическим, но после смерти Нила Сорского учение об отнятии у церкви земель подробно обосновал Вассиан Патрикеев.
Многие идеи нестяжателей использовал духовник Ивана IV Сильвестр, а уж для еретиков второй половины XVI века (Артемия, Феодосия Косого и других) нестяжательство оказалось очень ценной идейной подпоркой.
Наивно, конечно, считать, что прими тогда, в 1503 году, Иван III сторону нестяжателей и все волшебно изменилось бы, что и московское православие, и вся Московская Русь изменились бы до неузнаваемости. Но тогда, на рубеже XV и XVI веков. Московская Русь могла сделать шаг в сторону европейского пути развития. И не сделала. От одного шага, конечно, изменилось бы не все абсолютно, но все же московское православие утратило хотя бы часть своего северо-восточного облика.
Принятие идеи «молись и трудись, тогда спасешь душу» означало бы, что рядовой человек не передает кому-то свои проблемы, а решает их сам.
А если мы о ересях… В конце концов, не лично Господь Бог объявил ересью учение нестяжателей. Это сделали люди, и не самые лучшие люди. Сам Господь не явился в столпах пламени и в грохоте и не объявил громовым голосом, что Он Сам почитает за истину. И потому я позволю себе усомниться, что в этом споре еретиками были именно нестяжатели.
Может быть, пора говорить всерьез об «ереси иосифлян»?
На Руси в XV столетии появились люди, думавшие почти так же. Нестяжатели получили свое название потому, что выступали против «стяжания» церковью земель и другого имущества. Мало того, что великие князья щедро одаривали церковь и землями, и крепостными мужичками, и казной. Люди небедные, готовясь перейти в мир иной, жертвовали церкви с тем, чтобы святые старцы отмолили грехи этих людей.
Вообще-то, православные пообразованнее часто гордятся тем, что на Руси не было торговли индульгенциями — бумажками об отпущении грехов. Католическая церковь исходила из того, что у нее за века молитв и подвигов святых людей есть как бы некий резервуар святости, и из этого резервуара можно черпать, искупая любой, даже самый страшный грех. А раз так, почему бы не продать часть этой святости за деньги? Пусть грешник заплатит малость, и тогда на него изольется благодать… созданная вовсе не этим человеком, а святыми людьми за десятилетия и века. Грех побольше? Придется заплатить побольше, потому что тогда для искупления греха надо будет потратить больше чужой святости. За супружескую измену платишь золотую монету, за преднамеренное убийство — сотню… И катись, ты уже чист и безгрешен!
Страшненькая идея? Еще бы… Но чем лучше то, что делала официальная русская православная церковь? Перед концом земного пути плати нам, человече. Мы помолимся, изольем на тебя накопленную нами благодать, и войдешь ты в царствие небесное… нашими молитвами. То есть молитвами толстого игумена спастись, пожалуй, трудновато, да зато у нас в земляной яме святой подвижник сидит. Так ты, грешник, плати давай отцу игумену, а уж отец игумен разъяснит подвижнику, за кого надо молиться и сколько.
Если читатель думает, что я шучу или преувеличиваю, отсылаю его к нескольким довольно впечатляющим книжкам [69]. И я решительно не вижу, чем эта практика отличается от практики продажи индульгенций. Та же самая индульгенция, спасение чужим трудом, за деньги. Только разовая индульгенция.
Нестяжатели полагали, что каждый может спасти душу только личным трудом, персональным усилием и рук, и души. И что нет иных путей спасения. Лидер нестяжателей Нил Сорский, основавший скит на реке Соре, завел у себя режим неустанного труда. А если к нему приходили за спасением души миряне, Нил накладывал на них послушание — трудиться или принуждал к покаянию. Личностному, самостоятельному покаянию, стоянию перед Богом. Это было дешево, но требовало затрат личного времени, душевных сил и труда.
Сторонники официальной церкви называли себя иосифлянами по имени своего лидера Иосифа Волоцкого (1439). В своем монастыре Иосиф охотно принимал материальные дары и освобождал дарителей от бремени грехов молитвой братии. А монахам велел не трудиться и размышлять, а нести груз непонятной, зато и безответственной епитимьи. Общение с Иосифом Волоцким могло влететь в копеечку, но зато не требовало ни усилий мысли, ни работы души, ни физического труда.
