Страница:
Видишь во всем этом какие-то изъяны?
— Пожалуй, нет, — добросовестно подумав, сказал Данил. — Однако ушки держи на макушке. Я тебе с ходу могу назвать полдюжины сопредельных и отдаленных держав, которые подпитывают «возняков» и денежкой, и техникой, а значит, и агентуру свою к ним давно инфильтровали…
— Я тебе эти державы и сам назову… Не бери в голову. За то ты мне и платишь, чтобы я рисковал жопой. Ну, а моя забота — отработать денежки, уберегши при этом жопу… Короче, тебе нужно что-то конкретное?
— Трудно сказать, — признался Данил. — Не знаю пока. Расклад такой: против нашей фирмы здесь начали работать. Люди — наши люди, я имею в виду — гибнут при загадочных обстоятельствах, исчезают бесследно, перевербовываются непонятно кем. При этом народофронтовская пресса, стараясь не делать этого слишком явно, организовала нехилый наезд. В самое ближайшее время через наши структуры сюда должны пойти хорошие деньги… Я ничего пока толком не знаю, но обязан подозревать, что кто-то хочет этому помешать. Вот и все, что тебе надо знать, ты же и сам не стремишься знать больше?
— Разумеется, — сказал Франсуа. — Чем меньше знаешь, тем крепче спишь и дольше живешь… Деньги, значит, хорошие?
— Более чем. Ох, более чем…
— Понятно. Значит, мне следует закинуть невод в здешние сточные воды и трудолюбиво исследовать улов, не обращая внимания на амбре… Так?
— Так, — Данил достал из сумки пакет, который Франсуа тут же ловко убрал в «дипломат». — Здесь все, что мои ребята накопали в прессе, кое-какие схемы и построения. И аванец, конечно. В гостиницу, извини за черствость, устраивайся сам — чем меньше мы с тобой будем общаться, тем лучше. Связь сейчас тщательно обговорим, просчитаем все возможные варианты. И, я тебя умоляю, вывернись вон из кожи…
— Кстати, о коже. Мне, не исключено, понадобится помощник с самым что ни на есть белым цветом кожи. Самому не всегда удобно крутить чисто оперативные дела…
— Сделаем, — кивнул Данил. — Ты поосторожнее там…
— Что это с тобой? Не припомню, чтобы ты столь трогательно напоминал об осторожности.
— Стареем, — усмехнулся Данил.
Глава 6
— Садитесь, дедушка!
Звонко это прозвучало, со всей возможной юной безжалостностью. Что тут сделаешь? Данил без церемоний поблагодарил добрую самаритянку, уселся, прикрыл глаза. Пытался в десятый раз прокрутить в уме собственные действия и оценить, все ли было сделано правильно.
Получалось, что — все. Кто бы им ни противостоял — ревнивый обожатель Оксаны Башикташ, не гнушавшийся откровенным криминалом, или неизвестный конкурент, — в данной ситуации именно так и следовало поступать. Во-первых, всегда в таких случаях нужно действовать, исходя из самого худшего варианта.
Подозревать самое скверное. Если перебдишь, ухмылочки за спиной — дело десятое. Значительно страшнее-недобдить.
И второе… Так следует работать и впредь: в глухой конспирации, будто Штирлиц в тылу врага» опираясь исключительно на своих «нелегалов» и здешних знакомых, не входящих в систему. Он на многие кнопки мог бы нажать здесь совершенно легально, задействовать и здесь, и в столице людей, по влиянию и значимости даже превосходивших генерала Басенка, но сие противоречило бы не просто деловой этике — правилам игры. На то ты и поставлен главным волкодавом «Интеркрайта», чтобы справляться собственными силами, а за помощью обращаться лишь при крайней нужде…
До «Клейнода» он добрался, опять-таки не отягощенный топтунами.
Учрежденьице, не подозревая о своем истинном — и единственном — грядущем предназначении, работало в обычном ритме. На Данила, откровенно говоря, не обратили и внимания, многие его попросту не знали. План действий был продуман заранее. Поговорив с Бесединым минут десять, Данил немного повисел на телефоне и, узнав, что «груз 200», то есть рефрижератор в сопровождении вооруженной охраны, благополучно прибыл в столицу, слегка расслабился.
Самую чуточку. Не больше, чем на одно деление. Расслабиться, скажем, на два деления не позволял примечательный фактик: с помощью нехитрого, заранее обговоренного словесного кода Довнар сообщил, что за ними какое-то время тащилась машина, выполняя, вне всякого сомнения, функции хвоста…
Повесив трубку, он пытливо осмотрел в зеркале свою унылую физиономию, вышел в коридор и вразвалочку направился к двери, украшенной табличкой «менеджер по связям с общественностью». Открыл ее без стука — какие формальности в учреждении в рабочее время — и, убедившись, что хозяйка пребывает в одиночестве, вежливо осведомился:
— Простите, не помешал?
— Не помешали, — обнадежила хозяйка, послав ему безликую профессиональную улыбку. — Вы из трансагентства?
— Отнюдь, — сказал он, садясь. — Я из Сибири, из головного, так сказать, предприятия, Черский моя фамилия, по паспорту, вы только не смейтесь, Данила, а по отчеству Петрович…
— Ого! — Какой-то миг казалось, что она по-мальчишески вдруг присвистнет. — Мне встать в знак почтения?
— Да что вы, дамам вроде бы и не положено…
— Данила Петрович… — протянула она. — Смеяться я не буду, я и сама по паспорту — Оксана Моллаховна. Ужас, верно?
Данил откровенно ее разглядывал, прежде всего, она вовсе не производила впечатления убитой горем, что для ветреной красотки, которую иные обзывают вовсе уж непечатно, в общем, объяснимо… Самую чуточку перефразируя классика, можно сказать: перед ним сидела совершеннейшая красавица. Вместо роскошной косы, правда, роскошные распущенные волосы, а вот ресницы и в самом деле стрельчатые, а уж синие глазищи… черные волосы и синие глаза сочетание, будоражащее кровь, можно приревновать и наделать глупостей. Из-за такой вот — можно.
— Может, мне встать и повернуться вправо-влево? — спросила она с самым невинным видом.
— Зачем?
— Вы с меня прямо-таки мерку взглядом снимаете…
— А вдруг — раздеваю? — усмехнулся он.
— Да нет, — серьезно сказала она. — Именно мерку снимаете, когда взглядом раздевают, глаза совершенно другие… Каков же итог?
— Стараетесь показать, что вы чертовски независимы, — сказал Данил. — В чем истоки и корни, понятно — хороший специалист, да еще с вашей внешностью, без работы долго не останется. Про вас говорили, что вы хороший специалист…
— А у вас что, к независимым женщинам какое-то особое отношение? С ноткой негатива?
