Страница:
экономика.Это свержение Петра III еще было типичнейшим примером «романтики осьм-надцатого столетия»: император хотел избавиться от опостылевшей жены, а ей не хотелось стать уволенной из цариц, она подняла гвардию… Зато заговор с последующим убийством Павла I уже имеет в своей основе
стопроцентнуюэкономическую причину. Существовала группа дворян, тогдашних олигархов, которые получали приличные доходы от торговли с Англией. И когда император принял решения, которые серьезно били их по карману, обиженные и устроили переворот. На последнем перед мятежом ужине главари уже в открытую, без запинки произнося термины, говорили о вреде решений Павла для российской экономики. Под этим они, правда, понимали интересы собственной «могучей кучки», но это уже третьестепенные детали…
И уж тем более именно экономика, а не завлекательные идеи нахватавшихся в Европе революционных замашек молодых офицеров в] 825 г. руководила действиями тех, кто вывел 14 декабря войска на Сенатскую площадь. В своей последней книге о декабристах я эту тему особенно не развивал, но теперь для этого - самая пора. Поскольку углубленное знакомство с предметом убеждает: во-первых, декабристы четко делились на «гвардейских романтиков» и людей из частного бизнеса, которых мы далее в целях экономии места будем называть попросту «купцами». Во-вторых, именно с приходом в движение «купцов» от болтовни перешли к делу, в-третьих, именно «купцы» стали главной движущей силой попытки переворота, самой активной частью декабристов. Каковые тезисы я и постараюсь доказать без малейших натяжек и преувеличений, благо точной исторической информации предостаточно.
Уже во времена Екатерины русские «купцы» были народом достаточно развитым, книгочейским, знакомым с европейским опытом и всерьез задумавшимся об экономических интересах государства (достаточно упомянуть книги Посошкова и деятельность Рычкова). Более того: смею предположить, что толковый «купец» располагал гораздо более точными, подробными и полезными знаниями о зарубежных странах, чем книжный червь с профессорскими знаниями и целой полкой капитальных трудов за спиной.
В самом деле, что полезного мог знать, например, о Германии какой-нибудь профессор Российской Академии наук, всю сознательную жизнь посвятивший изучению древней латыни, франкских королей тысячелетней давности или философов Древней Эллады? Что в таком-то городе жил великий философ Кант, а в другом есть отличнейшая библиотека древних рукописей, а в третьем обитает доцент фон Пуффендорф, сочинивший блестящую книжицу о последних пяти годах правления короля Пи-пина Короткого…
Подобные знания применимы в узкой области, совершенно не связанной с повседневной жизнью, развитием промышленности и торговли, экономикой. Зато современник профессора, купец, торговец, промышленник, был обладателем массы знаний, имевших практическоезначение: где прусские таможенные тарифы, направленные на защиту своей экономики, история британской торговли в Юго-Восточной Азии, деятельность бирж, финансовая политика Франции, оптовая торговля с Персией и Индией… Я не говорю, что ученый профессор бесполезен вОвсе - боже упаси. Я просто считаю, что «купцы» обладали огромными практическими знаниями, полезными для развития отечественной экономики.
Каковую государь император Александр Павлович развалил совершенно. Несколько сухих цифр: к концу его царствования государственный долг России увеличился на сто девяносто миллионоврублей и достиг шестиста миллионов. Плюс - долги Голландии на 46 миллионов. Плюс - внутренние долги на 146 миллионов рублей. И это при том, что государственный доход за 1823 г. составлял всего 126 миллионов. Страна, по сути, была банкротом - но об этом никто не знал, поскольку (задолго до многократно руганной советской власти!) министерство финансов безбожно фальсифицировало отчетность, умалчивая о долгах и убытках совершенно. На бумаге царила тишь, гладь да божья благодать, а в реальности…
Когда Россия присоединилась к «континентальной блокаде», устроенной Наполеоном против Англии, российская промышленность рванула вперед семимильными шагами. Когда с русского рынка исчез английский текстиль, только в Москве за четыре года число частных текстильно-прядильных фабрик увеличилось с одной до одиннадцати. Продукция частников оказалась столь качественной, что даже китайцы, с их немалыми достижениями в ткацком производстве, стали в больших количествах закупать русское сукно. Соответственно английская промышленность обвалиласьв жуткий застой, возникла нешуточная безработица, начались голодные бунты, потребовавшие вмешательства регулярной армии с кавалерийскими частями и артиллерией…
Сами англичане, кстати, вот уже лет двести защищали собственного производителя высокими пошлинами на иностранную продукцию и прямыми запретами. Попробовал бы кто ввезти на Британские острова хоть метр сукна для продажи: повернули бы назад в первом же порту. Англичане и в международной торговле обезопасили свои интересы массой «эксклюзивных» договоров, и эту систему сумел поломать только американский президент Рузвельт в 1945 г. В воспоминаниях его сына, впервые изданных еще при Сталине и переизданных совсем недавно, это излагается весьма подробно, рекомендую…
Зато Александр во время очередного то ли психоза, то ли маразма забабахалуказ 1819г., который полностьюотменил пошлины с любых ввозимых иностранных товаров, ударивший по отечественному производителю почище Мамаева набега. Только за два последующих года число фабричных рабочих в России сократилось на семь тысяч человек - при их общей численности в сто восемьдесят тысяч. Российские фабриканты и купцы разорялись прямо-таки в массовом порядке, знаменитым российским ярмаркам был нанесен страшный ущерб. Зато англичане, узнав об этакой благодати, устроили у себя массовые народные гуляния с музыкой, морем виски и цветами - вот ихняяэкономика как раз получила возможность рвануть вперед…
Барон Штейнгель писал об итогах царствования Александра: «Государь, встреченный на престоле со всеобщим вожделением, с единодушною, искреннею, беспримерною радостью, сопровожден во гроб едва ли не всеобщим равнодушием… Правительство отличалось непостоянством, и в управлении государством не было никакого положительного плана».
