Восходящее бледное декабрьское солнце освещает отвратительную бойню.
В этот момент раздается ужасный взрыв, земля дрожит под ногами сражающихся. В углу севастопольского кладбища поднимается целый столб огня и дыма.
Шум битвы затих. Наступила мертвая тишина. На севастопольских укреплениях раздаются тревожные сигналы труб и барабанов. По-видимому, случилось что-то серьезное. Русские офицеры подносят к губам свистки. Звучит резкий продолжительный свист.
Солдаты останавливаются и отступают.
Все облегченно вздыхают, никто не думает о преследовании. Каждый торопится в свой лагерь, не понимая причины этой паники. Что случилось у русских? Вероятно, взрыв порохового погреба. Нет, хуже. Взорван знаменитый люнет с двенадцатью пушками и мортирами — совершенно уничтожен, истреблен! Ничего не осталось, кроме огромной ямы — страшной бреши в севастопольских укреплениях.
Если бы у французов было больше людей, какой это был бы прекрасный случай для атаки! Но это невозможно!
Проходит полчаса. Белый флаг развевается на бастионе русских. Передышка!
С французской стороны тоже водружается белый флаг. Отряды выходят подбирать раненых и убитых.
Мир на несколько минут! Горькая ирония! Англичане, французы и русские выходят из своих прикрытий.
На виду двух армий появляется странная группа: два человека и собака. Они выходят буквально из-под земли и видны всем. Один из них — человек среднего роста, с бородой, в русской шинели и фуражке. Другой — такого же роста, тоже с бородой, одет в форму зуава. На груди его сверкает крест Почетного Легиона. Но вид его ужасен! Этот капрал зуавов едва тащит ноги и не хочет идти. Руки у него связаны за спиной, как у преступника, голова опущена, феска надета, как чепец.
Волей-неволей он должен идти. На шее у него узлом завязана веревка, которую русский намотал себе на руку и тащит его.
Очевидно, русский наслаждается унижением зуава и кричит ему по-французски:
— Ну, двигайся, негодяй! Подвигайся вперед!
Зуав пытается упираться, но собака кусает за ноги и ворчит. Кое-как, крича, подгоняя зуава, они проходят десять шагов. Зуав опять останавливается.
Русский подгоняет его штыком и кричит:
— Иди, голубчик! Иди же! Товарищи ждут!
Следует сильный удар ногой, и зуав испускает вопль ярости и боли. Ему, очевидно, хочется убежать, спрятаться, ничего не видеть и не слышать!
Человек в русской шинели, беспощадный, неумолимый, затягивает веревку, и несчастный полузадушенный зуав, подгоняемый штыком и собакой, шатаясь, взбирается на укрепления.
Артиллеристы третьей батареи с недоумением смотрят на странную группу.
— Бог мой! Кажется, Митральеза! — кричит один из них.
— И Сорви-голова! — добавляет капитан Шампобер вполголоса, со сжавшимся сердцем. — Несчастный! Так ужасно кончить! Я не могу видеть этого! Ужасная, тяжелая минута!
— Ну, иди же, сударь! — кричит русский зуаву и толкает его ногой. Собака скачет на ноги зуаву, и капли крови показываются на белых гетрах.
В этом несчастном человеческом существе, которое не видит и не слышит, артиллеристы с негодованием узнают своего победоносного товарища, героя второго полка зуавов.
— Сорви-голова! Гром и молния! Это он!
— Негодяй! Изменник! Продажный!
— Каналья! Тебе сорвут твой крест!
— Смерть изменнику!
Оба человека и собака останавливаются, осыпаемые градом насмешек, оскорблений, проклятий.
Человек в русской шинели кричит зуаву:
— Да тебя знают здесь! Они ошибаются… покажи им себя… скажи что-нибудь… пароль, спой песню твоего полка… Не знаешь? Странно. А я знаю!
Прекрасным звучным голосом русский поет любимую песню зуавов. Артиллеристы изумленно молчат. Пользуясь тишиной, русский восклицает:
— Вы не знаете Сорви-голову? Нет, не знаете, потому что вот он перед вами!
С быстротой молнии он сбрасывает русскую фуражку, шинель и появляется в блестящей форме зуава. Бледный от волнения, с бьющимся сердцем, с огненным взглядом, он кричит на всю батарею:
— Вот он — Сорви-голова! Вы не пошлете его на смерть! Не сорвете с него креста!
— Сорви-голова! Не может быть! Сорви-голова! — кричат артиллеристы.
— Есть! — отвечает он своим сильным голосом и презрительно, небрежным жестом, указав через плечо на пленника, который стоит, как мертвый, без движения, без взгляда, без голоса, добавляет:
— Господин капитан! Есть два Сорви-головы, как два креста! Один настоящий, на моей груди, на ленте, простреленной неприятельской пулей. Другой — не стоит говорить о нем! Что касается до фальшивого Сорви-головы… посмотрите на лицо этого Иуды!
Двумя сильными пощечинами он сбивает с пленника фальшивую бороду, и перед глазами зрителей появляется бледное, искаженное лицо сержанта Дюрэ.
Звучат восторженные крики:
— Да здравствует Сорви-голова! Да здравствует настоящий Сорви-голова!
Солдаты поняли все. Капитан бросается в объятия своего друга, крича: «Прости, прости меня!»
Митральеза прыгает, скачет, лает, визжит, здороваясь с друзьями-артиллеристами.
Сильные руки хватают пленника, его готовы убить.
— Прошу вас, товарищи, — говорит Сорви-голова, — не трогайте его. Он принадлежит правосудию, он нужен мне живой, его позор будет моим оправданием!
— Блестящее доказательство! — восклицает капитан.
— Да, конечно, его нельзя убивать!
Вокруг Сорви-головы и пленника сомкнулся тесный круг артиллеристов. Восторг усиливается. Все хотят пожать руку зуаву, сказать ему доброе слово. Мало-помалу, Сорви-голова теряет почву под ногами и оказывается на плечах солдат, как настоящий триумфатор.
— Понесем его к зуавам! — предлагает кто-то.
— Чудесная мысль! Да здравствует Сорви-голова!
Кортеж отправляется в путь с криками и шумом. По дороге к нему присоединяются новые солдаты. Начинается адский шум. Пятьсот человек жестикулируют и кричат, словно бешеные. Отовсюду сбегаются солдаты узнать причину шума. В центре толпы находится Сорви-голова, которого несут на руках. Он весел, голова его гордо поднята.