— Помилуйте, — сказал Данил. — Независимые женщины мне всегда нравились:
Маргарет Тэтчер там, миледи Винтер… Знаете, я просто раздумываю, с чего начать…
— А это зависит от того, что вам про меня наговорили.
— Почему непременно «наговорили», а не «рассказали»?
— Ох, да знаю я наши злые язычки, частная фирма кое в чем от коммунальной кухни мало отличается…
— Это точно, — философски сказал Данил. — Итак, Оксана… вас нужно называть по отчеству?
— Совсем не обязательно. Я от родителя не отрекаюсь, с чего бы вдруг, но все равно звучит и в самом деле смешно… Хватит с меня школьных дразнилок. — Она наигранно вздохнула, без нужды одернула строгий красный жакетик в черный горошек.
У Данила понемногу стало складываться впечатление, что под этим жакетиком либо ничего нет, либо наличествует самый минимум. Но главное, конечно, в другом. Ее стол чертовски похож на климовский — ничего лишнего, только то, что необходимо в данный момент, и вообще, если не знать заранее, что кабинет принадлежит женщине, ни за что этого не определишь при простом беглом осмотре. Никаких посторонних безделушек, даже сумочки не видно — видимо, лежит в шкафу. Стандартное обиталище делового человека, не имеющего на службе ни пола, ни возраста. Что ж, девочка непроста…
— Итак, Оксана… — произнес Данил нейтральным тоном. — Скажите-ка, вы ждете неприятных вопросов?
— Конечно.
— Почему?
— Ой, да не играйте вы в прятки! — досадливо поморщилась она. — Я о вас чуточку наслышана. Вы из безопасности или как там это называется… Хотя, конечно, судя по Сереже Климову и этому… — она на миг замолчала, — называется это как-нибудь нейтрально. Второй отдел, второе бюро, «общие вопросы» и «исследования»… И вам непременно Должны были открыть глаза на наши с Сергеем отношения. Так что вы с меня начали, а?
— Люблю я умных женщин, — сказал Данил. — И боюсь я умных женщин.
Подсознательно. Как всякий мужик… Так вот, что касается взаимоотношения полов. Месткомов давно уже простыл и след, а потому меня совершенно не интересует, чем занимаются взрослые люди в постели. Меня интересует другое: влияют ли в данном и конкретном случае постельные отношения на все прочее.
— То есть?
— Погиб человек, — сказал Данил. — Обстоятельства, мягко скажем, странноватые. Многое я за ним знал, но не было у него привычки в пьяном виде лазать по водоемам…
Он осекся: черноволосая красавица, выразительно на него глядя, приложила палец к губам. Ах, вот даже как… Мгновенно сориентировавшись, Данил продолжал, ничуть не сбившись:
— Да и в трезвом виде недолюбливал он воду…
Оксана тем временем что-то лихорадочно писала на нервом попавшем под руку листочке. Толкнула его ногтем через стол Данилу. Он моментально прочитал единственную строчку, написанную твердым, разборчивым почерком.
«Не здесь. Потом. Позже».
Глядя ей в глаза, Данил многозначительно покрутил пальцем вокруг правого уха. Когда она кивнула с облегченным вздохом, мысленно выругался и произнес самым нормальным тоном:
— Но это, если подумать, еще не предмет для немедленных допросов. В конце концов, в прокуратуре не сообщили ничего такого, что заставило бы меня подозревать уголовщину.
— Вот и не надо копаться в моем белье, — сказала Оксана. — Если нет на то особой необходимости.
А взглядом меж тем показывала на бумажку в руке Данила.
— Пожалуй что нет, — сказал он, подыскивая нужные обороты. — Но я теперь, сами понимаете, опрашиваю всех подряд…
— А вам не кажется, что проще поговорить с женой, нежели с… любовницей?
— Говорил уже, — сказал Данил. — Тут, знаете ли, кроется еще один камень преткновения. Вы слышали про вчерашние события в климовской квартире?
— Еще бы. С самого утра приходили из КГБ… Говорили главным образом с Багловским, но и остальных мимоходом порасспросили — не было ли у Климова привычки держать на столе гранаты или прогуливаться во дворике с автоматом наперевес… В таком примерно ключе, — она фыркнула, кажется, без всякого наигрыша.
— Об этом-то и разговор… — сказал Данил. — Вы, Оксана, — здешняя связь с общественностью номер один. А поэтому не можете не знать, что пишут о фирме иные газетки…
Пытливо взглянул на нее, но она не подала никаких знаков. Похоже, эта тема, по ее мнению, могла обсуждаться и при наличии гипотетических «жучков».
— Глупости, — пожала она плечами. — Кто эти газетки читает…
— И все-таки. Кое-какое мнение может сформироваться. У определенного процента читателей.
— Вас что, волнует этот процент? — досадливо поморщилась она. — Знаете, это для меня больной вопрос, у меня благоверный как дитятко играет во все эти фронты, да и его сестрица тоже… А потому проблема знакома не понаслышке, несерьезно все это, Данила Петрович.
— И тем не менее, — настойчиво продолжал он. — Должна быть какая-то тактика противодействия…
— А почему вы решили, что такой тактики нет? — серьезно спросила Оксана. — Давно отработана тактика… Продемонстрировать?
— Сделайте одолжение, — кивнул он, заинтересовавшись.
Оксана, бросив на него лукавый взгляд, вышла из-за стола. Лишь теперь обнаружилось, что строгий, напрочь деловой жакетик сочетается с малиновой юбкой-недомеркой, расклешенной и оттого колыхавшейся при каждом движении.
— Теперь сосредоточьтесь, Данила Петрович, и представьте, что вы — это вовсе не вы, а дюжина шустрых мальчиков, газетчиков новейшей формации, созванных на пресс-конференцию, — сообщила Оксана с лукавой улыбкой.
— Представил, — сказал он без улыбки. Она присела на короткий диванчик в углу, закинула ногу на ногу, отчего юбка стала вовсе уж предельно символической, обворожительно улыбнулась и с выверенной насмешкой начала:
— Господа, неужели вы всерьез полагаете, что мы будем это комментировать?
Ну разумеется, разумеется! Целая гора оружейного плутония валяется у нас в подвале, пьяные, как водится, грузчики ворочают его лопатами так, что пыль стоит столбом, а нейтроны разлетаются по всему двору, мерзко пищат и светятся… — Она выпрямилась, как струнка, ухитрилась вроде бы мимолетным движением пальцев одернуть жакетик так, что он обтянул все, достойное внимания. — И, конечно же, каждый, у кого зрение в порядке, тут же определит, что я — классическая жертва радиации. Безусловно, именно так и выглядят радиоактивные мутанты. Вы согласны? — И состроила жалобную гримаску: Господа, ну неужели у вас нет более серьезных занятий, чем читать эти газетенки? Ну что тут прикажете комментировать?
