Возбужденные этими словами, уверенные, что зуав виноват, солдаты снова кидаются на него. Трое или четверо из них падают на землю под яростными ударами Сорви-головы.
— Скоты! — кричит он громко. — Я — изменник, я — продажный!.. Я убью вас!
К несчастью, поблизости нет ни одного зуава, чтобы помочь товарищу. Несколько торговцев подошли к месту происшествия и с любопытством глазеют на драку.
— Надо кончить с ним! — решает Дюрэ, наклоняется, поднимает обломок сабли, подкрадывается к зуаву и швыряет ему в лицо. Залитый кровью, зуав останавливается, шатаясь, и подносит руки к глазам.
— Негодяй! — кричит он. — Я вырву твое подлое сердце! Ко мне! Шакалы! Ко мне! — испускает он отчаянный вопль.
Солдаты хватают его, валят на землю, впихивают ему в рот платок и связывают. Вот Сорви-голова — обезоруженный, неподвижный, как труп, с окровавленным лицом — в полной власти своего смертельного врага! Сержант наклоняется к нему и говорит ему тихим, шипящим от злобы голосом:
— На этот раз ты в моих руках, храбрец. Ты погиб! У тебя сорвут крест и расстреляют тебя. Я буду счастлив! Товарищи! Отнесите изменника и заприте его до суда — его ждет казнь!
Буффарик, Дюлонг, Роберт, Бокамп, близкие друзья Жана, производят адский шум, усиливающийся с каждой минутой.
— Сорви-голова! Мы хотим видеть Сорви-голову! Вперед, товарищи, вперед! Освободить его!
Дело становится серьезным…
Офицеры бросаются в толпу, стараясь восстановить порядок, успокоить солдат.
Полковник хорошо знает своих зуавов. Образцовые солдаты, ясные головы, золотые сердца! Он умеет говорить с ними твердо, но ласково, и, видя их возбуждение, командует:
— Стройся! Живо!
В силу привычки и дисциплины зуавы строятся, но продолжают кричать:
— Сорви-голова! Мы хотим видеть Сорви-голову!
Заметив около себя Буффарика, полковник говорит ему:
— И ты, старый боевой конь?
— Господин полковник, — с достоинством отвечает сержант, — Сорви-голова — жертва клеветы! Это пощечина зуавам всего полка!
— Хорошо сказано! — кричат зуавы. — Да здравствует Буффарик, да здравствует Сорви-голова!
— Дети мои! — говорит полковник. — Я думаю так же, как вы. Сорви-голова — образец честности и мужества… Он будет возвращен вам!
— Сейчас же! Сейчас! — кричат самые нетерпеливые.
— Молчать, когда я говорю! — прерывает их полковник. — Я займусь этим немедленно, но прошу вас, ради Сорви-головы, не делайте глупостей… Нельзя же доказывать его невиновность стрельбой из карабина! Ступайте в палатки и верьте моему слову. Вольно, ребята!
— Да здравствует кебир! — раздается громогласный крик.
Успокоенные зуавы возвращаются в свои палатки, а полковник направляется в лагерь в сопровождении двух офицеров — батальонных командиров.
Командир линейного полка — личный друг полковника. Он не разделяет оптимизма полковника и смотрит на дело очень серьезно. Обвинение, предъявленное Сорви-голове, основывается на солидных данных. Подана целая бумага, очень хитро и умно составленная.
Полковник пробегает глазами бумагу и говорит:
— На вашем месте я бросил бы все это в огонь!
— Но от этого мы ничего не выиграем, ни я, ни ваш зуав! Сорви-голова впутан в серьезное дело…
— Которое его опозорит!
— Ему придется доказывать свою невиновность!
— Хорошо, позвольте нам повидать его! Я поговорю с ним. Спрошу его. В сущности, я убежден в его верности долгу и знамени!
Офицеры входят в каземат, где сидит несчастный Сорви-голова. Каземат этот, с амбразурой вместо окна, довольно обширен и не похож на тюрьму. В нем много воздуху, стоит кровать, стол и стул. Любой офицер батареи мог бы позавидовать такому помещению.
При виде входящих офицеров Сорви-голова, который мечется, как зверь в клетке, останавливается как вкопанный и отдает честь.
— Ну, мой бедный Сорви-голова, — дружески говорит полковник, — опять беда!
— Господин полковник, разве можно принимать всерьез низкую клевету негодяя, моего заклятого врага?.. Из-за него меня присудили к смерти тогда, на Альме…
— Сержант Дюрэ?
— Да, он!
—Тем не менее он обвиняет тебя в сношениях с врагами в измене… Тебе придется защищаться!
— Господин полковник! Господин капитан! Это же подлая ложь, это глупо, возмутительно! Вся моя жизнь является опровержением этой клеветы!
— Я согласен… все мы согласны с этим! Но если бы ты знал, бедный, как этот сержант все исказил… какие улики нашел против тебя!
— Господин полковник! Я сын старого служаки, одного из верных слуг Наполеона, и с детства воспитан в правилах чести и повиновения своему долгу. Наконец, если я совершил преступление, то для чего? С какой целью стал бы я позорить безукоризненное прошлое, всю мою солдатскую жизнь? Ведь нет действия без причины, и каждое преступление имеет свою цель! Ну можно ли подозревать меня в позорном преступлении, в измене отечеству для того, чтобы устроить пирушку товарищам?
— Это верно, мой друг! Но тебя все-таки спросят, откуда ты взял эти деньги!
— Господин полковник! Я расскажу в двух словах. Я нашел на севастопольском кладбище подземный ход, который ведет в часовню и проходит под центральным бастионом. Там много оружия, амуниции, и, кроме того, я нашел сундук, в котором лежала полная солдатская форма зуава, с крестом Почетного Легиона, и кошелек с четырьмя тысячами франков золотом, которые я взял себе без зазрения совести и истратил на угощение для товарищей!
— Слушай, Сорви-голова, что за романы ты нам рассказываешь?
— Истинную правду, господин полковник! Клянусь честью!
— Это надо проверить. Но почему ты не доложил начальству о своем открытии? Ведь это очень важно!
— Приберегал это для себя, чтобы раскрыть одну тайну и взорвать бастион!
— Это возможно, и мы верим тебе, но нужно все это проверить. Сегодня ночью ты поведешь нас!..
— К вашим услугам, господин полковник!
Полковник подходит к зуаву, дружески кладет ему руку на плечо и, всматриваясь в его глаза, тихо говорит:
— Сорви-голова! Я верю в твою невиновность…
— Благодарю вас, благодарю, господин полковник!
