Страница:
По мере того, как они ехали к основанию шахты, Хатч почувствовал – к влажному гнилому запаху Водяного Колодца теперь примешивается кое-что ещё: вонь дыма и жжёного металла.
Спуск завершился. У основания Колодца стены сузились, воздух стал тяжёлым, несмотря на вентиляционные системы. По центру располагался новый колодец, поуже, недавно вырытый. Тот самый, что вёл к самой сокровищнице. Стритер жестом велел доктору спуститься по лестнице. Вцепившись в поручни, Хатч миновал сложное переплетение титановых прутьев и брусьев. Снизу донеслись треск и шипение ацетиленовой горелки.
И затем он очутился на дне шахты, в самом центре острова, нетвёрдо стоя на ногах. Стритер спрыгнул на землю за его спиной. Хатч отметил, что грунт уже счистили, и теперь перед ними лежала огромная ржавая железная плита. При виде неё в нём угасли последние проблески надежды. Джерард Найдельман на коленях склонился над плитой, ацетиленовой горелкой вырезая узкий прямоугольник в три квадратных фута. Затем к вырезанному куску приварили болт и кабелем прикрепили к огромной бадье. В дальнем углу шахты, сложив руки на груди, стояла Магнусен – стояла и молча смотрела на Малина с выражением холодной ненависти и презрения.
Найдельман закрутил пламя на горелке, оно с яростным шипением угасло. Отложив её в сторону, капитан поднялся и поднял маску сварщика, безо всякого выражения уставившись на доктора.
– Жалко выглядишь, – сухо заметил он.
И повернулся к Стритеру.
– Где ты его нашёл?
– Они с Бонтьер пытались вернуться на остров, капитан. Я догнал его в Бостонской шахте.
– А Бонтьер?
– Их ялик налетел на риф. Есть некая вероятность, что она выплыла, но крайне маленькая.
– Понятно. Жаль, что она тоже оказалась во всём этом замешана. Но всё равно, ты молодец!
Стритер вспыхнул от похвалы.
– Капитан, можно на минутку одолжить ваш пистолет?
Найдельман с озадаченным выражением вытащил из-за пояса оружие и подал Стритеру. Последний навёл его на Малина и передал Найдельману свой.
– Сэр, можно попросить перезарядить мой? У меня кончились патроны.
И криво ухмыльнулся в лицо Малину.
– Вы упустили свой шанс, доктор. Другого не будет.
Хатч повернулся к Найдельману.
– Джерард, прошу – выслушай меня!
Капитан щелчком загнал в пистолет новую обойму, после чего заткнул оружие за пояс.
– Выслушать тебя? Я слушал твои речи неделю за неделей. Это утомляет.
Он содрал с головы защитную маску и передал её Магнусен.
– Сандра, будь добра, поработай горелкой. Батареи проживут не больше двух часов, может быть, трёх. Тянуть нельзя.
– Ты должен выслушать, – сказал Хатч. – Меч Святого Михаила радиоактивен. Открыть ларец – самоубийство!
Лицо Найдельмана перекосило от ярости.
– Нет, ну посмотрите, какой неугомонный. Миллиарда тебе недостаточно?
– Подумай, – настойчиво продолжал доктор. – Хотя бы на миг выбрось из головы сокровище, и подумай, что случилось на острове. Это объясняет всё: проблемы с компьютерами, торможение в сетях. Излучение из сокровищницы вызывало те аномалии, которые описывал Вопнер. А болезни в команде? Радиация подавляет иммунную систему, понижает число лейкоцитов, позволяет сдаться на милость первой попавшейся болезни. Держу пари, самые тяжёлые случаи – среди тех, кто постоянно торчал в Колодце, день за днём. Кто копался в земле и устанавливал подпорки.
Капитан уставился на него. В его взгляде было невозможно что-либо прочесть.
– Радиация вызывает облысение, у людей выпадают зубы. Точь-в-точь как со скелетами пиратов. Что ещё могло быть причиной такого захоронения? На скелетах нет признаков насильственной смерти. А почему остальные бросились отсюда сломя голову? Они бежали от невидимого убийцы, которого не понимали. А почему, как ты думаешь, корабль Окхэма нашли брошенным, почему погибла вся команда? Да потому, что они мало-помалу получили смертельную дозу радиации – утечку из ларя с Мечом Святого Михаила.
Стритер жестоко прижал дуло пистолета к раненому уху, и Хатч безуспешно попытался освободиться.
– Разве непонятно? Бог знает, насколько радиоактивен меч. Должно быть, он излучает как не знаю что. Если ты его достанешь, то убьёшь не только себя, но многих. Ты…
– Я выслушал достаточно, – произнёс Найдельман и посмотрел в глаза доктору. – Забавно. Я и не думал, что это можешь оказаться ты. Когда я продавал идею раскопок инвесторам, показывал им цифры оценок риска, ты был самым стабильным фактором. Ненавидел сокровище. Никогда никому не позволял вести раскопки. Чёрт, да ты даже не возвращался в Стормхавэн! Я знал, что если заручусь твоим согласием, мне не придётся беспокоиться насчёт алчности.
Он покачал головой и добавил:
– Больно думать, как я в тебе ошибался.
Последнее шипение горелки, и Магнусен поднялась на ноги.
– Готово, капитан! – сказала она, снимая маску и протягивая руку к пульту управления лебёдкой.
Кабель со звоном натянулся. В следующее мгновение железный прямоугольник, протестующе заскрипев, оказался в воздухе. Магнусен передвинула его в дальний угол шахты и опустила на землю, после чего отцепила кабель от основания бадьи.
Взгляд Малина непроизвольно, даже вопреки его воле, притянуло к неровному квадрату, вырезанному в железной плите. Из тёмного отверстия в сокровищницу пахнуло слабым запахом амбры, ладана и сандалового дерева.
– Опусти фонарь, – велел капитан.
Плотные телеса Магнусен задрожали от возбуждения. Инженер сорвала с лестницы лампу и опустила в отверстие. Затем Найдельман опустился на четвереньки. Медленно, внимательно он всмотрелся внутрь.
Некоторое время никто не издавал не звука; тишину лишь подчёркивала капель воды, слабое шипение вентиляции да далёкий раскат грома. Наконец, капитан поднялся. Он слегка качнулся, но восстановил равновесие. Лицо сделалось строгим, чуть ли не похожим на маску; вспотевшее лицо побледнело. Подавляя эмоции, он промокнул его платком и кивнул Магнусен.