И развела руками с видом оскорбленной невинности. Данил пару раз беззвучно хлопнул в ладоши.
— Вот так, — не без гордости сказала Оксана. — Между прочим, действует безотказно. Присутствующие похохатывают, пытаясь в то же время определить, что у меня под жакетом, а потом наперебой просят у меня телефончик и независимо от того, отошьют их или нет, впоследствии пишут обо всех выдумках народофронтовцев с должной издевкой. Могу показать вырезки, у меня здесь подшито все, что касается «Клейнода»…
— А что делают газетчики женского пола? — по-деловому поинтересовался Данил. — С их-то подсознательной завистью к посторонней красавице?
Затмевающей, бьюсь об заклад, иных репортесс?
— Нормальные газетчики женского пола — особы молодые, эмансипированные и тоже отнюдь не уродки. А потому демократы их мало привлекают — они ж, как на подбор, лишены того мужского начала, какое только и способно взволновать эмансипированных особ…
— Здорово и лихо, — констатировал Данил. — Значит, все сводится к голому фрейдизму?
— Ну, далеко не все, однакож тактика, могу вас заверить, беспроигрышная.
С одной стороны — зацикленные старые мальчики, сыплющие лозунгами и штампами, с другой — неглупая, смею думать, и в меру циничная особа с острым язычком… — Она прищурилась. — А вы не смеетесь… Это мне нравится.
— Помилуйте, — сказал Данил серьезно. — Зачем же смеяться, если эта тактика, как вы заверяете, себя полностью оправдывает? Нужно и дальше ее эксплуатировать без всякого смеха…
В дверь деликатно постучали, и показалась озабоченная физиономия Паши Беседина. Данил поднялся:
— Извините, Оксана, дела…
Послал ей многозначительный взгляд, помахав в воздухе той самой записочкой, быстренько вышел в коридор, тихо приказал:
— Проверишь насчет «ушей», — и показал большим пальцем за плечо, на дверь только что покинутого им кабинета. — Что стряслось?
— Там к вам приехали… — со странным выражением лица сказал Паша и от дальнейших комментариев воздержался.
Шагая за ним следом, Данил пытался в темпе обмозговать весьма интересную мысль: почему Красавина Оксана боится микрофонов? Точнее говоря, почему ей вообще пришло в голову, что в ее кабинете могут оказаться микрофоны? Только потому, что она неглупа? Да нет, должны быть более серьезные причины…
Он энергично распахнул дверь, с кресла в углу неторопливо поднялся человек лет тридцати пяти, в штатском, с неброским лицом субъекта определенной профессии. Не представившись, спросил негромко:
— Здесь можно говорить… свободно?
— Можно, — сказал Данил. — Нужно, чтобы… — сделал выразительный жест, указав на Пашу.
— Желательно.
Данил кивнул, и Паша молча вышел.
— Товарищ генерал-лейтенант считает, что вам имеет смысл взглянуть… — с расстановочкой произнес гость, ухитрившийся так и не представиться.
Расстегнул свою желтую папочку, вынул несколько больших черно-белых снимков и, не выпуская из рук с профессиональной сноровкой, развернул веером, показал Данилу:
— Этого человека вы, случайно, не знаете? Данил всмотрелся — и почувствовал, как сердце мерзко ворохнулось в груди. Стандартные снимки, сделанные, судя по всему, ночью, с сильной фотовспышкой, стандартная мерная линейка, а здесь в кадр попал носок форменного сапога…
— Знаю, — медленно произнес Данил. — И не случайно. Это — Кирилл Николаевич Ярышев, работник фирмы «Интеркрайт», некоторое время назад командированный в наш здешний филиал, то бишь «Клейнод»…
— И он, насколько я понимаю, выполнял те же функции, что и покойный гражданин Климов? Данил, поразмыслив пару секунд, молча кивнул.
— Я думаю, в ближайшее время будут проведены допросы по всей форме….так же негромко сообщил безымянный гость.
— Где его нашли?
— На тракте Калюжин-Жодино. Примерно в трех километрах от Калюжина.
Характер травм вроде бы указывает на обыкновенный наезд, совершенный автомобилем неизвестной марки… однако при вскрытии обнаружен след ножевого ранения. Одного-единственного. Ранение было нанесено под левую лопатку и, несомненно, оказалось смертельным.
— А потом его кинули под колеса…
— Не обязательно, — мотнул головой незнакомец. — Мог просто лежать на дороге. Дорога проселочная, неосвещенная, водитель, чего доброго, решил, что переехал пьяного, задавил насмерть, — и рванул с места происшествия. Машину, конечно, ищут, но найти ее будет трудновато… Отпечатки протектора нечеткие, их пока что не идентифицировали.
— При нем что-нибудь нашли?
— Совершенно ничего. Ни даже спичечного коробка…
— Он не курил, — устало уточнил Данил.
— Я для примера… Совершенно ничего. Следствие в числе прочих рассматривает и версию об ограблении. — Он аккуратно сложил фотографии в папочку и педантично застегнул ее на «молнию». — В общем, Данила Петрович, генерал просил вам передать… Не нужно заниматься самодеятельностью.
— Понимаете…
— Извините, я просто выполняю поручение, а потому абсолютно не уполномочен что бы то ни было понимать, — совсем уж сухо отрезал незнакомец. — Мне поручено передать, чтобы вы не увлекались самодеятельностью. Остальное будет происходить согласно заведенному порядку. Простите, мне пора.
Он коротко кивнул и прошел мимо Данила к двери. Данил длинно, шумно выдохнул сквозь зубы. Из глубин сознания поднималась слепая ярость. И он, чтобы не поддаться этому вреднейшему из чувств, побыстрее заглушить его работой, дернул на себя дверь, поманил Пашу. Взял его двумя пальцами за лацкан пиджака и произнес с расстановкой:
— Слушай внимательно, не переспрашивай, ничему не удивляйся. Делаем так…
Глава 7
Рассуждая философски, за эти десять лет на доброй половине земного шара все перевернулось так, что пресловутый дом Облонских не годился и в бледное подобие. Развалилась империя, именовавшаяся союзом нерушимым, новые государства плодились, как кролики, иные чудики, на которых в жизни не подумаешь, ухитрились стать кто президентами, кто генералами, кто духовными отцами нации, иные раззолоченные живые монументы, казавшиеся верными, оказались кто на виселице, кто в далеком изгнании, величаво бороздили моря громады авианосцев, метались боевые вертолеты, с лязгом и дребезгом рушились валюты, гибли принцессы и умирали короли — зато в «Приюте охотника» ничегошеньки не изменилось. Те же два тесноватых зальчика, то же чучело громадного кабана, те же деревянные прямоугольные подносы, волчья шкура на стене, шкура медведя — на другой, тот же сине-красный витраж. Настолько все прежнее, что Данила на миг пронзил иррациональный страх: вот выйдешь на улицу, а там — восемьдесят девятый, со всей его шизофренией, и нет никакого «Интеркрайта», нет «Клейнода», но при этом ты знаешь все наперед…
Рехнуться можно.
