Страница:
Кабина остановилась, когда Ачаду стало уже казаться, что башня, наполненная чернотой, давно кончилась и летят они в неведомой черной и бесконечной пустоте. Наверное, так бы выглядело то, что находится под поверхностью черного «озера», если бы там не светилась «пыль». «А что, если пылинки – это и есть светящиеся изнутри кабины, подобно той, в которой едем мы?» – с нервным смешком подумал Ачаду. Измышление ему понравилось новизной, оно так и искрилось пугающей от бесподобной нелепости красотой.
Отурк шагнул прямо сквозь стену прозрачного шара. Ачаду нерешительно сунулся следом и понял, что стены кабины вовсе не стеклянные. Он прошел словно сквозь воздух, только чуть более плотный, чем обычно. Еще одна загадка: как этот «воздух» удерживал их во время подъема? Но загадок и так уже набралось достаточно, поэтому Ачаду не стал забивать голову бесполезными измышлениями, а поспешил за отурком. Тем более, стоило ему чуть задержаться, как он вновь очутился во тьме. Зато чудовищный его спутник, казалось, сам излучал свет, шагая в четко очерченном круге. Впрочем, при этом отурк вовсе не светился, а словно был облит отраженными от гладкого серого пола лучами. Которые сам же и испускал… Запутавшись окончательно в странностях освещения, Беляк догнал отурка и пошел в паре шагов сзади, чтобы по крайней мере видеть у себя под ногами, поскольку вокруг было смотреть все равно бесполезно. Вечный мрак не желал сдаваться даже самому расчудесному свету.
Отурк остановился столь неожиданно, что Ачаду едва не ткнулся носом в чешуйчатую спину. Круг света стал расширяться, захватывая закругляющиеся кверху стены, пока не высветил внутреннюю поверхность большой правильной полусферы. И пол, и стены, которые одновременно являлись и потолком, были светло-серыми, под цвет неба. Теперь они и впрямь казались небом, отчего форма помещения сразу потерялась – создалось полное ощущение парения в бесконечном пространстве без верха и низа. У Беляка закружилась голова и дрогнули колени. Захотелось присесть, ухватиться за что-нибудь… Отурк словно понял его состояние и показал коротенькой ручкой на черное подобие кресла, неизвестно откуда взявшееся позади Ачаду. Тот с облегчением сел. Сам же отурк остался стоять. Не отбрасывая тени, он, казалось, и правда висел в воздухе перед человеком. Но Беляк пообещал себе ничему более не удивляться. По мере возможностей.
– Теперь мы можем поговорить, – прошлепал безгубой щелью отурк. – Ты готов? Ты хочешь этого?
– Да, – впервые раскрыл рот Ачаду.
– Тогда начну с представления. Мое имя – Акмээгак. Чтобы тебе было проще, можешь звать меня Нэсэ.
Ачаду не понял смысл сокращения, но, вспомнив про данное себе обещание, удивляться не стал и сказал в предложенном стиле:
– Мое имя – Ачаду. Можно просто Беляк.
– Мне хочется узнать у тебя кое-что. Но я подозреваю, что и у тебя ко мне много вопросов, – сказал Акмээгак, и в голосе его Беляку почудилась улыбка. – Я готов ответить на те из них, на которые смогу. – А вот тут Ачаду нашел двойной смысл и поспешил уточнить:
– Сможешь – в смысле, знаешь ответ, или в смысле – имеешь право ответить?
– По-разному, – коротко ответил отурк. Его лицо, оно же тело, не выражало никаких эмоций, лишь мокро шлепал широкий рот и зеленовато мерцали немигающие полушария глаз.
– Ладно. Но на то, что сможешь, ответишь честно?
– Иначе мы не умеем.
– Вы – то есть отурки?
– Мы называем себя иначе, но я отвечаю тебе утвердительно.
– Все-все-все не умеете? – недоверчиво сощурился Беляк. – Все до одного?
– Для нас не существует понятия «все». Мы едины в составе семьи. Или я един. Одинаково.
– Не понял… Все отурки – это единая семья?
Нэсэ качнулся, что означало, видимо, отрицание, поскольку далее он сказал:
– Не одна семья, несколько. Но каждая – едина.
– И сколько же семей напало на Содос? – жестко спросил Ачаду и сомкнул черные брови.
– Одна. – Акмээгак снова качнулся, но теперь уже выражая удивление. – Ты разве не знаешь?
– Откуда я могу это знать?! – возмутился Беляк. – Вы что, сообщали мне это перед нападением?
– Не тебе – людям, – ответил отурк. – Я знаю, что вы мыслите не сообща, но разве ваше правительство не рассказало вам о нашей просьбе?
– О просьбе? – Брови Ачаду поползли вверх. – Вы так просите – с помощью орудий?
Нэсэ закачался так, что зашелестели чешуйки. Кроме того, он раскинул верхние лапы и защелкал когтями. Судя по всему, так он проявлял крайнюю степень возмущения. Голос же его почти не поменял интонации:
– Мы просили словами. Человеческими словами. У нас произошло исключительно важное и чрезвычайно редкое событие: родилась новая царица! Возникла основа новой семьи! Семье нужно место для жизни и развития. Много места. У нас его нет. Ваш остров Окелад почти свободен, там всего два человеческих города. Мы просили переселить людей из этих городов на другие острова, а Окелад отдать нам. За это мы готовы были поделиться знаниями! Но ваше правительство нам отказало. Категорически, в грубой форме…
– Ну вы даете! – подскочил Беляк. – Ничего себе просьба! Если бы вас самих о таком попросили, как бы вы, интересно, ответили?!
– Мы бы ответили отказом. Но у нас нет свободных земель, а у вас есть.
– Отдай мне одну лапу, – процедил Ачаду, сжимая кулаки, – а то у тебя их аж шесть, а у меня всего четыре!
– Тебе она все равно не пригодится, а мне без нее будет плохо, – ответил отурк. – Скажи, зачем ты это попросил?
– Ладно тебе! – отмахнулся Беляк и снова плюхнулся в кресло. – Значит, вы ведете справедливую войну, а люди – всего лишь жадные никчемные твари?
– Я не говорил этого про людей! – Отурк вновь защелкал когтями. – А мы отстаиваем свои интересы. Даже не совсем свои – интересы новой семьи.
– Все, хватит, – замахал руками Ачаду. – Здесь мы все равно не договоримся! Лучше скажи, почему я оказался здесь?
– Потому что ты прилетел на нашем корабле.
– Не надо издеваться!.. Или ты умеешь отвечать на вопросы только буквально?
– Твой язык мне не родной. Наши мышления также сильно отличаются. Приношу извинения, если не точно понял твой вопрос. Я не… издеваюсь. Я этого не умею. Прошу тебя, спрашивай более конкретно.
