Она бросилась к двери, распахнула ее и вышла. По коридору она почти бежала.
Я снова вернулся за стол и плюхнулся в кресло. Очень странная девица.
Право же, очень. Вскоре, как я и ожидал, зазвонил телефон. На четвертом звонке я подпер рукой голову и лениво взял трубку:
– Похоронная контора Аттера Мак-Кинли.
Женский голос произнес: «Что-о-о?» и сменился пронзительным смехом.
Неудержимым. Ну и чувство юмора! Тонкое, словно клюв колибри. Я выключил свет и отправился домой.
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Я снова вернулся за стол и плюхнулся в кресло. Очень странная девица.
Право же, очень. Вскоре, как я и ожидал, зазвонил телефон. На четвертом звонке я подпер рукой голову и лениво взял трубку:
– Похоронная контора Аттера Мак-Кинли.
Женский голос произнес: «Что-о-о?» и сменился пронзительным смехом.
Неудержимым. Ну и чувство юмора! Тонкое, словно клюв колибри. Я выключил свет и отправился домой.
Глава 16
На другое утро, без четверти девять, я сидел в машине неподалеку от фотостудии Бэй-Сити, сытый, умиротворенный и, не снимая темных очков, читал местную газету. Лос-анджелесские газеты я уже просмотрел, о пешнях в «Ван Нуйсе» или других отелях там не упоминалось. Не было даже сообщения «ЗАГАДОЧНАЯ СМЕРТЬ В ЦЕНТРАЛЬНОМ ОТЕЛЕ» без указания фамилий и примененного оружия. «Бэй-Сити ньюс» дала об убийстве очень поверхностный материал. На первой полосе, рядом с ценами на мясо.
МЕСТНЫЙ ЖИТЕЛЬ НАЙДЕН ЗАКОЛОТЫМ
В МЕБЛИРОВАННЫХ КОМНАТАХ НА АЙДАХО-СТРИТ
"После анонимного телефонного звонка полицейские поспешили на Айдахо-стрит к дому с меблированными комнатами, находящемуся напротив лесосклада компании «Сименс энд Янсинг». Войдя в незапертую дверь квартиры, они обнаружили лежащего мертвым на диван-кровати управляющего домом Лестера Б.Клозена, человека сорока пяти лет. Клозену был нанесен удар в шею пешней, все еще торчавшей из тела. Завершив предварительный осмотр, коронер Френк Л.Крауди сказал, что Клозен много выпил, и, видимо, был убит в бесчувственном состоянии. Следов борьбы полицейские не обнаружили.
Лейтенант сыскного отдела Мозес Мэглешен немедленно принялся за дело и допросил жильцов дома, когда те вернулись с работы, но обстоятельства преступления пока не прояснились. В разговоре с автором этих строк коронер Крауди сказал, что смерть Клозена можно было бы счесть самоубийством, однако расположение раны исключает эту возможность. При осмотре регистрационной книги обнаружилось, что из нее вырван лист. Лейтенант Мэглешен, покончив, наконец, с опросом жильцов, заявил, что в коридоре несколько раз был замечен крепко сложенный человек средних лет с каштановыми волосами и крупными чертами лица, но никто из жильцов не знает ни его имени, ни рода занятий. Тщательно проверив все комнаты, Мэглешен сказал, что, по его мнению, один жилец спешно покинул дом. Однако вырванный лист, обстановка в доме и отсутствие точного описания внешности скрывшегося крайне затрудняют розыск.
– В настоящее время я не имею ни малейшего представления о том, почему был убит Клозен, – объявил Мэглешен поздно вечером. – Но я некоторое время присматривался к этому человеку. Многие из его знакомых мне известны. Дело сложное, но мы с ним справимся".
Написан материал был блестяще, фамилия Мэглешен упоминалась в тексте всего двенадцать раз и еще дважды в подписях под снимками. На третьей полосе была фотография лейтенанта с пешней в руке, он глядел на нее, морща лоб в глубокой задумчивости. Был снимок дома номер 449 во всей его неприглядности и снимок чего-то лежащего под простыней на диван-кровати, лейтенант Мэглешен сурово указывал на это пальцем. Был еще крупноплановый снимок мэра, сидящего с неприступным видом за служебным столом, и интервью с ним о послевоенной преступности. Сказал он именно то, что можно ожидать от мэра, – перепев речей Дж.Эдгара Гувера, только с большим количеством грамматических погрешностей.
Без трех минут девять дверь фотостудии отворилась, и пожилой негр принялся сметать мусор с тротуара. В девять ноль-ноль опрятный молодой человек в очках поставил замок на защелку, и я вошел с черно-оранжевой квитанцией, которую доктор Дж.У.Хэмблтон прилепил к внутренней стороне парика.
Когда я обменивал квитанцию и немного денег на конверт с маленьким негативом и полудюжиной восьмикратно увеличенных глянцевых отпечатков, опрятный молодой человек пытливо глядел на меня. Он ничего не сказал, но, судя по взгляду, припомнил, что негатив оставлял другой человек.
Выйдя, я сел в машину и осмотрел свой улов. На снимках оказались мужчина и молодая блондинка, сидящие за накрытым столом в тесном отдельном кабинете ресторана. Было похоже, что в момент съемки они как раз поднимали глаза, словно их внезапно окликнули и тут же засняли. Вспышка, судя по освещению, не применялась.
В блондинке я узнал Мэвис Уэлд. Мужчина был довольно щуплым, смуглым, непримечательным. Кожу кресел испещряли фигурки танцующих пар. Стало быть, ресторан «Танцоры». Тем более странно. Вздумай фотограф-любитель самовольно щелкать там аппаратом, ему бы так наподдали, что он катился бы до Голливуда и Вайна. Должно быть, эту пару сняли скрытой камерой, как Рут Снайдер на электрическом стуле. Очевидно, фотограф спрятал аппарат под пиджаком так, что объектив едва выглядывал, и незаметно нажал кнопку тросика, вероятно, сквозь подкладку кармана. Кто сделал снимок, догадаться было нетрудно. Мистеру Оррину П.Квесту приходилось действовать быстро и незаметно, чтобы ему не свернули скулы.
Пряча снимки в жилетный карман, я коснулся пальцами сложенного листка бумаги. Достал его, прочел: «Доктор Винсент Лагарди, Бэй-Сити, Вайоминг-стрит, 965». Тот самый Винс, с которым я разговаривал по телефону и к которому пытался дозвониться Лестер Б.Клозен.
Вдоль стоящих в ряд машин шел, ставя желтым мелом пометки на шинах, пожилой полицейский. Он сказал мне, как проехать туда. Я поехал. Улица эта идет через весь город, вдалеке от делового района. Бело-серый каркасный дом под номером 965 оказался угловым. Бронзовая табличка на двери уведомляла: «Винсент Лагарди, доктор медицины. Прием с 10:00 до 12:00 и с 2:30 до 4:00».