Сбегаются зуавы второго полка, между ними Соленый Клюв. Он узнает своего друга и бормочет прерывающимся от волнения голосом:
— Да это Жан! Наш Сорви-голова!
Не зная, чем выразить свою радость, трубач теряет голову, хватает трубу и трубит сбор. Является полковник, думая, что это генерал Боске… Нет, это зуав!
Растерянный полковник смотрит на него, узнает и восклицает: — Сорви-голова!
Отдавая честь по всем правилам военного артикула, герой зуавов отвечает:
— Есть, господин полковник!
Чувствуя себя свободным и вне опасности, зуав думает только об одном: открыть тайну подземного хода.
Ему приходит в голову мысль завести себе спутника — не человека, нет! Собаку Митральезу из батареи номер три. Это настоящая военная собака, выносливая, смелая, верная, послушная, с необычайно развитым чутьем — неоценимый спутник для подобного предприятия. Но придет ли собака на его зов? Надо попытаться. Заслышав знакомый сигнал, верная собака без колебаний покидает батарею и бежит к нему.
Человек и животное обмениваются нежными ласками, потом отправляются на кладбище.
Зуав выбирает место между стеной и аллеей кипарисов и устраивается здесь.
Он заряжает карабин, кладет мешок на землю, завертывается в плащ и одеяло, ложится на землю и делает знак собаке лечь подле него.
Оба засыпают, но просыпаются еще до зари.
Собака сторожит, зуав размышляет.
Прежде всего он задает себе вопрос: зачем русские так ловко и внезапно заделали вход в подземелье, что причинило ему столько горя? Да потому, что он, Сорви-голова, совершил страшную глупость, взяв двести луидоров из сундука. Эта неосторожность показала шпионам, что секрет известен.
Затем Сорви-голова ломает себе голову над вопросом: зачем эта форма зуава? Зачем этот крест? И мало-помалу он уясняет себе все.
Его служба в качестве командира разведчиков, полное доверие командования позволяет ему свободно бродить ночью и днем по укреплениям. Он делал то, что находил нужным, действовал самостоятельно, отдавая отчет только полковнику. Изменник, шпион русских, отлично знал все это и воспользовался этим с дьявольской ловкостью. Он достал себе форму зуава, орден, узнал пароль и разгуливал в этой форме, где хотел. Негодяй одевался в его шкуру и делал свое позорное дело, компрометируя его честь и доброе имя. Но кто этот враг, этот предатель?
Конечно, Леон Дюрэ, сержант, его личный враг, отъявленный негодяй! Разозленный похищением денег, негодяй ускорил события, открыто пустил клевету и, наконец, оскорбив зуава, формально обвинил его в измене.
При этой мысли кровь бросилась ему в лицо, и он ворчит сквозь зубы:
— Негодяй! Предатель! Это он. Ну, погоди! Смеется тот, кто смеется последний!
Сорви-голова встает, ласкает собаку, смотрящую на него любящими и умными глазами, и говорит:
— Знаешь что, Митральеза, давай позавтракаем!
Собака садится и ждет. Сорви-голова развязывает мешок и достает оттуда всякую всячину: сухари, окорок, свечи, спички, бутылку водки и три пакета с табаком.
На маленькой бумажке поспешно нацарапаны карандашом несколько слов: «Друг, будьте осторожны и думайте о тех, кто вас любит!»
Это — приписка Розы.
Суровый солдат узнает почерк и бормочет, смахивая непрошеные слезы:
— Роза, дорогая Роза! Мои мысли всегда с тобой… Дорогое воспоминание придаст мне сил и научит осторожности!
Сорви-голова быстро заканчивает завтрак, запивая его глотком водки, а собака ищет поблизости дождевой воды.
— Теперь, — говорит зуав, — покурим — и за работу!
Он тщательно исследует часовню. Все по-старому, от подземелья не осталось и следа. С наружной стороны решетка исправна, позади нее тянется двойной ряд кипарисов, образующих сплошную, почти непроницаемую стену.
— Отлично! — говорит Сорви-голова. — Прекрасное убежище… ни ветра, ни дождя! Мы будем, как в палатке, все увидим и услышим! Но придут ли сюда? Конечно, придут!
В нескольких метрах от этого уютного уголка он замечает длинную и широкую каменную плиту с надписью.
— Странно, — шепчет зуав. — Я не замечал этого камня… увидим потом!
Собака, очень довольная возможностью побегать, шныряет взад и вперед, обнюхивает, прислушивается. Первый день проходил спокойно. Ночью Сорви-голова отправлялся в экспедицию. Ему нужно достать себе русскую шинель и шапку. Он ползком приближается к русским аванпостам. Собака ворчит. Зуав поглаживает ее, и умное животное умолкает. Целых полчаса лежит Сорви-голова, притаившись, как дикий зверь. Наконец он замечает темный неподвижный силуэт человека, слышит человеческое дыхание. Одним прыжком бросается он на часового и наносит ему страшный удар по голове.
Человек падает без крика, без стона. Сорви-голова снимает с него шинель и убегает со всех ног.
На другой день, надев русскую шинель, он снова обшаривает часовню, исследует все аллеи. Ничего! Мертвая, печальная тишина кладбища.
Ночью он ждет ракеты, но напрасно. Севастополь освещен, слышны окрики часовых, вой собак и гром пушек. Но сигнала нет.
На пятую ночь ему принесли провизию. Сорви-голова нашел недалеко от двери, у стены, свежий хлеб, говядину, кофе, табак, бутыль с водой и записку, написанную карандашом.
«Дорогой Жан! Тото и я — мы принесли вам провизию. Далеко и тяжело тащить мне одной. Не бойтесь! Тото скромен и любит вас. Я считаю дни и часы, чтобы не расставаться с вами более. Надейтесь, бодритесь! Мое сердце с вами, дорогой Жан! Роза».
Несмотря на всю свою энергию, Сорви-голова печален. Подобная жизнь невыносима даже для самого мужественного человека.
Как обрадовался Жан, читая эти строки! Словно луч солнца засиял для него — измученного бедного отшельника. День показался ему светлым, надгробные плиты — менее печальными, уединение — не таким ужасным. На губах его сияет улыбка, глаза блестят, сердце бьется. Он ощущает необходимость говорить, высказать свою радость. Его единственный компаньон
— собака — жмется к его ногам.
— Слушай, Митральеза, — говорит Сорви-голова, — вот письмо… провизия… все это Роза… твой друг, наш друг! Помнишь, она ласкала тебя и кормила, когда я был болен! Ты знаешь Розу — да, добрая, любящая — она не забывает нас с тобой!