Женщина моментально опустилась на колени, засовывая голову в отверстие. Хатч услышал, как её непроизвольный выдох отдался в сокровищнице странно гулким эхом. Она несколько минут оставалась словно намертво приклеенной к полу. В конце концов встала и нетвёрдо шагнула в сторону.
Найдельман повернулся к доктору.
– Твоя очередь.
– Моя?
– Ну да. Я же не бесчувственный. Все эти богатства могли наполовину стать твоими. И мы смогли взяться за раскопки лишь с твоего позволения. И за это я тебе по-прежнему благодарен, несмотря на все трудности, которые ты создавал. Конечно же, ты хочешь увидеть, из-за чего мы так трудились.
Хатч глубоко вдохнул.
– Капитан, в моём офисе есть счётчик Гейгера. Я не прошу верить мне на слово, просто…
Найдельман наотмашь ударил его в челюсть. Несильно, но боль, пронзившая рот Малина и отдалась в ухе, оказалась настолько невыносимой, что он упал на колени. Хатч смутно осознал, что лицо капитана внезапно сделалось красным, перекошенным от нестерпимой ярости.
Не говоря ни слова, Найдельман жестом указал на железную плиту. Стритер схватил доктора за волосы и прижал головой к отверстию.
Хатч моргнул раз, затем другой, силясь понять, что видит. Фонарь покачивался взад-вперёд, отбрасывая тени на стены подвала. Металлическая сокровищница занимала около сотни квадратных футов, железные стены проржавели, но по-прежнему оставались целы. Продолжая всматриваться, Хатч забыл о боли в голове; забыл о руках Стритера, которые с садистским удовольствием впились в волосы; забыл про Найдельмана; забыл обо всём.
В детстве он как-то увидел фотографию комнаты у входа в склеп Тутанхамона. Обводя взором бесчисленные бочонки, коробки, ларцы, сундуки и ящики, выстроившиеся вдоль стен сокровищницы прямо под ним, воспоминание о той фотографии вернулось с новой силой.
Хатч увидел, что сокровище некогда было бережно упаковано и сложено Окхэмом и его командой. Но время взяло своё – кожаные сумки сгнили и развалились, разбрасывая по полу потоки золотых и серебряных монет, смешивающихся и сливающихся в небольшие речки. Из проеденных червями отверстий в сундуках высыпались огромные необработанные изумруды; рубины – тёмные, как свиная кровь; сапфиры, мерцающие в неровном свете; топазы; аметисты в оправе; жемчужины… И – неисчислимые искрящиеся радуги из алмазов, обработанных и нет, больших и маленьких. У одной стены были сложены связки слоновых бивней, рогов нарвала и клыки кабанов, пожелтевшие и потрескавшиеся. У другой – огромные связки материала, что, очевидно, некогда был шёлком; теперь он сгнил в лохмотья распадающейся чёрной пыли, которую пронизывают множество золотых нитей.
У одной стены выстроился ряд небольших деревянных ящиков. Бока тех, что сверху, со временем отвалились, и в них Хатч увидел торцы массивных грубых золотых слитков – сотни, может быть, тысячи, – плотно прижатые друг к другу. К четвёртой стене свалены ящики и сумки самых разных форм и размеров, некоторые из них перевернулись и раскрылись, представляя взору достояние церкви – золотые кресты, инкрустированные жемчугом и драгоценными камнями, золотые кубки с искусной отделкой. Рядом ещё одна прорвавшаяся сумка, из которой торчит связка золотых эполетов морских капитанов – тех самых, которым так не повезло.
А в самом центре неописуемой сокровищницы стоял длинный свинцовый гроб, аккуратный, обитый по углам золотом, перевязанный крест-накрест железными полосами, что крепили его к полу. К верхней его крышке был прикреплён огромный латунный замок, частично скрывающий под собой золотую гравюру вынутого из ножен меча.
Продолжая охватывать взором сокровищницу, едва ли способный дышать, Хатч услышал треск, затем звон – разорвалась гнилая сумка, из которой заструился поток дублонов, которые ручейками потекли среди неимоверных богатств.
В тот же миг его грубо поставили на ноги, и волшебное, невероятное наваждение исчезло.
– Подготовьтесь поднять всё на поверхность, – сказал Найдельман. – Сандра поднимет сокровища в бадье. Два трейлера прицеплены к трактору, верно? Думаю, нам удастся переправить основную часть сокровищ на «Гриффин» за пять-шесть рейсов. Это всё, что мы можем позволить.
– А с этим что делать? – спросил Стритер.
Найдельман лишь кивнул. Лицо Стритера расплылось в улыбке, и он приставил ствол пистолета к голове Малина.
– Не здесь, – пробормотал Найдельман. Внезапная ярость бесследно пропала, теперь он снова успокоился и с отсутствующим выражением посмотрел вниз, в сокровищницу. – Должно выглядеть несчастным случаем. Не нравится мне мысль, что с отливом его гниющее тело выплывет, а в черепе – дырка. Отведи-ка его в боковой туннель, или…
Капитан помолчал.
– Отведи его к брату, – сказал он, и его глаза на миг устремились на Стритера, прежде чем вернуться к блестящему отверстию у ног. – И, господин Стритер…
Тот остановился, разворачивая Малина к лестнице.
– Ты сказал, есть вероятность, что Изобель выжила. Проясни этот вопрос, будь добр.
52
53
54
Спуск завершился. У основания Колодца стены сузились, воздух стал тяжёлым, несмотря на вентиляционные системы. По центру располагался новый колодец, поуже, недавно вырытый. Тот самый, что вёл к самой сокровищнице. Стритер жестом велел доктору спуститься по лестнице. Вцепившись в поручни, Хатч миновал сложное переплетение титановых прутьев и брусьев. Снизу донеслись треск и шипение ацетиленовой горелки.
И затем он очутился на дне шахты, в самом центре острова, нетвёрдо стоя на ногах. Стритер спрыгнул на землю за его спиной. Хатч отметил, что грунт уже счистили, и теперь перед ними лежала огромная ржавая железная плита. При виде неё в нём угасли последние проблески надежды. Джерард Найдельман на коленях склонился над плитой, ацетиленовой горелкой вырезая узкий прямоугольник в три квадратных фута. Затем к вырезанному куску приварили болт и кабелем прикрепили к огромной бадье. В дальнем углу шахты, сложив руки на груди, стояла Магнусен – стояла и молча смотрела на Малина с выражением холодной ненависти и презрения.
Найдельман закрутил пламя на горелке, оно с яростным шипением угасло. Отложив её в сторону, капитан поднялся и поднял маску сварщика, безо всякого выражения уставившись на доктора.
