Страница:
От более ранних актов переселения это отличалось, во-первых, огромной ролью государства, намного большей, чем даже в пору Столыпина. Государство организовывало, везло, отводило, поставляло технику, скупало продукцию, обеспечивало и заставляло. Во-вторых, большая часть целинных и залежных земель просто не подлежала земледельческому освоению. Как правило, это территории, где ураганные ветры мгновенно могут унести плодородный слой. Не случайно русские никогда не селились тут и не заводили своего хозяйства.
Последствия понятны: огромные массивы земель, которые могли использоваться века и тысячелетия, оказались загублены в считанные годы. Масштаб разрушения явился мне во время работы нашей экспедиции в Хакасии. Мы стремились комплексно изучать интересующие нас территории, и среди прочего выяснилось, что хакасской степи, строго говоря, больше не существует. Там, где произрастали ковыльные и разнотравные степи, завели хлебные поля. Два года ходили по уши в зерне, не успевали вывозить. На третий год хлеб не вырос и не вырастал уже никогда, потому что плодородный слой исчез.
Пытались вернуться к скотоводству, но безнадежно: там, где росли степные травы, стал вырастать бурьян и прочие сорняки. На месте прежних степей сейчас лежат так называемые «бэдлэнды» — «дурные земли». Характерно, что в русском языке это явление и не осмысливается никак, приходится переводить с английского. Американцы столкнулись с таким же явлением на Среднем Западе, отследили его и описали. Русские сталкивались с ним множество раз, но не объясняли его, не описывали и не осмысливали. Они просто переселялись на еще пока нетронутые земли.
Впрочем, за последние десятилетия погибло и много «старых» земель, которым как будто ничто и не угрожало. Оказывается — очень даже угрожало: использование земель не по назначению. Когда пахотные земли зарастают лесом, кочкарники приходится распахивать. Заливные луга ушли на дно очередного рукотворного моря, а скот приходится пасти то в лесу, то на бывших пахотных землях. Рано или поздно начинается деградация и гибель земель, что поделаешь.
Сельскохозяйственные земли СССР погубили старые стереотипы Московии: неаккуратность, расточительность, привычка к изобилию земли и упорная вера в то, что обязательно должны быть территории для расселения и для ведения привычного хозяйства. Ну никак не может быть так, чтобы таких земель не было…
Точно так же, как пахотные земли, экстенсивно использовались леса и недра. Леса повырублены так, что давно уже нет никакого такого «зеленого моря тайги». В песнях есть, а в реальности — нет. Есть огромные площади старых и новых вырубок, заваленных гниющими деревьями. Площади, по которым можно бродить целый день, не встретив ничего живого.
Мало кто знает, что в Сибири сегодня охотничьи угодья куда более скверные, чем в Германии, Польше или тем более в Канаде. Плотность расселения косули, благородного оленя, лося или медведя несравненно меньше, и дело не в суровом климате (в Канаде он примерно такой же), а в бедности выхлестанных, истребленных, обнищавших угодий.
Почему же «от них» охотники едут к «нам»? А они и не едут, успокойтесь. В одних США зарегистрировано 15 миллионов охотников и охотниц. Ну и многие ли хлынули в Россию, как только представилась возможность? Единицы, верно? Остальным вполне хватает дичи там, у себя. И даже в Германии и чудовищно перенаселенной Чехии охотничье хозяйство поставлено лучше, а дичи на единицу площади больше в 20, в 30 раз.
Так же вычерпаны недра. Никто ведь не думал, что не все можно сразу же хапнуть, что завтра может понадобиться то, что берем сегодня. Все было просто: наши недра неисчерпаемы, только знаем мы еще не все! Будет надо, пойдем и найдем! А когда к 1980-м годам вдруг оказалось: найти ничего нового уже не удается, совки-московиты развели руками. Даже к прилету марсиан они были готовы больше.
Добавим к этому, что многие культурные ландшафты разрушались совершенно сознательно, из высоких идейных соображений. Например, царящие над Русской равниной белокаменные храмы превращались в склады или в магазины. Другие культурные ландшафты — например, Москва — переделывались до неузнаваемости, а третьи (большая часть Петербурга) превращались в натуральные помойки.
Добавим, что все в чудовищной степени загажено: завалено отходами, в том числе токсичными и радиоактивными, загазовано и залито бензином, мазутом, прочей гадостью.
Никто ведь никогда не соблюдал хоть какого-то порядка.
Наивные люди часто не понимают — охранять в России природу, естественные ландшафты поздно. Больше попросту нечего охранять. Те ландшафты, в которых выросли предки, которые были для них родными, исчезли. Не существует ни целинных степей, ни девственных лесов, в которых водились можжевеловые рябчики.
Природная составляющая России погибла, и тут ничего не поделаешь.
Опасность для мира
Глава 29
Одна плохая виртуальность
Вторая страшная виртуальность
Самая хорошая виртуальность
Глава 30
Страшная тайна Московии
Последствия понятны: огромные массивы земель, которые могли использоваться века и тысячелетия, оказались загублены в считанные годы. Масштаб разрушения явился мне во время работы нашей экспедиции в Хакасии. Мы стремились комплексно изучать интересующие нас территории, и среди прочего выяснилось, что хакасской степи, строго говоря, больше не существует. Там, где произрастали ковыльные и разнотравные степи, завели хлебные поля. Два года ходили по уши в зерне, не успевали вывозить. На третий год хлеб не вырос и не вырастал уже никогда, потому что плодородный слой исчез.
Пытались вернуться к скотоводству, но безнадежно: там, где росли степные травы, стал вырастать бурьян и прочие сорняки. На месте прежних степей сейчас лежат так называемые «бэдлэнды» — «дурные земли». Характерно, что в русском языке это явление и не осмысливается никак, приходится переводить с английского. Американцы столкнулись с таким же явлением на Среднем Западе, отследили его и описали. Русские сталкивались с ним множество раз, но не объясняли его, не описывали и не осмысливали. Они просто переселялись на еще пока нетронутые земли.