Дом производил впечатление приличного, тихого. По его ступеням поднималась женщина с непослушным мальчишкой. Прочтя надпись на табличке, она поглядела на часики, приколотые к отвороту платья, и нерешительно закусила губу. Мальчишка внимательно огляделся по сторонам, потом пнул женщину в лодыжку. Женщина замигала, однако голос ее был терпелив:
– Ну, ну, Джонни, не надо так с тетей Ферн, – кротко сказала она.
И, открыв дверь, втащила за собой маленького разбойника.
Наискосок через улицу стоял большой белый колониальный особняк с крытой, несоразмерно маленькой галереей. На газоне перед ним были установлены прожекторы. Дорожку окаймляли кусты цветущих роз. Большая черно-серебряная вывеска над галереей гласила: «Похоронная контора Гарленда». Я подумал, приятно ли доктору Лагарди видеть из окон погребальное заведение.
Сделав на перекрестке разворот, я поехал обратно в Лос-Анджелес, поднялся в контору взглянуть, нет ли почты, и запереть в обшарпанный зеленый сейф весь, кроме одного снимка, улов из фотостудии Бэй-Сити. Сев за стол, я стал изучать этот снимок через лупу. Детали с помощью этого оптического прибора были ясно различимы. На столе перед сидящим с Мэвис Уэлд смуглым, худощавым непримечательным мужчиной лежал вечерний выпуск газеты «Ньюс-Кроникл». Я кое-как разобрал заголовок: «Боксер полутяжелого веса умер от полученных на ринге травм». В утреннем выпуске такого заголовка быть не могло. Я подтянул к себе телефон. И, едва коснулся трубки, раздался звонок.
– Марлоу? Это Кристи френч, из управления. Что нового?
– Если ваш телетайп работает, ничего. Видел сегодняшнюю газету «Бэй-Сити ньюс».
– Да, она у нас есть, – небрежно проронил Френч. – Можно подумать, действовал один и тот же человек, верно? Пешни с одинаковыми инициалами, одинаково подпилены, одинаковый метод убийства, одно следует за другим.
Надеюсь, это не означает, что шайка Веселого Моу Стейна вновь принялась за дело.
– Если и принялась, то изменила свои методы, – сказал я. – Вчера вечером я читал о них. Стейновские ребята искалывали свою жертву. На одном трупе оказывалось больше ста ран.
– Может, поумнели, – сказал Кристи френч как-то уклончиво, словно не хотел говорить на эту тему. – Я звоню тебе по поводу Флэка. Ты больше его не видел?
– Нет.
– Он исчез. Не вышел на работу. Из отеля позвонили домовладелице.
Вечером он собрал вещи и съехал. Место назначения неизвестно.
– Я не видел его, и он не звонил мне, – сказал я.
– Тебя не удивило, что у нашего покойника оказалось при себе всего четырнадцать долларов?
– Слегка удивило. Вчера вы сами дали этому объяснение.
– Это первое, что пришло мне в голову. Теперь я так не думаю. Флэк или струхнул, или разжился деньгами. Может, он видел что-то такое, о чем умолчал, и получил деньги, а может, обокрал клиента, оставив для виду четырнадцать долларов.
– Готов принять любую версию, – сказал я. – Или обе вместе. Тот, кто так тщательно обыскивал номер, искал не деньги.
– Почему?
– Потому что когда этот доктор Хэмблтон звонил мне, я предложил ему воспользоваться сейфом отеля. Он пропустил это мимо ушей.
– Такой тип не стал бы нанимать тебя для хранения денег. Да и не только денег. Ему была нужна охрана или пособник, или, может, просто посыльный.
– Ну, не знаю, – сказал я. – Все, что он говорил мне, я вам передал.
– И когда он лежал мертвым, – слишком уж небрежно протянул Френк, – ты вряд ли мог дать ему свою визитную карточку.
Я крепко стиснул трубку и стал лихорадочно припоминать разговор с Хиксом на Айдахо-стрит. Вспомнил, как он разглядывал мою визитную карточку, держа ее между пальцами. Как быстро я выдернул ее, пока он не решил вдруг оставить ее себе. Сделав глубокий вдох и медленно выдохнув, я ответил:
– Вряд ли. И переставьте запугивать меня до смерти.
– У него была твоя визитная карточка, приятель. В часовом кармашке брюк, сложенная вчетверо. При первом осмотре мы ее прозевали.
– Я давал карточку Флэку, – произнес я непослушными губами.
Наступило молчание. В трубке слышались отдаленные голоса и стук пишущей машинки. Наконец Френч сухо сказал:
– Ясно. Пока.
Послышался резкий щелчок.
Я очень медленно повесил трубку и размял затекшие пальцы. Уставился на лежащую передо мной фотографию. Сказать она мне могла только то, что двое людей, в том числе моя знакомая, обедали в «Танцорах». По газете на столе можно было установить дату.
Я набрал номер «Ньюс-Кроникл» и попросил спортивный отдел.
Четыре минуты спустя я записал в блокноте: «Ричи Белло, известный полутяж, скончался в больнице Святых Сестер 19 февраля незадолго до полуночи от повреждений, полученных на ринге накануне вечером в бою, наиболее привлекавшем зрителей на голливудском стадионе „Лиджн“. С этим заголовком вышел дневной выпуск „Ньюс-Кроникл“ за двадцатое февраля».
Набрав снова тот же номер, я попросил Кении Хейста из отдела городских новостей. Это мой старый знакомый, в прошлом репортер уголовной хроники. С минуту мы поболтали, потом я спросил:
– Кто писал об убийстве Веселого Моу Стейна?
– Тед Барроу. Сейчас он работает в «Пост-Диспетч». А что?
– Хотелось бы узнать подробности, если они есть.
Кенни сказал, что пошлет в архив за подшивкой и позвонит мне. Через десять минут раздался его звонок.
– Стейн был убит двумя выстрелами в голову, в машине, кварталах в двух от Шато-Берси на Франклин-авеню. Примерно в двадцать три пятнадцать.
– Двадцатого февраля? – спросил я.
– Точно, двадцатого. Никаких свидетелей, никаких арестов, взяли, как всегда, только букмекеров, безработных боксерских менеджеров и других профессиональных подозреваемых. А что такое?
– Не находился ли тогда в городе один из его дружков?
– Здесь об этом ничего не сказано. Что за дружок?
– Плакса Мойер. Мой приятель-полицейский сказал, что некий голливудский воротила был задержан, а потом освобожден из-за отсутствия улик.
– Погоди-ка, – сказал Кенни, – что-то припоминаю... да. Это человек по фамилии Стилгрейв, владелец ресторана «Танцоры». Предполагалось, что он азартный игрок и все такое прочее. Славный парень, я его немного знаю. У полиции с ним вышла осечка.
– Осечка?