– Хорошо. – Ачаду расслабился и закинул ногу на ногу. – Зачем надо было везти меня сюда?
– Ты заинтересовал меня.
– Чем?!
– Ты умеешь издавать глубинные звуки.
– Глубинные звуки? – изумился Ачаду. – Не понимаю тебя…
– Не могу сказать более точно, – зашелестел чешуйками Акмээгак. – Это понятие не переводится на ваш язык однозначно. Глубинные, сквозные, общие – все подходит и все не точно…
– Все равно не понимаю… – начал Беляк и тут его осенило: «Дусос! Неужели отурк имеет в виду звуки дусоса?» Он достал из-под мундира игрушку, дунул в трубочки и посмотрел на Нэсэ: – Эти?
– Да, эти. Только ты делаешь это… не глубоко. Не знаю, как сказать…
– Плохо? – пришел на помощь Ачаду.
– Да, плохо. Не умеешь, как надо.
– Согласен. Откуда мне уметь? Я знаю всего одного человека, который умеет это делать хорошо.
– Кто этот человек? Где он? – быстро спросил отурк, и даже при всей эмоциональной бесцветности его голоса в нем все же послышался живой интерес.
– Это мой… – Ачаду хотел сказать «ученик», но почему-то не хотелось вспоминать, тем более при отурке, что сам он когда-то был Учителем. Сказал просто: – Это мальчик. И где он сейчас, я не знаю… – Голос его дрогнул.
– Жаль, – шмякнул Акмээгак. Ачаду подождал в надежде, что отурк пояснит как-то свой интерес, но тот молчал. Не стал развивать эту тему и Беляк. Что толку, если Нэсэ не может найти нужных слов? Но кое-что насчет дусоса он все же решил выяснить:
– Так что, с помощью этих звуков я и управлял кораблем? И потом, как же я тебя ими заинтересовал, если ты меня увидел только здесь?
– Почему ты задаешь сразу несколько вопросов, Ачаду? – спросил Нэсэ. – Так мне трудно отвечать. – Скорее всего, отурк начал испытывать раздражение. Но все же сказал: – Ты невнимательно меня слушал. Я видел тебя не только здесь – видел и там, на Океладе. Я – не только тот, кто сейчас перед тобой. Я сейчас и здесь, и там, и еще во многих местах. Меня нет только там, где есть еще ты – в глубине. – Ачаду хотел прервать отурка, уточнить насчет этой странной глубины, но тот, не останавливаясь, продолжал: – И все-таки там я тоже есть, немного, в виде царицы. – Беляк снова хотел перебить Нэсэ, выяснить смысл его фразы о царице, но опять не успел, отурк чавкал широким ртом дальше и дальше: – А еще я видел тебя с помощью самого корабля. И управлял кораблем тоже я, отсюда.
– Но как же… – все-таки возразил Ачаду, – ведь я помню: подул в дусос – открылся люк, еще подул – корабль начал двигаться, подул снова – он остановился!..
– Когда ты в первый раз издал глубинные звуки, я понял, что хочу с тобой говорить. Я мог бы попытаться сделать это и там, но ты хотел меня уничтожить, как поступил уже не раз. Поэтому я убил твоего напарника и забрал тебя. А движение и остановка корабля после звуков – это всего лишь совпадение.
– Как просто ты говоришь об убийстве… А ведь Раж тоже хотел жить!
– Он бы только мешал нам беседовать.
– Ну и как, ты доволен беседой со мной? – ощерился солдат.
– Нет. Ведь ты не умеешь издавать настоящие глубинные звуки.
– И как же ты со мной поступишь?
– Могу доставить тебя назад, могу убить здесь – как пожелаешь.
– Ничего себе выбор! – нервно засмеялся Ачаду. – Ты думаешь, я предпочту второй вариант?
– Но первый вариант хуже! – казалось, Нэсэ искренне удивился. Во всяком случае, когти его вновь скрежетнули друг о друга. – Ты будешь мучиться в неудобном для тебя корабле, а когда прибудешь на Окелад – я все равно тебя убью. Я убил там уже всех людей в военной форме. К сожалению, не только маложивущих, извини.
– Вот как! – Беляк снова вскочил и стиснул кулаки. – Значит, маложивущих можно убивать даже без извинений?! И почему ты убиваешь только вояк? Жителей городов собираешься разводить себе на пропитание, откармливать, чтобы съесть потом жирненькими?! – Казалось, еще немного, и Ачаду бросится на отурка. Но тот обескуражил его ответом:
– Ты вновь задаешь много вопросов сразу!.. Я не собираюсь есть людей. Я вообще не ем в твоем понимании. Пищей для меня служит сила основы. Она же дает энергию моим кораблям, машинам и оружию. Людей из городов я переправлю кораблями на другие ваши острова. Среди них нет маложивущих, поэтому я не стану их убивать…
– Почему же вы все не считаете нас за людей?! – закричал Беляк, потрясая кулаками. – Чем мы хуже долгоживущих?
– Вы не хуже! – Нэсэ так сильно закачался, что Ачаду подумал: «Сейчас упадет!» – Но вас не стоит жалеть, как долгоживущих. Ведь вы живете везде и всегда, а они – только здесь и сейчас. Убивая долгоживущего, я лишаю его жизни. Окончательно и навсегда! А убив тебя, я просто уберу тебя отсюда. Разве это сильно тебе навредит?
– Что ты мелешь, чешуйчатая морда?! Какую чушь ты несешь?! – Ачаду упал в кресло и обхватил белую голову руками.
Чешуя на отурке встопорщилась. Он теперь не только качался, щелкая что есть мочи когтями, но еще и лихорадочно трясся. Чешуйки немилосердно терлись друг о друга, издавая такой громкий треск, что слова Акмээгака почти утонули в нем.
– Как? Ты не осознаешь себя?!
Глава 25
Глава 26
Отурк шагнул прямо сквозь стену прозрачного шара. Ачаду нерешительно сунулся следом и понял, что стены кабины вовсе не стеклянные. Он прошел словно сквозь воздух, только чуть более плотный, чем обычно. Еще одна загадка: как этот «воздух» удерживал их во время подъема? Но загадок и так уже набралось достаточно, поэтому Ачаду не стал забивать голову бесполезными измышлениями, а поспешил за отурком. Тем более, стоило ему чуть задержаться, как он вновь очутился во тьме. Зато чудовищный его спутник, казалось, сам излучал свет, шагая в четко очерченном круге. Впрочем, при этом отурк вовсе не светился, а словно был облит отраженными от гладкого серого пола лучами. Которые сам же и испускал… Запутавшись окончательно в странностях освещения, Беляк догнал отурка и пошел в паре шагов сзади, чтобы по крайней мере видеть у себя под ногами, поскольку вокруг было смотреть все равно бесполезно. Вечный мрак не желал сдаваться даже самому расчудесному свету.
