Страница:
опустилидо положения полуколонии. То, что при этом в 1860 г. англичане и французы по прямому поощрению своих командиров разграбили загородный императорский дворец, было на фоне остального сущей проказой расшалившихся детишек…
Так когомы должны называть разбойниками? Лейтенанты Хвостов с Давыдовым всего-навсего следовали примеру общемировойпрактики, к тому же провели рейд не против суверенных, а против спорныхтерриторий.
Вот только после возвращения их в Охотск начальник тамошнего порта капитан второго ранга Бухарин, как две капли воды похожий на «перестройщиков» и «прогрессивных интеллигентов», увидел в них именно разбойников. И посадил под арест, обвинив в «самоуправстве» - хотя у лейтенантов была письменная директива покойного Резанова. Орал и топал ногами на допросах: мол, пираты, мать вашу, такие-сякие, в каторгу загоню!
Бухарин был сволочью известной - самодур, притеснитель, взяточник и хапуга, от которого стонал весь Охотск. Но в данном случае, есть сильные подозрения, дело было не только в его тупости и самодурстве. Это продолжалась старая интрига, в которой Хвостов с Давыдовым оказались крайними, говоря современным языком, попавшими под раздачу…
В свое время Бухарин возненавидел барона Штейнгеля, молодого флотского офицера, в чине мичмана командовавшего в Охотском порту военным транспортом. Мичман - чин невеликий (то бишь - равен армейскому прапорщику), но, как это частенько случалось на окраинах Российской империи из-за нехватки чиновников, на Штейнгеля взвалили еще и разные другие обязанности по управлению службами порта. Неизвестно точно, как это ему удалось, но он вывел снабжение кораблей из-под контроля Бухарина. Надо полагать, Бухарин до того неплохо на этом наживался: известно, как сладко живется снабженцам, в том числе и в погонах…
Тут появился Резанов. Штейнгель, наслушавшись всяких дурацких сплетен о нем - пустышка, ничтожество, прожектер! -все их неосмотрительно изложил в письме Бухарину. Бухарин, не будь дурак, передал письмо Резанову (который ему тоже пришелся не по душе) и, потирая руки, стал ждать, когда мстительный камергер - столичная штучка! - будет изничтожать вредного мичманишку…
По себе усадил, паскуда. Резанов был человеком благородным. Пригласил к себе Штейнгеля, отдал ему злополучное письмо и без тени враждебности устыдил:
– Что ж это вы, юноша, человека нисколечко не зная, о нем всякие сплетни пересказываете? Неудобно как-то…
Пристыженный Штейнгель извинился, и они с Резановым с тех пор были в наилучших отношениях. Резанов уговаривал барона перейти на службу в Российско-Американскую компанию, приглашал плыть с ним, когда отправится в Калифорнию играть свадьбу с Кончитой…
Так что Бухарин упорно пролетел. Затаил злобу и на Резанова, и на всех его людей. А тут и Хвостов с Давыдовым подвернулись, на которых можно было отыграться…
В общем, бравые офицеры, не ведавшие за собой ничего худого, нежданно-негаданно оказались под арестом в Охотске (к слову, в качестве штришка к портрету эпохи: именно в Охотске в это время отбывал ссылку бывший ревельский губернатор Горчаков - за то, что путал личную шерсть с государственной…).
Из-под ареста Хвостов с Давыдовым сбежали и благополучно добрались до Иркутска, где ими занялись тамошний гражданский губернатор Трескин и генерал-губернатор Сибири Пестель (отец видного декабриста). Опять-таки ради исторической правды следует уточнить, что оба высокопоставленных чиновника, как о том известно доподлинно, были жутчайшими взяточниками и хапугами (ну, впрочем, как все без исключения российские губернаторы той поры) - но в то же время они оказались и настоящими государственниками: никакого криминала в действиях лейтенантов на Дальнем Востоке не усмотрели и разрешили ехать в столицу.
В Санкт-Петербурге Давыдов (будучи интеллектуально гораздо сильнее закадычного друга Хвостова) составил словарь наречий обитавших на Сахалине туземцев и написал двухтомную книгу: «Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, написанное сим последним».
(К слову, эта книга издавалась всего два раза: сначала в Петербурге в 1810-1812 гг., потом - в 1977 г. в Канаде. Это - к вопросу о нашем всегдашнем историческом беспамятстве…)
Потом оба офицера участвовали в войне со шведами, воевали храбро, были представлены к орденам - но тут умные головы в Адмиралтейств-коллегий снова подняли старое дело о «бесчинствах против японцев». Александр I в виде наказания повелел никаких орденов «разбойникам» не давать.
Не перечесть, сколько вреда этот коронованный скот, участник убийства собственного отца (знал, козел, с самого начала!), принес России своими идиотскими решениями! Подробно распространяться о нем не стоит. Достаточно лишь вспомнить четверостишие, которым припечатал самодержца Пушкин:
К середине XIX столетия устье Амура и прилегающий к нему район оставались, собственно говоря, ничейными -ни Россия, ни Китай эти места не контролировали, и обитавшие там пле-' мена могли жить спокойно, не охваченные чьим-то высочайшим покровительством. Сначала Николай, получив от кого-то из советников информацию, что устье Амура для настоящих кораблей слишком мелкое и годится только для прохода лодок (что истине нисколько не соответствовало), повелел Амуром, «рекой бесполезной», более не заниматься. Особый комитет с участием нескольких министров и других высших сановников постановил: бассейн Амура признать принадлежащим Китаю и отказаться от него навсегда.
Но тут на Дальнем Востоке объявился русский морской офицер Невельской, который самочинновошел на своем корабле в Амур, возле ближайшей гиляцкой деревни воткнул в землю российский флаг и объявил эту территорию принадлежащей Российской империи. И основал первое русское поселение: форт Николаевский Пост (ныне - Николаевск-на-Амуре). Тогдашний генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев его поддержал.
Шум поднялся страшный. Ориентируясь на последнюю царскую резолюцию, Совет министров собрался было предать Невельского военному суду и разжаловать в матросы, а Муравьеву тоже придумать что-нибудь этакое, чтобы мало не показалось…
Доложили императору. Николай I, ярый государственник, вызвал к себе Муравьева и, выслушав суть дела, сделал вывод:
– Где раз поднят российский флаг, он спускаться не должен!