— Я поручусь за тебя перед главнокомандующим, он один может дать тебе свободу…
— Как, господин полковник? Разве я не свободен? — с тоской говорит зуав.
— Дай мне слово, что ты не убежишь!
Сорви-голова выпрямляется.
— Клянусь честью, господин полковник, что не буду пытаться скрыться!
— Хорошо, я верю тебе! Оружие тебе вернут, и ты войдешь с нами как свободный солдат!
— Благодарю, господин полковник, вы увидите, что я достоин вашего доверия!
Наступила ночь. Экспедиция готовится в глубокой тайне. Приказано идти целой роте. Заинтересованные таинственностью, люди весело отправляются в путь. Полковник держится вдали, в группе офицеров, закутанных в шинели. Воздух свеж, и ночь очень темная.
Рота с бесконечными предосторожностями направляется к кладбищу. Тут опасно, повсюду русские. Часть роты оставлена в резерве; отряд останавливается у кладбища, все остальные проникают за ограду и занимают позицию.
Во главе группы офицеров уверенно шагает Сорви-голова, спокойный и решительный.
Подходят к часовне. Сорви-голова толкает дверь и просит офицеров войти, вынимает из мешка свечу и зажигает ее.
Офицеры молчат.
— Фокус очень прост и остроумен! — говорит Сорви-голова, подходя к алтарю, наклоняется и нажимает гвоздь на кресте. Стена не двигается. Зуав нажимает сильнее… Напрасно! Панель неподвижна, как скала.
Кровь бросается ему в лицо, тело покрывается холодным потом.
— Значит, механизм испорчен! — лепечет он.
Потом его охватывает ярость, и он кричит:
— Увидим!
Схватив карабин, он колотит им по стене с таким воодушевлением, что тяжелая панель разлетается в куски.
— Наконец-то!
Сорви-голова, задыхаясь, берет свечу, подносит ее к отверстию и говорит:
— Господин полковник, сейчас мы увидим лестницу. Посмот…
Слова останавливаются в горле.
Бледный, дрожащий, он видит перед собой только ровный мозаичный пол. Ни следа отверстия, ни лестницы, ни малейшего намека на подземный ход! Можно думать, что это простая мистификация!
Сорви-голова чувствует и понимает это, хочет говорить, защищаться, доказать свою правдивость, но только хрип и рыдания вырываются из груди. Кровь шумит в его ушах, в глазах — красное облако, и ему кажется, что череп его лопнет. Потом он теряет сознание и погружается в пустоту.
— Я невиновен! — бормочут его посиневшие губы. Полковник пожимает плечами и холодно говорит:
— Господа, нам здесь нечего делать! Я рассчитываю на вашу скромность… прошу вас, ни одного слова об этом. Этот несчастный — виновен! Если умрет, тем лучше для него. Ради чести всего полка необходимо, чтобы он исчез! Я позабочусь об этом!
Через сутки Сорви-голова, принесенный солдатами в каземат, очнулся от своего кошмара. Он лежал на постели, с головой, обложенной компрессами, с ноющей болью во всем теле. Подле него, на стуле, сидел зуав с длинной бородой, с грудью, украшенной крестами и медалями.
— Буффарик! — тихо шепчет Сорви-голова.
— Ах, мой голубь… бедный Жан!
— Ну, что случилось?
— Скверные вещи… у меня камень на сердце!
— Говори же, умоляю тебя! Понимаю… меня считают виновным! И полковник тоже?
— Да, он послал меня к тебе… потому что… черт возьми! Потому что я старейший солдат полка и люблю тебя…
— Он послал тебя? Зачем?
— Да, гром и молния! Проклятое поручение!
— Говори же! Ты уморишь меня!
— Он послал меня сказать… передать тебе… одну вещь…
— Какую вещь?
Бледный, убитый происходящим, сержант вынимает из кармана пистолет, кладет его на постель и глухо бормочет:
— Игрушка смерти! Бедный ты мой!
— Понимаю! — кричит Сорви-голова, срывая с головы компрессы. — Кебир хочет, чтобы я убил себя во избежание позора! Не правда ли?
Старый сержант молча кивает головой.
— Хорошо, — говорит Сорви-голова, — повтори мне его слова! Что он сказал тебе?
— О, немного! «Старик, — сказал мне кебир, — снеси этот пистолет Сорви-голове… Если у него есть сердце, он покончит с собой, а я замну это грязное дело, и его имя не будет опозорено! Это все, что я могу сделать для него ради его прежних заслуг!»
Сорви-голова вскакивает с кровати и кричит:
— Буффарик, старый друг, отвечай мне откровенно, как следует честному солдату. Ты веришь, что я продался неприятелю… изменил долгу, отечеству, знамени?
— Нет, не верю! Тысячу раз нет!
— А твои? Мадемуазель Роза?
— Она, моя дочь, милое создание… Она готова отдать свою жизнь, чтобы доказать твою невиновность!
— Отдай мне твою дочь, Буффарик! Если бы я попросил ее быть моей женой?
— Охотно, Жан! Я буду счастлив назвать тебя моим сыном!
Лицо Сорви-головы сияет. Он бросается в объятия Буффарика, крепко обнимает его.
— Спасибо тебе от всей души! Твой ответ решил все! Я невиновен и не убью себя!
— Как! Что же ты сделаешь?
— Да, в минуту отчаяния, при мысли, что мое будущее погибло, что мое имя обесчещено и любовь моя разбита, я послушался бы полковника, но теперь… я — человек, люблю Розу и хочу жить для нее!
— Я давно угадал твое чувство, — говорит растроганный Буффарик. — Роза разделяет его…
— Мы никогда не говорили с ней о нашей любви!
— Я знаю, мой милый… Но пока в сторону чувства! Что ты хочешь делать?
— Найти предателя… доказать свою невиновность! Я чувствую в себе много сил, энергии… я разобью все препятствия и добьюсь своего!
— Но ты не свободен!
— Ночью я попробую убежать!
— И тебе помогут, дружок! Надейся и потерпи!
— Трудно… железо крепкое… известь и цемент, — бормочет он. — За амбразурой — часовой, может быть, не один! Но бежать надо сегодня же!
В это время горсть камушков падает на стол, брошенная чьей-то рукой в окно. Сорви-голова думает, что это Буффарик, и с бьющимся сердцем тихо говорит:
— Кто там? Это ты, старик?
— Нет, мосье Жан, это я! — отвечает ему нежный молодой женский голос.
