Чандлер Рэймонд. Сестричка

   – Задавайте вопросы, – сказал я. – Если ответы не понравятся, можете меня арестовать. Если арестуете, мне понадобится позвонить по телефону.
   – Правильно, – кивнул Френч. – Если арестуем. Только ведь сажать тебя не обязательно. Можно поездить с тобой по всем местам. На это уйдет несколько дней.
   – А жить будешь на одних консервах, – весело заметил Бейфус.
   – Строго говоря, это будет незаконно, – сказал Френч. – Но мы постоянно так делаем. Да и ты, возможно, не всегда бываешь безгрешен. Скажешь, что в этой истории ты вел себя строго по закону?
   – Нет.
   – Ха! – хрипло выпалил Мэглешен.
   Я взглянул на молчаливую и равнодушную, снова взявшую свой блокнот оранжевую красотку.
   – У тебя есть клиентка, которую ты должен оберегать, – сказал Френч. – Возможно. – Так вот, она и донесла на тебя.
   Я промолчал.
   – Ее зовут Орфамэй Квест, – продолжил Френч, не сводя с меня взгляда.
   – Задавайте вопросы, – повторил я.
   – Что произошло на Айдахо-стрит?
   – Я поехал туда искать ее брата. Клиентка сказала, что тот уехал из дома, и она приехала навестить его. Была встревожена. Управляющий оказался вдрызг пьян. Я заглянул в книгу регистрации и обнаружил, что в комнате Квеста живет другой человек. Поговорил с этим человеком. Ничего полезного не узнал.
   Френч протянул руку, взял карандаш и постукал им по зубам.
   – Потом ты видел еще этого человека?
   – Да. Я сказал ему, кто я такой. Когда я спустился вниз, Клозен был мертв. И кто-то вырвал из книги регистрации лист с именем Квеста. Я позвонил в полицию.
   – Но на месте не остался?
   – У меня не было никаких сведений об убийстве Клозена.
   – Но на месте не остался, – повторил Френч. Мэглешен громко рыгнул и со злостью отбросил плотницкий карандаш. Я проследил взглядом за тем, как он ударился о стену, упал на пол, подскочил и замер.
   – Да, не остался.
   – В Бэй-Сити, – прорычал Мэглешен, – мы бы могли тебя за это укокошить.
   Он стал подниматься. Бейфус покосился на него и сказал:
   – Предоставь заниматься этим Кристи. Еще будет и второе отделение.
   – За это мы бы могли отстранить тебя от дела, – сказал Френч безо всякой интонации.
   – Считайте, что отстранили. Все равно оно мне было не по душе.
   – И ты вернулся к себе в контору. Что дальше?
   – Сообщил обо всем клиентке. Потом позвонил какой-то человек и попросил приехать в отель «Ван Нуйс». Это оказался тот самый мужчина, с которым я разговаривал на Айдахо-стрит, но теперь он выступал уже под другим именем.
   – Ты мог бы сказать нам об этом, не так ли? – Если бы сказал, пришлось бы рассказывать все. Это нарушило бы условия моего найма.
   Френч кивнул и постучал карандашом по столу. Затем неторопливо проговорил:
   – Убийство аннулирует подобные соглашения. Два убийства аннулируют их дважды. А два убийства одним методом – трижды. Ты выглядишь непорядочным, Марлоу. Совершенно непорядочным.
   – После сегодняшнего я выгляжу непорядочным даже в глазах клиентки.
   – Что случилось сегодня?
   – Она сказала, что брат звонил ей из дома доктора Лагарди. Брату угрожала опасность. От меня требовалось поспешить туда и позаботиться о нем. Я поспешил туда. Доктор Лагарди и его сестра прекратили прием пациентов. Держались они испуганно. Там побывала полиция.
   Я перевел взгляд на Мэглешена.
   – Он опять позвонил, – буркнул Мэглешен.
   – На сей раз не я.
   – Ладно. Продолжай, – сказал Френч после паузы.
