– Не надо так о покойнике. Сам знаешь, у нас не положено. Еще Иваныч всегда учил: о мертвом или хорошо, или ничего.
– Ладно, некогда тут рассиживаться, посмотри, что там дальше, и сожги.
Паша поднял глаза на следующую страницу:
«…И вот после ссоры с тобой меня понесло. Возомнил себя богом. Решил, что сам могу решать, кому пора ко мне на кладбище. Этому журналюге с бомбой в портфеле или бандиту Гургенидзе. За что и поплатился. Теперь прости, если сможешь. Возвращаю письмо с австрийского кладбища. Все я понял без перевода».
– А вот это совсем никому видеть не надо, – сказал сидевший рядом фантаст и достал зажигалку.
У Паши шевельнулось подозрение:
– Ты и в остальных делах помогал? Журналист Жарков, братья Гургенидзе, сын композитора Мылова? Иванычу теперь все равно, что ты так волнуешься?
– Он Иванычу завсегда помогал, это точно. Мы копаем, а он по городу бегает, да еще коньяк пьет, зараза! Шпион!
Помня, как обычно поступают с ненужными свидетелями, Паша сам взял зажигалку и зажег письмо.
– Вот так лучше всем.
– Рассказ Сушкина – это тетке. Она литературовед была.
– И старинное письмо забирай, раз сам Иваныч распорядился.
Паша посмотрел, как горячий серый пепел падает на кладбищенский песок, встал и молча, не прощаясь, пошел к выходу. Настроение было никакое, и поэтому он решил зайти в Институт германских языков к знакомой, которая помогала с переводами в редакции. Единственной загадкой в это истории оставалось то старинное немецкое письмо.
Рассказ Савелия Сушкина
В институте знакомая переводчица, как ни странно, оказалась на месте. В ответ на просьбу перевести письмо она деловито взяла рукопись и села за компьютер, как будто с утра ждала, что Паша принесет его. Паша бросил куртку на стул и достал рассказ, из-за которого все началось.
С.М.Сушкин
Черный человек
По выходным у Василия начинало колоть сердце. Как будто острый шип боярышника втыкался ему в грудь. Он прямо-таки мог нащупать его сучок, торчащий из груди. Конечно, к врачу Василий ходил. Врач, старый, измученный жизнью человек, долго слушал Василия и вздыхал. Потом его вели в другой кабинет и обматывали проводами. Щекотно было пяткам, к которым прилепляли какие-то алюминиевые железки. Потом врач смотрел в бумажное полотенце, разрисованное жизнью Васильева сердца, но никакого шипа не видел. Не было шипа! И все-таки Василий чувствовал его каждый день, когда не надо было идти на работу.
Так и сегодня с утра Василий сидел у окна и тяжело дышал от сердечной боли. Жене его Лидии, большой белой женщине, сердечные боли были неведомы.
– Что, опять болит?
– Знаешь ведь, болит.
– Что-то ни у кого не болит, а у тебя болит. Ну, сходи, что ли, с друзьями-алкашами выпей, может, и полегчает.
Василию не хотелось ругаться. Каждое слово отдавалось иголкой в груди, но и промолчать он не мог. Понимал, конечно, что сам был виноват в прошлый раз, когда с другом Колькой попали они в вытрезвитель. Колька спьяну говорил, что изобрел неслыханной силы бомбу, а в отделении они кричали, что продали чертежи американцам, чтобы их посадили как шпионов.
Никакой бомбы у Кольки и в помине не было, что тогда на них нашло, неизвестно, но отвечать пришлось по всей строгости. До сих пор жена вспоминает. Сколько же можно!
– Я с тобой, Лид, ведь по-хорошему говорю, а ты…
– А я что, и слово ему не скажи. Бирюк!
Василий отвернулся к окну, чтобы не сказать чего-нибудь покрепче. На это он был мастер! Боль ныла в груди и подсказывала, что сегодня лучше промолчать. Он смотрел на листья, которые стали темно-зелеными, а недавно были салатовыми. Скоро они пожелтеют и упадут под порывами осеннего дождя, думал Василий, а следующей весной снова пробьются из почек мягкие и липкие – и так всегда. В чем смысл этой череды, Василий не знал, и это опять болью ударяло ему в сердце.
Василий заметил, что жены в комнате нет, и никто ему не мешает думать о круговороте дней и о смысле этого вращения. Какое-то время он философствовал, но потом почувствовал беспокойство. Зайдя в спальню, он обнаружил жену перед зеркалом в бюстгальтере. Она примеряла новую юбку.