Впрочем, за последние десятилетия погибло и много «старых» земель, которым как будто ничто и не угрожало. Оказывается — очень даже угрожало: использование земель не по назначению. Когда пахотные земли зарастают лесом, кочкарники приходится распахивать. Заливные луга ушли на дно очередного рукотворного моря, а скот приходится пасти то в лесу, то на бывших пахотных землях. Рано или поздно начинается деградация и гибель земель, что поделаешь.
Сельскохозяйственные земли СССР погубили старые стереотипы Московии: неаккуратность, расточительность, привычка к изобилию земли и упорная вера в то, что обязательно должны быть территории для расселения и для ведения привычного хозяйства. Ну никак не может быть так, чтобы таких земель не было…
Точно так же, как пахотные земли, экстенсивно использовались леса и недра. Леса повырублены так, что давно уже нет никакого такого «зеленого моря тайги». В песнях есть, а в реальности — нет. Есть огромные площади старых и новых вырубок, заваленных гниющими деревьями. Площади, по которым можно бродить целый день, не встретив ничего живого.
Мало кто знает, что в Сибири сегодня охотничьи угодья куда более скверные, чем в Германии, Польше или тем более в Канаде. Плотность расселения косули, благородного оленя, лося или медведя несравненно меньше, и дело не в суровом климате (в Канаде он примерно такой же), а в бедности выхлестанных, истребленных, обнищавших угодий.
Почему же «от них» охотники едут к «нам»? А они и не едут, успокойтесь. В одних США зарегистрировано 15 миллионов охотников и охотниц. Ну и многие ли хлынули в Россию, как только представилась возможность? Единицы, верно? Остальным вполне хватает дичи там, у себя. И даже в Германии и чудовищно перенаселенной Чехии охотничье хозяйство поставлено лучше, а дичи на единицу площади больше в 20, в 30 раз.
Так же вычерпаны недра. Никто ведь не думал, что не все можно сразу же хапнуть, что завтра может понадобиться то, что берем сегодня. Все было просто: наши недра неисчерпаемы, только знаем мы еще не все! Будет надо, пойдем и найдем! А когда к 1980-м годам вдруг оказалось: найти ничего нового уже не удается, совки-московиты развели руками. Даже к прилету марсиан они были готовы больше.
Добавим к этому, что многие культурные ландшафты разрушались совершенно сознательно, из высоких идейных соображений. Например, царящие над Русской равниной белокаменные храмы превращались в склады или в магазины. Другие культурные ландшафты — например, Москва — переделывались до неузнаваемости, а третьи (большая часть Петербурга) превращались в натуральные помойки.
Добавим, что все в чудовищной степени загажено: завалено отходами, в том числе токсичными и радиоактивными, загазовано и залито бензином, мазутом, прочей гадостью.
Никто ведь никогда не соблюдал хоть какого-то порядка.
Наивные люди часто не понимают — охранять в России природу, естественные ландшафты поздно. Больше попросту нечего охранять. Те ландшафты, в которых выросли предки, которые были для них родными, исчезли. Не существует ни целинных степей, ни девственных лесов, в которых водились можжевеловые рябчики.
Природная составляющая России погибла, и тут ничего не поделаешь.
Опасность для мира
Жизнь огромной страны по законам экстенсивного развития и заставила европейцев играть с сочетаниями звуков «Татария-Тартария», а Рейгана говорить об «Империи зла». Страшно сознавать, что огромная страна вдруг может непредсказуемо, нежданно навалиться на соседей, как огромная Запорожская Сечь, только с ракетами и бомбами.
Многие в России до сих пор не в состоянии понять, как много людей в разных странах отерли холодный пот, когда в 1989 году ЦК КПСС все-таки снял тезис о неизбежности мировой революции (то есть, называя вещи своими именами, тезис о мировой войне).
И Российская империя, и СССР были невероятно агрессивны на государственном уровне. Развивать и интенсивно использовать то, что было в империи (а было-то невероятно многое), считалось несравненно менее важным, чем завоевание чего-то. СССР задуман и осуществлен был как страна-колония собственного ВПК. А ВПК задумывалось как орудие мирового господства.
Остается только удивляться, как много людей, особенно старшего поколения, готовы буквально на любые жертвы, чтобы «принести им, не ведающим, как надо жить, счастливую жизнь».
И как много людей страдают первобытной нерасчлененностью сознания, мгновенно обнаруживая «нелюбовь к Отечеству», «русофобию» и прочие ужасы там, где развращенные цивилизацией европейцы увидят всего-навсего экологические или социальные лозунги.
«Коварно, как видим, устроен механизм государственного мифа. Апология тирании искусно переплетена в нем с патриотизмом. Оправдание террора — с национальным чувством. И потому, поднимая руку на тиранию, протестуя против террора, можете оскорбить национальное чувство, борясь за ограничение власти — превращаетесь в изменника Родины» [128].
Многие в России до сих пор не в состоянии понять, как много людей в разных странах отерли холодный пот, когда в 1989 году ЦК КПСС все-таки снял тезис о неизбежности мировой революции (то есть, называя вещи своими именами, тезис о мировой войне).
И Российская империя, и СССР были невероятно агрессивны на государственном уровне. Развивать и интенсивно использовать то, что было в империи (а было-то невероятно многое), считалось несравненно менее важным, чем завоевание чего-то. СССР задуман и осуществлен был как страна-колония собственного ВПК. А ВПК задумывалось как орудие мирового господства.