После веселого завтрака начинается адская жизнь. В сотый раз Сорви-голова ищет следы подземелья, колотит своим карабином по камням, по полу… Напрасные усилия. Он один — один на большом кладбище.
Отчаявшись найти подземелье. Сорви-голова принимается искать изменника. Каждую ночь под градом пуль и ядер, ежеминутно рискуя жизнью, он бродит около укреплений. Но тщетно: фальшивого зуава не видно, не слышно! Бродя таким образом около аванпостов каждую ночь, Сорви-голова привык видеть в темноте так же хорошо, как и при свете, и мог различить малейший, едва уловимый звук. Его чувства удивительно обострились, и, с помощью чутья собаки, от него ничто не могло ускользнуть теперь. Он отлично обходит засады, русских часовых, узнает всякую вылазку неприятеля и торопится предупредить своих. Рискуя жизнью, он бродит со своей собакой около французских укреплений и кричит: «К оружию! Русские!» — и скрывается.
Такая жизнь продолжается три бесконечных мучительных недели, без минуты отдыха, без луча надежды. Наконец однажды ночью он замечает над Севастополем три ракеты: голубую, белую и красную — и как сумасшедший бежит на кладбище.
«Это на завтра!» — думает он.
День проходит, долгий, мучительный. Ночью Сорви-голова ложится под кипарисы и походит на неподвижный камень. В осажденном городе тишина. Бьет полночь. Легкие шаги раздаются по песку аллеи. Сердце зуава готово разорваться. Собака ворчит. Сорви-голова зажимает ей пасть рукой. Умное животное понимает, что надо молчать, и замирает.
Темная тень продвигается вперед и останавливается в двух метрах перед большой каменной плитой.
Сорви-голова различает силуэт фальшивого зуава, ему хочется броситься на него, задушить негодяя, но он сдерживается и остается неподвижным.
Переодетый мошенник трижды ударяет ногой по плите. Проходит пять минут. Вдруг плита поворачивается на своей оси, одна часть ее поднимается вверх, другая опускается. Появляется человек, который говорит по-французски:
— Это вы?
— Да, я!
— Приняты ли все предосторожности?
— Да, самые тщательные!
— Идите!
Человек исчезает, за ним следует фальшивый зуав, вход остается открытым.
Сорви-голова быстро решается: снимает башмаки, гетры, тихо говорит собаке «не двигайся!» и спускается в дыру. Его босые ноги бесшумно скользят по лестнице. Он достигает сводчатого коридора. В пятидесяти шагах от него идут оба человека. Сорви-голова следует за ними, останавливается, всматривается и видит их в оружейной комнате, слышит разговор вполголоса, шелест бумаг, звон золота. Проклятое золото!
Переодетый зуав кладет его в кошелек и собирается уходить. Пора действовать! Одним прыжком Сорви-голова достигает негодяя и сильным ударом валит его на землю. Другой человек, одетый в офицерскую форму, не теряет присутствия духа, вынимает пистолет и целится в зуава. В этот момент какое-то мохнатое существо бросается на незнакомца, прокусывает ему руку до кости. Пуля попадает в стену.
— Митральеза! Ты? — кричит Сорви-голова.
Почуяв врага, смелая собака бросилась на помощь своему другу и спасла ему жизнь.
Все это произошло в несколько секунд. Русский, отбросив собаку, снова хватает ружье, но Сорви-голова с быстротой молнии вытаскивает свой пистолет и стреляет в офицера-Тот падает с раздробленным черепом.
Другой, переодетый зуав, стонет и шевелится.
Вдруг глухие раскаты потрясают землю. Начинается бомбардировка.
Сорви-голова находит связку веревок, связывает негодяя, надевает ему петлю на шею и ведет его под кипарисы, в свое убежище.
В этот момент Севастополь окружен кольцом огня. Пушки и мортиры гремят без умолку.
«Неудобный момент, чтобы идти к своим, — думает Сорви-голова, — как бы это сделать?»
Вдруг ему приходит в голову новая мысль.
«Ладно, — думает он, — тут не менее тысячи кило пороху, и, если не ошибаюсь, как раз под русским люнетом. Отлично!»
Уверившись, что пленник не может пошевелиться, Сорви-голова оставляет подле него собаку, берет свечу, спички, пилу и спускается в подземелье.
Отодвинув труп русского офицера, он начинает подпиливать бочонок с порохом. Через десять минут виден сухой порох. У Сорви-головы нет времени делать фитиль, он просто втыкает в порох свою свечку.
— Через два часа все это взлетит в воздух! — говорит он, поднимает свою русскую шинель и смеется. — Я надену ее, и меня примут за русского, который тащит зуава!
Потом, вернувшись под кипарисы, Сорви-голова обувается, ласково поглаживает собаку, берет мешок и говорит пленнику:
— В путь!
Негодяй пришел в себя, понимает весь ужас своего положения и упирается. Сорви-голова наматывает веревку на руку и тащит его.
Полузадушенный, спотыкаясь, подгоняемый человеком и собакой, несчастный плетется за ними. Через два часа они появляются перед батареей номер три. Остальное известно читателю: взрыв люнета, бегство русских и триумфальное появление Сорви-головы на батарее.
В тот момент, когда Сорви-голова стоял перед своим полковником, к ним верхом подъехал генерал Боске.
Он видит сияющее лицо Сорви-головы, переодетого сержанта и, пораженный, восклицает:
— Сержант Дюрэ! Теперь я понимаю все!
Негодяй что-то бормочет, хочет оправдаться, но Сорвиголова прерывает его:
— Молчи, негодяй! Суд спросит тебя, почему твои карманы полны золота, почему на тебе форма зуава, зачем ты был там, в подземелье? Факты говорят за тебя… Ты — негодяй, изменник! Ваше превосходительство, господин полковник, прошу прощения, что осмелился говорить без разрешения… я не могу!
— Ты прощен, Сорви-голова! — отвечает с доброй улыбкой генерал Боске.
— Иди в свой полк!
— Вы позволите, полковник?
— Иди, сержант Сорви-голова!
— Сержант? О, Ваше превосходительство…
— Да, в ожидании лучшего! Главнокомандующий обещал тебе офицерские эполеты. Ты скоро получишь их!
Конец второй части.
Союзная армия яростно осаждала город. Постоянные тревоги, бомбардировки, гром пушек. Дни проходили в страданиях, тяжелых лишениях, в работе.