– Кто-то настучал, будто он Плакса Мойер, и на этом основании его десять дней держали в кутузке для выдачи кливлендским властям. От этого дела кливлендцы отмахнулись. Но убийство Стейна тут ни при чем. Всю ту неделю Стилгрейв находился под стражей. К убийству он совершенно непричастен. Твой приятель полицейский начитался бульварных романов.
– Как и все полицейские, – сказал я. – Потому-то они и говорят на жаргоне. Спасибо, Кении.
Мы распрощались, я откинулся на спинку кресла и снова принялся разглядывать фотографию. Потом взял ножницы и отрезал ту ее часть, где находилась сложенная газета с заголовком. Сунул оба кусочка в разные конверты и вместе с листком из блокнота положил в карман.
Затем я набрал престижный номер телефона Мэвис Уэлд. После нескольких гудков ответил женский голос. Отчужденный, холодный, как будто уже где-то слышанный. Он произнес лишь:
– Алло?
– Это Филип Марлоу. Мисс Уэлд дома?
– Мисс Уэлд вернется очень поздно. Передать ей что-нибудь?
– У меня очень важное дело. Как с ней связаться?
– Прошу прощения. Этого я не знаю.
– Ее агент может знать?
– Возможно.
– А вы, случайно, не мисс Уэлд?
– Мисс Уэлд нет дома.
Моя собеседница повесила трубку.
Я посидел, вспоминая, слышал ли этот голос раньше. Сначала казалось, что да, потом, что нет. Чем больше я думал, тем больше сомневался. Потом спустился на стоянку, сел в машину и уехал.
МЕСТНЫЙ ЖИТЕЛЬ НАЙДЕН ЗАКОЛОТЫМ
В МЕБЛИРОВАННЫХ КОМНАТАХ НА АЙДАХО-СТРИТ
"После анонимного телефонного звонка полицейские поспешили на Айдахо-стрит к дому с меблированными комнатами, находящемуся напротив лесосклада компании «Сименс энд Янсинг». Войдя в незапертую дверь квартиры, они обнаружили лежащего мертвым на диван-кровати управляющего домом Лестера Б.Клозена, человека сорока пяти лет. Клозену был нанесен удар в шею пешней, все еще торчавшей из тела. Завершив предварительный осмотр, коронер Френк Л.Крауди сказал, что Клозен много выпил, и, видимо, был убит в бесчувственном состоянии. Следов борьбы полицейские не обнаружили.
Лейтенант сыскного отдела Мозес Мэглешен немедленно принялся за дело и допросил жильцов дома, когда те вернулись с работы, но обстоятельства преступления пока не прояснились. В разговоре с автором этих строк коронер Крауди сказал, что смерть Клозена можно было бы счесть самоубийством, однако расположение раны исключает эту возможность. При осмотре регистрационной книги обнаружилось, что из нее вырван лист. Лейтенант Мэглешен, покончив, наконец, с опросом жильцов, заявил, что в коридоре несколько раз был замечен крепко сложенный человек средних лет с каштановыми волосами и крупными чертами лица, но никто из жильцов не знает ни его имени, ни рода занятий. Тщательно проверив все комнаты, Мэглешен сказал, что, по его мнению, один жилец спешно покинул дом. Однако вырванный лист, обстановка в доме и отсутствие точного описания внешности скрывшегося крайне затрудняют розыск.
– В настоящее время я не имею ни малейшего представления о том, почему был убит Клозен, – объявил Мэглешен поздно вечером. – Но я некоторое время присматривался к этому человеку. Многие из его знакомых мне известны. Дело сложное, но мы с ним справимся".
Написан материал был блестяще, фамилия Мэглешен упоминалась в тексте всего двенадцать раз и еще дважды в подписях под снимками. На третьей полосе была фотография лейтенанта с пешней в руке, он глядел на нее, морща лоб в глубокой задумчивости. Был снимок дома номер 449 во всей его неприглядности и снимок чего-то лежащего под простыней на диван-кровати, лейтенант Мэглешен сурово указывал на это пальцем. Был еще крупноплановый снимок мэра, сидящего с неприступным видом за служебным столом, и интервью с ним о послевоенной преступности. Сказал он именно то, что можно ожидать от мэра, – перепев речей Дж.Эдгара Гувера, только с большим количеством грамматических погрешностей.
Без трех минут девять дверь фотостудии отворилась, и пожилой негр принялся сметать мусор с тротуара. В девять ноль-ноль опрятный молодой человек в очках поставил замок на защелку, и я вошел с черно-оранжевой квитанцией, которую доктор Дж.У.Хэмблтон прилепил к внутренней стороне парика.
Когда я обменивал квитанцию и немного денег на конверт с маленьким негативом и полудюжиной восьмикратно увеличенных глянцевых отпечатков, опрятный молодой человек пытливо глядел на меня. Он ничего не сказал, но, судя по взгляду, припомнил, что негатив оставлял другой человек.
Выйдя, я сел в машину и осмотрел свой улов. На снимках оказались мужчина и молодая блондинка, сидящие за накрытым столом в тесном отдельном кабинете ресторана. Было похоже, что в момент съемки они как раз поднимали глаза, словно их внезапно окликнули и тут же засняли. Вспышка, судя по освещению, не применялась.
В блондинке я узнал Мэвис Уэлд. Мужчина был довольно щуплым, смуглым, непримечательным. Кожу кресел испещряли фигурки танцующих пар. Стало быть, ресторан «Танцоры». Тем более странно. Вздумай фотограф-любитель самовольно щелкать там аппаратом, ему бы так наподдали, что он катился бы до Голливуда и Вайна. Должно быть, эту пару сняли скрытой камерой, как Рут Снайдер на электрическом стуле. Очевидно, фотограф спрятал аппарат под пиджаком так, что объектив едва выглядывал, и незаметно нажал кнопку тросика, вероятно, сквозь подкладку кармана. Кто сделал снимок, догадаться было нетрудно. Мистеру Оррину П.Квесту приходилось действовать быстро и незаметно, чтобы ему не свернули скулы.
Пряча снимки в жилетный карман, я коснулся пальцами сложенного листка бумаги. Достал его, прочел: «Доктор Винсент Лагарди, Бэй-Сити, Вайоминг-стрит, 965». Тот самый Винс, с которым я разговаривал по телефону и к которому пытался дозвониться Лестер Б.Клозен.
Вдоль стоящих в ряд машин шел, ставя желтым мелом пометки на шинах, пожилой полицейский. Он сказал мне, как проехать туда. Я поехал. Улица эта идет через весь город, вдалеке от делового района. Бело-серый каркасный дом под номером 965 оказался угловым. Бронзовая табличка на двери уведомляла: «Винсент Лагарди, доктор медицины. Прием с 10:00 до 12:00 и с 2:30 до 4:00».