Верховным арбитром в богословских спорах, как заведено на Московии, стал великий князь Иван III. С одной стороны, Иосиф Волоцкий возглашал божественную природу царя, который только естеством подобен человеку, «властию же сана яко от Бога». Волоцкий призывал подчиняться великому князю и выполнять его волю, «как если бы Господу работали, а не человеку». Нил же Сорский неуважительно полагал, что у великого князя душа такая же, как и у всех людей, и спасать ее надо, как и всем.
Но и в проповеди Нила Сорского было нечто очень полезное. Нил Сорский и другие нестяжатели ничего не имели против отнятия земель и другого имущества у монастырей и передачи их государству. Это было так привлекательно, что Иван был готов уже поддержать нестяжателей на церковном Соборе 1503 года.
И тогда иосифляне двинулись на Москву. Не в переносном — в прямом смысле слова. При жесточайшем подчинении низших высшим в системе иосифлян им было нетрудно собрать буквально десятки тысяч людей, многие из которых даже не очень понимали, что происходит. Непрерывно анафемствуя и проклиная Ивана III, полчища иосифлян двигались к Москве, на церковный Собор.
Когда Иван III узнал об этом, он страшно разгневался.
Зная характер великого князя Ивана, можно быть уверенным — иосифлянам не сносить головы. Речь шла уже не об отнятии монастырей, о самой жизни тех, кто покусился изрыгнуть хулу на священную особу.
Но там гнев обратился против пожилого уже князя.
С Иваном случился удар, а говоря современным языком — инсульт. Отнялась вся правая половина тела: правая рука, правая нога, правый глаз, правое ухо. Естественно, и сам Иван, и его современники истолковали удар однозначно — как Божью кару. Царская длань, уже занесенная над иосифлянами, опустилась, не ударив.
Нестяжатели, конечно же, никуда не исчезли, но и выше уже не поднялись.
Учение нестяжателей обсуждалось на церковном Соборе 1531 года и было там осуждено — не было больше у них высочайшего покровителя. С тех пор оно считалось еретическим, но после смерти Нила Сорского учение об отнятии у церкви земель подробно обосновал Вассиан Патрикеев.
Многие идеи нестяжателей использовал духовник Ивана IV Сильвестр, а уж для еретиков второй половины XVI века (Артемия, Феодосия Косого и других) нестяжательство оказалось очень ценной идейной подпоркой.
Наивно, конечно, считать, что прими тогда, в 1503 году, Иван III сторону нестяжателей и все волшебно изменилось бы, что и московское православие, и вся Московская Русь изменились бы до неузнаваемости. Но тогда, на рубеже XV и XVI веков. Московская Русь могла сделать шаг в сторону европейского пути развития. И не сделала. От одного шага, конечно, изменилось бы не все абсолютно, но все же московское православие утратило хотя бы часть своего северо-восточного облика.
Принятие идеи «молись и трудись, тогда спасешь душу» означало бы, что рядовой человек не передает кому-то свои проблемы, а решает их сам.
А если мы о ересях… В конце концов, не лично Господь Бог объявил ересью учение нестяжателей. Это сделали люди, и не самые лучшие люди. Сам Господь не явился в столпах пламени и в грохоте и не объявил громовым голосом, что Он Сам почитает за истину. И потому я позволю себе усомниться, что в этом споре еретиками были именно нестяжатели.
Может быть, пора говорить всерьез об «ереси иосифлян»?
Мифотворчество Московии
Любое государство нуждается в обосновании своих претензий. Хотя бы тем, что оно — очень большое и сильное. Как писалось в официальных заявлениях Российской империи второй половины XIX века: «Для решения спорных вопросов между Российской империей и Британией, а также стремясь к дальнейшему расширению пределов Империи, …войска вступили в пределы Кокандского ханства…».
Конечно же, Московское государство нуждалось в обосновании своих претензий. За отсутствием реальных прав на земли всех русских и оснований для надувания щек приходилось эти основания выдумывать.