Стоит ли удивляться, что там и сям стали всерьез строить планы не просто «лечения» государственного механизма, а сломастарой системы правления? А ведь российские «купцы», сведущие в иностранных делах, прекрасно знали о европейских реформах, передавших власть как раз «купцам», а монархов превративших в чисто декоративные фигуры… Так могли ли они оказаться в стороне, прослышав о шумных сборищах блестящих гвардейцев?
Четко прослеживается многозначительный факт: долгие годы деятельность «гвардейских романтиков» сводилась исключительно к пустой говорильне. Гвардейцы сочиняли пухлые конституции и планы преобразования экономики - которые на деле оказывались детским лепетом, поскольку военные господа хорошо знали только собственное ремесло, а о реальном сельском хозяйстве и промышленности представления питали самые фантастические, с реальностью ничего общего не имевшие. Долгие годы все ограничивалось болтовней, тайные союзы возникали и распадались, масса народу, наболтавшись, уходили в частную жизнь, машина грохотала вхолостую…
А потом появились «купцы» - и все предприятие рвануловперед с прытью необъезженного степного жеребца!
У «мотора» есть имя, фамилия и отчество - Кондратий Федорович Рылеев, дворянин, отставной офицер. Именно он придал декабристскому движению качественный вид - да, собственно говоря, именно он, без преувеличения, и поджег фитиль под той пороховой бочкой, что звалась «14-е декабря»…
Вплоть до самого последнего времени и ученые, и беллетристы о Рылееве не то чтобы лгали - просто-напросто говорили далеко не всю правду, рисуя совершенно искаженный образ. Рылеев представал этаким оторванным от жизни стихоплетом, витавшим исключительно в сферах поэзии и революции - и вовсе уж вскользь упоминалось, что он еще и «служил» в Российско-Американской компании. Именно так - «служил», и все тут. Ради подработки, поскольку был безземелен, крестьян и прочих доходов не имел. Не зная деталей, вполне можно было решить, что в Компании Рылеев занимал какую-то мелкую должностиш-ку этакого рядового писаря вроде гоголевского Башмачкина. Влиятельные знакомые, чтобы поддержать нищего непрактичного поэта, устроили ему должностишку…
Так вот, с действительностью эта усеченная картина не имеет ничего общего.
Выйдя в отставку, Рылеев начал с того, что служил «выборным от дворянства заседателем» в Петербургском уголовном суде. Иные исследователи, плохо ориентирующиеся в реалиях того времени, путают эту его должность с присяжными более позднего времени (каковых в александровские времена попросту не существовало) и советскими «народными заседателями», по сути, бесправным придатком к судьям, не игравшими никакого самостоятельного значения. На деле судебный заседатель того времени был серьезным чиновником,и должность эта была связана с важной работой, а вовсе не сводилась, как о том порой полагают, к просиживанию штанов за приличное жалованье.
Кроме того, Рылеев вместе с писателем Бестужевым-Марлин-ским издавал журнал «Полярная звезда». Это была вовсе не забава, как о том порой пишут, а процветающее коммерческое предприятие - журнал хорошо продавалсяи приносил стабильный доход.
В Северное общество декабристов Рылеев приходит только в 1823 г. - но уже в следующем становится одним из его «директоров», т. е. высших руководителей (неплохой взлет, верно?) И, что интересно, в том же 1824 г. поступает на работу в Российско-Американскую компанию. Что характерно, не на рядовую и даже не на «среднюю» должность. Смаху становится… «правителем канцелярии» Компании! То есть занимает один из ключевых постов.
Напоминаю, Российско-Американская компания была не благотворительным обществом, а серьезной корпорацией, нацеленной исключительно на получение прибыли. И возглавлявшие ее акулы тогдашнего капитализма были людьми деловыми, жесткими и абсолютно несентиментальными. Тогдаеще не возникла необходимость в пиаре и создании ими даже филантропов-благотворителей. Так что и речи не может идти о стремлении директоров Компании благородно поддержать материально небогатого поэта. На подобныедолжности в крупных частных фирмах попадают исключительно люди, от которых ожидают серьезной работы. Да, верно, Рылеев попал в Компанию по протекции адмирала Мордвинова, который, говоря современным языком, был активнейшим лоббистом Компании в высших эшелонах власти (не за деньги, а «за идею»). Компания в нем была чертовски заинтересована - но если бы речь шла только о необходимости материально поддержать протеже адмирала, то, без сомнения, Рылееву и подыскали бы какую-нибудь хорошо оплачиваемую, но не связанную с реальными делами должностишку, как это делается и нынче (механизм был отработан уже тогда). Положили бы приличные деньги, дали роскошный кабинет - и забыли бы о бесполезном для крупного бизнеса поэте…
Но Рылееву именно что предложили один из ключевыхв Компании постов - следовательно, видели в нем небесполезного виршеплета, а толкового менеджера, коего имеет смысл допускать к серьезным делам.
Таковым Рылеев, кстати, и оказался. На своем посту он не бумажки подмахивал, а всерьез занимался серьезными, масштабными проектами Компании. Именно он в числе прочих был разработчиком уже упоминавшейся идеи строительства на реке Медной ряда крепостей, занимался организационными и кадровыми вопросами, одним словом, был не декоративной фигурой, а настоящим менеджером. Документов об этом сохранилось предостаточно: Рылеев составляет обзоры экономической деятельности иностранных компаний в заморских территориях, ведет переговоры с Цензурным комитетом, пытаясь сделать так, чтобы Компания получила право «визировать» любые сообщения о ней в средствах массовой информации - и так далее, и так далее…
Интересные дела? Прямо-таки в одночасье, словно по взмаху волшебной палочки, происходит любопытнейшая метаморфоза: бесследно исчезает «непрактичный, оторванный от жизни поэт», а на его месте возникает жесткий, насквозь деловой человек с опытом чиновной службы и частного бизнеса, высокопоставленный менеджер крупной корпорации… Две большие разницы, как выражаются в Одессе.
Компания им крайне довольна: Рылеев получает жалованье в 1400 рублей ассигнациями в год (по тем временам - очень даже неплохо), вдобавок Компания предоставляет ему роскошную квартиру в центре Петербурга, которую содержит за свой счет. И уже через неполный год работы Рылеева в качестве правителя канцелярии премируют енотовой шубой стоимостью ни много ни мало 900 рублей (по современным меркам - нечто вроде шикарного «Мерседеса»). Какой уж тут бедствующий интеллигент, из милости усаженный скрипеть перышком.