   – Лагарди утверждал, что ничего не знает об Оррине Квесте. Медсестру он отправил домой. Потом подсунул мне одурманивающую сигарету. Когда я очнулся, то был в доме один. Но вскоре оказалось, что не совсем один: кто-то начал скрестись в дверь. Это был Оррин Квест на последнем издыхании, который, тем не менее, пытался из последних сил заколоть меня пешней.
   Я повел плечами. На том месте между лопатками, куда он ткнул меня, слегка стянуло кожу, и только.
   Френч сурово поглядел на Мэглешена. Тот покачал головой, но Френч продолжал глядеть на него. Бейфус стал негромко насвистывать. Сперва я не мог разобрать мелодию, потом вдруг сообразил, что это «Старый Мозес лег в могилу».
   Френч повернулся ко мне и неторопливо произнес:
   – У его тела не оказалось никакой пешни.
   – Я оставил ее там, где она упала.
   – Похоже, перчатка все же пригодится, – засопел Мэглешен и расправил ее между пальцами. – Кое-кто здесь лгун, и это не я.
   – Оставь, – сказал ему Френч. – Ни к чему устраивать здесь представление. Если у парня была в руке пешня, это вовсе не значит, что он с ней и родился.
   – Спиленная, – объяснил я. – Короткая. От рукоятки до основания три дюйма. Их в скобяных лавках такими не продают.
   – А чего ради ему приспичило бросаться на тебя с пешней? – спросил Бейфус, иронически усмехаясь. – Ты же был его союзником. Приехал туда, чтобы оберегать его по просьбе сестры.
   – Я был просто фигурой между ним и светом. Фигурой, которая двигалась, могла оказаться человеком, и даже тем, кто его ранил. Умирал он стоя.
   Прежде я его ни разу не видел. Если он до этого видел меня, то мне об этом не известно.
   – У вас могла бы завязаться прекрасная дружба, – вздохнул Бейфус. – Разумеется, если б не пешня.
   – Из того, что он был вооружен ею и пытался меня заколоть, можно сделать кой-какие выводы.
   – Например?
   – В таком состоянии человек действует инстинктивно. Не изобретает новых способов. Квест ударил меня между лопатками и слегка проколол кожу, это было последнее усилие умирающего. Возможно, будь он в полной силе, пешня вошла бы в другое место и гораздо глубже.
   – Долго мы еще будем болтать с этой обезьяной? – не выдержал Мэглешен.
   – Вы разговариваете с ним, как с человеком. Давайте я поговорю с ним по-своему.
   – Капитану такие вещи не по душе, – небрежно заметил Френч.
   – К черту капитана.
   – Капитану не по душе, когда захолустные фараоны так говорят о нем, – сказал Френч.
   Мэглешен стиснул зубы, челюсть его побелела. Глаза сузились и заблестели. Он шумно втянул носом воздух.
   – Спасибо за содействие, – процедил он и поднялся. – Я пойду.
   Он вышел из-за стола и остановился рядом со мной. Протянул левую руку и приподнял мне подбородок.
   – До встречи, голубчик. В моем городе.
   И дважды хлестнул меня по лицу перчаткой, держа ее за пальцы. Кнопки больно впились в кожу. Я поднял руку и потер нижнюю губу.
   – Черт возьми, Мэглешен, – остановил его Френч, – сядь, дай парню договорить. И держи руки от него подальше.
   Обернувшись к нему, Мэглешен спросил:
   – Думаешь, я так тебя и послушался?
   Френч лишь пожал плечами. Мэглешен утер большой пятерней губы и вернулся к своему креслу. Френч сказал:
   – Выкладывай свои соображения, Марлоу.
   – Возможно, Клозен помимо всего прочего торговал наркотиками, – предположил я. – В его квартире пахло марихуаной. Когда я заглянул на кухню, там один типчик считал деньги. У него были пистолет и тонкий, остро заточенный нож. И то, и другое он пытался пустить в ход. Я отобрал их, и он ушел. По-моему, это был рассыльный. А Клозен до того допился, что на него уже нельзя было полагаться. В организациях этого не любят. Рассыльный счел меня полицейским. Этим людям не хотелось, чтобы Клозена взяли. Он бы тут же раскололся. И едва они учуяли в доме сыщика, Клозен был обречен.