Невельского и Муравьева наградили (Муравьев удостоился еще и почетного добавления к фамилии «Амурский» - до сих пор такое случалось только с теми, кто был отмечен за военные подвиги).
Николай прекрасно понимал, что «самовольство» пошло государству только на пользу. Его старший братец, болван плешивый, государственной мудростью похвастаться не мог.
Хорошо еще, что Хвостова с Давыдовым не посадили…
Они вскоре погибли - самым нелепым и обидным образом, как частенько случалось на Руси не только с бесполезными людишками… Так уж случилось, что однажды в Санкт-Петербурге встретились старые знакомые: оба лейтенанта, врач и путешественник Лангсдорф (участник плавания «Надежды»), американский капитан де Вульф, у которого была куплена «Юнона». Выпито было немало. Уже вечером Хвостов с Давыдовым, как ни уговаривал их Лангсдорф переночевать у него, решили отправиться к кому-то в гости на Васильевский остров.
14 октября 1809 г., поздний вечер. Хвостов с Давыдовым отправились к разводному мосту на Васильевский… На другой день их тела выбросило на берег в Финском заливе.
Как и полагается в нашем беспамятном Отечестве, оба не удостоены и паршивенькой мемориальной доски, да и улиц их имени в российских городах наверняка не найдется.
А через два года после смерти лихих моряков сложилось так, что их соотечественник оказался в плену в Японии…
Признаюсь сразу: мне этот человек не по нутру, но, поскольку я уделял место и субъектам похуже, а история эта увлекательная, придется рассказывать и о ней, она как-никак неразрывно связана с Русской Америкой…
В мае 1811 г. капитан-лейтенанту В. М. Головнину, командиру шлюпа «Диана», поручили составить точное географическое описание Курильских и Шантарских островов. На первый, самый северный остров Курил, Шумшу, еще в 1711 г. плавали казаки Данила Анцыферов и Иван Козыревский (тот самый, соучастник убийства Атласова), но в картографии они, как легко догадаться, были не сильны. В 1739 г. вторая экспедиция Беринга положила на карту все острова - но эти данные опять-таки требовали уточнения.
А собственно, почему острова названы Курильскими? Да потому, что русские их так назвали по имени местного населения -народа Курилов, тех самых айнов. И «куру», и «айну» на языке туземцев означало «человек». Те, кто жил на Курилах, называли себя «куру», а те, что на Южном Сахалине и на Хоккайдо -«айну». Никакой загадки. (С японцами айны-курилы не состояли ни в малейшем родстве, они в давние времена приплыли откуда-то из юго-западной части Тихого океана.)
В начале июля «Диана» подошла к Кунаширу, самому южному из Курильских островов. Оказалось, что японцы успели построить тут нечто напоминавшее цивилизацию: селение и небольшую крепость.
Из этой крепости и шарахнули по «Диане» два ядра, едва она вошла в гавань. Пришлось встать на якорь и послать на берег шлюпку - но и по ней стали палить. Стало ясно, что японцы в дурном настроении. Назавтра стали налаживать контакт, пустив на берег бочку с письмом. Понемногу договориться удалось, и японцы пригласили на переговоры.
Головнин отправился в крепость со штурманом Хлебниковым, мичманом Муром, четырьмя матросами и курильцем-пе-реводчиком. Там русских принял начальник, стал вежливо поить чаем и поддерживать приятную беседу. Однако вскоре его как подменили: стал орать, словно его резали, хвататься за саблю, чаще всего поминая «Ре-за-но» (потом оказалось, это он о Резанове) и загадочного Никола-Сандрееча (Хвостова). На приятный дипломатический фуршет это уже нисколечко не походило. Курилец, которого Головнин тихонько спросил, в чем дело, перевел длиннейшую тира'ду коменданта одной-единственной фразой:
– Начальник говорит, что если хоть одного из нас выпустит из крепости, то ему самому брюхо разрежут…
Пожалуй, что после такого подробный перевод уже и не к чему. Русские, недолго думая, кинулись бежать из крепости. Японцы орали всем скопом, как сто чертей, но напасть не посмели, даже располагая численным превосходством, ограничились тем, что бежали следом и кидали русским под ноги весла с поленьями - авось споткнутся. Трех человек они, набравшись смелости, все же скрутили. Остальные добежали до шлюпки.
Увы… Беседа в крепости продолжалась почти три часа, за это время наступил отлив, и шлюпка лежала на суше метрах в десяти от воды. Окончательно набравшись смелости, японцы высыпали всей оравой, сцапали остальных и потащили в крепость.
Оставшийся после Головнина старшим на «Диане» лейтенант Рикорд подвел корабль к берегу, насколько удалось - как раз вовремя, чтобы увидеть, как ворота крепости захлопываются за японцами и пленными. Из крепости началась пушечная пальба, никакого вреда «Диане» не причинившая.
По моему глубокому убеждению, командуй «Дианой» вместо Рикорда Хвостов или Давыдов, они-то не церемонились бы, а пошли на штурм. На «Диане» было около шестидесяти моряков, имелось 14 пушек, 4 карронады для стрельбы на близкие дистанции и 4 фальконета. Крепость была деревянная и неприступную твердыню напоминала мало - обычный форт вроде барановских укреплений на Аляске.
Однако Рикорд штурмовать не решился. Он выпустил по крепости 170 ядер, но потом все же ушел на зимовку в Охотск.
Головнина и его людей переправили в город Хакодате на остров Хоккайдо и с ходу стали допрашивать. Сразу же зазвучали упоминания про загадочных людей по имени Никола-Сандрееч и Гаврило-Иваноч. Вскоре удалось сообразить, что японцы имеют в виду Хвостова с Давыдовым, фамилий которых не знали.
Именно из-за рейда Хвостова и Давыдова разгорелся весь сыр-бор. «Господин Ховорин» (именно так японцы произносили фамилию Головнин) немало подивился тому, что услышал. Оказалось, что японцы придавали случившемуся вовсе уж глобальное значение. Их собственная страна была маленькая, иностранцев там имелось всего-то десятка два, и оттого они воображали, что не только вся Россия, но и всяЕвропа должны знать о рейде двух лейтенантов и обсуждать его с утра до вечера, как будто не было других серьезных дел… Головнин не верил, но его старательно убеждали: именно так мы и думаем… А что, разве неправильно?