Он первым спустился на шесть ступенек, уверенно направился к заказанному столику — в самом углу, под распластанной волчьей шкурой. Следом подошли Багловский с Бесединым, поставили подносы и стали расставлять тарелки.
Вокруг стоял гомон, надежно защищавший от любых нескромных ушей, — хоть обсуждай тихонечко, как похитить Батьку Лукашевича, увезти его в мешке за город и потребовать тех самых свобод. Правда, исход проблематичен: мы-то, в России, насмотрелись, как выглядит эта свобода, призываемая на наши головы бородатыми дефективными детишками…
— Шумновато здесь, — поморщился Багловский.
— Тем надежнее, — сказал Данил. — Столик я из автомата заказывал, так что никакая подслушка не прицепилась бы…
— За нами был хвост.
— Да, я заметил, — сказал Данил. — Опять объявился старина «Фольксваген», а то я уж беспокоиться начал, не случилось ли с ним чего… Ну и что? Пусть себе топчутся на улице. Вы, я вижу, так и не стали еще настоящим вороном здешних мест, Багловский. В это время дня сюда без предварительного заказа просто-напросто не попасть, мы с вами почти что в Европах… Самое большее, чего они достигнут, — при особой удаче прорвутся к стойке выпить рюмочку, но оттуда нас не видно и не слышно… — Он обернулся и потрепал жесткое кабанье ухо, припахивающее пылью. — Сколько лет прошло, а он все стоит, клыкастый…
— Что-то вы ненормально говорливы, шеф, — усмехнулся Паша Беседин.
— Так ведь есть с чего, — сказал Данил. — Пошла работа, ребятки, пошла работа… На крыло пора, соколы вы мои винтомоторные… Другими словами, в самое ближайшее время как раз и начинается серьезная работа, для коей «Клейнод» и был изначально предназначен, как вам обоим прекрасно известно…
Он замолчал, взял туповатый нож и занялся котлетой — в меню она испокон веков значилась «котлетой из лосятины с грибами», что, конечно же, следовало считать поэтическим преувеличением. Не напастись столько лосей… Грибы, правда, были настоящие, да и поименованная лосятиной говядина — недурна.
— Ешьте, други, ешьте, — поощрил он. — Это вам не реквизит, а доподлинные яства…
По многолетней въевшейся привычке он сидел спиной к стене, лицом к арке, сквозь которую сюда попадали из примыкающего зальчика. А потому сразу засек субъекта, якобы высматривавшего свободный столик. «Якобы» — никаких сомнений. В кавычках. Тип был чересчур собран, зажат для простого прожигателя жизни, решившего побаловать себя котлетой из фальшивого лося. Не хватало ему той шпиенской утонченности, что приходит с годами…
Постаравшись не встретиться с ним взглядом, Данил держал наблюдателя в поле зрения. Надолго ты, милый, задержаться не сможешь, дураку видно, что свободных столиков нема ни единого… ну вот, побрел себе восвояси, исчез с глаз.
— Итак… — продолжал Данил, с крестьянской бережливостью подобрав вилкой остатки котлеты. — Пора заниматься настоящей работой, соколы. Беда только, что ситуация осложнилась. Я до сих пор не могу разобраться в истории с Климовым, но истина тут не столь уж и важна. Другое важнее: против нас, очень похоже, начали работать. У вас есть возражения, Виктор? Нет?
Отрадно… Наезды в печати, в том числе и заграничной, возня придурков с дозиметрами вокруг наших грузовиков, пошлая клевета в Интернете — такое случайностью не объяснишь.
— Но ведь никто не собирается ввозить сюда нечто, хоть в малейшей степени связанное с радиацией, с атомом… — пожал плечами Багловский.
— Конечно, не собирается, — сказал Данил. — Ну и что? Настоящая, штучная клевета как раз и должна быть, во-первых, смачной, во-вторых, фантастичной.
Обвинения в неуплате налогов, педофилии или контрабанде водки даже здесь выглядят уныло и читающей публике насквозь неинтересны. Зато радиация — это звучит. Ядерные отходы — это звучит…
— Мне так и не удалось выйти на источники… — сказал Багловский.
— А я вас за это и не собираюсь виноватить, — великодушно сказал Данил. — Возможности у вас довольно скромные, а источник, надо полагать, закопался глубже, чем достает ваш экскаватор… В общем, пока что меня вполне устраивает тактика вашей «паблик рилейшен». Оксана Башикташ и в самом деле чертовски сексапильна, я уверен, репортерам еще долго не надоест любоваться ее ножками и домогаться телефончика. Скажу вам откровенно, будь я помоложе, тоже, глядишь, домогался бы. Но этой тактики не хватит надолго, пока что нас цепляют исключительно маргинальные газетки, то есть народофронтовская туалетная бумага. Однако те западноевропейские газеты, что легонько по нам проехались, к желтым уже не отнесешь. Значит, в игре приличные деньги. Если здесь, в стране, наши таинственные противники не станут ограничиваться маргиналами, а впрыснут хорошие бабки в читаемые, коммерческие, популярные газеты — легко предвидеть, чем кончится. Те же самые прыткие современные мальчики весьма искусно и квалифицированно польют Оксану грязью, невзирая на ее юбчонки и вырезы. Есть такое свойство у денег — подавлять здоровые, нормальные инстинкты. Высмеют, грязью польют…
— Пожалуй, нет, — добросовестно подумав, сказал Данил. — Однако ушки держи на макушке. Я тебе с ходу могу назвать полдюжины сопредельных и отдаленных держав, которые подпитывают «возняков» и денежкой, и техникой, а значит, и агентуру свою к ним давно инфильтровали…
— Я тебе эти державы и сам назову… Не бери в голову. За то ты мне и платишь, чтобы я рисковал жопой. Ну, а моя забота — отработать денежки, уберегши при этом жопу… Короче, тебе нужно что-то конкретное?