– Жалко выглядишь, – сухо заметил он.
И повернулся к Стритеру.
– Где ты его нашёл?
– Они с Бонтьер пытались вернуться на остров, капитан. Я догнал его в Бостонской шахте.
– А Бонтьер?
– Их ялик налетел на риф. Есть некая вероятность, что она выплыла, но крайне маленькая.
– Понятно. Жаль, что она тоже оказалась во всём этом замешана. Но всё равно, ты молодец!
Стритер вспыхнул от похвалы.
– Капитан, можно на минутку одолжить ваш пистолет?
Найдельман с озадаченным выражением вытащил из-за пояса оружие и подал Стритеру. Последний навёл его на Малина и передал Найдельману свой.
– Сэр, можно попросить перезарядить мой? У меня кончились патроны.
И криво ухмыльнулся в лицо Малину.
– Вы упустили свой шанс, доктор. Другого не будет.
Хатч повернулся к Найдельману.
– Джерард, прошу – выслушай меня!
Капитан щелчком загнал в пистолет новую обойму, после чего заткнул оружие за пояс.
– Выслушать тебя? Я слушал твои речи неделю за неделей. Это утомляет.
Он содрал с головы защитную маску и передал её Магнусен.
– Сандра, будь добра, поработай горелкой. Батареи проживут не больше двух часов, может быть, трёх. Тянуть нельзя.
– Ты должен выслушать, – сказал Хатч. – Меч Святого Михаила радиоактивен. Открыть ларец – самоубийство!
Лицо Найдельмана перекосило от ярости.
– Нет, ну посмотрите, какой неугомонный. Миллиарда тебе недостаточно?
– Подумай, – настойчиво продолжал доктор. – Хотя бы на миг выбрось из головы сокровище, и подумай, что случилось на острове. Это объясняет всё: проблемы с компьютерами, торможение в сетях. Излучение из сокровищницы вызывало те аномалии, которые описывал Вопнер. А болезни в команде? Радиация подавляет иммунную систему, понижает число лейкоцитов, позволяет сдаться на милость первой попавшейся болезни. Держу пари, самые тяжёлые случаи – среди тех, кто постоянно торчал в Колодце, день за днём. Кто копался в земле и устанавливал подпорки.
Капитан уставился на него. В его взгляде было невозможно что-либо прочесть.
– Радиация вызывает облысение, у людей выпадают зубы. Точь-в-точь как со скелетами пиратов. Что ещё могло быть причиной такого захоронения? На скелетах нет признаков насильственной смерти. А почему остальные бросились отсюда сломя голову? Они бежали от невидимого убийцы, которого не понимали. А почему, как ты думаешь, корабль Окхэма нашли брошенным, почему погибла вся команда? Да потому, что они мало-помалу получили смертельную дозу радиации – утечку из ларя с Мечом Святого Михаила.
Стритер жестоко прижал дуло пистолета к раненому уху, и Хатч безуспешно попытался освободиться.
– Разве непонятно? Бог знает, насколько радиоактивен меч. Должно быть, он излучает как не знаю что. Если ты его достанешь, то убьёшь не только себя, но многих. Ты…
– Я выслушал достаточно, – произнёс Найдельман и посмотрел в глаза доктору. – Забавно. Я и не думал, что это можешь оказаться ты. Когда я продавал идею раскопок инвесторам, показывал им цифры оценок риска, ты был самым стабильным фактором. Ненавидел сокровище. Никогда никому не позволял вести раскопки. Чёрт, да ты даже не возвращался в Стормхавэн! Я знал, что если заручусь твоим согласием, мне не придётся беспокоиться насчёт алчности.
Он покачал головой и добавил:
– Больно думать, как я в тебе ошибался.
Последнее шипение горелки, и Магнусен поднялась на ноги.
– Готово, капитан! – сказала она, снимая маску и протягивая руку к пульту управления лебёдкой.
Кабель со звоном натянулся. В следующее мгновение железный прямоугольник, протестующе заскрипев, оказался в воздухе. Магнусен передвинула его в дальний угол шахты и опустила на землю, после чего отцепила кабель от основания бадьи.
Взгляд Малина непроизвольно, даже вопреки его воле, притянуло к неровному квадрату, вырезанному в железной плите. Из тёмного отверстия в сокровищницу пахнуло слабым запахом амбры, ладана и сандалового дерева.
– Опусти фонарь, – велел капитан.
Плотные телеса Магнусен задрожали от возбуждения. Инженер сорвала с лестницы лампу и опустила в отверстие. Затем Найдельман опустился на четвереньки. Медленно, внимательно он всмотрелся внутрь.
Некоторое время никто не издавал не звука; тишину лишь подчёркивала капель воды, слабое шипение вентиляции да далёкий раскат грома. Наконец, капитан поднялся. Он слегка качнулся, но восстановил равновесие. Лицо сделалось строгим, чуть ли не похожим на маску; вспотевшее лицо побледнело. Подавляя эмоции, он промокнул его платком и кивнул Магнусен.
Женщина моментально опустилась на колени, засовывая голову в отверстие. Хатч услышал, как её непроизвольный выдох отдался в сокровищнице странно гулким эхом. Она несколько минут оставалась словно намертво приклеенной к полу. В конце концов встала и нетвёрдо шагнула в сторону.
Найдельман повернулся к доктору.
– Твоя очередь.
– Моя?
– Ну да. Я же не бесчувственный. Все эти богатства могли наполовину стать твоими. И мы смогли взяться за раскопки лишь с твоего позволения. И за это я тебе по-прежнему благодарен, несмотря на все трудности, которые ты создавал. Конечно же, ты хочешь увидеть, из-за чего мы так трудились.
Хатч глубоко вдохнул.
– Капитан, в моём офисе есть счётчик Гейгера. Я не прошу верить мне на слово, просто…
Найдельман наотмашь ударил его в челюсть. Несильно, но боль, пронзившая рот Малина и отдалась в ухе, оказалась настолько невыносимой, что он упал на колени. Хатч смутно осознал, что лицо капитана внезапно сделалось красным, перекошенным от нестерпимой ярости.
Не говоря ни слова, Найдельман жестом указал на железную плиту. Стритер схватил доктора за волосы и прижал головой к отверстию.
Хатч моргнул раз, затем другой, силясь понять, что видит. Фонарь покачивался взад-вперёд, отбрасывая тени на стены подвала. Металлическая сокровищница занимала около сотни квадратных футов, железные стены проржавели, но по-прежнему оставались целы. Продолжая всматриваться, Хатч забыл о боли в голове; забыл о руках Стритера, которые с садистским удовольствием впились в волосы; забыл про Найдельмана; забыл обо всём.