Капитан-лейтенант угробил уйму времени, объясняя японцам размеры России и Европы, толкуя без всякой дипломатии, что в Европе не только о Хвостове с Давыдовым, но и о самой Японии мало кто знает. Доказывал, что «Юнона» и «Авось» не военные фрегаты, посланные императором, а всего лишь корабль купеческой компании.
Кое-как растолковал. Но японцы ударились в другую крайность: вопросы посыпались градом, скрупулезнейшие: сколько лет Хвостову и Давыдову, чьи они дети, как воспитывались, какого сословия, какую жизнь ведут, благонравную или разгульную? Это уже было чистейшей воды любопытство, проистекавшее из двухсотвековой оторванности от остального мира.
Потом японцы показали Головнину то самое письмо Хвосто-ва, которое он оставил курильскому старшине на Сахалине. И снова начали с детским простодушием интересоваться всякой мелочью: ну вот, что такое - «Владимирская лента»?
Головнин ответил, что «Владимирская лента» - значит «полосатая». Крепко подозревал: начни он говорить что-то о «Владимире», японцы обязательно прицепились бы - кто этот орден учредил, за какие заслуги, кто был Владимир и чем прославился, есть ли в России другие ордена…
Продержав русских в тюрьме пятьдесят дней, их перевезли в «губернский» город Мацмай. Там посадили не то что в тюрьму -в большие клетки. Снова пошли допросы - с участием и губернатора, и специально присланного из столицы ученого. Правда, это снова напоминало не следственные действия, а утоление безбрежного любопытства. В своей книге Головнин подробно перечислил образчики.
Какое платье ваш государь носит? Что он носит на голове? Какие птицы водятся около Петербурга? Что стоит сшить в России одежду, какая сейчас на вас? На какой лошади государь ваш верхом ездит? Кто с ним еще ездит? Любят ли русские голландцев? Сколько у русских праздников в году? Каких лет женщины начинают рожать в России и в какие годы перестают?
Обнаружилось, что мичман Мур неплохо рисует - после чего японцы заставили его дни напролет рисовать овец, ослов, кареты, сани и все прочее. «Чего в Японии нет, а в России есть».
Особенно поразило японцев, что в ответ на их вопрос, сколько пушек установлено в государевом дворце, Головнин честно ответил - ни единой. Они капитан-лейтенанту долго не верили, а поверив, качали головами и твердили:
– Ах, как ваш государь неосторожен…
А что можно было ответить на такой вопрос: «Сколько сажен в длину, ширину и высоту имеет государев дворец и сколько в нем окон?» Сколько портов во всей Европе, где строят корабли, сколько во всей Европе военных судов и сколько купеческих? Вот и объясняй им про размеры Европы…
Головнин неосторожно упомянул, что в Петербурге есть матросские казармы. И понеслось: а сколько в каждой окон, ворот и дверей. А длина, ширина, высота какая? А этажей сколько? А часовых? А где матросы свои вещи хранят?
Упомянул мельком Головнин, что живет в Петербурге. Ага! В какой части Петербурга его квартира? Какое это будет расстояние от государева дворца? А размер жилплощади? А прислуги сколько?
В общем, Головнин однажды даже решил, что японцы к нему применяют своего рода психологическую пытку - копание в мельчайших подробностях. Но это было именно жгучее любопытство. На вопрос, где он получил образование, Головнин благоразумно не ответил насчет Морского кадетского корпуса - иначе достали бы сотней вопросов о количестве окон и печных труб. Сказал: отец учил, на дому.
Думал, отделался… Ага! Снова сотня вопросов: в каком городе вас, Ховорин-сан, ваш почтенный батюшка учил? Давно это было? А какие науки ваши батюшка знал, и кто учил его самого? А состояние у него большое?
И далеко не сразу японцы приступили к расспросам о русской армии, флоте, крепостях. Никак не верили, что у русских есть девятипудовые ядра (сами они палили маленькими) и очень смеялись… узнав, что на ружьях у русских кремневые замки. Сами японцы предпочитали ружья с фитилем - так гораздо надежнее, как от дедов-прадедов заведено, не стоит разводить всякую мудреную механизацию с пружинами, кремнями, курками. То ли дело фитиль: запалил кусок в полметра, когда нужно, приложил его к ружью, а оно ка-ак ахнет!
Но все же никак не стоит считать японцев людьми по-детски наивными. Во время одной из бесед они спросили Головнина напрямую: а вот если бы Япония и Китай вместо нынешней закрытости от всего мира вошли бы в тесные отношения с европейскими государствами и стали во всем им подражать, не чаще ли случались бы войны и не больше ли пролилось человеческой крови? Головнин, подумав, сказал честно, что вероятность такая не исключена. Тогда японский ученый сказал:
– А если так, то для уменьшения народных бедствий не лучше ли, по вашему мнению, оставаться Японии на прежнем основании, нежели входить в связи и сношения с Европой, в пользе коих часа за два пред сим вы старались нас убедить?
Как в воду глядел японский книжник, учитывая события последующих полутора сотен лет…
В конце концов русские решились на побег. Сделали подкоп, выбрались наружу и несколько дней шли к морю - по ночам, днем прятались, где удастся. Однако на берегу их схватили. В плену они пробыли два года и три месяца. Петербург для их освобождения никаких дипломатических усилий не предпринимал: России было не до того, грохотала война с Наполеоном, отступал Кутузов, горела Москва - где уж тут думать о судьбе капитана крохотного кораблика длиной в двадцать семь метров, угодившего в плен где-то на краю Земли…
В октябре 1813 г. японцы пленников освободили. Команда академика Болховитинова с умным видом приписывает это исключительно благородству и объективности японских властей: дескать, разобрались наконец, что рейд Хвостова и Давыдова был не военной экспедицией, а самовольством, к которому Го-ловнин не имеет никакого отношения. Так и написали в своем капитальном трехтомнике.
На самом деле все иначе. И японское «благородство» тут ни при чем. Просто-напросто лейтенант Рикорд, приведя в японские воды уже два военных судна, начал захватывать все суда Страны восходящего солнца, какие ему попадались. Действовал по вполне понятной логике: как вы с нами, так и мы с вами… Поначалу ему встречались маленькие «рыбаки», но вскоре он взял на абордаж большое купеческое судно, на котором плыл сам владелец, богатый и влиятельный купец Такатая Кахи. Через купца и завязались совершенно неофициальные контакты с японскими властями.