— Трудно сказать, — признался Данил. — Не знаю пока. Расклад такой: против нашей фирмы здесь начали работать. Люди — наши люди, я имею в виду — гибнут при загадочных обстоятельствах, исчезают бесследно, перевербовываются непонятно кем. При этом народофронтовская пресса, стараясь не делать этого слишком явно, организовала нехилый наезд. В самое ближайшее время через наши структуры сюда должны пойти хорошие деньги… Я ничего пока толком не знаю, но обязан подозревать, что кто-то хочет этому помешать. Вот и все, что тебе надо знать, ты же и сам не стремишься знать больше?
— Разумеется, — сказал Франсуа. — Чем меньше знаешь, тем крепче спишь и дольше живешь… Деньги, значит, хорошие?
— Более чем. Ох, более чем…
— Понятно. Значит, мне следует закинуть невод в здешние сточные воды и трудолюбиво исследовать улов, не обращая внимания на амбре… Так?
— Так, — Данил достал из сумки пакет, который Франсуа тут же ловко убрал в «дипломат». — Здесь все, что мои ребята накопали в прессе, кое-какие схемы и построения. И аванец, конечно. В гостиницу, извини за черствость, устраивайся сам — чем меньше мы с тобой будем общаться, тем лучше. Связь сейчас тщательно обговорим, просчитаем все возможные варианты. И, я тебя умоляю, вывернись вон из кожи…
— Кстати, о коже. Мне, не исключено, понадобится помощник с самым что ни на есть белым цветом кожи. Самому не всегда удобно крутить чисто оперативные дела…
— Сделаем, — кивнул Данил. — Ты поосторожнее там…
— Что это с тобой? Не припомню, чтобы ты столь трогательно напоминал об осторожности.
— Стареем, — усмехнулся Данил.
Глава 6
ХАНУМ ОКСАНА
Сдается, он оказался неплохим актером — со своей унылой мордой преждевременно одряхлевшего язвенника, дурно скроенным костюмом и понурой сутулостью. В автобусе, едва он вошел, с сиденья вспорхнуло юное создание женского пола (невинная мордашка первоклассницы и вполне женская фигурка) и громко, как полагалось благовоспитанной пионерке былых времен, предложило:— Садитесь, дедушка!
Звонко это прозвучало, со всей возможной юной безжалостностью. Что тут сделаешь? Данил без церемоний поблагодарил добрую самаритянку, уселся, прикрыл глаза. Пытался в десятый раз прокрутить в уме собственные действия и оценить, все ли было сделано правильно.
Получалось, что — все. Кто бы им ни противостоял — ревнивый обожатель Оксаны Башикташ, не гнушавшийся откровенным криминалом, или неизвестный конкурент, — в данной ситуации именно так и следовало поступать. Во-первых, всегда в таких случаях нужно действовать, исходя из самого худшего варианта.
Подозревать самое скверное. Если перебдишь, ухмылочки за спиной — дело десятое. Значительно страшнее-недобдить.
И второе… Так следует работать и впредь: в глухой конспирации, будто Штирлиц в тылу врага» опираясь исключительно на своих «нелегалов» и здешних знакомых, не входящих в систему. Он на многие кнопки мог бы нажать здесь совершенно легально, задействовать и здесь, и в столице людей, по влиянию и значимости даже превосходивших генерала Басенка, но сие противоречило бы не просто деловой этике — правилам игры. На то ты и поставлен главным волкодавом «Интеркрайта», чтобы справляться собственными силами, а за помощью обращаться лишь при крайней нужде…
До «Клейнода» он добрался, опять-таки не отягощенный топтунами.
Учрежденьице, не подозревая о своем истинном — и единственном — грядущем предназначении, работало в обычном ритме. На Данила, откровенно говоря, не обратили и внимания, многие его попросту не знали. План действий был продуман заранее. Поговорив с Бесединым минут десять, Данил немного повисел на телефоне и, узнав, что «груз 200», то есть рефрижератор в сопровождении вооруженной охраны, благополучно прибыл в столицу, слегка расслабился.
Самую чуточку. Не больше, чем на одно деление. Расслабиться, скажем, на два деления не позволял примечательный фактик: с помощью нехитрого, заранее обговоренного словесного кода Довнар сообщил, что за ними какое-то время тащилась машина, выполняя, вне всякого сомнения, функции хвоста…
Повесив трубку, он пытливо осмотрел в зеркале свою унылую физиономию, вышел в коридор и вразвалочку направился к двери, украшенной табличкой «менеджер по связям с общественностью». Открыл ее без стука — какие формальности в учреждении в рабочее время — и, убедившись, что хозяйка пребывает в одиночестве, вежливо осведомился:
— Простите, не помешал?
— Не помешали, — обнадежила хозяйка, послав ему безликую профессиональную улыбку. — Вы из трансагентства?
— Отнюдь, — сказал он, садясь. — Я из Сибири, из головного, так сказать, предприятия, Черский моя фамилия, по паспорту, вы только не смейтесь, Данила, а по отчеству Петрович…
— Ого! — Какой-то миг казалось, что она по-мальчишески вдруг присвистнет. — Мне встать в знак почтения?
— Да что вы, дамам вроде бы и не положено…
— Данила Петрович… — протянула она. — Смеяться я не буду, я и сама по паспорту — Оксана Моллаховна. Ужас, верно?
Данил откровенно ее разглядывал, прежде всего, она вовсе не производила впечатления убитой горем, что для ветреной красотки, которую иные обзывают вовсе уж непечатно, в общем, объяснимо… Самую чуточку перефразируя классика, можно сказать: перед ним сидела совершеннейшая красавица. Вместо роскошной косы, правда, роскошные распущенные волосы, а вот ресницы и в самом деле стрельчатые, а уж синие глазищи… черные волосы и синие глаза сочетание, будоражащее кровь, можно приревновать и наделать глупостей. Из-за такой вот — можно.
— Может, мне встать и повернуться вправо-влево? — спросила она с самым невинным видом.
— Зачем?
— Вы с меня прямо-таки мерку взглядом снимаете…
— А вдруг — раздеваю? — усмехнулся он.
— Да нет, — серьезно сказала она. — Именно мерку снимаете, когда взглядом раздевают, глаза совершенно другие… Каков же итог?
— Стараетесь показать, что вы чертовски независимы, — сказал Данил. — В чем истоки и корни, понятно — хороший специалист, да еще с вашей внешностью, без работы долго не останется. Про вас говорили, что вы хороший специалист…
— А у вас что, к независимым женщинам какое-то особое отношение? С ноткой негатива?
— Помилуйте, — сказал Данил. — Независимые женщины мне всегда нравились:
Маргарет Тэтчер там, миледи Винтер… Знаете, я просто раздумываю, с чего начать…
— А это зависит от того, что вам про меня наговорили.
