Страница:
«Извини, милая, ты великолепна, я от тебя торчу, но мне нужно работать…» До часу ночи еще можно побарахтаться, но в час пора вставать, заводить машину и исчезать на ночных дорогах…
Она замолчала. Старательно выждав, Данил сказал:
— Но это опять-таки уязвленное самолюбие…
И не более того.
— Вам конкретику? Хорошо. Мы с соблюдением всех правил конспирации выбираемся в Граков. 1 Тишина, безлюдье, лес, покой. Днем все нормально. А ближе к ночи в дверь деликатно стучат, и мой рыцарь вместе с напарником катят во мрак…
— А кто был этим напарником?
— Ярышев.
— Всякий раз?
— Ага. Ровно четыре раза. За две недели. Четыре раза ездили в Граков — и каждый раз кончалось одинаково: Ярышев на пороге, машина укатила в ночь…
Под утро занятой любовник соизволит вернуться.
— Уже без Ярышева?
— Ага.
— Всякий раз?
— Всякий раз.
— Вы, конечно, не удерживались от расспросов…
— Ну конечно, только каждый раз выслушивала лекцию о суровом мужском долге, в конце концов ссоры пошли…
— А куда он ездил? У вас никаких соображений?
— Я так подозреваю, в Калюжин. Калюжин и окрестности.
— Почему?
— Потому что сначала он старательно изучал карту того района. И ворчал насчет дорог, ничуть не улучшившихся со времен короля Сигизмунда. Да и по спидометру подходит. Я из чистого любопытства начала изучать наутро показания спидометра.
— Разбираетесь в машинах?
— Господи, да у меня «Ока»… Говорят, неплохо вожу. В общем, по расстояниям как раз совпадает — из Кракова в Калюжин и обратно, да еще поколесить немного…
«Это еще совпадает и с картой, — мысленно дополнил Данил, — с той, из кабинета Климова, где кружком обведен как раз Калюжин с прилегающими весями…»
— И дальше?
— Дальше… В тот день мы опять-таки поехали в Граков. Он мне пообещал, что на сей раз речь идет исключительно об отдыхе. Я поверила, дура. А к полуночи в дверь опять зацарапался Ярышев, и они укатили, только на сей раз он не явился наутро. Я ждала добросовестно, стервенела помаленьку — у меня на десять были назначены встречи, день-то был рабочий… Ни его, ни машины.
В девять окончательно психанула, выскочила на шоссе, поймала попутку, на встречу, в общем, успела… А вот Климов так и не появился. И все бы ничего, я уже мысленно приготовилась послать его подальше, успокоилась, дуреха, совершенно… После обеда приехала милиция. И сообщила. Подождите, — она жестом остановила Данила, собравшегося было задать вопрос. — Знаю, что вы скажете: мол, этого слишком мало, чтобы всерьез испугаться… Правда?
— Правда.
— Так вот, в тот же вечер меня в подъезде остановили двое. Аккуратно прижали к стеночке, аккуратно расстегнули сверху донизу блузку и начали водить ножичком по телу. Тупой стороной, но все равно ощущение, знаете ли, своеобразное. Молча, деловито, спокойно, оба трезвые, несуетливые, морды каменные — я бы, наверное, пьяных хулиганов меньше испугалась…
— Понимаю.
— Да ни черта вы не понимаете! Даже если и было в жизни что-то похожее у вас это совсем по-другому, вы-то к этому готовы, это ж ваша работа, чтоб ее черти взяли… И, как назло, ни души, у нас там на площадке такой тупичок у лифта, меня туда и затолкнули, кричать не решаюсь, понимаю, что успеют, если что…
— А потом? Она передернулась, залпом допила остатки:
— Ах, потом? Потом меня вежливенько, сквозь зубы просят приспустить брючки и все, что под ними, уточнив, что секс их не интересует. Приспускаю, куда деваться. Тогда тот, что с ножом, приставляет его к горлу уже лезвием, а второй достает пистолет, приставляет мне дуло там и столь же вежливо интересуется: «Хочешь жить?» Киваю. «И непокалеченной, поди, жить хочешь?»
Киваю. Тогда мне все так же спокойненько, с некоторой даже ленцой говорят:
«Забудь, красивая, про загородные поездки с хахалем. Не было никаких поездок. Никогда ты с ним из города не уезжала, трахались вы на явочных квартирах исключительно в городе…» И повторяет еще раз, с расстановочкой.
Интересуется, хорошо ли уяснила, просит повторить… Ну, повторяю, после чего меня аккуратно застегивают — я сама и не смогла бы, признаться, оцепенела со страха, — еще раз советуют обо всем забыть, если хочу жить, похлопывают по щечке и спокойненько уходят… Ну, а я сползаю по стеночке, ноги отнялись… Сижу и встать жутко, и на месте оставаться страшно… Вот такая история. Ну? Есть основания бояться?
— Пожалуй, — кивнул Данил.
И констатировал про себя: сработано незатейливо, однакож эффектно.
Производит впечатление, особенно на балованную красотку, непричастную к играм… Не на шутку испугать можно.
— Вы их запомнили?
Оксана, добросовестно пыталась описать обоих, кое-какие индивидуальные черты стоило запомнить на будущее, но Данил, пожалуй, здесь с этими субъектами не сталкивался. Возможно, они и были там, под аркой, — но разглядел тогда лишь одну физиономию из пяти…
— А вот с этим судьба не сводила? — Данил на всякий случай показал ей фотографию Вериного вербовщика.
— А, этот… Он-то вам зачем?
— А что?
— Это Лесь. Лесь Сердюк. Работает в каком-то НИИ, то ли машиностроения, то ли пожаротушения…
— А не ошибаетесь?
— Ну, где же! Еще один спаситель родины от тирании. Сколько он моего кофея стрескал… У супруга частенько бывает вместе с остальными. «Батьку геть!» «Вставай, держава!» Уж этого-то знаю… Я его, простите за ветреные откровения, тоже пыталась в свое время присовокупить к своей коллекции совращенных борцов с тиранией, только он то ли пед, то ли просто заторможенный — никаких намеков не понимает…
— Климов с ним когда-нибудь пересекался у вас?
— Дайте подумать… Пожалуй. Раза два.
— Они общались?
— Ну конечно. Климов со всеми с ними общался и, знаете, без особой насмешки. Будто изучал. Может быть, и правда изучал?
— Честное слово, не знаю пока, — сказал Данил. — И это все?
— А вам мало?! — возмутилась Оксана. — Лично мне и этого хватило с лихвой.
Как вспомню…
— Вот почему боялись микрофончиков…
— Климов приучил. Там, в Гракове, в особнячке, он первым делом обходил комнаты с какой-то штучкой… Пригодились уроки. У вас, надеюсь, ничего такого?