Остается только удивляться, как много людей, особенно старшего поколения, готовы буквально на любые жертвы, чтобы «принести им, не ведающим, как надо жить, счастливую жизнь».
И как много людей страдают первобытной нерасчлененностью сознания, мгновенно обнаруживая «нелюбовь к Отечеству», «русофобию» и прочие ужасы там, где развращенные цивилизацией европейцы увидят всего-навсего экологические или социальные лозунги.
«Коварно, как видим, устроен механизм государственного мифа. Апология тирании искусно переплетена в нем с патриотизмом. Оправдание террора — с национальным чувством. И потому, поднимая руку на тиранию, протестуя против террора, можете оскорбить национальное чувство, борясь за ограничение власти — превращаетесь в изменника Родины» [128].
Глава 29
ИСТОРИЧЕСКАЯ ВИРТУАЛЬНОСТЬ
Когда на суд безмолвных, тайных дум
Я вызываю голоса былого —
Утраты все приходят мне на ум,
И старой болью я болею снова.
Шекспир
Очень может быть, обсуждая лучшие варианты, которые могли бы сбыться и не сбылись, мы просто не замечаем возможности каких-то других и очень скверных вариантов. Ну, например…
Одна плохая виртуальность
…Бату-хан делает своей ставкой, своим Сарай-Бату не город в Поволжье, а Севастополь или Бахчисарай. Вся степная и лесостепная зона славянских земель, от Волыни до Рязани, находится в непосредственной зоне досягаемости от Сарая-Бату. Большая часть населения в этой зоне исчезает, убежав на север и на запад или уведенная людокрадами. Дикое поле, ненаселенные пространства начинаются не к югу от Полтавы, а к югу от Ярославля.
Киев — мертвый город, вроде столицы тангутов Хара-Хото или Сарай-Балык — столицы енисейских кыргызов. Веке в XV русин из Львова, торговец Ян Кобыла, случайно натыкается на развалины города и очень удивляется. Он никогда не слышал ни о чем подобном!
Все, конец. Могут сохраниться Польша, Волынь как ее периферия-пограничье, где идут вечные войны. Может сохраниться Новгород со своим своеобразным вариантом православия — в таких условиях по неизбежности еще более самобытным. Но большая часть Руси исчезает совершенно безнадежно и уже навсегда. Не сбывшись вообще никак.
Между прочим, несколько цивилизаций Центральной Азии и Южной Сибири действительно исчезли полностью.
Совсем. Нашествие монголов смело с лица земли уже упомянутые цивилизации тангутов со столицей в Хара-Хото и енисейских кыргызов. У кыргызов были города, земледелие, своя письменность, государство. Численность населения в XI—XII веках достигала порядка 500 тысяч человек. И все исчезло в прекрасно датируемом по данным археологии, известном по ряду письменных источников нашествии монголов (еще один привет Фоменке и Носовскому!).
Так же печально завершилась в XII веке история цивилизации чжурчженей — небольшого народа, жившего на юге современного Приморья.
Почему, собственно говоря, Русь никак не могла разделить судьбу кыргызов и чжурчженей?
Киев — мертвый город, вроде столицы тангутов Хара-Хото или Сарай-Балык — столицы енисейских кыргызов. Веке в XV русин из Львова, торговец Ян Кобыла, случайно натыкается на развалины города и очень удивляется. Он никогда не слышал ни о чем подобном!
Все, конец. Могут сохраниться Польша, Волынь как ее периферия-пограничье, где идут вечные войны. Может сохраниться Новгород со своим своеобразным вариантом православия — в таких условиях по неизбежности еще более самобытным. Но большая часть Руси исчезает совершенно безнадежно и уже навсегда. Не сбывшись вообще никак.
Между прочим, несколько цивилизаций Центральной Азии и Южной Сибири действительно исчезли полностью.
Совсем. Нашествие монголов смело с лица земли уже упомянутые цивилизации тангутов со столицей в Хара-Хото и енисейских кыргызов. У кыргызов были города, земледелие, своя письменность, государство. Численность населения в XI—XII веках достигала порядка 500 тысяч человек. И все исчезло в прекрасно датируемом по данным археологии, известном по ряду письменных источников нашествии монголов (еще один привет Фоменке и Носовскому!).
Так же печально завершилась в XII веке история цивилизации чжурчженей — небольшого народа, жившего на юге современного Приморья.
Почему, собственно говоря, Русь никак не могла разделить судьбу кыргызов и чжурчженей?
Вторая страшная виртуальность
Есть и другой, и тоже жутковатый вариант. Бату-хан полюбил причерноморские степи, поселился именно там и сделал своей столицей Сарай-на-Днепре, на Днепровских порогах. До всей Руси отсюда близко, и до Северо-Восточной даже дальше, чем до Киева, Чернигова и Галича. Названными сыновьями Бату-хана становятся не только Александр Невский, но и его современники, князья Западной Руси. Князья тверские, рязанские, московские и владимирские, пинские, киевские, черниговские, волынские и переяславльские — вся Русь кишит в Сарае-на-Днепре гадит друг дружке, укрепляет самого Бату-хана… и постепенно сама отатаривается, конечно. Разве что Польша и Господин Великий Новгород имеют шансы отбиться, не войти в Татарию.
Правда, тогда становится неясным, смогли ли эти два государства отбиться от ордена без помощи Великого княжества Литовского? В нашей-то реально сбывшейся истории именно Литва остановила немцев… Если Западная Русь состоялась так же, как Восточная, в роли татарской периферии, более чем вероятно, что орден будет иметь дело непосредственно с татарами и их вассалами, так называемыми русскими. А границу Европы придется проводить в районе Львова и дальше — круто на север, к Новгороду.