Отурк остановился столь неожиданно, что Ачаду едва не ткнулся носом в чешуйчатую спину. Круг света стал расширяться, захватывая закругляющиеся кверху стены, пока не высветил внутреннюю поверхность большой правильной полусферы. И пол, и стены, которые одновременно являлись и потолком, были светло-серыми, под цвет неба. Теперь они и впрямь казались небом, отчего форма помещения сразу потерялась – создалось полное ощущение парения в бесконечном пространстве без верха и низа. У Беляка закружилась голова и дрогнули колени. Захотелось присесть, ухватиться за что-нибудь… Отурк словно понял его состояние и показал коротенькой ручкой на черное подобие кресла, неизвестно откуда взявшееся позади Ачаду. Тот с облегчением сел. Сам же отурк остался стоять. Не отбрасывая тени, он, казалось, и правда висел в воздухе перед человеком. Но Беляк пообещал себе ничему более не удивляться. По мере возможностей.
– Теперь мы можем поговорить, – прошлепал безгубой щелью отурк. – Ты готов? Ты хочешь этого?
– Да, – впервые раскрыл рот Ачаду.
– Тогда начну с представления. Мое имя – Акмээгак. Чтобы тебе было проще, можешь звать меня Нэсэ.
Ачаду не понял смысл сокращения, но, вспомнив про данное себе обещание, удивляться не стал и сказал в предложенном стиле:
– Мое имя – Ачаду. Можно просто Беляк.
– Мне хочется узнать у тебя кое-что. Но я подозреваю, что и у тебя ко мне много вопросов, – сказал Акмээгак, и в голосе его Беляку почудилась улыбка. – Я готов ответить на те из них, на которые смогу. – А вот тут Ачаду нашел двойной смысл и поспешил уточнить:
– Сможешь – в смысле, знаешь ответ, или в смысле – имеешь право ответить?
– По-разному, – коротко ответил отурк. Его лицо, оно же тело, не выражало никаких эмоций, лишь мокро шлепал широкий рот и зеленовато мерцали немигающие полушария глаз.
– Ладно. Но на то, что сможешь, ответишь честно?
– Иначе мы не умеем.
– Вы – то есть отурки?
– Мы называем себя иначе, но я отвечаю тебе утвердительно.
– Все-все-все не умеете? – недоверчиво сощурился Беляк. – Все до одного?
– Для нас не существует понятия «все». Мы едины в составе семьи. Или я един. Одинаково.
– Не понял… Все отурки – это единая семья?
Нэсэ качнулся, что означало, видимо, отрицание, поскольку далее он сказал:
– Не одна семья, несколько. Но каждая – едина.
– И сколько же семей напало на Содос? – жестко спросил Ачаду и сомкнул черные брови.
– Одна. – Акмээгак снова качнулся, но теперь уже выражая удивление. – Ты разве не знаешь?
– Откуда я могу это знать?! – возмутился Беляк. – Вы что, сообщали мне это перед нападением?
– Не тебе – людям, – ответил отурк. – Я знаю, что вы мыслите не сообща, но разве ваше правительство не рассказало вам о нашей просьбе?
– О просьбе? – Брови Ачаду поползли вверх. – Вы так просите – с помощью орудий?
Нэсэ закачался так, что зашелестели чешуйки. Кроме того, он раскинул верхние лапы и защелкал когтями. Судя по всему, так он проявлял крайнюю степень возмущения. Голос же его почти не поменял интонации:
– Мы просили словами. Человеческими словами. У нас произошло исключительно важное и чрезвычайно редкое событие: родилась новая царица! Возникла основа новой семьи! Семье нужно место для жизни и развития. Много места. У нас его нет. Ваш остров Окелад почти свободен, там всего два человеческих города. Мы просили переселить людей из этих городов на другие острова, а Окелад отдать нам. За это мы готовы были поделиться знаниями! Но ваше правительство нам отказало. Категорически, в грубой форме…
– Ну вы даете! – подскочил Беляк. – Ничего себе просьба! Если бы вас самих о таком попросили, как бы вы, интересно, ответили?!
– Мы бы ответили отказом. Но у нас нет свободных земель, а у вас есть.
– Отдай мне одну лапу, – процедил Ачаду, сжимая кулаки, – а то у тебя их аж шесть, а у меня всего четыре!
– Тебе она все равно не пригодится, а мне без нее будет плохо, – ответил отурк. – Скажи, зачем ты это попросил?
– Ладно тебе! – отмахнулся Беляк и снова плюхнулся в кресло. – Значит, вы ведете справедливую войну, а люди – всего лишь жадные никчемные твари?
– Я не говорил этого про людей! – Отурк вновь защелкал когтями. – А мы отстаиваем свои интересы. Даже не совсем свои – интересы новой семьи.
– Все, хватит, – замахал руками Ачаду. – Здесь мы все равно не договоримся! Лучше скажи, почему я оказался здесь?
– Потому что ты прилетел на нашем корабле.
– Не надо издеваться!.. Или ты умеешь отвечать на вопросы только буквально?
– Твой язык мне не родной. Наши мышления также сильно отличаются. Приношу извинения, если не точно понял твой вопрос. Я не… издеваюсь. Я этого не умею. Прошу тебя, спрашивай более конкретно.
– Хорошо. – Ачаду расслабился и закинул ногу на ногу. – Зачем надо было везти меня сюда?
– Ты заинтересовал меня.
– Чем?!
– Ты умеешь издавать глубинные звуки.
– Глубинные звуки? – изумился Ачаду. – Не понимаю тебя…
– Не могу сказать более точно, – зашелестел чешуйками Акмээгак. – Это понятие не переводится на ваш язык однозначно. Глубинные, сквозные, общие – все подходит и все не точно…
– Все равно не понимаю… – начал Беляк и тут его осенило: «Дусос! Неужели отурк имеет в виду звуки дусоса?» Он достал из-под мундира игрушку, дунул в трубочки и посмотрел на Нэсэ: – Эти?
– Да, эти. Только ты делаешь это… не глубоко. Не знаю, как сказать…
– Плохо? – пришел на помощь Ачаду.
– Да, плохо. Не умеешь, как надо.
– Согласен. Откуда мне уметь? Я знаю всего одного человека, который умеет это делать хорошо.
– Кто этот человек? Где он? – быстро спросил отурк, и даже при всей эмоциональной бесцветности его голоса в нем все же послышался живой интерес.