Детали так и останутся неизвестными навсегда, но нет сомнений, что Рикорд (и поддерживавшие его Пестель с Трески-ным) не на сознательность японцев били, а откровенно намекали на вполне возможные неприятные последствия. Достоверно известно, что Рикорд в конце концов всерьез стал готовить десант и штурм кунаширской крепости.
Японцы на примере Хвостова и Давыдова уже имели некоторый опыт общения с русскими моряками. И вряд ли жаждали новых уроков. Вот правительство в конце концов, сохраняя лицо, и объявило, что оно, такое все из себя благородное и объективное, порешило Ховорина-сан освободить…
Вот и вся история. Почему Головнин мне категорически не по нутру? Причина проста…
Головнин, конечно, человек заслуженный. С юности воевал, и неплохо, награжден боевой медалью за сражение со шведами. В Кейптауне, когда англичане в период напряженных с ними отношений задержали его судно, совершил дерзкий побег. «Диана» была поставлена на два якоря в дальнем углу залива, меж двумя английскими фрегатами, и Головнин в сумерки, при сильном дожде и ветре, приказал обрубить канаты и на «штормовых» парусах ухитрился уйти из гавани…
Впоследствии он написал несколько интересных книг. И все же, все же…
Никак нельзя простить Головнину все, что он намололкак о Резанове, так и о Русско-Американской компании. Вот образчик его оценки Резанова: «Он был человек скорый, горячий, затейливый писака, говорун, имевший голову более способную созидать воздушные замки, чем обдумывать и исполнять основательные предначертания и вовсе не имевший ни терпения, ни способности достигать великих и отдаленных видов; впоследствии мы увидим, что он наделал Компании множество вреда и сам разрушил планы, которые были им же изобретены…»
Думается мне, что читатель уже узнал о Резанове достаточно, чтоб самому убедиться в несправедливости этой оценки. И потом… Чтобы судить такогочеловека, как Резанов, Головнину следовало и самому быть в гуще событий, в серьезных чинах, знать и предмет критики, и самого критикуемого.
Меж тем Головнин, семнадцати лет окончивший в 1793 г. Морской корпус до весны 1806 г. практически беспрерывно находился в плаваниях - как на родине, так и у берегов Швеции, Норвегии, Англии, Голландии, Франции, Испании. С Резановым знаком не был, к делам Российско-Американской компании никакого отношения не имел до мая 1810 г., когда привез груз хлеба в Русскую Америку… Так кто ему дал право такписать о Резанове? А впрочем, и Баранов у него - не более чем тупой «тиран и сатрап», да и сама Русская Америка какая-то унылая, корявая, холодная и ветреная, насквозь неправильная. Брюзжал, брюзжал и брюзжал неведомо по каким причинам. Может, из кастовойспеси, памятуя о конфликте Крузенштерна с Резановым? Сам Крузенштерн, как уже говорилось, и тридцать лет спустя о Резанове писал исключительно гадости…
Собственно, что такое Головнин? Автор интересных книг, и не более того. Воевал, конечно, - так все тогда воевали. Кругосветное путешествие совершил? Во-первых, именно что одно путешествие вокруг света, а не два, которые ему приписывают (дело в том, что «Диана», истины ради, не вокруг света проплыла, а лишь из Петербурга до Камчатки мимо мыса Доброй Надежды, а уж оттуда Головнин возвращался домой через Сибирь, сухопутьем). Во-вторых, путешествие свое он совершил девятым.Всего с 1803 по 1850 гг. насчитывается 38 русских кругосветных и «полукругосветных» путешествий вокруг света -21 организовано военно-морским ведомством, 16 - Российско-Американской компанией и 1 - графом Румянцевым. В этом списке Головнин значится именно что девятым (см. Приложение).
Что еще? Был генерал-интендантом российского флота - что его опять-таки характеризует не с лучшей стороны. Что такое российские военные интенданты царских времен, известно прекрасно. Большой знаток этого вопроса, генералиссимус Суворов, говаривал: военного интенданта, прослужившего пару-тройку лет, можно свободно вешать без суда и следствия, не ошибешься…
Одним словом, не Головнину было поднимать хвост на Николая Петровича Резанова, Александра Андреевича Баранова и их сподвижников - не столь уж значительная персона, чтобы высокомерно изображать строителей империи ничтожествами и тупыми сатрапами… И все бы ничего, но в советское время эти высказывания Головнина пришлись ко двору советским историкам. Головнин опять-таки числился «прогрессивным мореплавателем», а Резанов, как я уже писал, реакционным эксплуататором и придворным интриганом…
Да, вот, кстати. Самое интересное в японской эпопее Головнина я приберег напоследок. Уже потом, когда его со спутниками освобождали, выяснилось, отчего японцы были настроены так враждебно. Голландцы постарались. Они, стервецы, будучи единственными в Японии знатоками русского языка и экспертами по русским бумагам, безбожно искажали те документы, что японцы им давали читать. Переводя письмо Хвостова к губернатору Мацмая о желании завязать торговые отношения, какой-то хер голландский от себя добавил, будто Хвостов грозится в случае отказа завоевать Японию и прислать орду русских священников, которые всех подданных императора насильно загонят в православие. А чин Хвостова «лейтенант» голландцы, не моргнув глазом, перевели как «наместник». Вот японцы долгое время и полагали совершенно серьезно, что с ними воюет жуткий и могущественный Никола-Сандрееч, императорский наместник на Дальнем Востоке. А голландцы вдобавок, узнав о взятии французами Москвы, стали уверять японцев, что Наполеон захватил «всю» Россию. Мотив лежит на поверхности: ну не хотели голландцы терять свое монопольное положение единственных торговых посредников меж Японией и остальным миром. Вот и пакостили как могли, стервецы…
Правда, чуть-чуть позже голландцев самих из Японии вежливо попросили. Наполеон к тому времени Голландию захватил -как раз всю, в отличие от России. А англичане, соответственно, заняли Яву - и тамошние голландцы, попав в подчиненное положение, вынуждены были ввозить в Японию теперь уже индийские товары.