После восстания в Киеве в 1280 году вечевые колокола снимают уже во всей Руси руками князь-хана Алексея Полтавского, любимца и любителя татар, вернейшего собутыльника всех ханов. Весь XIV век, начиная с Василия Калиты Полтавского, идет сбор налогов для крымского хана, но самими великими князьями полтавскими и Всея Руси. Рождается татарско-славянская держава, охватывающая действительно почти всю Русь.
В 1480 году под кривыми саблями подданных великого князя и кагана падет Волынь, и ее включат в Великое княжество Полтавское. В 1500 возьмут Краков. К 1520 почти доберутся до Новгорода, да он уйдет под Швецию, и начнется новая война: скандинавы будут воевать с Великим княжеством Полтавским и Всея Руси…
Зачем я здесь пишу все эти ужасы? Чтобы показать: действительно все сбылось не самым чудовищным образом.
Были у нас перспективы и пострашнее Московии.
Но и оптимального варианта своей истории Русь не смогла разыграть: и Западная, и Восточная.
Правда, тогда становится неясным, смогли ли эти два государства отбиться от ордена без помощи Великого княжества Литовского? В нашей-то реально сбывшейся истории именно Литва остановила немцев… Если Западная Русь состоялась так же, как Восточная, в роли татарской периферии, более чем вероятно, что орден будет иметь дело непосредственно с татарами и их вассалами, так называемыми русскими. А границу Европы придется проводить в районе Львова и дальше — круто на север, к Новгороду.
После восстания в Киеве в 1280 году вечевые колокола снимают уже во всей Руси руками князь-хана Алексея Полтавского, любимца и любителя татар, вернейшего собутыльника всех ханов. Весь XIV век, начиная с Василия Калиты Полтавского, идет сбор налогов для крымского хана, но самими великими князьями полтавскими и Всея Руси. Рождается татарско-славянская держава, охватывающая действительно почти всю Русь.
В 1480 году под кривыми саблями подданных великого князя и кагана падет Волынь, и ее включат в Великое княжество Полтавское. В 1500 возьмут Краков. К 1520 почти доберутся до Новгорода, да он уйдет под Швецию, и начнется новая война: скандинавы будут воевать с Великим княжеством Полтавским и Всея Руси…
Зачем я здесь пишу все эти ужасы? Чтобы показать: действительно все сбылось не самым чудовищным образом.
Были у нас перспективы и пострашнее Московии.
Но и оптимального варианта своей истории Русь не смогла разыграть: и Западная, и Восточная.
Самая хорошая виртуальность
Наверное, пора попробовать заглянуть и в положительную вероятность. В то настоящее, которое смогло бы возникнуть и быть нашей сегодняшней реальностью, реализуйся Великое княжество Русское или стань Великое княжество Литовское княжеством православным и католическим одновременно. Словом, какое общество могло бы возникнуть, стань не Восточная, а Западная Русь центром собирания всех русских земель? А почему бы нет?
Ведь Белоруссия — самый прямой потомок Великого княжества Литовского. В ней история Великого княжества продолжалась и в XVII, и в XVIII веке. Это в отторгнутых от Литвы районах Украины шла война православных с католиками. В Великом княжестве Литовском с 1563 года православная шляхта имела те же права, и кто не хотел католицизироваться — тот этого и не делал. Это в коронных землях Польши православным и русским приходилось биться за свои права. А здесь никто на них не посягал, и, поистине, «Русь ассимилировала Литву».
Конечно, в Речи Посполитой Великое княжество не было ведущей частью государства. Первый удар ему был нанесен еще в 1569 году, нет слов. Но до 1791 года здесь, в провинции Речи Посполитой, защищенной своими законами, продолжалась история Великого княжества Литовского. Уже не имеющая международного значения, местная история, провинциальная, — но продолжалась.
Польские «прогрессивные люди» успели отменить «пережитки Средневековья» в виде особого статуса и особых законов Литвы, но не успели уничтожить их на практике, не успели поставить в Минске и Вильно по гильотине для сторонников «Средневековья». Это не их вина, конечно: «прогрессивные люди» сделали все, что успели; но на практике статуты Великого княжества Литовского действовали в Белоруссии до 40-х годов XIX века.
К этому можно относиться по-разному (никто ведь не обязан, в конце концов, любить ни белорусов, ни их историю), но, по-видимому, победи Западная Русь свою жуткую восточную сестрицу, мы сегодня были бы примерно такими же.
Это не значит, что мы этнографически были бы похожи на белорусов. Что во всех концах Руси говорили бы с таким же акцентом, носили бы такие же юбки и кунтуши и отпускали бы такие же усы. Конечно, нет. Победа Западной Руси означала бы совсем другую русскую историю, появление и государства, и народа с совсем иными параметрами. Да, и народа тоже!
В исторической реальности украинцы сложились в той части Руси, которая оказалась под Польшей. Значит, в нашей виртуальности украинцами станут только жители Галиции и еще Подолии, если Ягелло ее захватит, а Свидригайло не сможет и не захочет отстоять. Белорусы тоже возникли в особом государстве — Великом княжестве Литовском. Если государство у русских единое, эти три народа, скорее всего, просто не сложатся. Возникнут только украинцы Галиции, современные западные украинцы, и, скорее всего, с более «положительным» названием. Скажем, «галичане»…
На остальной же территории Великого княжества Русского складывается единый народ, пусть со множеством этнографических групп и группочек. С большой степенью вероятности в разных землях начинают жить свои диалекты.
С этими диалектами никто не борется, как с символами отсталости и «мужиковства», они существуют наряду с литературным русским языком. Так в Германии помимо литературного немецкого, Hochdeutsch в каждой земле есть свой местный немецкий, Pladeutsch. И национальной целостности Германии это ничуть не угрожает.