— Почему непременно «наговорили», а не «рассказали»?
— Ох, да знаю я наши злые язычки, частная фирма кое в чем от коммунальной кухни мало отличается…
— Это точно, — философски сказал Данил. — Итак, Оксана… вас нужно называть по отчеству?
— Совсем не обязательно. Я от родителя не отрекаюсь, с чего бы вдруг, но все равно звучит и в самом деле смешно… Хватит с меня школьных дразнилок. — Она наигранно вздохнула, без нужды одернула строгий красный жакетик в черный горошек.
У Данила понемногу стало складываться впечатление, что под этим жакетиком либо ничего нет, либо наличествует самый минимум. Но главное, конечно, в другом. Ее стол чертовски похож на климовский — ничего лишнего, только то, что необходимо в данный момент, и вообще, если не знать заранее, что кабинет принадлежит женщине, ни за что этого не определишь при простом беглом осмотре. Никаких посторонних безделушек, даже сумочки не видно — видимо, лежит в шкафу. Стандартное обиталище делового человека, не имеющего на службе ни пола, ни возраста. Что ж, девочка непроста…
— Итак, Оксана… — произнес Данил нейтральным тоном. — Скажите-ка, вы ждете неприятных вопросов?
— Конечно.
— Почему?
— Ой, да не играйте вы в прятки! — досадливо поморщилась она. — Я о вас чуточку наслышана. Вы из безопасности или как там это называется… Хотя, конечно, судя по Сереже Климову и этому… — она на миг замолчала, — называется это как-нибудь нейтрально. Второй отдел, второе бюро, «общие вопросы» и «исследования»… И вам непременно Должны были открыть глаза на наши с Сергеем отношения. Так что вы с меня начали, а?
— Люблю я умных женщин, — сказал Данил. — И боюсь я умных женщин.
Подсознательно. Как всякий мужик… Так вот, что касается взаимоотношения полов. Месткомов давно уже простыл и след, а потому меня совершенно не интересует, чем занимаются взрослые люди в постели. Меня интересует другое: влияют ли в данном и конкретном случае постельные отношения на все прочее.
— То есть?
— Погиб человек, — сказал Данил. — Обстоятельства, мягко скажем, странноватые. Многое я за ним знал, но не было у него привычки в пьяном виде лазать по водоемам…
Он осекся: черноволосая красавица, выразительно на него глядя, приложила палец к губам. Ах, вот даже как… Мгновенно сориентировавшись, Данил продолжал, ничуть не сбившись:
— Да и в трезвом виде недолюбливал он воду…
Оксана тем временем что-то лихорадочно писала на нервом попавшем под руку листочке. Толкнула его ногтем через стол Данилу. Он моментально прочитал единственную строчку, написанную твердым, разборчивым почерком.
«Не здесь. Потом. Позже».
Глядя ей в глаза, Данил многозначительно покрутил пальцем вокруг правого уха. Когда она кивнула с облегченным вздохом, мысленно выругался и произнес самым нормальным тоном:
— Но это, если подумать, еще не предмет для немедленных допросов. В конце концов, в прокуратуре не сообщили ничего такого, что заставило бы меня подозревать уголовщину.
— Вот и не надо копаться в моем белье, — сказала Оксана. — Если нет на то особой необходимости.
А взглядом меж тем показывала на бумажку в руке Данила.
— Пожалуй что нет, — сказал он, подыскивая нужные обороты. — Но я теперь, сами понимаете, опрашиваю всех подряд…
— А вам не кажется, что проще поговорить с женой, нежели с… любовницей?
— Говорил уже, — сказал Данил. — Тут, знаете ли, кроется еще один камень преткновения. Вы слышали про вчерашние события в климовской квартире?
— Еще бы. С самого утра приходили из КГБ… Говорили главным образом с Багловским, но и остальных мимоходом порасспросили — не было ли у Климова привычки держать на столе гранаты или прогуливаться во дворике с автоматом наперевес… В таком примерно ключе, — она фыркнула, кажется, без всякого наигрыша.
— Об этом-то и разговор… — сказал Данил. — Вы, Оксана, — здешняя связь с общественностью номер один. А поэтому не можете не знать, что пишут о фирме иные газетки…
Пытливо взглянул на нее, но она не подала никаких знаков. Похоже, эта тема, по ее мнению, могла обсуждаться и при наличии гипотетических «жучков».
— Глупости, — пожала она плечами. — Кто эти газетки читает…
— И все-таки. Кое-какое мнение может сформироваться. У определенного процента читателей.
— Вас что, волнует этот процент? — досадливо поморщилась она. — Знаете, это для меня больной вопрос, у меня благоверный как дитятко играет во все эти фронты, да и его сестрица тоже… А потому проблема знакома не понаслышке, несерьезно все это, Данила Петрович.
— И тем не менее, — настойчиво продолжал он. — Должна быть какая-то тактика противодействия…
— А почему вы решили, что такой тактики нет? — серьезно спросила Оксана. — Давно отработана тактика… Продемонстрировать?
— Сделайте одолжение, — кивнул он, заинтересовавшись.
Оксана, бросив на него лукавый взгляд, вышла из-за стола. Лишь теперь обнаружилось, что строгий, напрочь деловой жакетик сочетается с малиновой юбкой-недомеркой, расклешенной и оттого колыхавшейся при каждом движении.
— Теперь сосредоточьтесь, Данила Петрович, и представьте, что вы — это вовсе не вы, а дюжина шустрых мальчиков, газетчиков новейшей формации, созванных на пресс-конференцию, — сообщила Оксана с лукавой улыбкой.
— Представил, — сказал он без улыбки. Она присела на короткий диванчик в углу, закинула ногу на ногу, отчего юбка стала вовсе уж предельно символической, обворожительно улыбнулась и с выверенной насмешкой начала:
— Господа, неужели вы всерьез полагаете, что мы будем это комментировать?
Ну разумеется, разумеется! Целая гора оружейного плутония валяется у нас в подвале, пьяные, как водится, грузчики ворочают его лопатами так, что пыль стоит столбом, а нейтроны разлетаются по всему двору, мерзко пищат и светятся… — Она выпрямилась, как струнка, ухитрилась вроде бы мимолетным движением пальцев одернуть жакетик так, что он обтянул все, достойное внимания. — И, конечно же, каждый, у кого зрение в порядке, тут же определит, что я — классическая жертва радиации. Безусловно, именно так и выглядят радиоактивные мутанты. Вы согласны? — И состроила жалобную гримаску: Господа, ну неужели у вас нет более серьезных занятий, чем читать эти газетенки? Ну что тут прикажете комментировать?
И развела руками с видом оскорбленной невинности. Данил пару раз беззвучно хлопнул в ладоши.