— Можете быть спокойны, — усмехнулся Данил. — Ничего.
— Я больше всего боюсь, что у них здесь кто-то есть. Зою так и не нашли, вы ж знаете…
— Не знаю, — сказал Данил, ощутив знакомое беспокойство. — Какую Зою?
— Лавецкую, из «Авто». Ту, что сидела на компьютере. Нет, вы в самом деле не знаете? Бог ты мой… Может, я зря с вами так откровенно?
— Что случилось с Зоей?
— Она ко мне пришла посоветоваться. Неделю назад. Понимаете, ситуация получилась щекотливая… Из компьютера пропала часть данных по автоперевозкам, все касалось одного конкретного направления, баварского…
Часть отчетности как корова языком слизнула. Зойка клялась и божилась, что ни в чем не виновата, не могла она стереть файлы, и я ей верю, девочка работящая. И боялась, что Тышецкий на ней за это выспится, в переносном смысле, понятно, — дубликатов-то нигде не осталось, представляете, какой скандал мог получиться?
— Ну и?
— Мы, в общем, дружили… Я пообещала при нужде замолвить словечко, уговорила не торопиться, проверить еще раз. Это было в пятницу, а на выходные она поехала в Польшу, в Брацлав — и пропала…
— В Брацлав-Воеводский?
— Нет, в Брацлав-Мазовецкий.
— И что, никто не побеспокоился?
— Ну почему? В понедельник ездили к ней домой, не нашли, подождали, а во вторник связались с польской полицией, только, по-моему, результатов нет до сих пор. Я думала, вы знаете… Никому не говорила, но у меня сложилось впечатление, будто Зойка чего-то определенно не договаривала… Я теперь, как та ворона из пословицы, любого куста боюсь…
— Ну, не паникуйте, — сказал Данил. — Брацлав-Мазовецкий — это, знаете ли, не джунгли. Есть у меня по ту сторону границы кое-какие зацепки.
— Приятно слышать. А по эту сторону границы как прикажете обходиться? Они могут вернуться…
— Они вернутся в одном-единственном случае, — сказал Данил. — Если получат точную информацию, что вы все же проболтались. Судя по вашему описанию, люди серьезные, а такие зря не станут дергаться. Ну, а я уж постараюсь, чтобы наш разговор между нами и остался… Хотите, приставлю к вам человека?
— Думаете, поможет? Я же видела, в каком виде вы сегодня заявились, полное впечатление, будто вами долго и старательно вытирали стену.
— Ну, тут совершенно другое… — сказал Данил без всякого смущения. — Это, так сказать, входило в правила игры. Не всегда следует завязывать нападающего узлом. Иногда полезно, чтобы он остался в убеждении, будто накидал-таки тебе плюх…
— Отсюда и очки эти глупые? И весь облик заштатного бухгалтера?
— Вы умница, — сказал Данил. — Чем дольше тебя будут считать заштатным бухгалтером, тем позже решат по тебе жахнуть из самого главного калибра…
— Ну, а мне-то как быть?
— Как насчет охраны?
— Не поможет. Серьезные люди найдут способ…
— Давайте договоримся так, — сказал Данил. — Охрана все же будет, хотя вы ее не увидите и не услышите. Я это умею, честное слово… С Брацлавом разберемся в самом скором времени.
И не только с Брацлавом, добавил он про себя. Кое с кем еще, и качественно. Пожалуй, замаячили все же на чистой стене контуры рисунка, замысел художника остается темным, но, по крайней мере, можно отличить кентавра от гетеры…
— Ну хорошо… — протянул Данил. — Оксана, а вот эти ключики вам, часом, ни о чем не говорят?
И показал те два ключа из климовской связки, которые так и не удалось к чему-то конкретному привязать.
— Как же… Это его, пышно выражаясь, явочная квартира на Лукомской.
— Значит, один от квартиры… А второй?
— Второй — от гаража. Там гараж во дворе, Климов его обрел в придачу к квартире. Дед, насколько я помню, перебрался в деревню к родственникам, а квартиру сдает…
— Есть во всем этом один положительный момент… — сказал Данил.
— А именно?
— То, что вы, Оксаночка, никак не кажетесь убитой горем по поводу одного трагического утонутия… Не лицедействуете.
Молодая женщина взглянула ему в глаза;
— Вы уж простите за черствость, но не было никаких особенных чувств. К тому же из-за него впуталась во все это…
— Мне тут рассказывали интересные вещи. Якобы Климов пару раз под влиянием Бахуса учил супругу кулаком, да так, что ей, бедной, пришлось участкового вызывать…
— Ерунда какая-то. Совершенно не в его стиле.
— Мог перепить…
— Плохо верится. Не его стиль.
— А оружия у него вы не видели?
— Пистолет?
— Хотя бы.
— Нет, ничего подобного. Ни разу не видела. У Данила так и чесались руки сграбастать телефонную трубку, позвонить в Варшаву Янушу, связаться с Лемке.
Он сдержался. Пусть даже линия свободна от прослушивания, пусть даже… Не стоит пороть горячку. Фигуры для шахматиста, а не шахматист для фигур.
— Ну вот, — вздохнула Оксана. — Излила душу, и легче стало. Знать бы еще, что крепкое мужское плечо рядом есть…
— Дала о себе знать женская натура? Выглянула из-под облика крутой яппи?
— Я могу посостязаться с мужиками в нормальных условиях, на ниве честного бизнеса, — резонно возразила Оксана. — Но когда в меня тычут пистолетами и ножами, становлюсь самой обычной перепуганной бабой…
— Логично, — вынужден был он признать.
— Нас здесь не подслушают?
Данил усмехнулся:
— Когда перестраивали и обставляли это зданьице, я особо постарался, чтобы здесь сделали двери, для посторонних ушей совершенно непроницаемые.
— Да? Жаль, я раньше не знала. Смотришь, и не болталась бы по загородным домикам и наемным квартирам…
Начала приходить в себя, констатировал Данил, поневоле обратив внимание на две расстегнутых пуговицы жакетика в обтяжку — благо с деловой частью беседы, похоже, покончено. Беззаботная игривость в голосе прорезалась, улыбка соответствующая…
— Вы, такое впечатление, меня ни за что не втравили бы в неприятности…
— Ну да, у меня масса достоинств, — кивнул Данил. — Столько, что друг другу мешают…
— Авантюризм среди них найдется?
— Это достоинство?
— Иногда, — сказала она, непонятно улыбаясь.
— В таком случае — найдется.