Так когомы должны называть разбойниками? Лейтенанты Хвостов с Давыдовым всего-навсего следовали примеру общемировойпрактики, к тому же провели рейд не против суверенных, а против спорныхтерриторий.
Вот только после возвращения их в Охотск начальник тамошнего порта капитан второго ранга Бухарин, как две капли воды похожий на «перестройщиков» и «прогрессивных интеллигентов», увидел в них именно разбойников. И посадил под арест, обвинив в «самоуправстве» - хотя у лейтенантов была письменная директива покойного Резанова. Орал и топал ногами на допросах: мол, пираты, мать вашу, такие-сякие, в каторгу загоню!
Бухарин был сволочью известной - самодур, притеснитель, взяточник и хапуга, от которого стонал весь Охотск. Но в данном случае, есть сильные подозрения, дело было не только в его тупости и самодурстве. Это продолжалась старая интрига, в которой Хвостов с Давыдовым оказались крайними, говоря современным языком, попавшими под раздачу…
В свое время Бухарин возненавидел барона Штейнгеля, молодого флотского офицера, в чине мичмана командовавшего в Охотском порту военным транспортом. Мичман - чин невеликий (то бишь - равен армейскому прапорщику), но, как это частенько случалось на окраинах Российской империи из-за нехватки чиновников, на Штейнгеля взвалили еще и разные другие обязанности по управлению службами порта. Неизвестно точно, как это ему удалось, но он вывел снабжение кораблей из-под контроля Бухарина. Надо полагать, Бухарин до того неплохо на этом наживался: известно, как сладко живется снабженцам, в том числе и в погонах…
Тут появился Резанов. Штейнгель, наслушавшись всяких дурацких сплетен о нем - пустышка, ничтожество, прожектер! -все их неосмотрительно изложил в письме Бухарину. Бухарин, не будь дурак, передал письмо Резанову (который ему тоже пришелся не по душе) и, потирая руки, стал ждать, когда мстительный камергер - столичная штучка! - будет изничтожать вредного мичманишку…
По себе усадил, паскуда. Резанов был человеком благородным. Пригласил к себе Штейнгеля, отдал ему злополучное письмо и без тени враждебности устыдил:
– Что ж это вы, юноша, человека нисколечко не зная, о нем всякие сплетни пересказываете? Неудобно как-то…
Пристыженный Штейнгель извинился, и они с Резановым с тех пор были в наилучших отношениях. Резанов уговаривал барона перейти на службу в Российско-Американскую компанию, приглашал плыть с ним, когда отправится в Калифорнию играть свадьбу с Кончитой…
Так что Бухарин упорно пролетел. Затаил злобу и на Резанова, и на всех его людей. А тут и Хвостов с Давыдовым подвернулись, на которых можно было отыграться…
В общем, бравые офицеры, не ведавшие за собой ничего худого, нежданно-негаданно оказались под арестом в Охотске (к слову, в качестве штришка к портрету эпохи: именно в Охотске в это время отбывал ссылку бывший ревельский губернатор Горчаков - за то, что путал личную шерсть с государственной…).
Из-под ареста Хвостов с Давыдовым сбежали и благополучно добрались до Иркутска, где ими занялись тамошний гражданский губернатор Трескин и генерал-губернатор Сибири Пестель (отец видного декабриста). Опять-таки ради исторической правды следует уточнить, что оба высокопоставленных чиновника, как о том известно доподлинно, были жутчайшими взяточниками и хапугами (ну, впрочем, как все без исключения российские губернаторы той поры) - но в то же время они оказались и настоящими государственниками: никакого криминала в действиях лейтенантов на Дальнем Востоке не усмотрели и разрешили ехать в столицу.
В Санкт-Петербурге Давыдов (будучи интеллектуально гораздо сильнее закадычного друга Хвостова) составил словарь наречий обитавших на Сахалине туземцев и написал двухтомную книгу: «Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, написанное сим последним».
(К слову, эта книга издавалась всего два раза: сначала в Петербурге в 1810-1812 гг., потом - в 1977 г. в Канаде. Это - к вопросу о нашем всегдашнем историческом беспамятстве…)
Потом оба офицера участвовали в войне со шведами, воевали храбро, были представлены к орденам - но тут умные головы в Адмиралтейств-коллегий снова подняли старое дело о «бесчинствах против японцев». Александр I в виде наказания повелел никаких орденов «разбойникам» не давать.
Не перечесть, сколько вреда этот коронованный скот, участник убийства собственного отца (знал, козел, с самого начала!), принес России своими идиотскими решениями! Подробно распространяться о нем не стоит. Достаточно лишь вспомнить четверостишие, которым припечатал самодержца Пушкин:
Давайте взглянем для сравнения, как решал подобные дела младший брат Плешивого, великий император Николай Павлович.
Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щеголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда…
К середине XIX столетия устье Амура и прилегающий к нему район оставались, собственно говоря, ничейными -ни Россия, ни Китай эти места не контролировали, и обитавшие там пле-' мена могли жить спокойно, не охваченные чьим-то высочайшим покровительством. Сначала Николай, получив от кого-то из советников информацию, что устье Амура для настоящих кораблей слишком мелкое и годится только для прохода лодок (что истине нисколько не соответствовало), повелел Амуром, «рекой бесполезной», более не заниматься. Особый комитет с участием нескольких министров и других высших сановников постановил: бассейн Амура признать принадлежащим Китаю и отказаться от него навсегда.
Но тут на Дальнем Востоке объявился русский морской офицер Невельской, который самочинновошел на своем корабле в Амур, возле ближайшей гиляцкой деревни воткнул в землю российский флаг и объявил эту территорию принадлежащей Российской империи. И основал первое русское поселение: форт Николаевский Пост (ныне - Николаевск-на-Амуре). Тогдашний генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев его поддержал.
Шум поднялся страшный. Ориентируясь на последнюю царскую резолюцию, Совет министров собрался было предать Невельского военному суду и разжаловать в матросы, а Муравьеву тоже придумать что-нибудь этакое, чтобы мало не показалось…
Доложили императору. Николай I, ярый государственник, вызвал к себе Муравьева и, выслушав суть дела, сделал вывод:
– Где раз поднят российский флаг, он спускаться не должен!