Именно дом на Мойке, номер 72, где размещалось Главное правление Компании и жили высокопоставленные служащие, и стал самым настоящим штабомгрядущего мятежа, где собирались руководители Северного общества. Мало того: Рылеев активнейшим образом начинает вовлекать в тайное общество множество примечательных людей, ничуть не похожих на «гвардейских романтиков». Это уже не витийствующие любители конституции и составители утопических, напрочь оторванных от реальности прожектов. Это гораздо серьезнее. «Круг Рылеева» - почти сплошь практики…
Чуть ли не перед самым восстанием к Рылееву присоединяется не раз поминавшийся барон Владимир Штейнгель - уже не восторженный юноша, а человек в солидных годах, как мы помним, служивший когда-то в Охотске, приятельствовавший с Резановым и не поступивший на службу в РАК исключительно из-за смерти командора. Кроме того, Штейнгель к тому времени - автор не только серьезных исторических книг, получивших всеобщее признание, но и один из самых видных тогдашних экономистов:достаточно упомянуть его «Патриотическое рассуждение московского коммерсанта о внешней российской торговле».
Через Рылеева прямо-таки валом ваттв Северное общество люди уже другого склада: не болтуны, а жесткие, порой циничные практики,которые во время мятежа будут, как мы увидим позже, действовать самым активным образом: поручик Панов, Каховский, Якубович, Оболенский, три брата Бестужевы. Именно Рылеев организует «филиал» Северного общества в Кронштадте: тут и адъютант начальника Морского штаба капитан-лейтенант Торсон, и офицеры Гвардейского Морского экипажа. Сплошь и рядом господа моряки прямо связаны с деятельностью РАК: одни служили на ее кораблях, как Михаил Кюхельбекер, брат знаменитого Вильгельма и Завалишин, другие имеют в Компании родственников, знакомых, приятелей. Возле Рылеева, формально к декабристам не принадлежа, маячатв тени на некотором отдалении и дослужившийся до серьезных чинов В. М. Головнин, и крупный чиновник Компании Орест Сомов, и многие, многие другие. Вроде Федора Глинки, который был не просто «адъютантом» главного воинского начальника Петербурга графа Милорадовича, но еще о чем значительно реже вспоминают, начальником тайной полиции графа, полагавшейся тому по должности…
Рылеев вовлек в организацию и Вильгельма Кюхельбекера -чья роль в событиях, право же, нуждается в пересмотре. И историки, и беллетристы вроде Тынянова буквально, простите за выражение, плешь проели, изображая этого человека юродивым, блаженненьким, растяпой, недотепой не от мира сего, этаким российским аналогом высокого блондина в черном ботинке.
Меж тем, если присмотреться не к внешнему облику, не к имевшей место внешнейчудаковатости Вильгельма, а к его Д ей ствиям,то невозможно отделаться от впечатления, что перед нами совсем другой человек, ничуть не похожий на недотепу. 14 декабря Кюхельбекер от лица Рылеева выполняет роль связного с Гвардейским экипажем, Московским и Финляндским полками, мало того, пытается убить из пистолета великого князя Михаила - и срывается это не по растяпости Вильгельма, а исключительно оттого, что трое моряков из числа восставших решили, что это уж перебор, и выбили у Кюхельбекера оружие. Но и это еще не все: Вильгельм - единственныйиз членов Северного общества, который скрывался после разгрома мятежа всерьез.«Серьезные» люди в растерянности бросились по своим квартирам или пытались укрыться у друзей и знакомых (как Трубецкой, у австрийского посла), свято полагая, что уж там-то их искать не станут. А вот «недотепа» Вильгельм, переодевшись мужиком, скрылся из Петербурга, добрался аж до Варшавы, будучи в бегах чуть ли не месяц - да и попался исключительно оттого, что был чисто случайно опознан на улице верноподданным служакой, знавшим «Кюхлю» по Петербургу. Что-то не похоже все это на действия «блаженненького» хоть режьте, не похоже. Другое дело, что и он сам, и друзья с превеликим рвением выставляли его на следствии «юродивым» - тактика прекрасно известная и по уголовным, и по политическим делам…
(Кстати, в свое время Кюхельбекер служил опять-таки не в какой-нибудь заштатной конторе, а на серьезнейшем месте, в архиве Министерства иностранных дел, куда кого попало не брали. Его имя стоит рядом с пушкинским на серьезнейшей «подписке о неразглашении», которую брали в том ведомстве.)
Возле Рылеева появляется еще один серьезныйчеловек - Гаврила Батеньков, еще один крупный экономист, инженер-строитель, в свое время работавший у крупного государственного деятеля Сперанского в Сибирском комитете, который занимался реорганизацией гражданской администрации в Сибири, и вообще всеми проектами, относящимися к Сибири (а значит, и к Русской Америке). Между прочим, Сперанского декабристы предназначали в состав будущего правительства России после своей победы.