— Прекрасно. Обнимите меня. Он усмехнулся:
— Терпеть не могу гонораров…
— А кто тут говорит про гонорары? — поинтересовалась Оксана, невозмутимо вынимая из ушей затейливые серьги. — Вы пока что ради меня палец о палец не ударили, впрочем, и об авансах речь вести столь же глупо… Я вас совращаю.
Совершенно недвусмысленно. Без всякой связи с окружающей ситуацией. Не считайте меня циничной девкой, но я в жизни не сталкивалась со старомодной добродетелью…
— А Сердюк?
— Там другое. Он зажатый какой-то, и вряд ли в добродетели дело… — Она придвинулась вплотную, в ореоле духов и аромата свежего тела. — Ну?
— Звона в ушах не обещаю, — честно предупредил Данил.
— А это уже интригует…
«Жизнь вновь становится загадочной и удивительной», — подумал Данил, без суеты снимая с нее костюм, под которым почти ничего и не оказалось. Дверь и в самом деле работала, словно переборка подводной лодки, отсекая все звуки снаружи, и за окном была тишина. Оксана наклонилась над ним, закрывая лицо и весь мир разметавшимися волосами, опытные пальчики проделали все за него, тела слились, колыхнулись — и Данил с невыразимым сожалением ощутил себя старым, мудрым змием, успев подумать, что знать все наперед порой бывает чертовски мучительно…
…А вот заснуть потом не удавалось долго. Это называется — нервы. Он вылез из постели, сел в кресло, аки Адам, и без каких-то там особенных мыслей долго смотрел на безмятежно спавшую в его постели женщину, дай-то бог не последнюю.
На душе было муторно и грустно.
Глава 10
Он дернулся и вынырнул из кошмара, где все оказалось наоборот.
В кухоньке что-то негромко позвякивало. Данил ощутил укол дикой, невыразимой радости оттого, что поражение оказалось сном. Облегченно вздохнул и смотрел, как из кухоньки идет Оксана в его джинсовой рубашке, с подносиком, свежая и совершенно нераскаянная на вид, идеально причесанная, без малейшего следа утренней растрепанности, которую он в женщинах терпеть не мог, да и в себе тоже.
— Кофе в постель, — сообщила она, опустив подносик на тумбочку.
— Это прекрасно, — сказал Данил. — А как насчет воинствующего феминизма?
— Ну, должно же присутствовать женское начало? Классическое. Да и турецкие гены, не иначе, берут свое. Я так думаю, и султаншам приходилось кофе носить… — Она отступила на шаг, с интересом присмотрелась. — Ну как, ты себя не ощущаешь соблазненным и изнасилованным?
— Не дождешься, — проворчал Данил. — Ну, как там насчет звона в ушах?
— Ох, как мне нравятся такие вопросики… Словно бы небрежно заданные, а на самом деле с некоторой тревогой в подтексте…
— Боюсь я умных женщин, — сказал Данил.
— Так все боятся… Нет, не надо на меня вожделеюще таращиться. Что я люблю меньше всего, так это торопливую утреннюю возню, есть в ней что-то неполноценное. А посему остынь. И чтобы ты не терзался неизвестностью, могу сразу успокоить: будет продолжение. Потом. Не вижу что-то восторга во взоре…
— А он — в глубинах души, — сказал Данил. Озабоченно нахмурился:
— Который час? Не хочется тебя компрометировать…
Она обернулась, уже в двери ванной:
— Приятно видеть, что не перевелись еще рыцари… Успокойся.
Скомпрометировать можно только того, кто боится, а я давно приучила окружающих: чего хочу, то делаю открыто, и плевать мне на болтунов…
Данил быстренько выпил кофе и, пока она плескалась под душем, сходил навестить Беседина. На звонки в дверь никто не отреагировал, трубку тоже не сняли. Едва Данил опустил ее на рычаг, телефон взорвался азартной трелью.
— Мне бы Черского…
— Он самый, — сказал Данил. — Здравствуй, твое превосходительство.
— Ты эти российские штучки брось, — сказал Басенок. — У нас тут товарищи генералы. Усек, оршанин?
«Вот то-то», — подумал Данил. Нормальный рутенский националист, вознамерившись оскорбить северного соседа, непременно назвал бы его оршанином — старая насмешка, пятивековой давности, и родилось она, когда под Оршей рутенские войска, будем объективны к исторической правде, и в самом деле вдребезги расколотили рать московского князя. Оршанин, а не москаль, оскорбление «москаль» здесь совершенно не в ходу…
— Что молчишь?
— Подыскиваю адекватное оскорбление в ответ…
— Ладно тебе. У меня сегодня выходной образовался. Не хочешь на дачку проехаться? На посиделки ветеранов? Что-то я после твоего появления ностальгией захворал, так и тянет поболтать за былые кремлевские времена…
— Неплохо бы, — сказал Данил, подумав. — У меня тут дела на пару часов, а после — совершенно свободен…
Пока они обговаривали детали, появилась Оксана утонченная и безукоризненная, как это частенько случается, пришлось сделать над собой некоторое усилие, дабы сопоставить утреннюю с ночной и напомнить себе, что это одна и та же персона…
— Вот кстати, — сказал он, вешая трубку. — Не хочешь проехаться на дачу, поскучать в обществе двух старых волкодавов?
— Когда?
— Часика через два.
— Увы… Это ты по здешним меркам — немаленькое начальство из высшего астрала, а у меня сегодня рабочий день… Давай вечером что-нибудь придумаем.
— Вот, кстати, о работе… А прямо сейчас проехаться со мной на Лукомскую?
— На т у квартиру?
— Ага.
— Это обязательно?
— Желательно бы, — сказал Данил. — Вдруг там чего-нибудь не хватает, или, наоборот, прибавилось… Только ты и сможешь оценить привычным взором.
— Ну, если надо… Только… Ты меня все же втягиваешь в ваши игры?
— Вряд ли, — подумав, сказал Данил. — Тебе ведь говорили, чтобы забыла про загородные поездки, а? Про город ничего такого не вспоминали? Вот видишь…
А про охрану я говорил серьезно, обеспечим.
Выйдя во двор, он огляделся и, увидев неподалеку, возле ограды детского садика, старенький «пазик», удовлетворенно хмыкнул. «Пищалка» в климовской машине еще вчера была им четко локализована — засунули меж боковиной заднего сиденья и кузовом. Так что Данил, отперев машину, мигом извлек черную горошинку и, словно бы беспечно прогуливаясь, одним движением прилепил ее к брызговику автобуса. Ручаться можно, получилось незаметно для возможного наблюдателя. Пока разберутся, много воды утечет…
Что характерно, моторизованного хвоста и на сей раз не оказалось. По странной какой-то системе работали хвосты, пока не удавалось ее просчитать.