– Чтой-то ты наряжаешься?
– А тебе-то что, болей. К брату сегодня должен один интересный человек в гости прийти, еще там люди будут, меня позвали.
– Кто же это такой интересный?
– По твоей болезни специалист – директор кладбища.
– Давай вместе пойдем. – Василия и правда интересовало, что же там, после смерти, и Лидия это знала.
– Пойдем, и тебя звали, только смотри: нажрешься, как в прошлый раз, – убью!
– То давно было, и водка у Кольки была несвежая.
– Надевай выходной костюм. Брюки погладь. Все мужики как мужики, брюки себе гладят, ты бы хоть раз что-то в доме сделал.
Василий вздохнул, боль в груди стала тупее. Он взял утюг, тряпку. Поплевал из стакана воды и начал утюжить брюки.
Квартира Лидкиного брата была старинная, с высокими дверями, как в больнице. В ней все время собирались какие-то знаменитые люди. Василия приглашали редко, зная его непростой характер. Приглашали только с женой, чтобы она помогала по хозяйству. Она, женщина трудовая, на это не обижалась, даже, наоборот, гордилась. Дулся на ее брата сам Василий, считая, что его жену эксплуатируют почти как при буржуйском режиме. Дулся, но в гости ходил, когда звали.
Курили на кухне, резали колбасу и сыр, открывали бутылки, пока не пришел кладбищенский начальник. Тогда и сели за стол.
Василий хотел, конечно, сразу перейти к покойникам, поспрошать, не вытворяют ли те чего на старом кладбище. А если вытворяют, то узнать, как администрация борется с такими безобразиями в социалистическую эпоху.
Но разговор за столом был все про каких-то американцев, про кино и книги. Выпили первые три рюмки, Василий молча присматривался. Напротив, рядом с кладбищенским директором, сидела какая-то женщина скучного, ученого вида. Директор был в черном костюме, как и сам Василий, только костюм у директора был поновей и черная ткань —потемнее. После третьей рюмки Василию показалось, что пора поговорить об интересных делах. Директор смотрел на него открыто, не стесняясь интереса к себе. Было даже похоже, что он чувствовал себя в центре компании, поглядывал на остальных красивыми глазами и, как артист, ждал, когда же начнутся расспросы.
Воспользовавшись паузой в беседе, Василий начал:
– Как у вас там покойники, не озоруют?
– Покойники, они тихие, потому покойниками и называются, а вот живые люди иногда такое вытворят… На днях один автолюбитель в служебные кладбищенские ворота заехал и катался по кладбищу, как по бульвару. И спрашивал у испуганных похоронных процессий, как проехать на Неглинку.
– Ну и чем все это кончилось?
– Пришлось на служебном въезде соответствующий дорожный знак поставить.
Василий почувствовал, что под столом кто-то колотит его по ноге. Нетрудно было сообразить, что это делала, улыбаясь, его жена.
– Пойду на кухню по хозяйству, вот хлеб кончился.
Василию ничего не оставалось, как подняться и сказать:
– Пойду покурю.
Как только дверь на кухне затворилась, Лидия набросилась на мужа:
– Ты что к нему пристал?!
– А что такого? Я ведь только спросил.
– А то, не мешай людям!
– Как я им помешаю, ты что, с ума сошла!
– Я-то нет, а ты или слепой, или дурак. Видишь, у людей любовь, так не мешай!
– У кого любовь, у гробокопателя с этой мымрой?
– Никакая она не мымра, а современная женщина – умная и начитанная. А ты слепой совсем стал – перед носом не видишь.
– Но этот-то, со своими покойниками!
– А что покойники – работа как работа. Главное в работе – творческий подход.
На этом месте заканчивался второй лист, напечатанный на машинке. Стоило так долго искать это?
Пашу отвлек голос переводчицы Вики:
– Готово. – Из принтера вылез листочек. Она бережно сложила оригинал. – Интересное письмо, если не подделка. Так, по виду, подлинное, я-то не специалист. Старинные слова перевела как смогла.
Паша взял в руки перевод.
«Любезный мой сын Иоганн!
К несчастию, должен оторвать тебя от занятия наукой на далекой чужбине, и причина тому моя болезнь. Наши кладбищенские врачи чаще других врачей сталкиваются со смертью, и они говорят, что шишка в моем правом боку скоро выпьет из меня все силы. Они знают, что говорят! Жить мне осталось несколько дней, и поэтому, когда ты будешь читать это письмо, меня, скорее всего, уже не будет в живых. Так что ты скоро займешь мое место, заменив своего отца, как в свое время я заменил своего. Рад сообщить тебе, что оставляю тебе кладбище в лучшем виде, чем я получил от отца, и спешу сообщить главное, для чего я из последних сил и пишу это письмо.