Ранние версии Большого московского мифа по неизбежности отличались от более поздних. Единственными частями этого мифа, сохранившимися во всей красе, являются архаичные представления о племенном единстве славян и их обязанности подчиняться Москве. И, конечно же, представление об особой роли Руси-Московии в мире, ее исключительности и превосходстве над прочими землями. Остальные составляющие мифа были отброшены позже, как не соответствующие никаким сведениям о мире и не способные выдержать хотя бы самую робкую критику.
Но в XVI веке, тем более — в глухом и диковатом захолустье, совсем не обязательны были осмысленные аргументы, имеющие своим основанием науку; не было нужно вообще никакое рациональное осмысление реальности. В основу тогдашнего БММ оказались положены две нехитрые истории: о происхождении Ивана Грозного от императора Римской империи Августа и о невероятной древности христианства на Руси, в том числе — в Московии.
На рубеже XV—XVI веков в Московии род Рюрика начали выводить из Римской империи, считая его потомком императора Августа. На встрече с польскими послами Иван Грозный вполне серьезно, даже с законной гордостью поминал, что его род идет от «сродника Августа-кесаря». История не сохранила свидетельств того, как отреагировали поляки.
Вообще-то, послу не пристало веселиться, услышав, что уважаемый монарх, с которым ведутся переговоры, — прямой потомок Небесного Бегемота или что он брат Солнца и Луны.
В конце концов, умение управлять мышцами лица входит в число качеств, необходимых для дипломата. Послы европейских держав сохраняли зверскую серьезность, ведя переговоры с турецким султаном — братом Солнца и Луны и с вождем африканского племени кано, потомком очень большого, истинно небесного бегемота. Общаясь с Иваном IV, царем московским, польские послы, наверное, тоже не позволили себе усомниться в сообщаемых сведениях. Веселиться они начали, наверное, если и не в Кракове, то уж, по крайней мере, не раньше, чем вернулись на свое подворье в Москве.
Конечно же, Московское государство нуждалось в обосновании своих претензий. За отсутствием реальных прав на земли всех русских и оснований для надувания щек приходилось эти основания выдумывать.
Ранние версии Большого московского мифа по неизбежности отличались от более поздних. Единственными частями этого мифа, сохранившимися во всей красе, являются архаичные представления о племенном единстве славян и их обязанности подчиняться Москве. И, конечно же, представление об особой роли Руси-Московии в мире, ее исключительности и превосходстве над прочими землями. Остальные составляющие мифа были отброшены позже, как не соответствующие никаким сведениям о мире и не способные выдержать хотя бы самую робкую критику.
Но в XVI веке, тем более — в глухом и диковатом захолустье, совсем не обязательны были осмысленные аргументы, имеющие своим основанием науку; не было нужно вообще никакое рациональное осмысление реальности. В основу тогдашнего БММ оказались положены две нехитрые истории: о происхождении Ивана Грозного от императора Римской империи Августа и о невероятной древности христианства на Руси, в том числе — в Московии.
На рубеже XV—XVI веков в Московии род Рюрика начали выводить из Римской империи, считая его потомком императора Августа. На встрече с польскими послами Иван Грозный вполне серьезно, даже с законной гордостью поминал, что его род идет от «сродника Августа-кесаря». История не сохранила свидетельств того, как отреагировали поляки.
Вообще-то, послу не пристало веселиться, услышав, что уважаемый монарх, с которым ведутся переговоры, — прямой потомок Небесного Бегемота или что он брат Солнца и Луны.
В конце концов, умение управлять мышцами лица входит в число качеств, необходимых для дипломата. Послы европейских держав сохраняли зверскую серьезность, ведя переговоры с турецким султаном — братом Солнца и Луны и с вождем африканского племени кано, потомком очень большого, истинно небесного бегемота. Общаясь с Иваном IV, царем московским, польские послы, наверное, тоже не позволили себе усомниться в сообщаемых сведениях. Веселиться они начали, наверное, если и не в Кракове, то уж, по крайней мере, не раньше, чем вернулись на свое подворье в Москве.