Он узнает этот певучий музыкальный голос, доносящийся к нему из-за решетки, как небесная мелодия.
Растерянный Сорви-голова бормочет:
— Роза! Мадемуазель Роза! Я так счастлив!
— Мой бедный друг! Вы счастливы! — отвечает ему голос с оттенком лукавства и нежности. — Счастливы теперь? Вы нетребовательны!
— Я восхищен, я с ума схожу от счастья… зная, что вы здесь и… пришли ночью, несмотря на усталость… опасности… пришли для меня… одна!
— Одна, это правда! Но мы обязаны вам жизнью, Жан!
— Роза! Дорогая Роза! Я дрожу при мысли, что вы… одна!.. Столько негодяев тут… часовые… могли выстрелить!
— С этой стороны нет часовых! Вам легко бежать. Что касается негодяев-торговцев, которые не пропустят ни одну женщину, то разве они заденут зуава?
— Как, зуава?
Молодая девушка от души смеется.
— Это правда. Ведь вы не видите меня… Я надела платье моего брата Тото, а на поясе у меня кинжал мамы Буффарик, на плече — ваш добрый карабин, а на спине ваш мешок…
— Боже мой! Вы тащили мешок…
— Да, он тяжел, и я охотно сниму его с себя. Трубач притащил его тихонько к нам. Мой геройский вид, да еще с мешком на спине, оградил меня от всякого подозрения!
— Проклятая темнота! Я не вижу вас. Роза!
— Напротив, надо благословлять ее… вам удобнее бежать. Слушайте, время дорого! Мы все устроили это втроем… мама, Тото и я… Папа делает вид, что ничего не знает, иначе его могут заподозрить!
— Да, — грустно говорит Сорви-голова, — полковник поверил клевете, а вы…
— Полковник судит вас по рассудку, а мы — по сердцу! Рассудок ошибается, сердце — никогда! Однако я болтаю… не прерывайте меня! Слушайте! Папа ничего не знает, но оставил на виду клинок и маленькую пилку, я принесла их сюда; потом он рассказал мне историю, из которой я узнала пароль и отзыв…
— Какой пароль? И отзыв?
— Смелость! Честь!
— Роза, дорогая! Ваша доброта, ваша самоотверженность трогают меня до слез!
— Тише! Кто-то идет!
С бьющимся сердцем, тяжело дыша, молодые люди стоят неподвижно, он — согнувшись у решетки и любуясь грациозным силуэтом, она — взобравшись на земляную насыпь.
Через пять минут Роза тихо продолжает:
— В мешке есть провизия, но не надолго… Куда принести вам еще?
— Я рассчитываю устроиться на севастопольском кладбище…
— Хорошо! Там ночью вам положат провизию и сообщат все, что будет нужно!
— Спасибо! В двадцати шагах от решетки, вправо, вдоль стены, в яме!
— Отлично! А теперь, милый, за дело! Бегите, боритесь за свою честь, потому что она — и моя тоже. Устраивайте наше счастье! Возвращайтесь счастливым, отомщенным. Мое сердце будет с вами!
Прелестная девушка скользит вниз и тихонько уходит, мелькнув, словно тень, мимо часовых, и спокойно идет по дороге, ведущей во французский лагерь.
Сорви-голова тяжело вздыхает, опускает голову и шепчет:
— Она права! Надо действовать!
В руке его осталась маленькая пилка и клинок, принесенные Розой. Зуав кладет клинок на стол, берет пилку и начинает пилить решетку. Работа не требует особых усилий. Инструмент образцовый по прочности и силе. Сорви-голова усердно работает. Через час решетка падает.
Неподалеку звучно бьют часы. Одиннадцать!
Сорви-голова прячет в карманы пилку, клинок и пистолет, присланный полковником. Держась руками за оставшиеся прутья решетки, он поднимается к амбразуре и вползает в отверстие, с усилием, кое-как выбирается из амбразуры.
— Уф, устал! — говорит он, стоя на земле. — Чуть не застрял.
Сорви-голова нащупывает свой мешок, свой карабин и бормочет:
— Эта тяжесть под силу только мулу или зуаву! И Роза несла это! Милое, самоотверженное создание! Как она добра, и как я ее люблю!
Жан надевает мешок на плечи, берет карабин и идет в темноте несколько минут, с бьющимся сердцем, боясь окрика часового или выстрела. Слава Богу! Все идет хорошо. Часовые уверены, что с этой стороны не грозит никакая опасность. Зуав хорошо знает местность, направляется по узкой тропинке вперед, потом ложится и ползет. Что делать! Необходимо пройти это расстояние, не привлекая внимания. Сорви-голова, неутомимый ходок, человек, известный своей силой и храбростью, ползет, как улитка, толкая перед собой карабин, по пять метров в минуту.
Сорви-голова предпочел передвигаться подобным способом, потому что, даже зная пароль, не хочет возбудить подозрение часового и навлечь на себя беду. Наконец его труды и терпение вознаграждены, он находится за чертой военного лагеря, вне опасности, и спокойно шагает по дороге к Севастополю.
— Не встретил даже собаки! — смеется он себе в бороду. — Жаловаться не приходится… Ну, Сорви-голова, вперед теперь… ради Франции и моей Розы!
Впереди, на расстоянии добрых пяти километров, сверкают огни Севастополя. Слышен гром пушек и мортир. Море шумит в ответ этим выстрелам и отражает вспышки огня.
Вместо того чтобы направиться прямо на кладбище, зуав сворачивает вправо, к батарее номер три. Вот он идет по разрытой бомбами земле, спотыкаясь о камни, ядра и разные обломки. Налево от него — русские укрепления, направо — французы.
Час ночи. Батарея капитана Шампобера молчалива и тиха. С безрассудной смелостью, рискуя жизнью. Сорви-голова приближается к амбразурам, прячется в воронку и тихо свистит. Никто не движется со стороны траншеи, кроме… собаки Митральезы. Верный пес часто сопровождал зуава в его ночных экспедициях и узнает сигнал.
Но почему его друг в красных шальварах и куртке не идет в батарею, где его всегда радостно встречают?!
Собака начинает волноваться, выбегает из траншеи и нюхает воздух, бегая взад и вперед. Снова едва слышный свист.
Митральеза начинает подвывать, ее волнение, видимо, усиливается.
— Что такое сегодня с собачкой? — говорит капитан Шампобер своему товарищу. — Она что-то чует!
Собака, видя, что никто не понимает причины ее волнения, садится, испускает долгий печальный вой и одним прыжком исчезает в темноте.