   Френч поглядел на Мэглешена.
   – Что скажешь по этому поводу?
   – Могло быть и так, – буркнул Мэглешен.
   – Допустим, что так и было, – согласился Френч, – но при чем же здесь Оррин Квест?
   – Курить марихуану может кто угодно, – сказал я. – Особенно когда тоскливо, одиноко, тяжело на душе, нет работы. Но чувства от нее уродуются и притупляются. Притом на разных людей марихуана действует по-разному.
   Одни становятся задиристыми, другие бесшабашными. Можно предположить, что Квест кого-то шантажировал и угрожал донести в полицию. Вполне возможно, что все три убийства связаны с шайкой торговцев наркотиками.
   – Это не согласуется с тем, что у Квеста была спиленная пешня, – заметил Бейфус.
   – По словам лейтенанта, пешни у него не было, – возразил я. – Так что, возможно, мне она просто померещилась. А может быть, она ему просто попалась под руку. Может, у доктора Лагарди все пешни такие. Есть у вас что-нибудь против него?
   Бейфус покачал головой.
   – Пока нет.
   – Доктор не убил меня и, возможно, не убивал никого, – сказал я. – Квест говорил сестре, что работает у доктора Лагарди, но его преследуют какие-то гангстеры.
   – Этот Лагарди, – спросил Френч, делая пометки в своем блокноте, – что ты знаешь о нем?
   – Он имел практику в Кливленде. Обширную, в центре города. Видимо, у него есть причина скрываться в Бэй-Сити.
   – В Кливленде, вот как? – протянул Френч и уставился в угол потолка.
   Бейфус опустил глаза в свои бумаги. Мэглешен сказал:
   – Небось, делал аборты. Я приглядывал за ним одним глазом.
   – Каким? – мягко спросил Бейфус.
   Мэглешен покраснел.
   – Наверное, тем, который ничего не видел на Айдахо-стрит, – сказал Бейфус.
   Мэглешен подскочил.
   – Ну вот что, остряки, к вашему сведению, мы всего-навсего отделение полиции в маленьком городке. Иной раз хоть надвое разорвись. Тем не менее, мне нравится эта мысль насчет марихуаны. Она может значительно облегчить мне работу. Я немедленно займусь этой проблемой.
   Он твердым шагом направился к двери и вышел. Френч глядел ему вслед.
   Бейфус тоже. Когда дверь закрылась, они поглядели друг на друга.
   – Держу пари, сегодня вечером они опять повторят облаву, – хмыкнул Бейфус.
   Френч кивнул.
   – В квартире над прачечной, – продолжал Бейфус. – Отправятся на пляж, заберут трех-четырех бродяг, сунут в эту квартиру, а потом, после облавы, представят фоторепортерам.
   – Много болтаешь, Фред, – оборвал его Френч.
   Бейфус усмехнулся и умолк. Френч спросил меня:
   – Раз уж ты строишь догадки, что, по-твоему, искали в том номере отеля «Ван Нуйс»?
   – Квитанцию на чемодан с марихуаной.
   – Неплохо, – одобрил Френч. – А где могла бы находиться эта квитанция?
   – Я думал об этом. Когда мы с Хиксом разговаривали в Бэй-Сити, он был без парика. Дома парик не носят. Но на кровати в отеле он лежал в парике.
   Возможно, надел его не сам.
   – Ну и что? – спросил Френч.
   – Под париком вполне можно спрятать квитанцию.
   – Прилепить клейкой лентой изнутри, – подхватил Френч. – Неплохая мысль.
   Наступило молчание. Оранжевая красотка вновь принялась печатать. Я поглядел на свои ногти. Они могли быть и почище. После паузы Френч неторопливо сказал:
   – Только не думай, что ты вне подозрений, Марлоу. Вернемся к догадкам.
   Почему ты решил, что доктор Лагарди жил в Кливленде?