Что интересно, перед Штейнгелем Рылеев поставил серьезную практическую задачу: привлекать в движение не гвардейцев, а как раз представителей торговых, промышленных, финансовых кругов. И Штейнгель старался… Позже, на следствии, он по вполне понятным причинам старался об этом умолчать - но есть косвенные данные. Подозрительно близки к Рылееву стали люди вроде крупного банкира Петра Северина, одного из директоров РАК, сторонника протекционистской политики, то есть защищающей отечественного производителя. Но об этойстороне дела как раз сохранилось крайне мало свидетельств - поскольку банкиры, предприниматели, «купцы», в отличие от гвардейских говорунов, как раз избегали (во все времена, в России ли, или за рубежом) оставлять письменныеследы. Этилюди ни проектов, ни конституций не писали, предпочитая обсуждать все на словах…
Одним из доказательств крайней серьезности Рылеева служит еще и то, что он, опять-таки в отличие от «романтиков в эполетах», не касался совершенно будущихпланов преобразования страны после победы мятежа. Это и есть признак крайней серьезности. По-настоящему умные люди прекрасно понимают, что будущее предусмотреть невозможно - а все усилия следует направить исключительно на захват власти. Там будет видно. Остальное приложится. Главное - взять власть, взять, взять…
Наполеон Бонапарт, разгоняя прежнее правительство и становясь единоличным диктатором, действовал в полном соответствии с этим простым правилом. Прекрасно известна его фраза: «Нужно завязать бой, а там видно будет». Точно так же действовал и Ленин, вне зависимости от нашего к нему отношения - гений победы.Ни малейшей попытки заниматься бесполезными умствованиями по поводу будущего обустройства, все усилия - на захват, захват, захват. Нужно поменять тактику и стра тегию? Разворачиваемся на сто восемьдесят градусов! Нужно для пользы дела перехватить лозунги у политических соперников? Да ради бога! Для пользы дела подружиться с чертом из пекла? Нет проблем, где там рогатый, зовите…
Цинично, конечно, но именно так и достигается победа. Я никого и ничего не оправдываю, просто напоминаю, что из многочисленных заговорщиков, решивших сломать старую систему, успеха достигали как раз те, кто не заморачивался будущим устройством общества, а все силы нацеливал на захватвласти.
Именно таким был и Рылеев. Его рассуждения по поводу будущего устройства жизни были кратки, обтекаемы и туманны: «Временное революционное правительство» - и точка. В эту универсальную формулу можно при желании потом втиснуть что угодно…
И, наконец, Завалишин, принятый в Северное общество опять-таки Рылеевым. Вот это уже совсем интересно…
Трудами тех же историков и беллетристов «романтического» направления морской офицер Дмитрий Иринархович Завалишин сплошь и рядом предстает фигурой несерьезной, прожектером, авантюристом, мистификатором. Созданный им «Орден Восстановления» изображается чем-то несерьезным, опереточной затеей, очередным заскоком восторженного фантазера…
А меж тем действительность сложнее, интереснее и серьезнее. Завалишин всерьез намеревался присоединить к российским владениям всюКалифорнию. И шансы на успех у него были нешуточные…
В 1823 г. мичман Завалишин прибыл в Калифорнию на фрегате «Крейсер», совершавшем кругосветное путешествие под командованием М. П. Лазарева. Стоянка затянулась надолго. Завалишин, кстати, «крутил роман» с родственницей Кончиты Марией Меркадо - но эта романтическая деталь нас не должна интересовать на фоне всего остального.
Девятнадцатилетний мичман проявил незаурядный ум, наблюдательность и решимость. Калифорния в то время, как я уже упоминал, совершенно отложилась от Мексики, не способной повлиять на события. В самой Мексике творилось тогда черт-те что: только что выставили императора Августина Первого и Последнего, претенденты на верховную власть расталкивали друг друга, пытаясь вскарабкаться в Главное Кресло. Смешно, но генерал Санта-Ана за двадцать лет одиннадцать раз побывалпрезидентом Мексики. Именно что побывал: его свергали, он, отсидевшись, собирал группу поддержки, которую иные циники именовали бандой, снова захватывал власть, его снова сбрасывали, он снова пытался… если бы не помер от усталости, наверняка и в двенадцатый раз попробовал бы вернуться к штурвалу…
В общем, Калифорния, собственно говоря, чем-то напоминала беззащитную юную красоточку, оказавшуюся в набитом пьяными гусарами кабаке. Любой достаточно целеустремленный претендент мог без труда… ну, вы поняли.
В Калифорнии тогда за право обустроить провинцию по своему усмотрению боролись две партии: «испанцы» и «мексиканцы». Вторые, представленные главным образом офицерами и чиновниками, собирались без затей вернуть Калифорнию «под Мексику». «Испанцы» были представлены главным образом католическими священниками, которые не собирались ни к кому присоединиться, зато боролись против всевозможных «либералов», «демократов» и прочих интеллигентных трепачей, которых для простоты всех подряд именовали «масонами».
Именно с ними (даром что православный) и завязал самые тесные отношения Завалишин, а святые отцы (даром что католики) проявили к молодому моряку самый живой интерес и самое дружеское расположение: как-никак он представлял респектабельную монархию, где «либералов» гоняли, как дворняжек с консервной банкой на хвосте…
Завалишин играл наверняка: напоминал священникам об английской угрозе и республиканской опасности. Чтобы избавиться от этих двух вполне реальных зол, они готовы были брататься и с православными…
Дело пошло всерьез: Завалишин с новыми калифорнийскими друзьями разработали план смещения тогдашнего губернатора (брата Кончиты, между прочим) и замены его близким к святым отцам комендантом Санта-Барбары Нориегой. После чего следовало обратиться к России с просьбой о покровительстве… а вот далее начиналась вторая часть программы, в которую Завалишин испанских сообщников уже не посвящал. Но разработал ее подробно: Россия должна была высадить войска, взять Калифорнию под полный контроль и обустраивать ее уже по своему разумению.
Завалишина именуют «мистификатором» и «авантюристом» по одной-единственной причине: переговоры с испанцами он вел не от себя лично, а от имени того самого «могущественного и сильного» Ордена Восстановления, в котором, якобы, кроме него состояла куча вельможных российских персон… Испанцы верили.
Согласен, доляавантюризма и мистификаторства в этом и впрямь была: девятнадцать лет - это девятнадцать лет, к тому же тогдашние обычаи как раз и приводили к тому, что всевозможные и тайные общества были крайне модны. И юные российские литераторы, и почтенные гамбургские купцы, устраивая совершенно безобидное общество по чтению поэзии или питью пива, начинали с того, что объявляли себя «тайным союзом», разрабатывали кучу ритуалов, паролей и декораций. Мода была такая, что поделаешь. Непременно должна была присутствовать театральность…
Но в том-то и дело, что Завалишин, даже не представляя никого и ничего, предлагал вполне толковые вещи, которые могли закончиться успехом!
