[1] Этого уже никто не помнит, а праздник живет, и в честь его называют многочисленные Покровки, села Покровские и города Покровы и Покровски. Пусть даже церковь Покрова, в честь которой и назван город, разрушили в темные сталинские годы.
Село Покровское располагалось рядом с большим трактом, но чуть в стороне от него. Русские села часто жмутся к дороге, хотя пыль и грязь от экипажей и раньше не давала нормально жить круглый год. В последнее время к этому прибавился шум машин и опасность быть сбитым на дороге. Но традиция так сильна, что, проезжая по любой трассе, встретишь не одну деревеньку, забрызганную дорожной грязью по самую макушку, но не отодвинувшуюся ни на шаг от дороги, несмотря на безграничные российские просторы позади домов.
Так вот, Покровское стояло чуть-чуть в стороне, что уже необычно. Изначально там жили особенные люди. Хозяин барской усадьбы попал, как тогда говорили, в случай к матушке Екатерине, и та повелела в селе Покровском построить ниточную мануфактуру. С тех пор Покровское стало расти и богатеть. Эпохи и войны сменяли друг друга. В мирные годы люди покупали новую одежду, поэтому и нитки не очень были нужны, зато во времена войн и революций фабрика процветала. На самой фабрике мало что изменилось за последние двести лет. Правда, станки крутила уже не речная вода, а пар, но плотина с давних времен сохранилась и стала любимым местом отдыха. Даже какие-то уникальные кувшинки выросли там за эти годы. Ботаники до сих пор не знают, росли ли эти кувшинки всегда или их тоже посадили по указу императрицы.
Первый раз покровская мануфактура разбогатела в 1812 году. В то время все латали дырки и перешивали трофейные французские мундиры на русские кафтаны. Ниток надо было много. На всю Россию. Процветание чуть не закончилось катастрофой. В Покровское вошли войска Наполеона. Историки находят в этом факте подтверждение гипотезы, что целью Наполеона было не покорение России. Покровск находится на востоке от Москвы. Взяв Москву, Наполеон поспешил дальше. Действительно, если бы он хотел покорить Россию, он пошел бы на Петербург, тогдашнюю столицу. Не мог же император не знать географии! Но везенье Бонапарта закончилось где-то под Бородином. Когда в Покровском появились французы с награбленным в Москве добром, по словам местного краеведа, обнаружившего в архиве соответствующий документ, произошло следующее: французов поубивали, а обоз разобрали по избам. Убитых французов закопали в братской могиле в старом барском парке, после чего это место в современном городе стало трогательно называться – Французская горка. Наполеон был гений. Он сразу сообразил, что если пойдет покорять Индию через Россию, то на его пути встретятся еще тысячи таких же Покровок. В лучшем случае он дошел бы до Индии один. Поэтому мудрый полководец развернулся и поспешил от этого ужаса обратно в Париж. Поворот в войне, как известно, историки приписывают Кутузову, хотя на самом деле это заслуга покровцев. Но поворачивать Наполеону было поздно. Вся Россия, на примере покровских жителей, сообразила, что можно спокойно грабить и жить разбоем, а потом все списать на французов.
В остальном девятнадцатый век прошел спокойно. Отмену крепостного права местные жители даже не заметили. Когда же строили железную дорогу, то владелец ниточной фабрики, потомок екатерининского вельможи, заломил такую цену за свою землю, что дорога сделала крюк, но обошла город стороной. Покровский помещик справедливо считал, что нитки – товар легкий и возить их по железке накладно.
Революцию 17-го года народ Покровского встретил восторженно. Все уже тогда знали, что революция – это прежде всего нитки. Великолепно продавались нитки и в гражданскую войну. И тогда единственный раз в своей истории город пожалел, что рядом нет железной дороги. Возы с нитками уходили по старому тракту.