Дом производил впечатление приличного, тихого. По его ступеням поднималась женщина с непослушным мальчишкой. Прочтя надпись на табличке, она поглядела на часики, приколотые к отвороту платья, и нерешительно закусила губу. Мальчишка внимательно огляделся по сторонам, потом пнул женщину в лодыжку. Женщина замигала, однако голос ее был терпелив:
– Ну, ну, Джонни, не надо так с тетей Ферн, – кротко сказала она.
И, открыв дверь, втащила за собой маленького разбойника.
Наискосок через улицу стоял большой белый колониальный особняк с крытой, несоразмерно маленькой галереей. На газоне перед ним были установлены прожекторы. Дорожку окаймляли кусты цветущих роз. Большая черно-серебряная вывеска над галереей гласила: «Похоронная контора Гарленда». Я подумал, приятно ли доктору Лагарди видеть из окон погребальное заведение.
Сделав на перекрестке разворот, я поехал обратно в Лос-Анджелес, поднялся в контору взглянуть, нет ли почты, и запереть в обшарпанный зеленый сейф весь, кроме одного снимка, улов из фотостудии Бэй-Сити. Сев за стол, я стал изучать этот снимок через лупу. Детали с помощью этого оптического прибора были ясно различимы. На столе перед сидящим с Мэвис Уэлд смуглым, худощавым непримечательным мужчиной лежал вечерний выпуск газеты «Ньюс-Кроникл». Я кое-как разобрал заголовок: «Боксер полутяжелого веса умер от полученных на ринге травм». В утреннем выпуске такого заголовка быть не могло. Я подтянул к себе телефон. И, едва коснулся трубки, раздался звонок.
– Марлоу? Это Кристи френч, из управления. Что нового?
– Если ваш телетайп работает, ничего. Видел сегодняшнюю газету «Бэй-Сити ньюс».
– Да, она у нас есть, – небрежно проронил Френч. – Можно подумать, действовал один и тот же человек, верно? Пешни с одинаковыми инициалами, одинаково подпилены, одинаковый метод убийства, одно следует за другим.
Надеюсь, это не означает, что шайка Веселого Моу Стейна вновь принялась за дело.
– Если и принялась, то изменила свои методы, – сказал я. – Вчера вечером я читал о них. Стейновские ребята искалывали свою жертву. На одном трупе оказывалось больше ста ран.
– Может, поумнели, – сказал Кристи френч как-то уклончиво, словно не хотел говорить на эту тему. – Я звоню тебе по поводу Флэка. Ты больше его не видел?
– Нет.
– Он исчез. Не вышел на работу. Из отеля позвонили домовладелице.
Вечером он собрал вещи и съехал. Место назначения неизвестно.
– Я не видел его, и он не звонил мне, – сказал я.
– Тебя не удивило, что у нашего покойника оказалось при себе всего четырнадцать долларов?
– Слегка удивило. Вчера вы сами дали этому объяснение.
– Это первое, что пришло мне в голову. Теперь я так не думаю. Флэк или струхнул, или разжился деньгами. Может, он видел что-то такое, о чем умолчал, и получил деньги, а может, обокрал клиента, оставив для виду четырнадцать долларов.
– Готов принять любую версию, – сказал я. – Или обе вместе. Тот, кто так тщательно обыскивал номер, искал не деньги.
– Почему?
– Потому что когда этот доктор Хэмблтон звонил мне, я предложил ему воспользоваться сейфом отеля. Он пропустил это мимо ушей.
– Такой тип не стал бы нанимать тебя для хранения денег. Да и не только денег. Ему была нужна охрана или пособник, или, может, просто посыльный.
– Ну, не знаю, – сказал я. – Все, что он говорил мне, я вам передал.
– И когда он лежал мертвым, – слишком уж небрежно протянул Френк, – ты вряд ли мог дать ему свою визитную карточку.
Я крепко стиснул трубку и стал лихорадочно припоминать разговор с Хиксом на Айдахо-стрит. Вспомнил, как он разглядывал мою визитную карточку, держа ее между пальцами. Как быстро я выдернул ее, пока он не решил вдруг оставить ее себе. Сделав глубокий вдох и медленно выдохнув, я ответил:
– Вряд ли. И переставьте запугивать меня до смерти.
– У него была твоя визитная карточка, приятель. В часовом кармашке брюк, сложенная вчетверо. При первом осмотре мы ее прозевали.
– Я давал карточку Флэку, – произнес я непослушными губами.
Наступило молчание. В трубке слышались отдаленные голоса и стук пишущей машинки. Наконец Френч сухо сказал:
– Ясно. Пока.
Послышался резкий щелчок.
Я очень медленно повесил трубку и размял затекшие пальцы. Уставился на лежащую передо мной фотографию. Сказать она мне могла только то, что двое людей, в том числе моя знакомая, обедали в «Танцорах». По газете на столе можно было установить дату.
Я набрал номер «Ньюс-Кроникл» и попросил спортивный отдел.
Четыре минуты спустя я записал в блокноте: «Ричи Белло, известный полутяж, скончался в больнице Святых Сестер 19 февраля незадолго до полуночи от повреждений, полученных на ринге накануне вечером в бою, наиболее привлекавшем зрителей на голливудском стадионе „Лиджн“. С этим заголовком вышел дневной выпуск „Ньюс-Кроникл“ за двадцатое февраля».
Набрав снова тот же номер, я попросил Кении Хейста из отдела городских новостей. Это мой старый знакомый, в прошлом репортер уголовной хроники. С минуту мы поболтали, потом я спросил:
– Кто писал об убийстве Веселого Моу Стейна?
– Тед Барроу. Сейчас он работает в «Пост-Диспетч». А что?
– Хотелось бы узнать подробности, если они есть.
Кенни сказал, что пошлет в архив за подшивкой и позвонит мне. Через десять минут раздался его звонок.
– Стейн был убит двумя выстрелами в голову, в машине, кварталах в двух от Шато-Берси на Франклин-авеню. Примерно в двадцать три пятнадцать.
– Двадцатого февраля? – спросил я.
– Точно, двадцатого. Никаких свидетелей, никаких арестов, взяли, как всегда, только букмекеров, безработных боксерских менеджеров и других профессиональных подозреваемых. А что такое?
– Не находился ли тогда в городе один из его дружков?
– Здесь об этом ничего не сказано. Что за дружок?
– Плакса Мойер. Мой приятель-полицейский сказал, что некий голливудский воротила был задержан, а потом освобожден из-за отсутствия улик.
– Погоди-ка, – сказал Кенни, – что-то припоминаю... да. Это человек по фамилии Стилгрейв, владелец ресторана «Танцоры». Предполагалось, что он азартный игрок и все такое прочее. Славный парень, я его немного знаю. У полиции с ним вышла осечка.
– Осечка?