Ничего выдающегося за этот тяжелый период времени, кроме самоотверженности и героизма солдат и офицеров!
26 января 1855 года король Сардинии подписал договор с Францией, Англией и Турцией, которым обязывался выслать в Крым корпус армии, чтобы сражаться с русскими.
На другой день после заключения этого памятного договора в Крым приехал генерал Ниэль, адъютант Наполеона III. Вместе с генералом Бизо он дал новое направление осадным работам. После долгих переговоров было решено, что англичане, потерявшие три четверти наличного состава, будут заменены французами на правом фланге. Действия англичан ограничатся центром впереди Большого редута, тогда как французы займут траншеи перед Малаховым курганом, важность которого с точки зрения стратегии была несомненна.
5 февраля князь Горчаков назначен главнокомандующим русскими войсками вместо Меньшикова, а 2 марта внезапно умер русский император Николай I. Эта новость сообщена русским парламентером.
С 9 по 18 апреля, когда погода заметно смягчилась и в природе чувствовалось дуновение весны, продолжилась ожесточенная бомбардировка. В продолжение девяти дней и ночей было сделано до трехсот тысяч выстрелов из пушек, и восемь тысяч человек выбыли из строя. И в результате — ничего!
9 мая из Сардинии прибыло пятнадцать тысяч превосходных солдат под командованием генерала Альфонса де ла Мармора.
16 мая французская армия поражена известием об отставке генерала Канробера и о назначении генерала Пелиссье новым главнокомандующим. Этот главнокомандующий составил себе репутацию человека почти легендарной энергии.
— С этим не будем канителиться! — говорят солдаты. — Он не даст топтаться на одном месте!
Генерал Пелиссье — человек шестидесяти лет, плотный, смуглый, с серебристо-белой шевелюрой и густыми черными усами.
Солдаты называют его Свинцовой головой, что очень забавляет генерала,
— он смеется, но от этого смеха дрожат все генералы, покорные ему, как дети. Истый нормандец, хитрый, холодный, спокойный, он умеет приказывать твердым монотонным голосом, которого боится вся армия. Еще в Африке, будучи бригадным генералом, он забылся до того, что ударил одного из унтер-офицеров.
Человек побагровел, выхватил пистолет и выстрелил прямо в генерала. К счастью, произошла осечка.
Пелиссье спокойно посмотрел в глаза стрелявшему в него человеку и сказал:
— Пятнадцать дней тюрьмы за то, что твое оружие не в порядке!
Унтер-офицер не был разжалован и впоследствии сделался превосходным офицером.
Со времени появления Пелиссье работы продолжаются с двойной энергией. Чувствуется железная рука и сильная направляющая воля. Пелиссье хочет взять Малахов курган и энергично идет к своей цели. Несмотря на усталость, лишения, на все ужасы войны, французская веселость не иссякает.
Солдаты забавляются и устраивают спектакли. Театр зуавов второго полка считается лучшим и называется Инкерманским театром. Сцена устроена на земле, на сваях. Сшитые куски полотна представляют собой декорации, раскрашенные порохом, разведенным в воде, мелом, желтой и красной красками. Костюмы и реквизит очень оригинальны. Платья сделаны из русских шинелей, есть даже костюмы маркизов, расшитые серебром. Туалеты дам не менее роскошны, хотя сшиты из полотна, но вышиты серебром, украшены бахромой и раскрашены. Парики сделаны из шкуры баранов, дамские шляпы — из тюрбанов или шерстяных поясов, закрепленных на каркасе из проволоки.
Все это производит поразительное впечатление перед рампой, освещенной свечами с рефлекторами, сделанными из ящиков с банками консервов. Зала в двенадцать метров длиной, под открытым небом, огорожена маленькой стеной в пояс вышины. В огороженном пространстве места для французских и английских офицеров, которые умирают со смеху, глядя на артистов.
Эти привилегированные зрители сидят на скамьях и платят за места. Позади стены толпятся даровые зрители. Играют драмы, водевиля, комедии, но более всего нравятся фарсы, в которых вышучивают начальников, союзников, русских и т.д. Артистов набирают из солдат полка. Между ними есть очень способные исполнители, которые вызывают восхищение.
В этот вечер в театре зуавов дается фантастический фарс. Огромная афиша перечисляет имена персонажей.
«В Камышовой бухте»
(Фарс в 3 актах и 5 картинах) Гpeгуар Булендос — солдат водолазного парка, Лорд Тейль — английский полковник, Жан Габион — солдат, Разибус — торговец.
Потапов — русский гренадер, Виктория Патюрон — невеста Грегуара Булендоса, Мисс Туффль — ирландка, Госпожа Пило — молодая одалиска, Госпожа Кокинос — торговка, Солдаты, купцы, воры и обворованные, Начало ровно в 9 часов.
В назначенный час полковой оркестр играет увертюру. Зал полон. Занавес поднимается.
ЯВЛЕНИЕ I Грегуар Булендос и Виктория Патюрон. Грегуар одет в турецкие шальвары и тиковую тунику, на голове — мягкая шапка с петушиным пером. У пояса привязаны три надутых пузыря. Правый глаз его завязан, нос — искусственный, из серебра, левой руки нет, одна нога деревянная. Он поигрывает тростью и напевает. Входит Виктория в крестьянском костюме, с корзиной в руке.
Виктория. Ах, Господи! Можно подумать, что это Грегуар… мой жених! Правда, это ты?
Грегуар. Да… Виктория… торжествующая, как ее имя?
Виктория. Ты вернулся… свободен… Как я счастлива!
Грегуар. Я — тоже, моя красавица, после восемнадцати месяцев труда, битв и славы!
Виктория. Слава! Это хорошо… но вид у тебя усталый!
Грегуар. Усталый? Никогда… Я способен обежать весь свет, прыгая через веревку!
Виктория. Да, но глаза-то у тебя того…
В этот момент раздается ужасный взрыв, земля дрожит под ногами сражающихся. В углу севастопольского кладбища поднимается целый столб огня и дыма.
Шум битвы затих. Наступила мертвая тишина. На севастопольских укреплениях раздаются тревожные сигналы труб и барабанов. По-видимому, случилось что-то серьезное. Русские офицеры подносят к губам свистки. Звучит резкий продолжительный свист.
Солдаты останавливаются и отступают.
Все облегченно вздыхают, никто не думает о преследовании. Каждый торопится в свой лагерь, не понимая причины этой паники. Что случилось у русских? Вероятно, взрыв порохового погреба. Нет, хуже. Взорван знаменитый люнет с двенадцатью пушками и мортирами — совершенно уничтожен, истреблен! Ничего не осталось, кроме огромной ямы — страшной бреши в севастопольских укреплениях.