В детстве он как-то увидел фотографию комнаты у входа в склеп Тутанхамона. Обводя взором бесчисленные бочонки, коробки, ларцы, сундуки и ящики, выстроившиеся вдоль стен сокровищницы прямо под ним, воспоминание о той фотографии вернулось с новой силой.
Хатч увидел, что сокровище некогда было бережно упаковано и сложено Окхэмом и его командой. Но время взяло своё – кожаные сумки сгнили и развалились, разбрасывая по полу потоки золотых и серебряных монет, смешивающихся и сливающихся в небольшие речки. Из проеденных червями отверстий в сундуках высыпались огромные необработанные изумруды; рубины – тёмные, как свиная кровь; сапфиры, мерцающие в неровном свете; топазы; аметисты в оправе; жемчужины… И – неисчислимые искрящиеся радуги из алмазов, обработанных и нет, больших и маленьких. У одной стены были сложены связки слоновых бивней, рогов нарвала и клыки кабанов, пожелтевшие и потрескавшиеся. У другой – огромные связки материала, что, очевидно, некогда был шёлком; теперь он сгнил в лохмотья распадающейся чёрной пыли, которую пронизывают множество золотых нитей.
У одной стены выстроился ряд небольших деревянных ящиков. Бока тех, что сверху, со временем отвалились, и в них Хатч увидел торцы массивных грубых золотых слитков – сотни, может быть, тысячи, – плотно прижатые друг к другу. К четвёртой стене свалены ящики и сумки самых разных форм и размеров, некоторые из них перевернулись и раскрылись, представляя взору достояние церкви – золотые кресты, инкрустированные жемчугом и драгоценными камнями, золотые кубки с искусной отделкой. Рядом ещё одна прорвавшаяся сумка, из которой торчит связка золотых эполетов морских капитанов – тех самых, которым так не повезло.
А в самом центре неописуемой сокровищницы стоял длинный свинцовый гроб, аккуратный, обитый по углам золотом, перевязанный крест-накрест железными полосами, что крепили его к полу. К верхней его крышке был прикреплён огромный латунный замок, частично скрывающий под собой золотую гравюру вынутого из ножен меча.
Продолжая охватывать взором сокровищницу, едва ли способный дышать, Хатч услышал треск, затем звон – разорвалась гнилая сумка, из которой заструился поток дублонов, которые ручейками потекли среди неимоверных богатств.
В тот же миг его грубо поставили на ноги, и волшебное, невероятное наваждение исчезло.
– Подготовьтесь поднять всё на поверхность, – сказал Найдельман. – Сандра поднимет сокровища в бадье. Два трейлера прицеплены к трактору, верно? Думаю, нам удастся переправить основную часть сокровищ на «Гриффин» за пять-шесть рейсов. Это всё, что мы можем позволить.
– А с этим что делать? – спросил Стритер.
Найдельман лишь кивнул. Лицо Стритера расплылось в улыбке, и он приставил ствол пистолета к голове Малина.
– Не здесь, – пробормотал Найдельман. Внезапная ярость бесследно пропала, теперь он снова успокоился и с отсутствующим выражением посмотрел вниз, в сокровищницу. – Должно выглядеть несчастным случаем. Не нравится мне мысль, что с отливом его гниющее тело выплывет, а в черепе – дырка. Отведи-ка его в боковой туннель, или…
Капитан помолчал.
– Отведи его к брату, – сказал он, и его глаза на миг устремились на Стритера, прежде чем вернуться к блестящему отверстию у ног. – И, господин Стритер…
Тот остановился, разворачивая Малина к лестнице.
– Ты сказал, есть вероятность, что Изобель выжила. Проясни этот вопрос, будь добр.
52
Когда Бонтьер осторожно вскарабкалась на наблюдательную площадку, готовая в мгновение ока спрыгнуть обратно на землю, Рэнкин повернулся и увидел её. Бородатый рот расплылся в широкой улыбке, которая комично увяла, как только он получше рассмотрел девушку.
– Изобель! – крикнул он, делая шаг вперёд. – Ты промокла. И… а это что за чертовщина? Всё лицо в крови!
– Не бери в голову, – ответила Бонтьер, стягивая насквозь промокшие плащ и свитеры, чтобы отжать.
– Что случилось?
Бонтьер посмотрела на него, раздумывая, сколько ему следует знать.
– Крушение лодки, – чуть помедлив, сказала она.
– Боже! А почему…
– Объясню позже, – перебила Бонтьер, снова забираясь в мокрую одежду. – Не видел Малина?
– Доктора? – спросил Рэнкин. – Неа.
На дальней приборной панели запищал сигнал, и геолог вприпрыжку побежал посмотреть, в чём дело.
– Всё наперекосяк, – продолжил он. – Около семи последняя смена раскопала железную плиту над сокровищницей. Найдельман распустил всех, отправил по домам из-за шторма. А затем позвал меня, чтобы я сменил Магнусен и следил за главными системами. Но почти всё отказало. Генераторы вырубились, а запасные батареи не могли поддерживать оборудование; пришлось вырубить все второстепенные системы. Связь не работает с тех пор, как молния разбила кабель. И они теперь внизу, сами по себе.
Бонтьер прошла в центр помещения и вгляделась вниз через стеклянный пол. Водяной Колодец показался тёмным, лишь из глубины исходило красноватое сияние. Скелет из прутьев и брусьев, подпирающих структуру изнутри, тускло поблёскивал в свете аварийных огней.
– Кто там, внизу? – спросила она.
– Насколько я знаю, лишь Найдельман и Магнусен. В любом случае, на мониторах больше никого и не видел. А камера не работает с тех пор, как отказали генераторы, – ответил Рэнкин и указал большим пальцем на мониторы, покрытые рябью.
Но Бонтьер по-прежнему вглядывалась вниз, в тусклый свет, исходящий из основания Колодца.
– А Стритер?
– Не видел его с тех пор, как всей компанией плыли на остров, ещё днём.
Бонтьер отступила на шаг от стеклянной пластины на полу.
– Найдельман уже проник в сокровищницу?
– Я же сказал, у меня пропал видеосигнал. Всё, что осталось – приборы. Наконец-то твердотельный сонар стал получать ясные сигналы, как только грязь разгребли. Я как раз пытался получить поперечное сечение…
Он умолк в тот же миг, как Бонтьер почувствовала слабую вибрацию – дрожь на грани чувствительности. Археолог бросила взгляд в окно – внезапно ей сделалось страшно. Но она быстро убедилась, что потрёпанная дамба по-прежнему сдерживает натиск моря.