Когда кровопускание перестало помогать – а другие средства на меня никогда не действовали, – я решился совершить самый важный поступок в жизни. От своих лекарей я узнал, что знаменитый наш композитор Амадеус неизлечимо болен почечным катаром и водянкой. При тех болезнях ему смертельно опасно пить французское пузыристое вино, которое для почек тяжело, не то что наше, австрийское. Однако и сам Моцарт, и его собутыльник Сальери эту новомодную гадость употребляют в огромных пропорциях, как им только позволяют средства. Я решился на крайность! Придя лично в дом музыканта, я заказал ему реквием. Он, смеясь, назвал меня Черным человеком, хотя я был по обычаю одет в траурный мундир, приличный нашей работе, и черный плащ, как требует наш кладбищенский регламент. Дорогой мой сын, забери у вдовы ноты реквиема, ибо он по праву является гимном нашего кладбища. За него заплачены огромные деньги! В моих бумагах ты найдешь соответствующую расписку.
Еще я хотел бы заказать хороший похоронный марш – нынешние никуда не годятся. Будет время, закажи такой марш какому-нибудь славянскому или венгерскому музыканту, их души не так нежны, как наши австрийские, и острее ощущают природу смерти. Впрочем, об этом мы не раз говорили, и я верю, что ты выполнишь мою волю.
Возвращаясь к любимцу нашей публики, скажу тебе: произошло то, чего я и ожидал. Гонорар от реквиема позволил им впасть в пьянство, которое привело к смерти несчастного. Жена его, терзаемая алчностью, замученная нищетой и пьянством мужа, с радостью согласилась отдать мне его тело на погребение бесплатно, пока наши уважаемые коллеги с других кладбищ еще не проснулись. Запомни, сын! Он похоронен прямо при входе на кладбище, как пройдешь ворота, справа. Это для того, чтобы все входящие посетители видели эту могилу, ибо участки на кладбище покупают не те, кто лежит в гробу, а живые. Но силы оставили меня! Я не смог довести дело до конца, а поскольку все было совершено в тайне от наших бессовестных конкурентов, на могиле нет даже отметки. Все самое главное осталось доделать тебе.
Верю, что в одной земле с идолом современной музыки захотят лежать и другие музыканты, и военные, которые любят такую музыку, и некоторые богатые коммерсанты, и даже, может быть, дворяне. Идут же его оперы в Императорском театре! Так мы с тобой сделаем наше кладбище самым знаменитым в Вене, что обеспечит тебя хорошим заработком на всю твою жизнь.
Напоминаю тебе, чтобы ты сжег письмо после того, как прочитаешь. Я знаю, ты и сам бы так сделал. Я не совершил греха ни перед Богом, ни перед людьми. Давать работу и платить за это деньги не может быть грехом, но люди так завистливы и злобны, что тень их подозрений может пасть и на тебя, поэтому прошу еще раз – предай письмо огню.
Прощаюсь с тобой навеки.
Твой отец.
Смотритель кладбища Санкт-Мартин в главном городе Австрийской Империи Вене Иоганн Грабе.
Декабря, 6 дня, 1791 года от рождества Христова».
Секрет игры
Нет ничего выше игры.
Ф.Достоевский «Игрок»
Бытует мнение, что футболисты не очень-то умны. Даже шутка такая есть: было у отца три сына – двое умных, а третий футболист. Объясняют это тем, что слишком часто тяжелый мяч бьет футболисту по голове, вот и отбивает мозги. Я сам пробовал отбить головой футбольный мяч. Мяч почти полкило, и удар со всего маху получается неслабый. Потом я долго прийти в себя не мог. А футболисты бьют головой – и играют, бегают. По частоте и силе ударов в голову с футболистами соперничают только боксеры. Но вот среди боксеров много умных людей. Сам Пифагор, основатель сразу двух наук – философии и геометрии, был чемпионом кулачного боя. Правда, среди нынешних боксеров философов стало меньше, но по-прежнему молва считает боксеров мудрецами, а футболистов дураками, хотя это не так…
Андрей Томилов проснулся, как и положено, по часам. За годы спортивной жизни он привык к режиму. Слава богу, сейчас спортивная медицина ушла далеко, и не надо вскакивать в шесть утра всем. Кто жаворонок, а кто и сова. Многие толковые спортсмены так и не смогли привыкнуть, сломались. Теперь все по-другому. Спишь, сколько надо, и твои индивидуальные биоритмы высчитывают умные врачи.