Если бы у французов было больше людей, какой это был бы прекрасный случай для атаки! Но это невозможно!
Проходит полчаса. Белый флаг развевается на бастионе русских. Передышка!
С французской стороны тоже водружается белый флаг. Отряды выходят подбирать раненых и убитых.
Мир на несколько минут! Горькая ирония! Англичане, французы и русские выходят из своих прикрытий.
На виду двух армий появляется странная группа: два человека и собака. Они выходят буквально из-под земли и видны всем. Один из них — человек среднего роста, с бородой, в русской шинели и фуражке. Другой — такого же роста, тоже с бородой, одет в форму зуава. На груди его сверкает крест Почетного Легиона. Но вид его ужасен! Этот капрал зуавов едва тащит ноги и не хочет идти. Руки у него связаны за спиной, как у преступника, голова опущена, феска надета, как чепец.
Волей-неволей он должен идти. На шее у него узлом завязана веревка, которую русский намотал себе на руку и тащит его.
Очевидно, русский наслаждается унижением зуава и кричит ему по-французски:
— Ну, двигайся, негодяй! Подвигайся вперед!
Зуав пытается упираться, но собака кусает за ноги и ворчит. Кое-как, крича, подгоняя зуава, они проходят десять шагов. Зуав опять останавливается.
Русский подгоняет его штыком и кричит:
— Иди, голубчик! Иди же! Товарищи ждут!
Следует сильный удар ногой, и зуав испускает вопль ярости и боли. Ему, очевидно, хочется убежать, спрятаться, ничего не видеть и не слышать!
Человек в русской шинели, беспощадный, неумолимый, затягивает веревку, и несчастный полузадушенный зуав, подгоняемый штыком и собакой, шатаясь, взбирается на укрепления.
Артиллеристы третьей батареи с недоумением смотрят на странную группу.
— Бог мой! Кажется, Митральеза! — кричит один из них.
— И Сорви-голова! — добавляет капитан Шампобер вполголоса, со сжавшимся сердцем. — Несчастный! Так ужасно кончить! Я не могу видеть этого! Ужасная, тяжелая минута!
— Ну, иди же, сударь! — кричит русский зуаву и толкает его ногой. Собака скачет на ноги зуаву, и капли крови показываются на белых гетрах.
В этом несчастном человеческом существе, которое не видит и не слышит, артиллеристы с негодованием узнают своего победоносного товарища, героя второго полка зуавов.
— Сорви-голова! Гром и молния! Это он!
— Негодяй! Изменник! Продажный!
— Каналья! Тебе сорвут твой крест!
— Смерть изменнику!
Оба человека и собака останавливаются, осыпаемые градом насмешек, оскорблений, проклятий.
Человек в русской шинели кричит зуаву:
— Да тебя знают здесь! Они ошибаются… покажи им себя… скажи что-нибудь… пароль, спой песню твоего полка… Не знаешь? Странно. А я знаю!
Прекрасным звучным голосом русский поет любимую песню зуавов. Артиллеристы изумленно молчат. Пользуясь тишиной, русский восклицает:
— Вы не знаете Сорви-голову? Нет, не знаете, потому что вот он перед вами!
С быстротой молнии он сбрасывает русскую фуражку, шинель и появляется в блестящей форме зуава. Бледный от волнения, с бьющимся сердцем, с огненным взглядом, он кричит на всю батарею:
— Вот он — Сорви-голова! Вы не пошлете его на смерть! Не сорвете с него креста!
— Сорви-голова! Не может быть! Сорви-голова! — кричат артиллеристы.
— Есть! — отвечает он своим сильным голосом и презрительно, небрежным жестом, указав через плечо на пленника, который стоит, как мертвый, без движения, без взгляда, без голоса, добавляет:
— Господин капитан! Есть два Сорви-головы, как два креста! Один настоящий, на моей груди, на ленте, простреленной неприятельской пулей. Другой — не стоит говорить о нем! Что касается до фальшивого Сорви-головы… посмотрите на лицо этого Иуды!
Двумя сильными пощечинами он сбивает с пленника фальшивую бороду, и перед глазами зрителей появляется бледное, искаженное лицо сержанта Дюрэ.
Звучат восторженные крики:
— Да здравствует Сорви-голова! Да здравствует настоящий Сорви-голова!
Солдаты поняли все. Капитан бросается в объятия своего друга, крича: «Прости, прости меня!»
Митральеза прыгает, скачет, лает, визжит, здороваясь с друзьями-артиллеристами.
Сильные руки хватают пленника, его готовы убить.
— Прошу вас, товарищи, — говорит Сорви-голова, — не трогайте его. Он принадлежит правосудию, он нужен мне живой, его позор будет моим оправданием!
— Блестящее доказательство! — восклицает капитан.
— Да, конечно, его нельзя убивать!
Вокруг Сорви-головы и пленника сомкнулся тесный круг артиллеристов. Восторг усиливается. Все хотят пожать руку зуаву, сказать ему доброе слово. Мало-помалу, Сорви-голова теряет почву под ногами и оказывается на плечах солдат, как настоящий триумфатор.
— Понесем его к зуавам! — предлагает кто-то.
— Чудесная мысль! Да здравствует Сорви-голова!
Кортеж отправляется в путь с криками и шумом. По дороге к нему присоединяются новые солдаты. Начинается адский шум. Пятьсот человек жестикулируют и кричат, словно бешеные. Отовсюду сбегаются солдаты узнать причину шума. В центре толпы находится Сорви-голова, которого несут на руках. Он весел, голова его гордо поднята.
Сбегаются зуавы второго полка, между ними Соленый Клюв. Он узнает своего друга и бормочет прерывающимся от волнения голосом:
— Да это Жан! Наш Сорви-голова!
Не зная, чем выразить свою радость, трубач теряет голову, хватает трубу и трубит сбор. Является полковник, думая, что это генерал Боске… Нет, это зуав!
Растерянный полковник смотрит на него, узнает и восклицает: — Сорви-голова!
Отдавая честь по всем правилам военного артикула, герой зуавов отвечает:
— Есть, господин полковник!
ГЛАВА IX
Один. — Кто же двойник? — Приписка Розы. — Надо достать шинель. — Луч солнца. — Добрый зуав. — Трехцветная ракета. — Изменник. — В подземелье. — Пистолет кебира. — Мина. — На аванпосты! — Сержант.