– Что за чертовщина? – выдохнул Рэнкин, уставившись в экран сонара.
– Ты это почувствовал? – спросила Бонтьер.
– Почувствовал? Да я вижу это прямо на экране!
– И что же это?
– Хотел бы знать! Слишком неглубоко, чтобы быть землетрясением… да и всё равно, П-волны не такие, – задумчиво ответил он и что-то отстучал на клавиатуре. – Вот, пожалуйста, снова утихло. Наверное, какой-то туннель обвалился.
– Слушай, Роджер, мне нужна помощь, – обратилась к нему Бонтьер, укладывая на панель мокрый нейлоновый футляр и расстёгивая «молнию». – Знаком с такой игрушкой?
Рэнкин по-прежнему пялился на монитор.
– Что это? – спросил он.
– Дозиметр. Это для…
– Секундочку. Дозиметр? – переспросил Рэнкин, отводя взгляд от экрана. – Ну, ладно. Да, знаком. Не такие дешёвенькие игрушки. Где ты его взяла?
– Ты знаешь, как он работает?
– Более-менее. Я как-то работал на горную компанию, мы с помощью таких приборов пытались найти уранитовые отложения. Хотя те штучки не такие продвинутые.
Рэнкин щелчком включил прибор и отстучал на крошечной клавиатуре несколько команд. На экране возникла мерцающая трёхмерная сетка.
– Направляешь детектор, – объяснил он, водя из стороны в сторону похожим на микрофон выступом, – и на экране рисуется профиль радиоактивного источника. Интенсивность даётся цветом. Синий и зелёный – самый низкий уровень радиации, и так далее, по всему спектру. Белый – самый мощный. Хм, однако, его нужно прокалибровать…
Весь экран рябил полосами и чёрточками, кое-где попадались голубые пятнышки и линии.
Рэнкин нажал на несколько кнопок.
– Будь я проклят, здесь слишком сильно фонит. Наверное, прибор свихнулся – как и всё на этом острове.
– Он работает как надо, – ровно сказала Бонтьер. – Фиксирует излучение от Меча Святого Михаила.
Прищурившись, Рэнкин уставился на неё.
– Что ты сказала?
– Меч радиоактивен.
– Ты шутишь? – спросил геолог, не отрывая от неё глаз.
– Нисколько. Причина всех наших неприятностей – радиация.
И она торопливо изложила суть. Слушая, Рэнкин не отрывал от неё взгляда, губы под плотной бородой молча шевелились. Покончив с объяснением, Бонтьер приготовилась выслушивать неизбежные контраргументы.
Но их не последовало. Рэнкин продолжил смотреть на неё, на волосатой физиономии геолога были написаны ошеломление и замешательство. Затем его взгляд прояснился, и он неожиданно резко кивнул, качнув бородой.
– Чёрт, ну надо же! Думаю, это единственное, что может всё объяснить. Я вот думаю…
– У нас нет времени на размышления, – резко перебила его Бонтьер. – Нельзя позволить Найдельману открыть ларец.
– Да, – медленно, словно в трансе, ответил Рэнкин, всё ещё погружённый в свои мысли. – Да, должно быть, он радиоактивен как не знаю что – раз утечка доходит до поверхности. Вот дерьмо, нас всех может поджарить. Неудивительно, что приборы с ума посходили. Впрочем, сонар очистился как раз настолько, чтобы…
Голос смолк, когда взгляд геолога снова упал на приборную панель.
– Христос на велике! – с изумлением воскликнул он.
– Изобель! – крикнул он, делая шаг вперёд. – Ты промокла. И… а это что за чертовщина? Всё лицо в крови!
– Не бери в голову, – ответила Бонтьер, стягивая насквозь промокшие плащ и свитеры, чтобы отжать.
– Что случилось?
Бонтьер посмотрела на него, раздумывая, сколько ему следует знать.
– Крушение лодки, – чуть помедлив, сказала она.
– Боже! А почему…
– Объясню позже, – перебила Бонтьер, снова забираясь в мокрую одежду. – Не видел Малина?
– Доктора? – спросил Рэнкин. – Неа.
На дальней приборной панели запищал сигнал, и геолог вприпрыжку побежал посмотреть, в чём дело.
– Всё наперекосяк, – продолжил он. – Около семи последняя смена раскопала железную плиту над сокровищницей. Найдельман распустил всех, отправил по домам из-за шторма. А затем позвал меня, чтобы я сменил Магнусен и следил за главными системами. Но почти всё отказало. Генераторы вырубились, а запасные батареи не могли поддерживать оборудование; пришлось вырубить все второстепенные системы. Связь не работает с тех пор, как молния разбила кабель. И они теперь внизу, сами по себе.
Бонтьер прошла в центр помещения и вгляделась вниз через стеклянный пол. Водяной Колодец показался тёмным, лишь из глубины исходило красноватое сияние. Скелет из прутьев и брусьев, подпирающих структуру изнутри, тускло поблёскивал в свете аварийных огней.
– Кто там, внизу? – спросила она.
– Насколько я знаю, лишь Найдельман и Магнусен. В любом случае, на мониторах больше никого и не видел. А камера не работает с тех пор, как отказали генераторы, – ответил Рэнкин и указал большим пальцем на мониторы, покрытые рябью.
Но Бонтьер по-прежнему вглядывалась вниз, в тусклый свет, исходящий из основания Колодца.
– А Стритер?
– Не видел его с тех пор, как всей компанией плыли на остров, ещё днём.
Бонтьер отступила на шаг от стеклянной пластины на полу.
– Найдельман уже проник в сокровищницу?
– Я же сказал, у меня пропал видеосигнал. Всё, что осталось – приборы. Наконец-то твердотельный сонар стал получать ясные сигналы, как только грязь разгребли. Я как раз пытался получить поперечное сечение…
Он умолк в тот же миг, как Бонтьер почувствовала слабую вибрацию – дрожь на грани чувствительности. Археолог бросила взгляд в окно – внезапно ей сделалось страшно. Но она быстро убедилась, что потрёпанная дамба по-прежнему сдерживает натиск моря.
– Что за чертовщина? – выдохнул Рэнкин, уставившись в экран сонара.
– Ты это почувствовал? – спросила Бонтьер.
– Почувствовал? Да я вижу это прямо на экране!
– И что же это?