Невельского и Муравьева наградили (Муравьев удостоился еще и почетного добавления к фамилии «Амурский» - до сих пор такое случалось только с теми, кто был отмечен за военные подвиги).
Николай прекрасно понимал, что «самовольство» пошло государству только на пользу. Его старший братец, болван плешивый, государственной мудростью похвастаться не мог.
Хорошо еще, что Хвостова с Давыдовым не посадили…
Они вскоре погибли - самым нелепым и обидным образом, как частенько случалось на Руси не только с бесполезными людишками… Так уж случилось, что однажды в Санкт-Петербурге встретились старые знакомые: оба лейтенанта, врач и путешественник Лангсдорф (участник плавания «Надежды»), американский капитан де Вульф, у которого была куплена «Юнона». Выпито было немало. Уже вечером Хвостов с Давыдовым, как ни уговаривал их Лангсдорф переночевать у него, решили отправиться к кому-то в гости на Васильевский остров.
14 октября 1809 г., поздний вечер. Хвостов с Давыдовым отправились к разводному мосту на Васильевский… На другой день их тела выбросило на берег в Финском заливе.
Как и полагается в нашем беспамятном Отечестве, оба не удостоены и паршивенькой мемориальной доски, да и улиц их имени в российских городах наверняка не найдется.
А через два года после смерти лихих моряков сложилось так, что их соотечественник оказался в плену в Японии…
3. Капитан «Дианы»
Признаюсь сразу: мне этот человек не по нутру, но, поскольку я уделял место и субъектам похуже, а история эта увлекательная, придется рассказывать и о ней, она как-никак неразрывно связана с Русской Америкой…
В мае 1811 г. капитан-лейтенанту В. М. Головнину, командиру шлюпа «Диана», поручили составить точное географическое описание Курильских и Шантарских островов. На первый, самый северный остров Курил, Шумшу, еще в 1711 г. плавали казаки Данила Анцыферов и Иван Козыревский (тот самый, соучастник убийства Атласова), но в картографии они, как легко догадаться, были не сильны. В 1739 г. вторая экспедиция Беринга положила на карту все острова - но эти данные опять-таки требовали уточнения.
А собственно, почему острова названы Курильскими? Да потому, что русские их так назвали по имени местного населения -народа Курилов, тех самых айнов. И «куру», и «айну» на языке туземцев означало «человек». Те, кто жил на Курилах, называли себя «куру», а те, что на Южном Сахалине и на Хоккайдо -«айну». Никакой загадки. (С японцами айны-курилы не состояли ни в малейшем родстве, они в давние времена приплыли откуда-то из юго-западной части Тихого океана.)
В начале июля «Диана» подошла к Кунаширу, самому южному из Курильских островов. Оказалось, что японцы успели построить тут нечто напоминавшее цивилизацию: селение и небольшую крепость.
Из этой крепости и шарахнули по «Диане» два ядра, едва она вошла в гавань. Пришлось встать на якорь и послать на берег шлюпку - но и по ней стали палить. Стало ясно, что японцы в дурном настроении. Назавтра стали налаживать контакт, пустив на берег бочку с письмом. Понемногу договориться удалось, и японцы пригласили на переговоры.
Головнин отправился в крепость со штурманом Хлебниковым, мичманом Муром, четырьмя матросами и курильцем-пе-реводчиком. Там русских принял начальник, стал вежливо поить чаем и поддерживать приятную беседу. Однако вскоре его как подменили: стал орать, словно его резали, хвататься за саблю, чаще всего поминая «Ре-за-но» (потом оказалось, это он о Резанове) и загадочного Никола-Сандрееча (Хвостова). На приятный дипломатический фуршет это уже нисколечко не походило. Курилец, которого Головнин тихонько спросил, в чем дело, перевел длиннейшую тира'ду коменданта одной-единственной фразой:
– Начальник говорит, что если хоть одного из нас выпустит из крепости, то ему самому брюхо разрежут…
Пожалуй, что после такого подробный перевод уже и не к чему. Русские, недолго думая, кинулись бежать из крепости. Японцы орали всем скопом, как сто чертей, но напасть не посмели, даже располагая численным превосходством, ограничились тем, что бежали следом и кидали русским под ноги весла с поленьями - авось споткнутся. Трех человек они, набравшись смелости, все же скрутили. Остальные добежали до шлюпки.
Увы… Беседа в крепости продолжалась почти три часа, за это время наступил отлив, и шлюпка лежала на суше метрах в десяти от воды. Окончательно набравшись смелости, японцы высыпали всей оравой, сцапали остальных и потащили в крепость.
Оставшийся после Головнина старшим на «Диане» лейтенант Рикорд подвел корабль к берегу, насколько удалось - как раз вовремя, чтобы увидеть, как ворота крепости захлопываются за японцами и пленными. Из крепости началась пушечная пальба, никакого вреда «Диане» не причинившая.
По моему глубокому убеждению, командуй «Дианой» вместо Рикорда Хвостов или Давыдов, они-то не церемонились бы, а пошли на штурм. На «Диане» было около шестидесяти моряков, имелось 14 пушек, 4 карронады для стрельбы на близкие дистанции и 4 фальконета. Крепость была деревянная и неприступную твердыню напоминала мало - обычный форт вроде барановских укреплений на Аляске.
Однако Рикорд штурмовать не решился. Он выпустил по крепости 170 ядер, но потом все же ушел на зимовку в Охотск.
Головнина и его людей переправили в город Хакодате на остров Хоккайдо и с ходу стали допрашивать. Сразу же зазвучали упоминания про загадочных людей по имени Никола-Сандрееч и Гаврило-Иваноч. Вскоре удалось сообразить, что японцы имеют в виду Хвостова с Давыдовым, фамилий которых не знали.
Именно из-за рейда Хвостова и Давыдова разгорелся весь сыр-бор. «Господин Ховорин» (именно так японцы произносили фамилию Головнин) немало подивился тому, что услышал. Оказалось, что японцы придавали случившемуся вовсе уж глобальное значение. Их собственная страна была маленькая, иностранцев там имелось всего-то десятка два, и оттого они воображали, что не только вся Россия, но и всяЕвропа должны знать о рейде двух лейтенантов и обсуждать его с утра до вечера, как будто не было других серьезных дел… Головнин не верил, но его старательно убеждали: именно так мы и думаем… А что, разве неправильно?