Андрей сонной рукой засыпал в рот горсть таблеток, заботливо расфасованных врачом. Черт его знает, что там такое. Говорят, витамины и микроэлементы. А что на самом деле?
Андрей запил водой и пошел готовить кофе. От него он отказаться не мог. Одно время кофе считался вредным, и с ним боролись. Потом вроде бы бороться перестали. Томилов любил хороший кофе. Варил его сам, сам молол зерна.
Сейчас он наконец ощутил рост. Профессиональный рост. Андрей был не простой спортсмен – настоящий игрок. Еще несмышленым мальчишкой он подавал большие надежды в молодежной сборной, был лучшим в своем клубе. Потом последовало падение: слава, пьянка и девочки. А игра этого не прощает. Надежд он больше не подавал, тренеры и журналисты махнули на него рукой, друзей рядом не оказалось. В одно прекрасное утро он решил взять себя в руки. И взял. Доказал себе и всем, что может остановить падение. Это было непросто, но постепенно возвращались прежние результаты, забивались голы. Стали снова приходить журналисты и брать интервью. Изменилось отношение тренера, и хотя он орал по-прежнему и ругался матом, но тон был другой. Зарплату неожиданно прибавили. В два раза. Конечно, в двадцать пять лет совсем еще не все потеряно. Это чувствовалось – упорство стало приносить плоды…
Андрей ткнул пальцем в автоответчик. Будить спортсмена нельзя – режим, поэтому ночью, хоть пожар, – все автоответчику. В телефоне послышался голос Омчева. Давным-давно Омчев был хорошим футболистом, твердым середнячком. Не выдающимся, но и не безнадежным. Всегда тихий и спокойный, он умел ладить с начальством, и оно быстро забрало его в федерацию. Там Омчев почувствовал себя как рыба в воде. Нашел свое место, не начальственное, но хлебное. Слышать его по телефону Андрею никогда не доводилось. Вообще до этого утра он думал, что Омчев о нем и не знает. Не поздоровался ни разу, когда Андрей приходил по делам в офис федерации.
– Здравствуй, Андрюша, это Омчев. Кажется, могу поздравить. Желаю удачи.
«Кажется» не считается, – Андрей верил в приметы и не хотел обманываться. Когда официально объявят, тогда можно считать, что все в порядке, а пока это все слухи. Хотя звонок футбольного функционера грел душу. Вода в джезве закипала, пора было пить кофе и переходить к утренней тренировке, но зазвенел телефон.
– Алло, это Славик, привет.
Слава был простым клерком в федерации. Когда-то они играли вместе. Славик стал чиновником совсем недавно и вроде оставался хорошим человеком.
– Слышь, Андрюха, похоже, тебя можно поздравить.
– Слав, рано. Не говори «гоп».
– Да я сам бумаги носил. Без бумаг же ничего там не идет.
– Перестань. Всякое бывает. Ведь было же?
– Бывало… Но все равно – поздравляю.
– Спасибо, спасибо.
Андрей отхлебнул кофе. Он настроился насладиться вкусом и ароматом, но тут раздался новый звонок.
– Это я, – послышался в трубке жесткий голос тренера.
– Да, Георгий Валентинович, – поперхнулся кофе Андрей.
– Еще не на тренировке?
– Так рано еще.
– Я про индивидуальную. Физзарядку, так сказать.
– Разминаюсь, – соврал Андрей.
– Ну хорошо, – неожиданно мягко сказал тренер. – Говорят, тебе повезло. Покидаешь нас на время. Не посрами, так сказать. Играешь ты, а говорят про меня.
– Да мне пока ничего не говорили.
– Скажут, скоро скажут. Ты у меня такой не первый и не последний. Ну, бывай.
Когда Андрей пил по-черному, на Преображенке в пивной к нему как-то раз пристал один бомж. Он читал стихи. Андрей не считал себя специалистом в поэзии, но стихи взяли за душу. В них было такое пожелание любимой девушке:
И пусть холодная чашка кофе
Никогда не коснется твоих губ.
Получалось, что холодный кофе пьют только несчастные люди. Сегодня утром Андрей понял, что хоть стихи и хорошие, но это вранье. Отхлебнув из чашки остывший кофе, он сел на велотренажер. Он испытал подъем духа и сил, легко выполнил обычную норму и перешел к повышенным нагрузкам, но снова зазвонил телефон.