– Хотел бы знать! Слишком неглубоко, чтобы быть землетрясением… да и всё равно, П-волны не такие, – задумчиво ответил он и что-то отстучал на клавиатуре. – Вот, пожалуйста, снова утихло. Наверное, какой-то туннель обвалился.
– Слушай, Роджер, мне нужна помощь, – обратилась к нему Бонтьер, укладывая на панель мокрый нейлоновый футляр и расстёгивая «молнию». – Знаком с такой игрушкой?
Рэнкин по-прежнему пялился на монитор.
– Что это? – спросил он.
– Дозиметр. Это для…
– Секундочку. Дозиметр? – переспросил Рэнкин, отводя взгляд от экрана. – Ну, ладно. Да, знаком. Не такие дешёвенькие игрушки. Где ты его взяла?
– Ты знаешь, как он работает?
– Более-менее. Я как-то работал на горную компанию, мы с помощью таких приборов пытались найти уранитовые отложения. Хотя те штучки не такие продвинутые.
Рэнкин щелчком включил прибор и отстучал на крошечной клавиатуре несколько команд. На экране возникла мерцающая трёхмерная сетка.
– Направляешь детектор, – объяснил он, водя из стороны в сторону похожим на микрофон выступом, – и на экране рисуется профиль радиоактивного источника. Интенсивность даётся цветом. Синий и зелёный – самый низкий уровень радиации, и так далее, по всему спектру. Белый – самый мощный. Хм, однако, его нужно прокалибровать…
Весь экран рябил полосами и чёрточками, кое-где попадались голубые пятнышки и линии.
Рэнкин нажал на несколько кнопок.
– Будь я проклят, здесь слишком сильно фонит. Наверное, прибор свихнулся – как и всё на этом острове.
– Он работает как надо, – ровно сказала Бонтьер. – Фиксирует излучение от Меча Святого Михаила.
Прищурившись, Рэнкин уставился на неё.
– Что ты сказала?
– Меч радиоактивен.
– Ты шутишь? – спросил геолог, не отрывая от неё глаз.
– Нисколько. Причина всех наших неприятностей – радиация.
И она торопливо изложила суть. Слушая, Рэнкин не отрывал от неё взгляда, губы под плотной бородой молча шевелились. Покончив с объяснением, Бонтьер приготовилась выслушивать неизбежные контраргументы.
Но их не последовало. Рэнкин продолжил смотреть на неё, на волосатой физиономии геолога были написаны ошеломление и замешательство. Затем его взгляд прояснился, и он неожиданно резко кивнул, качнув бородой.
– Чёрт, ну надо же! Думаю, это единственное, что может всё объяснить. Я вот думаю…
– У нас нет времени на размышления, – резко перебила его Бонтьер. – Нельзя позволить Найдельману открыть ларец.
– Да, – медленно, словно в трансе, ответил Рэнкин, всё ещё погружённый в свои мысли. – Да, должно быть, он радиоактивен как не знаю что – раз утечка доходит до поверхности. Вот дерьмо, нас всех может поджарить. Неудивительно, что приборы с ума посходили. Впрочем, сонар очистился как раз настолько, чтобы…
Голос смолк, когда взгляд геолога снова упал на приборную панель.
– Христос на велике! – с изумлением воскликнул он.
53
Найдельман неподвижно стоял на дне Водяного Колодца. Над головой загудел лифт, увозя Стритера и Хатча, покуда те не скрылись из вида в джунглях брусьев.
Капитан не слышал уходящего лифта. Он бросил взгляд на Магнусен, которая снова прижалась лицом к отверстию в железной плите. Инженер часто-часто дышала. Без лишних слов он отодвинул её в сторону – она сдвинулась вяло, словно сомнамбула, – после чего схватил леер безопасности, прикрепил к лестнице и пролез в дыру.
Найдельман опустился у ларца с мечом, толчком вызвав дюжину новых золотых ручейков. Он постоял там, всматриваясь в длинный гроб, не обращая внимания на вопиющие богатства, заполняющие сокровищницу. Затем медленно, чуть ли не благоговейно, опустился на колени, отмечая мельчайшие детали сундука.
Пять футов в длину, два в ширину. Свинцовые бока украшены серебром, уголки и краешки искусно отделаны золотом. Ларец крепился к металлическому полу сокровищницы четырьмя полосками железа, уложенными крест-накрест; несколько грубоватая клетка для такого великолепного пленника.
Найдельман осмотрел ящик ещё пристальнее. Ларец поддерживали лапы орла с когтями, отлитые из чистого золота. Каждая лапа сжимала державу; очевидно, в стиле барокко, их добавили много позже. Действительно, показалось, что весь гроб представляет собой дикую помесь стилей – от тринадцатого века и до ранней эпохи испанского барокко. Свинцовый ящик, конечно, продолжали украшать столетие за столетием, и каждая новая серия украшений делалась всё роскошнее.
Найдельман протянул руку и дотронулся до металлических украшений, с удивлением ощутив, что они чуть ли не тёплые. Провёл рукой по железным полоскам, кончиком пальцев дотронулся до украшений. В течение долгих-долгих лет не проходило ни дня, в который он не представлял себе этот миг. Найдельман частенько рисовал в воображении картину – как он увидит ларец, дотронется до него, откроет – и, самое главное, достанет содержимое.
Бесчисленные часы проводил он в размышлениях о форме меча. Иногда представлял огромный римский меч из янтаря, быть может, меч самого Дамокла. Иной раз перед ним возникали образы варварского орудия сарацинов – серебряное лезвие с золотым орнаментом; византийского палаша, усыпанного драгоценными камнями и чересчур тяжёлого, чтобы его можно было поднять. Найдельман даже представлял, что это будет меч Саладина, который вернули крестоносцы, – из дамасской стали, инкрустированной золотом и усыпанной алмазами из копей царя Соломона.
Капитана охватило неимоверное волнение от такого обилия возможностей – сильнее, чем от чего бы то ни было в жизни. Наверное, именно такое чувство возникает при встрече с Богом, – подумал он.
Найдельману пришло на ум, что у них совсем не осталось времени. Оторвав руки от гладкого металла ларца, капитан опустил их на стальные ленты, удерживающие его. Дёрнул – сначала несильно, затем с напряжением. Клетка, идущая вокруг ящика, не шелохнулась – прочная, непоколебимая. Интересно, подумал он, что ленты проходят сквозь разъёмы в железном полу и, кажется, прицеплены к чему-то под ним. Ларец разместили здесь с невероятными мерами предосторожности, что доказывает бесценность содержимого.