Не всякая авантюра непременно заканчивается провалом. И не каждый авантюрист кончает дни в нищете. Примеров масса, но я приведу лишь один, колоритнейший…
Во времена американской революции в славном городе Париже обитал прусский барон, бывший штабной офицер Фридрих Вильгельм фон Штойбен, неизвестно за что отправленный в отставку. Как это частенько случалось с прусскими баронами, все его богатство заключалось лишь в пышном имени и «фонстве», и Фридрих Вильгельм перебивался в Париже с хлеба на квас.
И уж тем более именно экономика, а не завлекательные идеи нахватавшихся в Европе революционных замашек молодых офицеров в] 825 г. руководила действиями тех, кто вывел 14 декабря войска на Сенатскую площадь. В своей последней книге о декабристах я эту тему особенно не развивал, но теперь для этого - самая пора. Поскольку углубленное знакомство с предметом убеждает: во-первых, декабристы четко делились на «гвардейских романтиков» и людей из частного бизнеса, которых мы далее в целях экономии места будем называть попросту «купцами». Во-вторых, именно с приходом в движение «купцов» от болтовни перешли к делу, в-третьих, именно «купцы» стали главной движущей силой попытки переворота, самой активной частью декабристов. Каковые тезисы я и постараюсь доказать без малейших натяжек и преувеличений, благо точной исторической информации предостаточно.
Уже во времена Екатерины русские «купцы» были народом достаточно развитым, книгочейским, знакомым с европейским опытом и всерьез задумавшимся об экономических интересах государства (достаточно упомянуть книги Посошкова и деятельность Рычкова). Более того: смею предположить, что толковый «купец» располагал гораздо более точными, подробными и полезными знаниями о зарубежных странах, чем книжный червь с профессорскими знаниями и целой полкой капитальных трудов за спиной.
В самом деле, что полезного мог знать, например, о Германии какой-нибудь профессор Российской Академии наук, всю сознательную жизнь посвятивший изучению древней латыни, франкских королей тысячелетней давности или философов Древней Эллады? Что в таком-то городе жил великий философ Кант, а в другом есть отличнейшая библиотека древних рукописей, а в третьем обитает доцент фон Пуффендорф, сочинивший блестящую книжицу о последних пяти годах правления короля Пи-пина Короткого…
Подобные знания применимы в узкой области, совершенно не связанной с повседневной жизнью, развитием промышленности и торговли, экономикой. Зато современник профессора, купец, торговец, промышленник, был обладателем массы знаний, имевших практическоезначение: где прусские таможенные тарифы, направленные на защиту своей экономики, история британской торговли в Юго-Восточной Азии, деятельность бирж, финансовая политика Франции, оптовая торговля с Персией и Индией… Я не говорю, что ученый профессор бесполезен вОвсе - боже упаси. Я просто считаю, что «купцы» обладали огромными практическими знаниями, полезными для развития отечественной экономики.
Каковую государь император Александр Павлович развалил совершенно. Несколько сухих цифр: к концу его царствования государственный долг России увеличился на сто девяносто миллионоврублей и достиг шестиста миллионов. Плюс - долги Голландии на 46 миллионов. Плюс - внутренние долги на 146 миллионов рублей. И это при том, что государственный доход за 1823 г. составлял всего 126 миллионов. Страна, по сути, была банкротом - но об этом никто не знал, поскольку (задолго до многократно руганной советской власти!) министерство финансов безбожно фальсифицировало отчетность, умалчивая о долгах и убытках совершенно. На бумаге царила тишь, гладь да божья благодать, а в реальности…
Когда Россия присоединилась к «континентальной блокаде», устроенной Наполеоном против Англии, российская промышленность рванула вперед семимильными шагами. Когда с русского рынка исчез английский текстиль, только в Москве за четыре года число частных текстильно-прядильных фабрик увеличилось с одной до одиннадцати. Продукция частников оказалась столь качественной, что даже китайцы, с их немалыми достижениями в ткацком производстве, стали в больших количествах закупать русское сукно. Соответственно английская промышленность обвалиласьв жуткий застой, возникла нешуточная безработица, начались голодные бунты, потребовавшие вмешательства регулярной армии с кавалерийскими частями и артиллерией…
Сами англичане, кстати, вот уже лет двести защищали собственного производителя высокими пошлинами на иностранную продукцию и прямыми запретами. Попробовал бы кто ввезти на Британские острова хоть метр сукна для продажи: повернули бы назад в первом же порту. Англичане и в международной торговле обезопасили свои интересы массой «эксклюзивных» договоров, и эту систему сумел поломать только американский президент Рузвельт в 1945 г. В воспоминаниях его сына, впервые изданных еще при Сталине и переизданных совсем недавно, это излагается весьма подробно, рекомендую…
Зато Александр во время очередного то ли психоза, то ли маразма забабахалуказ 1819г., который полностьюотменил пошлины с любых ввозимых иностранных товаров, ударивший по отечественному производителю почище Мамаева набега. Только за два последующих года число фабричных рабочих в России сократилось на семь тысяч человек - при их общей численности в сто восемьдесят тысяч. Российские фабриканты и купцы разорялись прямо-таки в массовом порядке, знаменитым российским ярмаркам был нанесен страшный ущерб. Зато англичане, узнав об этакой благодати, устроили у себя массовые народные гуляния с музыкой, морем виски и цветами - вот ихняяэкономика как раз получила возможность рвануть вперед…
Барон Штейнгель писал об итогах царствования Александра: «Государь, встреченный на престоле со всеобщим вожделением, с единодушною, искреннею, беспримерною радостью, сопровожден во гроб едва ли не всеобщим равнодушием… Правительство отличалось непостоянством, и в управлении государством не было никакого положительного плана».
Стоит ли удивляться, что там и сям стали всерьез строить планы не просто «лечения» государственного механизма, а сломастарой системы правления? А ведь российские «купцы», сведущие в иностранных делах, прекрасно знали о европейских реформах, передавших власть как раз «купцам», а монархов превративших в чисто декоративные фигуры… Так могли ли они оказаться в стороне, прослышав о шумных сборищах блестящих гвардейцев?