– Кто-то настучал, будто он Плакса Мойер, и на этом основании его десять дней держали в кутузке для выдачи кливлендским властям. От этого дела кливлендцы отмахнулись. Но убийство Стейна тут ни при чем. Всю ту неделю Стилгрейв находился под стражей. К убийству он совершенно непричастен. Твой приятель полицейский начитался бульварных романов.
– Как и все полицейские, – сказал я. – Потому-то они и говорят на жаргоне. Спасибо, Кении.
Мы распрощались, я откинулся на спинку кресла и снова принялся разглядывать фотографию. Потом взял ножницы и отрезал ту ее часть, где находилась сложенная газета с заголовком. Сунул оба кусочка в разные конверты и вместе с листком из блокнота положил в карман.
Затем я набрал престижный номер телефона Мэвис Уэлд. После нескольких гудков ответил женский голос. Отчужденный, холодный, как будто уже где-то слышанный. Он произнес лишь:
– Алло?
– Это Филип Марлоу. Мисс Уэлд дома?
– Мисс Уэлд вернется очень поздно. Передать ей что-нибудь?
– У меня очень важное дело. Как с ней связаться?
– Прошу прощения. Этого я не знаю.
– Ее агент может знать?
– Возможно.
– А вы, случайно, не мисс Уэлд?
– Мисс Уэлд нет дома.
Моя собеседница повесила трубку.
Я посидел, вспоминая, слышал ли этот голос раньше. Сначала казалось, что да, потом, что нет. Чем больше я думал, тем больше сомневался. Потом спустился на стоянку, сел в машину и уехал.
Глава 17
На веранде в «Танцорах» несколько ранних пташек готовились выпить обеденную дозу. Застекленный верхний этаж был закрыт опущенным тентом.
Миновав переходящий в Стрип поворот, я остановился напротив приземистого двухэтажного дома из розоватого кирпича, с маленькими белыми оконными рамами, греческим портиком над парадной дверью и дверной ручкой, казавшейся с другой стороны улицы антикварным кубком. Над дверью было веерообразное окно и надпись черными деревянными, тщательно стилизованными буквами «Шеридан Бэллоу, Инк». Заперев машину, я подошел к двери. Широкой, высокой, белой, в замочную скважину которой могла бы пролезть мышь. Однако замок там был настоящий. Я потянулся к дверному молотку, но и это оказалось предусмотрено. Молоток составлял с дверью единое целое. Тогда я похлопал рукой по одной из стройных белых колонн с каннелюрами, открыл дверь и вошел в занимавшую все переднюю часть здания приемную. Там стояла темная, похожая на старинную мебель, множество кресел и канапе со стеганой обивкой, напоминавшей мебельный ситец. На окнах висели кружевные занавески, возле окон стояли обитые таким же ситцем ящики. Лежал цветистый ковер, и сидело множество людей, ждущих приема у мистера Шеридана Бэллоу.
Кое-кто был весел, беззаботен и преисполнен надежды. Кое-кто, казалось, торчал здесь уже несколько дней. В углу невысокая смуглая девушка шмыгала носом в платок. На нее никто не обращал внимания. Несколько человек заискивающе поглядели на меня, потом вся компания решила, что я здесь не работаю и потому не стою внимания.
Рыжеволосая девица грозного вида, развалясь за старинным столом, говорила по белому телефону. Я направился в ее сторону, она стрельнула в меня холодными голубыми глазами, а потом уставилась на идущий по всей приемной карниз.
– Нет, – отвечала она кому-то на другом конце провода. – Нет. Очень жаль. Боюсь, что бесполезно. Очень, очень занят.
Повесив трубку, она что-то пометила галочкой в каком-то списке и опять бросила на меня суровый взгляд.
– Доброе утро. Мне хотелось бы видеть мистера Бэллоу, – сказал я и положил на стол свою визитную карточку. Девица приподняла ее за уголок и поглядела с усмешкой.
– Сегодня? – дружелюбно осведомилась она. – На этой неделе?
– А сколько на это обычно требуется времени?
– Иногда полгода, – бодро ответила девица.
– Никто больше не может вам помочь?.
– Нет.
– Очень жаль. Попасть к нему нет никакой возможности. Загляните еще раз. Где-нибудь поближе ко Дню Благодарения.
Белая шерстяная юбка, красная блузка и черный бархатный жакет с короткими рукавами. Огненно-рыжие волосы. Золотой браслет с топазом, топазовые серьги и топазовый перстень в форме щита. Ногти того же оттенка, что и блузка. Казалось, на то, чтобы так принарядиться, девице требуется две недели.
– Мне нужно его видеть, – сказал я.
Она снова прочла надпись на моей карточке. Красиво улыбнулась.
– Всем нужно. Послушайте, мистер... э... Марлоу. Посмотрите на этих симпатичных людей. Они все здесь уже два часа, с тех пор, как открылась контора.
– У меня важное дело.
– Не сомневаюсь. Можно поинтересоваться, какого рода?
– Хочу сбыть ему одну сплетню.
Девица достала из хрустальной коробки сигарету и прикурила ее от хрустальной зажигалки.
– Сбыть? То есть за деньги – в Голливуде?
– Возможно.
– А что за сплетня? Не бойтесь шокировать меня.
– Она не совсем пристойная, мисс... мисс...
На столе стояла табличка с фамилией. Я изогнул шею, пытаясь прочесть ее.
– Хелен Грэди, – сказала девица. – Что ж, легкая, тактичная непристойность еще никому не вредила, так ведь?
– Я не говорил, что она тактична.
Девица откинулась назад и выдохнула дым прямо мне в лицо.
– Одним словом, шантаж. – Она вздохнула. – Почему бы тебе не убраться отсюда к черту, приятель? Пока я не вызвала фараонов?
Я сел на угол стола, втянул ртом дым ее сигареты и дунул ей в волосы.
Она гневно увернулась.
– Проваливай, хлюст.
От ее голоса могла бы осыпаться старая краска.
– О-го, – протянул я. – А куда делось бринморовское произношение?
Не поворачивая головы, она резко позвала:
– Мисс Вейн.
Высокая, стройная, элегантная смуглая девушка с горделивыми бровями подняла на нее взгляд. Она только что вышла из раскрашенной под витражное стекло двери. Подошла к столу. Мисс Грэди подала ей мою карточку.
– Отнесите Спинку.
Мисс Вейн с моей карточкой снова скрылась за раскрашенной дверью.
– Присядь, важная персона, дай отдых своим натруженным ногам, – предложила мне мисс Грэди. – Ты можешь проторчать здесь всю неделю.
Я сел в широкое кресло, спинка которого вздымалась над моей головой дюймов на восемь. От этого я стал казаться себе ниже ростом. Мисс Грэди еще раз старательно улыбнулась мне и вновь потянулась к телефону.