Добрая собака, верный друг человека, присоединилась к одинокому зуаву, который страдает и борется с судьбой. Найдя его в воронке, Митральеза ласкается к нему, лижет ему руки и, наконец, ложится около него с довольным видом.
Потом они идут по дороге к кладбищу — человек, согнувшись под своим мешком, собака, прыгая около него.
На другое утро собака не вернулась в батарею и была зачислена в… дезертиры.
Весь корпус офицеров с полковником во главе требуют суда над дезертиром. Только один генерал Боске колеблется, считает это преждевременным.
Несмотря на улики, генерал Боске сомневается, потому что питает большое доверие к смелому зуаву, командиру адского патруля. Умный и хитрый Боске умеет понимать людей и взвешивать обстоятельства.
Таинственное, запутанное дело Сорви-головы тревожит его совесть.
— Я думаю, мой милый, что вы слишком спешите! — говорит он полковнику.
— Но, генерал, ведь это мистификация!
— Почем знать, быть может, Сорви-голова сам сделался жертвой мистификации!
— Видите ли, генерал, несчастный не думал, что мы отправимся туда… проверить его!
— Вы уверены в этом?
— Да, генерал. Это была удивительная наивность с моей стороны. Черт возьми! Мы выглядели совершенными дураками, когда поняли, что вся эта история не более чем фарс!
— Да, конечно, ваше самолюбие было задето, вам было досадно, но все это не мешало вам видеть вещи в истинном свете. Во всяком случае, нужно подождать!
Ждали очень долго.
Между тем началась суровая зима. Ветер, дождь, холод, грязь! Какое терпение, какую твердость должны иметь бедные солдаты, которые безостановочно роют землю! Роют сверху и снизу, проводя целые дни в траншеях, чтобы отвоевать несколько метров земли!
В промежутках стреляют из пушек, ружей, мортир. С обеих сторон огромные жертвы. Молодые, старые храбрецы, отборные смельчаки обеих наций гибнут, гибнут без конца! Снаряды, раны, болезни уносят людей. Ожесточение растет. Если атаки отличаются особой яростью, то и сопротивление полно отчаянной отваги. Всем понятно, что кампания будет долгая и убийственно трудная!
Под дождем, под снегом войска ждут лучших времен которые никогда не настанут. О Сорви-голове ничего не слышно. Конечно, это не значит, что его забыли. Никогда раньше не говорили о нем так много, как теперь! Три недели как исчез Сорви-голова, а его имя у всех на устах. Он сделался легендарной личностью.
Однажды ночью, при свете звезд, двое часовых заметили зуава, вернее, тень его, в сопровождении собаки… Казалось, он не шел, а скользил… Остановившись в двадцати шагах от солдат, призрак закричал им странным голосом, похожим на сдержанное рыдание:
— Тревога! Русские!
Это было верно. Глубокой ночью неприятельский батальон подкрадывается к французам, чтобы уничтожить часовых, овладеть траншеей и заклепать орудия.
Предупрежденные часовые не медлят, стреляют и кричат:
— К оружию!
Неожиданная атака отбита.
Спустя три дня часовые-артиллеристы батареи номер три слышат крик:
— Берегитесь, канониры! Берегитесь!
Бригадир высовывает голову в амбразуру и при блеске ракеты видит огромный силуэт человека, сопровождаемый каким-то чудовищным животным. Призрачная, огромная до ужаса тень! Оба скользят и исчезают в темноте. Через минуту гремят пушки с русского бастиона, маскируя новую вылазку русских. Но в батарее уже приняты все меры, русские встречены орудийным залпом и отступают.
Несколько ночей спустя новая тревога.
Французы работают в траншее, храня глубокое молчание, как вдруг около них раздается выстрел из карабина и крик:
— Берегитесь, саперы! Русские!
Работающие бросают кирки и лопаты, хватают ружья и отбивают нападение.
Целый ряд таких фактов. Какое— то таинственное сверхъестественное вмешательство! Но кто он, этот таинственный человек, пренебрегающий всякой опасностью и охраняющий французскую армию?
— Это похоже на Сорви-голову! — говорят солдаты.
— Да, Сорви-голова или его призрак!
Рассказы о нем продолжаются, дополняются и превращаются в легенды.
Призрак-зуав, который бродит каждую ночь около французов, молчаливый, неуловимый, таинственный, — добрый гений армии!
Это продолжается до памятной ночи страшной атаки на подкрепления англичан.
День прошел тихо. Вдруг целый ураган гранат, бомб, ядер обрушивается на английские линии, траншеи, ломает пушки и калечит людей. Малахов курган, третий и второй бастионы стреляют изо всех орудий и извергают столбы огня, словно кратеры.
Паника продолжается недолго. Англичане оправляются и отвечают выстрелом на выстрел. Но у них только половина наличного состава людей. Смертельные раны и болезни унесли много народу. Могут ли они долго продержаться?
Увы! Они отступают, покидают посты…
Русские стремительно наступают…
— Русские! Русские!
Внезапно со стороны французского лагеря взмывает вверх сигнальная ракета…
Трубы звучат… Тревога!
Три тысячи человек выскакивают из палаток и хватают оружие.
Охотники, пехотинцы, зуавы бегут на помощь союзникам. Пора! Русские обрушиваются, как ливень, испуская дикий крик.
Страшный залп! Обе массы войск сталкиваются и бьются, как звери.
На рассвете ожесточеннейший бой продолжается. Русские не отступают ни на шаг. Все смешивается в какой-то ужасающий хаос. Русские бастионы буквально осыпают ядрами и бомбами французские траншеи.
— Скоты! — кричит он громко. — Я — изменник, я — продажный!.. Я убью вас!
К несчастью, поблизости нет ни одного зуава, чтобы помочь товарищу. Несколько торговцев подошли к месту происшествия и с любопытством глазеют на драку.
— Надо кончить с ним! — решает Дюрэ, наклоняется, поднимает обломок сабли, подкрадывается к зуаву и швыряет ему в лицо. Залитый кровью, зуав останавливается, шатаясь, и подносит руки к глазам.
— Негодяй! — кричит он. — Я вырву твое подлое сердце! Ко мне! Шакалы! Ко мне! — испускает он отчаянный вопль.
Солдаты хватают его, валят на землю, впихивают ему в рот платок и связывают. Вот Сорви-голова — обезоруженный, неподвижный, как труп, с окровавленным лицом — в полной власти своего смертельного врага! Сержант наклоняется к нему и говорит ему тихим, шипящим от злобы голосом:
— На этот раз ты в моих руках, храбрец. Ты погиб! У тебя сорвут крест и расстреляют тебя. Я буду счастлив! Товарищи! Отнесите изменника и заприте его до суда — его ждет казнь!