Четко прослеживается многозначительный факт: долгие годы деятельность «гвардейских романтиков» сводилась исключительно к пустой говорильне. Гвардейцы сочиняли пухлые конституции и планы преобразования экономики - которые на деле оказывались детским лепетом, поскольку военные господа хорошо знали только собственное ремесло, а о реальном сельском хозяйстве и промышленности представления питали самые фантастические, с реальностью ничего общего не имевшие. Долгие годы все ограничивалось болтовней, тайные союзы возникали и распадались, масса народу, наболтавшись, уходили в частную жизнь, машина грохотала вхолостую…
А потом появились «купцы» - и все предприятие рвануловперед с прытью необъезженного степного жеребца!
У «мотора» есть имя, фамилия и отчество - Кондратий Федорович Рылеев, дворянин, отставной офицер. Именно он придал декабристскому движению качественный вид - да, собственно говоря, именно он, без преувеличения, и поджег фитиль под той пороховой бочкой, что звалась «14-е декабря»…
Вплоть до самого последнего времени и ученые, и беллетристы о Рылееве не то чтобы лгали - просто-напросто говорили далеко не всю правду, рисуя совершенно искаженный образ. Рылеев представал этаким оторванным от жизни стихоплетом, витавшим исключительно в сферах поэзии и революции - и вовсе уж вскользь упоминалось, что он еще и «служил» в Российско-Американской компании. Именно так - «служил», и все тут. Ради подработки, поскольку был безземелен, крестьян и прочих доходов не имел. Не зная деталей, вполне можно было решить, что в Компании Рылеев занимал какую-то мелкую должностиш-ку этакого рядового писаря вроде гоголевского Башмачкина. Влиятельные знакомые, чтобы поддержать нищего непрактичного поэта, устроили ему должностишку…
Так вот, с действительностью эта усеченная картина не имеет ничего общего.
Выйдя в отставку, Рылеев начал с того, что служил «выборным от дворянства заседателем» в Петербургском уголовном суде. Иные исследователи, плохо ориентирующиеся в реалиях того времени, путают эту его должность с присяжными более позднего времени (каковых в александровские времена попросту не существовало) и советскими «народными заседателями», по сути, бесправным придатком к судьям, не игравшими никакого самостоятельного значения. На деле судебный заседатель того времени был серьезным чиновником,и должность эта была связана с важной работой, а вовсе не сводилась, как о том порой полагают, к просиживанию штанов за приличное жалованье.
Кроме того, Рылеев вместе с писателем Бестужевым-Марлин-ским издавал журнал «Полярная звезда». Это была вовсе не забава, как о том порой пишут, а процветающее коммерческое предприятие - журнал хорошо продавалсяи приносил стабильный доход.
В Северное общество декабристов Рылеев приходит только в 1823 г. - но уже в следующем становится одним из его «директоров», т. е. высших руководителей (неплохой взлет, верно?) И, что интересно, в том же 1824 г. поступает на работу в Российско-Американскую компанию. Что характерно, не на рядовую и даже не на «среднюю» должность. Смаху становится… «правителем канцелярии» Компании! То есть занимает один из ключевых постов.
Напоминаю, Российско-Американская компания была не благотворительным обществом, а серьезной корпорацией, нацеленной исключительно на получение прибыли. И возглавлявшие ее акулы тогдашнего капитализма были людьми деловыми, жесткими и абсолютно несентиментальными. Тогдаеще не возникла необходимость в пиаре и создании ими даже филантропов-благотворителей. Так что и речи не может идти о стремлении директоров Компании благородно поддержать материально небогатого поэта. На подобныедолжности в крупных частных фирмах попадают исключительно люди, от которых ожидают серьезной работы. Да, верно, Рылеев попал в Компанию по протекции адмирала Мордвинова, который, говоря современным языком, был активнейшим лоббистом Компании в высших эшелонах власти (не за деньги, а «за идею»). Компания в нем была чертовски заинтересована - но если бы речь шла только о необходимости материально поддержать протеже адмирала, то, без сомнения, Рылееву и подыскали бы какую-нибудь хорошо оплачиваемую, но не связанную с реальными делами должностишку, как это делается и нынче (механизм был отработан уже тогда). Положили бы приличные деньги, дали роскошный кабинет - и забыли бы о бесполезном для крупного бизнеса поэте…
Но Рылееву именно что предложили один из ключевыхв Компании постов - следовательно, видели в нем небесполезного виршеплета, а толкового менеджера, коего имеет смысл допускать к серьезным делам.
Таковым Рылеев, кстати, и оказался. На своем посту он не бумажки подмахивал, а всерьез занимался серьезными, масштабными проектами Компании. Именно он в числе прочих был разработчиком уже упоминавшейся идеи строительства на реке Медной ряда крепостей, занимался организационными и кадровыми вопросами, одним словом, был не декоративной фигурой, а настоящим менеджером. Документов об этом сохранилось предостаточно: Рылеев составляет обзоры экономической деятельности иностранных компаний в заморских территориях, ведет переговоры с Цензурным комитетом, пытаясь сделать так, чтобы Компания получила право «визировать» любые сообщения о ней в средствах массовой информации - и так далее, и так далее…
Интересные дела? Прямо-таки в одночасье, словно по взмаху волшебной палочки, происходит любопытнейшая метаморфоза: бесследно исчезает «непрактичный, оторванный от жизни поэт», а на его месте возникает жесткий, насквозь деловой человек с опытом чиновной службы и частного бизнеса, высокопоставленный менеджер крупной корпорации… Две большие разницы, как выражаются в Одессе.
Компания им крайне довольна: Рылеев получает жалованье в 1400 рублей ассигнациями в год (по тем временам - очень даже неплохо), вдобавок Компания предоставляет ему роскошную квартиру в центре Петербурга, которую содержит за свой счет. И уже через неполный год работы Рылеева в качестве правителя канцелярии премируют енотовой шубой стоимостью ни много ни мало 900 рублей (по современным меркам - нечто вроде шикарного «Мерседеса»). Какой уж тут бедствующий интеллигент, из милости усаженный скрипеть перышком.