Что же случилось со времени дерзкого исчезновения Сорви-головы?Чувствуя себя свободным и вне опасности, зуав думает только об одном: открыть тайну подземного хода.
Ему приходит в голову мысль завести себе спутника — не человека, нет! Собаку Митральезу из батареи номер три. Это настоящая военная собака, выносливая, смелая, верная, послушная, с необычайно развитым чутьем — неоценимый спутник для подобного предприятия. Но придет ли собака на его зов? Надо попытаться. Заслышав знакомый сигнал, верная собака без колебаний покидает батарею и бежит к нему.
Человек и животное обмениваются нежными ласками, потом отправляются на кладбище.
Зуав выбирает место между стеной и аллеей кипарисов и устраивается здесь.
Он заряжает карабин, кладет мешок на землю, завертывается в плащ и одеяло, ложится на землю и делает знак собаке лечь подле него.
Оба засыпают, но просыпаются еще до зари.
Собака сторожит, зуав размышляет.
Прежде всего он задает себе вопрос: зачем русские так ловко и внезапно заделали вход в подземелье, что причинило ему столько горя? Да потому, что он, Сорви-голова, совершил страшную глупость, взяв двести луидоров из сундука. Эта неосторожность показала шпионам, что секрет известен.
Затем Сорви-голова ломает себе голову над вопросом: зачем эта форма зуава? Зачем этот крест? И мало-помалу он уясняет себе все.
Его служба в качестве командира разведчиков, полное доверие командования позволяет ему свободно бродить ночью и днем по укреплениям. Он делал то, что находил нужным, действовал самостоятельно, отдавая отчет только полковнику. Изменник, шпион русских, отлично знал все это и воспользовался этим с дьявольской ловкостью. Он достал себе форму зуава, орден, узнал пароль и разгуливал в этой форме, где хотел. Негодяй одевался в его шкуру и делал свое позорное дело, компрометируя его честь и доброе имя. Но кто этот враг, этот предатель?
Конечно, Леон Дюрэ, сержант, его личный враг, отъявленный негодяй! Разозленный похищением денег, негодяй ускорил события, открыто пустил клевету и, наконец, оскорбив зуава, формально обвинил его в измене.
При этой мысли кровь бросилась ему в лицо, и он ворчит сквозь зубы:
— Негодяй! Предатель! Это он. Ну, погоди! Смеется тот, кто смеется последний!
Сорви-голова встает, ласкает собаку, смотрящую на него любящими и умными глазами, и говорит:
— Знаешь что, Митральеза, давай позавтракаем!
Собака садится и ждет. Сорви-голова развязывает мешок и достает оттуда всякую всячину: сухари, окорок, свечи, спички, бутылку водки и три пакета с табаком.
На маленькой бумажке поспешно нацарапаны карандашом несколько слов: «Друг, будьте осторожны и думайте о тех, кто вас любит!»
Это — приписка Розы.
Суровый солдат узнает почерк и бормочет, смахивая непрошеные слезы:
— Роза, дорогая Роза! Мои мысли всегда с тобой… Дорогое воспоминание придаст мне сил и научит осторожности!
Сорви-голова быстро заканчивает завтрак, запивая его глотком водки, а собака ищет поблизости дождевой воды.
— Теперь, — говорит зуав, — покурим — и за работу!
Он тщательно исследует часовню. Все по-старому, от подземелья не осталось и следа. С наружной стороны решетка исправна, позади нее тянется двойной ряд кипарисов, образующих сплошную, почти непроницаемую стену.
— Отлично! — говорит Сорви-голова. — Прекрасное убежище… ни ветра, ни дождя! Мы будем, как в палатке, все увидим и услышим! Но придут ли сюда? Конечно, придут!
В нескольких метрах от этого уютного уголка он замечает длинную и широкую каменную плиту с надписью.
— Странно, — шепчет зуав. — Я не замечал этого камня… увидим потом!
Собака, очень довольная возможностью побегать, шныряет взад и вперед, обнюхивает, прислушивается. Первый день проходил спокойно. Ночью Сорви-голова отправлялся в экспедицию. Ему нужно достать себе русскую шинель и шапку. Он ползком приближается к русским аванпостам. Собака ворчит. Зуав поглаживает ее, и умное животное умолкает. Целых полчаса лежит Сорви-голова, притаившись, как дикий зверь. Наконец он замечает темный неподвижный силуэт человека, слышит человеческое дыхание. Одним прыжком бросается он на часового и наносит ему страшный удар по голове.
Человек падает без крика, без стона. Сорви-голова снимает с него шинель и убегает со всех ног.
На другой день, надев русскую шинель, он снова обшаривает часовню, исследует все аллеи. Ничего! Мертвая, печальная тишина кладбища.
Ночью он ждет ракеты, но напрасно. Севастополь освещен, слышны окрики часовых, вой собак и гром пушек. Но сигнала нет.
На пятую ночь ему принесли провизию. Сорви-голова нашел недалеко от двери, у стены, свежий хлеб, говядину, кофе, табак, бутыль с водой и записку, написанную карандашом.
«Дорогой Жан! Тото и я — мы принесли вам провизию. Далеко и тяжело тащить мне одной. Не бойтесь! Тото скромен и любит вас. Я считаю дни и часы, чтобы не расставаться с вами более. Надейтесь, бодритесь! Мое сердце с вами, дорогой Жан! Роза».
Несмотря на всю свою энергию, Сорви-голова печален. Подобная жизнь невыносима даже для самого мужественного человека.
Как обрадовался Жан, читая эти строки! Словно луч солнца засиял для него — измученного бедного отшельника. День показался ему светлым, надгробные плиты — менее печальными, уединение — не таким ужасным. На губах его сияет улыбка, глаза блестят, сердце бьется. Он ощущает необходимость говорить, высказать свою радость. Его единственный компаньон
— собака — жмется к его ногам.
— Слушай, Митральеза, — говорит Сорви-голова, — вот письмо… провизия… все это Роза… твой друг, наш друг! Помнишь, она ласкала тебя и кормила, когда я был болен! Ты знаешь Розу — да, добрая, любящая — она не забывает нас с тобой!
После веселого завтрака начинается адская жизнь. В сотый раз Сорви-голова ищет следы подземелья, колотит своим карабином по камням, по полу… Напрасные усилия. Он один — один на большом кладбище.