ГЛАВА VI
Ярость патруля. — Вмешательство полковника. — Надо успокоить волнение. — Сорви-голова и его полковник. — Протест. — Надо проверить. — Ночная экспедиция. — Ничего. — Отчаяние. — Буффарик. — Пистолет. — Энергичный отказ. — Свобода!
Арест Сорви-головы ошеломляет солдат. Весь полк протестует, как один человек. Начинается волнение. Волонтеры адского патруля беснуются, ругаются, ломают оружие и хотят, чего бы им это ни стоило, освободить любимого командира из тюрьмы. Трубач трубит сбор. Вокруг него собираются зуавы. Повсюду видны сжатые кулаки, поднятые карабины, искаженные гневом бронзовые лица, растрепанные бороды…Буффарик, Дюлонг, Роберт, Бокамп, близкие друзья Жана, производят адский шум, усиливающийся с каждой минутой.
— Сорви-голова! Мы хотим видеть Сорви-голову! Вперед, товарищи, вперед! Освободить его!
Дело становится серьезным…
Офицеры бросаются в толпу, стараясь восстановить порядок, успокоить солдат.
Полковник хорошо знает своих зуавов. Образцовые солдаты, ясные головы, золотые сердца! Он умеет говорить с ними твердо, но ласково, и, видя их возбуждение, командует:
— Стройся! Живо!
В силу привычки и дисциплины зуавы строятся, но продолжают кричать:
— Сорви-голова! Мы хотим видеть Сорви-голову!
Заметив около себя Буффарика, полковник говорит ему:
— И ты, старый боевой конь?
— Господин полковник, — с достоинством отвечает сержант, — Сорви-голова — жертва клеветы! Это пощечина зуавам всего полка!
— Хорошо сказано! — кричат зуавы. — Да здравствует Буффарик, да здравствует Сорви-голова!
— Дети мои! — говорит полковник. — Я думаю так же, как вы. Сорви-голова — образец честности и мужества… Он будет возвращен вам!
— Сейчас же! Сейчас! — кричат самые нетерпеливые.
— Молчать, когда я говорю! — прерывает их полковник. — Я займусь этим немедленно, но прошу вас, ради Сорви-головы, не делайте глупостей… Нельзя же доказывать его невиновность стрельбой из карабина! Ступайте в палатки и верьте моему слову. Вольно, ребята!
— Да здравствует кебир! — раздается громогласный крик.
Успокоенные зуавы возвращаются в свои палатки, а полковник направляется в лагерь в сопровождении двух офицеров — батальонных командиров.
Командир линейного полка — личный друг полковника. Он не разделяет оптимизма полковника и смотрит на дело очень серьезно. Обвинение, предъявленное Сорви-голове, основывается на солидных данных. Подана целая бумага, очень хитро и умно составленная.
Полковник пробегает глазами бумагу и говорит:
— На вашем месте я бросил бы все это в огонь!
— Но от этого мы ничего не выиграем, ни я, ни ваш зуав! Сорви-голова впутан в серьезное дело…
— Которое его опозорит!
— Ему придется доказывать свою невиновность!
— Хорошо, позвольте нам повидать его! Я поговорю с ним. Спрошу его. В сущности, я убежден в его верности долгу и знамени!
Офицеры входят в каземат, где сидит несчастный Сорви-голова. Каземат этот, с амбразурой вместо окна, довольно обширен и не похож на тюрьму. В нем много воздуху, стоит кровать, стол и стул. Любой офицер батареи мог бы позавидовать такому помещению.
При виде входящих офицеров Сорви-голова, который мечется, как зверь в клетке, останавливается как вкопанный и отдает честь.
— Ну, мой бедный Сорви-голова, — дружески говорит полковник, — опять беда!
— Господин полковник, разве можно принимать всерьез низкую клевету негодяя, моего заклятого врага?.. Из-за него меня присудили к смерти тогда, на Альме…
— Сержант Дюрэ?
— Да, он!
—Тем не менее он обвиняет тебя в сношениях с врагами в измене… Тебе придется защищаться!
— Господин полковник! Господин капитан! Это же подлая ложь, это глупо, возмутительно! Вся моя жизнь является опровержением этой клеветы!
— Я согласен… все мы согласны с этим! Но если бы ты знал, бедный, как этот сержант все исказил… какие улики нашел против тебя!
— Господин полковник! Я сын старого служаки, одного из верных слуг Наполеона, и с детства воспитан в правилах чести и повиновения своему долгу. Наконец, если я совершил преступление, то для чего? С какой целью стал бы я позорить безукоризненное прошлое, всю мою солдатскую жизнь? Ведь нет действия без причины, и каждое преступление имеет свою цель! Ну можно ли подозревать меня в позорном преступлении, в измене отечеству для того, чтобы устроить пирушку товарищам?
— Это верно, мой друг! Но тебя все-таки спросят, откуда ты взял эти деньги!
— Господин полковник! Я расскажу в двух словах. Я нашел на севастопольском кладбище подземный ход, который ведет в часовню и проходит под центральным бастионом. Там много оружия, амуниции, и, кроме того, я нашел сундук, в котором лежала полная солдатская форма зуава, с крестом Почетного Легиона, и кошелек с четырьмя тысячами франков золотом, которые я взял себе без зазрения совести и истратил на угощение для товарищей!
— Слушай, Сорви-голова, что за романы ты нам рассказываешь?
— Истинную правду, господин полковник! Клянусь честью!
— Это надо проверить. Но почему ты не доложил начальству о своем открытии? Ведь это очень важно!
— Приберегал это для себя, чтобы раскрыть одну тайну и взорвать бастион!
— Это возможно, и мы верим тебе, но нужно все это проверить. Сегодня ночью ты поведешь нас!..
— К вашим услугам, господин полковник!
Полковник подходит к зуаву, дружески кладет ему руку на плечо и, всматриваясь в его глаза, тихо говорит:
— Сорви-голова! Я верю в твою невиновность…
— Благодарю вас, благодарю, господин полковник!
— Я поручусь за тебя перед главнокомандующим, он один может дать тебе свободу…
— Как, господин полковник? Разве я не свободен? — с тоской говорит зуав.
— Дай мне слово, что ты не убежишь!
Сорви-голова выпрямляется.
— Клянусь честью, господин полковник, что не буду пытаться скрыться!