Именно дом на Мойке, номер 72, где размещалось Главное правление Компании и жили высокопоставленные служащие, и стал самым настоящим штабомгрядущего мятежа, где собирались руководители Северного общества. Мало того: Рылеев активнейшим образом начинает вовлекать в тайное общество множество примечательных людей, ничуть не похожих на «гвардейских романтиков». Это уже не витийствующие любители конституции и составители утопических, напрочь оторванных от реальности прожектов. Это гораздо серьезнее. «Круг Рылеева» - почти сплошь практики…
Чуть ли не перед самым восстанием к Рылееву присоединяется не раз поминавшийся барон Владимир Штейнгель - уже не восторженный юноша, а человек в солидных годах, как мы помним, служивший когда-то в Охотске, приятельствовавший с Резановым и не поступивший на службу в РАК исключительно из-за смерти командора. Кроме того, Штейнгель к тому времени - автор не только серьезных исторических книг, получивших всеобщее признание, но и один из самых видных тогдашних экономистов:достаточно упомянуть его «Патриотическое рассуждение московского коммерсанта о внешней российской торговле».
Через Рылеева прямо-таки валом ваттв Северное общество люди уже другого склада: не болтуны, а жесткие, порой циничные практики,которые во время мятежа будут, как мы увидим позже, действовать самым активным образом: поручик Панов, Каховский, Якубович, Оболенский, три брата Бестужевы. Именно Рылеев организует «филиал» Северного общества в Кронштадте: тут и адъютант начальника Морского штаба капитан-лейтенант Торсон, и офицеры Гвардейского Морского экипажа. Сплошь и рядом господа моряки прямо связаны с деятельностью РАК: одни служили на ее кораблях, как Михаил Кюхельбекер, брат знаменитого Вильгельма и Завалишин, другие имеют в Компании родственников, знакомых, приятелей. Возле Рылеева, формально к декабристам не принадлежа, маячатв тени на некотором отдалении и дослужившийся до серьезных чинов В. М. Головнин, и крупный чиновник Компании Орест Сомов, и многие, многие другие. Вроде Федора Глинки, который был не просто «адъютантом» главного воинского начальника Петербурга графа Милорадовича, но еще о чем значительно реже вспоминают, начальником тайной полиции графа, полагавшейся тому по должности…
Рылеев вовлек в организацию и Вильгельма Кюхельбекера -чья роль в событиях, право же, нуждается в пересмотре. И историки, и беллетристы вроде Тынянова буквально, простите за выражение, плешь проели, изображая этого человека юродивым, блаженненьким, растяпой, недотепой не от мира сего, этаким российским аналогом высокого блондина в черном ботинке.
Меж тем, если присмотреться не к внешнему облику, не к имевшей место внешнейчудаковатости Вильгельма, а к его Д ей ствиям,то невозможно отделаться от впечатления, что перед нами совсем другой человек, ничуть не похожий на недотепу. 14 декабря Кюхельбекер от лица Рылеева выполняет роль связного с Гвардейским экипажем, Московским и Финляндским полками, мало того, пытается убить из пистолета великого князя Михаила - и срывается это не по растяпости Вильгельма, а исключительно оттого, что трое моряков из числа восставших решили, что это уж перебор, и выбили у Кюхельбекера оружие. Но и это еще не все: Вильгельм - единственныйиз членов Северного общества, который скрывался после разгрома мятежа всерьез.«Серьезные» люди в растерянности бросились по своим квартирам или пытались укрыться у друзей и знакомых (как Трубецкой, у австрийского посла), свято полагая, что уж там-то их искать не станут. А вот «недотепа» Вильгельм, переодевшись мужиком, скрылся из Петербурга, добрался аж до Варшавы, будучи в бегах чуть ли не месяц - да и попался исключительно оттого, что был чисто случайно опознан на улице верноподданным служакой, знавшим «Кюхлю» по Петербургу. Что-то не похоже все это на действия «блаженненького» хоть режьте, не похоже. Другое дело, что и он сам, и друзья с превеликим рвением выставляли его на следствии «юродивым» - тактика прекрасно известная и по уголовным, и по политическим делам…
(Кстати, в свое время Кюхельбекер служил опять-таки не в какой-нибудь заштатной конторе, а на серьезнейшем месте, в архиве Министерства иностранных дел, куда кого попало не брали. Его имя стоит рядом с пушкинским на серьезнейшей «подписке о неразглашении», которую брали в том ведомстве.)
Возле Рылеева появляется еще один серьезныйчеловек - Гаврила Батеньков, еще один крупный экономист, инженер-строитель, в свое время работавший у крупного государственного деятеля Сперанского в Сибирском комитете, который занимался реорганизацией гражданской администрации в Сибири, и вообще всеми проектами, относящимися к Сибири (а значит, и к Русской Америке). Между прочим, Сперанского декабристы предназначали в состав будущего правительства России после своей победы.
Что интересно, перед Штейнгелем Рылеев поставил серьезную практическую задачу: привлекать в движение не гвардейцев, а как раз представителей торговых, промышленных, финансовых кругов. И Штейнгель старался… Позже, на следствии, он по вполне понятным причинам старался об этом умолчать - но есть косвенные данные. Подозрительно близки к Рылееву стали люди вроде крупного банкира Петра Северина, одного из директоров РАК, сторонника протекционистской политики, то есть защищающей отечественного производителя. Но об этойстороне дела как раз сохранилось крайне мало свидетельств - поскольку банкиры, предприниматели, «купцы», в отличие от гвардейских говорунов, как раз избегали (во все времена, в России ли, или за рубежом) оставлять письменныеследы. Этилюди ни проектов, ни конституций не писали, предпочитая обсуждать все на словах…
Одним из доказательств крайней серьезности Рылеева служит еще и то, что он, опять-таки в отличие от «романтиков в эполетах», не касался совершенно будущихпланов преобразования страны после победы мятежа. Это и есть признак крайней серьезности. По-настоящему умные люди прекрасно понимают, что будущее предусмотреть невозможно - а все усилия следует направить исключительно на захват власти. Там будет видно. Остальное приложится. Главное - взять власть, взять, взять…
Наполеон Бонапарт, разгоняя прежнее правительство и становясь единоличным диктатором, действовал в полном соответствии с этим простым правилом. Прекрасно известна его фраза: «Нужно завязать бой, а там видно будет». Точно так же действовал и Ленин, вне зависимости от нашего к нему отношения - гений победы.Ни малейшей попытки заниматься бесполезными умствованиями по поводу будущего обустройства, все усилия - на захват, захват, захват. Нужно поменять тактику и стра тегию? Разворачиваемся на сто восемьдесят градусов! Нужно для пользы дела перехватить лозунги у политических соперников? Да ради бога! Для пользы дела подружиться с чертом из пекла? Нет проблем, где там рогатый, зовите…
Цинично, конечно, но именно так и достигается победа. Я никого и ничего не оправдываю, просто напоминаю, что из многочисленных заговорщиков, решивших сломать старую систему, успеха достигали как раз те, кто не заморачивался будущим устройством общества, а все силы нацеливал на захватвласти.