Искомый дом оказался в «хрущевском поясе» — стандартная и унылая кирпичная пятиэтажка среди таких же немых свидетелей кратковременного триумфа кукурузы. Первым делом Данил направился в указанный Оксаной гараж и без малейших усилий отпер хорошо смазанный замок.
С первого взгляда можно определить, что дедок, сдававший Климову эту клетушку, был аккуратистом и педантом. Ничего лишнего, никакого бесполезного хлама-мечта обыскивающего. В каких-то десять минут Данил управился: осмотрел два ящичка с инструментом, потряс банки и канистры, ничего не обнаружив внутри, перебрал стопу пыльных журналов в высоком ящике. Ничего.
Поднялись в квартиру. Однокомнатные хоромы. Мебель, конечно, дедова, а от Климова практически ничего и нет. Данил, как учили, начал осмотр от дверного проема по часовой стрелке — пустой шкаф, небольшая книжная полка, диван, стол…
В единственном ящике — пара авторучек, несколько листов бумаги, нераспечатанная пачка сигарет, набор свечей «Бош» в нетронутой упаковке…
Из коробочки для скрепок Данил вытряхнул себе на ладонь кучку прозрачных пластиковых квадратиков с аккуратными дырочками посередине, встряхнул. Сел за стол и уставился на карту. Точно такая, как в кабинете Климова. И сложена точно так же. Правда, на этой ничего не намалевано, однако прямо в тоненький синий кружочек возле надписи «Калюжин» воткнута короткая иголочка с черной пластмассовой головкой. У Данила у самого на столе в Шантарске обычно лежала коробочка этих удобных импортных кнопок.
Если не считать карты, на столе лежала лишь тоненькая, большого формата детская книжка. Открытая, сложенная пополам так, что взору представала лишь одна страница, придавленная чисто вымытой массивной стеклянной пепельницей.
Короткое стихотворение, напечатанное большущими буквами. Классическое.
Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу.
Все равно его не брошу, потому что он хороший.
В свое время в их кругах с оглядочкой именовали сей старый стишок «Балладой о Форосском заточении». Уронили Мишку на пол, оторвали Мишке лапу… И на лысину наплевали вдобавок.
Вирш был проиллюстрирован, как и следовало ожидать, яркой картинкой с изображением незадачливого мишки, валявшегося на полу вверх ногами с оторванной лапой и разнесчастной мордой. Впору посочувствовать…
Данил аккуратно стряхнул пепел в синюю старомодную пепельницу, сдвинул ее в сторону и спросил:
— Тебе эта книжечка ни о чем не говорит? Оксана пожала плечами:
— Понятия не имею, к чему она тут. На полке, видимо, лежала. Только зачем он ее на стол выложил?
Действительно, зачем? И старательно придавил пепельницей… Если толковать как очередной, дополнительный ключ, что бы он мог означать?
Уронили… Оторвали… Лапа… Мишка… Где у нас аналогии и ассоциации? Как это где?!
— Ты лучше на карту посмотри, — сказала Оксана. — Снова Калюжин.
— Вижу, — проворчал под нос Данил, выдернул кнопку, повертел. Выложил на карту рядок прозрачных квадратиков, словно играл сам с собой в домино.
— А это что?
— А черт их знает, безделка какая-то… — Данил ссыпал квадратики обратно в коробочку, спрятал ее в стол, а карту сунул во внутренний карман. — Ну, как на твой взгляд? Ничего не убавилось? Не прибавилось? Внимательнее посмотри…
Она старательно огляделась, мотнула головой:
— Все как прежде. Разве что под диван заглянуть…
— И загляну, — кивнул Данил, опустился на корточки, выгибая шею, заглянул под низкий диван.
Пусто. Выпрямился, отряхнул коленки и локти. — Поехали, ничего тут нет интересного…
…Высадив Оксану возле особнячка — и удостоившись в знак будущих утех торопливо-ловкого поцелуя в щеку, — поднялся в вестибюль вслед за ней и выяснил у охранника, что Паша Беседин так и не появился. Вернулся в машину, завел мотор и отъехал метров на триста, к пустырю. Перегнулся к заднему сиденью, взял медвежонка, рассеянно всмотрелся в глуповатую мягкую морду, сильно встряхнул, держа возле уха.
Никаких посторонних звуков. И, если покачать на ладони, легок в точности так, как и полагается набитому чем-то синтетическим невеликому игрушечному зверю.
— Оторвали мишке лапу… — пробубнил Данил под нос, взял зверя в левую, принялся тщательно прощупывать пальцами одну лапу за другой. Потом взялся за пузо.
Ничего. Развязал ленточку, снял с шеи — и ноготь тут же зацепился за некое препятствие. Ага! Чуть повозившись, как следует помяв и прощупав, Данил в конце концов наткнулся на посторонний предмет, продолговатый, нетолстый, а потом и вытащил его через узкий разрез.
Белая пластмассовая трубочка из-под нитроглицерина с плотно сидящей крышечкой. Подцепив ее ногтями и далеко отведя трубочку от лица, Данил осторожно заглянул внутрь.
Почти под самую пробку насыпан крупнозернистый порошок бледно-розового цвета, при встряхивании пересыпавшийся с тихим шуршанием. Так и подмывало его понюхать иди со всеми предосторожностями, в микроскопической дозе, попробовать кончиком языка, но Данил удержался от подобных глупостей, достойных разве что зеленого стажера. Разные бывают порошки, иные и нюхать чревато, не то что тянуть в рот. Чистейшее самовнушение, конечно, — но Данил вдруг почувствовал во рту непонятное жжение, и в пот словно бы бросило.
Вздор. Климов был достаточно опытен, чтобы не держать что-то по-настоящему ядовитое без всяких предосторожностей… Но кто сказал, что это непременно Климов его туда положил? Подсунут вот этак в машину ампулку с неким радиоактивным изотопом — и человек в сжатые сроки перебирается на тот свет… Нет, пожалуй что, слишком сложно и коварно. Проще сунуть головой в ванну бесчувственного, а потом отвезти к озерцу…
И все же до детального выяснения держать эту непонятку поблизости казалось слишком рискованным. Данил положил пробирку в багажник, в пластмассовый чемоданчик с инструментами. Глупо, конечно, — если это нечто радиоактивное, достанет и оттуда, но все равно на душе спокойнее…
…Быстро шагая к Вериному подъезду, он даже не сделал попытки определить возможную слежку: в конце концов, посещение ее квартиры было замотивировано на сто процентов. Чертова пробирка прямо-таки жгла бедро.
Она замолчала. Старательно выждав, Данил сказал:
— Но это опять-таки уязвленное самолюбие…
И не более того.