Капитан-лейтенант угробил уйму времени, объясняя японцам размеры России и Европы, толкуя без всякой дипломатии, что в Европе не только о Хвостове с Давыдовым, но и о самой Японии мало кто знает. Доказывал, что «Юнона» и «Авось» не военные фрегаты, посланные императором, а всего лишь корабль купеческой компании.
Кое-как растолковал. Но японцы ударились в другую крайность: вопросы посыпались градом, скрупулезнейшие: сколько лет Хвостову и Давыдову, чьи они дети, как воспитывались, какого сословия, какую жизнь ведут, благонравную или разгульную? Это уже было чистейшей воды любопытство, проистекавшее из двухсотвековой оторванности от остального мира.
Потом японцы показали Головнину то самое письмо Хвосто-ва, которое он оставил курильскому старшине на Сахалине. И снова начали с детским простодушием интересоваться всякой мелочью: ну вот, что такое - «Владимирская лента»?
Головнин ответил, что «Владимирская лента» - значит «полосатая». Крепко подозревал: начни он говорить что-то о «Владимире», японцы обязательно прицепились бы - кто этот орден учредил, за какие заслуги, кто был Владимир и чем прославился, есть ли в России другие ордена…
Продержав русских в тюрьме пятьдесят дней, их перевезли в «губернский» город Мацмай. Там посадили не то что в тюрьму -в большие клетки. Снова пошли допросы - с участием и губернатора, и специально присланного из столицы ученого. Правда, это снова напоминало не следственные действия, а утоление безбрежного любопытства. В своей книге Головнин подробно перечислил образчики.
Какое платье ваш государь носит? Что он носит на голове? Какие птицы водятся около Петербурга? Что стоит сшить в России одежду, какая сейчас на вас? На какой лошади государь ваш верхом ездит? Кто с ним еще ездит? Любят ли русские голландцев? Сколько у русских праздников в году? Каких лет женщины начинают рожать в России и в какие годы перестают?
Обнаружилось, что мичман Мур неплохо рисует - после чего японцы заставили его дни напролет рисовать овец, ослов, кареты, сани и все прочее. «Чего в Японии нет, а в России есть».
Особенно поразило японцев, что в ответ на их вопрос, сколько пушек установлено в государевом дворце, Головнин честно ответил - ни единой. Они капитан-лейтенанту долго не верили, а поверив, качали головами и твердили:
– Ах, как ваш государь неосторожен…
А что можно было ответить на такой вопрос: «Сколько сажен в длину, ширину и высоту имеет государев дворец и сколько в нем окон?» Сколько портов во всей Европе, где строят корабли, сколько во всей Европе военных судов и сколько купеческих? Вот и объясняй им про размеры Европы…
Головнин неосторожно упомянул, что в Петербурге есть матросские казармы. И понеслось: а сколько в каждой окон, ворот и дверей. А длина, ширина, высота какая? А этажей сколько? А часовых? А где матросы свои вещи хранят?
Упомянул мельком Головнин, что живет в Петербурге. Ага! В какой части Петербурга его квартира? Какое это будет расстояние от государева дворца? А размер жилплощади? А прислуги сколько?
В общем, Головнин однажды даже решил, что японцы к нему применяют своего рода психологическую пытку - копание в мельчайших подробностях. Но это было именно жгучее любопытство. На вопрос, где он получил образование, Головнин благоразумно не ответил насчет Морского кадетского корпуса - иначе достали бы сотней вопросов о количестве окон и печных труб. Сказал: отец учил, на дому.
Думал, отделался… Ага! Снова сотня вопросов: в каком городе вас, Ховорин-сан, ваш почтенный батюшка учил? Давно это было? А какие науки ваши батюшка знал, и кто учил его самого? А состояние у него большое?
И далеко не сразу японцы приступили к расспросам о русской армии, флоте, крепостях. Никак не верили, что у русских есть девятипудовые ядра (сами они палили маленькими) и очень смеялись… узнав, что на ружьях у русских кремневые замки. Сами японцы предпочитали ружья с фитилем - так гораздо надежнее, как от дедов-прадедов заведено, не стоит разводить всякую мудреную механизацию с пружинами, кремнями, курками. То ли дело фитиль: запалил кусок в полметра, когда нужно, приложил его к ружью, а оно ка-ак ахнет!
Но все же никак не стоит считать японцев людьми по-детски наивными. Во время одной из бесед они спросили Головнина напрямую: а вот если бы Япония и Китай вместо нынешней закрытости от всего мира вошли бы в тесные отношения с европейскими государствами и стали во всем им подражать, не чаще ли случались бы войны и не больше ли пролилось человеческой крови? Головнин, подумав, сказал честно, что вероятность такая не исключена. Тогда японский ученый сказал:
– А если так, то для уменьшения народных бедствий не лучше ли, по вашему мнению, оставаться Японии на прежнем основании, нежели входить в связи и сношения с Европой, в пользе коих часа за два пред сим вы старались нас убедить?
Как в воду глядел японский книжник, учитывая события последующих полутора сотен лет…
В конце концов русские решились на побег. Сделали подкоп, выбрались наружу и несколько дней шли к морю - по ночам, днем прятались, где удастся. Однако на берегу их схватили. В плену они пробыли два года и три месяца. Петербург для их освобождения никаких дипломатических усилий не предпринимал: России было не до того, грохотала война с Наполеоном, отступал Кутузов, горела Москва - где уж тут думать о судьбе капитана крохотного кораблика длиной в двадцать семь метров, угодившего в плен где-то на краю Земли…
В октябре 1813 г. японцы пленников освободили. Команда академика Болховитинова с умным видом приписывает это исключительно благородству и объективности японских властей: дескать, разобрались наконец, что рейд Хвостова и Давыдова был не военной экспедицией, а самовольством, к которому Го-ловнин не имеет никакого отношения. Так и написали в своем капитальном трехтомнике.
На самом деле все иначе. И японское «благородство» тут ни при чем. Просто-напросто лейтенант Рикорд, приведя в японские воды уже два военных судна, начал захватывать все суда Страны восходящего солнца, какие ему попадались. Действовал по вполне понятной логике: как вы с нами, так и мы с вами… Поначалу ему встречались маленькие «рыбаки», но вскоре он взял на абордаж большое купеческое судно, на котором плыл сам владелец, богатый и влиятельный купец Такатая Кахи. Через купца и завязались совершенно неофициальные контакты с японскими властями.