И расселение русских происходит совсем иначе. На востоке, в Предуралье и Сибири их колонизация, наверное, напоминает немецкую. В нашей реальности русские очень легко осваивали «местные» формы хозяйства, легко разрушали природу, «снимая сливки». Им нужно было много территории. А немцы стремились к более «точечному» освоению части территории, но зато осваивали более плотно. Примерно так осваивали старообрядцы Алтай, создавая «пятна» густо населенных, освоенных земледельцами территорий, вокруг которых местные жители продолжали вести свое хозяйство.
Возможно, в этой виртуальности заселена была бы не вся территория Сибири, а русское расселение дошло бы только до Енисея, максимум до Байкала. Ведь в реальности Сибирь часто заселяли или ссыльные, или люди, вынужденные бежать от своего обезумевшего государства. А государство использовало Сибирь как огромный сырьевой придаток. Из нормального государства никакой дурак не побежит; сам факт бегства людей из страны показывает, что государство больно.
Нормальному государству меньше нужна разработка сырья. Зачем нужно мчаться на Северный полюс за соболями, если переработка своей же пеньки и льна в средней полосе даст в несколько раз больше?!
То есть ватаги русских людей в XVII—XVIII веках, скорее всего, проникают за Енисей и на северо-восток Азии, за Лену, но сплошное русское расселение кончается на Енисее.
До XIX века Восточная Сибирь, Дальний Восток — ничьи.
Не возникает ни Русской Америки, ни Русской Маньчжурии.
Но виртуальность, которую мы изучаем, — это общество, которое так и не задавлено государством. Это общество далеко не свободное от противоречий и проблем, но несравненно более открытое, более свободное, более самостоятельное, чем сложившееся в нашей реальности.
Это общество русской православной шляхты, живущей по законам, а не служилых людей тяглового государства.
Общество немногочисленных, но реально существующих и осознающих себя горожан. Общество крестьян, по отношению к которым не все возможно и которые обретают свободу рано и без фактического выкупа своей свободы (как при Александре II).
Это общества, где науки и искусства не таятся в неведомой дали времен, а присутствуют в жизни общества и в XV, и в XVI веках. Здесь психов, сжигающих светские картины, сажают в сумасшедшие дома, а галерея портретов предков — нормальная часть богатого знатного дома.
Общество, в котором сельские девицы пляшут с парнями и водят хороводы, а шляхетские дамы из городов и фольварков в приталенных платьях разных цветов и покроев танцуют сложные танцы под музыку. В этом обществе для парня не получить хоть какого-то образования и не знать истории и географии, а для девушки — не уметь хотя бы читать попросту стыдно. Это как бы и не стать взрослым человеком.
В долгие осенние вечера, под свист зимних вьюг молодежь знакомится, выбирая друг друга под одобрительные покачивания головой «старых хрычей и хрычовок», а девицы будут зачитываться любовными романами и (уже тайком) Апулеем и Катуллом.
Первый университет в Великом княжестве Русском откроют в 1500 году; Полоцк, Киев и Новгород — наиболее реальные кандидаты на место такого университета. Вполне может быть, что откроется одновременно католический, униатский и православный университеты, профессура которых безобразно переругается между собой. Скажем, в Киеве — ортодоксальный православный университет, в Полоцке — униатский, в Вильно — католический, а в Новгороде возникает университет стригольнический. Профессура этого университета отстаивает местную, новгородскую ересь, а во всех остальных столпах науки и саму ересь, и Новгородский университет имени Садко поносят самыми последними словами.
В этом обществе совершенно невозможны ни один из «героев» четвертой части этой книги. Появление в этой виртуальности царя Ивана, Малюты Скуратова и прочих кромешников вызовет действия однозначные и односмысленные: посполито рушенье, объявление вне закона, двести злотых лично от царя за голову каждого… Такого рода веселое оживление охватывало, вероятно, двор князя Владимира, когда проходил слух о появлении вблизи Соловья-разбойника, Змея-Тугарина или другого чудища поганого.
Если в этом обществе появится протопоп Аввакум и начнет колотить посохом танцующих, пугая их геенной огненной; если тут бледной поганкой взрастет какой-нибудь Сильвестр и станет поучать людей, как именно надо бить жену, ими займутся даже не ретивые полицейские, а скорее добродушные немецкие доктора и их русские ученики. Прозвучат мудреные термины на латыни и немецком, доктора станут переглядываться с озабоченным видом, скорбно качать головами, а потом на возмутителей спокойствия навалятся дюжие санитары, и они как-то исчезнут надолго, а может быть, и насовсем.
Печальна будет здесь судьба Ивана Вишенского. Православные, озабоченные просвещением, в лучшем случае просто его не услышат. А князь Острожский или перековавшиеся Воротынские могут его попросту зашибить, чтоб не хулиганил и не мешал. Тот — бежать в католические области, да и там православным не до идейных параноиков, а отцы-иезуиты пригласят Ивана в уютное, хотя и несколько прохладное подземелье, где одни люди разложат инструменты, а другие с доброй, ласковой улыбкой поинтересуются, откуда он так хорошо знает, какой именно язык любит дьявол? И где именно познакомился Иван с этой особой? При каких обстоятельствах? Кто его познакомил? Что дьявол еще ему рассказывал? А кого он, Иван, успел лично познакомить с дьяволом?
И в Новгород не очень убежишь — карпианцы таких даже не допрашивают, а попросту сразу кастрируют. Так сказать, насильственно «убеляют» для обретения девства и тем самым — для спасения души.
Но вот что самое-самое главное в Великом княжестве Русском — это общество и государство, за которое никогда не придется краснеть потомкам. В истории каждого народа есть страницы, заставляющие морщиться потомков. Такие страницы есть и в истории Польши, и Великого княжества Литовского, и вообще любых народов, государств и стран.