— Вам конкретику? Хорошо. Мы с соблюдением всех правил конспирации выбираемся в Граков. 1 Тишина, безлюдье, лес, покой. Днем все нормально. А ближе к ночи в дверь деликатно стучат, и мой рыцарь вместе с напарником катят во мрак…
— А кто был этим напарником?
— Ярышев.
— Всякий раз?
— Ага. Ровно четыре раза. За две недели. Четыре раза ездили в Граков — и каждый раз кончалось одинаково: Ярышев на пороге, машина укатила в ночь…
Под утро занятой любовник соизволит вернуться.
— Уже без Ярышева?
— Ага.
— Всякий раз?
— Всякий раз.
— Вы, конечно, не удерживались от расспросов…
— Ну конечно, только каждый раз выслушивала лекцию о суровом мужском долге, в конце концов ссоры пошли…
— А куда он ездил? У вас никаких соображений?
— Я так подозреваю, в Калюжин. Калюжин и окрестности.
— Почему?
— Потому что сначала он старательно изучал карту того района. И ворчал насчет дорог, ничуть не улучшившихся со времен короля Сигизмунда. Да и по спидометру подходит. Я из чистого любопытства начала изучать наутро показания спидометра.
— Разбираетесь в машинах?
— Господи, да у меня «Ока»… Говорят, неплохо вожу. В общем, по расстояниям как раз совпадает — из Кракова в Калюжин и обратно, да еще поколесить немного…
«Это еще совпадает и с картой, — мысленно дополнил Данил, — с той, из кабинета Климова, где кружком обведен как раз Калюжин с прилегающими весями…»
— И дальше?
— Дальше… В тот день мы опять-таки поехали в Граков. Он мне пообещал, что на сей раз речь идет исключительно об отдыхе. Я поверила, дура. А к полуночи в дверь опять зацарапался Ярышев, и они укатили, только на сей раз он не явился наутро. Я ждала добросовестно, стервенела помаленьку — у меня на десять были назначены встречи, день-то был рабочий… Ни его, ни машины.
В девять окончательно психанула, выскочила на шоссе, поймала попутку, на встречу, в общем, успела… А вот Климов так и не появился. И все бы ничего, я уже мысленно приготовилась послать его подальше, успокоилась, дуреха, совершенно… После обеда приехала милиция. И сообщила. Подождите, — она жестом остановила Данила, собравшегося было задать вопрос. — Знаю, что вы скажете: мол, этого слишком мало, чтобы всерьез испугаться… Правда?
— Правда.
— Так вот, в тот же вечер меня в подъезде остановили двое. Аккуратно прижали к стеночке, аккуратно расстегнули сверху донизу блузку и начали водить ножичком по телу. Тупой стороной, но все равно ощущение, знаете ли, своеобразное. Молча, деловито, спокойно, оба трезвые, несуетливые, морды каменные — я бы, наверное, пьяных хулиганов меньше испугалась…
— Понимаю.
— Да ни черта вы не понимаете! Даже если и было в жизни что-то похожее у вас это совсем по-другому, вы-то к этому готовы, это ж ваша работа, чтоб ее черти взяли… И, как назло, ни души, у нас там на площадке такой тупичок у лифта, меня туда и затолкнули, кричать не решаюсь, понимаю, что успеют, если что…
— А потом? Она передернулась, залпом допила остатки:
— Ах, потом? Потом меня вежливенько, сквозь зубы просят приспустить брючки и все, что под ними, уточнив, что секс их не интересует. Приспускаю, куда деваться. Тогда тот, что с ножом, приставляет его к горлу уже лезвием, а второй достает пистолет, приставляет мне дуло там и столь же вежливо интересуется: «Хочешь жить?» Киваю. «И непокалеченной, поди, жить хочешь?»
Киваю. Тогда мне все так же спокойненько, с некоторой даже ленцой говорят:
«Забудь, красивая, про загородные поездки с хахалем. Не было никаких поездок. Никогда ты с ним из города не уезжала, трахались вы на явочных квартирах исключительно в городе…» И повторяет еще раз, с расстановочкой.
Интересуется, хорошо ли уяснила, просит повторить… Ну, повторяю, после чего меня аккуратно застегивают — я сама и не смогла бы, признаться, оцепенела со страха, — еще раз советуют обо всем забыть, если хочу жить, похлопывают по щечке и спокойненько уходят… Ну, а я сползаю по стеночке, ноги отнялись… Сижу и встать жутко, и на месте оставаться страшно… Вот такая история. Ну? Есть основания бояться?
— Пожалуй, — кивнул Данил.
И констатировал про себя: сработано незатейливо, однакож эффектно.
Производит впечатление, особенно на балованную красотку, непричастную к играм… Не на шутку испугать можно.
— Вы их запомнили?
Оксана, добросовестно пыталась описать обоих, кое-какие индивидуальные черты стоило запомнить на будущее, но Данил, пожалуй, здесь с этими субъектами не сталкивался. Возможно, они и были там, под аркой, — но разглядел тогда лишь одну физиономию из пяти…
— А вот с этим судьба не сводила? — Данил на всякий случай показал ей фотографию Вериного вербовщика.
— А, этот… Он-то вам зачем?
— А что?
— Это Лесь. Лесь Сердюк. Работает в каком-то НИИ, то ли машиностроения, то ли пожаротушения…
— А не ошибаетесь?
— Ну, где же! Еще один спаситель родины от тирании. Сколько он моего кофея стрескал… У супруга частенько бывает вместе с остальными. «Батьку геть!» «Вставай, держава!» Уж этого-то знаю… Я его, простите за ветреные откровения, тоже пыталась в свое время присовокупить к своей коллекции совращенных борцов с тиранией, только он то ли пед, то ли просто заторможенный — никаких намеков не понимает…
— Климов с ним когда-нибудь пересекался у вас?
— Дайте подумать… Пожалуй. Раза два.
— Они общались?
— Ну конечно. Климов со всеми с ними общался и, знаете, без особой насмешки. Будто изучал. Может быть, и правда изучал?
— Честное слово, не знаю пока, — сказал Данил. — И это все?
— А вам мало?! — возмутилась Оксана. — Лично мне и этого хватило с лихвой.
Как вспомню…
— Вот почему боялись микрофончиков…
— Климов приучил. Там, в Гракове, в особнячке, он первым делом обходил комнаты с какой-то штучкой… Пригодились уроки. У вас, надеюсь, ничего такого?
— Можете быть спокойны, — усмехнулся Данил. — Ничего.
— Я больше всего боюсь, что у них здесь кто-то есть. Зою так и не нашли, вы ж знаете…
— Не знаю, — сказал Данил, ощутив знакомое беспокойство. — Какую Зою?
— Лавецкую, из «Авто». Ту, что сидела на компьютере. Нет, вы в самом деле не знаете? Бог ты мой… Может, я зря с вами так откровенно?