Неслыханная древность русского христианства
Этот миф еще красочнее Ивана Грозного, происходящего от Августа. Миф о том, что побывал, тоже в евангельские времена, на Руси Андрей Первозванный. По одним версиям легенды (более достоверным), побывал он в греческих городах Причерноморья: Карикинтии и Пантикапее. По другим, уже вполне фантастическим версиям, он побывал и в Киеве… Вернее, на том месте, где стоял Киев.
И что Андрей Первозванный предсказал возникновение могучего христианского государства на Восточно-Европейской равнине. Легенда обрастала подробностями. Известны несколько ее версий, по большей части совершенно фантастичных.
Принимая послов от папы римского, Иван Грозный говорил им, и тоже вполне серьезно: «Мы с самого основания христианской церкви приняли христианскую веру, когда брат Апостола Андрей пришел в наши земли… а когда Владимир обратился к вере, религия была распространена еще шире» (Новиков М. Н. Христианизация Киевской Руси: методологический аспект. М., 1991. С. 35).
Рим гордился древностью своего христианства. В Рим веру принес апостол Петр, лично видевший Христа в евангельские времена. I век по Рождеству Христову считался официальной датой христианизации Рима. Сомнительная легенда про пришествие Андрея Первозванного как бы уравнивала Москву с Римом… да и с Константинополем.
Легенда заставляла учащенно биться сердца и выпячивать грудь: ведь если принимать всерьез легенду, то православная церковь в Московском государстве идет с апостольских времен и у ее первоистоков стоит фигура не менее значимая, чем апостол Петр. Русские приобщились к христианству в то же время, что Римская империя, и независимо от нее. Ни Рим, ни Константинополь не имеют права первенства, и не от них шла христианизация Руси, а непосредственно от апостолов.
Есть в этом очень пикантная деталь, имеющая прямое отношение к теме книги. В конце концов, по легенде Андрей Первозванный вовсе не добирался в своем странствовании до Москвы и произносил свое пророчество с гор над Днепром. Там, где сейчас стоит Киев. Возникает элементарный, прямо-таки детский вопрос: а почему, собственно, в пророчестве речь идет именно о Московии? Почему «могучее христианское государство» — это не Киевско-Новгородская Русь? Не Новгородская республика? Не Великое княжество Литовское, наконец? Действительно, какие основания у московитов считать, что пророчество имеет к ним хотя бы малейшее отношение?
Единственный вывод, который я в состоянии сделать: в Московии так убеждены, что Москва — не то чтобы единственно правильный, а попросту единственно возможный наследник Киева, что с легкостью необычайной считала своим все, что происходило в Киеве. Вопрос, который я только что задал, по-видимому, просто не приходил и даже не мог прийти в голову московиту. Преемственность по оси «Киев-Москва» была очевидной, сама мысль о преемственности от Древней Руси Новгорода и Великого княжества Литовского была дикой, неприличной, а возможно, отдавала и религиозным кощунством.
Киев и Новгород, даже Владимир и Суздаль прекрасно осознавали, что принимают эстафету у более древних центров цивилизации. Москва не собиралась принимать эстафету ни у кого. Она намеревалась укорениться в христианском мире, как один из первоначальных центров христианства.
Несколько позже, уже в XVII веке, предпринимались попытки связать начало русской истории со Священным писанием, с Библией. Ведь правнука Ноя, великого праведника, спасшегося в ковчеге со всеми зверьми и растениями во время Всемирного потопа, звали Скифом. А сыновей Скифа звали Словеном и Русом. Отсюда делались и выводы — славяне и русские происходят непосредственно от праотца Ноя!
Из этих мифов так естественно складывается идея Москвы — Третьего Рима! Ученый инок Филофей из Елизаровского монастыря под Псковом учел и разгром Рима варварами (не говоря о том, что этот италийский Рим «впал в латынство», то есть тоже в своем роде пал), и взятие Второго Рима, Константинополя, безбожными турками, выводя свою классическую формулу: «Два Рима падоша по грехам своим, третий же стоит, а четвертому не бывать». И обожествление Московии и ее монарха отдает откровенным язычеством, особенно в одном из трех «Посланий» старца Филофея «Послание о крестном знамении» [70], но московиты совершенно не замечают этого, казалось бы, важнейшего о обстоятельства.