— Хорошо, я верю тебе! Оружие тебе вернут, и ты войдешь с нами как свободный солдат!
— Благодарю, господин полковник, вы увидите, что я достоин вашего доверия!
Наступила ночь. Экспедиция готовится в глубокой тайне. Приказано идти целой роте. Заинтересованные таинственностью, люди весело отправляются в путь. Полковник держится вдали, в группе офицеров, закутанных в шинели. Воздух свеж, и ночь очень темная.
Рота с бесконечными предосторожностями направляется к кладбищу. Тут опасно, повсюду русские. Часть роты оставлена в резерве; отряд останавливается у кладбища, все остальные проникают за ограду и занимают позицию.
Во главе группы офицеров уверенно шагает Сорви-голова, спокойный и решительный.
Подходят к часовне. Сорви-голова толкает дверь и просит офицеров войти, вынимает из мешка свечу и зажигает ее.
Офицеры молчат.
— Фокус очень прост и остроумен! — говорит Сорви-голова, подходя к алтарю, наклоняется и нажимает гвоздь на кресте. Стена не двигается. Зуав нажимает сильнее… Напрасно! Панель неподвижна, как скала.
Кровь бросается ему в лицо, тело покрывается холодным потом.
— Значит, механизм испорчен! — лепечет он.
Потом его охватывает ярость, и он кричит:
— Увидим!
Схватив карабин, он колотит им по стене с таким воодушевлением, что тяжелая панель разлетается в куски.
— Наконец-то!
Сорви-голова, задыхаясь, берет свечу, подносит ее к отверстию и говорит:
— Господин полковник, сейчас мы увидим лестницу. Посмот…
Слова останавливаются в горле.
Бледный, дрожащий, он видит перед собой только ровный мозаичный пол. Ни следа отверстия, ни лестницы, ни малейшего намека на подземный ход! Можно думать, что это простая мистификация!
Сорви-голова чувствует и понимает это, хочет говорить, защищаться, доказать свою правдивость, но только хрип и рыдания вырываются из груди. Кровь шумит в его ушах, в глазах — красное облако, и ему кажется, что череп его лопнет. Потом он теряет сознание и погружается в пустоту.
— Я невиновен! — бормочут его посиневшие губы. Полковник пожимает плечами и холодно говорит:
— Господа, нам здесь нечего делать! Я рассчитываю на вашу скромность… прошу вас, ни одного слова об этом. Этот несчастный — виновен! Если умрет, тем лучше для него. Ради чести всего полка необходимо, чтобы он исчез! Я позабочусь об этом!
Через сутки Сорви-голова, принесенный солдатами в каземат, очнулся от своего кошмара. Он лежал на постели, с головой, обложенной компрессами, с ноющей болью во всем теле. Подле него, на стуле, сидел зуав с длинной бородой, с грудью, украшенной крестами и медалями.
— Буффарик! — тихо шепчет Сорви-голова.
— Ах, мой голубь… бедный Жан!
— Ну, что случилось?
— Скверные вещи… у меня камень на сердце!
— Говори же, умоляю тебя! Понимаю… меня считают виновным! И полковник тоже?
— Да, он послал меня к тебе… потому что… черт возьми! Потому что я старейший солдат полка и люблю тебя…
— Он послал тебя? Зачем?
— Да, гром и молния! Проклятое поручение!
— Говори же! Ты уморишь меня!
— Он послал меня сказать… передать тебе… одну вещь…
— Какую вещь?
Бледный, убитый происходящим, сержант вынимает из кармана пистолет, кладет его на постель и глухо бормочет:
— Игрушка смерти! Бедный ты мой!
— Понимаю! — кричит Сорви-голова, срывая с головы компрессы. — Кебир хочет, чтобы я убил себя во избежание позора! Не правда ли?
Старый сержант молча кивает головой.
— Хорошо, — говорит Сорви-голова, — повтори мне его слова! Что он сказал тебе?
— О, немного! «Старик, — сказал мне кебир, — снеси этот пистолет Сорви-голове… Если у него есть сердце, он покончит с собой, а я замну это грязное дело, и его имя не будет опозорено! Это все, что я могу сделать для него ради его прежних заслуг!»
Сорви-голова вскакивает с кровати и кричит:
— Буффарик, старый друг, отвечай мне откровенно, как следует честному солдату. Ты веришь, что я продался неприятелю… изменил долгу, отечеству, знамени?
— Нет, не верю! Тысячу раз нет!
— А твои? Мадемуазель Роза?
— Она, моя дочь, милое создание… Она готова отдать свою жизнь, чтобы доказать твою невиновность!
— Отдай мне твою дочь, Буффарик! Если бы я попросил ее быть моей женой?
— Охотно, Жан! Я буду счастлив назвать тебя моим сыном!
Лицо Сорви-головы сияет. Он бросается в объятия Буффарика, крепко обнимает его.
— Спасибо тебе от всей души! Твой ответ решил все! Я невиновен и не убью себя!
— Как! Что же ты сделаешь?
— Да, в минуту отчаяния, при мысли, что мое будущее погибло, что мое имя обесчещено и любовь моя разбита, я послушался бы полковника, но теперь… я — человек, люблю Розу и хочу жить для нее!
— Я давно угадал твое чувство, — говорит растроганный Буффарик. — Роза разделяет его…
— Мы никогда не говорили с ней о нашей любви!
— Я знаю, мой милый… Но пока в сторону чувства! Что ты хочешь делать?
— Найти предателя… доказать свою невиновность! Я чувствую в себе много сил, энергии… я разобью все препятствия и добьюсь своего!
— Но ты не свободен!
— Ночью я попробую убежать!
— И тебе помогут, дружок! Надейся и потерпи!
ГЛАВА VII
Сорви-голова в тюрьме. — Неожиданное счастье. — Самоотверженность Розы. — Пароль. — Бегство. — Свободен. — По дороге в Севастополь. — Перед батареей номер три. — Дезертир.
Буффарик ушел. Наступила ночь, холодная туманная ноябрьская ночь. Сорви-голова сидит и размышляет, устремив взор на окно с железной решеткой. Да, надо бежать. Снова приходится ему нарушать регламент и открыто восставать против закона. Но как бежать? Буффарик обещал помочь, и это не пустые слова. Но Сорви-голова привык сам помогать себе. Он переносит стол ближе к окну, вскакивает на него и пытается расшатать железную решетку амбразуры.— Трудно… железо крепкое… известь и цемент, — бормочет он. — За амбразурой — часовой, может быть, не один! Но бежать надо сегодня же!