Запустив руку в карман, Найдельман достал перочинный нож и поскрёб им ржавчину, покрывающую ближайшую железную полоску. Несколько рыжих хлопьев отвалились, под ними показался блестящий металл. Чтобы освободить ларец, придётся прорезать полоски горелкой.
В ход мыслей вмешались звуки глубоких вдохов. Подняв голову, капитан увидел Магнусен, которая снова прилипла к отверстию и жадно уставилась вниз. В свете болтающейся лампы глаза инженера показались тёмными и воспалёнными.
– Спусти горелку, – велел Найдельман. – Я хочу отцепить этот ящик.
Меньше чем через минуту она тяжело приземлилась рядом с ним. Повалившись на колени, позабыв про горелку, женщина уставилась на океан сокровищ. Магнусен набрала полную горсть золотых дублонов и луидоров, позволяя монетам свободно протечь сквозь пальцы. Затем, быстрее, схватила новую горсть – и ещё одну, и ещё. Локтем невзначай ударила о небольшую деревянную коробку, и та рассыпалась в пыль – на пол посыпались алмазы и сердолики. Тут её охватила паника, и она потянулась к сверкающим драгоценным камням, без разбору распихивая их по карманам – и в этой спешке рванулась вперёд и разорвала новые мешки. Наконец, она ничком повалилась в бесценное море, зарывая руки в груды золота, раскинув ноги. Она негромко засмеялась или зарыдала, или, может, и то и другое сразу.
Протянув руку к баллону с ацетиленом, Найдельман несколько мгновений смотрел на неё. Ему пришло в голову, что ей пора спустить бадью и начать поднимать сокровища. А затем взгляд снова упал на ларец, и он моментально позабыл о Магнусен.
Капитан обхватил толстый латунный замок, который не позволял ящику открыться – уродливый, тяжёлый и крепкий. На замке были выбиты герцогские печати, некоторые из которых, очевидно, четырнадцатого века. Печати оказались нетронуты. Значит, Окхэм так и не посмотрел на своё величайшее сокровище, – подумал он. – Странно.
Эта честь оставлена ему.
Несмотря на огромные размеры, висячий замок прижал крышку неплотно; просунув под него лезвие перочинного ножа, Найдельман смог приподнять её на пару миллиметров. Капитан вытащил лезвие, опустил крышку и снова осмотрел металлические полоски, пропущенные под замком, выбирая наиболее эффективные места, чтобы сделать разрезы.
Потом повернул вентиль на баллоне и щёлкнул зажигалкой; небольшой хлопок – и на конце крохотного сопла возникла яркая белая точка. Казалось, всё происходит с леденящей медлительностью – с чувством неописуемой радости. Каждое мгновение, каждое движение доставляло ему изысканное наслаждение. Потребуется время – быть может, пятнадцать минут, а может и все двадцать – прежде чем он сумеет снять с ларца путы и по-настоящему взять меч в руки. Но капитан твёрдо знал: каждую секунду этих минут он запомнит до конца своих дней.
Найдельман осторожно поднёс пламя к металлу.
Капитан не слышал уходящего лифта. Он бросил взгляд на Магнусен, которая снова прижалась лицом к отверстию в железной плите. Инженер часто-часто дышала. Без лишних слов он отодвинул её в сторону – она сдвинулась вяло, словно сомнамбула, – после чего схватил леер безопасности, прикрепил к лестнице и пролез в дыру.
Найдельман опустился у ларца с мечом, толчком вызвав дюжину новых золотых ручейков. Он постоял там, всматриваясь в длинный гроб, не обращая внимания на вопиющие богатства, заполняющие сокровищницу. Затем медленно, чуть ли не благоговейно, опустился на колени, отмечая мельчайшие детали сундука.
Пять футов в длину, два в ширину. Свинцовые бока украшены серебром, уголки и краешки искусно отделаны золотом. Ларец крепился к металлическому полу сокровищницы четырьмя полосками железа, уложенными крест-накрест; несколько грубоватая клетка для такого великолепного пленника.
Найдельман осмотрел ящик ещё пристальнее. Ларец поддерживали лапы орла с когтями, отлитые из чистого золота. Каждая лапа сжимала державу; очевидно, в стиле барокко, их добавили много позже. Действительно, показалось, что весь гроб представляет собой дикую помесь стилей – от тринадцатого века и до ранней эпохи испанского барокко. Свинцовый ящик, конечно, продолжали украшать столетие за столетием, и каждая новая серия украшений делалась всё роскошнее.
Найдельман протянул руку и дотронулся до металлических украшений, с удивлением ощутив, что они чуть ли не тёплые. Провёл рукой по железным полоскам, кончиком пальцев дотронулся до украшений. В течение долгих-долгих лет не проходило ни дня, в который он не представлял себе этот миг. Найдельман частенько рисовал в воображении картину – как он увидит ларец, дотронется до него, откроет – и, самое главное, достанет содержимое.
Бесчисленные часы проводил он в размышлениях о форме меча. Иногда представлял огромный римский меч из янтаря, быть может, меч самого Дамокла. Иной раз перед ним возникали образы варварского орудия сарацинов – серебряное лезвие с золотым орнаментом; византийского палаша, усыпанного драгоценными камнями и чересчур тяжёлого, чтобы его можно было поднять. Найдельман даже представлял, что это будет меч Саладина, который вернули крестоносцы, – из дамасской стали, инкрустированной золотом и усыпанной алмазами из копей царя Соломона.
Капитана охватило неимоверное волнение от такого обилия возможностей – сильнее, чем от чего бы то ни было в жизни. Наверное, именно такое чувство возникает при встрече с Богом, – подумал он.
Найдельману пришло на ум, что у них совсем не осталось времени. Оторвав руки от гладкого металла ларца, капитан опустил их на стальные ленты, удерживающие его. Дёрнул – сначала несильно, затем с напряжением. Клетка, идущая вокруг ящика, не шелохнулась – прочная, непоколебимая. Интересно, подумал он, что ленты проходят сквозь разъёмы в железном полу и, кажется, прицеплены к чему-то под ним. Ларец разместили здесь с невероятными мерами предосторожности, что доказывает бесценность содержимого.
Запустив руку в карман, Найдельман достал перочинный нож и поскрёб им ржавчину, покрывающую ближайшую железную полоску. Несколько рыжих хлопьев отвалились, под ними показался блестящий металл. Чтобы освободить ларец, придётся прорезать полоски горелкой.
В ход мыслей вмешались звуки глубоких вдохов. Подняв голову, капитан увидел Магнусен, которая снова прилипла к отверстию и жадно уставилась вниз. В свете болтающейся лампы глаза инженера показались тёмными и воспалёнными.