Впрочем, была Москва и вторым Иерусалимом. Каждый год, празднуя Пасху, патриарх московский въезжал на осляти в Москву, имитируя восшествие Христа в Иерусалим. Кощунство? Наверное, зависит от точки зрения: московиты, во всяком случае, так не считали.
И спорить, конечно же, не имеет ни малейшего смысла.
В разговоре с Поссевино, пытавшемся склонить Ивана IV к унии с католицизмом, Иван заявил: «Что говорить о Византии и греках? Греческая вера называется потому, что еще пророк Давид задолго до Рождества Христова предсказывал, что от Эфиопии предварит рука ее к Богу, а Эфиопия все равно что Византия». Но ему Ивану, нет дела до греков.
Он держит веру православную, христианскую, а не греческую. И что говорить ему о союзе с людьми, которые бреют бороду?
Логики в этом потоке бреда не больше, чем в «Соколе» Жириновского или в сочинениях Фоменко. Тот самый случай, когда люди с умом и с квалификацией вынужденно прекращают спор, ведущийся на совершенно разных уровнях.
Поссевино пытается что-то доказывать или обосновывать, Иван же вываливает на него груду дичайших предрассудков, доказываемых другими предрассудками, выдумками и притянутыми за уши доводами.
И что Андрей Первозванный предсказал возникновение могучего христианского государства на Восточно-Европейской равнине. Легенда обрастала подробностями. Известны несколько ее версий, по большей части совершенно фантастичных.
Принимая послов от папы римского, Иван Грозный говорил им, и тоже вполне серьезно: «Мы с самого основания христианской церкви приняли христианскую веру, когда брат Апостола Андрей пришел в наши земли… а когда Владимир обратился к вере, религия была распространена еще шире» (Новиков М. Н. Христианизация Киевской Руси: методологический аспект. М., 1991. С. 35).
Рим гордился древностью своего христианства. В Рим веру принес апостол Петр, лично видевший Христа в евангельские времена. I век по Рождеству Христову считался официальной датой христианизации Рима. Сомнительная легенда про пришествие Андрея Первозванного как бы уравнивала Москву с Римом… да и с Константинополем.
Легенда заставляла учащенно биться сердца и выпячивать грудь: ведь если принимать всерьез легенду, то православная церковь в Московском государстве идет с апостольских времен и у ее первоистоков стоит фигура не менее значимая, чем апостол Петр. Русские приобщились к христианству в то же время, что Римская империя, и независимо от нее. Ни Рим, ни Константинополь не имеют права первенства, и не от них шла христианизация Руси, а непосредственно от апостолов.
Есть в этом очень пикантная деталь, имеющая прямое отношение к теме книги. В конце концов, по легенде Андрей Первозванный вовсе не добирался в своем странствовании до Москвы и произносил свое пророчество с гор над Днепром. Там, где сейчас стоит Киев. Возникает элементарный, прямо-таки детский вопрос: а почему, собственно, в пророчестве речь идет именно о Московии? Почему «могучее христианское государство» — это не Киевско-Новгородская Русь? Не Новгородская республика? Не Великое княжество Литовское, наконец? Действительно, какие основания у московитов считать, что пророчество имеет к ним хотя бы малейшее отношение?
Единственный вывод, который я в состоянии сделать: в Московии так убеждены, что Москва — не то чтобы единственно правильный, а попросту единственно возможный наследник Киева, что с легкостью необычайной считала своим все, что происходило в Киеве. Вопрос, который я только что задал, по-видимому, просто не приходил и даже не мог прийти в голову московиту. Преемственность по оси «Киев-Москва» была очевидной, сама мысль о преемственности от Древней Руси Новгорода и Великого княжества Литовского была дикой, неприличной, а возможно, отдавала и религиозным кощунством.
Киев и Новгород, даже Владимир и Суздаль прекрасно осознавали, что принимают эстафету у более древних центров цивилизации. Москва не собиралась принимать эстафету ни у кого. Она намеревалась укорениться в христианском мире, как один из первоначальных центров христианства.
Несколько позже, уже в XVII веке, предпринимались попытки связать начало русской истории со Священным писанием, с Библией. Ведь правнука Ноя, великого праведника, спасшегося в ковчеге со всеми зверьми и растениями во время Всемирного потопа, звали Скифом. А сыновей Скифа звали Словеном и Русом. Отсюда делались и выводы — славяне и русские происходят непосредственно от праотца Ноя!