– Это мой… – Ачаду хотел сказать «ученик», но почему-то не хотелось вспоминать, тем более при отурке, что сам он когда-то был Учителем. Сказал просто: – Это мальчик. И где он сейчас, я не знаю… – Голос его дрогнул.
– Жаль, – шмякнул Акмээгак. Ачаду подождал в надежде, что отурк пояснит как-то свой интерес, но тот молчал. Не стал развивать эту тему и Беляк. Что толку, если Нэсэ не может найти нужных слов? Но кое-что насчет дусоса он все же решил выяснить:
– Так что, с помощью этих звуков я и управлял кораблем? И потом, как же я тебя ими заинтересовал, если ты меня увидел только здесь?
– Почему ты задаешь сразу несколько вопросов, Ачаду? – спросил Нэсэ. – Так мне трудно отвечать. – Скорее всего, отурк начал испытывать раздражение. Но все же сказал: – Ты невнимательно меня слушал. Я видел тебя не только здесь – видел и там, на Океладе. Я – не только тот, кто сейчас перед тобой. Я сейчас и здесь, и там, и еще во многих местах. Меня нет только там, где есть еще ты – в глубине. – Ачаду хотел прервать отурка, уточнить насчет этой странной глубины, но тот, не останавливаясь, продолжал: – И все-таки там я тоже есть, немного, в виде царицы. – Беляк снова хотел перебить Нэсэ, выяснить смысл его фразы о царице, но опять не успел, отурк чавкал широким ртом дальше и дальше: – А еще я видел тебя с помощью самого корабля. И управлял кораблем тоже я, отсюда.
– Но как же… – все-таки возразил Ачаду, – ведь я помню: подул в дусос – открылся люк, еще подул – корабль начал двигаться, подул снова – он остановился!..
– Когда ты в первый раз издал глубинные звуки, я понял, что хочу с тобой говорить. Я мог бы попытаться сделать это и там, но ты хотел меня уничтожить, как поступил уже не раз. Поэтому я убил твоего напарника и забрал тебя. А движение и остановка корабля после звуков – это всего лишь совпадение.
– Как просто ты говоришь об убийстве… А ведь Раж тоже хотел жить!
– Он бы только мешал нам беседовать.
– Ну и как, ты доволен беседой со мной? – ощерился солдат.
– Нет. Ведь ты не умеешь издавать настоящие глубинные звуки.
– И как же ты со мной поступишь?
– Могу доставить тебя назад, могу убить здесь – как пожелаешь.
– Ничего себе выбор! – нервно засмеялся Ачаду. – Ты думаешь, я предпочту второй вариант?
– Но первый вариант хуже! – казалось, Нэсэ искренне удивился. Во всяком случае, когти его вновь скрежетнули друг о друга. – Ты будешь мучиться в неудобном для тебя корабле, а когда прибудешь на Окелад – я все равно тебя убью. Я убил там уже всех людей в военной форме. К сожалению, не только маложивущих, извини.
– Вот как! – Беляк снова вскочил и стиснул кулаки. – Значит, маложивущих можно убивать даже без извинений?! И почему ты убиваешь только вояк? Жителей городов собираешься разводить себе на пропитание, откармливать, чтобы съесть потом жирненькими?! – Казалось, еще немного, и Ачаду бросится на отурка. Но тот обескуражил его ответом:
– Ты вновь задаешь много вопросов сразу!.. Я не собираюсь есть людей. Я вообще не ем в твоем понимании. Пищей для меня служит сила основы. Она же дает энергию моим кораблям, машинам и оружию. Людей из городов я переправлю кораблями на другие ваши острова. Среди них нет маложивущих, поэтому я не стану их убивать…
– Почему же вы все не считаете нас за людей?! – закричал Беляк, потрясая кулаками. – Чем мы хуже долгоживущих?
– Вы не хуже! – Нэсэ так сильно закачался, что Ачаду подумал: «Сейчас упадет!» – Но вас не стоит жалеть, как долгоживущих. Ведь вы живете везде и всегда, а они – только здесь и сейчас. Убивая долгоживущего, я лишаю его жизни. Окончательно и навсегда! А убив тебя, я просто уберу тебя отсюда. Разве это сильно тебе навредит?
– Что ты мелешь, чешуйчатая морда?! Какую чушь ты несешь?! – Ачаду упал в кресло и обхватил белую голову руками.
Чешуя на отурке встопорщилась. Он теперь не только качался, щелкая что есть мочи когтями, но еще и лихорадочно трясся. Чешуйки немилосердно терлись друг о друга, издавая такой громкий треск, что слова Акмээгака почти утонули в нем.
– Как? Ты не осознаешь себя?!
Глава 25
Отурк был поражен. Он долго не мог прийти в себя и сейчас, как никогда, походил на человека. Не внешне, разумеется, не покачиванием, не треском чешуи и щелканьем когтями, а именно очеловеченной реакцией на неожиданное известие. На такое, что переворачивало с ног на голову прежние представления. Все равно как если бы Ачаду услышал, что новостная башня родного селения на самом деле – цилиндр отурков, построенный ими в шпионских целях. Или что их старейшина – загримированный отурк и тоже шпион, само собой.
Немного очухавшись, Акмээгак на всякий случай спросил:
– Ты правда ничего не знаешь о своей сути?
– Я не понимаю, о чем вообще идет речь, – тихо ответил Ачаду. Он пребывал в растерянности. Не меньшей, чем изумление отурка.
И тогда Нэсэ стал рассказывать. Подробно, обстоятельно, тщательно подбирая слова, растолковывая незнакомые Ачаду понятия. И все равно тот мало что понял. А из того, что сумел понять, мало чему поверил. Нет, он умом понимал, что отурк не лжет, но примирить свое сознание с услышанным просто не мог. Сердце тоже противилось обрушившимся на хозяина сведениям; оно то замирало, то начинало учащенно биться, то просто готово было выпрыгнуть, убежать, спрятаться, разорваться – лишь бы не перемалывать, не переживать, не прогонять через себя перенасыщенную адреналином кровь.