Я огляделся по сторонам. Маленькая девушка в углу перестала плакать и теперь как ни в чем не бывало красилась. Очень высокий элегантный мужчина, изящно вскинув руку, глянул на свои шикарные часы и легко, плавно поднялся на ноги. Ухарски нахлобучив набекрень жемчужного цвета шляпу, он оглядел свои замшевые перчатки, трость с серебряным набалдашником и медленно подошел к рыжей секретарше.
– Я два часа прождал встречи с мистером Бэллоу, – холодно проговорил он звучным, мелодичным голосом, над постановкой которого немало потрудился. – К такому обращению я не привык.
– Мне очень жаль, мистер Фортескью. Мистер Бэллоу занят сверх всякой меры.
– Оставить ему чека я, к сожалению, не могу, – заявил высокий элегантный человек скучающим, презрительным тоном. – Возможно, это единственное, что могло бы его заинтересовать. Но за неимением оного...
– Минутку, малыш.
Рыжая подняла трубку и сказала в нее:
– Да?.. Кто же еще может сказать это, кроме Голдвина? Не могли связаться с кем-нибудь, кто в своем уме?.. Что ж, сделайте еще одну попытку. Она с силой бросила трубку.
Высокий не шевельнулся.
– За неимением оного, – повторил он, словно и не умолкал, – я хотел бы оставить ему нечто вроде личного послания.
– Пожалуйста, – сказала мисс Грэди. – Я постараюсь как-нибудь передать его.
– Передайте ему от меня привет и скажите, что он хорек.
– Лучше вонючка, – предложила она. – Слово «хорек» на него не подействует.
– Тогда вонючка, трижды вонючка, – сказал Фортескью. – К тому же слегка припахивающая сероводородом и самыми дешевыми духами, употребляемыми в публичном доме. – Поправив шляпу, он бросил взгляд в зеркало на свой профиль. – Желаю вам всего доброго, и к черту контору «Шеридан Бэллоу инкорпорейтед».
Распахнув тростью дверь, высокий актер изящно вышел.
– Что это с ним? – спросил я.
Мисс Грэди печально взглянула на меня.
– С Билли Фортескью? Ничего. Он не получает ролей, поэтому ежедневно приходит сюда и разыгрывает этот номер. Думает, что кто-нибудь может увидеть его и восхититься.
Я медленно закрыл рот. Можно долго прожить в Голливуде и не видеть, в каких ролях приходится выступать актерам.
Мисс Вейн вышла из внутренней двери и поманила меня кивком головы. Я прошел мимо нее.
– Сюда. Вторая дверь направо.
Она смотрела на меня, пока я шел по коридору. Войдя, я закрыл дверь.
Сидящий за столом полный седой еврей нежно улыбнулся мне.
– Приветствую, – сказал он. – Я Мосс Спинк. Что у вас за проблема?
Присаживайтесь. Сигарету?
Он открыл штуку, похожую на сундучок, и вместо сигареты преподнес мне индивидуальную стеклянную трубку длиною не более фута.
– Благодарю, – ответил я. – Курю табак.
Спинк вздохнул.
– Ну ладно. Перейдем к делу. Дайте-ка сообразить. Вас зовут Марлоу.
Так? Марлоу, Марлоу... Слышал я когда-нибудь о человеке по имени Марлоу?
– Видимо, нет, – ответил я. – А я никогда не слышал о человеке по имени Спинк. Мне нужно видеть человека по имени Бэллоу. Разве это звучит как Спинк? Мне вовсе не нужен человек с таким именем. И строго между нами – к черту людей по имени Спинк.
– Антисемитизм? – спросил Спинк и примирительно взмахнул рукой.
Фальшивый бриллиант на ней сверкнул желтым огнем светофора. – Не надо так.
Сядьте, успокойтесь. Вы не знаете меня. И знать не хотите. Ну что ж. Я не обижаюсь. В этой конторе нужно иметь человека, который не обижается.
– Бэллоу, – сказал я.
– Будьте же благоразумны, приятель. Шерри Бэллоу очень занятой человек.
Работает по двадцать часов в сутки и то не успевает всего сделать.
Посидите, расскажите все малышу Спинку.
– Вы здесь в каком качестве? – спросил я.
– Заслон для Шерри, приятель. Оберегаю его. Такой человек не может принимать всех подряд. Я помогаю ему. Я то же самое, что он – до известного предела, сами понимаете.
– А может, этот предел меня не устраивает.
– Может, – добродушно согласился Спинк, сорвал с алюминиевого сигарного футляра толстую пленку, бережно вынул сигару и стал ее рассматривать. – Не отрицаю. Так почему не изложить суть своего дела? Тогда все будет ясно.
Пока что вы лишь забрасываете крючок. Мы здесь достаточно на это нагляделись, так что не особенно обращаем на подобное внимания.
Я смотрел, как он обрезает и прикуривает дорогую с виду сигару.
– Откуда мне знать, что вы его не обманываете? – коварно спросил я.
Суровые глаза Спинка сверкнули, возможно, от навернувшихся слез.
– Чтобы я обманул Шерри Бэллоу? – спросил он надломленным голосом и так тихо, словно на шестисотдолларовой панихиде. – Да я скорее обману родную мать.
– Мне это ни о чем не говорит, – сказал я. – Вашу матушку я и в глаза не видел.
Спинк положил сигару в огромную пепельницу и замахал руками. Его снедала горечь.
– Ну, ну, приятель, разве можно так говорить? – жалобно произнес он. – Я люблю Шерри Бэллоу, как родного отца. Даже больше. Мой отец... ладно, не будем. Бросьте вы это, приятель. Будьте человеком. Проявите чуточку доверия и дружелюбия. Расскажите эту сплетню малышу Спинку, а?
Я достал из кармана конверт и бросил ему. Спинк вытащил из него единственную фотографию и торжественно уставился на нее. Положил на стол.
Поднял на меня глаза, снова уставился на фотографию и вновь взглянул на меня.
– Так, – сказал он деревянным голосом, начисто лишенным доверия и дружелюбия, о которых только что говорил. – Что же здесь особо удивительного?
– Нужно ли говорить вам, кто эта красотка?
– А кто с ней? – резко спросил Спинк.
Я не ответил.
– Я спрашиваю, кто с ней? – Спинк повысил голос чуть ли не до крика. – Выкладывай, соглядатай. Выкладывай.
Я опять не ответил. Спинк медленно потянулся к телефону, не сводя с меня суровых блестящих глазок.
– Давайте, давайте. Звоните, – сказал я. – Свяжитесь с управлением полиции, спросите лейтенанта Криса Френча из отдела расследования убийств.
Он тоже очень несговорчивый.
Спинк оторвал руку от телефона. Медленно поднялся и вышел, унося фотографию. Я остался в кабинете. С бульвара Сансет негромко доносился монотонный шум машин. Минуты беззвучно уходили в вечность. Дым от сигары Спинка поплавал в воздухе, потом его втянуло в вентилятор кондиционера. Я оглядел бесчисленные фотографии актеров на стенах – все они были адресованы Шерри Бэллоу с признанием в вечной любви. И я решил, что раз они висят в кабинете Спинка, все эти актеры неудачники.