Отсутствие железной дороги – незначительный факт, но он сыграл решающую роль в жизни города, когда кончилась нитяная лихорадка после революции и гражданской войны, а жить-то чем-то надо было. Великий русский ученый Божков искал неподалеку от новой советской столицы место для Института солнечных и лунных затмений. Покровское сразу понравилось выдающемуся исследователю. В городе не было ни железной дороги, которая трясет телескопы, ни заводов, коптящих небо черным дымом, закрывающим и солнце, и луну посильнее всех затмений. Так город стал прирастать научными институтами. И даже война с ее бешеным спросом на нитки не смогла свернуть город с новой дороги. Институт вырастал за институтом, как грибы в окрестных богатых лесах в конце лета. Наконец дошло до того, что сельский совет Покровского при поддержке Академии наук вышел с прошением присвоить селу статус города. Название придумали в честь основателя института – город Божков. И был бы сейчас на картах всего мира город Божков, но не так все просто было в застойные времена. Потому-то они и назывались застойными, что ничего не делалось быстро. Названия утверждал тогда Верховный Совет, и на это уходило лет двадцать. Деньги на город давали сразу, и ученые мужи вместе с сельскими бюрократами не хотели ждать. Они нашли лазейку в законе. Статус города давался быстро только при сохранении прежнего названия. Покровское стало городом Покровском. Это имя тандему ученых и бюрократов удалось протащить как прежнее географическое наименование.
Сейчас, подъезжая к Покровску, видишь километры колючей проволоки в три ряда со следовой полосой, за которой зимой видны мощные трубы, градирни, корпуса, какие-то гигантские стальные шары. Летом этот призрак Чернобыля скрывает листва деревьев. Лес по-прежнему растет богатый. Что там, за деревьями, делает этот институт, толком не знают даже те, кто в нем работал. Но теперь это типичный среднерусский пейзаж. Нет такого места в России, где ни находился бы секретный завод или институт.
Последний раз ниточный бум был в перестройку. Потом спрос на них стал падать, а потом пропал спрос и на ученых. Быстро прошло время начала демократии, когда все жили выборами и слушали каждое слово депутатов, не отрываясь от телевизора. Жить становилось все хуже, денег ученым платили все меньше. Выборы уже никого так сильно не радовали. И вот в очередные выборы мэра под лозунгом «Немощному городу нужен лекарь» к власти пришел главврач местной больницы Максим Потерянов.
Некоторые ученые обнаружили в себе таланты коммерсантов и бизнесменов. Сами институты захирели, и народа там стало работать раз в десять меньше, чем в лучшие годы. А в лучшие годы город собирал и лучшие кадры. Многие ученые за честь считали работать и жить в Покровске. Тем не менее не только младшие научные сотрудники, но и некоторые академики сориентировались в новой обстановке. Первым понял, что в Покровском институте атомных реакций (сокращенно ПИАР) накопилось много чего ценного, его директор по фамилии Бессменный. Кстати, выражение «делать пиар» родилось тоже в Покровске и первоначально означало – заниматься не делом, а видимостью, так сказать, числиться на работе. Через американскую программу перехода к мирному атому директор получил доступ к твердой валюте и скупил в городе все, что приватизировалось и что показалось его ученому уму на тот момент ценным. Мирный атом не пострадал. Через много лет министр атомной промышленности окажется в тюрьме, правда, не нашей, а заграничной, а его друг Бессменный – перед странным выбором: либо сдать друга, либо… А впрочем, это уже другая история.
Бандиты, которые появились по всей России неизвестно откуда, в городе столкнулись не со страхом мелких лавочников за свою шкуру, как везде, а с организованным отпором какой-то мощной и невидимой силы. Потолкавшись немного и так и не найдя себе места, они как-то легко оставили город. Этим очень гордился начальник покровской милиции Иван Гурченко. Он носил «кожанку» покроя гражданской войны, кожаные штаны и наган на поясе. Всем своим видом он показывал, что ненавидит бандитов и борется с ними, причем успешно борется. Ивана быстро вызвали в районный центр, город Погорск, на повышение, где он тоже скоро стал начальником милиции. Только в районе все оказалось совсем не так, как в Покровске. Погорск был большим промышленным городом, где владельцы заводов и фабрик не сумели объединиться. А вот шпана объединилась быстро и легко. Погорская преступная группировка стала заметна в Подмосковье. Погорском стали править бандиты, впоследствии ставшими известными по всей России. Их смотрящие были и в городской администрации, и везде. Мелкой преступности в Погорске практически не было, а крупная находилась под контролем братков. Раскрывать ее – одно удовольствие.