А рассказал отурк вот что. И начал он вовсе не с сути маложивущих. Речь сначала пошла о вещах более глобальных – о том месте, в котором приходится сосуществовать и отуркам, и долгоживущим, и маложивущим, и прочим, прочим, прочим, о которых ни отурки, ни люди не знают, но они не становятся от того менее реальными и живыми. Оказывается, мир, как и предполагал Ачаду в своих давних измышлениях (о которых он почти забыл), состоял не только из земель-островов, рассыпанных по гигантской сфере черного «озера» – так называемой основы. Внутри основы было множество других сфер. Совершенно дико прозвучало утверждение Нэсэ, что они вовсе не обязательно меньше «родной» основы. В свою очередь те сферы включали в себя другие, те тоже – и так практически до бесконечности. Акмээгак тоже не знал – насколько глубоко, и имеет ли эта вложенность конец вообще. Да и понятия «внутри»-«снаружи», оказывается, здесь тоже не работали. По словам отурка выходило, что все то, что видно в глубине основы – другие основы, огромные сферы, – находится в то же самое время и снаружи, «над небом». Мир получался как-то чудовищно вывернут, разбросан по бесконечности и, тем не менее, замкнут сам на себя. Получалось, что сама бесконечность и исчезающе малая величина, постоянно стремящаяся превратиться в ничто, – суть одно и то же! А неуловимая граница этих вывертов, вышибающих напрочь разум из мозгов, и являлась тем самым ничем, которое было настолько сложнее и масштабнее всего остального, что понять его любому стороннему, даже сверхразумному наблюдателю не представлялось возможным. Надо было стать частью этого ничто (а значит им самим, ведь части у ничего не бывает), чтобы хоть что-то осмыслить, но и это являлось полной абстракцией и всего лишь игрой словами, потому что для подобных задач нужны были уже не мысль и сознание (пусть даже и с приставкой «сверх»), а совершенно иные, опять же, разумеется, недоступные обычному сознанию инструменты. Нэсэ хотел еще что-то добавить про роль во всем этом времени, как не о привычном обыденном понятии, а о вещи настолько важной и сложной, что и держит все на свете в равновесии, не давая ему окончательно стать ничем в абсолютном смысле.
Совершенно огорошив и запутав человека нарисованной картиной мироздания, отурк добил его окончательно известием о разнице – гораздо существенней, нежели форма тела, количество глаз, ртов, конечностей и прочей внешней «атрибутики» – между населяющими весь этот «макромир» разумными существами. Грубо говоря, они делились на два вида – те, кто живут только «здесь и сейчас», и те, кто существует «везде и всегда». Был еще третий, промежуточный вид, но его все же логичней было определить как подвид первого, ибо жизнь его представителей хоть и являлась более глубокой, нежели у «здесь-и-сейчасников», но все же была не бесконечной, как у «везде-и-всегдашников». К этому третьему виду в какой-то мере принадлежал и сам Акмээгак вместе с остальными отурками. К первому отурк без колебаний отнес долгоживущих людей. А вот Беляка он обрадовал известием, что тот живет «везде и всегда».
– Только я не знал, – признался отурк, – что живущий так, сам не всегда знает об этом! Может, его сознание имеет некие разрывы, тождественно-мировую дискретность? Части одного «я», распыленного по мирам, осознают лишь тот кусочек бытия, что ограничен конкретным маленьким миром, а некое общее начало, которое, условно говоря, витает сразу над всеми «я – здесь и сейчас», воспринимает уже все полностью, как «я – везде и всегда».
– Ты хочешь сказать, – прохрипел Ачаду пересохшим горлом, – что я сейчас не только здесь?
– И не только сейчас! – подтвердил Акмээгак.
– То есть, по-твоему выходит, что я почти такой, как ты?
Глаза отурка блеснули вдруг яркой зеленью, верхние лапы, будто сломившись у основания, рухнули и повисли вдоль боков, а средние, коротенькие, совсем по-человечески сцепились между собой ладонями.
– Все-таки я не зря привез тебя сюда, – сказал Нэсэ так тихо, что Ачаду едва его услышал.
– Почему? – спросил он, хотя и так уже догадался.
– Потому что ты понял больше, чем я сказал.
– Я не понял почти ничего! – возразил Беляк. – Свернутый-вывернутый мир, маложивущие, которые на самом деле живут вечно… По-моему, это все чушь. Ты уж меня извини… Да и откуда ты сам все это узнал? Ведь отурки, как я понял, не могут всего этого увидеть?
– Не могут. Точнее, могут, но не все. Но мы живем очень давно. И мы тоже почти вечные… Правильнее сказать – мы живы, пока жив хоть один из семьи. И пока жива наша царица. А она живет долго, очень долго, ведь она может жить не совсем здесь и не только сейчас… – Нэсэ вдруг замолк, словно опомнился, что сболтнул лишнее. Ачаду заметил это, но не смог не спросить:
– Я слышал, она живет в пещере под основой?
– Это чушь, как ты любишь говорить. В основе нельзя сделать пещеру. Но если воспользоваться твоей же иносказательностью, то царица во время большой опасности может уйти туда, куда не могу я, значит, в каком-то смысле оказывается «под основой».
– Почему ты отделяешь себя от царицы? Ведь ты же говорил, что вся ваша семья – это и есть твое «я»?
– Царица больше, чем просто я. Если не станет меня как отдельного существа, то мое общее «я» все равно останется. Если же… не станет царицы, я, как отдельное существо, потеряю смысл.
– А ты пробовал? – усмехнулся Ачаду. – И ты так и не ответил, откуда знаешь все то, о чем рассказывал? Ну и что из того, что ты живешь долго! Долгоживущие, вон, тоже долго живут, а ничего такого не знают.
– Люди вообще мало думают.
– А вы, значит, много? Умники этакие! Вот и напридумывали ерунды!.. Постой, а может, это оправдание у вас такое перед своей совестью, чтобы нас убивать спокойнее было? Мол, все равно он жив, только где-то не здесь и не обязательно сейчас…
– Ты не прав! – Акмээгак вновь поднял верхние лапы и защелкал когтями. – Хорошо, я скажу тебе полную правду, только…
– Ты же говорил, что никогда не лжешь! – перебил отурка Беляк.
– Я не лгал. Я только не говорил всего! – снова закачался Нэсэ. – А сейчас скажу. Но только одному тебе. И тогда я буду вынужден убить тебя именно здесь, у тебя не останется выбора. Ты согласен?
– Подожди-ка, – поморщился Ачаду. – Давай все же насчет моей смерти немного уясним. Ты уверен, что я не умру насовсем, когда ты… убьешь меня? Что вообще со мной будет? Я не понимаю, не могу представить… На что это похоже?
– Много вопросов! Снова много вопросов!.. Отвечу по порядку. Я уверен, что ты будешь жить. Дальше, если ты согласишься, я объясню мою уверенность. С тобой будет то, что есть. Не будет вот этой маленькой части, – отурк направил маленькую ручку в грудь Ачаду. – Это похоже… – Он вновь опустил конечность и ненадолго задумался. – Ущипни свою руку!
– Зачем это?
– Сделай это.
Беляк пожал плечами и легонько придавил ногтями кожу на запястье.
– Ну?..