— Что случилось с Зоей?
— Она ко мне пришла посоветоваться. Неделю назад. Понимаете, ситуация получилась щекотливая… Из компьютера пропала часть данных по автоперевозкам, все касалось одного конкретного направления, баварского…
Часть отчетности как корова языком слизнула. Зойка клялась и божилась, что ни в чем не виновата, не могла она стереть файлы, и я ей верю, девочка работящая. И боялась, что Тышецкий на ней за это выспится, в переносном смысле, понятно, — дубликатов-то нигде не осталось, представляете, какой скандал мог получиться?
— Ну и?
— Мы, в общем, дружили… Я пообещала при нужде замолвить словечко, уговорила не торопиться, проверить еще раз. Это было в пятницу, а на выходные она поехала в Польшу, в Брацлав — и пропала…
— В Брацлав-Воеводский?
— Нет, в Брацлав-Мазовецкий.
— И что, никто не побеспокоился?
— Ну почему? В понедельник ездили к ней домой, не нашли, подождали, а во вторник связались с польской полицией, только, по-моему, результатов нет до сих пор. Я думала, вы знаете… Никому не говорила, но у меня сложилось впечатление, будто Зойка чего-то определенно не договаривала… Я теперь, как та ворона из пословицы, любого куста боюсь…
— Ну, не паникуйте, — сказал Данил. — Брацлав-Мазовецкий — это, знаете ли, не джунгли. Есть у меня по ту сторону границы кое-какие зацепки.
— Приятно слышать. А по эту сторону границы как прикажете обходиться? Они могут вернуться…
— Они вернутся в одном-единственном случае, — сказал Данил. — Если получат точную информацию, что вы все же проболтались. Судя по вашему описанию, люди серьезные, а такие зря не станут дергаться. Ну, а я уж постараюсь, чтобы наш разговор между нами и остался… Хотите, приставлю к вам человека?
— Думаете, поможет? Я же видела, в каком виде вы сегодня заявились, полное впечатление, будто вами долго и старательно вытирали стену.
— Ну, тут совершенно другое… — сказал Данил без всякого смущения. — Это, так сказать, входило в правила игры. Не всегда следует завязывать нападающего узлом. Иногда полезно, чтобы он остался в убеждении, будто накидал-таки тебе плюх…
— Отсюда и очки эти глупые? И весь облик заштатного бухгалтера?
— Вы умница, — сказал Данил. — Чем дольше тебя будут считать заштатным бухгалтером, тем позже решат по тебе жахнуть из самого главного калибра…
— Ну, а мне-то как быть?
— Как насчет охраны?
— Не поможет. Серьезные люди найдут способ…
— Давайте договоримся так, — сказал Данил. — Охрана все же будет, хотя вы ее не увидите и не услышите. Я это умею, честное слово… С Брацлавом разберемся в самом скором времени.
И не только с Брацлавом, добавил он про себя. Кое с кем еще, и качественно. Пожалуй, замаячили все же на чистой стене контуры рисунка, замысел художника остается темным, но, по крайней мере, можно отличить кентавра от гетеры…
— Ну хорошо… — протянул Данил. — Оксана, а вот эти ключики вам, часом, ни о чем не говорят?
И показал те два ключа из климовской связки, которые так и не удалось к чему-то конкретному привязать.
— Как же… Это его, пышно выражаясь, явочная квартира на Лукомской.
— Значит, один от квартиры… А второй?
— Второй — от гаража. Там гараж во дворе, Климов его обрел в придачу к квартире. Дед, насколько я помню, перебрался в деревню к родственникам, а квартиру сдает…
— Есть во всем этом один положительный момент… — сказал Данил.
— А именно?
— То, что вы, Оксаночка, никак не кажетесь убитой горем по поводу одного трагического утонутия… Не лицедействуете.
Молодая женщина взглянула ему в глаза;
— Вы уж простите за черствость, но не было никаких особенных чувств. К тому же из-за него впуталась во все это…
— Мне тут рассказывали интересные вещи. Якобы Климов пару раз под влиянием Бахуса учил супругу кулаком, да так, что ей, бедной, пришлось участкового вызывать…
— Ерунда какая-то. Совершенно не в его стиле.
— Мог перепить…
— Плохо верится. Не его стиль.
— А оружия у него вы не видели?
— Пистолет?
— Хотя бы.
— Нет, ничего подобного. Ни разу не видела. У Данила так и чесались руки сграбастать телефонную трубку, позвонить в Варшаву Янушу, связаться с Лемке.
Он сдержался. Пусть даже линия свободна от прослушивания, пусть даже… Не стоит пороть горячку. Фигуры для шахматиста, а не шахматист для фигур.
— Ну вот, — вздохнула Оксана. — Излила душу, и легче стало. Знать бы еще, что крепкое мужское плечо рядом есть…
— Дала о себе знать женская натура? Выглянула из-под облика крутой яппи?
— Я могу посостязаться с мужиками в нормальных условиях, на ниве честного бизнеса, — резонно возразила Оксана. — Но когда в меня тычут пистолетами и ножами, становлюсь самой обычной перепуганной бабой…
— Логично, — вынужден был он признать.
— Нас здесь не подслушают?
Данил усмехнулся:
— Когда перестраивали и обставляли это зданьице, я особо постарался, чтобы здесь сделали двери, для посторонних ушей совершенно непроницаемые.
— Да? Жаль, я раньше не знала. Смотришь, и не болталась бы по загородным домикам и наемным квартирам…
Начала приходить в себя, констатировал Данил, поневоле обратив внимание на две расстегнутых пуговицы жакетика в обтяжку — благо с деловой частью беседы, похоже, покончено. Беззаботная игривость в голосе прорезалась, улыбка соответствующая…
— Вы, такое впечатление, меня ни за что не втравили бы в неприятности…
— Ну да, у меня масса достоинств, — кивнул Данил. — Столько, что друг другу мешают…
— Авантюризм среди них найдется?
— Это достоинство?
— Иногда, — сказала она, непонятно улыбаясь.
— В таком случае — найдется.
— Прекрасно. Обнимите меня. Он усмехнулся:
— Терпеть не могу гонораров…
— А кто тут говорит про гонорары? — поинтересовалась Оксана, невозмутимо вынимая из ушей затейливые серьги. — Вы пока что ради меня палец о палец не ударили, впрочем, и об авансах речь вести столь же глупо… Я вас совращаю.
Совершенно недвусмысленно. Без всякой связи с окружающей ситуацией. Не считайте меня циничной девкой, но я в жизни не сталкивалась со старомодной добродетелью…
— А Сердюк?
— Там другое. Он зажатый какой-то, и вряд ли в добродетели дело… — Она придвинулась вплотную, в ореоле духов и аромата свежего тела. — Ну?