Именно таким был и Рылеев. Его рассуждения по поводу будущего устройства жизни были кратки, обтекаемы и туманны: «Временное революционное правительство» - и точка. В эту универсальную формулу можно при желании потом втиснуть что угодно…
И, наконец, Завалишин, принятый в Северное общество опять-таки Рылеевым. Вот это уже совсем интересно…
Трудами тех же историков и беллетристов «романтического» направления морской офицер Дмитрий Иринархович Завалишин сплошь и рядом предстает фигурой несерьезной, прожектером, авантюристом, мистификатором. Созданный им «Орден Восстановления» изображается чем-то несерьезным, опереточной затеей, очередным заскоком восторженного фантазера…
А меж тем действительность сложнее, интереснее и серьезнее. Завалишин всерьез намеревался присоединить к российским владениям всюКалифорнию. И шансы на успех у него были нешуточные…
В 1823 г. мичман Завалишин прибыл в Калифорнию на фрегате «Крейсер», совершавшем кругосветное путешествие под командованием М. П. Лазарева. Стоянка затянулась надолго. Завалишин, кстати, «крутил роман» с родственницей Кончиты Марией Меркадо - но эта романтическая деталь нас не должна интересовать на фоне всего остального.
Девятнадцатилетний мичман проявил незаурядный ум, наблюдательность и решимость. Калифорния в то время, как я уже упоминал, совершенно отложилась от Мексики, не способной повлиять на события. В самой Мексике творилось тогда черт-те что: только что выставили императора Августина Первого и Последнего, претенденты на верховную власть расталкивали друг друга, пытаясь вскарабкаться в Главное Кресло. Смешно, но генерал Санта-Ана за двадцать лет одиннадцать раз побывалпрезидентом Мексики. Именно что побывал: его свергали, он, отсидевшись, собирал группу поддержки, которую иные циники именовали бандой, снова захватывал власть, его снова сбрасывали, он снова пытался… если бы не помер от усталости, наверняка и в двенадцатый раз попробовал бы вернуться к штурвалу…
В общем, Калифорния, собственно говоря, чем-то напоминала беззащитную юную красоточку, оказавшуюся в набитом пьяными гусарами кабаке. Любой достаточно целеустремленный претендент мог без труда… ну, вы поняли.
В Калифорнии тогда за право обустроить провинцию по своему усмотрению боролись две партии: «испанцы» и «мексиканцы». Вторые, представленные главным образом офицерами и чиновниками, собирались без затей вернуть Калифорнию «под Мексику». «Испанцы» были представлены главным образом католическими священниками, которые не собирались ни к кому присоединиться, зато боролись против всевозможных «либералов», «демократов» и прочих интеллигентных трепачей, которых для простоты всех подряд именовали «масонами».
Именно с ними (даром что православный) и завязал самые тесные отношения Завалишин, а святые отцы (даром что католики) проявили к молодому моряку самый живой интерес и самое дружеское расположение: как-никак он представлял респектабельную монархию, где «либералов» гоняли, как дворняжек с консервной банкой на хвосте…
Завалишин играл наверняка: напоминал священникам об английской угрозе и республиканской опасности. Чтобы избавиться от этих двух вполне реальных зол, они готовы были брататься и с православными…
Дело пошло всерьез: Завалишин с новыми калифорнийскими друзьями разработали план смещения тогдашнего губернатора (брата Кончиты, между прочим) и замены его близким к святым отцам комендантом Санта-Барбары Нориегой. После чего следовало обратиться к России с просьбой о покровительстве… а вот далее начиналась вторая часть программы, в которую Завалишин испанских сообщников уже не посвящал. Но разработал ее подробно: Россия должна была высадить войска, взять Калифорнию под полный контроль и обустраивать ее уже по своему разумению.
Завалишина именуют «мистификатором» и «авантюристом» по одной-единственной причине: переговоры с испанцами он вел не от себя лично, а от имени того самого «могущественного и сильного» Ордена Восстановления, в котором, якобы, кроме него состояла куча вельможных российских персон… Испанцы верили.
Согласен, доляавантюризма и мистификаторства в этом и впрямь была: девятнадцать лет - это девятнадцать лет, к тому же тогдашние обычаи как раз и приводили к тому, что всевозможные и тайные общества были крайне модны. И юные российские литераторы, и почтенные гамбургские купцы, устраивая совершенно безобидное общество по чтению поэзии или питью пива, начинали с того, что объявляли себя «тайным союзом», разрабатывали кучу ритуалов, паролей и декораций. Мода была такая, что поделаешь. Непременно должна была присутствовать театральность…
Но в том-то и дело, что Завалишин, даже не представляя никого и ничего, предлагал вполне толковые вещи, которые могли закончиться успехом!
Не всякая авантюра непременно заканчивается провалом. И не каждый авантюрист кончает дни в нищете. Примеров масса, но я приведу лишь один, колоритнейший…
Во времена американской революции в славном городе Париже обитал прусский барон, бывший штабной офицер Фридрих Вильгельм фон Штойбен, неизвестно за что отправленный в отставку. Как это частенько случалось с прусскими баронами, все его богатство заключалось лишь в пышном имени и «фонстве», и Фридрих Вильгельм перебивался в Париже с хлеба на квас.