– Ты чувствуешь боль в этом месте руки. Ты знаешь, что это твоя рука, ты ее видишь, ощущаешь. Она – часть тебя. Эту точку, где ты себя ущипнул, можешь отождествить с тобой вот этим, который передо мной, здесь и сейчас. Но ведь точек на твоем теле великое множество! И все они – ты. Просто они сейчас не болят, и ты не задумываешься о них, хотя бессознательно все-таки ощущаешь. Так и весь ты – который везде и всегда. Убить тебя всего невозможно, а убить вот это твое тело – всего лишь как отщипнуть кусочек кожи с твоей руки.
– Хм-м… – Ачаду внимательно осмотрел руку, даже потрогал покрасневшее место щипка, а потом махнул ею: – Ладно! Все равно ведь убьешь!.. Так какая разница – бессонницей раньше, бессонницей позже? Я согласен. Выкладывай свою полную правду!
– Полная правда, что истинное положение вещей не понять никому из разумных.
– И все? – разочарованно протянул Ачаду. – Так я и знал, что твоя болтовня – полная чушь! Лишь одни измышления…
– Да, измышления. Но я много раз проверял свои выводы и почти уверен, что близок к истине.
– И ради вот этого ты готов меня прикончить?!
– Я сказал не все. Я не полностью уверен в истинной картине мироздания, зато я точно знаю, что ты живешь везде и всегда. Не буквально везде, но во многих и многих мирах. И не только ты, но и все маложивущие, как вы называете себя.
– Как нас называют долгоживущие, – уточнил Беляк.
– Да, несчастные долгоживущие, которые существуют такой короткий срок…
– Но это-то откуда ты знаешь про нас?
– Я чувствую не только всю свою семью. Я немного чувствую и вас… Долгоживущих я чувствую только здесь и сейчас, а вас – очень далеко. Мне не заглянуть полностью.
– Так вы еще и наши мысли читаете?! – ахнул Беляк и хлопнул себя по коленям.
– Нет, не так… Я не знаю, что вы думаете, но я немного вижу, что видите вы.
– И что же ты видишь про меня?
– Я вижу мало и недалеко. Но там, где я вижу, – ты везде воюешь. Ты больше Солдат, чем Учитель.
– Откуда ты знаешь, что я был Учителем? – дернулся Ачаду.
– Это я тоже вижу. Это недалеко и недавно.
Акмээгак замолчал. Молчал и Ачаду. Он начал верить отурку и сам этого испугался. Вся его прежняя жизнь казалось ему сейчас такой пустой и ненужной. Бесполезной! И такой ерундой… в самом деле, будто короткий болезненный щипок. Что он делал раньше? Чему он учил детей?! Ерунде, ерунде, ерунде!
Ачаду вскочил с кресла.
– Давай заканчивать! Все, хватит, я готов. Только один вопрос напоследок: зачем ты привел меня в эту башню? Разве мы не могли поговорить на берегу?
Отурк качнулся. Защелкали когти. «Волнуется, гад! – весело подумал Беляк. – Чего-то он не договаривает!»
Нэсэ снова замер, только блеснули зеленью глаза.
– Скажу. Ты не спрашивал – я не стал говорить. Теперь скажу. И попрошу кое-что. Тебе ведь все равно это не нужно…
– Что? – удивленно заморгал Ачаду.
– То, что висит у тебя на шее.
– Дусос?! – Беляк прижал к груди ладонь. – Нет. Я тебе его не отдам! Это не моя вещь.
– Но когда я тебя убью здесь…
– То сможешь его забрать и так? – продолжил Ачаду и злобно прищурился. – Только попробуй! Ты ведь говоришь, что я все равно буду живой, только не здесь? Так вот, я обязательно вернусь сюда, если ты тронешь дусос, и уничтожу всю твою семью… Нет, я убью твою царицу! Ведь ты говоришь, что я – Солдат? Значит, я это сумею, поверь мне!
– Разреши хотя бы воспользоваться им временно! – Похоже, что отурк внял угрозам человека, мало того – поверил в них. В его голосе явственно послышалась мольба. – За это я обещаю тебе… Ведь ты говорил, что это не твоя вещь?
– Да, я обещал вернуть ее мальчику. – Ачаду немного остыл, заметив состояние Нэсэ.
– А я обещаю, что верну ее за тебя!
– Как ты найдешь мальчика? Ты даже не видел его!
– Видел. Твоими глазами. И я его найду, предоставь это мне! Я обещаю, а это много значит для меня. Для всех нас, кого вы зовете отурками!
– Допустим, найдешь. Вернешь ему дусос. И тут же убьешь. С извинениями!
– Нет, его я не убью. Я не очень понял, но он не маложивущий… Не совсем маложивущий.
– Что за чушь… – начал было Ачаду, но вспомнил вдруг, кем был отец Хепсу. – Ладно, я тебе верю. Разрешаю попользоваться дусосом. Только объясни, зачем он так тебе нужен? И еще, ты так и не сказал, зачем привел меня в башню?
– Привел как раз поэтому… – Беляку почудилось, что Нэсэ смутился, хотя это и казалось невозможным. – Я думал, ты умеешь издавать глубинные звуки. Здесь все подготовлено, чтобы принять их, усилить, запомнить, изучить.
– Для чего?! – Черные брови Ачаду зашевелились.
– Глубинные звуки слышит не только тот, кто их издает.
– Разумеется, – кивнул Беляк, – я понимаю!
– Ты не понимаешь. Их слышат многие… в глубине. И они могут открыть многие миры иных измерений даже тем, кто не живет, как ты, везде и всегда. Они могут показать их даже мне…
– Но как Хепсу, мой ученик, мог научиться издавать такие звуки?! – воскликнул пораженный Ачаду.
– Этому не учатся. С этим рождаются, – сказал Акмээгак и, выбросив вперед верхние длинные лапы, мгновенно разорвал мощными когтями горло Учителя.
Немного очухавшись, Акмээгак на всякий случай спросил:
– Ты правда ничего не знаешь о своей сути?
– Я не понимаю, о чем вообще идет речь, – тихо ответил Ачаду. Он пребывал в растерянности. Не меньшей, чем изумление отурка.
И тогда Нэсэ стал рассказывать. Подробно, обстоятельно, тщательно подбирая слова, растолковывая незнакомые Ачаду понятия. И все равно тот мало что понял. А из того, что сумел понять, мало чему поверил. Нет, он умом понимал, что отурк не лжет, но примирить свое сознание с услышанным просто не мог. Сердце тоже противилось обрушившимся на хозяина сведениям; оно то замирало, то начинало учащенно биться, то просто готово было выпрыгнуть, убежать, спрятаться, разорваться – лишь бы не перемалывать, не переживать, не прогонять через себя перенасыщенную адреналином кровь.