   – Я решил разобраться, что он собой представляет. Врач, если хочет практиковать, не может изменить фамилию. Пешня навела меня на мысль о Плаксе Мойере. Плакса Мойер действовал в Кливленде. Веселый Моу Стейн действовал в Кливленде. Правда, метод там был другой, но пешня все же остается пешней. Вы сами сказали, что ребята могут, поумнеть. А при этих шайках где-то на заднем плане всегда находится врач.
   – Слишком надуманно, – не согласился Френч. – Слишком слабая связь.
   – Если я укреплю ее, мне это пойдет на пользу?
   – А сумеешь?
   – Могу попытаться.
   Френч вздохнул.
   – С этой Орфамэй Квест все в порядке, – сказал он. – Я звонил ее матери в Канзас. Она действительно приехала сюда отыскивать брата. И действительно наняла для этого тебя. Отзывается Орфамэй о тебе хорошо. Но особых восторгов не выражает. Она действительно подозревала, что ее брат впутался во что-то нехорошее. Заработал ты что-нибудь на этом деле?
   – Нет. Я вернул ей гонорар. У нее было мало денег.
   – Значит, не придется платить подоходный налог с гонорара, – обрадовался Бейфус.
   – Хватит об этом, – сказал Френч. – Следующий ход за окружным прокурором. А насколько я знаю Эндикотта, пока он обдумает как ходить, пройдет неделя.
   И сделал жест в сторону двери. Я поднялся.
   – Ничего, если я не буду уезжать из города?
   Ответить они не потрудились.
   Я стоял и смотрел на них. Ранка от пешни между лопатками засохла и горела, кожу вокруг нее стянуло. Щеки и губы ныли от удара не раз использованной перчаткой Мэглешена. Я словно бы находился глубоко под водой. Вода была темной, нечистой, и во рту ощущался соленый привкус.
   Они сидели и смотрели на меня. Оранжевая красотка стучала на машинке.
   Происходящее здесь впечатляло ее не больше, чем ноги балерин балетмейстера. У Кристи с Бейфусом были спокойные обветренные лица здоровых закаленных мужчин. Глаза же, как всегда у полицейских, были хмурыми и серыми, словно замерзающая вода. Плотно сжатые губы, жесткие морщинки в уголках глаз, твердый, пустой, бессмысленный взгляд, не совсем уж жестокий и отнюдь не любезный. Неброская одежда из магазина готового платья, носимая без шика, с каким-то пренебрежением: облик людей небогатых, но все же гордящихся своей властью, всегда ищущих способа проявить ее, причинить тебе боль и с усмешкой смотреть, как ты корчишься, безжалостных без злобы, без жестокости и вместе с тем иногда добрых. А какими еще им быть? Цивилизация для них – пустой звук. В ней они видели только изъяны, грязь, отбросы, отклонения и неприязнь.
   – Ну чего стоишь? – резко спросил Бейфус. – Ждешь крепкого слюнявого поцелуя? Не можешь остроумно ответить? Жаль.
   Голос его стал усталым и скучным. Он нахмурился и взял со стола карандаш. Быстро разломил его пополам и обе половинки положил на ладонь.
   – Вот так и ты отломись от нас, – негромко сказал он. На его лице не было и тени улыбки. – Ступай улаживать свои дела. Как, по-твоему, на кой черт мы тебя отпускаем? Мэглешен дал тебе отсрочку. Используй ее.
   Я поднял руку и потер губу. Во рту у меня было слишком много зубов.
   Бейфус перевел взгляд на стол, взял какую-то бумагу и стал читать ее.
   Кристи Френч развернулся вместе с креслом, положил ноги на стол и уставился в открытое окно на стоянку автомобилей. Оранжевая красотка перестала печатать. В комнате неожиданно воцарилась тяжелая, вязкая тишина. Раздвигая эту тишину, словно воду, я пошел к выходу.

Глава 25

   В конторе снова ни души. Ни длинноногих брюнеток, ни маленьких девочек в раскосых очках, ни аккуратных смуглых мужчин с глазами гангстеров.
   Я сел за стол и стал смотреть, как за окном меркнет свет. Поутих уличный шум. Через бульвар свирепо уставились друг на друга огни неоновой рекламы. Нужно было что-то предпринимать, но я не знал, что. Да и не видел во всем этом смысла. Прислушиваясь к скрежету ведра по кафелю в коридоре, я навел на столе порядок. Сунул бумаги в ящик, поправил подставку для ручек, взял тряпку, протер стекло на столе, а потом и телефон, который в сумерках был темным, глянцевым. Сегодня он не издаст ни звука. Никто больше не позвонит мне. Ни сейчас, ни в ближайшее время. Может быть, и никогда.
   Свернув пыльную тряпку, я отложил ее, откинулся назад и сидел так, не куря и даже не думая. Я был никем и ничем. Без лица, без дела, разве что с именем. Есть мне не хотелось. Даже выпить не хотелось. Я был вчерашним листком календаря, скомканным и брошенным на дно мусорной корзины.
   Придвинув телефон к себе, я набрал номер Мэвис Уэлд. Гудки, гудки, гудки. Девять гудков. Это много, Марлоу. Стало быть, дома никого нет. Для тебя никого нет дома. Я повесил трубку. Кому бы ты мог позвонить еще? Есть ли у тебя друг, который не прочь услышать твой голос? Нет. Ни единого.
   Пожалуйста, пусть зазвонит телефон. Пусть бы хоть кто-нибудь позвонил, чтобы я вновь ощутил себя человеком. Хоть полицейский. Хоть какой-нибудь Мэглешен. Я не жду хорошего отношения. Только бы вырваться с этой замерзшей звезды.
   Телефон зазвонил.
   – Амиго, – послышался в трубке знакомый голос. – Произошла неприятность. Серьезная неприятность. Мэвис Уэлд хочет тебя видеть. Ты ей нравишься. Она считает тебя честным человеком.
   – Где? – воскликнул я. Это был даже не вопрос, а просто изданный мною звук. Я затянулся незажженной трубкой и, подперев рукой голову, прикрыл собой телефон. Ведь по нему слышался голос, с которым можно было говорить.
   – Ты поедешь?
   – Мне нужно всю ночь сидеть с больным попугаем. Куда ехать?
   – Я заеду за тобой. Буду перед твоим домом через пятнадцать минут.
   Добраться, куда нам нужно, непросто.
   – А возвращаться, – спросил я, – или наплевать?
   Но она уже повесила трубку.
   Внизу у аптечной стойки я успел проглотить две чашки кофе, сэндвич с плавленым сыром и увязшими в нем, словно дохлые рыбки в иле спущенного пруда, двумя ломтиками эрзац-бекона. Я был безумен.
   Мне это нравилось.

Глава 26

   Подъехал черный «меркьюри» со светлым откидным верхом, который был поднят. Когда я сунулся в дверцу, Долорес Гонсалес скользнула ко мне по кожаному сиденью.
   – Садись-ка за руль, амиго. Мне что-то не хочется вести.
   Свет из аптеки падал на ее лицо. Она вновь сменила наряд, но все на ней, за исключением алой блузки, по-прежнему было черным: и брюки, и свободный, наподобие мужской куртки, жакет.
   Я прислонился к дверце.
   – Почему мисс Уэлд не позвонила мне?
   – Не могла. Не знала номера и очень торопилась.
   – Почему?
   – Видимо, улучила минутку, когда кто-то вышел из комнаты.
   – А где это место, откуда она звонила?
   – Названия улицы я не знаю. Но дом найти могу. Потому и приехала.
   Садись быстрей, и едем.
   – Может быть, сяду, – сказал я. – А может, и нет. Преклонный возраст и боль в суставах вынуждают меня быть осторожным.
   – Всегда острит, – сказала Долорес. – Очень странный человек.
   – Острю всегда, когда уместно, – возразил я. – А человек самый обыкновенный, с одной-единственной головой, которой иногда здорово достается. И обычно все начиналось так же, как и сейчас.
   – Сегодня будем предаваться любви? – негромко спросила она.
   – Точно не знаю. Видимо, нет.
   – Ты не пожалеешь о потерянном времени. Я не из тех химических блондинок, о кожу которых можно зажигать спички. Не из бывших прачек с большими костлявыми руками, острыми коленками и непривлекательной грудью.
   – Давай, – решив перейти на «ты», предложил я, – хоть на полчаса забудем о сексе. Штука это замечательная, как шоколадный пломбир. Но бывают времена, когда ты скорее перережешь себе горло, чем будешь есть его. Я, наверное, предпочту поступить сейчас именно так.
   Обойдя машину, я сел за руль и завел мотор.
   – Нам на запад, – распорядилась Долорес, – через Беверли-Хиллз и дальше.
   Я выжал сцепление, сделал поворот и по бульвару Сансет поехал в южную сторону.
   – Пистолет у тебя при себе? – спросила Долорес и достала одну из своих длинных коричневых сигарет.
   – Нет. Зачем он?
   Внутренней стороной левой руки я ощупал в наплечной кобуре «люгер».
   – Так, пожалуй, и лучше. – Долорес вставила сигарету в маленькие золотые щипчики и прикурила от золотой зажигалки. Большие черные глаза, казалось, поглотили полыхнувший ей в лицо свет.
   Я свернул с бульвара на запад, и нас, вместе с машиной, поглотили три ряда мчащихся невесть куда и невесть зачем лихачей.
   – Что стряслось у мисс Уэлд?
   – Не знаю. Она лишь сказала, что попала в беду, очень испугана и нуждается в тебе.
   – А ты не могла придумать истории поубедительней?
   Долорес не ответила. Я остановился у светофора, повернулся и взглянул на нее. Она тихо плакала в темноте.
   – Я бы и волоска не тронула на голове Мэвис Уэлд, – сказала она. – И не жду, что ты мне полностью поверишь.
   – С другой стороны, – сказал я, – пожалуй, отсутствие убедительной истории говорит в твою пользу.
   Долорес стала придвигаться ко мне.
   – Сиди где сидишь, – остановил я ее. – Мне пока еще нужно вести эту колымагу.
   – Не хочешь, чтобы я положила тебе голову на плечо?
   – Но не при таком движении.
   В Ферфексе я остановился перед зеленым светом, чтобы позволить какому-то человеку сделать левый поворот. Сзади раздались неистовые гудки.
   Когда я тронулся, задняя машина вывернула на соседнюю полосу, поравнялась со мной, и толстый водитель в майке крикнул:
   – Валялся бы в гамаке!
   И рванул вперед, так заезжая на мою полосу, что мне пришлось тормознуть.
   – Когда-то этот город мне нравился, – начал я, чтобы только не молчать и не думать слишком уж напряженно. – В давние, давние времена. Тогда вдоль бульвара Уилшир росли деревья. Беверли-Хиллз был захолустным городком.
   Уэствуд представлял собой голые холмы, участки продавались по тысяче сто долларов, и никто их не брал. Голливуд был горсткой каркасных домиков вдоль междугородного шоссе. Лос-Анджелес был просто большим городом, сухим, солнечным, с уродливыми строениями, без шика, но добродушным и мирным. О былом климате только вспоминают. Люди спали на верандах.
   Немногочисленные круги причисляющих себя к интеллектуалам нарекли его американскими Афинами. Это, конечно, были не Афины, но и не трущобы с неоновым светом.
   Мы проехали Ла-Сьенегу и свернули на Стрип. Ресторан «Танцоры» сиял огнями. Веранда была переполнена. Стоянка автомобилей напоминала муравьев на ломтике перезрелого плода.
   – А теперь у нас развелись владельцы ресторанов, вроде этого Стилгрейва, – продолжал я. – Развелись грубияны, вроде того толстяка, что заорал на меня из машины. Появились богачи, снайперы, дельцы, работающие под проценты, парни, стремящиеся быстро разбогатеть, громилы из Нью-Йорка, Чикаго, Детройта и Кливленда. Появились шикарные рестораны и ночные клубы, которыми они заправляют, отели и многоквартирные дома, которые им принадлежат, воры, мошенники и женщины-бандиты, которые там живут.
   Торговцы роскошью, женоподобные художники-декораторы, модельеры одежды для лесбиянок, подонки большого безжалостного города, безликого, словно картонный стаканчик. В наших распрекрасных пригородах какой-нибудь папочка, разувшись, читает перед окном, из которого открывается прекрасный вид, спортивные новости и воображает себя представителем высшего класса только потому, что у него есть гараж на три машины. Мамочка перед шикарным туалетным столиком пытается закрасить мешки под глазами. Сыночек же висит на телефоне и названивает школьницам, которые и двух слов-то связать не могут, но уже носят в косметичках противозачаточные средства.
   – Во всех больших городах – то же самое, амиго.
   – В городах, заслуживающих этого названия, есть еще кое-что: какое-то индивидуальное лицо, хотя и под слоем грязи. У Лос-Анджелеса есть Голливуд, но он его ненавидит. Хотя с Голливудом ему повезло. Без Голливуда это был бы город заказов по почте. Все, что есть в посылочных каталогах, лучше приобретать не здесь.
   – Ты зол сегодня, амиго.
   – У меня неприятности. Масса неприятностей. И еду с тобой я лишь затем, чтобы перед лицом новой забыть о старых.
   – Ты что-то натворил? – спросила Долорес и придвинулась поближе.
   – Обнаружил несколько трупов, – ответил я. – Дело тут в точке зрения.
   Полицейские не любят, когда эту работу выполняем мы, дилетанты. У них есть своя служба.
   – Что они сделают с тобой?
   – Могут выгнать из города, и черт с ним. Не прижимайся. Этой рукой мне нужно переключать передачи.
   – С тобой очень трудно ладить. – Долорес раздраженно отодвинулась. – На Лост-Каньон-роуд сверни налево.
   Вскоре мы проехали университет. Все фонари в городе уже были включены и стелились широким ковром к югу почти на бесконечное расстояние. Над головой, снижаясь, гудел самолет, оба его сигнальных огня попеременно мигали. На Лост-Каньон-роуд я свернул направо, обогнув ведущие в Бэл-Эйр большие ворота. Дорога, петляя, пошла в гору. Там было очень много машин, их фары яростно сверкали на вьющемся белом бетоне. Над дорогой дул легкий ветерок. В нем был аромат дикого шалфея, едкий запах эвкалиптов и мягкий запах пыли. На склоне холма ярко светились окна. Мы проехали большой белый двухэтажный дом, ценой, должно быть, тысяч в семьдесят долларов. На его фасаде была резная надпись: «Пирамида Террьерса».
   – Следующий поворот направо, – сказала Долорес.
   Я повернул. Дорога стала круче и уже. Вдоль нее стояли обнесенные каменными заборами и живыми изгородями дома, однако видно их не было. Мы подъехали к развилке. Там стояла полицейская машина с красной мигалкой, а дорогу, идущую вправо, загораживали два стоящие поперек нее автомобиля.
   Кто-то махал вверх-вниз зажженным фонариком. Я замедлил ход и остановился рядом с полицейской машиной. В ней покуривали двое фараонов. Они и ухом не повели.
   – Что тут происходит?
   – Понятия не имею, амиго.
   Голос ее был приглушенным, сдержанным. Видно было, что она слегка напугана. Чем, я не знаю.
   Рослый мужчина с фонариком подошел к дверце, посветил на меня и опустил фонарик.
   – По этой дороге сегодня вечером проезда нет, – объявил он. – Куда путь держите?
   Я поставил машину на ручной тормоз и потянулся за фонариком, который Долорес вынула из перчаточного ящика. Осветил рослого. Дорогие брюки, спортивная рубашка с инициалам на кармане и обернутый вокруг шеи шарф в горошек. Очки итоговой оправе и блестящие черные волнистые волосы.
   Выглядел он уж очень по-голливудски.
   – Вы что-нибудь объясните? – спросил я. – Или вы просто берете на себя функции полицейских?