Миновав переходящий в Стрип поворот, я остановился напротив приземистого двухэтажного дома из розоватого кирпича, с маленькими белыми оконными рамами, греческим портиком над парадной дверью и дверной ручкой, казавшейся с другой стороны улицы антикварным кубком. Над дверью было веерообразное окно и надпись черными деревянными, тщательно стилизованными буквами «Шеридан Бэллоу, Инк». Заперев машину, я подошел к двери. Широкой, высокой, белой, в замочную скважину которой могла бы пролезть мышь. Однако замок там был настоящий. Я потянулся к дверному молотку, но и это оказалось предусмотрено. Молоток составлял с дверью единое целое. Тогда я похлопал рукой по одной из стройных белых колонн с каннелюрами, открыл дверь и вошел в занимавшую все переднюю часть здания приемную. Там стояла темная, похожая на старинную мебель, множество кресел и канапе со стеганой обивкой, напоминавшей мебельный ситец. На окнах висели кружевные занавески, возле окон стояли обитые таким же ситцем ящики. Лежал цветистый ковер, и сидело множество людей, ждущих приема у мистера Шеридана Бэллоу.
Кое-кто был весел, беззаботен и преисполнен надежды. Кое-кто, казалось, торчал здесь уже несколько дней. В углу невысокая смуглая девушка шмыгала носом в платок. На нее никто не обращал внимания. Несколько человек заискивающе поглядели на меня, потом вся компания решила, что я здесь не работаю и потому не стою внимания.
Рыжеволосая девица грозного вида, развалясь за старинным столом, говорила по белому телефону. Я направился в ее сторону, она стрельнула в меня холодными голубыми глазами, а потом уставилась на идущий по всей приемной карниз.
– Нет, – отвечала она кому-то на другом конце провода. – Нет. Очень жаль. Боюсь, что бесполезно. Очень, очень занят.
Повесив трубку, она что-то пометила галочкой в каком-то списке и опять бросила на меня суровый взгляд.
– Доброе утро. Мне хотелось бы видеть мистера Бэллоу, – сказал я и положил на стол свою визитную карточку. Девица приподняла ее за уголок и поглядела с усмешкой.
– Сегодня? – дружелюбно осведомилась она. – На этой неделе?
– А сколько на это обычно требуется времени?
– Иногда полгода, – бодро ответила девица.
– Никто больше не может вам помочь?.
– Нет.
– Очень жаль. Попасть к нему нет никакой возможности. Загляните еще раз. Где-нибудь поближе ко Дню Благодарения.
Белая шерстяная юбка, красная блузка и черный бархатный жакет с короткими рукавами. Огненно-рыжие волосы. Золотой браслет с топазом, топазовые серьги и топазовый перстень в форме щита. Ногти того же оттенка, что и блузка. Казалось, на то, чтобы так принарядиться, девице требуется две недели.
– Мне нужно его видеть, – сказал я.
Она снова прочла надпись на моей карточке. Красиво улыбнулась.
– Всем нужно. Послушайте, мистер... э... Марлоу. Посмотрите на этих симпатичных людей. Они все здесь уже два часа, с тех пор, как открылась контора.
– У меня важное дело.
– Не сомневаюсь. Можно поинтересоваться, какого рода?
– Хочу сбыть ему одну сплетню.
Девица достала из хрустальной коробки сигарету и прикурила ее от хрустальной зажигалки.
– Сбыть? То есть за деньги – в Голливуде?
– Возможно.
– А что за сплетня? Не бойтесь шокировать меня.
– Она не совсем пристойная, мисс... мисс...
На столе стояла табличка с фамилией. Я изогнул шею, пытаясь прочесть ее.
– Хелен Грэди, – сказала девица. – Что ж, легкая, тактичная непристойность еще никому не вредила, так ведь?
– Я не говорил, что она тактична.
Девица откинулась назад и выдохнула дым прямо мне в лицо.
– Одним словом, шантаж. – Она вздохнула. – Почему бы тебе не убраться отсюда к черту, приятель? Пока я не вызвала фараонов?
Я сел на угол стола, втянул ртом дым ее сигареты и дунул ей в волосы.
Она гневно увернулась.
– Проваливай, хлюст.
От ее голоса могла бы осыпаться старая краска.
– О-го, – протянул я. – А куда делось бринморовское произношение?
Не поворачивая головы, она резко позвала:
– Мисс Вейн.
Высокая, стройная, элегантная смуглая девушка с горделивыми бровями подняла на нее взгляд. Она только что вышла из раскрашенной под витражное стекло двери. Подошла к столу. Мисс Грэди подала ей мою карточку.
– Отнесите Спинку.
Мисс Вейн с моей карточкой снова скрылась за раскрашенной дверью.
– Присядь, важная персона, дай отдых своим натруженным ногам, – предложила мне мисс Грэди. – Ты можешь проторчать здесь всю неделю.
Я сел в широкое кресло, спинка которого вздымалась над моей головой дюймов на восемь. От этого я стал казаться себе ниже ростом. Мисс Грэди еще раз старательно улыбнулась мне и вновь потянулась к телефону.
Я огляделся по сторонам. Маленькая девушка в углу перестала плакать и теперь как ни в чем не бывало красилась. Очень высокий элегантный мужчина, изящно вскинув руку, глянул на свои шикарные часы и легко, плавно поднялся на ноги. Ухарски нахлобучив набекрень жемчужного цвета шляпу, он оглядел свои замшевые перчатки, трость с серебряным набалдашником и медленно подошел к рыжей секретарше.
– Я два часа прождал встречи с мистером Бэллоу, – холодно проговорил он звучным, мелодичным голосом, над постановкой которого немало потрудился. – К такому обращению я не привык.
– Мне очень жаль, мистер Фортескью. Мистер Бэллоу занят сверх всякой меры.
– Оставить ему чека я, к сожалению, не могу, – заявил высокий элегантный человек скучающим, презрительным тоном. – Возможно, это единственное, что могло бы его заинтересовать. Но за неимением оного...
– Минутку, малыш.
Рыжая подняла трубку и сказала в нее:
– Да?.. Кто же еще может сказать это, кроме Голдвина? Не могли связаться с кем-нибудь, кто в своем уме?.. Что ж, сделайте еще одну попытку. Она с силой бросила трубку.
Высокий не шевельнулся.
– За неимением оного, – повторил он, словно и не умолкал, – я хотел бы оставить ему нечто вроде личного послания.
– Пожалуйста, – сказала мисс Грэди. – Я постараюсь как-нибудь передать его.
– Передайте ему от меня привет и скажите, что он хорек.
– Лучше вонючка, – предложила она. – Слово «хорек» на него не подействует.