— Вот так, — не без гордости сказала Оксана. — Между прочим, действует безотказно. Присутствующие похохатывают, пытаясь в то же время определить, что у меня под жакетом, а потом наперебой просят у меня телефончик и независимо от того, отошьют их или нет, впоследствии пишут обо всех выдумках народофронтовцев с должной издевкой. Могу показать вырезки, у меня здесь подшито все, что касается «Клейнода»…
— А что делают газетчики женского пола? — по-деловому поинтересовался Данил. — С их-то подсознательной завистью к посторонней красавице?
Затмевающей, бьюсь об заклад, иных репортесс?
— Нормальные газетчики женского пола — особы молодые, эмансипированные и тоже отнюдь не уродки. А потому демократы их мало привлекают — они ж, как на подбор, лишены того мужского начала, какое только и способно взволновать эмансипированных особ…
— Здорово и лихо, — констатировал Данил. — Значит, все сводится к голому фрейдизму?
— Ну, далеко не все, однакож тактика, могу вас заверить, беспроигрышная.
С одной стороны — зацикленные старые мальчики, сыплющие лозунгами и штампами, с другой — неглупая, смею думать, и в меру циничная особа с острым язычком… — Она прищурилась. — А вы не смеетесь… Это мне нравится.
— Помилуйте, — сказал Данил серьезно. — Зачем же смеяться, если эта тактика, как вы заверяете, себя полностью оправдывает? Нужно и дальше ее эксплуатировать без всякого смеха…
В дверь деликатно постучали, и показалась озабоченная физиономия Паши Беседина. Данил поднялся:
— Извините, Оксана, дела…
Послал ей многозначительный взгляд, помахав в воздухе той самой записочкой, быстренько вышел в коридор, тихо приказал:
— Проверишь насчет «ушей», — и показал большим пальцем за плечо, на дверь только что покинутого им кабинета. — Что стряслось?
— Там к вам приехали… — со странным выражением лица сказал Паша и от дальнейших комментариев воздержался.
Шагая за ним следом, Данил пытался в темпе обмозговать весьма интересную мысль: почему Красавина Оксана боится микрофонов? Точнее говоря, почему ей вообще пришло в голову, что в ее кабинете могут оказаться микрофоны? Только потому, что она неглупа? Да нет, должны быть более серьезные причины…
Он энергично распахнул дверь, с кресла в углу неторопливо поднялся человек лет тридцати пяти, в штатском, с неброским лицом субъекта определенной профессии. Не представившись, спросил негромко:
— Здесь можно говорить… свободно?
— Можно, — сказал Данил. — Нужно, чтобы… — сделал выразительный жест, указав на Пашу.
— Желательно.
Данил кивнул, и Паша молча вышел.
— Товарищ генерал-лейтенант считает, что вам имеет смысл взглянуть… — с расстановочкой произнес гость, ухитрившийся так и не представиться.
Расстегнул свою желтую папочку, вынул несколько больших черно-белых снимков и, не выпуская из рук с профессиональной сноровкой, развернул веером, показал Данилу:
— Этого человека вы, случайно, не знаете? Данил всмотрелся — и почувствовал, как сердце мерзко ворохнулось в груди. Стандартные снимки, сделанные, судя по всему, ночью, с сильной фотовспышкой, стандартная мерная линейка, а здесь в кадр попал носок форменного сапога…
— Знаю, — медленно произнес Данил. — И не случайно. Это — Кирилл Николаевич Ярышев, работник фирмы «Интеркрайт», некоторое время назад командированный в наш здешний филиал, то бишь «Клейнод»…
— И он, насколько я понимаю, выполнял те же функции, что и покойный гражданин Климов? Данил, поразмыслив пару секунд, молча кивнул.
— Я думаю, в ближайшее время будут проведены допросы по всей форме….так же негромко сообщил безымянный гость.
— Где его нашли?
— На тракте Калюжин-Жодино. Примерно в трех километрах от Калюжина.
Характер травм вроде бы указывает на обыкновенный наезд, совершенный автомобилем неизвестной марки… однако при вскрытии обнаружен след ножевого ранения. Одного-единственного. Ранение было нанесено под левую лопатку и, несомненно, оказалось смертельным.
— А потом его кинули под колеса…
— Не обязательно, — мотнул головой незнакомец. — Мог просто лежать на дороге. Дорога проселочная, неосвещенная, водитель, чего доброго, решил, что переехал пьяного, задавил насмерть, — и рванул с места происшествия. Машину, конечно, ищут, но найти ее будет трудновато… Отпечатки протектора нечеткие, их пока что не идентифицировали.
— При нем что-нибудь нашли?
— Совершенно ничего. Ни даже спичечного коробка…
— Он не курил, — устало уточнил Данил.
— Я для примера… Совершенно ничего. Следствие в числе прочих рассматривает и версию об ограблении. — Он аккуратно сложил фотографии в папочку и педантично застегнул ее на «молнию». — В общем, Данила Петрович, генерал просил вам передать… Не нужно заниматься самодеятельностью.
— Понимаете…
— Извините, я просто выполняю поручение, а потому абсолютно не уполномочен что бы то ни было понимать, — совсем уж сухо отрезал незнакомец. — Мне поручено передать, чтобы вы не увлекались самодеятельностью. Остальное будет происходить согласно заведенному порядку. Простите, мне пора.
Он коротко кивнул и прошел мимо Данила к двери. Данил длинно, шумно выдохнул сквозь зубы. Из глубин сознания поднималась слепая ярость. И он, чтобы не поддаться этому вреднейшему из чувств, побыстрее заглушить его работой, дернул на себя дверь, поманил Пашу. Взял его двумя пальцами за лацкан пиджака и произнес с расстановкой:
— Слушай внимательно, не переспрашивай, ничему не удивляйся. Делаем так…
Глава 7
ВЕРЕЩАГИН, УХОДИ С БАРКАСА!