Недавно, например, Испания принесла Израилю официальные извинения за инквизицию XVI века, и эти государства примирились. Но вот в исторической реальности, в сбывшейся истории Московии-Российской империи-СССР, слишком много такого, за что приходится краснеть.
А вот победи Западная Русь — под любым из возможных названий, тогда, очень возможно, Русь и не вызывала бы страха. Но не вызывала бы и отвращения, и гнева, и брезгливого недоумения.
Сбудься этот вариант, очень может быть, что сегодня Россия тянулась бы узкой полосой от Карпат до Енисея, ограниченная с юга Областью Казачьей, а с северо-запада Господином Великим Новгородом. Может быть, было бы и единое государство… Не знаю и не считаю это важным. Но вот краснеть не придется. Или, честнее сказать, придется не больше, нежели всем остальным.
Ведь Белоруссия — самый прямой потомок Великого княжества Литовского. В ней история Великого княжества продолжалась и в XVII, и в XVIII веке. Это в отторгнутых от Литвы районах Украины шла война православных с католиками. В Великом княжестве Литовском с 1563 года православная шляхта имела те же права, и кто не хотел католицизироваться — тот этого и не делал. Это в коронных землях Польши православным и русским приходилось биться за свои права. А здесь никто на них не посягал, и, поистине, «Русь ассимилировала Литву».
Конечно, в Речи Посполитой Великое княжество не было ведущей частью государства. Первый удар ему был нанесен еще в 1569 году, нет слов. Но до 1791 года здесь, в провинции Речи Посполитой, защищенной своими законами, продолжалась история Великого княжества Литовского. Уже не имеющая международного значения, местная история, провинциальная, — но продолжалась.
Польские «прогрессивные люди» успели отменить «пережитки Средневековья» в виде особого статуса и особых законов Литвы, но не успели уничтожить их на практике, не успели поставить в Минске и Вильно по гильотине для сторонников «Средневековья». Это не их вина, конечно: «прогрессивные люди» сделали все, что успели; но на практике статуты Великого княжества Литовского действовали в Белоруссии до 40-х годов XIX века.
К этому можно относиться по-разному (никто ведь не обязан, в конце концов, любить ни белорусов, ни их историю), но, по-видимому, победи Западная Русь свою жуткую восточную сестрицу, мы сегодня были бы примерно такими же.
Это не значит, что мы этнографически были бы похожи на белорусов. Что во всех концах Руси говорили бы с таким же акцентом, носили бы такие же юбки и кунтуши и отпускали бы такие же усы. Конечно, нет. Победа Западной Руси означала бы совсем другую русскую историю, появление и государства, и народа с совсем иными параметрами. Да, и народа тоже!
В исторической реальности украинцы сложились в той части Руси, которая оказалась под Польшей. Значит, в нашей виртуальности украинцами станут только жители Галиции и еще Подолии, если Ягелло ее захватит, а Свидригайло не сможет и не захочет отстоять. Белорусы тоже возникли в особом государстве — Великом княжестве Литовском. Если государство у русских единое, эти три народа, скорее всего, просто не сложатся. Возникнут только украинцы Галиции, современные западные украинцы, и, скорее всего, с более «положительным» названием. Скажем, «галичане»…
На остальной же территории Великого княжества Русского складывается единый народ, пусть со множеством этнографических групп и группочек. С большой степенью вероятности в разных землях начинают жить свои диалекты.
С этими диалектами никто не борется, как с символами отсталости и «мужиковства», они существуют наряду с литературным русским языком. Так в Германии помимо литературного немецкого, Hochdeutsch в каждой земле есть свой местный немецкий, Pladeutsch. И национальной целостности Германии это ничуть не угрожает.
И расселение русских происходит совсем иначе. На востоке, в Предуралье и Сибири их колонизация, наверное, напоминает немецкую. В нашей реальности русские очень легко осваивали «местные» формы хозяйства, легко разрушали природу, «снимая сливки». Им нужно было много территории. А немцы стремились к более «точечному» освоению части территории, но зато осваивали более плотно. Примерно так осваивали старообрядцы Алтай, создавая «пятна» густо населенных, освоенных земледельцами территорий, вокруг которых местные жители продолжали вести свое хозяйство.
Возможно, в этой виртуальности заселена была бы не вся территория Сибири, а русское расселение дошло бы только до Енисея, максимум до Байкала. Ведь в реальности Сибирь часто заселяли или ссыльные, или люди, вынужденные бежать от своего обезумевшего государства. А государство использовало Сибирь как огромный сырьевой придаток. Из нормального государства никакой дурак не побежит; сам факт бегства людей из страны показывает, что государство больно.
Нормальному государству меньше нужна разработка сырья. Зачем нужно мчаться на Северный полюс за соболями, если переработка своей же пеньки и льна в средней полосе даст в несколько раз больше?!
То есть ватаги русских людей в XVII—XVIII веках, скорее всего, проникают за Енисей и на северо-восток Азии, за Лену, но сплошное русское расселение кончается на Енисее.
До XIX века Восточная Сибирь, Дальний Восток — ничьи.
Не возникает ни Русской Америки, ни Русской Маньчжурии.
Но виртуальность, которую мы изучаем, — это общество, которое так и не задавлено государством. Это общество далеко не свободное от противоречий и проблем, но несравненно более открытое, более свободное, более самостоятельное, чем сложившееся в нашей реальности.
Это общество русской православной шляхты, живущей по законам, а не служилых людей тяглового государства.
Общество немногочисленных, но реально существующих и осознающих себя горожан. Общество крестьян, по отношению к которым не все возможно и которые обретают свободу рано и без фактического выкупа своей свободы (как при Александре II).
Это общества, где науки и искусства не таятся в неведомой дали времен, а присутствуют в жизни общества и в XV, и в XVI веках. Здесь психов, сжигающих светские картины, сажают в сумасшедшие дома, а галерея портретов предков — нормальная часть богатого знатного дома.