— Звона в ушах не обещаю, — честно предупредил Данил.
— А это уже интригует…
«Жизнь вновь становится загадочной и удивительной», — подумал Данил, без суеты снимая с нее костюм, под которым почти ничего и не оказалось. Дверь и в самом деле работала, словно переборка подводной лодки, отсекая все звуки снаружи, и за окном была тишина. Оксана наклонилась над ним, закрывая лицо и весь мир разметавшимися волосами, опытные пальчики проделали все за него, тела слились, колыхнулись — и Данил с невыразимым сожалением ощутил себя старым, мудрым змием, успев подумать, что знать все наперед порой бывает чертовски мучительно…
…А вот заснуть потом не удавалось долго. Это называется — нервы. Он вылез из постели, сел в кресло, аки Адам, и без каких-то там особенных мыслей долго смотрел на безмятежно спавшую в его постели женщину, дай-то бог не последнюю.
На душе было муторно и грустно.
Глава 10
УРОНИЛИ МИШКУ НА ПОЛ…
Вертолет новейший, боевой, секретный уходил прямо к пакистанской границе, над выжженной солнцем серо-зеленой равниной, над трупами и догорающим вездеходом. Он летел ужасающе медленно, чуть ли не полз, и ничего уже нельзя было сделать, потому что движения вдруг стали заторможенными и скованными, словно увяз в грязи. Лемке так и не поднялся из-за камня, Данил не мог понять, что с ним творится, где группа, почему никто не стреляет, а Мансур, странным образом совершенно живехонький, вдруг возник будто бы из ничего, из жаркого пыльного воздуха, блестя зубами, развернулся с автоматом наизготовку в его сторону. Данил уже понимал, что не сможет поднять оружие…Он дернулся и вынырнул из кошмара, где все оказалось наоборот.
В кухоньке что-то негромко позвякивало. Данил ощутил укол дикой, невыразимой радости оттого, что поражение оказалось сном. Облегченно вздохнул и смотрел, как из кухоньки идет Оксана в его джинсовой рубашке, с подносиком, свежая и совершенно нераскаянная на вид, идеально причесанная, без малейшего следа утренней растрепанности, которую он в женщинах терпеть не мог, да и в себе тоже.
— Кофе в постель, — сообщила она, опустив подносик на тумбочку.
— Это прекрасно, — сказал Данил. — А как насчет воинствующего феминизма?
— Ну, должно же присутствовать женское начало? Классическое. Да и турецкие гены, не иначе, берут свое. Я так думаю, и султаншам приходилось кофе носить… — Она отступила на шаг, с интересом присмотрелась. — Ну как, ты себя не ощущаешь соблазненным и изнасилованным?
— Не дождешься, — проворчал Данил. — Ну, как там насчет звона в ушах?
— Ох, как мне нравятся такие вопросики… Словно бы небрежно заданные, а на самом деле с некоторой тревогой в подтексте…
— Боюсь я умных женщин, — сказал Данил.
— Так все боятся… Нет, не надо на меня вожделеюще таращиться. Что я люблю меньше всего, так это торопливую утреннюю возню, есть в ней что-то неполноценное. А посему остынь. И чтобы ты не терзался неизвестностью, могу сразу успокоить: будет продолжение. Потом. Не вижу что-то восторга во взоре…
— А он — в глубинах души, — сказал Данил. Озабоченно нахмурился:
— Который час? Не хочется тебя компрометировать…
Она обернулась, уже в двери ванной:
— Приятно видеть, что не перевелись еще рыцари… Успокойся.
Скомпрометировать можно только того, кто боится, а я давно приучила окружающих: чего хочу, то делаю открыто, и плевать мне на болтунов…
Данил быстренько выпил кофе и, пока она плескалась под душем, сходил навестить Беседина. На звонки в дверь никто не отреагировал, трубку тоже не сняли. Едва Данил опустил ее на рычаг, телефон взорвался азартной трелью.
— Мне бы Черского…
— Он самый, — сказал Данил. — Здравствуй, твое превосходительство.
— Ты эти российские штучки брось, — сказал Басенок. — У нас тут товарищи генералы. Усек, оршанин?
«Вот то-то», — подумал Данил. Нормальный рутенский националист, вознамерившись оскорбить северного соседа, непременно назвал бы его оршанином — старая насмешка, пятивековой давности, и родилось она, когда под Оршей рутенские войска, будем объективны к исторической правде, и в самом деле вдребезги расколотили рать московского князя. Оршанин, а не москаль, оскорбление «москаль» здесь совершенно не в ходу…
— Что молчишь?
— Подыскиваю адекватное оскорбление в ответ…
— Ладно тебе. У меня сегодня выходной образовался. Не хочешь на дачку проехаться? На посиделки ветеранов? Что-то я после твоего появления ностальгией захворал, так и тянет поболтать за былые кремлевские времена…
— Неплохо бы, — сказал Данил, подумав. — У меня тут дела на пару часов, а после — совершенно свободен…
Пока они обговаривали детали, появилась Оксана утонченная и безукоризненная, как это частенько случается, пришлось сделать над собой некоторое усилие, дабы сопоставить утреннюю с ночной и напомнить себе, что это одна и та же персона…
— Вот кстати, — сказал он, вешая трубку. — Не хочешь проехаться на дачу, поскучать в обществе двух старых волкодавов?
— Когда?
— Часика через два.
— Увы… Это ты по здешним меркам — немаленькое начальство из высшего астрала, а у меня сегодня рабочий день… Давай вечером что-нибудь придумаем.
— Вот, кстати, о работе… А прямо сейчас проехаться со мной на Лукомскую?
— На т у квартиру?
— Ага.
— Это обязательно?
— Желательно бы, — сказал Данил. — Вдруг там чего-нибудь не хватает, или, наоборот, прибавилось… Только ты и сможешь оценить привычным взором.
— Ну, если надо… Только… Ты меня все же втягиваешь в ваши игры?
— Вряд ли, — подумав, сказал Данил. — Тебе ведь говорили, чтобы забыла про загородные поездки, а? Про город ничего такого не вспоминали? Вот видишь…
А про охрану я говорил серьезно, обеспечим.
Выйдя во двор, он огляделся и, увидев неподалеку, возле ограды детского садика, старенький «пазик», удовлетворенно хмыкнул. «Пищалка» в климовской машине еще вчера была им четко локализована — засунули меж боковиной заднего сиденья и кузовом. Так что Данил, отперев машину, мигом извлек черную горошинку и, словно бы беспечно прогуливаясь, одним движением прилепил ее к брызговику автобуса. Ручаться можно, получилось незаметно для возможного наблюдателя. Пока разберутся, много воды утечет…
Что характерно, моторизованного хвоста и на сей раз не оказалось. По странной какой-то системе работали хвосты, пока не удавалось ее просчитать.