Из этих мифов так естественно складывается идея Москвы — Третьего Рима! Ученый инок Филофей из Елизаровского монастыря под Псковом учел и разгром Рима варварами (не говоря о том, что этот италийский Рим «впал в латынство», то есть тоже в своем роде пал), и взятие Второго Рима, Константинополя, безбожными турками, выводя свою классическую формулу: «Два Рима падоша по грехам своим, третий же стоит, а четвертому не бывать». И обожествление Московии и ее монарха отдает откровенным язычеством, особенно в одном из трех «Посланий» старца Филофея «Послание о крестном знамении» [70], но московиты совершенно не замечают этого, казалось бы, важнейшего о обстоятельства.
Впрочем, была Москва и вторым Иерусалимом. Каждый год, празднуя Пасху, патриарх московский въезжал на осляти в Москву, имитируя восшествие Христа в Иерусалим. Кощунство? Наверное, зависит от точки зрения: московиты, во всяком случае, так не считали.
И спорить, конечно же, не имеет ни малейшего смысла.
В разговоре с Поссевино, пытавшемся склонить Ивана IV к унии с католицизмом, Иван заявил: «Что говорить о Византии и греках? Греческая вера называется потому, что еще пророк Давид задолго до Рождества Христова предсказывал, что от Эфиопии предварит рука ее к Богу, а Эфиопия все равно что Византия». Но ему Ивану, нет дела до греков.
Он держит веру православную, христианскую, а не греческую. И что говорить ему о союзе с людьми, которые бреют бороду?
Логики в этом потоке бреда не больше, чем в «Соколе» Жириновского или в сочинениях Фоменко. Тот самый случай, когда люди с умом и с квалификацией вынужденно прекращают спор, ведущийся на совершенно разных уровнях.
Поссевино пытается что-то доказывать или обосновывать, Иван же вываливает на него груду дичайших предрассудков, доказываемых другими предрассудками, выдумками и притянутыми за уши доводами.
Обожествление царя
Действительно, начиная с Ивана III, московские монархи становятся не только верховными арбитрами в церковных делах, своего рода светскими главами Московской митрополии, потом и патриархии. Они становятся объектами вполне натурального поклонения, о чем и свидетельствуют решительно все иностранцы, побывавшие в Московии в конце XVI — начале XVII веков.
Иссак Масса полагал, что московиты «считают своего царя за высшее божество» [71]. С ним согласен Г. Седерберг: московиты «считают царя почти за бога» [72]. И Иоганн Георг Корб: «Московиты повиновались своему государю не столько, как подданные, сколько, как рабы, считая его скорее за бога, чем за государя» [73].
В более позднее время, конечно, и подданные Российской империи осознают, что их официальная религия обладает этим странным, не вполне христианским свойством.
Павел Флоренский прямо заявлял, что «в сознании русского народа самодержавие есть не юридическое право, а проявленный самим Богом факт, — милость Божия; а не человеческая условность» [74]. М. Н. Катков писал, что «русский Царь есть не просто глава государства, но страж и радетель восточной Апостольской Церкви, которая отреклась от всякой мирской власти и вверила себя хранению и заботам Помазанника Божия» [75].
Иссак Масса полагал, что московиты «считают своего царя за высшее божество» [71]. С ним согласен Г. Седерберг: московиты «считают царя почти за бога» [72]. И Иоганн Георг Корб: «Московиты повиновались своему государю не столько, как подданные, сколько, как рабы, считая его скорее за бога, чем за государя» [73].
В более позднее время, конечно, и подданные Российской империи осознают, что их официальная религия обладает этим странным, не вполне христианским свойством.
Павел Флоренский прямо заявлял, что «в сознании русского народа самодержавие есть не юридическое право, а проявленный самим Богом факт, — милость Божия; а не человеческая условность» [74]. М. Н. Катков писал, что «русский Царь есть не просто глава государства, но страж и радетель восточной Апостольской Церкви, которая отреклась от всякой мирской власти и вверила себя хранению и заботам Помазанника Божия» [75].