«Приют охотника» Данилу нравился всегда — еще и за то, что кафе практически не изменилось за те десять лет, прошедших с открытия его, по чистой случайности, троицей командированных сюда господ офицеров. Впрочем, тогда они еще были товарищами, понятное дело. Шли-шагали три товарища, прямо-таки по классику Ремарку, вдоль бесконечного проспекта (в те времена еще носившего имечко вождя, из-за коего негры преклонных годов всерьез опасались, что их заставят выучить русский) — и наткнулись на уютнейшее, как оказалось, заведение. С тех пор много воды утекло, судьба, как водится, открывателей разбросала качественно — Володе Лахову отрубили голову в Сумгаите, Дильдаш Кучукбаев стал большим чином в новехоньком, с иголочки (крохотном, одна беда) государстве, а Черский… Ну, с Черским более-менее ясно: погон лишился, деньгами разбогател, обзавелся молодой женой и кучей проблем. Знать бы только, каков будет итог?Рассуждая философски, за эти десять лет на доброй половине земного шара все перевернулось так, что пресловутый дом Облонских не годился и в бледное подобие. Развалилась империя, именовавшаяся союзом нерушимым, новые государства плодились, как кролики, иные чудики, на которых в жизни не подумаешь, ухитрились стать кто президентами, кто генералами, кто духовными отцами нации, иные раззолоченные живые монументы, казавшиеся верными, оказались кто на виселице, кто в далеком изгнании, величаво бороздили моря громады авианосцев, метались боевые вертолеты, с лязгом и дребезгом рушились валюты, гибли принцессы и умирали короли — зато в «Приюте охотника» ничегошеньки не изменилось. Те же два тесноватых зальчика, то же чучело громадного кабана, те же деревянные прямоугольные подносы, волчья шкура на стене, шкура медведя — на другой, тот же сине-красный витраж. Настолько все прежнее, что Данила на миг пронзил иррациональный страх: вот выйдешь на улицу, а там — восемьдесят девятый, со всей его шизофренией, и нет никакого «Интеркрайта», нет «Клейнода», но при этом ты знаешь все наперед…
Рехнуться можно.
Он первым спустился на шесть ступенек, уверенно направился к заказанному столику — в самом углу, под распластанной волчьей шкурой. Следом подошли Багловский с Бесединым, поставили подносы и стали расставлять тарелки.
Вокруг стоял гомон, надежно защищавший от любых нескромных ушей, — хоть обсуждай тихонечко, как похитить Батьку Лукашевича, увезти его в мешке за город и потребовать тех самых свобод. Правда, исход проблематичен: мы-то, в России, насмотрелись, как выглядит эта свобода, призываемая на наши головы бородатыми дефективными детишками…
— Шумновато здесь, — поморщился Багловский.
— Тем надежнее, — сказал Данил. — Столик я из автомата заказывал, так что никакая подслушка не прицепилась бы…
— За нами был хвост.
— Да, я заметил, — сказал Данил. — Опять объявился старина «Фольксваген», а то я уж беспокоиться начал, не случилось ли с ним чего… Ну и что? Пусть себе топчутся на улице. Вы, я вижу, так и не стали еще настоящим вороном здешних мест, Багловский. В это время дня сюда без предварительного заказа просто-напросто не попасть, мы с вами почти что в Европах… Самое большее, чего они достигнут, — при особой удаче прорвутся к стойке выпить рюмочку, но оттуда нас не видно и не слышно… — Он обернулся и потрепал жесткое кабанье ухо, припахивающее пылью. — Сколько лет прошло, а он все стоит, клыкастый…
— Что-то вы ненормально говорливы, шеф, — усмехнулся Паша Беседин.
— Так ведь есть с чего, — сказал Данил. — Пошла работа, ребятки, пошла работа… На крыло пора, соколы вы мои винтомоторные… Другими словами, в самое ближайшее время как раз и начинается серьезная работа, для коей «Клейнод» и был изначально предназначен, как вам обоим прекрасно известно…
Он замолчал, взял туповатый нож и занялся котлетой — в меню она испокон веков значилась «котлетой из лосятины с грибами», что, конечно же, следовало считать поэтическим преувеличением. Не напастись столько лосей… Грибы, правда, были настоящие, да и поименованная лосятиной говядина — недурна.
— Ешьте, други, ешьте, — поощрил он. — Это вам не реквизит, а доподлинные яства…
По многолетней въевшейся привычке он сидел спиной к стене, лицом к арке, сквозь которую сюда попадали из примыкающего зальчика. А потому сразу засек субъекта, якобы высматривавшего свободный столик. «Якобы» — никаких сомнений. В кавычках. Тип был чересчур собран, зажат для простого прожигателя жизни, решившего побаловать себя котлетой из фальшивого лося. Не хватало ему той шпиенской утонченности, что приходит с годами…
Постаравшись не встретиться с ним взглядом, Данил держал наблюдателя в поле зрения. Надолго ты, милый, задержаться не сможешь, дураку видно, что свободных столиков нема ни единого… ну вот, побрел себе восвояси, исчез с глаз.
— Итак… — продолжал Данил, с крестьянской бережливостью подобрав вилкой остатки котлеты. — Пора заниматься настоящей работой, соколы. Беда только, что ситуация осложнилась. Я до сих пор не могу разобраться в истории с Климовым, но истина тут не столь уж и важна. Другое важнее: против нас, очень похоже, начали работать. У вас есть возражения, Виктор? Нет?
Отрадно… Наезды в печати, в том числе и заграничной, возня придурков с дозиметрами вокруг наших грузовиков, пошлая клевета в Интернете — такое случайностью не объяснишь.
— Но ведь никто не собирается ввозить сюда нечто, хоть в малейшей степени связанное с радиацией, с атомом… — пожал плечами Багловский.
— Конечно, не собирается, — сказал Данил. — Ну и что? Настоящая, штучная клевета как раз и должна быть, во-первых, смачной, во-вторых, фантастичной.
Обвинения в неуплате налогов, педофилии или контрабанде водки даже здесь выглядят уныло и читающей публике насквозь неинтересны. Зато радиация — это звучит. Ядерные отходы — это звучит…
— Мне так и не удалось выйти на источники… — сказал Багловский.
— А я вас за это и не собираюсь виноватить, — великодушно сказал Данил. — Возможности у вас довольно скромные, а источник, надо полагать, закопался глубже, чем достает ваш экскаватор… В общем, пока что меня вполне устраивает тактика вашей «паблик рилейшен». Оксана Башикташ и в самом деле чертовски сексапильна, я уверен, репортерам еще долго не надоест любоваться ее ножками и домогаться телефончика. Скажу вам откровенно, будь я помоложе, тоже, глядишь, домогался бы. Но этой тактики не хватит надолго, пока что нас цепляют исключительно маргинальные газетки, то есть народофронтовская туалетная бумага. Однако те западноевропейские газеты, что легонько по нам проехались, к желтым уже не отнесешь. Значит, в игре приличные деньги. Если здесь, в стране, наши таинственные противники не станут ограничиваться маргиналами, а впрыснут хорошие бабки в читаемые, коммерческие, популярные газеты — легко предвидеть, чем кончится. Те же самые прыткие современные мальчики весьма искусно и квалифицированно польют Оксану грязью, невзирая на ее юбчонки и вырезы. Есть такое свойство у денег — подавлять здоровые, нормальные инстинкты. Высмеют, грязью польют…