покатились по земле. Дундертак оказался внизу. Усевшись на него
верхом, предводитель нещадно молотил кулаками:
- Попалась, малявка? Ну, проси пощады!
Дундертак даже не слышал. Да и что он мог бы ответить? Вместо
ответа он поднатужился - и перевернулся. Противники лежали теперь
рядом на самом краю причала. Их руки и ноги были тесно переплетены. В
следующую секунду сверху оказался Дундертак. Теперь он молотил
кулаками. Окружившие их мальчишки опять разволновались.
- Осторожней, Пелле! - предупреждали они. - Он всадит в тебя нож!
- Ой, пырнет сейчас!
Вся орава стояла в нерешительности. Затем самые отчаянные
ринулись вперед, чтобы помешать чужаку осуществить свой злодейский
умысел.
Дундертак поднялся, но его сразу же сбили с ног. Он опять
вскочил, и ему удалось крепко захватить шею противника. Однако
предводитель сделал ему "ножной захват". Дундертак попытался упереться
покрепче в землю, но ничего не вышло - ноги его были в прочном плену.
Он оступился и полетел в воду. Противник не успел разжать рук и
полетел вместе с ним.
Перепуганные мальчишки подняли ужасный гвалт.
...Вынырнув на поверхность, Дундертак сделал несколько медленных
гребков и, подплыв к одной из лодок, взобрался на корму.
- Он хочет потопить Пелле! - вопили мальчишки на пристани.
С Дундертака ручьями текла вода.
В это время на поверхности показалась голова предводителя, но тут
же опять медленно погрузилась в воду.
- Пелле плавать не умеет! - кудахтали мальчишки и метались по
причалу, как ошалевшие курицы.
- Ой, утонет!
- Этот бандит хочет утопить нашего Пелле!
- Бежим за помощью!
- Зовите полицию!..
Протерев глаза от слепившей воды, Дундертак огляделся кругом.
Мальчишка, с которым он дрался, опять выплыл на поверхность. Во второй
раз. Под одеждой еще был воздух.
- Помогите, помогите! - орали ребята.
Орать-то они умели. Однако теперь их вопли мало походили на
воинственный клич храбрецов. Дундертак перепугался не на шутку.
Мальчишка в воде не шевелил ни руками, ни ногами. Может быть, когда
они полетели в воду, он ударился головой о край причала или о лодку?
Предводитель начал тонуть в третий раз.
Тогда Дундертак бросился вытаскивать засунутый под скамейку
багор. Ему удалось зацепить крючком за пояс спортивной куртки
бездыханного предводителя и подтащить его к борту лодки. Но голова
свесилась в воду. Господи, может быть, он сейчас задыхается! Дундертак
отпустил багор и обеими руками крепко ухватил предводителя за волосы.
Тут он услышал у себя за спиной чей-то голос:
- Спокойно! Главное, спокойно! Держи, не отпускай!
Это был голос всемогущей полиции города Трусы, которую
перепуганные мальчишки позвали на помощь. Одним прыжком полицейский
очутился в лодке и втащил в нее потерявшего сознание Пелле.
Тем временем на пристани собралась целая толпа. Кто-то побежал за
лошадью. Услужливые, ловкие руки подняли мальчика. С его волос и
одежды струилась вода. Какие-то мужчины, не растерявшись, быстро
положили его на спину, расстегнули рубашку и, подсунув ему под плечи
скатанные пиджаки, стали делать искусственное дыхание.
У Дундертака от страха зуб на зуб не попадал. Он приехал с
далекого острова в шхерах и никогда раньше не видел полицейского. Он
вообще не знал, что такое полиция, что означает это слово. Зато он
слышал о короле, а в доме у сапожника даже видел его портрет. Он висел
в чистой горнице, в рамке и под стеклом. Теперь Дундертак во все глаза
уставился на полицейского. Может быть, это сам король? Может быть, сам
король вошел в его лодку и спас тонувшего Пелле?
Ну конечно, это король!
Кто же еще может быть так красиво одет? Сверкающие сапоги чуть не
до самых колен, длинная шинель с двойным рядом золотых пуговиц, на
голове медная каска с ремешком под подбородком. А на боку нож длиной,
наверное, с полметра. Дундертак и не мечтал увидеть когда-нибудь такой
огромный нож.
Полицейский положил руку на эфес сабли и повернулся к Дундертаку:
- Ребята сказали мне, что ты собирался утопить их товарища. Но,
мне кажется, ты, наоборот, спас его.
Дундертак не осмелился заговорить. Он застыл на месте с открытым
ртом. В этот момент явился лоцман Сэв.
- Что здесь происходит? - удивленно спросил он, увидев
собравшуюся вокруг лодок толпу.
Полицейский объяснил, что случилось.
Сэв спрыгнул в лодку и положил руку на плечо Дундертаку. Первой
мыслью Дундертака было: "Ну, достанется на орехи!"
Но, к его удивлению, об этом и помину не было. Сэв сказал только:
- Тебя, брат, хоть отжимай! Скидай-ка штаны и рубаху, на солнышке
быстро высохнет!
И все то время, пока люди на набережной возились с Пелле,
Дундертак сидел в лодке в чем мать родила.
Вдруг раздался чей-то голос:
- Румянец появился, отходит!
И через некоторое время тот же голос:
- Дышит!
Стоявшие на коленях над Пелле мужчины поднялись:
- Скорей в больницу!
Предводителя подняли и уложили на телегу, кучер взмахнул кнутом и
зачмокал что было силы. Копыта звонко зацокали по булыжнику. Толпа
быстро рассосалась, и набережная опустела.
Сэв пощупал одежду Дундертака, разложенную на скамейке. Она уже
почти высохла.
- Одевайся, - сказал Сэв. - Пойдешь со мной в лавку. После всей
этой истории вряд ли кто явится сюда гробить наши лодки. А вообще-то с
городскими ребятами надо держать ухо востро. Они вроде ненормальных -
никогда не знаешь, что им взбредет в голову.
Дундертак нырнул в рубашку и проворно натянул брюки. И рубашка и
брюки были еще немножко влажные, но разве это имело какое-нибудь
значение? Весь его страх как рукой сняло. И вдобавок еще Сэв берет его
с собой в лавку. Это совсем здорово. Увидеть вблизи самого короля, а
потом первый раз в жизни отравиться в настоящий город!
В лавке у Главного Рынка была толчея и стоял невообразимый шум.
Рыбаки только что продали всю рыбу и пришли купить на вырученные
деньги разных товаров, которых дома, на острове, не достать. Одному
нужны были резиновые сапоги, второму - гвозди, третьему - брезентовая
одежда, четвертому - черепица для крыши, пятому - цикорий. Цикорий был
черный, как смола, его заваривали вместе с кофе, чтобы был почернее и
покрепче. Наконец подошла очередь Большого Сундстрема.
- Мне бы бочку серой сольцы, - попросил он.
- Соли? У тебя что, лошадь с телегой здесь? - спросил продавец.