Секретные отделы секретных институтов не могли существовать на мизерное жалование и сидеть без дела. Обученные профессиональные бойцы шпионского фронта стали в новые окопы. Волков попал в заместители мэра Покровска не сразу. Он оставался верен самому себе. Перестал верить в то, чему ему пришлось служить. Светлое будущее коммунизма сменилось свободой и демократией. Тоже в будущем. А в настоящем были Афганистан и Чечня. Работа, правда, такая, что не надо быть на передовой. Но и за тридевять земель от фронта не чувствуешь себя спокойно. Судьба – странная штука. Дочка влюбилась в сына директора школы. Сначала Волков, как любой нормальный отец, боялся каждого нового мальчишки. Потом дочь выросла, и искать досье у друзей с Лубянки на всех парней города стало утомительно.
Директор школы оказался бывшим полковником, который получил наконец то, что хотел, – безоговорочное подчинение несчастных детей. Вызов с родителями к директору – пострашнее, чем попасть на губу. В армии полковнику с фамилией Качер дальнейшего роста все равно не светило. Все его считали евреем, а фамилия-то у него была чешская, как записано в досье у Волкова. Качер по-чешски – утка. И видом он походил на утку, особенно толстыми длинными губами, – ну вылитый Мак-Кряк из мультфильма Диснея «Утиные истории».
Качер, по просьбе мэра, добивал покровскую демократию, которая мешала мэру работать. По указке мэра Качера выбрали в городской совет, а потом он стал и его председателем.
Как-то раз, когда было уже поздно, а дочка еще не пришла домой, Волков не выдержал и набрал известный ему телефон, что, вообще-то говоря, было нарушением принципов спецслужб. Старый Качер подошел сразу. Пришлось знакомиться сначала по телефону, а потом и лично. Дочь, конечно, нашлась, а отношения с председателем совета сложились хорошие. Очень они подходили друг другу. Хотя в армии, как и любой строевой офицер, Качер не любил гэбистов и стукачей. У Волкова на носу была пенсия за боевые действия. Очень ранняя для здорового и образованного мужика. Так Волков и занял кабинет в администрации напротив кабинета мэра.
Времена менялись. Ни нитки, ни наука не давали тех денег, которые давала земля поблизости от столицы. В новом тысячелетии всех охватила строительная лихорадка.
Трудный день
Ирина в свои двадцать семь лет повидала многое. В школе бойкую и смышленую девочку приняли в ленинские пионеры. Учителя таких выбирают в председатели пионерского отряда, а директор школы уже видел ее секретарем школьного комитета комсомола. Но коммунизм рассыпался, и Ирина так и не стала комсомольским вожаком. Вместо этого у нее появилась возможность зарабатывать. Сразу после школы она пошла работать на биржу. Бирж в Москве появилось, как грибов в августе в покровских лесах. В те сумасшедшие годы деньги на биржах делались из ничего, а именно из бумажек МММ. Тогда Ирина считала, что выходить из дома без тысячи баксов в заднем кармане джинсов просто неприлично. Но жизнь лечит. Когда афера под названием МММ лопнула, Ирина осталась без денег, с ребенком на шее, и еще оказалась должна. К счастью, она спокойно и с достоинством приняла удары судьбы. Происшедшее она восприняла не как катастрофу, а как урок, и извлекла из него много интересного и полезного. Например, вывод, что менять мужей – дурацкое занятие. Что деньги не главное в жизни. И что раз уж судьба сделала ее симпатичной блондинкой, то рожать детей так же естественно, как чистить зубы.
День не задался с самого начала. Сплошные проблемы. Видно, мужское существо в утробе как-то противоречило ее женской сути. Чувствовалось, что это уже последние дни, но все было как-то не так. С утра встретила директора школы, в которой училась старшая дочь. Дочка от прежнего мужа не очень ладила с мамой. В кого девчонка такая амбициозная? Ее надо было определить в родную школу Ирины на окраине города, но ей прямо с первого класса подавай лицей, где директором этот козел Качер. Пришлось вместо утренней прогулки выслушивать нотации. Потом еще хуже: настроение испортила бумажка, которая лежала на столе вахтерши в школе. Эта бумажка за подписью мэра гласила, что сотрудникам бюджетной сферы запрещается читать черносотенную газету «Покровские ворота». От разгула демократии в Покровске осталась газетка «Покровские ворота» – маленький листок, размером со школьную тетрадку. Что там могло быть фашистского и черносотенного, в невинной интеллигентской газетке? Ирина постоянно читала «Покровские ворота», пока была в декрете. Ничего там такого не было!