Общество, в котором сельские девицы пляшут с парнями и водят хороводы, а шляхетские дамы из городов и фольварков в приталенных платьях разных цветов и покроев танцуют сложные танцы под музыку. В этом обществе для парня не получить хоть какого-то образования и не знать истории и географии, а для девушки — не уметь хотя бы читать попросту стыдно. Это как бы и не стать взрослым человеком.
В долгие осенние вечера, под свист зимних вьюг молодежь знакомится, выбирая друг друга под одобрительные покачивания головой «старых хрычей и хрычовок», а девицы будут зачитываться любовными романами и (уже тайком) Апулеем и Катуллом.
Первый университет в Великом княжестве Русском откроют в 1500 году; Полоцк, Киев и Новгород — наиболее реальные кандидаты на место такого университета. Вполне может быть, что откроется одновременно католический, униатский и православный университеты, профессура которых безобразно переругается между собой. Скажем, в Киеве — ортодоксальный православный университет, в Полоцке — униатский, в Вильно — католический, а в Новгороде возникает университет стригольнический. Профессура этого университета отстаивает местную, новгородскую ересь, а во всех остальных столпах науки и саму ересь, и Новгородский университет имени Садко поносят самыми последними словами.
В этом обществе совершенно невозможны ни один из «героев» четвертой части этой книги. Появление в этой виртуальности царя Ивана, Малюты Скуратова и прочих кромешников вызовет действия однозначные и односмысленные: посполито рушенье, объявление вне закона, двести злотых лично от царя за голову каждого… Такого рода веселое оживление охватывало, вероятно, двор князя Владимира, когда проходил слух о появлении вблизи Соловья-разбойника, Змея-Тугарина или другого чудища поганого.
Если в этом обществе появится протопоп Аввакум и начнет колотить посохом танцующих, пугая их геенной огненной; если тут бледной поганкой взрастет какой-нибудь Сильвестр и станет поучать людей, как именно надо бить жену, ими займутся даже не ретивые полицейские, а скорее добродушные немецкие доктора и их русские ученики. Прозвучат мудреные термины на латыни и немецком, доктора станут переглядываться с озабоченным видом, скорбно качать головами, а потом на возмутителей спокойствия навалятся дюжие санитары, и они как-то исчезнут надолго, а может быть, и насовсем.
Печальна будет здесь судьба Ивана Вишенского. Православные, озабоченные просвещением, в лучшем случае просто его не услышат. А князь Острожский или перековавшиеся Воротынские могут его попросту зашибить, чтоб не хулиганил и не мешал. Тот — бежать в католические области, да и там православным не до идейных параноиков, а отцы-иезуиты пригласят Ивана в уютное, хотя и несколько прохладное подземелье, где одни люди разложат инструменты, а другие с доброй, ласковой улыбкой поинтересуются, откуда он так хорошо знает, какой именно язык любит дьявол? И где именно познакомился Иван с этой особой? При каких обстоятельствах? Кто его познакомил? Что дьявол еще ему рассказывал? А кого он, Иван, успел лично познакомить с дьяволом?
И в Новгород не очень убежишь — карпианцы таких даже не допрашивают, а попросту сразу кастрируют. Так сказать, насильственно «убеляют» для обретения девства и тем самым — для спасения души.
Но вот что самое-самое главное в Великом княжестве Русском — это общество и государство, за которое никогда не придется краснеть потомкам. В истории каждого народа есть страницы, заставляющие морщиться потомков. Такие страницы есть и в истории Польши, и Великого княжества Литовского, и вообще любых народов, государств и стран.
Недавно, например, Испания принесла Израилю официальные извинения за инквизицию XVI века, и эти государства примирились. Но вот в исторической реальности, в сбывшейся истории Московии-Российской империи-СССР, слишком много такого, за что приходится краснеть.
А вот победи Западная Русь — под любым из возможных названий, тогда, очень возможно, Русь и не вызывала бы страха. Но не вызывала бы и отвращения, и гнева, и брезгливого недоумения.
Сбудься этот вариант, очень может быть, что сегодня Россия тянулась бы узкой полосой от Карпат до Енисея, ограниченная с юга Областью Казачьей, а с северо-запада Господином Великим Новгородом. Может быть, было бы и единое государство… Не знаю и не считаю это важным. Но вот краснеть не придется. Или, честнее сказать, придется не больше, нежели всем остальным.
Глава 30
НА БУДУЩЕЕ
Я пью свой бокал за варяжскую Русь,
Татарской Руси нам не надо!
Граф А. К. Толстой
Страшная тайна Московии
Кроме Большого московского мифа, существует и Великая московская тайна…
Поколения воспитывались на том, что Московия — это и есть Русь. И что у Киевской Руси вообще не было никакого выбора, кроме как превратиться в Московскую. А у Московской Руси не было никакого выбора, кроме как превратиться в восточную деспотию с набором отвратительных и злых обычаев. Какой там выбор, если народ веками отбивался «по колено в крови», бедняжка!
Так вот, самая страшная тайна, которую московиты скрывают уже не первое столетие: что АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ ВАРИАНТ РУССКОЙ ИСТОРИИ БЫЛ!
По разным причинам он не смог реализоваться. Не появилось цивилизованной, европейской Руси, способной поглотить и ассимилировать Московию. Но даже та Западная Русь, которая сложилась, реализовалась между Московией, Польшей и Литвой, дала нам очень, очень многое. Наверное, надо говорить даже не об альтернативном варианте, а о нескольких, трудно сказать, о скольких именно возможных вариантах русской государственности.