- Нет, - ответил Сундстрем, подкручивая прокуренные, вечно
свисавшие вниз усы, - ни лошади, ни телеги нету.
- Нету? Так как же ты доставишь соль к лодке?
- Э-э, - протянул Сундстрем обычным своим флегматичным тоном. -
Возьму бочку на спину и понесу.
Продавец ушам своим не верил.
- Если ты и вправду снесешь бочку соли, даю в придачу бочонок
селедки!
Селедку привозили из Гетеборга. Промышляли ее в Северном море, у
самых берегов Англии. Для бедного балтийского рыбака, целую зиму
сидевшего на салаке с картошкой, селедка была редким и дорогим
лакомством.
- Что ты сказал? - изумился Сундстрем, недоверчиво прищурив
маленькие глазки под кустистыми бровями. - Говоришь, дашь в придачу
целый бочонок гетеборгских мамзелей?
- Да, сказал и от своего слова не отступлюсь.
- А не многовато ли будет?
И с этими словами Большой Сундстрем взвалил бочку с солью на
спину.
- Ну, а где ж твой бочонок с селедкой, о котором ты так кричал?
Прихватил бы я заодно, чтоб лишний конец не делать.
- Куда тебе! - засмеялся продавец.
- За меня не бойся, - уверил его Сундстрем.
- Только, чур, передышки не делать!
- Идет! - сказал Сундстрем. - Отдыхать буду дома.
- Пожалуй, и мне стоит пойти, чтобы ты, чего доброго, не сжулил,
- решил продавец. Очень уж ему не хотелось отдавать бесплатно целый
бочонок селедки.
Рыбаки только посмеивались в усы. Кто-кто, а они-то хорошо знали,
на что способен Большой Сундстрем. Он выдюживал там, где другой давно
бы окочурился.
Продавец перескочил через прилавок и отправился вместе с
Сундстремом к пристани. Пошли и остальные. Процессию возглавлял
Большой Сундстрем с бочкой на спине и бочонком под мышкой.
- Можешь распроститься со своей селедочкой, - засмеялся один из
рыбаков, обращаясь к продавцу. - Ты не слышал, что случилось у нас на
острове в прошлом году?
- Нет, - ответил продавец. - С вашего острова до нас не ахти как
много слухов доходит.
- Так вот. Прошлым летом Большой надумал обзавестись новой
лодкой. А на графской земле как раз росла высоченная ель. Из нее вышли
бы отличные доски. Сундстрем решил купить ель прямо на корню, только
были у них с управляющим какие-то счеты, и тот наотрез отказался
продать ель. Но Большого не так-то просто сбить с толку. Он сказал: "Я
все-таки приду после обеда, спилю твою елочку". Как сказал, так и
сделал. Приходит после обеда, а управляющий к тому времени поставил у
елки стражу. Ну, для Большого это сущие пустяки. Повалил он ель и стал
обрубать сучья, чтобы подчистить ствол. Тут к нему подходят и говорят,
чтобы срочно явился в графскую контору. Там уж управляющий ему
покажет, где раки зимуют. Покончил Большой с работой и пошел прямо в
усадьбу, а ель понес на плече. На усадьбе он встретил управляющего.
Сбросил дерево прямо ему под ноги и говорит: "Слыхал я, хотели меня
взгреть, так захватил с собой палку. Можешь приспособить!" Тут
управляющий, понятно, заткнулся и убрался восвояси. Такую "палочку"
никто, кроме Сундстрема, и приподнять бы не смог... Так что будь
спокоен, Большого голыми руками не возьмешь, - закончил рыбак свою
историю.
Тем временем подошли к лодочной пристани.
Продавцу ничего не оставалось, как признать, что все было
проделано как полагается, без жульничества.
- Ну что ж, селедка твоя, - сказал он. - А ты знаешь, сколько
весит бочонок?
- Нет.
- Двадцать кило. Да на спине ты нес сто пятьдесят три. Всего,
значит, сто семьдесят три кило, и ни грамма меньше!
- Ничего не скажешь, подарочек ты мне сделал что надо. Но одному
мне двадцать кило селедки не съесть. Надо, пожалуй, с кем-нибудь
поделиться... Отдам-ка половину Иде с Утвассена.
Так Сундстрем и поступил.
С делами в городе покончено, лодки доверху нагружены товарами, и
рыбаки уселись подкрепиться черствым хлебом и холодным кофе. Первый
раз за весь день у них выдалась свободная минутка для еды. А когда был
допит последний глоток, рыбаки пересчитали дневную выручку и,
устроившись поудобнее на веслах, взяли курс в открытое море.
И тогда случилось чудо. В городе и в порту зажглись фонари. Одна
за другой вспыхивали в вечерних сумерках светлые точки, пока наконец
вся Труса не осветилась цепочками мерцающих огоньков. Это похоже было
на колдовство, на чудесную сказку.
Дундертак сидел на корме, объятый восторгом перед открывшейся его
взору чудесной картиной. Он был покорен, ошеломлен, уничтожен. Все
мечты тускнели рядом с этим чудом.
Сэв, энергично загребая веслами, вывел лодку из гавани. Отдых
предстоял не скоро - от дома их отделяло еще много километров пути. В
шхеры неслышными шагами прокрадывалась темнота. Дундертак не мог
оторвать изумленного взора от огоньков Трусы, пока они окончательно не
скрылись из глаз. У себя дома, на далеком острове в шхерах, он привык
видеть лишь тусклый язычок пламени маленькой керосиновой лампы,
одиноко светившей им в долгие зимние вечера.
Все это произошло, когда Дундертаку было всего-навсего семь лет.
В девять он уже самостоятельно ходил под парусами, и не только в
Трусу, но даже в Седертелье и в Стокгольм. Босоногим мальчишкой
Дундертак вкусил жизни рыбака, охотника и моряка. Когда он станет
старше, он отправится путешествовать в большой мир. Он будет и
мореплавателем, и золотоискателем, и ковбоем. Он объездит весь свет и
повидает много больших городов на Западе и на Востоке. Но никогда уже
не испытать ему того восторга, какой испытал он, увидев яркие ленточки
вспыхивающих фонарей, бегущие вдоль набережной маленького городка
Трусе.
Как-то раз, бродя по острову, Дундертак наткнулся в траве на
маленького совенка. Видимо, совенок раньше времени покинул свое гнездо
и слишком долго летал - дольше, чем позволяли его слабые крылышки.
Дундертак взял птенчика в руки, размышляя, как же теперь быть.
Напрасно он беспокоился. Дело было в сумерки, и мама-сова сидела тут
же поблизости, сторожа своего ребенка. Бесшумной тенью ринулась она на
маленького человека. Дундертак вдруг услышал у самого уха хлопанье
мягких крыльев, чьи-то острые когти царапнули его по лицу.
Он окаменел от ужаса. Нападение было слишком неожиданным. Большие
круглые желтые глаза старой совы горели, как начищенная медь. Это было
так страшно, что Дундертак даже не пытался обороняться. Сова снова и
снова бросалась в атаку. Ее цепкие, крючковатые когти оставляли
глубокие царапины. Кровь текла по лицу Дундертака, а он все стоял не
двигаясь. Потом, наконец, выпустил совенка и кинулся наутек.
В другой раз у него произошло весьма неприятное столкновение с
единственным на острове козлом. У козла был вполне добродушный вид, и
Дундертак решил, что ничего не случится, если он дернет козла за
смешную бородку клинышком.
- Здорово, образина! - обратился Дундертак к козлу.
Ах, как не к месту это было сказано! И зачем только он это
сделал!
Козел нагнул голову, уперся покрепче копытами, и - бац! -
Дундертак полетел кувырком. Боже, что тут было! Крик, слезы и,
наконец, паническое отступление. Отступил, конечно, не козел...
Сверкая зелеными глазами, "образина" недовольно тряс головой. Он был
весьма оскорблен бесцеремонностью человеческого детеныша. Крепкие ноги
вбуравились в землю - попробуй опрокинь! Сам, мол, живо опрокину
всякого, кто посмеет еще посягнуть на мое достоинство честного козла!
Так Дундертак учился вежливому обращению с животными - со всеми
животными, независимо от того, дикие они или домашние, большие или
маленькие. Хочешь по-настоящему дружить с ними - веди себя
уважительно. Иначе рискуешь заработать пинки и царапины.
Дундертак испытал это на собственной шкуре. Как он перепугался,
когда на него напала сова, защищавшая своего совенка! Никогда в жизни
ему не было так страшно. А как болело у него все тело после встречи с
козлом! Он долго еще ходил, страдальчески охая и прихрамывая.
Но с каждым разом Дундертак набирался ума-разума и, наконец,
набрался вполне достаточно, для того чтобы больше не бояться животных
- ни больших, ни маленьких. Он стал им настоящим другом.
Вдалеке от других стояла на острове маленькая, одинокая хижина, в
которой жил старик, по прозвищу Серебряный. У старика была большая
белая борода, спускавшаяся по самую грудь. Борода была как будто
сделана из серебра.
По утрам, чуть только солнышко вылезет из моря, Серебряный
выходил на порог хижины. Он выходил босиком, но зато на нем всегда
была роба, на которой поблескивали рыбьи чешуйки. Старик частенько
промышлял в море, а одежда его стиралась не так уж часто - собственно
говоря, только в тех случаях, когда он, вытаскивая сети, нечаянно
оступался и оказывался в воде.
Выйдя на крыльцо, старик поворачивался лицом к восходящему солнцу
и, прищурившись, смотрел куда-то вверх. Затем тихонько свистел. Тотчас
же с ближайшего дерева слетал какой-нибудь зяблик и садился
Серебряному на пальцы. Серебряный снова свистел. И к нему слетались
один за другим зяблики, синицы, горихвостки, пищухи и щеглы - все
бесчисленные маленькие птахи, так оживляющие своим щебетанием рощицы и
леса шведских шхер. Все они обязательно хотели пристроиться к старику,
садились на пальцы, на руки, на плечи и даже на седую голову. Те же,
кому не хватало местечка, летали вокруг трепеща крылышками и стараясь
держаться как можно ближе. Голубые стариковские глаза весело
поблескивали. Рот растягивался в радостную улыбку. Любовь была
взаимной.
В то утро, когда Дундертак впервые увидел Серебряного, солнце над
морем взошло большое и красное. Была весна. Цвели груши. Серебряный
стоял босыми ногами на пригретом солнышком деревянном крылечке, и со
всех сторон к нему слетались птицы. Они садились ему на руки, на плечи
и, пытаясь удержаться, взмахивали крылышками и топорщили перышки на
груди. Им было хорошо. Серебряный посвистывал. Птахи пели. Солнце
сияло. Белобородый старик похож был на старый, засохший пень, вдруг
оживший и расцветший под трепетанием птичьих крыльев.
Крошечная каменка уцепилась за его длинную бороду. На голове
сидела малиновка. Береговые ласточки, сложив над хвостом крылья,
маленькими черными стрелами носились вокруг, разрезая со свистом
воздух.
Глядя на все эти чудеса, местные жители только диву давались.
- Не иначе как колдовством занимается, - говорили они. В тех
глухих местах в колдовство верили непоколебимо.
- Конечно! - соглашались другие. - Не то откуда у него такая
власть над пичугами?
Нет, Серебряный не занимался колдовством. Просто он обладал той
неизъяснимой добротой сердца, которая превосходит понимание обычного
человека. И птицы это прекрасно чувствовали.
Дундертак и прежде много слышал о чудесном искусстве Серебряного.
Теперь он сам попробовал так же свистеть и выводить трели, подманивая
птиц. Но, как он ни старался, у него ничего не выходило. Ни разу не
случилось, чтобы какой-нибудь зяблик, щегол или малиновка подлетели и
сели к нему на пальцы, сколько он их ни растопыривал. Со стороны
Дундертак в такие моменты выглядел очень глупо, что, впрочем, бывало с
ним довольно часто.
Несмотря на это, он почему-то удостоился вдруг особой дружбы
Большого Сундстрема, самого сильного и ловкого охотника среди жителей
на островах Сермландского побережья. Когда Дундертаку исполнилось
девять лет, Сундстрем обещал взять его как-нибудь с собой поохотиться
на выдр. На острове за этим старым лесным бродягой укрепилась слава
дьявольски везучего охотника.
- Везение тут ни при чем, - уверял Сундстрем. - Знаю просто, где
какой зверь водится, привычки его. И охочусь только для домашней
надобности.
Но стоило Сундстрему завидеть на расстоянии выстрела куницу,
выдру или хорька, он укладывал их не раздумывая.
- Больно уж много дают за шкурки! - говорил он в таких случаях,
словно извиняясь. - И вреда от них на земле очень много. Враги они
всей другой живности.
Большой Сундстрем мог бы рассказать сотни самых удивительных
историй о куницах, выдрах и хорьках. Он восхищался их мужеством и
умом, но в то же время обвинял в жажде убийства, жажде крови.
- Во всем свете не сыскать другого такого умного и храброго
зверя, как выдра, - говорил он. - Но нет в мире и зверя кровожаднее.
Кусает, только чтобы укусить! Будто зубы у нее чешутся. Уж я-то знаю,
что говорю. Видел часто, как она охотится в рыбьих стаях. Так что вы
думаете? Нырнет она за рыбой, вытащит, надкусит ей голову, а есть и не
подумает. Некогда ей есть, да и неохота. Бросит дохлую рыбу и ныряет
за следующей, чтобы и той перегрызть голову. Так и охотится, пока вся
стая не уйдет. После такой охоты в том месте сотни рыб плавают брюхом
кверху. Выдра будет убивать, пока есть кого убивать, - такое уж это
для нее удовольствие.
Большой Сундстрем продолжал, задумчиво пощипывая длинный ус:
- Говорят, мне везет в охоте. Какая там везучесть! Просто
наблюдательность и опыт. А прежде всего терпение. Нет терпения - нет
тебе и везения! Уж коли на выдру охотишься - сутками иногда приходится
караулить. Навряд ли сыщешь еще такого осторожного зверя. Зимой выдра
проделывает во льду лунки и время от времени подплывает к ним подышать
воздухом. Но, бывает, сидишь-сидишь, караулишь ее, караулишь - и
ничего не заметишь. Вот до чего хитрая. Когда она выплывает наверх,
чтобы набрать воздуху, то высовывает только самый кончик носа. Даже
днем его можно принять за плавающую на воде пробку, а ночью и вовсе
ничего не разглядишь. Тут уж приходится надеяться только на удачу.
Бывает иногда, что выдра вылезает на лед и отправляется куда-нибудь
подальше от берега разыскивать незамерзшую воду. Главное тогда -
выдержка. Замри и не двигайся. Чуть шевельнешься - пиши пропало.
Ускользнула обратно в лунку. Все твои старания пошли насмарку!
Пощипывая ус, Сундстрем пускался в подробное описание своих
охотничьих приключений. Дундертак слушал его, навострив уши, широко
раскрыв глаза. Чего бы он не отдал, лишь бы пережить что-нибудь
подобное!
И мечта его сбылась. Вместе с Сундстремом ему посчастливилось
однажды поймать живьем троих детенышей выдры. Вот как это произошло.
Большой Сундстрем уже несколько ночей подряд сидел в засаде у
одной лунки западнее Скалы Раковин. Он знал, что где-то поблизости
водятся выдры.
Одна ночь сменяла другую, а выдры не показывались. На этот раз
они были как-то особенно осторожны. Или, может быть, Сундстрем ошибся?
Вряд ли. Старому охотнику стоило только взглянуть на ледяную кромку,
чтобы безошибочно определить, приходят к этой лунке выдры или нет.
Тем не менее выдры заставляли себя ждать. Стоял конец апреля.
Март в этом году принес с собой яркие, солнечные, по-весеннему теплые
дни. Но чудесная пора длилась недолго. Зима еще не собиралась
сдаваться. По ночам термометр показывал до двадцати градусов мороза.
Несмотря на пронизывающий холод, Сундстрем не покидал своего поста. Он
был уверен, что в конце концов выдра - может, даже и не одна, а две и
три - придет к лунке. Уж кто-кто, а Большой Сундстрем перехитрит
лукавцев!
Чуть не каждый вечер Дундертак отправлялся вместе с Сундстремом и
просиживал с ним в засаде несколько часов. Но оставаться на ночь он не
мог - надо было возвращаться домой. И, кто знает, может быть, эти его
хождения туда-сюда и настораживали пугливых животных. Как бы там ни
было, Большой Сундстрем ему ничего не говорил. Наверное, считал, что
парнишке не мешает поучиться терпению и выдержке.
Но всему на свете приходит конец. И наступил момент, когда
терпеливые охотники были вознаграждены за свои труды.
В тот вечер светила полная луна. Когда она вылезала из-за туч,
становилось светло как днем, и подметенный ветром лед темно сверкал,
облитый лунным сиянием. Иногда же луна надолго пряталась - и тогда на
землю опускался непроглядный мрак, становилось как-то особенно холодно
и охотники крепче укутывались в овчинные тулупы.
Внезапно Сундстрем замер, затаив дыхание. Осторожным движением
руки он подал Дундертаку знак не шевелиться.
Дундертак напряженно всматривался в темноту широко раскрытыми
глазами. Блики лунного света легли на лед. Ему показалось, что вода в
лунке заходила мелкими, легкими волнами, торопливо отражавшими игру
лунного света.
Дундертак был весь внимание и все-таки прозевал тот момент, когда
из воды вышла первая выдра. Только потом уже заметил он какой-то
черный предмет, бесшумно передвигавшийся по темному льду. Очень
медленно Сундстрем поднял приклад к щеке. Это длилось целую вечность.
Старый охотник целился долго и тщательно.
Дундертак не дышал. Каждую секунду мог грохнуть выстрел. Выдра
казалась большой крысой.
Но Сундстрем не выстрелил. Это было так неожиданно... Напряжение
спало. Ружейный ствол чуть опустился. Ах, вон оно что! Еще одна выдра!
Сундстрем тихонько, осторожно приподнялся.
Две темные тени направились от лунки в сторону берега.
Ружейный ствол последовал за ними. Сундстрем выжидал. Он хотел
выбрать момент, когда обе выдры попадут на мушку, чтобы уложить их
одним выстрелом.
Дундертак, весь натянувшись как струна, ждал выстрела. Вот
сейчас, сейчас...
Но вместо ожидаемого оглушительного залпа раздался лишь слабый
треск. Осечка. Сундстрем вскочил, словно развернулась стальная
пружина.
- Порох отсырел, - шепнул он Дундертаку. - Я пошел. Пока я
провожусь с одной, другая может улизнуть обратно в лунку. Задержи ее!
Не подпускай к воде. Но будь осторожен. Они злые. Может укусить.
И у Сундстрема, и у Дундертака были на ногах коньки. Сундстрем
вихрем рванулся в погоню за удирающими выдрами. Дундертаку это было
труднее сделать. Он так долго сидел, скорчившись, на льду, что
совершенно закоченел. И, когда попробовал встать, у него подогнулись
ноги. Колени были как ватные, и он с размаху шлепнулся на лед. Но
разбирать, где и что болит, было некогда. Он вскочил. Никогда в жизни
не приходилось ему быть участником столь удивительных событий.
Тем временем Сундстрем уже скрылся из виду. Но луна то и дело
выглядывала из-за плотной стены движущихся туч, и в ее свете на легком
снежку отчетливо видны были следы выдр и пересекавший их свежий след
коньков.
Время шло, и Дундертаку становилось все труднее торчать на одном
месте и караулить выдру, как велел ему Сундстрем. Вместо этого он
поехал по ясно видневшемуся следу. Через некоторое время он наткнулся
на черневшую на льду тушку. Это была мертвая выдра.
Дундертак заторопился дальше. След вел прямо к берегу. В лунном
свете Дундертак легко различал его. Ветер дул в спину, ехать было
легко и приятно. Вдруг Дундертак резко затормозил, подняв столб
снежной пыли. Он был уже у самого берега.
Что это там такое на льду?
Какое-то длинное черное тело. Неподвижное. Может быть, уже
окоченевшее.
Будто чья-то холодная рука взяла Дундертака за сердце и сжала
его. И сердце остановилось. Но в следующий момент кровь бешено
застучала в висках, и все тело покрылось испариной.
Ошибки быть не могло. У береговых валунов лежал Большой
Сундстрем. Он был без сознания!
После того как прошел первый парализующий приступ страха,
Дундертак больше не медлил. Он знал, что надо делать, - он хорошо
верхом, предводитель нещадно молотил кулаками:
- Попалась, малявка? Ну, проси пощады!
Дундертак даже не слышал. Да и что он мог бы ответить? Вместо
ответа он поднатужился - и перевернулся. Противники лежали теперь
рядом на самом краю причала. Их руки и ноги были тесно переплетены. В
следующую секунду сверху оказался Дундертак. Теперь он молотил
кулаками. Окружившие их мальчишки опять разволновались.
- Осторожней, Пелле! - предупреждали они. - Он всадит в тебя нож!
- Ой, пырнет сейчас!
Вся орава стояла в нерешительности. Затем самые отчаянные
ринулись вперед, чтобы помешать чужаку осуществить свой злодейский
умысел.
Дундертак поднялся, но его сразу же сбили с ног. Он опять
вскочил, и ему удалось крепко захватить шею противника. Однако
предводитель сделал ему "ножной захват". Дундертак попытался упереться
покрепче в землю, но ничего не вышло - ноги его были в прочном плену.
Он оступился и полетел в воду. Противник не успел разжать рук и
полетел вместе с ним.
Перепуганные мальчишки подняли ужасный гвалт.
...Вынырнув на поверхность, Дундертак сделал несколько медленных
гребков и, подплыв к одной из лодок, взобрался на корму.
- Он хочет потопить Пелле! - вопили мальчишки на пристани.
С Дундертака ручьями текла вода.
В это время на поверхности показалась голова предводителя, но тут
же опять медленно погрузилась в воду.
- Пелле плавать не умеет! - кудахтали мальчишки и метались по
причалу, как ошалевшие курицы.
- Ой, утонет!
- Этот бандит хочет утопить нашего Пелле!
- Бежим за помощью!
- Зовите полицию!..
Протерев глаза от слепившей воды, Дундертак огляделся кругом.
Мальчишка, с которым он дрался, опять выплыл на поверхность. Во второй
раз. Под одеждой еще был воздух.
- Помогите, помогите! - орали ребята.
Орать-то они умели. Однако теперь их вопли мало походили на
воинственный клич храбрецов. Дундертак перепугался не на шутку.
Мальчишка в воде не шевелил ни руками, ни ногами. Может быть, когда
они полетели в воду, он ударился головой о край причала или о лодку?
Предводитель начал тонуть в третий раз.
Тогда Дундертак бросился вытаскивать засунутый под скамейку
багор. Ему удалось зацепить крючком за пояс спортивной куртки
бездыханного предводителя и подтащить его к борту лодки. Но голова
свесилась в воду. Господи, может быть, он сейчас задыхается! Дундертак
отпустил багор и обеими руками крепко ухватил предводителя за волосы.
Тут он услышал у себя за спиной чей-то голос:
- Спокойно! Главное, спокойно! Держи, не отпускай!
Это был голос всемогущей полиции города Трусы, которую
перепуганные мальчишки позвали на помощь. Одним прыжком полицейский
очутился в лодке и втащил в нее потерявшего сознание Пелле.
Тем временем на пристани собралась целая толпа. Кто-то побежал за
лошадью. Услужливые, ловкие руки подняли мальчика. С его волос и
одежды струилась вода. Какие-то мужчины, не растерявшись, быстро
положили его на спину, расстегнули рубашку и, подсунув ему под плечи
скатанные пиджаки, стали делать искусственное дыхание.
У Дундертака от страха зуб на зуб не попадал. Он приехал с
далекого острова в шхерах и никогда раньше не видел полицейского. Он
вообще не знал, что такое полиция, что означает это слово. Зато он
слышал о короле, а в доме у сапожника даже видел его портрет. Он висел
в чистой горнице, в рамке и под стеклом. Теперь Дундертак во все глаза
уставился на полицейского. Может быть, это сам король? Может быть, сам
король вошел в его лодку и спас тонувшего Пелле?
Ну конечно, это король!
Кто же еще может быть так красиво одет? Сверкающие сапоги чуть не
до самых колен, длинная шинель с двойным рядом золотых пуговиц, на
голове медная каска с ремешком под подбородком. А на боку нож длиной,
наверное, с полметра. Дундертак и не мечтал увидеть когда-нибудь такой
огромный нож.
Полицейский положил руку на эфес сабли и повернулся к Дундертаку:
- Ребята сказали мне, что ты собирался утопить их товарища. Но,
мне кажется, ты, наоборот, спас его.
Дундертак не осмелился заговорить. Он застыл на месте с открытым
ртом. В этот момент явился лоцман Сэв.
- Что здесь происходит? - удивленно спросил он, увидев
собравшуюся вокруг лодок толпу.
Полицейский объяснил, что случилось.
Сэв спрыгнул в лодку и положил руку на плечо Дундертаку. Первой
мыслью Дундертака было: "Ну, достанется на орехи!"
Но, к его удивлению, об этом и помину не было. Сэв сказал только:
- Тебя, брат, хоть отжимай! Скидай-ка штаны и рубаху, на солнышке
быстро высохнет!
И все то время, пока люди на набережной возились с Пелле,
Дундертак сидел в лодке в чем мать родила.
Вдруг раздался чей-то голос:
- Румянец появился, отходит!
И через некоторое время тот же голос:
- Дышит!
Стоявшие на коленях над Пелле мужчины поднялись:
- Скорей в больницу!
Предводителя подняли и уложили на телегу, кучер взмахнул кнутом и
зачмокал что было силы. Копыта звонко зацокали по булыжнику. Толпа
быстро рассосалась, и набережная опустела.
Сэв пощупал одежду Дундертака, разложенную на скамейке. Она уже
почти высохла.
- Одевайся, - сказал Сэв. - Пойдешь со мной в лавку. После всей
этой истории вряд ли кто явится сюда гробить наши лодки. А вообще-то с
городскими ребятами надо держать ухо востро. Они вроде ненормальных -
никогда не знаешь, что им взбредет в голову.
Дундертак нырнул в рубашку и проворно натянул брюки. И рубашка и
брюки были еще немножко влажные, но разве это имело какое-нибудь
значение? Весь его страх как рукой сняло. И вдобавок еще Сэв берет его
с собой в лавку. Это совсем здорово. Увидеть вблизи самого короля, а
потом первый раз в жизни отравиться в настоящий город!
В лавке у Главного Рынка была толчея и стоял невообразимый шум.
Рыбаки только что продали всю рыбу и пришли купить на вырученные
деньги разных товаров, которых дома, на острове, не достать. Одному
нужны были резиновые сапоги, второму - гвозди, третьему - брезентовая
одежда, четвертому - черепица для крыши, пятому - цикорий. Цикорий был
черный, как смола, его заваривали вместе с кофе, чтобы был почернее и
покрепче. Наконец подошла очередь Большого Сундстрема.
- Мне бы бочку серой сольцы, - попросил он.
- Соли? У тебя что, лошадь с телегой здесь? - спросил продавец.
- Нет, - ответил Сундстрем, подкручивая прокуренные, вечно
свисавшие вниз усы, - ни лошади, ни телеги нету.
- Нету? Так как же ты доставишь соль к лодке?
- Э-э, - протянул Сундстрем обычным своим флегматичным тоном. -
Возьму бочку на спину и понесу.
Продавец ушам своим не верил.
- Если ты и вправду снесешь бочку соли, даю в придачу бочонок
селедки!
Селедку привозили из Гетеборга. Промышляли ее в Северном море, у
самых берегов Англии. Для бедного балтийского рыбака, целую зиму
сидевшего на салаке с картошкой, селедка была редким и дорогим
лакомством.
- Что ты сказал? - изумился Сундстрем, недоверчиво прищурив
маленькие глазки под кустистыми бровями. - Говоришь, дашь в придачу
целый бочонок гетеборгских мамзелей?
- Да, сказал и от своего слова не отступлюсь.
- А не многовато ли будет?
И с этими словами Большой Сундстрем взвалил бочку с солью на
спину.
- Ну, а где ж твой бочонок с селедкой, о котором ты так кричал?
Прихватил бы я заодно, чтоб лишний конец не делать.
- Куда тебе! - засмеялся продавец.
- За меня не бойся, - уверил его Сундстрем.
- Только, чур, передышки не делать!
- Идет! - сказал Сундстрем. - Отдыхать буду дома.
- Пожалуй, и мне стоит пойти, чтобы ты, чего доброго, не сжулил,
- решил продавец. Очень уж ему не хотелось отдавать бесплатно целый
бочонок селедки.
Рыбаки только посмеивались в усы. Кто-кто, а они-то хорошо знали,
на что способен Большой Сундстрем. Он выдюживал там, где другой давно
бы окочурился.
Продавец перескочил через прилавок и отправился вместе с
Сундстремом к пристани. Пошли и остальные. Процессию возглавлял
Большой Сундстрем с бочкой на спине и бочонком под мышкой.
- Можешь распроститься со своей селедочкой, - засмеялся один из
рыбаков, обращаясь к продавцу. - Ты не слышал, что случилось у нас на
острове в прошлом году?
- Нет, - ответил продавец. - С вашего острова до нас не ахти как
много слухов доходит.
- Так вот. Прошлым летом Большой надумал обзавестись новой
лодкой. А на графской земле как раз росла высоченная ель. Из нее вышли
бы отличные доски. Сундстрем решил купить ель прямо на корню, только
были у них с управляющим какие-то счеты, и тот наотрез отказался
продать ель. Но Большого не так-то просто сбить с толку. Он сказал: "Я
все-таки приду после обеда, спилю твою елочку". Как сказал, так и
сделал. Приходит после обеда, а управляющий к тому времени поставил у
елки стражу. Ну, для Большого это сущие пустяки. Повалил он ель и стал
обрубать сучья, чтобы подчистить ствол. Тут к нему подходят и говорят,
чтобы срочно явился в графскую контору. Там уж управляющий ему
покажет, где раки зимуют. Покончил Большой с работой и пошел прямо в
усадьбу, а ель понес на плече. На усадьбе он встретил управляющего.
Сбросил дерево прямо ему под ноги и говорит: "Слыхал я, хотели меня
взгреть, так захватил с собой палку. Можешь приспособить!" Тут
управляющий, понятно, заткнулся и убрался восвояси. Такую "палочку"
никто, кроме Сундстрема, и приподнять бы не смог... Так что будь
спокоен, Большого голыми руками не возьмешь, - закончил рыбак свою
историю.
Тем временем подошли к лодочной пристани.
Продавцу ничего не оставалось, как признать, что все было
проделано как полагается, без жульничества.
- Ну что ж, селедка твоя, - сказал он. - А ты знаешь, сколько
весит бочонок?
- Нет.
- Двадцать кило. Да на спине ты нес сто пятьдесят три. Всего,
значит, сто семьдесят три кило, и ни грамма меньше!
- Ничего не скажешь, подарочек ты мне сделал что надо. Но одному
мне двадцать кило селедки не съесть. Надо, пожалуй, с кем-нибудь
поделиться... Отдам-ка половину Иде с Утвассена.
Так Сундстрем и поступил.
С делами в городе покончено, лодки доверху нагружены товарами, и
рыбаки уселись подкрепиться черствым хлебом и холодным кофе. Первый
раз за весь день у них выдалась свободная минутка для еды. А когда был
допит последний глоток, рыбаки пересчитали дневную выручку и,
устроившись поудобнее на веслах, взяли курс в открытое море.
И тогда случилось чудо. В городе и в порту зажглись фонари. Одна
за другой вспыхивали в вечерних сумерках светлые точки, пока наконец
вся Труса не осветилась цепочками мерцающих огоньков. Это похоже было
на колдовство, на чудесную сказку.
Дундертак сидел на корме, объятый восторгом перед открывшейся его
взору чудесной картиной. Он был покорен, ошеломлен, уничтожен. Все
мечты тускнели рядом с этим чудом.
Сэв, энергично загребая веслами, вывел лодку из гавани. Отдых
предстоял не скоро - от дома их отделяло еще много километров пути. В
шхеры неслышными шагами прокрадывалась темнота. Дундертак не мог
оторвать изумленного взора от огоньков Трусы, пока они окончательно не
скрылись из глаз. У себя дома, на далеком острове в шхерах, он привык
видеть лишь тусклый язычок пламени маленькой керосиновой лампы,
одиноко светившей им в долгие зимние вечера.
Все это произошло, когда Дундертаку было всего-навсего семь лет.
В девять он уже самостоятельно ходил под парусами, и не только в
Трусу, но даже в Седертелье и в Стокгольм. Босоногим мальчишкой
Дундертак вкусил жизни рыбака, охотника и моряка. Когда он станет
старше, он отправится путешествовать в большой мир. Он будет и
мореплавателем, и золотоискателем, и ковбоем. Он объездит весь свет и
повидает много больших городов на Западе и на Востоке. Но никогда уже
не испытать ему того восторга, какой испытал он, увидев яркие ленточки
вспыхивающих фонарей, бегущие вдоль набережной маленького городка
Трусе.
Как-то раз, бродя по острову, Дундертак наткнулся в траве на
маленького совенка. Видимо, совенок раньше времени покинул свое гнездо
и слишком долго летал - дольше, чем позволяли его слабые крылышки.
Дундертак взял птенчика в руки, размышляя, как же теперь быть.
Напрасно он беспокоился. Дело было в сумерки, и мама-сова сидела тут
же поблизости, сторожа своего ребенка. Бесшумной тенью ринулась она на
маленького человека. Дундертак вдруг услышал у самого уха хлопанье
мягких крыльев, чьи-то острые когти царапнули его по лицу.
Он окаменел от ужаса. Нападение было слишком неожиданным. Большие
круглые желтые глаза старой совы горели, как начищенная медь. Это было
так страшно, что Дундертак даже не пытался обороняться. Сова снова и
снова бросалась в атаку. Ее цепкие, крючковатые когти оставляли
глубокие царапины. Кровь текла по лицу Дундертака, а он все стоял не
двигаясь. Потом, наконец, выпустил совенка и кинулся наутек.
В другой раз у него произошло весьма неприятное столкновение с
единственным на острове козлом. У козла был вполне добродушный вид, и
Дундертак решил, что ничего не случится, если он дернет козла за
смешную бородку клинышком.
- Здорово, образина! - обратился Дундертак к козлу.
Ах, как не к месту это было сказано! И зачем только он это
сделал!
Козел нагнул голову, уперся покрепче копытами, и - бац! -
Дундертак полетел кувырком. Боже, что тут было! Крик, слезы и,
наконец, паническое отступление. Отступил, конечно, не козел...
Сверкая зелеными глазами, "образина" недовольно тряс головой. Он был
весьма оскорблен бесцеремонностью человеческого детеныша. Крепкие ноги
вбуравились в землю - попробуй опрокинь! Сам, мол, живо опрокину
всякого, кто посмеет еще посягнуть на мое достоинство честного козла!
Так Дундертак учился вежливому обращению с животными - со всеми
животными, независимо от того, дикие они или домашние, большие или
маленькие. Хочешь по-настоящему дружить с ними - веди себя
уважительно. Иначе рискуешь заработать пинки и царапины.
Дундертак испытал это на собственной шкуре. Как он перепугался,
когда на него напала сова, защищавшая своего совенка! Никогда в жизни
ему не было так страшно. А как болело у него все тело после встречи с
козлом! Он долго еще ходил, страдальчески охая и прихрамывая.
Но с каждым разом Дундертак набирался ума-разума и, наконец,
набрался вполне достаточно, для того чтобы больше не бояться животных
- ни больших, ни маленьких. Он стал им настоящим другом.
Вдалеке от других стояла на острове маленькая, одинокая хижина, в
которой жил старик, по прозвищу Серебряный. У старика была большая
белая борода, спускавшаяся по самую грудь. Борода была как будто
сделана из серебра.
По утрам, чуть только солнышко вылезет из моря, Серебряный
выходил на порог хижины. Он выходил босиком, но зато на нем всегда
была роба, на которой поблескивали рыбьи чешуйки. Старик частенько
промышлял в море, а одежда его стиралась не так уж часто - собственно
говоря, только в тех случаях, когда он, вытаскивая сети, нечаянно
оступался и оказывался в воде.
Выйдя на крыльцо, старик поворачивался лицом к восходящему солнцу
и, прищурившись, смотрел куда-то вверх. Затем тихонько свистел. Тотчас
же с ближайшего дерева слетал какой-нибудь зяблик и садился
Серебряному на пальцы. Серебряный снова свистел. И к нему слетались
один за другим зяблики, синицы, горихвостки, пищухи и щеглы - все
бесчисленные маленькие птахи, так оживляющие своим щебетанием рощицы и
леса шведских шхер. Все они обязательно хотели пристроиться к старику,
садились на пальцы, на руки, на плечи и даже на седую голову. Те же,
кому не хватало местечка, летали вокруг трепеща крылышками и стараясь
держаться как можно ближе. Голубые стариковские глаза весело
поблескивали. Рот растягивался в радостную улыбку. Любовь была
взаимной.
В то утро, когда Дундертак впервые увидел Серебряного, солнце над
морем взошло большое и красное. Была весна. Цвели груши. Серебряный
стоял босыми ногами на пригретом солнышком деревянном крылечке, и со
всех сторон к нему слетались птицы. Они садились ему на руки, на плечи
и, пытаясь удержаться, взмахивали крылышками и топорщили перышки на
груди. Им было хорошо. Серебряный посвистывал. Птахи пели. Солнце
сияло. Белобородый старик похож был на старый, засохший пень, вдруг
оживший и расцветший под трепетанием птичьих крыльев.
Крошечная каменка уцепилась за его длинную бороду. На голове
сидела малиновка. Береговые ласточки, сложив над хвостом крылья,
маленькими черными стрелами носились вокруг, разрезая со свистом
воздух.
Глядя на все эти чудеса, местные жители только диву давались.
- Не иначе как колдовством занимается, - говорили они. В тех
глухих местах в колдовство верили непоколебимо.
- Конечно! - соглашались другие. - Не то откуда у него такая
власть над пичугами?
Нет, Серебряный не занимался колдовством. Просто он обладал той
неизъяснимой добротой сердца, которая превосходит понимание обычного
человека. И птицы это прекрасно чувствовали.
Дундертак и прежде много слышал о чудесном искусстве Серебряного.
Теперь он сам попробовал так же свистеть и выводить трели, подманивая
птиц. Но, как он ни старался, у него ничего не выходило. Ни разу не
случилось, чтобы какой-нибудь зяблик, щегол или малиновка подлетели и
сели к нему на пальцы, сколько он их ни растопыривал. Со стороны
Дундертак в такие моменты выглядел очень глупо, что, впрочем, бывало с
ним довольно часто.
Несмотря на это, он почему-то удостоился вдруг особой дружбы
Большого Сундстрема, самого сильного и ловкого охотника среди жителей
на островах Сермландского побережья. Когда Дундертаку исполнилось
девять лет, Сундстрем обещал взять его как-нибудь с собой поохотиться
на выдр. На острове за этим старым лесным бродягой укрепилась слава
дьявольски везучего охотника.
- Везение тут ни при чем, - уверял Сундстрем. - Знаю просто, где
какой зверь водится, привычки его. И охочусь только для домашней
надобности.
Но стоило Сундстрему завидеть на расстоянии выстрела куницу,
выдру или хорька, он укладывал их не раздумывая.
- Больно уж много дают за шкурки! - говорил он в таких случаях,
словно извиняясь. - И вреда от них на земле очень много. Враги они
всей другой живности.
Большой Сундстрем мог бы рассказать сотни самых удивительных
историй о куницах, выдрах и хорьках. Он восхищался их мужеством и
умом, но в то же время обвинял в жажде убийства, жажде крови.
- Во всем свете не сыскать другого такого умного и храброго
зверя, как выдра, - говорил он. - Но нет в мире и зверя кровожаднее.
Кусает, только чтобы укусить! Будто зубы у нее чешутся. Уж я-то знаю,
что говорю. Видел часто, как она охотится в рыбьих стаях. Так что вы
думаете? Нырнет она за рыбой, вытащит, надкусит ей голову, а есть и не
подумает. Некогда ей есть, да и неохота. Бросит дохлую рыбу и ныряет
за следующей, чтобы и той перегрызть голову. Так и охотится, пока вся
стая не уйдет. После такой охоты в том месте сотни рыб плавают брюхом
кверху. Выдра будет убивать, пока есть кого убивать, - такое уж это
для нее удовольствие.
Большой Сундстрем продолжал, задумчиво пощипывая длинный ус:
- Говорят, мне везет в охоте. Какая там везучесть! Просто
наблюдательность и опыт. А прежде всего терпение. Нет терпения - нет
тебе и везения! Уж коли на выдру охотишься - сутками иногда приходится
караулить. Навряд ли сыщешь еще такого осторожного зверя. Зимой выдра
проделывает во льду лунки и время от времени подплывает к ним подышать
воздухом. Но, бывает, сидишь-сидишь, караулишь ее, караулишь - и
ничего не заметишь. Вот до чего хитрая. Когда она выплывает наверх,
чтобы набрать воздуху, то высовывает только самый кончик носа. Даже
днем его можно принять за плавающую на воде пробку, а ночью и вовсе
ничего не разглядишь. Тут уж приходится надеяться только на удачу.
Бывает иногда, что выдра вылезает на лед и отправляется куда-нибудь
подальше от берега разыскивать незамерзшую воду. Главное тогда -
выдержка. Замри и не двигайся. Чуть шевельнешься - пиши пропало.
Ускользнула обратно в лунку. Все твои старания пошли насмарку!
Пощипывая ус, Сундстрем пускался в подробное описание своих
охотничьих приключений. Дундертак слушал его, навострив уши, широко
раскрыв глаза. Чего бы он не отдал, лишь бы пережить что-нибудь
подобное!
И мечта его сбылась. Вместе с Сундстремом ему посчастливилось
однажды поймать живьем троих детенышей выдры. Вот как это произошло.
Большой Сундстрем уже несколько ночей подряд сидел в засаде у
одной лунки западнее Скалы Раковин. Он знал, что где-то поблизости
водятся выдры.
Одна ночь сменяла другую, а выдры не показывались. На этот раз
они были как-то особенно осторожны. Или, может быть, Сундстрем ошибся?
Вряд ли. Старому охотнику стоило только взглянуть на ледяную кромку,
чтобы безошибочно определить, приходят к этой лунке выдры или нет.
Тем не менее выдры заставляли себя ждать. Стоял конец апреля.
Март в этом году принес с собой яркие, солнечные, по-весеннему теплые
дни. Но чудесная пора длилась недолго. Зима еще не собиралась
сдаваться. По ночам термометр показывал до двадцати градусов мороза.
Несмотря на пронизывающий холод, Сундстрем не покидал своего поста. Он
был уверен, что в конце концов выдра - может, даже и не одна, а две и
три - придет к лунке. Уж кто-кто, а Большой Сундстрем перехитрит
лукавцев!
Чуть не каждый вечер Дундертак отправлялся вместе с Сундстремом и
просиживал с ним в засаде несколько часов. Но оставаться на ночь он не
мог - надо было возвращаться домой. И, кто знает, может быть, эти его
хождения туда-сюда и настораживали пугливых животных. Как бы там ни
было, Большой Сундстрем ему ничего не говорил. Наверное, считал, что
парнишке не мешает поучиться терпению и выдержке.
Но всему на свете приходит конец. И наступил момент, когда
терпеливые охотники были вознаграждены за свои труды.
В тот вечер светила полная луна. Когда она вылезала из-за туч,
становилось светло как днем, и подметенный ветром лед темно сверкал,
облитый лунным сиянием. Иногда же луна надолго пряталась - и тогда на
землю опускался непроглядный мрак, становилось как-то особенно холодно
и охотники крепче укутывались в овчинные тулупы.
Внезапно Сундстрем замер, затаив дыхание. Осторожным движением
руки он подал Дундертаку знак не шевелиться.
Дундертак напряженно всматривался в темноту широко раскрытыми
глазами. Блики лунного света легли на лед. Ему показалось, что вода в
лунке заходила мелкими, легкими волнами, торопливо отражавшими игру
лунного света.
Дундертак был весь внимание и все-таки прозевал тот момент, когда
из воды вышла первая выдра. Только потом уже заметил он какой-то
черный предмет, бесшумно передвигавшийся по темному льду. Очень
медленно Сундстрем поднял приклад к щеке. Это длилось целую вечность.
Старый охотник целился долго и тщательно.
Дундертак не дышал. Каждую секунду мог грохнуть выстрел. Выдра
казалась большой крысой.
Но Сундстрем не выстрелил. Это было так неожиданно... Напряжение
спало. Ружейный ствол чуть опустился. Ах, вон оно что! Еще одна выдра!
Сундстрем тихонько, осторожно приподнялся.
Две темные тени направились от лунки в сторону берега.
Ружейный ствол последовал за ними. Сундстрем выжидал. Он хотел
выбрать момент, когда обе выдры попадут на мушку, чтобы уложить их
одним выстрелом.
Дундертак, весь натянувшись как струна, ждал выстрела. Вот
сейчас, сейчас...
Но вместо ожидаемого оглушительного залпа раздался лишь слабый
треск. Осечка. Сундстрем вскочил, словно развернулась стальная
пружина.
- Порох отсырел, - шепнул он Дундертаку. - Я пошел. Пока я
провожусь с одной, другая может улизнуть обратно в лунку. Задержи ее!
Не подпускай к воде. Но будь осторожен. Они злые. Может укусить.
И у Сундстрема, и у Дундертака были на ногах коньки. Сундстрем
вихрем рванулся в погоню за удирающими выдрами. Дундертаку это было
труднее сделать. Он так долго сидел, скорчившись, на льду, что
совершенно закоченел. И, когда попробовал встать, у него подогнулись
ноги. Колени были как ватные, и он с размаху шлепнулся на лед. Но
разбирать, где и что болит, было некогда. Он вскочил. Никогда в жизни
не приходилось ему быть участником столь удивительных событий.
Тем временем Сундстрем уже скрылся из виду. Но луна то и дело
выглядывала из-за плотной стены движущихся туч, и в ее свете на легком
снежку отчетливо видны были следы выдр и пересекавший их свежий след
коньков.
Время шло, и Дундертаку становилось все труднее торчать на одном
месте и караулить выдру, как велел ему Сундстрем. Вместо этого он
поехал по ясно видневшемуся следу. Через некоторое время он наткнулся
на черневшую на льду тушку. Это была мертвая выдра.
Дундертак заторопился дальше. След вел прямо к берегу. В лунном
свете Дундертак легко различал его. Ветер дул в спину, ехать было
легко и приятно. Вдруг Дундертак резко затормозил, подняв столб
снежной пыли. Он был уже у самого берега.
Что это там такое на льду?
Какое-то длинное черное тело. Неподвижное. Может быть, уже
окоченевшее.
Будто чья-то холодная рука взяла Дундертака за сердце и сжала
его. И сердце остановилось. Но в следующий момент кровь бешено
застучала в висках, и все тело покрылось испариной.
Ошибки быть не могло. У береговых валунов лежал Большой
Сундстрем. Он был без сознания!
После того как прошел первый парализующий приступ страха,
Дундертак больше не медлил. Он знал, что надо делать, - он хорошо