Она села в старенькую «девятку» – единственное, что осталось от биржевых бешеных денег. Она знала, куда нужно ехать. К Николаю Стоянову, живой легенде Покровска. Николай был самым знаменитым покровчанином, не только талантливым ученым, веселым и остроумным человеком, а еще и звездой популярного телевизионного шоу «Ничто! Нигде и никогда!». Но не из-за этого Ирина ехала по петляющим улицам города на другую его сторону. Стоянов вполне соответствовал своему имени Николай – победитель. Совершал он дела невероятные. Другими словами, невозможного для него не было. Всей своей жизнью он доказывал, что ничего невозможного нет. Кроме того, он был благороден. Представьте себе Дон Кихота, только умного, да еще и умеющего побеждать всякие там мельницы. Только не высокого и худого, а плотного и упитанного.
Найти человека в Покровске ничего не стоило. Хоть город был не такой уж маленький, все знали друг друга, особенно если выросли здесь. Ирина направилась в старое здание банка, лопнувшего в дефолт. Здесь помещалась фирма Стоянова. Он был членом городского совета и там, почти в одиночку, в абсолютном меньшинстве, бился с мэром Потеряновым и его приспешником Качером. Бился благородно, хотя противники не брезговали ничем. Одного члена совета, тихого еврея со странной фамилией Коллективец, избили у дверей его дома.
Стоянов был как обычно весел и любезен, хотя в глубине глаз и затаилась печаль. Наверное, он не помнил Ирину, хотя они ни раз встречались на шашлыках в лесу. Он все-таки знаменитость, а она просто беременная баба. Но вида не подал, оторвался от Интернета и пригласил Ирину, несмотря на занятость, к себе в кабинет. В это время он боролся с охватившим всю страну желанием не платить налоги. Чтобы вести бизнес по-европейски, честно и открыто, платя все налоги, он поступил в самую престижную в мире экономическую школу в Вашингтоне. И сейчас сидел и готовился к сессии на английском языке. За незнание английского там поблажек не давали, наоборот, наказывали.
– Привет, Ира, как ты себя чувствуешь?
– Хреново, если честно.
– Что-то со здоровьем? – спросил Стоянов, показывая глазами на ее живот.
– Да нет, мне это дело привычное. Можно, я не буду вести светскую беседу, а сразу скажу, зачем приехала? Давайте вас выберем мэром. Так эти козлы надоели!
– Ир, так ведь выборы еще через два года. И потом все не так просто. Выборы – сложная штука и дорогая.
– Так я и предлагаю начать готовиться за два года. Это и дешевле будет, и спокойнее. У меня целая программа созрела, как мы проведем предвыборную кампанию дешево и круто.
Стоянов был настоящим рыцарем и джентльменом. Он знал, как могут блажить беременные женщины. Это он проходил и с первой женой, и со второй. Одной захотелось пива, хоть режь ее, а ей нельзя, другой – кальмаров и тоже хоть застрелись. Но чтобы хотеть поменять мэра города —такого в его практике не было.
– Ира, дай мне хотя бы неделю подумать.
– Хорошо, Николай Васильевич, думайте недельку, а я пока распишу программу на все два года.
– Я еще не согласился, – сказал Стоянов, глядя на Иркин живот. – Кого ждешь? Девочку или мальчика?
– Мальчика.
– А не боишься, что в мае родится и всю жизнь маяться будет?
Это Стоянов так хитро решил выяснить, когда же Ирина будет рожать. Когда ребенок на руках, ей будет уже не до глупостей с мэрами.
– Не боюсь я и приметам не верю. Пусть майский будет. Сегодня пятнадцатое. Может быть, до конца мая и не дотяну. Но вы не отвлекайтесь. Я пишу программу действий?
– Я же говорю, подожди. В конце концов, и с женой надо посоветоваться. Это серьезный шаг.
– Чего с ней советоваться неделю? Вот она в соседнем офисе сидит. Пойдем прямо сейчас.