– Тогда вонючка, трижды вонючка, – сказал Фортескью. – К тому же слегка припахивающая сероводородом и самыми дешевыми духами, употребляемыми в публичном доме. – Поправив шляпу, он бросил взгляд в зеркало на свой профиль. – Желаю вам всего доброго, и к черту контору «Шеридан Бэллоу инкорпорейтед».
Распахнув тростью дверь, высокий актер изящно вышел.
– Что это с ним? – спросил я.
Мисс Грэди печально взглянула на меня.
– С Билли Фортескью? Ничего. Он не получает ролей, поэтому ежедневно приходит сюда и разыгрывает этот номер. Думает, что кто-нибудь может увидеть его и восхититься.
Я медленно закрыл рот. Можно долго прожить в Голливуде и не видеть, в каких ролях приходится выступать актерам.
Мисс Вейн вышла из внутренней двери и поманила меня кивком головы. Я прошел мимо нее.
– Сюда. Вторая дверь направо.
Она смотрела на меня, пока я шел по коридору. Войдя, я закрыл дверь.
Сидящий за столом полный седой еврей нежно улыбнулся мне.
– Приветствую, – сказал он. – Я Мосс Спинк. Что у вас за проблема?
Присаживайтесь. Сигарету?
Он открыл штуку, похожую на сундучок, и вместо сигареты преподнес мне индивидуальную стеклянную трубку длиною не более фута.
– Благодарю, – ответил я. – Курю табак.
Спинк вздохнул.
– Ну ладно. Перейдем к делу. Дайте-ка сообразить. Вас зовут Марлоу.
Так? Марлоу, Марлоу... Слышал я когда-нибудь о человеке по имени Марлоу?
– Видимо, нет, – ответил я. – А я никогда не слышал о человеке по имени Спинк. Мне нужно видеть человека по имени Бэллоу. Разве это звучит как Спинк? Мне вовсе не нужен человек с таким именем. И строго между нами – к черту людей по имени Спинк.
– Антисемитизм? – спросил Спинк и примирительно взмахнул рукой.
Фальшивый бриллиант на ней сверкнул желтым огнем светофора. – Не надо так.
Сядьте, успокойтесь. Вы не знаете меня. И знать не хотите. Ну что ж. Я не обижаюсь. В этой конторе нужно иметь человека, который не обижается.
– Бэллоу, – сказал я.
– Будьте же благоразумны, приятель. Шерри Бэллоу очень занятой человек.
Работает по двадцать часов в сутки и то не успевает всего сделать.
Посидите, расскажите все малышу Спинку.
– Вы здесь в каком качестве? – спросил я.
– Заслон для Шерри, приятель. Оберегаю его. Такой человек не может принимать всех подряд. Я помогаю ему. Я то же самое, что он – до известного предела, сами понимаете.
– А может, этот предел меня не устраивает.
– Может, – добродушно согласился Спинк, сорвал с алюминиевого сигарного футляра толстую пленку, бережно вынул сигару и стал ее рассматривать. – Не отрицаю. Так почему не изложить суть своего дела? Тогда все будет ясно.
Пока что вы лишь забрасываете крючок. Мы здесь достаточно на это нагляделись, так что не особенно обращаем на подобное внимания.
Я смотрел, как он обрезает и прикуривает дорогую с виду сигару.
– Откуда мне знать, что вы его не обманываете? – коварно спросил я.
Суровые глаза Спинка сверкнули, возможно, от навернувшихся слез.
– Чтобы я обманул Шерри Бэллоу? – спросил он надломленным голосом и так тихо, словно на шестисотдолларовой панихиде. – Да я скорее обману родную мать.
– Мне это ни о чем не говорит, – сказал я. – Вашу матушку я и в глаза не видел.
Спинк положил сигару в огромную пепельницу и замахал руками. Его снедала горечь.
– Ну, ну, приятель, разве можно так говорить? – жалобно произнес он. – Я люблю Шерри Бэллоу, как родного отца. Даже больше. Мой отец... ладно, не будем. Бросьте вы это, приятель. Будьте человеком. Проявите чуточку доверия и дружелюбия. Расскажите эту сплетню малышу Спинку, а?
Я достал из кармана конверт и бросил ему. Спинк вытащил из него единственную фотографию и торжественно уставился на нее. Положил на стол.
Поднял на меня глаза, снова уставился на фотографию и вновь взглянул на меня.
– Так, – сказал он деревянным голосом, начисто лишенным доверия и дружелюбия, о которых только что говорил. – Что же здесь особо удивительного?
– Нужно ли говорить вам, кто эта красотка?
– А кто с ней? – резко спросил Спинк.
Я не ответил.
– Я спрашиваю, кто с ней? – Спинк повысил голос чуть ли не до крика. – Выкладывай, соглядатай. Выкладывай.
Я опять не ответил. Спинк медленно потянулся к телефону, не сводя с меня суровых блестящих глазок.
– Давайте, давайте. Звоните, – сказал я. – Свяжитесь с управлением полиции, спросите лейтенанта Криса Френча из отдела расследования убийств.
Он тоже очень несговорчивый.
Спинк оторвал руку от телефона. Медленно поднялся и вышел, унося фотографию. Я остался в кабинете. С бульвара Сансет негромко доносился монотонный шум машин. Минуты беззвучно уходили в вечность. Дым от сигары Спинка поплавал в воздухе, потом его втянуло в вентилятор кондиционера. Я оглядел бесчисленные фотографии актеров на стенах – все они были адресованы Шерри Бэллоу с признанием в вечной любви. И я решил, что раз они висят в кабинете Спинка, все эти актеры неудачники.
Глава 18
Наконец Спинк вернулся и поманил меня. Я пошел за ним по коридору, через двойные двери в приемную с двумя секретаршами, затем мимо них к еще одним двойным дверям с панелями из толстого черного стекла, на которых были выгравированы серебряные павлины. При нашем приближении двери распахнулись сами.
По трем ступенькам с ковровой дорожкой мы спустились в кабинет высотой в два этажа. Вдоль стен тянулся заставленный книжными полками балкон. Не хватало там лишь плавательного бассейна. В углу стоял большой концертный «стейнвей», было много белых застекленных шкафов, письменный стол размером с площадку для бадминтона, кресла, кушетки, столики. На одной из кушеток лежал мужчина без пиджака, с шелковым шарфом под расстегнутой рубашкой.
По трем ступенькам с ковровой дорожкой мы спустились в кабинет высотой в два этажа. Вдоль стен тянулся заставленный книжными полками балкон. Не хватало там лишь плавательного бассейна. В углу стоял большой концертный «стейнвей», было много белых застекленных шкафов, письменный стол размером с площадку для бадминтона, кресла, кушетки, столики. На одной из кушеток лежал мужчина без пиджака, с шелковым шарфом под расстегнутой рубашкой.