– Спусти горелку, – велел Найдельман. – Я хочу отцепить этот ящик.
Меньше чем через минуту она тяжело приземлилась рядом с ним. Повалившись на колени, позабыв про горелку, женщина уставилась на океан сокровищ. Магнусен набрала полную горсть золотых дублонов и луидоров, позволяя монетам свободно протечь сквозь пальцы. Затем, быстрее, схватила новую горсть – и ещё одну, и ещё. Локтем невзначай ударила о небольшую деревянную коробку, и та рассыпалась в пыль – на пол посыпались алмазы и сердолики. Тут её охватила паника, и она потянулась к сверкающим драгоценным камням, без разбору распихивая их по карманам – и в этой спешке рванулась вперёд и разорвала новые мешки. Наконец, она ничком повалилась в бесценное море, зарывая руки в груды золота, раскинув ноги. Она негромко засмеялась или зарыдала, или, может, и то и другое сразу.
Протянув руку к баллону с ацетиленом, Найдельман несколько мгновений смотрел на неё. Ему пришло в голову, что ей пора спустить бадью и начать поднимать сокровища. А затем взгляд снова упал на ларец, и он моментально позабыл о Магнусен.
Капитан обхватил толстый латунный замок, который не позволял ящику открыться – уродливый, тяжёлый и крепкий. На замке были выбиты герцогские печати, некоторые из которых, очевидно, четырнадцатого века. Печати оказались нетронуты. Значит, Окхэм так и не посмотрел на своё величайшее сокровище, – подумал он. – Странно.
Эта честь оставлена ему.
Несмотря на огромные размеры, висячий замок прижал крышку неплотно; просунув под него лезвие перочинного ножа, Найдельман смог приподнять её на пару миллиметров. Капитан вытащил лезвие, опустил крышку и снова осмотрел металлические полоски, пропущенные под замком, выбирая наиболее эффективные места, чтобы сделать разрезы.
Потом повернул вентиль на баллоне и щёлкнул зажигалкой; небольшой хлопок – и на конце крохотного сопла возникла яркая белая точка. Казалось, всё происходит с леденящей медлительностью – с чувством неописуемой радости. Каждое мгновение, каждое движение доставляло ему изысканное наслаждение. Потребуется время – быть может, пятнадцать минут, а может и все двадцать – прежде чем он сумеет снять с ларца путы и по-настоящему взять меч в руки. Но капитан твёрдо знал: каждую секунду этих минут он запомнит до конца своих дней.
Найдельман осторожно поднёс пламя к металлу.
54
Хатч лежал на дне небольшого каменного колодца, лишь наполовину в сознании – словно пробуждаясь от кошмара. Над головой постукивала складная лестница – Стритер тянул её вверх. Тусклый луч фонаря на секунду осветил сводчатый потолок сорока футами выше – тот самый, под которым принял смерть Вопнер. Раздалась тяжёлая поступь ботинок Стритера – тот уходил прочь по узкому туннелю, который ведёт к Колодцу. Звуки синхроно стихали с затуханием света – пока Малин не остался в кромешной тьме.
Несколько минут он оставался неподвижно лежать на холодном сыром камне. Быть может, это правда лишь сон – один из тех уродливых кошмаров, что навевают клаустрофобию, и потом просыпаешься к бесконечной радости… Хатч сел, ударившись головой о низкий потолок. Хоть глаз выколи – ни малейшего проблеска!
Малин снова улёгся. Стритер ушёл, ни сказав не слова. Помощник Найдельмана даже не потрудился связать пленнику руки – быть может, чтобы смерть казалась не такой подозрительной. Но в глубине души Хатч понимал, что в этом нет никакой необходимости. Совершенно немыслимо взобраться на тридцать футов по скользким стенкам колодца, чтобы попасть в зал. Два часа, может три, – и сокровище поднимут из Колодца и спокойно перевезут на «Гриффин». А потом Найдельман просто-напросто разрушит уже ослабленную дамбу. Вода рванёт обратно, затопит туннели и помещения… Колодец…
Внезапно мускулы сдавило спазмом – Малин попытался задушить в себе нарастающую панику, не дать ей взять верх над разумом. Усилие его истощило. Он лежал, задыхаясь, и старался замедлить бешеный стук сердца. В яме стоял смрад, и воздух становился всё хуже.
Доктор откатился из-под нависающего потолка к основанию колодца. По крайней мере, здесь можно было сесть и прислониться спиной к холодному камню. Малин всмотрелся вверх, пытаясь ощутить хоть мельчайший проблеск света. Бесполезно: темень, как в бочке чернил. Подумал над тем, чтобы встать, но сама мысль утомила, и он снова улёгся. При этом правая рука проскользнула в узкую щель под тяжёлой каменной плитой и сомкнулась на чём-то холодном, влажном и твёрдом.
Несколько минут он оставался неподвижно лежать на холодном сыром камне. Быть может, это правда лишь сон – один из тех уродливых кошмаров, что навевают клаустрофобию, и потом просыпаешься к бесконечной радости… Хатч сел, ударившись головой о низкий потолок. Хоть глаз выколи – ни малейшего проблеска!
Малин снова улёгся. Стритер ушёл, ни сказав не слова. Помощник Найдельмана даже не потрудился связать пленнику руки – быть может, чтобы смерть казалась не такой подозрительной. Но в глубине души Хатч понимал, что в этом нет никакой необходимости. Совершенно немыслимо взобраться на тридцать футов по скользким стенкам колодца, чтобы попасть в зал. Два часа, может три, – и сокровище поднимут из Колодца и спокойно перевезут на «Гриффин». А потом Найдельман просто-напросто разрушит уже ослабленную дамбу. Вода рванёт обратно, затопит туннели и помещения… Колодец…
Внезапно мускулы сдавило спазмом – Малин попытался задушить в себе нарастающую панику, не дать ей взять верх над разумом. Усилие его истощило. Он лежал, задыхаясь, и старался замедлить бешеный стук сердца. В яме стоял смрад, и воздух становился всё хуже.
Доктор откатился из-под нависающего потолка к основанию колодца. По крайней мере, здесь можно было сесть и прислониться спиной к холодному камню. Малин всмотрелся вверх, пытаясь ощутить хоть мельчайший проблеск света. Бесполезно: темень, как в бочке чернил. Подумал над тем, чтобы встать, но сама мысль утомила, и он снова улёгся. При этом правая рука проскользнула в узкую щель под тяжёлой каменной плитой и сомкнулась на чём-то холодном, влажном и твёрдом.