А рассказал отурк вот что. И начал он вовсе не с сути маложивущих. Речь сначала пошла о вещах более глобальных – о том месте, в котором приходится сосуществовать и отуркам, и долгоживущим, и маложивущим, и прочим, прочим, прочим, о которых ни отурки, ни люди не знают, но они не становятся от того менее реальными и живыми. Оказывается, мир, как и предполагал Ачаду в своих давних измышлениях (о которых он почти забыл), состоял не только из земель-островов, рассыпанных по гигантской сфере черного «озера» – так называемой основы. Внутри основы было множество других сфер. Совершенно дико прозвучало утверждение Нэсэ, что они вовсе не обязательно меньше «родной» основы. В свою очередь те сферы включали в себя другие, те тоже – и так практически до бесконечности. Акмээгак тоже не знал – насколько глубоко, и имеет ли эта вложенность конец вообще. Да и понятия «внутри»-«снаружи», оказывается, здесь тоже не работали. По словам отурка выходило, что все то, что видно в глубине основы – другие основы, огромные сферы, – находится в то же самое время и снаружи, «над небом». Мир получался как-то чудовищно вывернут, разбросан по бесконечности и, тем не менее, замкнут сам на себя. Получалось, что сама бесконечность и исчезающе малая величина, постоянно стремящаяся превратиться в ничто, – суть одно и то же! А неуловимая граница этих вывертов, вышибающих напрочь разум из мозгов, и являлась тем самым ничем, которое было настолько сложнее и масштабнее всего остального, что понять его любому стороннему, даже сверхразумному наблюдателю не представлялось возможным. Надо было стать частью этого ничто (а значит им самим, ведь части у ничего не бывает), чтобы хоть что-то осмыслить, но и это являлось полной абстракцией и всего лишь игрой словами, потому что для подобных задач нужны были уже не мысль и сознание (пусть даже и с приставкой «сверх»), а совершенно иные, опять же, разумеется, недоступные обычному сознанию инструменты. Нэсэ хотел еще что-то добавить про роль во всем этом времени, как не о привычном обыденном понятии, а о вещи настолько важной и сложной, что и держит все на свете в равновесии, не давая ему окончательно стать ничем в абсолютном смысле.
Совершенно огорошив и запутав человека нарисованной картиной мироздания, отурк добил его окончательно известием о разнице – гораздо существенней, нежели форма тела, количество глаз, ртов, конечностей и прочей внешней «атрибутики» – между населяющими весь этот «макромир» разумными существами. Грубо говоря, они делились на два вида – те, кто живут только «здесь и сейчас», и те, кто существует «везде и всегда». Был еще третий, промежуточный вид, но его все же логичней было определить как подвид первого, ибо жизнь его представителей хоть и являлась более глубокой, нежели у «здесь-и-сейчасников», но все же была не бесконечной, как у «везде-и-всегдашников». К этому третьему виду в какой-то мере принадлежал и сам Акмээгак вместе с остальными отурками. К первому отурк без колебаний отнес долгоживущих людей. А вот Беляка он обрадовал известием, что тот живет «везде и всегда».
– Только я не знал, – признался отурк, – что живущий так, сам не всегда знает об этом! Может, его сознание имеет некие разрывы, тождественно-мировую дискретность? Части одного «я», распыленного по мирам, осознают лишь тот кусочек бытия, что ограничен конкретным маленьким миром, а некое общее начало, которое, условно говоря, витает сразу над всеми «я – здесь и сейчас», воспринимает уже все полностью, как «я – везде и всегда».
– Ты хочешь сказать, – прохрипел Ачаду пересохшим горлом, – что я сейчас не только здесь?
– И не только сейчас! – подтвердил Акмээгак.
– То есть, по-твоему выходит, что я почти такой, как ты?
Глаза отурка блеснули вдруг яркой зеленью, верхние лапы, будто сломившись у основания, рухнули и повисли вдоль боков, а средние, коротенькие, совсем по-человечески сцепились между собой ладонями.
– Все-таки я не зря привез тебя сюда, – сказал Нэсэ так тихо, что Ачаду едва его услышал.
– Почему? – спросил он, хотя и так уже догадался.
– Потому что ты понял больше, чем я сказал.
– Я не понял почти ничего! – возразил Беляк. – Свернутый-вывернутый мир, маложивущие, которые на самом деле живут вечно… По-моему, это все чушь. Ты уж меня извини… Да и откуда ты сам все это узнал? Ведь отурки, как я понял, не могут всего этого увидеть?
– Не могут. Точнее, могут, но не все. Но мы живем очень давно. И мы тоже почти вечные… Правильнее сказать – мы живы, пока жив хоть один из семьи. И пока жива наша царица. А она живет долго, очень долго, ведь она может жить не совсем здесь и не только сейчас… – Нэсэ вдруг замолк, словно опомнился, что сболтнул лишнее. Ачаду заметил это, но не смог не спросить:
– Я слышал, она живет в пещере под основой?
– Это чушь, как ты любишь говорить. В основе нельзя сделать пещеру. Но если воспользоваться твоей же иносказательностью, то царица во время большой опасности может уйти туда, куда не могу я, значит, в каком-то смысле оказывается «под основой».
– Почему ты отделяешь себя от царицы? Ведь ты же говорил, что вся ваша семья – это и есть твое «я»?
– Царица больше, чем просто я. Если не станет меня как отдельного существа, то мое общее «я» все равно останется. Если же… не станет царицы, я, как отдельное существо, потеряю смысл.
– А ты пробовал? – усмехнулся Ачаду. – И ты так и не ответил, откуда знаешь все то, о чем рассказывал? Ну и что из того, что ты живешь долго! Долгоживущие, вон, тоже долго живут, а ничего такого не знают.
– Люди вообще мало думают.
– А вы, значит, много? Умники этакие! Вот и напридумывали ерунды!.. Постой, а может, это оправдание у вас такое перед своей совестью, чтобы нас убивать спокойнее было? Мол, все равно он жив, только где-то не здесь и не обязательно сейчас…
– Ты не прав! – Акмээгак вновь поднял верхние лапы и защелкал когтями. – Хорошо, я скажу тебе полную правду, только…
– Ты же говорил, что никогда не лжешь! – перебил отурка Беляк.
– Я не лгал. Я только не говорил всего! – снова закачался Нэсэ. – А сейчас скажу. Но только одному тебе. И тогда я буду вынужден убить тебя именно здесь, у тебя не останется выбора. Ты согласен?
– Подожди-ка, – поморщился Ачаду. – Давай все же насчет моей смерти немного уясним. Ты уверен, что я не умру насовсем, когда ты… убьешь меня? Что вообще со мной будет? Я не понимаю, не могу представить… На что это похоже?