Детали так и останутся неизвестными навсегда, но нет сомнений, что Рикорд (и поддерживавшие его Пестель с Трески-ным) не на сознательность японцев били, а откровенно намекали на вполне возможные неприятные последствия. Достоверно известно, что Рикорд в конце концов всерьез стал готовить десант и штурм кунаширской крепости.
Японцы на примере Хвостова и Давыдова уже имели некоторый опыт общения с русскими моряками. И вряд ли жаждали новых уроков. Вот правительство в конце концов, сохраняя лицо, и объявило, что оно, такое все из себя благородное и объективное, порешило Ховорина-сан освободить…
Вот и вся история. Почему Головнин мне категорически не по нутру? Причина проста…
Головнин, конечно, человек заслуженный. С юности воевал, и неплохо, награжден боевой медалью за сражение со шведами. В Кейптауне, когда англичане в период напряженных с ними отношений задержали его судно, совершил дерзкий побег. «Диана» была поставлена на два якоря в дальнем углу залива, меж двумя английскими фрегатами, и Головнин в сумерки, при сильном дожде и ветре, приказал обрубить канаты и на «штормовых» парусах ухитрился уйти из гавани…
Впоследствии он написал несколько интересных книг. И все же, все же…
Никак нельзя простить Головнину все, что он намололкак о Резанове, так и о Русско-Американской компании. Вот образчик его оценки Резанова: «Он был человек скорый, горячий, затейливый писака, говорун, имевший голову более способную созидать воздушные замки, чем обдумывать и исполнять основательные предначертания и вовсе не имевший ни терпения, ни способности достигать великих и отдаленных видов; впоследствии мы увидим, что он наделал Компании множество вреда и сам разрушил планы, которые были им же изобретены…»
Думается мне, что читатель уже узнал о Резанове достаточно, чтоб самому убедиться в несправедливости этой оценки. И потом… Чтобы судить такогочеловека, как Резанов, Головнину следовало и самому быть в гуще событий, в серьезных чинах, знать и предмет критики, и самого критикуемого.
Меж тем Головнин, семнадцати лет окончивший в 1793 г. Морской корпус до весны 1806 г. практически беспрерывно находился в плаваниях - как на родине, так и у берегов Швеции, Норвегии, Англии, Голландии, Франции, Испании. С Резановым знаком не был, к делам Российско-Американской компании никакого отношения не имел до мая 1810 г., когда привез груз хлеба в Русскую Америку… Так кто ему дал право такписать о Резанове? А впрочем, и Баранов у него - не более чем тупой «тиран и сатрап», да и сама Русская Америка какая-то унылая, корявая, холодная и ветреная, насквозь неправильная. Брюзжал, брюзжал и брюзжал неведомо по каким причинам. Может, из кастовойспеси, памятуя о конфликте Крузенштерна с Резановым? Сам Крузенштерн, как уже говорилось, и тридцать лет спустя о Резанове писал исключительно гадости…
Собственно, что такое Головнин? Автор интересных книг, и не более того. Воевал, конечно, - так все тогда воевали. Кругосветное путешествие совершил? Во-первых, именно что одно путешествие вокруг света, а не два, которые ему приписывают (дело в том, что «Диана», истины ради, не вокруг света проплыла, а лишь из Петербурга до Камчатки мимо мыса Доброй Надежды, а уж оттуда Головнин возвращался домой через Сибирь, сухопутьем). Во-вторых, путешествие свое он совершил девятым.Всего с 1803 по 1850 гг. насчитывается 38 русских кругосветных и «полукругосветных» путешествий вокруг света -21 организовано военно-морским ведомством, 16 - Российско-Американской компанией и 1 - графом Румянцевым. В этом списке Головнин значится именно что девятым (см. Приложение).
Что еще? Был генерал-интендантом российского флота - что его опять-таки характеризует не с лучшей стороны. Что такое российские военные интенданты царских времен, известно прекрасно. Большой знаток этого вопроса, генералиссимус Суворов, говаривал: военного интенданта, прослужившего пару-тройку лет, можно свободно вешать без суда и следствия, не ошибешься…
Одним словом, не Головнину было поднимать хвост на Николая Петровича Резанова, Александра Андреевича Баранова и их сподвижников - не столь уж значительная персона, чтобы высокомерно изображать строителей империи ничтожествами и тупыми сатрапами… И все бы ничего, но в советское время эти высказывания Головнина пришлись ко двору советским историкам. Головнин опять-таки числился «прогрессивным мореплавателем», а Резанов, как я уже писал, реакционным эксплуататором и придворным интриганом…
Да, вот, кстати. Самое интересное в японской эпопее Головнина я приберег напоследок. Уже потом, когда его со спутниками освобождали, выяснилось, отчего японцы были настроены так враждебно. Голландцы постарались. Они, стервецы, будучи единственными в Японии знатоками русского языка и экспертами по русским бумагам, безбожно искажали те документы, что японцы им давали читать. Переводя письмо Хвостова к губернатору Мацмая о желании завязать торговые отношения, какой-то хер голландский от себя добавил, будто Хвостов грозится в случае отказа завоевать Японию и прислать орду русских священников, которые всех подданных императора насильно загонят в православие. А чин Хвостова «лейтенант» голландцы, не моргнув глазом, перевели как «наместник». Вот японцы долгое время и полагали совершенно серьезно, что с ними воюет жуткий и могущественный Никола-Сандрееч, императорский наместник на Дальнем Востоке. А голландцы вдобавок, узнав о взятии французами Москвы, стали уверять японцев, что Наполеон захватил «всю» Россию. Мотив лежит на поверхности: ну не хотели голландцы терять свое монопольное положение единственных торговых посредников меж Японией и остальным миром. Вот и пакостили как могли, стервецы…
Правда, чуть-чуть позже голландцев самих из Японии вежливо попросили. Наполеон к тому времени Голландию захватил -как раз всю, в отличие от России. А англичане, соответственно, заняли Яву - и тамошние голландцы, попав в подчиненное положение, вынуждены были ввозить в Японию теперь уже индийские товары.