В это время горсть камушков падает на стол, брошенная чьей-то рукой в окно. Сорви-голова думает, что это Буффарик, и с бьющимся сердцем тихо говорит:
— Кто там? Это ты, старик?
— Нет, мосье Жан, это я! — отвечает ему нежный молодой женский голос.
Он узнает этот певучий музыкальный голос, доносящийся к нему из-за решетки, как небесная мелодия.
Растерянный Сорви-голова бормочет:
— Роза! Мадемуазель Роза! Я так счастлив!
— Мой бедный друг! Вы счастливы! — отвечает ему голос с оттенком лукавства и нежности. — Счастливы теперь? Вы нетребовательны!
— Я восхищен, я с ума схожу от счастья… зная, что вы здесь и… пришли ночью, несмотря на усталость… опасности… пришли для меня… одна!
— Одна, это правда! Но мы обязаны вам жизнью, Жан!
— Роза! Дорогая Роза! Я дрожу при мысли, что вы… одна!.. Столько негодяев тут… часовые… могли выстрелить!
— С этой стороны нет часовых! Вам легко бежать. Что касается негодяев-торговцев, которые не пропустят ни одну женщину, то разве они заденут зуава?
— Как, зуава?
Молодая девушка от души смеется.
— Это правда. Ведь вы не видите меня… Я надела платье моего брата Тото, а на поясе у меня кинжал мамы Буффарик, на плече — ваш добрый карабин, а на спине ваш мешок…
— Боже мой! Вы тащили мешок…
— Да, он тяжел, и я охотно сниму его с себя. Трубач притащил его тихонько к нам. Мой геройский вид, да еще с мешком на спине, оградил меня от всякого подозрения!
— Проклятая темнота! Я не вижу вас. Роза!
— Напротив, надо благословлять ее… вам удобнее бежать. Слушайте, время дорого! Мы все устроили это втроем… мама, Тото и я… Папа делает вид, что ничего не знает, иначе его могут заподозрить!
— Да, — грустно говорит Сорви-голова, — полковник поверил клевете, а вы…
— Полковник судит вас по рассудку, а мы — по сердцу! Рассудок ошибается, сердце — никогда! Однако я болтаю… не прерывайте меня! Слушайте! Папа ничего не знает, но оставил на виду клинок и маленькую пилку, я принесла их сюда; потом он рассказал мне историю, из которой я узнала пароль и отзыв…
— Какой пароль? И отзыв?
— Смелость! Честь!
— Роза, дорогая! Ваша доброта, ваша самоотверженность трогают меня до слез!
— Тише! Кто-то идет!
С бьющимся сердцем, тяжело дыша, молодые люди стоят неподвижно, он — согнувшись у решетки и любуясь грациозным силуэтом, она — взобравшись на земляную насыпь.
Через пять минут Роза тихо продолжает:
— В мешке есть провизия, но не надолго… Куда принести вам еще?
— Я рассчитываю устроиться на севастопольском кладбище…
— Хорошо! Там ночью вам положат провизию и сообщат все, что будет нужно!
— Спасибо! В двадцати шагах от решетки, вправо, вдоль стены, в яме!
— Отлично! А теперь, милый, за дело! Бегите, боритесь за свою честь, потому что она — и моя тоже. Устраивайте наше счастье! Возвращайтесь счастливым, отомщенным. Мое сердце будет с вами!
Прелестная девушка скользит вниз и тихонько уходит, мелькнув, словно тень, мимо часовых, и спокойно идет по дороге, ведущей во французский лагерь.
Сорви-голова тяжело вздыхает, опускает голову и шепчет:
— Она права! Надо действовать!
В руке его осталась маленькая пилка и клинок, принесенные Розой. Зуав кладет клинок на стол, берет пилку и начинает пилить решетку. Работа не требует особых усилий. Инструмент образцовый по прочности и силе. Сорви-голова усердно работает. Через час решетка падает.
Неподалеку звучно бьют часы. Одиннадцать!
Сорви-голова прячет в карманы пилку, клинок и пистолет, присланный полковником. Держась руками за оставшиеся прутья решетки, он поднимается к амбразуре и вползает в отверстие, с усилием, кое-как выбирается из амбразуры.
— Уф, устал! — говорит он, стоя на земле. — Чуть не застрял.
Сорви-голова нащупывает свой мешок, свой карабин и бормочет:
— Эта тяжесть под силу только мулу или зуаву! И Роза несла это! Милое, самоотверженное создание! Как она добра, и как я ее люблю!
Жан надевает мешок на плечи, берет карабин и идет в темноте несколько минут, с бьющимся сердцем, боясь окрика часового или выстрела. Слава Богу! Все идет хорошо. Часовые уверены, что с этой стороны не грозит никакая опасность. Зуав хорошо знает местность, направляется по узкой тропинке вперед, потом ложится и ползет. Что делать! Необходимо пройти это расстояние, не привлекая внимания. Сорви-голова, неутомимый ходок, человек, известный своей силой и храбростью, ползет, как улитка, толкая перед собой карабин, по пять метров в минуту.
Сорви-голова предпочел передвигаться подобным способом, потому что, даже зная пароль, не хочет возбудить подозрение часового и навлечь на себя беду. Наконец его труды и терпение вознаграждены, он находится за чертой военного лагеря, вне опасности, и спокойно шагает по дороге к Севастополю.
— Не встретил даже собаки! — смеется он себе в бороду. — Жаловаться не приходится… Ну, Сорви-голова, вперед теперь… ради Франции и моей Розы!
Впереди, на расстоянии добрых пяти километров, сверкают огни Севастополя. Слышен гром пушек и мортир. Море шумит в ответ этим выстрелам и отражает вспышки огня.
Вместо того чтобы направиться прямо на кладбище, зуав сворачивает вправо, к батарее номер три. Вот он идет по разрытой бомбами земле, спотыкаясь о камни, ядра и разные обломки. Налево от него — русские укрепления, направо — французы.
Час ночи. Батарея капитана Шампобера молчалива и тиха. С безрассудной смелостью, рискуя жизнью. Сорви-голова приближается к амбразурам, прячется в воронку и тихо свистит. Никто не движется со стороны траншеи, кроме… собаки Митральезы. Верный пес часто сопровождал зуава в его ночных экспедициях и узнает сигнал.
Но почему его друг в красных шальварах и куртке не идет в батарею, где его всегда радостно встречают?!