И вторая часть страшной тайны, удерживаемой москалями до синевы под ногтями, до капель холодного пота на лбу:
АЛЬТЕРНАТИВНЫЕ ВАРИАНТЫ РУССКОЙ ИСТОРИИ СУЩЕСТВУЮТ СЕЙЧАС! Каждый вариант прошлого создавал для нас и новый вариант настоящего, нет слов.
Но и каждый вариант настоящего создает другие версии будущего.
И один из вариантов будущего делаем мы здесь и сейчас. В каждый момент времени мы совершаем поступки — и тем самым выбираем судьбу. И свою собственную, и для детей и внуков. Так было вчера, так есть сейчас, так будет завтра и послезавтра. Мы сами решаем, что взять в сегодняшний день из необъятного русского прошлого. Мы сами решаем, о чем сказать: «Вот это наше». И о чем сказать: «Оно появилось случайно».
Современный русский человек часто так привык считать своим только московское наследие, что ему непросто освоится в этой беспредельности. Непросто даже просто понять: его наследие создается не только в Московии.
«Значение Юго-Западной Руси остается навсегда важным, но всегда второстепенным; главное внимание историка должно быть постоянно обращено на север» — полагал С. М. Соловьев.
Я же полагаю, что современному русскому человеку неплохо бы посмотреть и на юго-запад, и на северо-запад, и осознать как свое наследие и Новгорода, и Литвы. От наследства можно и отказаться, но это ведь две совсем разные вещи: не иметь наследства и отказаться от того, что у тебя есть по праву.
И даже в Московии есть много чего, и очень разного, совсем не одна только жестокость, батоги, безумие владык разного ранга и калибра.
Русский человек вовсе не создан как-то особенно. Так что демократия, собственное достоинство, достойная и полная уважения жизнь — не для него. На этом изо всех сил настаивают и русофобы всех мастей, и «наши плюралисты», бравые интеллигентики. Те, кто хотели бы вечно вести народ к сияющим вершинам прогресса… Но никогда не привести — потому что как только приведут, сами окажутся никому не нужны.
Но это — грубая и очень небескорыстная ложь.
Самая главная, самая лучезарная истина, какую только может уяснить себе россиянин: он вовсе ни на что НЕ обречен.
Русский человек вовсе не был обречен и сегодня тоже не обречен на общинную жизнь, в которой ему будут рассказывать, какие у него есть потребности; он вовсе не обречен на службу своему обезумевшему государству.
Русские создали такие современные, культурные государства, как Новгород и Великое княжество Литовское.
Поколения воспитывались на том, что Московия — это и есть Русь. И что у Киевской Руси вообще не было никакого выбора, кроме как превратиться в Московскую. А у Московской Руси не было никакого выбора, кроме как превратиться в восточную деспотию с набором отвратительных и злых обычаев. Какой там выбор, если народ веками отбивался «по колено в крови», бедняжка!
Так вот, самая страшная тайна, которую московиты скрывают уже не первое столетие: что АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ ВАРИАНТ РУССКОЙ ИСТОРИИ БЫЛ!
По разным причинам он не смог реализоваться. Не появилось цивилизованной, европейской Руси, способной поглотить и ассимилировать Московию. Но даже та Западная Русь, которая сложилась, реализовалась между Московией, Польшей и Литвой, дала нам очень, очень многое. Наверное, надо говорить даже не об альтернативном варианте, а о нескольких, трудно сказать, о скольких именно возможных вариантах русской государственности.
И вторая часть страшной тайны, удерживаемой москалями до синевы под ногтями, до капель холодного пота на лбу:
АЛЬТЕРНАТИВНЫЕ ВАРИАНТЫ РУССКОЙ ИСТОРИИ СУЩЕСТВУЮТ СЕЙЧАС! Каждый вариант прошлого создавал для нас и новый вариант настоящего, нет слов.
Но и каждый вариант настоящего создает другие версии будущего.
И один из вариантов будущего делаем мы здесь и сейчас. В каждый момент времени мы совершаем поступки — и тем самым выбираем судьбу. И свою собственную, и для детей и внуков. Так было вчера, так есть сейчас, так будет завтра и послезавтра. Мы сами решаем, что взять в сегодняшний день из необъятного русского прошлого. Мы сами решаем, о чем сказать: «Вот это наше». И о чем сказать: «Оно появилось случайно».
Современный русский человек часто так привык считать своим только московское наследие, что ему непросто освоится в этой беспредельности. Непросто даже просто понять: его наследие создается не только в Московии.
«Значение Юго-Западной Руси остается навсегда важным, но всегда второстепенным; главное внимание историка должно быть постоянно обращено на север» — полагал С. М. Соловьев.
Я же полагаю, что современному русскому человеку неплохо бы посмотреть и на юго-запад, и на северо-запад, и осознать как свое наследие и Новгорода, и Литвы. От наследства можно и отказаться, но это ведь две совсем разные вещи: не иметь наследства и отказаться от того, что у тебя есть по праву.
И даже в Московии есть много чего, и очень разного, совсем не одна только жестокость, батоги, безумие владык разного ранга и калибра.
Русский человек вовсе не создан как-то особенно. Так что демократия, собственное достоинство, достойная и полная уважения жизнь — не для него. На этом изо всех сил настаивают и русофобы всех мастей, и «наши плюралисты», бравые интеллигентики. Те, кто хотели бы вечно вести народ к сияющим вершинам прогресса… Но никогда не привести — потому что как только приведут, сами окажутся никому не нужны.
Но это — грубая и очень небескорыстная ложь.
Самая главная, самая лучезарная истина, какую только может уяснить себе россиянин: он вовсе ни на что НЕ обречен.
Русский человек вовсе не был обречен и сегодня тоже не обречен на общинную жизнь, в которой ему будут рассказывать, какие у него есть потребности; он вовсе не обречен на службу своему обезумевшему государству.
Русские создали такие современные, культурные государства, как Новгород и Великое княжество Литовское.