– Ты же знаешь, у меня был опыт выборов, и очень нехороший.
– Это вы про выборы в областной совет? Когда Бездриско выбрали?
– Да, я ведь тогда недобрал всего несколько голосов.
– Бездриско – это отдельная песня. Как такого козла в депутаты выбрали, я ума не приложу. Он ведь неудавшийся актер. Я с ним вместе в театральной студии занималась. Такого про него могу порассказать – ахнете!
– Да не о нем речь. Речь о том, надо ли ввязываться в борьбу. Мне и по бизнесу приключений хватает. Мэр давит. Аренду повышает. Работать не дает.
– Вот тогда и с бизнесом все проблемы решатся. А программку я напишу.
– Пиши, пиши. И приноси мне, если успеешь.
– Ничего, Николай Васильевич. Рожу, пару дней отдохну и вперед. Дети мне не помеха.
– Хорошо, хорошо. Через недельку вернемся к разговору.
Ирина встала и стремительно, насколько может быть стремительна женщина на сносях, удалилась из офиса. Стоянов остался в одиночестве думать, что это было. Провокация мэра Потерянова? Не похоже на Ирку. Знак судьбы? Почему? Эта бойкая девчонка, как она может быть гласом судьбы? А может быть, это у нее вещий бред? Надо узнать, бывает ли у беременных такое. В греческих мифах сплошь и рядом беременные видели будущее. Вероятно, и сейчас это может проявиться, раз бывало в Древней Греции. А потом, если природа и захочет наделить кого-то даром пророчества, то, конечно, лучше беременных женщин не найти. Они носят это будущее в себе.
В глубине души он сознавал, что борьба неизбежна, но все еще не был готов к ней. Хотелось обсудить спокойно с женой и друзьями, с партнерами по бизнесу, как идти на бой.
Трудно начался день и у заместителя директора Института солнечных и лунных затмений (институт в городе звали Тёмка) Арнольда Ивановича Шварца. Не так часто бывают затмения, еще реже полные, еще реже при этом стоит хорошая погода, и все можно увидеть. Сегодня ночью, вернее уже завтра, в два часа ночи, должно быть лунное затмение. Погода нынче изумительная. Надо проверить аппаратуру, привести в порядок телескопы, а потом сидеть всю ночь до утра на главной башне Тёмки, пока затмение не закончится. А тут эти корреспонденты, чтоб им неладно было. Директор заключил с ними договор для заработка, денег-то нет. Вот и приходится с утра отвечать на звонки и рассказывать одно и то же, что затмение – это не страшно, что никакого знака судьбы в нем нет, а просто на Луну падает тень от Земли. И так сто раз за день, и это когда главный телескоп еще не чищен!
Тёмку великий ученый Божков поставил прямо у старого тракта. Тракт стал шоссе, шум от проносящихся автомобилей и пыль от них добирается даже до главной башни, где находится основной телескоп. Фонари от дороги тоже отсвечивают. Шварц давно попросил мэра на время затмений выключать городские фонари, но тот так рявкнул, что Шварц понял, что лучше не высовываться.
Зазвенел телефон.
– Шварц слушает, – привычно ответил Арнольд Иванович.
– Что же ты Шварц, мать твою, сидишь, а у тебя в институте всякую фашистскую литературу разбрасывают!
Голос мэра был как обычно громким и грубым.
– Какую литературу, Максим Викторович?
– Эту чертову газетенку «Покровские ворота». Ты у меня смотри, чтобы этого не было. Замечу еще раз – свет вам отключу. Будет Тёмка в потемках. Все, пока.
Еще со времен российской демократии в каждом российском городе было две газеты. Одна официальная – газета администрации, другая – демократическая. Шварц, как демократ времен Горбачева, конечно, поддерживал демократическую газету «Покровские ворота». Даже сам участвовал в ее создании. Мэр из-за критики в свой адрес запретил распространение газеты в бюджетных организациях, к каковым относился и институт. Обычно при входе в Тёмку всегда лежала стопка газет, и это никому не мешало. Зная самодурство мэра и исполнительность его прихлебателей, вполне можно предположить, что они отключат электричество накануне затмения. Это катастрофа! Шварц хотел пойти и убрать газеты с подоконника фойе, но тут снова зазвонил телефон.