Собака начинает волноваться, выбегает из траншеи и нюхает воздух, бегая взад и вперед. Снова едва слышный свист.
Митральеза начинает подвывать, ее волнение, видимо, усиливается.
— Что такое сегодня с собачкой? — говорит капитан Шампобер своему товарищу. — Она что-то чует!
Собака, видя, что никто не понимает причины ее волнения, садится, испускает долгий печальный вой и одним прыжком исчезает в темноте.
Добрая собака, верный друг человека, присоединилась к одинокому зуаву, который страдает и борется с судьбой. Найдя его в воронке, Митральеза ласкается к нему, лижет ему руки и, наконец, ложится около него с довольным видом.
Потом они идут по дороге к кладбищу — человек, согнувшись под своим мешком, собака, прыгая около него.
На другое утро собака не вернулась в батарею и была зачислена в… дезертиры.
ГЛАВА VIII
Дезертир. — Генерал Боске. — Его сомнения. — Зима. — Непримиримые враги. — Призрак или действительность? — Добрый гений. — Англичане атакуют. — Кровавая битва. — Диверсия. — Русский и зуав. — Пение шакалов. — Их двое. — Сорви-голова. — Он явился.
Обвиняемый в серьезном преступлении, Сорви-голова скрылся, предпочел постыдное бегство смерти. Он — дезертир. Скоро его будут судить, даже отсутствующего, вычеркнут его имя из списков легионеров, из состава армии.Весь корпус офицеров с полковником во главе требуют суда над дезертиром. Только один генерал Боске колеблется, считает это преждевременным.
Несмотря на улики, генерал Боске сомневается, потому что питает большое доверие к смелому зуаву, командиру адского патруля. Умный и хитрый Боске умеет понимать людей и взвешивать обстоятельства.
Таинственное, запутанное дело Сорви-головы тревожит его совесть.
— Я думаю, мой милый, что вы слишком спешите! — говорит он полковнику.
— Но, генерал, ведь это мистификация!
— Почем знать, быть может, Сорви-голова сам сделался жертвой мистификации!
— Видите ли, генерал, несчастный не думал, что мы отправимся туда… проверить его!
— Вы уверены в этом?
— Да, генерал. Это была удивительная наивность с моей стороны. Черт возьми! Мы выглядели совершенными дураками, когда поняли, что вся эта история не более чем фарс!
— Да, конечно, ваше самолюбие было задето, вам было досадно, но все это не мешало вам видеть вещи в истинном свете. Во всяком случае, нужно подождать!
Ждали очень долго.
Между тем началась суровая зима. Ветер, дождь, холод, грязь! Какое терпение, какую твердость должны иметь бедные солдаты, которые безостановочно роют землю! Роют сверху и снизу, проводя целые дни в траншеях, чтобы отвоевать несколько метров земли!
В промежутках стреляют из пушек, ружей, мортир. С обеих сторон огромные жертвы. Молодые, старые храбрецы, отборные смельчаки обеих наций гибнут, гибнут без конца! Снаряды, раны, болезни уносят людей. Ожесточение растет. Если атаки отличаются особой яростью, то и сопротивление полно отчаянной отваги. Всем понятно, что кампания будет долгая и убийственно трудная!
Под дождем, под снегом войска ждут лучших времен которые никогда не настанут. О Сорви-голове ничего не слышно. Конечно, это не значит, что его забыли. Никогда раньше не говорили о нем так много, как теперь! Три недели как исчез Сорви-голова, а его имя у всех на устах. Он сделался легендарной личностью.
Однажды ночью, при свете звезд, двое часовых заметили зуава, вернее, тень его, в сопровождении собаки… Казалось, он не шел, а скользил… Остановившись в двадцати шагах от солдат, призрак закричал им странным голосом, похожим на сдержанное рыдание:
— Тревога! Русские!
Это было верно. Глубокой ночью неприятельский батальон подкрадывается к французам, чтобы уничтожить часовых, овладеть траншеей и заклепать орудия.
Предупрежденные часовые не медлят, стреляют и кричат:
— К оружию!
Неожиданная атака отбита.
Спустя три дня часовые-артиллеристы батареи номер три слышат крик:
— Берегитесь, канониры! Берегитесь!
Бригадир высовывает голову в амбразуру и при блеске ракеты видит огромный силуэт человека, сопровождаемый каким-то чудовищным животным. Призрачная, огромная до ужаса тень! Оба скользят и исчезают в темноте. Через минуту гремят пушки с русского бастиона, маскируя новую вылазку русских. Но в батарее уже приняты все меры, русские встречены орудийным залпом и отступают.
Несколько ночей спустя новая тревога.
Французы работают в траншее, храня глубокое молчание, как вдруг около них раздается выстрел из карабина и крик:
— Берегитесь, саперы! Русские!
Работающие бросают кирки и лопаты, хватают ружья и отбивают нападение.
Целый ряд таких фактов. Какое— то таинственное сверхъестественное вмешательство! Но кто он, этот таинственный человек, пренебрегающий всякой опасностью и охраняющий французскую армию?
— Это похоже на Сорви-голову! — говорят солдаты.
— Да, Сорви-голова или его призрак!
Рассказы о нем продолжаются, дополняются и превращаются в легенды.
Призрак-зуав, который бродит каждую ночь около французов, молчаливый, неуловимый, таинственный, — добрый гений армии!
Это продолжается до памятной ночи страшной атаки на подкрепления англичан.
День прошел тихо. Вдруг целый ураган гранат, бомб, ядер обрушивается на английские линии, траншеи, ломает пушки и калечит людей. Малахов курган, третий и второй бастионы стреляют изо всех орудий и извергают столбы огня, словно кратеры.
Паника продолжается недолго. Англичане оправляются и отвечают выстрелом на выстрел. Но у них только половина наличного состава людей. Смертельные раны и болезни унесли много народу. Могут ли они долго продержаться?
Увы! Они отступают, покидают посты…
Русские стремительно наступают…
— Русские! Русские!
Внезапно со стороны французского лагеря взмывает вверх сигнальная ракета…
Трубы звучат… Тревога!
Три тысячи человек выскакивают из палаток и хватают оружие.
Охотники, пехотинцы, зуавы бегут на помощь союзникам. Пора! Русские обрушиваются, как ливень, испуская дикий крик.
Страшный залп! Обе массы войск сталкиваются и бьются, как звери.
На рассвете ожесточеннейший бой продолжается. Русские не отступают ни на шаг. Все смешивается в какой-то ужасающий хаос. Русские бастионы буквально осыпают ядрами и бомбами французские траншеи.