– Приемная главного тренера сборной, – верещал в трубке голос секретарши. – Андрей Томилов? Соединяю с главным тренером.
Андрей молча слушал тишину в трубке. Наконец там что-то зашелестело, и раздался голос:
– Андрей?
– Да, это я.
– Ты зачислен в сборную. Будем с тобой работать. Надеюсь, не возражаешь?
– Нет, что вы. Не возражаю.
– Это я так, для порядка, мало ли. Положено спросить. Придешь в федерацию, спросишь, какие бумажки поднести, там и контракт дадут подписать, медосмотр надо опять пройти. Завтра собираемся для знакомства. Пока!
Вот это было серьезно. Сейчас Андрей уже понимал, что пробиться в сборную непросто. В молодежку он попал, когда был еще дурачком и не думал об интригах. Тренеры просовывают своих, клубы дают взятки, а чиновники их берут. И уж если кто попадает в сборную в обход всех этих махинаций, то только лучшие из лучших. Играть-то кому-то надо!
Именно это и грело сердце.
В здании федерации несколько этажей занимали люди, задачей которых было поставить футбол в стране на мировой уровень. Андрей не знал, чем занимается этот человеческий муравейник, он раздражался, что не понимает смысла занятий этих людей, ревнуя их к игре. Но раз они существовали, значит, в этом была какая-то тайная цель, и оставалось спокойно наблюдать за непонятными делами чиновников.
Легко взбежав по лестнице, Андрей для начала зашел к Славику.
– Привет, Славик, спасибо за все, теперь можешь поздравлять.
Славик и сам бы со временем попал в сборную, если бы не травма. Во время матча его сильно ударили по голове – ногой с размаха, как по футбольному мячу. К счастью, Славик выжил, даже не повредился умом, только заикался и путал слова, когда волновался.
– Ну-уу вот, я же говорил. Я тебе уже и все бумаги заготовил. Поздравляю. Нет, правда, рад за тебя.
Славик обнял Андрея. Он действительно был рад. Он уже смирился с тем, что игра для него закончилась, и в Андрее видел продолжение себя.
– Вот, подписывай тут и тут и иди на третий этаж, отдашь в кабинет зама. К нему можешь не заходить, если не хочешь, отдай секретарше. – Славик знал, что Андрей не любит начальство и может ляпнуть не то.
– Хорошо, отдам секретарше.
Секретарши делятся на тех, у кого все в жизни впереди, и тех, у кого все уже позади. Андрей понимал, что он парень молодой, спортивный, знаменитый и обеспеченный. Проблем с женским полом у него не наблюдалось, вернее, была одна – как от них отбиваться. Сейчас, в трудный период восстановления сил, он с женщинами завязал, как с пьянкой, – совсем. Но игра есть игра. Что может быть интересней? Пусть секретарша думает, что, стоит ей захотеть, и импозантный молодой спортсмен – ее. Андрей в игре был непревзойден. Ему показалось, что секретарша расплылась по креслу, когда взяла бумаги. Андрей обещал вернуться – не по делам, а ради нее…
Пробегая по лестнице мимо второго этажа, он снова заглянул к Славе.
– В-в-вот, забыл тебе еще дать. – Слава протянул бумажку вроде почтовой открытки. На ней было написано, что завтра Андрея ждут в поселке Новопетровское под Москвой – на первом собрании новой сборной.
– А почему так быстро?
– Времени нет. Ст-тарый тренер все профукал. Теперь тебе только побеждать. Тянуть нельзя.
– Знакомая картина. Ну пока, спасибо!
– Пока, будь здоров!
Пожилой сторож у шлагбаума пропустил Андрея на территорию Новопетровской олимпийской базы, не проверяя документов. Андрея не так часто показывали в матчах и брали у него интервью, чтобы каждый на улице вот так узнал его даже через стекло машины. Может, только после передачи про самый красивый гол года. Это значило, что дед не столько зарабатывал прибавку к пенсии, сколько хотел быть ближе к игре. Настоящий поклонник игры, болельщик. Славик, наверное, тоже не смог бы перекладывать бумажки в другом месте. Для него важно общаться с игроками, раз уж у самого не вышло. И таких было очень много.