Искомый дом оказался в «хрущевском поясе» — стандартная и унылая кирпичная пятиэтажка среди таких же немых свидетелей кратковременного триумфа кукурузы. Первым делом Данил направился в указанный Оксаной гараж и без малейших усилий отпер хорошо смазанный замок.
С первого взгляда можно определить, что дедок, сдававший Климову эту клетушку, был аккуратистом и педантом. Ничего лишнего, никакого бесполезного хлама-мечта обыскивающего. В каких-то десять минут Данил управился: осмотрел два ящичка с инструментом, потряс банки и канистры, ничего не обнаружив внутри, перебрал стопу пыльных журналов в высоком ящике. Ничего.
Поднялись в квартиру. Однокомнатные хоромы. Мебель, конечно, дедова, а от Климова практически ничего и нет. Данил, как учили, начал осмотр от дверного проема по часовой стрелке — пустой шкаф, небольшая книжная полка, диван, стол…
В единственном ящике — пара авторучек, несколько листов бумаги, нераспечатанная пачка сигарет, набор свечей «Бош» в нетронутой упаковке…
Из коробочки для скрепок Данил вытряхнул себе на ладонь кучку прозрачных пластиковых квадратиков с аккуратными дырочками посередине, встряхнул. Сел за стол и уставился на карту. Точно такая, как в кабинете Климова. И сложена точно так же. Правда, на этой ничего не намалевано, однако прямо в тоненький синий кружочек возле надписи «Калюжин» воткнута короткая иголочка с черной пластмассовой головкой. У Данила у самого на столе в Шантарске обычно лежала коробочка этих удобных импортных кнопок.
Если не считать карты, на столе лежала лишь тоненькая, большого формата детская книжка. Открытая, сложенная пополам так, что взору представала лишь одна страница, придавленная чисто вымытой массивной стеклянной пепельницей.
Короткое стихотворение, напечатанное большущими буквами. Классическое.
Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу.
Все равно его не брошу, потому что он хороший.
В свое время в их кругах с оглядочкой именовали сей старый стишок «Балладой о Форосском заточении». Уронили Мишку на пол, оторвали Мишке лапу… И на лысину наплевали вдобавок.
Вирш был проиллюстрирован, как и следовало ожидать, яркой картинкой с изображением незадачливого мишки, валявшегося на полу вверх ногами с оторванной лапой и разнесчастной мордой. Впору посочувствовать…
Данил аккуратно стряхнул пепел в синюю старомодную пепельницу, сдвинул ее в сторону и спросил:
— Тебе эта книжечка ни о чем не говорит? Оксана пожала плечами:
— Понятия не имею, к чему она тут. На полке, видимо, лежала. Только зачем он ее на стол выложил?
Действительно, зачем? И старательно придавил пепельницей… Если толковать как очередной, дополнительный ключ, что бы он мог означать?
Уронили… Оторвали… Лапа… Мишка… Где у нас аналогии и ассоциации? Как это где?!
— Ты лучше на карту посмотри, — сказала Оксана. — Снова Калюжин.
— Вижу, — проворчал под нос Данил, выдернул кнопку, повертел. Выложил на карту рядок прозрачных квадратиков, словно играл сам с собой в домино.
— А это что?
— А черт их знает, безделка какая-то… — Данил ссыпал квадратики обратно в коробочку, спрятал ее в стол, а карту сунул во внутренний карман. — Ну, как на твой взгляд? Ничего не убавилось? Не прибавилось? Внимательнее посмотри…
Она старательно огляделась, мотнула головой:
— Все как прежде. Разве что под диван заглянуть…
— И загляну, — кивнул Данил, опустился на корточки, выгибая шею, заглянул под низкий диван.
Пусто. Выпрямился, отряхнул коленки и локти. — Поехали, ничего тут нет интересного…
…Высадив Оксану возле особнячка — и удостоившись в знак будущих утех торопливо-ловкого поцелуя в щеку, — поднялся в вестибюль вслед за ней и выяснил у охранника, что Паша Беседин так и не появился. Вернулся в машину, завел мотор и отъехал метров на триста, к пустырю. Перегнулся к заднему сиденью, взял медвежонка, рассеянно всмотрелся в глуповатую мягкую морду, сильно встряхнул, держа возле уха.
Никаких посторонних звуков. И, если покачать на ладони, легок в точности так, как и полагается набитому чем-то синтетическим невеликому игрушечному зверю.
— Оторвали мишке лапу… — пробубнил Данил под нос, взял зверя в левую, принялся тщательно прощупывать пальцами одну лапу за другой. Потом взялся за пузо.
Ничего. Развязал ленточку, снял с шеи — и ноготь тут же зацепился за некое препятствие. Ага! Чуть повозившись, как следует помяв и прощупав, Данил в конце концов наткнулся на посторонний предмет, продолговатый, нетолстый, а потом и вытащил его через узкий разрез.
Белая пластмассовая трубочка из-под нитроглицерина с плотно сидящей крышечкой. Подцепив ее ногтями и далеко отведя трубочку от лица, Данил осторожно заглянул внутрь.
Почти под самую пробку насыпан крупнозернистый порошок бледно-розового цвета, при встряхивании пересыпавшийся с тихим шуршанием. Так и подмывало его понюхать иди со всеми предосторожностями, в микроскопической дозе, попробовать кончиком языка, но Данил удержался от подобных глупостей, достойных разве что зеленого стажера. Разные бывают порошки, иные и нюхать чревато, не то что тянуть в рот. Чистейшее самовнушение, конечно, — но Данил вдруг почувствовал во рту непонятное жжение, и в пот словно бы бросило.
Вздор. Климов был достаточно опытен, чтобы не держать что-то по-настоящему ядовитое без всяких предосторожностей… Но кто сказал, что это непременно Климов его туда положил? Подсунут вот этак в машину ампулку с неким радиоактивным изотопом — и человек в сжатые сроки перебирается на тот свет… Нет, пожалуй что, слишком сложно и коварно. Проще сунуть головой в ванну бесчувственного, а потом отвезти к озерцу…
И все же до детального выяснения держать эту непонятку поблизости казалось слишком рискованным. Данил положил пробирку в багажник, в пластмассовый чемоданчик с инструментами. Глупо, конечно, — если это нечто радиоактивное, достанет и оттуда, но все равно на душе спокойнее…
…Быстро шагая к Вериному подъезду, он даже не сделал попытки определить возможную слежку: в конце концов, посещение ее квартиры было замотивировано на сто процентов. Чертова пробирка прямо-таки жгла бедро.