– Много вопросов! Снова много вопросов!.. Отвечу по порядку. Я уверен, что ты будешь жить. Дальше, если ты согласишься, я объясню мою уверенность. С тобой будет то, что есть. Не будет вот этой маленькой части, – отурк направил маленькую ручку в грудь Ачаду. – Это похоже… – Он вновь опустил конечность и ненадолго задумался. – Ущипни свою руку!
– Зачем это?
– Сделай это.
Беляк пожал плечами и легонько придавил ногтями кожу на запястье.
– Ну?..
– Ты чувствуешь боль в этом месте руки. Ты знаешь, что это твоя рука, ты ее видишь, ощущаешь. Она – часть тебя. Эту точку, где ты себя ущипнул, можешь отождествить с тобой вот этим, который передо мной, здесь и сейчас. Но ведь точек на твоем теле великое множество! И все они – ты. Просто они сейчас не болят, и ты не задумываешься о них, хотя бессознательно все-таки ощущаешь. Так и весь ты – который везде и всегда. Убить тебя всего невозможно, а убить вот это твое тело – всего лишь как отщипнуть кусочек кожи с твоей руки.
– Хм-м… – Ачаду внимательно осмотрел руку, даже потрогал покрасневшее место щипка, а потом махнул ею: – Ладно! Все равно ведь убьешь!.. Так какая разница – бессонницей раньше, бессонницей позже? Я согласен. Выкладывай свою полную правду!
– Полная правда, что истинное положение вещей не понять никому из разумных.
– И все? – разочарованно протянул Ачаду. – Так я и знал, что твоя болтовня – полная чушь! Лишь одни измышления…
– Да, измышления. Но я много раз проверял свои выводы и почти уверен, что близок к истине.
– И ради вот этого ты готов меня прикончить?!
– Я сказал не все. Я не полностью уверен в истинной картине мироздания, зато я точно знаю, что ты живешь везде и всегда. Не буквально везде, но во многих и многих мирах. И не только ты, но и все маложивущие, как вы называете себя.
– Как нас называют долгоживущие, – уточнил Беляк.
– Да, несчастные долгоживущие, которые существуют такой короткий срок…
– Но это-то откуда ты знаешь про нас?
– Я чувствую не только всю свою семью. Я немного чувствую и вас… Долгоживущих я чувствую только здесь и сейчас, а вас – очень далеко. Мне не заглянуть полностью.
– Так вы еще и наши мысли читаете?! – ахнул Беляк и хлопнул себя по коленям.
– Нет, не так… Я не знаю, что вы думаете, но я немного вижу, что видите вы.
– И что же ты видишь про меня?
– Я вижу мало и недалеко. Но там, где я вижу, – ты везде воюешь. Ты больше Солдат, чем Учитель.
– Откуда ты знаешь, что я был Учителем? – дернулся Ачаду.
– Это я тоже вижу. Это недалеко и недавно.
Акмээгак замолчал. Молчал и Ачаду. Он начал верить отурку и сам этого испугался. Вся его прежняя жизнь казалось ему сейчас такой пустой и ненужной. Бесполезной! И такой ерундой… в самом деле, будто короткий болезненный щипок. Что он делал раньше? Чему он учил детей?! Ерунде, ерунде, ерунде!
Ачаду вскочил с кресла.
– Давай заканчивать! Все, хватит, я готов. Только один вопрос напоследок: зачем ты привел меня в эту башню? Разве мы не могли поговорить на берегу?
Отурк качнулся. Защелкали когти. «Волнуется, гад! – весело подумал Беляк. – Чего-то он не договаривает!»
Нэсэ снова замер, только блеснули зеленью глаза.
– Скажу. Ты не спрашивал – я не стал говорить. Теперь скажу. И попрошу кое-что. Тебе ведь все равно это не нужно…
– Что? – удивленно заморгал Ачаду.
– То, что висит у тебя на шее.
– Дусос?! – Беляк прижал к груди ладонь. – Нет. Я тебе его не отдам! Это не моя вещь.
– Но когда я тебя убью здесь…
– То сможешь его забрать и так? – продолжил Ачаду и злобно прищурился. – Только попробуй! Ты ведь говоришь, что я все равно буду живой, только не здесь? Так вот, я обязательно вернусь сюда, если ты тронешь дусос, и уничтожу всю твою семью… Нет, я убью твою царицу! Ведь ты говоришь, что я – Солдат? Значит, я это сумею, поверь мне!
– Разреши хотя бы воспользоваться им временно! – Похоже, что отурк внял угрозам человека, мало того – поверил в них. В его голосе явственно послышалась мольба. – За это я обещаю тебе… Ведь ты говорил, что это не твоя вещь?
– Да, я обещал вернуть ее мальчику. – Ачаду немного остыл, заметив состояние Нэсэ.
– А я обещаю, что верну ее за тебя!
– Как ты найдешь мальчика? Ты даже не видел его!
– Видел. Твоими глазами. И я его найду, предоставь это мне! Я обещаю, а это много значит для меня. Для всех нас, кого вы зовете отурками!
– Допустим, найдешь. Вернешь ему дусос. И тут же убьешь. С извинениями!
– Нет, его я не убью. Я не очень понял, но он не маложивущий… Не совсем маложивущий.
– Что за чушь… – начал было Ачаду, но вспомнил вдруг, кем был отец Хепсу. – Ладно, я тебе верю. Разрешаю попользоваться дусосом. Только объясни, зачем он так тебе нужен? И еще, ты так и не сказал, зачем привел меня в башню?
– Привел как раз поэтому… – Беляку почудилось, что Нэсэ смутился, хотя это и казалось невозможным. – Я думал, ты умеешь издавать глубинные звуки. Здесь все подготовлено, чтобы принять их, усилить, запомнить, изучить.
– Для чего?! – Черные брови Ачаду зашевелились.
– Глубинные звуки слышит не только тот, кто их издает.
– Разумеется, – кивнул Беляк, – я понимаю!
– Ты не понимаешь. Их слышат многие… в глубине. И они могут открыть многие миры иных измерений даже тем, кто не живет, как ты, везде и всегда. Они могут показать их даже мне…
– Но как Хепсу, мой ученик, мог научиться издавать такие звуки?! – воскликнул пораженный Ачаду.
– Этому не учатся. С этим рождаются, – сказал Акмээгак и, выбросив вперед верхние длинные лапы, мгновенно разорвал мощными когтями горло Учителя.
Глава 26
…Горло саднило. Будто песка наглотался. Семен машинально погладил его и вжался в этот проклятый рыжий песок, пытаясь сильнее в него зарыться. В промежуток меж двух бурых валунов просматривался приличный участок блекло-оранжевой пустыни. Однотонный пейзаж несколько разбавляли многочисленные вкрапления красно-коричневых камней. Здесь все было выдержано в теплой цветовой гамме. Даже небо отливало грязно-розовым.