То, что сторож его узнал, приятно порадовало Андрея. Дружески улыбнувшись в ответ, он проехал внутрь. Никто его не встретил, не объяснил, куда и к кому идти. Считалось, что человек с рождения знает, что он должен делать, попав в сборную страны. Андрей не стеснялся и не терялся. Он нашел административный корпус, где узнал дом и номер комнаты. Старый тренер, помнится, всегда говорил, что сборы похожи на пионерлагерь. Только в палатах живут не по десять пионеров, а по двое. Андрей считал, что правило жить по двое осталось со сталинских времен. Чтобы друг на друга стучали.
Андрей не застал своего соседа, быстро переоделся и пошел на тренировку.
Там его удивило то, что практически никто не разговаривал. Все и так были знакомы по клубным играм. Уже через пару минут Андрей понял, что тут говорить не придется. Все, как и он, были Игроки. С одного взгляда Андрей знал, куда ему передадут мяч и даже по какой траектории. Это доставляло удовольствие, прямо-таки наслаждение. Впервые за несколько лет Андрей почувствовал, что перетренировался, а это так же опасно, как и недотренироваться.
После того, как игроки сборной отдышались и помылись в душе, главный тренер собрал всех и начал свою речь:
– Как известно, следующий чемпионат мира будет в Южной Америке. Наш штаб вместе с врачами разработал целую программу. Полетим тренироваться в Латинскую Америку. Привыкнем к климату, сдвигу во времени, адаптируемся, так сказать. Посетим там у них высокогорье: медицина говорит, после этого физические показатели растут, – тренер взглянул на врача, тот кивнул головой. – Ну, и главное – постараемся разгадать секрет их игры.
Спорить с тренером не принято. Возражать тренеру, тем более главному тренеру сборной, просто неприлично. Но он сказал глупость, подумал Андрей про себя. Это раньше, когда мы были за железным занавесом, а южноамериканцы за семью морями, – тогда конечно, да. А сейчас, когда в каждом русском клубе играет свой бразилец, только ленивый не подсмотрел их секреты. А кто посообразительней, тот и освоил, – так Андрей подумал про себя, про Андрея Томилова.
Но спорить было все равно нельзя, поэтому оставалось только собираться в дальний путь, в непонятную и загадочную Южную Америку.
Даже тот, кто летал в Южную Америку, не сможет понять, какие муки испытал Андрей в трансатлантическом перелете. Многие спасаются алкоголем: выпил бокал красного вина – и спать, вернее, дремать в кресле. Спать-то под гул турбин не очень получается – только если до этого вы дня два не спали. Тем более, что время от времени самолет корректирует курс, и все в нем наклоняется то вправо, то влево. Кому не нравится казенное вино или не хватает дозы, берут с собой на борт любимые напитки. Почти все сидящие в огромном брюхе «боинга», похожем на тоннель, прихлебывали кто виски, кто мартини прямо из горлышка.
Андрею нельзя было пить вино. Он и сам для себя так решил, и тренер бдительно наблюдал за тем, кто что пьет. Мышцы требовали привычных тренировок, а не сидения целый день в скрюченном состоянии. А желудок требовал еды, чтобы кормить эти самые мышцы. Дело в том, что после таблеток наступал страшный аппетит, как жор у рыбы перед нерестом, когда она глотает даже пустой крючок. Спортивный доктор дал Андрею список того, что надо есть. В этом списке оказались морепродукты и какие-то другие, невиданные в Москве деликатесы. Сначала Андрей никак не мог понять, по какому принципу ему подбирали еду. Потом понял: то, что он клал себе в тележку в шикарном супермаркете, было самым дорогим. Половину зарплаты он проедал в прямом смысле слова. А тут, в самолете, мило улыбаясь, стюардесса принесла поднос, на котором и курам поклевать не хватило бы. Еда, правда, оказалась вкусной, но ее было до смешного мало. Да и французские бортпроводницы по сравнению с нашими выглядели как маринованная фасоль рядом с тарелкой домашнего борща.
От нечего делать Андрей походил по самолету, заглянул в туалет. Около туалета разгорелся международный скандал. Итальянец – видно, заядлый курильщик – не выдержал и пошел курить в туалет. Сработали пожарные датчики, и прибежал какой-то член экипажа в фуражке. Разыгрался словесный пинг-понг. Эмоции били через край. И тот и другой доказывали свою правоту – каждый на своем языке. Андрею было жалко итальянца. Не курить восемь часов от Ирландии до Мексики – это почти как сидеть без тренировки. Настоящая ломка! Андрей решил вступить в игру на стороне итальянца. На стороне начальства была прибежавшая стюардесса. Но Андрей сразу нанес сильный удар: