– Вы не знали, что мне заплатят.
– Ну... – Орфамэй приумолкла и вновь обратила взгляд на сумочку, – вам все же заплатили.
– Ладно, оставим. Почему вы не сказали мне, кто она?
– Мне было стыдно. И мать тоже стыдится.
– Оррин не стыдился. Он был рад этому.
– Оррин? – Наступило недолгое приличное молчание, Орфамэй тем временем глядела на свою сумочку. Мне стало любопытно, что ж там такое может находиться. – Но он жил здесь и, видно, свыкся с этим.
– Сниматься в кино, конечно, не так уж плохо.
– Дело не только в кино, – торопливо сказала Орфамэй и закусила нижнюю губу. В глазах ее что-то вспыхнуло и очень медленно угасло. Я снова поднес к трубке зажженную спичку. Даже возникни у меня какие-то эмоции, усталость не дала бы им проявиться.
– Знаю. По крайней мере, догадывался. Каким образом Оррин узнал о Стилгрейве то, чего не знала полиция?
– Я... я не знаю, – неторопливо заговорила Орфамэй, осторожно подбирая слова. – Может, через того врача?
– Ну конечно, – сказал я с широкой теплой улыбкой. – Они с Оррином как-то подружились. Возможно, их сблизил общий интерес к острым предметам.
Орфамэй откинулась на спинку кресла. Ее маленькое лицо стало вытянутым, угловатым. Взгляд – настороженным.
– Вы опять говорите гадости. Не можете без них.
– Вот досада, – проговорил я. – Я был бы милейшим человеком, если б меня оставили в покое. Славная сумочка.
Придвинув сумочку к себе, я открыл замок.
Орфамэй подскочила и резко подалась вперед.
– Оставьте мою сумочку!
– Вы собираетесь ехать домой в Манхеттен, штат Канзас, не так ли?
Сегодня? Купили билет и все прочее?
Она пожевала губами и неторопливо села.
– Отлично. Я вас не держу. Мне только интересно, сколько вы загребли на этой сделке.
Орфамэй принялась плакать. Я открыл сумочку и стал рыться в ней. Но ничего не обнаруживалось до тех пор, пока я, в глубине, не натолкнулся на кармашек с молнией. Расстегнув молнию, я полез туда. Там лежала ровная пачка новеньких ассигнаций. Я достал их и перетасовал, будто карты. Десять сотен. Совершенно новых. Очень славных. Ровно тысяча долларов. Неплохие деньги для путешествия.
Я откинулся назад и постукал по столу ребром пачки. Орфамэй притихла и уставилась на меня влажными глазами. Я достал из сумочки платок и бросил ей. Она промокнула глаза. При этом глядела на меня, издавая легкие умоляющие всхлипывания.
– Эти деньги дала мне Лейла, – сказала она негромко.
– Большим зубилом пользовались?
Орфамэй лишь открыла рот, и туда по щеке скатилась слеза.
– Оставьте, – поморщился я. Бросил деньги в сумочку, защелкнул замок и придвинул владелице. – Насколько я понимаю, вы с Оррином относитесь к тому разряду людей, которые могут оправдать любой свой поступок. Он способен шантажировать сестру, а когда двое мелких мошенников отнимают у него эту кормушку, подкрасться к ним и убить обоих ударом пешни в затылок. И вряд ли после этого он лишился сна. Вы мало чем от него отличаетесь. Эти деньги дала вам не Лейла. Их вам дал Стилгрейв. За что?
– Вы низкий человек, – окрысилась Орфамэй. – Подлили. Как вы смеете говорить мне такие вещи?
– Кто сообщил в полицию, что Лагарди знал Клозена? Лагарди думал, что я. Но я не сообщал. Значит, вы. С какой целью? Выкурить своего брата, который не брал вас в долю – потому что как раз тогда потерял свою колоду карт и был вынужден скрываться. Хотел бы я взглянуть на те письма, что он слал домой. Держу пари, они очень содержательны. Представляю, как он наводит фотоаппарат на сестру, а добрый доктор Лагарди спокойно ждет его в укрытии, чтобы получить свою долю добычи. Зачем вы наняли меня?
– Я не знала, – спокойно ответила Орфамэй. Снова утерла глаза, положила платок в сумочку и приготовилась уходить. – Оррин не упоминал никаких фамилий. Я даже не знала, что он потерял фотографии. Но знала, что он их сделал, что они стоят больших денег. И приехала удостовериться.
– В чем?
– Что Оррин не обманывает меня. Иногда он бывал очень зловредным. Он мог оставить все деньги себе.
– Почему он звонил вам позавчера?
– Испугался. Доктор Лагарди в последнее время был им недоволен. У него не было фотографий. Они попали неизвестно к кому. И Оррин перепугался.
– Фотографии попали ко мне, – сказал я. – И они до сих пор у меня. В этом сейфе.
Орфамэй очень медленно повернула голову, взглянула на сейф.
Нерешительно провела пальцем по губе. И снова повернулась ко мне.
– Я вам не верю, – сказала она, глядя на меня, словно кошка на мышиную норку.
– Может, поделитесь со мной этой тысячей. Получите фотографии.
Орфамэй задумалась.
– Вряд ли я могу давать вам такие деньги за то, что вам не принадлежит, – вздохнула она и улыбнулась. – Пожалуйста, отдайте их мне. Пожалуйста, Филип. Лейла должна получить их обратно.
– За сколько?
Орфамэй нахмурилась и приняла обиженный вид.
– Она моя клиентка, – сказал я. – Но обмануть ее я не прочь – за хорошую сумму.
– Я не верю, что фотографии у вас.
– Ладно же.
Я поднялся, подошел к сейфу и немедля вернулся с конвертом. Высыпал из него отпечатки и негатив на стол. Со своей стороны. Орфамэй глянула на фотографии и потянулась к ним.
Я собрал снимки в стопку и повернул лицевой стороной к Орфамэй. Когда она дотянулась до пачки, я отдернул ее.
– Мне не видно так далеко, – пожаловалась Орфамэй.
– Подойти ближе стоит денег.
– Вот уж не думала, что вы мошенник, – с достоинством заявила она.
Я молча разжег погасшую трубку.
– Я заставлю вас отдать их полицейским, – заявила Орфамэй.
– Попытайтесь.
Внезапно она затараторила:
– Я не могу отдать вам эти деньги, никак не могу. Мы – ну, мать и я – еще не расплатились с отцовскими долгами, кое-что должны за дом и...
– Что вы продали Стилгрейву за эту тысячу?
Челюсть Орфамэй отвисла, вид у нее стал безобразный. Потом она закрыла рот и плотно сжала губы. На меня глядело жесткое, суровое личико.
– Продать вы могли лишь одно, – сказал я. – Вы знали, где находится Оррин. Для Стилгрейва эта информация стоила тысячу. Вполне. Это вопрос о приобщении улик к делу. Вам не понять. Стилгрейв отправился туда и убил его. Он заплатил вам за адрес.
– Адрес ему назвала Лейла, – растерянно произнесла Орфамэй.
– Лейла так и сказала мне, – ответил я. – При необходимости она скажет всему свету, что сама назвала адрес, – если это будет единственным выходом. Лейла – чуждая условностям голливудская красотка не особенно строгих нравов. Но когда нужно выдерживать характер, тут ее ни в чем не упрекнешь. Она не из тех, кто убивает пешней. И не из тех, кто падок на кровавые деньги.
Кровь отлила от лица Орфамэй, оно стало бледным, как лед. Губы ее дрогнули, потом крепко сжались в маленький узелок. Она отодвинулась вместе с креслом и подалась вперед, чтобы встать.
– Кровавые деньги, – спокойно повторил я. – Ваш родной брат. И вы продали его убийцам. Тысяча кровавых долларов. Надеюсь, они принесут вам счастье.
Орфамэй поднялась и сделала два шага назад. Потом вдруг захихикала.
– Кто может подтвердить это? – тонким голоском спросила она. – Кто жив, чтобы подтвердить это? А кто вы такой? Никто, дешевый сыщик. – Она пронзительно расхохоталась. – Да ведь вас можно купить за двадцать долларов.
Я все еще держал в руках стопку фотографий. Чиркнув спичкой, я бросил негатив в пепельницу и смотрел, как он горит.
Орфамэй резко оборвала смех и застыла в каком-то ужасе. Я стал рвать фотографии на клочки. Затем усмехнулся ей.
– Дешевый сыщик, – сказал я. – Ну так чего от меня ждать. Братьев и сестер на продажу у меня нет. Поэтому я продаю своих клиентов.
Орфамэй замерла, глаза ее сверкали. Закончив рвать фотографии, я поджег клочки в пепельнице.
– Об одном жалею, – добавил я. – Что не увижу вашей встречи в Манхеттене с милой старой мамочкой. Не увижу, как деретесь вы из-за дележа этой тысячи. Держу пари, на это стоило бы посмотреть.
Я помешивал обрывки карандашом, чтобы они горели. Орфамэй медленно, осторожно, не отрывая глаз от тлеющего пепла, подошла к столу.
– Я могу сообщить в полицию, – прошептала она. – Я могу много рассказать полицейским. Они поверят мне.
– Я могу сказать им, кто убил Стилгрейва, – сказал я. – Потому что знаю, кто не убивал его. Они могут поверить мне.
Маленькая головка вздернулась. Свет заблестел на линзах очков. Глаз за ними не было.
– Не волнуйтесь, – успокоил я ее. – Не стану. Для меня это будет мало стоить. А кое для кого – слишком много.
Зазвонил телефон, и Орфамэй подскочила на фут. Я повернулся к аппарату, взял трубку и сказал:
– Алло?
– Амиго, у тебя все в порядке?
Позади послышался какой-то звук. Я обернулся и увидел, как дверь закрылась. В комнате никого, кроме меня, не было.
– Я устал. Не спал всю ночь. Кроме того...
– Эта малышка звонила тебе?
– Сестричка? Только что была здесь. Она с добычей возвращается в Манхеттен.
– С добычей?
– С карманными деньгами, что дал ей Стилгрейв за выдачу брата.
Помолчав, Долорес серьезно сказала:
– Ты не можешь знать этого, амиго.
– Я это знаю так же, как то, что сижу, облокотясь на письменный стол, и говорю по телефону. Так же, как то, что слышу твой голос. И не так твердо, но достаточно твердо знаю, кто убил Стилгрейва.
– Не очень разумно говорить мне об этом, амиго. Я не безупречна, и поэтому доверять мне особенно не стоит.
– Я совершаю ошибки, но тут ошибки не будет. Все фотографии я сжег. Я пытался продать их Орфамэй. Она предложила слишком низкую цену.
– Ты, конечно, шутишь, амиго.
– Я? Над кем?
По проводу донесся ее звонкий смех.
– Не хочешь пригласить меня на ленч?
– Не против. Ты дома?
– Да.
– Я скоро подъеду.
– Ну, я буду в восторге.
Я повесил трубку.
Спектакль закончился. Я сидел в пустом театре. Занавес был опущен, и на нем передо мной тускло возникало все виденное. Но кое-кто из актеров уже становился смутным, нереальным. Прежде всего сестричка. Дня через два-три я забуду, как она выглядит. Потому что в определенном смысле она была совершенно нереальной. Я думал о том, как она приедет в Манхеттен, штат Канзас, к доброй старой мамочке с пухлой маленькой новорожденной тысячей.
Чтобы она смогла получить эти деньги, должно было погибнуть несколько человек, но вряд ли это будет ее долго беспокоить. Думал о том, как она явится в приемную доктора – как там его фамилия? Ах да, Загсмит, – смахнет к его приходу пыль с письменного стола и разложит в приемной журналы. На ней будут очки без оправы, простое платье, на лице не будет косметики, и обращение ее с пациентами будет в высшей степени корректным.
– Миссис Такая-то, доктор Загсмит просит вас.
Она с легкой улыбкой придержит дверь, миссис Такая-то пройдет мимо нее, а доктор Загсмит будет сидеть за столом в белом халате и, как это и положено врачу, со стетоскопом, свисающим с шеи. Перед ним будет стоять картотека. Блокнот для заметок и блокнот с бланками рецептов будут аккуратно лежать под рукой. Доктор Загсмит знает все. Его не провести. Он мастер своего дела. Едва взглянув на пациентку, он знает ответы на все вопросы, которые все-таки задаст для проформы.
В своей приемной медсестре, мисс Орфамэй Квест, он видит аккуратную, спокойную, подобающе одетую для врачебного кабинета молодую особу без маникюра, без яркой косметики; ничто в ней не может возмутить пациента с устарелыми взглядами. Идеальная приемная медсестра мисс Орфамэй Квест.
Доктор Загсмит не может без самодовольства вспомнить, о ней. Он сделал ее такой, какая она есть. Она представляет собой лишь то, что приказал доктор.
Приставать к ней он, скорее всего, пока не пытался. Может, в маленьких городках этого не бывает. Ха-ха! Я сам вырос в маленьком городке.
Сев поудобнее, я взглянул на часы и все-таки достал из тумбы стола бутылку «Старого лесничего». Понюхал горлышко. Запах оказался приятным.
Налив изрядную порцию, я поднял стакан и взглянул на него на просвет.
– Что ж, доктор Загсмит, – произнес я вслух, словно он со стаканом в руке сидел по другую сторону стола, – я вас почти не знаю, а вы меня и вовсе не знаете. Обычно я не даю советов незнакомым людям, но я прошел краткий интенсивный курс воздействия мисс Орфамэй Квест и нарушаю свое правило. Если эта девочка захочет чего-то от вас, уступите немедленно. Не юлите, не мямлите о подоходном налоге и накладных расходах. Улыбнитесь и раскошельтесь. Не вступая в спор на тему, кому что принадлежит. Главное – чтобы девочка была довольна. Желаю удачи, доктор, и ни в коем случае не оставляйте на виду чего-нибудь вроде остроги.
Отхлебнув из стакана половину содержимого, я стал ждать, когда по телу разойдется тепло. Когда оно разошлось, я допил остальное и убрал бутылку.
Выбив из трубки пепел, я стал снова набивать ее свежим табаком из кожаного кисета, который подарила мне ко дню рождения одна моя поклонница, по странному совпадению носящая ту же фамилию, что и я.
Набив трубку, я старательно, неторопливо раскурил ее, вышел из конторы и беззаботно, как англичанин, возвращающийся с охоты на тигра, пошел по коридору.
Глава 34
– Ну... – Орфамэй приумолкла и вновь обратила взгляд на сумочку, – вам все же заплатили.
– Ладно, оставим. Почему вы не сказали мне, кто она?
– Мне было стыдно. И мать тоже стыдится.
– Оррин не стыдился. Он был рад этому.
– Оррин? – Наступило недолгое приличное молчание, Орфамэй тем временем глядела на свою сумочку. Мне стало любопытно, что ж там такое может находиться. – Но он жил здесь и, видно, свыкся с этим.
– Сниматься в кино, конечно, не так уж плохо.
– Дело не только в кино, – торопливо сказала Орфамэй и закусила нижнюю губу. В глазах ее что-то вспыхнуло и очень медленно угасло. Я снова поднес к трубке зажженную спичку. Даже возникни у меня какие-то эмоции, усталость не дала бы им проявиться.
– Знаю. По крайней мере, догадывался. Каким образом Оррин узнал о Стилгрейве то, чего не знала полиция?
– Я... я не знаю, – неторопливо заговорила Орфамэй, осторожно подбирая слова. – Может, через того врача?
– Ну конечно, – сказал я с широкой теплой улыбкой. – Они с Оррином как-то подружились. Возможно, их сблизил общий интерес к острым предметам.
Орфамэй откинулась на спинку кресла. Ее маленькое лицо стало вытянутым, угловатым. Взгляд – настороженным.
– Вы опять говорите гадости. Не можете без них.
– Вот досада, – проговорил я. – Я был бы милейшим человеком, если б меня оставили в покое. Славная сумочка.
Придвинув сумочку к себе, я открыл замок.
Орфамэй подскочила и резко подалась вперед.
– Оставьте мою сумочку!
– Вы собираетесь ехать домой в Манхеттен, штат Канзас, не так ли?
Сегодня? Купили билет и все прочее?
Она пожевала губами и неторопливо села.
– Отлично. Я вас не держу. Мне только интересно, сколько вы загребли на этой сделке.
Орфамэй принялась плакать. Я открыл сумочку и стал рыться в ней. Но ничего не обнаруживалось до тех пор, пока я, в глубине, не натолкнулся на кармашек с молнией. Расстегнув молнию, я полез туда. Там лежала ровная пачка новеньких ассигнаций. Я достал их и перетасовал, будто карты. Десять сотен. Совершенно новых. Очень славных. Ровно тысяча долларов. Неплохие деньги для путешествия.
Я откинулся назад и постукал по столу ребром пачки. Орфамэй притихла и уставилась на меня влажными глазами. Я достал из сумочки платок и бросил ей. Она промокнула глаза. При этом глядела на меня, издавая легкие умоляющие всхлипывания.
– Эти деньги дала мне Лейла, – сказала она негромко.
– Большим зубилом пользовались?
Орфамэй лишь открыла рот, и туда по щеке скатилась слеза.
– Оставьте, – поморщился я. Бросил деньги в сумочку, защелкнул замок и придвинул владелице. – Насколько я понимаю, вы с Оррином относитесь к тому разряду людей, которые могут оправдать любой свой поступок. Он способен шантажировать сестру, а когда двое мелких мошенников отнимают у него эту кормушку, подкрасться к ним и убить обоих ударом пешни в затылок. И вряд ли после этого он лишился сна. Вы мало чем от него отличаетесь. Эти деньги дала вам не Лейла. Их вам дал Стилгрейв. За что?
– Вы низкий человек, – окрысилась Орфамэй. – Подлили. Как вы смеете говорить мне такие вещи?
– Кто сообщил в полицию, что Лагарди знал Клозена? Лагарди думал, что я. Но я не сообщал. Значит, вы. С какой целью? Выкурить своего брата, который не брал вас в долю – потому что как раз тогда потерял свою колоду карт и был вынужден скрываться. Хотел бы я взглянуть на те письма, что он слал домой. Держу пари, они очень содержательны. Представляю, как он наводит фотоаппарат на сестру, а добрый доктор Лагарди спокойно ждет его в укрытии, чтобы получить свою долю добычи. Зачем вы наняли меня?
– Я не знала, – спокойно ответила Орфамэй. Снова утерла глаза, положила платок в сумочку и приготовилась уходить. – Оррин не упоминал никаких фамилий. Я даже не знала, что он потерял фотографии. Но знала, что он их сделал, что они стоят больших денег. И приехала удостовериться.
– В чем?
– Что Оррин не обманывает меня. Иногда он бывал очень зловредным. Он мог оставить все деньги себе.
– Почему он звонил вам позавчера?
– Испугался. Доктор Лагарди в последнее время был им недоволен. У него не было фотографий. Они попали неизвестно к кому. И Оррин перепугался.
– Фотографии попали ко мне, – сказал я. – И они до сих пор у меня. В этом сейфе.
Орфамэй очень медленно повернула голову, взглянула на сейф.
Нерешительно провела пальцем по губе. И снова повернулась ко мне.
– Я вам не верю, – сказала она, глядя на меня, словно кошка на мышиную норку.
– Может, поделитесь со мной этой тысячей. Получите фотографии.
Орфамэй задумалась.
– Вряд ли я могу давать вам такие деньги за то, что вам не принадлежит, – вздохнула она и улыбнулась. – Пожалуйста, отдайте их мне. Пожалуйста, Филип. Лейла должна получить их обратно.
– За сколько?
Орфамэй нахмурилась и приняла обиженный вид.
– Она моя клиентка, – сказал я. – Но обмануть ее я не прочь – за хорошую сумму.
– Я не верю, что фотографии у вас.
– Ладно же.
Я поднялся, подошел к сейфу и немедля вернулся с конвертом. Высыпал из него отпечатки и негатив на стол. Со своей стороны. Орфамэй глянула на фотографии и потянулась к ним.
Я собрал снимки в стопку и повернул лицевой стороной к Орфамэй. Когда она дотянулась до пачки, я отдернул ее.
– Мне не видно так далеко, – пожаловалась Орфамэй.
– Подойти ближе стоит денег.
– Вот уж не думала, что вы мошенник, – с достоинством заявила она.
Я молча разжег погасшую трубку.
– Я заставлю вас отдать их полицейским, – заявила Орфамэй.
– Попытайтесь.
Внезапно она затараторила:
– Я не могу отдать вам эти деньги, никак не могу. Мы – ну, мать и я – еще не расплатились с отцовскими долгами, кое-что должны за дом и...
– Что вы продали Стилгрейву за эту тысячу?
Челюсть Орфамэй отвисла, вид у нее стал безобразный. Потом она закрыла рот и плотно сжала губы. На меня глядело жесткое, суровое личико.
– Продать вы могли лишь одно, – сказал я. – Вы знали, где находится Оррин. Для Стилгрейва эта информация стоила тысячу. Вполне. Это вопрос о приобщении улик к делу. Вам не понять. Стилгрейв отправился туда и убил его. Он заплатил вам за адрес.
– Адрес ему назвала Лейла, – растерянно произнесла Орфамэй.
– Лейла так и сказала мне, – ответил я. – При необходимости она скажет всему свету, что сама назвала адрес, – если это будет единственным выходом. Лейла – чуждая условностям голливудская красотка не особенно строгих нравов. Но когда нужно выдерживать характер, тут ее ни в чем не упрекнешь. Она не из тех, кто убивает пешней. И не из тех, кто падок на кровавые деньги.
Кровь отлила от лица Орфамэй, оно стало бледным, как лед. Губы ее дрогнули, потом крепко сжались в маленький узелок. Она отодвинулась вместе с креслом и подалась вперед, чтобы встать.
– Кровавые деньги, – спокойно повторил я. – Ваш родной брат. И вы продали его убийцам. Тысяча кровавых долларов. Надеюсь, они принесут вам счастье.
Орфамэй поднялась и сделала два шага назад. Потом вдруг захихикала.
– Кто может подтвердить это? – тонким голоском спросила она. – Кто жив, чтобы подтвердить это? А кто вы такой? Никто, дешевый сыщик. – Она пронзительно расхохоталась. – Да ведь вас можно купить за двадцать долларов.
Я все еще держал в руках стопку фотографий. Чиркнув спичкой, я бросил негатив в пепельницу и смотрел, как он горит.
Орфамэй резко оборвала смех и застыла в каком-то ужасе. Я стал рвать фотографии на клочки. Затем усмехнулся ей.
– Дешевый сыщик, – сказал я. – Ну так чего от меня ждать. Братьев и сестер на продажу у меня нет. Поэтому я продаю своих клиентов.
Орфамэй замерла, глаза ее сверкали. Закончив рвать фотографии, я поджег клочки в пепельнице.
– Об одном жалею, – добавил я. – Что не увижу вашей встречи в Манхеттене с милой старой мамочкой. Не увижу, как деретесь вы из-за дележа этой тысячи. Держу пари, на это стоило бы посмотреть.
Я помешивал обрывки карандашом, чтобы они горели. Орфамэй медленно, осторожно, не отрывая глаз от тлеющего пепла, подошла к столу.
– Я могу сообщить в полицию, – прошептала она. – Я могу много рассказать полицейским. Они поверят мне.
– Я могу сказать им, кто убил Стилгрейва, – сказал я. – Потому что знаю, кто не убивал его. Они могут поверить мне.
Маленькая головка вздернулась. Свет заблестел на линзах очков. Глаз за ними не было.
– Не волнуйтесь, – успокоил я ее. – Не стану. Для меня это будет мало стоить. А кое для кого – слишком много.
Зазвонил телефон, и Орфамэй подскочила на фут. Я повернулся к аппарату, взял трубку и сказал:
– Алло?
– Амиго, у тебя все в порядке?
Позади послышался какой-то звук. Я обернулся и увидел, как дверь закрылась. В комнате никого, кроме меня, не было.
– Я устал. Не спал всю ночь. Кроме того...
– Эта малышка звонила тебе?
– Сестричка? Только что была здесь. Она с добычей возвращается в Манхеттен.
– С добычей?
– С карманными деньгами, что дал ей Стилгрейв за выдачу брата.
Помолчав, Долорес серьезно сказала:
– Ты не можешь знать этого, амиго.
– Я это знаю так же, как то, что сижу, облокотясь на письменный стол, и говорю по телефону. Так же, как то, что слышу твой голос. И не так твердо, но достаточно твердо знаю, кто убил Стилгрейва.
– Не очень разумно говорить мне об этом, амиго. Я не безупречна, и поэтому доверять мне особенно не стоит.
– Я совершаю ошибки, но тут ошибки не будет. Все фотографии я сжег. Я пытался продать их Орфамэй. Она предложила слишком низкую цену.
– Ты, конечно, шутишь, амиго.
– Я? Над кем?
По проводу донесся ее звонкий смех.
– Не хочешь пригласить меня на ленч?
– Не против. Ты дома?
– Да.
– Я скоро подъеду.
– Ну, я буду в восторге.
Я повесил трубку.
Спектакль закончился. Я сидел в пустом театре. Занавес был опущен, и на нем передо мной тускло возникало все виденное. Но кое-кто из актеров уже становился смутным, нереальным. Прежде всего сестричка. Дня через два-три я забуду, как она выглядит. Потому что в определенном смысле она была совершенно нереальной. Я думал о том, как она приедет в Манхеттен, штат Канзас, к доброй старой мамочке с пухлой маленькой новорожденной тысячей.
Чтобы она смогла получить эти деньги, должно было погибнуть несколько человек, но вряд ли это будет ее долго беспокоить. Думал о том, как она явится в приемную доктора – как там его фамилия? Ах да, Загсмит, – смахнет к его приходу пыль с письменного стола и разложит в приемной журналы. На ней будут очки без оправы, простое платье, на лице не будет косметики, и обращение ее с пациентами будет в высшей степени корректным.
– Миссис Такая-то, доктор Загсмит просит вас.
Она с легкой улыбкой придержит дверь, миссис Такая-то пройдет мимо нее, а доктор Загсмит будет сидеть за столом в белом халате и, как это и положено врачу, со стетоскопом, свисающим с шеи. Перед ним будет стоять картотека. Блокнот для заметок и блокнот с бланками рецептов будут аккуратно лежать под рукой. Доктор Загсмит знает все. Его не провести. Он мастер своего дела. Едва взглянув на пациентку, он знает ответы на все вопросы, которые все-таки задаст для проформы.
В своей приемной медсестре, мисс Орфамэй Квест, он видит аккуратную, спокойную, подобающе одетую для врачебного кабинета молодую особу без маникюра, без яркой косметики; ничто в ней не может возмутить пациента с устарелыми взглядами. Идеальная приемная медсестра мисс Орфамэй Квест.
Доктор Загсмит не может без самодовольства вспомнить, о ней. Он сделал ее такой, какая она есть. Она представляет собой лишь то, что приказал доктор.
Приставать к ней он, скорее всего, пока не пытался. Может, в маленьких городках этого не бывает. Ха-ха! Я сам вырос в маленьком городке.
Сев поудобнее, я взглянул на часы и все-таки достал из тумбы стола бутылку «Старого лесничего». Понюхал горлышко. Запах оказался приятным.
Налив изрядную порцию, я поднял стакан и взглянул на него на просвет.
– Что ж, доктор Загсмит, – произнес я вслух, словно он со стаканом в руке сидел по другую сторону стола, – я вас почти не знаю, а вы меня и вовсе не знаете. Обычно я не даю советов незнакомым людям, но я прошел краткий интенсивный курс воздействия мисс Орфамэй Квест и нарушаю свое правило. Если эта девочка захочет чего-то от вас, уступите немедленно. Не юлите, не мямлите о подоходном налоге и накладных расходах. Улыбнитесь и раскошельтесь. Не вступая в спор на тему, кому что принадлежит. Главное – чтобы девочка была довольна. Желаю удачи, доктор, и ни в коем случае не оставляйте на виду чего-нибудь вроде остроги.
Отхлебнув из стакана половину содержимого, я стал ждать, когда по телу разойдется тепло. Когда оно разошлось, я допил остальное и убрал бутылку.
Выбив из трубки пепел, я стал снова набивать ее свежим табаком из кожаного кисета, который подарила мне ко дню рождения одна моя поклонница, по странному совпадению носящая ту же фамилию, что и я.
Набив трубку, я старательно, неторопливо раскурил ее, вышел из конторы и беззаботно, как англичанин, возвращающийся с охоты на тигра, пошел по коридору.
Глава 34
Шато-Берси – дом старый, но отделанный заново. В его вестибюль так и просятся индийские каучуконосы и плющ, однако там стеклянные кирпичи, скрытое освещение и треугольные стеклянные столики. Можно подумать, что отделку производил обитатель сумасшедшего дома. Гамму красок в вестибюле составляют желчно-зеленая, жжено-коричневая, асфальтово-серая и синюшно-синяя. Действует все это так же успокаивающе, как рассеченная губа.
За низкой конторкой никого не было, однако зеркало позади нее могло оказаться прозрачным, поэтому я решил не предпринимать попытки незаметно прошмыгнуть на лестницу. На мой звонок из-за барьера выплыл рослый толстяк и растянул в улыбке полные влажные губы. Зубы его были синевато-белыми, глаза неестественно блестели.
– К мисс Гонсалес, – сказал я. – Она ждет меня. Моя фамилия Марлоу.
– Ну да, конечно, – пробормотал он, руки его дрожали. – Да, конечно.
Сейчас позвоню.
Голос его тоже дрожал.
Толстяк взял телефон, что-то пробулькал в него и снова повесил трубку.
– Да, мистер Марлоу. Мисс Гонсалес сказала, чтобы вы поднимались.
Квартира четыреста двенадцать. – Он хихикнул. – Но вы, наверное, и сами знаете?
– Теперь знаю, – сказал я. – Кстати, ты был здесь в феврале?
– В феврале? В феврале? Да, да, я был здесь в феврале. – Слова он выговаривал очень старательно.
– Помнишь тот вечер, когда перед входом был убит Стейн?
Улыбка мгновенно сошла с его рыхлого лица.
– Вы полицейский?
Голос его стал тонким, писклявым.
– Нет. Но если тебе это не безразлично, у тебя расстегнуты брюки.
Толстяк с ужасом глянул вниз и дрожащими руками задернул молнию.
– Спасибо, – пропищал он. – Спасибо.
И перегнулся через свою низкую конторку.
– Произошло это не перед входом, – зачастил он. Чуть подальше. Почти на углу.
– Стейн жил здесь, не так ли?
– Я не хочу говорить об этом. Никак не хочу. – Он сделал паузу и провел мизинцем по нижней губе. – Почему вы спрашиваете?
– Чтобы ты не закрывал рта. Нужно быть поосторожнее, приятель. В твоем дыхании ощутим запах.
Толстяк залился краской до самой шеи.
– Если вы намекаете, что я пил...
– Курил, – сказал я. – И не просто табак.
Я повернулся. Толстяк не сказал ни слова. Подойдя к лифту, я бросил на него взгляд. Он стоял, опершись ладонями о конторку и, выгнув шею, наблюдал за мной. Даже издали было видно, как он дрожит.
Лифт оказался без лифтера. Четвертый этаж был холодно-серым, ковровая дорожка – толстой. У двери с номером 412 имелась кнопка звонка. Он мелодично прозвучал за дверью, которая тут же распахнулась. На меня уставились красивые черные глаза, мне улыбнулись манящие ярко-красные губы. На Долорес, как и накануне вечером, были черные брюки и красная блузка.
– Амиго! – воскликнула мисс Гонсалес. Я взял ее запястья, свел их вместе так, что сошлись ладони. Чуть-чуть поиграл с ней в ладушки.
Выражение ее глаз было томным и вместе с тем странным.
Выпустив руки Долорес, я прикрыл дверь локтем и протиснулся мимо нее в комнату. Все было, как и в первый раз.
– Тебе нужно застраховать их, – сказал я, коснувшись пальцем одной груди, отнюдь не подложной. Сосок был твердым, как рубин.
Долорес, довольная, засмеялась. Я оглядел квартиру. Она была темно-серой и пыльно-голубой. Не цвета хозяйки, но очень недурна. Ложный камин с газовыми горелками в виде поленьев. Довольно много кресел, столиков и светильников. В углу – скромный маленький бар.
– Нравится моя квартирка, амиго?
– Не говори «квартирка». Слишком по-шлюшьи.
Я не смотрел на хозяйку. Не хотел смотреть. Сел на кушетку и потер лоб.
– Поспать бы часа четыре и пропустить пару стаканчиков. Тогда бы я вновь смог болтать с тобой о пустяках. Сейчас же у меня едва хватит сил на то, чтобы говорить о деле. Но это необходимо.
Долорес подошла и села рядом. Я покачал головой.
– Не сюда. Разговор действительно о деле.
Она села напротив и серьезно поглядела на меня своими темными глазами.
– Ну ладно, амиго, как хочешь. Я твоя девочка – по крайней мере, я охотно была бы твоей девочкой.
– Где ты жила в Кливленде?
– В Кливленде? – Голос ее был очень мягким, почти воркующим. – Разве я говорила, что жила в Кливленде?
– Ты сказала, что познакомилась с ним там.
Долорес задумалась, потом кивнула.
– Я тогда была замужем, амиго. А в чем дело?
– Стало быть, жила в Кливленде?
– Да, – негромко сказала она.
– Как ты познакомилась со Стилгрейвом?
– В те дни было престижным знать кого-то из гангстеров. Наверно, это форма извращенного снобизма. Девицы ходили туда, где, по слухам, собирались гангстеры. Если повезет, в один прекрасный вечер...
– Ты позволила ему подцепить тебя?
Она весело кивнула.
– Вернее, я подцепила его. Он был очень славным. Правда.
– А как же муж? Твой муж? Или не помнишь?
Долорес улыбнулась.
– Брошенными мужьями хоть пруд пруди.
– Ты права. Их можно отыскать где угодно. Даже в Бэй-Сити.
Этим я ничего не достиг. Она вежливо пожала плечами.
– Не сомневаюсь.
– Им может быть даже выпускник Сорбонны. Он даже может предаваться мечтам, практикуя в жалком маленьком городишке. Ждать и надеяться. Это словосочетание мне по душе. В нем есть поэтичность.
Вежливая улыбка не сходила с красивого лица Долорес.
– Мы не находим общего языка, – вздохнул я.
– Никак не находим. А надо бы найти.
Я опустил взгляд на свои пальцы. Голова у меня болела. Я был совершенно не в форме. Долорес протянула мне сигареты в хрустальной коробке, и я взял одну. Свою сигарету Долорес вставила в золотые щипчики. Ее она взяла из другой коробки.
– Хочу попробовать твоих, – попросил я.
– Но мексиканский табак многим кажется очень крепким.
– Без добавок, – сказал я, глядя на нее. Потом решил не настаивать. – Нет, ты права. Мне он не понравится.
– В чем смысл этого эпизода? – настороженно спросила Долорес.
– Швейцар курит марихуану.
Она неторопливо кивнула.
– Я предупреждала его. Несколько раз.
– Амиго, – сказал я.
– Что?
– Ты употребляешь не так уж много испанских слов, верно? Может, ты их не много и знаешь. «Амиго» – совсем уж затверженное слово.
– Надеюсь, мы не будем вести себя, как вчера днем? – протянула она.
– Нет. В тебе нет ничего мексиканского, кроме повторения нескольких словечек и старательной манеры говорить будто на чужом языке.
Долорес не ответила. Легонько выпустила сигаретный дым и улыбнулась.
– У меня большие неприятности с полицейскими, – продолжал я. – Видимо, у мисс Уэлд хватило здравого смысла рассказать обо всем своему боссу – Джулиусу Оппенгеймеру, – и он не остался в стороне. Нанял ей Ли Фаррелла.
Полицейские вряд ли думают, что Стилгрейва убила она. Но они считают, что я знаю, кто убийца, и поэтому точат на меня зуб.
– А ты действительно знаешь, амиго?
– Я же сказал тебе по телефону, что знаю.
Долорес бросила на меня долгий, немигающий взгляд.
– Убийство произошло на моих глазах. – Голос ее, наконец, стал сухим, серьезным. – Это было очень захватывающе. Этой маленькой девочке захотелось повидать игорный дом. Она никогда не видела ничего подобного, а в газетах писали.
– Она останавливалась здесь – у тебя?
– Не в моей квартире, амиго, а в комнате, которую я для нее сняла.
– Ясно, почему она не хотела назвать мне своего адреса, – сказал я. – Однако, насколько я понимаю, у тебя не было времени обучать ее этому делу.
Долорес чуть заметно нахмурилась и взмахнула коричневой сигаретой. Я смотрел, как дымок выводит в воздухе что-то недоступное прочтению.
– Прошу тебя. Как я уже сказала, ей захотелось отправиться в тот дом. Я позвонила Стилгрейву, он сказал – приезжайте. Когда мы приехали, он был пьян. Я впервые видела его пьяным. Он засмеялся, обнял маленькую Орфамэй и сказал, что она вполне заработала свои деньги, что у него для нее кое-что есть, достал из кармана завернутый в какую-то тряпку бумажник и подал ей.
Когда Орфамэй развернула ее, посреди бумажника оказалась залитая кровью дырка.
– Нехорошо, – заметил я. – Я бы даже не назвал это типичным для гангстера.
– Ты плохо знал его.
– Верно. Продолжай.
– Маленькая Орфамэй взяла бумажник, посмотрела сначала на него, потом на Стилгрейва. Ее бледное лицо было очень спокойным. Она поблагодарила Стилгрейва, открыла сумку, чтобы, как мне показалось, положить туда бумажник, – все это было очень захватывающе...
– Душераздирающая сцена. Я бы, задыхаясь, упал на пол.
– ...но вместо этого она выхватила из сумки пистолет. По-моему, тот самый, что Стилгрейв дал Мэвис. Он был очень похож...
– Я прекрасно знаю, как он выглядел, – кивнул я. – Мне пришлось немного повозиться с ним.
– ...она повернулась и прикончила его одним выстрелом. Это было очень драматично.
Долорес опять сунула в рот коричневую сигарету и улыбнулась мне. Как-то странно, холодно, словно думала о чем-то далеком.
– Ты заставила ее признаться в этом Мэвис Уэлд, – сказал я.
Долорес кивнула.
– Тебе, насколько я понимаю, Мэвис бы не поверила.
– Я не хотела рисковать.
– А не ты ли дала Орфамэй тысячу долларов, милочка? Чтобы заставить ее признаться? Эта маленькая девочка ради таких денег может пойти на многое.
– На этот вопрос я не отвечу, – с достоинством сказала Долорес.
– Конечно. Значит, вчера вечером, везя меня туда, ты уже знала, что Стилгрейв мертв, что бояться нечего, и спектакль с пистолетом был просто спектаклем.
– Не хочу разыгрывать из себя благодетельницу, – негромко проговорила она. – Но там сложилось трудное положение, и я знала, что ты как-то вызволишь Мэвис. Никто больше не смог бы этого сделать. Мэвис решила взять вину на себя.
– Мне, пожалуй, надо выпить, – вздохнул я. – Силы совсем на исходе.
Долорес подскочила и пошла к маленькому бару. Вернулась она с двумя большими стаканами разбавленного виски. Подала один мне и, держа свой у губ, смотрела, как я пью. Виски было замечательным. Я отпил еще. Она вновь села в свое кресло и потянулась к золотым щипчикам.
– Я вывел Мэвис на чистую воду, – наконец сказал я. – Она утверждала, что сама застрелила его. Пистолет у нее был. Точно такой же, какой дала мне ты. Кстати, ты, очевидно, не обратила внимания на то, что из твоего пистолета стреляли?
– Я ничего не смыслю в пистолетах, – мягко произнесла Долорес.
– Конечно. Я сосчитал патроны, и, если предположить, что обойма была полной, израсходованными оказались два. А Квест как раз и был убит двумя выстрелами из пистолета тридцать второго калибра. Того же самого, что и у тебя. Я ведь собрал пустые гильзы в том притоне.
– В каком, амиго?
Это стало мне надоедать. Без конца «амиго», «амиго».
– Разумеется, я не мог знать, тот ли это пистолет, но выяснить стоило.
Заодно можно было слегка запутать дело и тем самым помочь Мэвис. Поэтому я подменил пистолеты, и тот, что был у Стилгрейва, спрятал в бар. Черный, тридцать восьмого калибра. Если бы Стилгрейв отправился кого-то убивать, то только с ним. Отпечатки пальцев могут остаться и на рубчатой рукоятке, но на рукоятке из слоновой кости четко отпечатывается весь набор. Брать с собой такой пистолет Стилгрейв не стал бы.
Глаза Долорес округлились, взгляд стал пустым и недоуменным.
– Я, кажется, не совсем понимаю тебя.
– И если б он убивал человека, то уложил бы его сразу, можно не сомневаться. А Квест поднялся и еще немного походил.
В глазах ее что-то мелькнуло и тут же исчезло.
– Мне бы хотелось добавить, что он немного поговорил со мной, – продолжал я. – Но он не мог говорить. Его легкие были полны крови. Он умер у моих ног. Там.
– Где там? Ты не сказал...
– Нужно ли?
Долорес отхлебнула виски. Улыбнулась. Поставила стакан. Я сказал:
– Маленькая Орфамэй ведь при тебе говорила Стилгрейву, где искать Оррина.
– Ну да, конечно.
Долорес полностью овладела собой. Быстро и четко. Лишь улыбка ее стала казаться чуть более вымученной.
– Только Стилгрейв не стал его искать, – произнес я.
Сигарета ее замерла на полпути к губам. И все. Ничего больше. Потом рука медленно двинулась дальше. Долорес изящно затянулась.
За низкой конторкой никого не было, однако зеркало позади нее могло оказаться прозрачным, поэтому я решил не предпринимать попытки незаметно прошмыгнуть на лестницу. На мой звонок из-за барьера выплыл рослый толстяк и растянул в улыбке полные влажные губы. Зубы его были синевато-белыми, глаза неестественно блестели.
– К мисс Гонсалес, – сказал я. – Она ждет меня. Моя фамилия Марлоу.
– Ну да, конечно, – пробормотал он, руки его дрожали. – Да, конечно.
Сейчас позвоню.
Голос его тоже дрожал.
Толстяк взял телефон, что-то пробулькал в него и снова повесил трубку.
– Да, мистер Марлоу. Мисс Гонсалес сказала, чтобы вы поднимались.
Квартира четыреста двенадцать. – Он хихикнул. – Но вы, наверное, и сами знаете?
– Теперь знаю, – сказал я. – Кстати, ты был здесь в феврале?
– В феврале? В феврале? Да, да, я был здесь в феврале. – Слова он выговаривал очень старательно.
– Помнишь тот вечер, когда перед входом был убит Стейн?
Улыбка мгновенно сошла с его рыхлого лица.
– Вы полицейский?
Голос его стал тонким, писклявым.
– Нет. Но если тебе это не безразлично, у тебя расстегнуты брюки.
Толстяк с ужасом глянул вниз и дрожащими руками задернул молнию.
– Спасибо, – пропищал он. – Спасибо.
И перегнулся через свою низкую конторку.
– Произошло это не перед входом, – зачастил он. Чуть подальше. Почти на углу.
– Стейн жил здесь, не так ли?
– Я не хочу говорить об этом. Никак не хочу. – Он сделал паузу и провел мизинцем по нижней губе. – Почему вы спрашиваете?
– Чтобы ты не закрывал рта. Нужно быть поосторожнее, приятель. В твоем дыхании ощутим запах.
Толстяк залился краской до самой шеи.
– Если вы намекаете, что я пил...
– Курил, – сказал я. – И не просто табак.
Я повернулся. Толстяк не сказал ни слова. Подойдя к лифту, я бросил на него взгляд. Он стоял, опершись ладонями о конторку и, выгнув шею, наблюдал за мной. Даже издали было видно, как он дрожит.
Лифт оказался без лифтера. Четвертый этаж был холодно-серым, ковровая дорожка – толстой. У двери с номером 412 имелась кнопка звонка. Он мелодично прозвучал за дверью, которая тут же распахнулась. На меня уставились красивые черные глаза, мне улыбнулись манящие ярко-красные губы. На Долорес, как и накануне вечером, были черные брюки и красная блузка.
– Амиго! – воскликнула мисс Гонсалес. Я взял ее запястья, свел их вместе так, что сошлись ладони. Чуть-чуть поиграл с ней в ладушки.
Выражение ее глаз было томным и вместе с тем странным.
Выпустив руки Долорес, я прикрыл дверь локтем и протиснулся мимо нее в комнату. Все было, как и в первый раз.
– Тебе нужно застраховать их, – сказал я, коснувшись пальцем одной груди, отнюдь не подложной. Сосок был твердым, как рубин.
Долорес, довольная, засмеялась. Я оглядел квартиру. Она была темно-серой и пыльно-голубой. Не цвета хозяйки, но очень недурна. Ложный камин с газовыми горелками в виде поленьев. Довольно много кресел, столиков и светильников. В углу – скромный маленький бар.
– Нравится моя квартирка, амиго?
– Не говори «квартирка». Слишком по-шлюшьи.
Я не смотрел на хозяйку. Не хотел смотреть. Сел на кушетку и потер лоб.
– Поспать бы часа четыре и пропустить пару стаканчиков. Тогда бы я вновь смог болтать с тобой о пустяках. Сейчас же у меня едва хватит сил на то, чтобы говорить о деле. Но это необходимо.
Долорес подошла и села рядом. Я покачал головой.
– Не сюда. Разговор действительно о деле.
Она села напротив и серьезно поглядела на меня своими темными глазами.
– Ну ладно, амиго, как хочешь. Я твоя девочка – по крайней мере, я охотно была бы твоей девочкой.
– Где ты жила в Кливленде?
– В Кливленде? – Голос ее был очень мягким, почти воркующим. – Разве я говорила, что жила в Кливленде?
– Ты сказала, что познакомилась с ним там.
Долорес задумалась, потом кивнула.
– Я тогда была замужем, амиго. А в чем дело?
– Стало быть, жила в Кливленде?
– Да, – негромко сказала она.
– Как ты познакомилась со Стилгрейвом?
– В те дни было престижным знать кого-то из гангстеров. Наверно, это форма извращенного снобизма. Девицы ходили туда, где, по слухам, собирались гангстеры. Если повезет, в один прекрасный вечер...
– Ты позволила ему подцепить тебя?
Она весело кивнула.
– Вернее, я подцепила его. Он был очень славным. Правда.
– А как же муж? Твой муж? Или не помнишь?
Долорес улыбнулась.
– Брошенными мужьями хоть пруд пруди.
– Ты права. Их можно отыскать где угодно. Даже в Бэй-Сити.
Этим я ничего не достиг. Она вежливо пожала плечами.
– Не сомневаюсь.
– Им может быть даже выпускник Сорбонны. Он даже может предаваться мечтам, практикуя в жалком маленьком городишке. Ждать и надеяться. Это словосочетание мне по душе. В нем есть поэтичность.
Вежливая улыбка не сходила с красивого лица Долорес.
– Мы не находим общего языка, – вздохнул я.
– Никак не находим. А надо бы найти.
Я опустил взгляд на свои пальцы. Голова у меня болела. Я был совершенно не в форме. Долорес протянула мне сигареты в хрустальной коробке, и я взял одну. Свою сигарету Долорес вставила в золотые щипчики. Ее она взяла из другой коробки.
– Хочу попробовать твоих, – попросил я.
– Но мексиканский табак многим кажется очень крепким.
– Без добавок, – сказал я, глядя на нее. Потом решил не настаивать. – Нет, ты права. Мне он не понравится.
– В чем смысл этого эпизода? – настороженно спросила Долорес.
– Швейцар курит марихуану.
Она неторопливо кивнула.
– Я предупреждала его. Несколько раз.
– Амиго, – сказал я.
– Что?
– Ты употребляешь не так уж много испанских слов, верно? Может, ты их не много и знаешь. «Амиго» – совсем уж затверженное слово.
– Надеюсь, мы не будем вести себя, как вчера днем? – протянула она.
– Нет. В тебе нет ничего мексиканского, кроме повторения нескольких словечек и старательной манеры говорить будто на чужом языке.
Долорес не ответила. Легонько выпустила сигаретный дым и улыбнулась.
– У меня большие неприятности с полицейскими, – продолжал я. – Видимо, у мисс Уэлд хватило здравого смысла рассказать обо всем своему боссу – Джулиусу Оппенгеймеру, – и он не остался в стороне. Нанял ей Ли Фаррелла.
Полицейские вряд ли думают, что Стилгрейва убила она. Но они считают, что я знаю, кто убийца, и поэтому точат на меня зуб.
– А ты действительно знаешь, амиго?
– Я же сказал тебе по телефону, что знаю.
Долорес бросила на меня долгий, немигающий взгляд.
– Убийство произошло на моих глазах. – Голос ее, наконец, стал сухим, серьезным. – Это было очень захватывающе. Этой маленькой девочке захотелось повидать игорный дом. Она никогда не видела ничего подобного, а в газетах писали.
– Она останавливалась здесь – у тебя?
– Не в моей квартире, амиго, а в комнате, которую я для нее сняла.
– Ясно, почему она не хотела назвать мне своего адреса, – сказал я. – Однако, насколько я понимаю, у тебя не было времени обучать ее этому делу.
Долорес чуть заметно нахмурилась и взмахнула коричневой сигаретой. Я смотрел, как дымок выводит в воздухе что-то недоступное прочтению.
– Прошу тебя. Как я уже сказала, ей захотелось отправиться в тот дом. Я позвонила Стилгрейву, он сказал – приезжайте. Когда мы приехали, он был пьян. Я впервые видела его пьяным. Он засмеялся, обнял маленькую Орфамэй и сказал, что она вполне заработала свои деньги, что у него для нее кое-что есть, достал из кармана завернутый в какую-то тряпку бумажник и подал ей.
Когда Орфамэй развернула ее, посреди бумажника оказалась залитая кровью дырка.
– Нехорошо, – заметил я. – Я бы даже не назвал это типичным для гангстера.
– Ты плохо знал его.
– Верно. Продолжай.
– Маленькая Орфамэй взяла бумажник, посмотрела сначала на него, потом на Стилгрейва. Ее бледное лицо было очень спокойным. Она поблагодарила Стилгрейва, открыла сумку, чтобы, как мне показалось, положить туда бумажник, – все это было очень захватывающе...
– Душераздирающая сцена. Я бы, задыхаясь, упал на пол.
– ...но вместо этого она выхватила из сумки пистолет. По-моему, тот самый, что Стилгрейв дал Мэвис. Он был очень похож...
– Я прекрасно знаю, как он выглядел, – кивнул я. – Мне пришлось немного повозиться с ним.
– ...она повернулась и прикончила его одним выстрелом. Это было очень драматично.
Долорес опять сунула в рот коричневую сигарету и улыбнулась мне. Как-то странно, холодно, словно думала о чем-то далеком.
– Ты заставила ее признаться в этом Мэвис Уэлд, – сказал я.
Долорес кивнула.
– Тебе, насколько я понимаю, Мэвис бы не поверила.
– Я не хотела рисковать.
– А не ты ли дала Орфамэй тысячу долларов, милочка? Чтобы заставить ее признаться? Эта маленькая девочка ради таких денег может пойти на многое.
– На этот вопрос я не отвечу, – с достоинством сказала Долорес.
– Конечно. Значит, вчера вечером, везя меня туда, ты уже знала, что Стилгрейв мертв, что бояться нечего, и спектакль с пистолетом был просто спектаклем.
– Не хочу разыгрывать из себя благодетельницу, – негромко проговорила она. – Но там сложилось трудное положение, и я знала, что ты как-то вызволишь Мэвис. Никто больше не смог бы этого сделать. Мэвис решила взять вину на себя.
– Мне, пожалуй, надо выпить, – вздохнул я. – Силы совсем на исходе.
Долорес подскочила и пошла к маленькому бару. Вернулась она с двумя большими стаканами разбавленного виски. Подала один мне и, держа свой у губ, смотрела, как я пью. Виски было замечательным. Я отпил еще. Она вновь села в свое кресло и потянулась к золотым щипчикам.
– Я вывел Мэвис на чистую воду, – наконец сказал я. – Она утверждала, что сама застрелила его. Пистолет у нее был. Точно такой же, какой дала мне ты. Кстати, ты, очевидно, не обратила внимания на то, что из твоего пистолета стреляли?
– Я ничего не смыслю в пистолетах, – мягко произнесла Долорес.
– Конечно. Я сосчитал патроны, и, если предположить, что обойма была полной, израсходованными оказались два. А Квест как раз и был убит двумя выстрелами из пистолета тридцать второго калибра. Того же самого, что и у тебя. Я ведь собрал пустые гильзы в том притоне.
– В каком, амиго?
Это стало мне надоедать. Без конца «амиго», «амиго».
– Разумеется, я не мог знать, тот ли это пистолет, но выяснить стоило.
Заодно можно было слегка запутать дело и тем самым помочь Мэвис. Поэтому я подменил пистолеты, и тот, что был у Стилгрейва, спрятал в бар. Черный, тридцать восьмого калибра. Если бы Стилгрейв отправился кого-то убивать, то только с ним. Отпечатки пальцев могут остаться и на рубчатой рукоятке, но на рукоятке из слоновой кости четко отпечатывается весь набор. Брать с собой такой пистолет Стилгрейв не стал бы.
Глаза Долорес округлились, взгляд стал пустым и недоуменным.
– Я, кажется, не совсем понимаю тебя.
– И если б он убивал человека, то уложил бы его сразу, можно не сомневаться. А Квест поднялся и еще немного походил.
В глазах ее что-то мелькнуло и тут же исчезло.
– Мне бы хотелось добавить, что он немного поговорил со мной, – продолжал я. – Но он не мог говорить. Его легкие были полны крови. Он умер у моих ног. Там.
– Где там? Ты не сказал...
– Нужно ли?
Долорес отхлебнула виски. Улыбнулась. Поставила стакан. Я сказал:
– Маленькая Орфамэй ведь при тебе говорила Стилгрейву, где искать Оррина.
– Ну да, конечно.
Долорес полностью овладела собой. Быстро и четко. Лишь улыбка ее стала казаться чуть более вымученной.
– Только Стилгрейв не стал его искать, – произнес я.
Сигарета ее замерла на полпути к губам. И все. Ничего больше. Потом рука медленно двинулась дальше. Долорес изящно затянулась.