Отчаявшись найти подземелье. Сорви-голова принимается искать изменника. Каждую ночь под градом пуль и ядер, ежеминутно рискуя жизнью, он бродит около укреплений. Но тщетно: фальшивого зуава не видно, не слышно! Бродя таким образом около аванпостов каждую ночь, Сорви-голова привык видеть в темноте так же хорошо, как и при свете, и мог различить малейший, едва уловимый звук. Его чувства удивительно обострились, и, с помощью чутья собаки, от него ничто не могло ускользнуть теперь. Он отлично обходит засады, русских часовых, узнает всякую вылазку неприятеля и торопится предупредить своих. Рискуя жизнью, он бродит со своей собакой около французских укреплений и кричит: «К оружию! Русские!» — и скрывается.
Такая жизнь продолжается три бесконечных мучительных недели, без минуты отдыха, без луча надежды. Наконец однажды ночью он замечает над Севастополем три ракеты: голубую, белую и красную — и как сумасшедший бежит на кладбище.
«Это на завтра!» — думает он.
День проходит, долгий, мучительный. Ночью Сорви-голова ложится под кипарисы и походит на неподвижный камень. В осажденном городе тишина. Бьет полночь. Легкие шаги раздаются по песку аллеи. Сердце зуава готово разорваться. Собака ворчит. Сорви-голова зажимает ей пасть рукой. Умное животное понимает, что надо молчать, и замирает.
Темная тень продвигается вперед и останавливается в двух метрах перед большой каменной плитой.
Сорви-голова различает силуэт фальшивого зуава, ему хочется броситься на него, задушить негодяя, но он сдерживается и остается неподвижным.
Переодетый мошенник трижды ударяет ногой по плите. Проходит пять минут. Вдруг плита поворачивается на своей оси, одна часть ее поднимается вверх, другая опускается. Появляется человек, который говорит по-французски:
— Это вы?
— Да, я!
— Приняты ли все предосторожности?
— Да, самые тщательные!
— Идите!
Человек исчезает, за ним следует фальшивый зуав, вход остается открытым.
Сорви-голова быстро решается: снимает башмаки, гетры, тихо говорит собаке «не двигайся!» и спускается в дыру. Его босые ноги бесшумно скользят по лестнице. Он достигает сводчатого коридора. В пятидесяти шагах от него идут оба человека. Сорви-голова следует за ними, останавливается, всматривается и видит их в оружейной комнате, слышит разговор вполголоса, шелест бумаг, звон золота. Проклятое золото!
Переодетый зуав кладет его в кошелек и собирается уходить. Пора действовать! Одним прыжком Сорви-голова достигает негодяя и сильным ударом валит его на землю. Другой человек, одетый в офицерскую форму, не теряет присутствия духа, вынимает пистолет и целится в зуава. В этот момент какое-то мохнатое существо бросается на незнакомца, прокусывает ему руку до кости. Пуля попадает в стену.
— Митральеза! Ты? — кричит Сорви-голова.
Почуяв врага, смелая собака бросилась на помощь своему другу и спасла ему жизнь.
Все это произошло в несколько секунд. Русский, отбросив собаку, снова хватает ружье, но Сорви-голова с быстротой молнии вытаскивает свой пистолет и стреляет в офицера-Тот падает с раздробленным черепом.
Другой, переодетый зуав, стонет и шевелится.
Вдруг глухие раскаты потрясают землю. Начинается бомбардировка.
Сорви-голова находит связку веревок, связывает негодяя, надевает ему петлю на шею и ведет его под кипарисы, в свое убежище.
В этот момент Севастополь окружен кольцом огня. Пушки и мортиры гремят без умолку.
«Неудобный момент, чтобы идти к своим, — думает Сорви-голова, — как бы это сделать?»
Вдруг ему приходит в голову новая мысль.
«Ладно, — думает он, — тут не менее тысячи кило пороху, и, если не ошибаюсь, как раз под русским люнетом. Отлично!»
Уверившись, что пленник не может пошевелиться, Сорви-голова оставляет подле него собаку, берет свечу, спички, пилу и спускается в подземелье.
Отодвинув труп русского офицера, он начинает подпиливать бочонок с порохом. Через десять минут виден сухой порох. У Сорви-головы нет времени делать фитиль, он просто втыкает в порох свою свечку.
— Через два часа все это взлетит в воздух! — говорит он, поднимает свою русскую шинель и смеется. — Я надену ее, и меня примут за русского, который тащит зуава!
Потом, вернувшись под кипарисы, Сорви-голова обувается, ласково поглаживает собаку, берет мешок и говорит пленнику:
— В путь!
Негодяй пришел в себя, понимает весь ужас своего положения и упирается. Сорви-голова наматывает веревку на руку и тащит его.
Полузадушенный, спотыкаясь, подгоняемый человеком и собакой, несчастный плетется за ними. Через два часа они появляются перед батареей номер три. Остальное известно читателю: взрыв люнета, бегство русских и триумфальное появление Сорви-головы на батарее.
В тот момент, когда Сорви-голова стоял перед своим полковником, к ним верхом подъехал генерал Боске.
Он видит сияющее лицо Сорви-головы, переодетого сержанта и, пораженный, восклицает:
— Сержант Дюрэ! Теперь я понимаю все!
Негодяй что-то бормочет, хочет оправдаться, но Сорвиголова прерывает его:
— Молчи, негодяй! Суд спросит тебя, почему твои карманы полны золота, почему на тебе форма зуава, зачем ты был там, в подземелье? Факты говорят за тебя… Ты — негодяй, изменник! Ваше превосходительство, господин полковник, прошу прощения, что осмелился говорить без разрешения… я не могу!
— Ты прощен, Сорви-голова! — отвечает с доброй улыбкой генерал Боске.
— Иди в свой полк!
— Вы позволите, полковник?
— Иди, сержант Сорви-голова!
— Сержант? О, Ваше превосходительство…
— Да, в ожидании лучшего! Главнокомандующий обещал тебе офицерские эполеты. Ты скоро получишь их!
Конец второй части.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. БРАТЬЯ — ВРАГИ
ГЛАВА I
Генерал Пелиссье. — Новый главнокомандующий. — Конец зимы. — Спектакль зуавов. — Артисты-любители. — Фарс. — Возвращение героя. — Виктория и Грегуар. — Прерванное представление. — К оружию!
Зима 1854 года была ужасная. Тяжело было людям осажденного города, но еще тяжелее доставалось осаждающим. Стояли морозы в двадцать градусов, выпало много снегу, потом начались оттепели при резком ветре и сильные дожди, превратившие все работы солдат в сплошное море грязи. Люди стыли на месте или тонули по колено в грязи. Их снабдили сапогами, наколенниками, бараньими шкурами, меховыми шапками. Если б не оружие, они совсем не походили бы на военных. Какой-то маскарад людей с изможденными лицами, блестящими глазами, бородами, покрытыми инеем и ледяными сосульками. Несмотря на болезни, лишения, затруднения в доставке провизии, служба шла четко, дисциплина соблюдалась строго и работы продолжались аккуратно.Союзная армия яростно осаждала город. Постоянные тревоги, бомбардировки, гром пушек. Дни проходили в страданиях, тяжелых лишениях, в работе.
Ничего выдающегося за этот тяжелый период времени, кроме самоотверженности и героизма солдат и офицеров!
26 января 1855 года король Сардинии подписал договор с Францией, Англией и Турцией, которым обязывался выслать в Крым корпус армии, чтобы сражаться с русскими.
На другой день после заключения этого памятного договора в Крым приехал генерал Ниэль, адъютант Наполеона III. Вместе с генералом Бизо он дал новое направление осадным работам. После долгих переговоров было решено, что англичане, потерявшие три четверти наличного состава, будут заменены французами на правом фланге. Действия англичан ограничатся центром впереди Большого редута, тогда как французы займут траншеи перед Малаховым курганом, важность которого с точки зрения стратегии была несомненна.
5 февраля князь Горчаков назначен главнокомандующим русскими войсками вместо Меньшикова, а 2 марта внезапно умер русский император Николай I. Эта новость сообщена русским парламентером.
С 9 по 18 апреля, когда погода заметно смягчилась и в природе чувствовалось дуновение весны, продолжилась ожесточенная бомбардировка. В продолжение девяти дней и ночей было сделано до трехсот тысяч выстрелов из пушек, и восемь тысяч человек выбыли из строя. И в результате — ничего!
9 мая из Сардинии прибыло пятнадцать тысяч превосходных солдат под командованием генерала Альфонса де ла Мармора.
16 мая французская армия поражена известием об отставке генерала Канробера и о назначении генерала Пелиссье новым главнокомандующим. Этот главнокомандующий составил себе репутацию человека почти легендарной энергии.
— С этим не будем канителиться! — говорят солдаты. — Он не даст топтаться на одном месте!
Генерал Пелиссье — человек шестидесяти лет, плотный, смуглый, с серебристо-белой шевелюрой и густыми черными усами.
Солдаты называют его Свинцовой головой, что очень забавляет генерала,
— он смеется, но от этого смеха дрожат все генералы, покорные ему, как дети. Истый нормандец, хитрый, холодный, спокойный, он умеет приказывать твердым монотонным голосом, которого боится вся армия. Еще в Африке, будучи бригадным генералом, он забылся до того, что ударил одного из унтер-офицеров.
Человек побагровел, выхватил пистолет и выстрелил прямо в генерала. К счастью, произошла осечка.
Пелиссье спокойно посмотрел в глаза стрелявшему в него человеку и сказал:
— Пятнадцать дней тюрьмы за то, что твое оружие не в порядке!
Унтер-офицер не был разжалован и впоследствии сделался превосходным офицером.
Со времени появления Пелиссье работы продолжаются с двойной энергией. Чувствуется железная рука и сильная направляющая воля. Пелиссье хочет взять Малахов курган и энергично идет к своей цели. Несмотря на усталость, лишения, на все ужасы войны, французская веселость не иссякает.
Солдаты забавляются и устраивают спектакли. Театр зуавов второго полка считается лучшим и называется Инкерманским театром. Сцена устроена на земле, на сваях. Сшитые куски полотна представляют собой декорации, раскрашенные порохом, разведенным в воде, мелом, желтой и красной красками. Костюмы и реквизит очень оригинальны. Платья сделаны из русских шинелей, есть даже костюмы маркизов, расшитые серебром. Туалеты дам не менее роскошны, хотя сшиты из полотна, но вышиты серебром, украшены бахромой и раскрашены. Парики сделаны из шкуры баранов, дамские шляпы — из тюрбанов или шерстяных поясов, закрепленных на каркасе из проволоки.
Все это производит поразительное впечатление перед рампой, освещенной свечами с рефлекторами, сделанными из ящиков с банками консервов. Зала в двенадцать метров длиной, под открытым небом, огорожена маленькой стеной в пояс вышины. В огороженном пространстве места для французских и английских офицеров, которые умирают со смеху, глядя на артистов.
Эти привилегированные зрители сидят на скамьях и платят за места. Позади стены толпятся даровые зрители. Играют драмы, водевиля, комедии, но более всего нравятся фарсы, в которых вышучивают начальников, союзников, русских и т.д. Артистов набирают из солдат полка. Между ними есть очень способные исполнители, которые вызывают восхищение.
В этот вечер в театре зуавов дается фантастический фарс. Огромная афиша перечисляет имена персонажей.
«В Камышовой бухте»
(Фарс в 3 актах и 5 картинах) Гpeгуар Булендос — солдат водолазного парка, Лорд Тейль — английский полковник, Жан Габион — солдат, Разибус — торговец.
Потапов — русский гренадер, Виктория Патюрон — невеста Грегуара Булендоса, Мисс Туффль — ирландка, Госпожа Пило — молодая одалиска, Госпожа Кокинос — торговка, Солдаты, купцы, воры и обворованные, Начало ровно в 9 часов.
В назначенный час полковой оркестр играет увертюру. Зал полон. Занавес поднимается.
ЯВЛЕНИЕ I Грегуар Булендос и Виктория Патюрон. Грегуар одет в турецкие шальвары и тиковую тунику, на голове — мягкая шапка с петушиным пером. У пояса привязаны три надутых пузыря. Правый глаз его завязан, нос — искусственный, из серебра, левой руки нет, одна нога деревянная. Он поигрывает тростью и напевает. Входит Виктория в крестьянском костюме, с корзиной в руке.
Виктория. Ах, Господи! Можно подумать, что это Грегуар… мой жених! Правда, это ты?
Грегуар. Да… Виктория… торжествующая, как ее имя?
Виктория. Ты вернулся… свободен… Как я счастлива!
Грегуар. Я — тоже, моя красавица, после восемнадцати месяцев труда, битв и славы!
Виктория. Слава! Это хорошо… но вид у тебя усталый!
Грегуар. Усталый? Никогда… Я способен обежать весь свет, прыгая через веревку!
Виктория. Да, но глаза-то у тебя того…